Сова Софи Шоколадкинс

   Моя бабушка говорила, что мне слишком рано отправляться в далёкие перелёты. Четыреста восемьдесят километров, верно - не много ли для молодой неопытной совы? Но я нашла в себе силы, проигнорировав её предубеждения, и, собрав мешочек разнообразия сушёных мышей с рыбой, покинула наш родной маяк ради воплощения своей мечты - увидеть Париж собственными глазами.
   Эйфилева башня, которую я видела на старых открытках, принадлежавших бабушке, завораживала меня своей великолепной формой, символичной, пророчащей держаться вечно, железной статью, и я, вдохновлённая героической легендой Сержа Генсбура, расправив крылья, подобно неповторимой Эдит Пиаф, преодолела несколько сотен километров ветра и ночных огней Франции, перегнала вакуумы тысячи вихрей сомнений и мыслей, и одним поздним вечером, в середине октября, прилетела в Париж, вся иссушенная моросью пасмурного настроения берегов реки Сены, под музыку гармони и саксофона, что играли двое бродяг, выискав для себя тем самым самый удобный способ сбора подаяний. Меня же, уставшую, неприкаянную, даже слегка раздражённую молодую сову - задевали зрительно, исходя откуда-то изнутри, лишь архетипы в виде золотых лилий. Я в них - корабль, сквозь штурмы и невозможное доплывший, по серебряным волнам, до своей гавани - мечты, которой суждено состояться уже здесь и сейчас. Но то ли предчувствие разочарования, то ли глубокая усталость совсем выбили меня из колыбели грёз, в которой меня всю мою жизнь качала моя бабушка. И в таком странном помутнении я упала прямо в шляпу, лежавшую у ног тех двух бродяг-музыкантов.
   Я проснулась утром от сладкого, будто тёплого запаха шоколадных круасанов и какао. Я была в каком-то заброшенном доме, куда меня принесли музыканты. Помню, как мы рассказывали друг другу о своих жизнях, как были противопоставлены мои мечты об Эйфилевой башне, мечты, заключённые в маяке, в открытом море, где из забав предоставлялись лишь охота на мышей и ловля рыбы, с мечтами музыкантов-иностранцев, приведших мне статистику своих знакомств с теми, кто тем, или иным образом воображал себе Париж, как луч света в тумане изысканной, невооружённой святости, чем является фантазия с твёрдым намерением, вместе взятые. Мы говорили о мечте. Но мечте никогда не переплестись с реалиями именно так, как себе воображаешь. Либо загвоздка, либо непримиримое разочарование, здесь и сразу.
   Да, тем днём, позже, сопоставив слова бабушки, всю свою замкнутую жизнь, проведённую в розовых очках, этот трудный перелёт, а затем эта обыкновеннейшая статистика от музыкантов, еле сводивших концы с концами в своей тёмной лачуге с шоколадными круасанами, которые приносила им по воскресениям вдова, в дар за то, что они играли любимую песню её мёртвого мужа, я увидела Эйфилеву башню. И я не была удивлена. Сказать по правде - я была не удовлетворена. И все эти люди, с полароидами и улыбками, с поцелуями и занятостью - даже не знаю... разве что трава у башни какая-то по-своему зелёная, склоняет полежать на ней, и почувствовать себя вдумчивее....
   Сейчас я живу на Нотр-Даме. Здесь, где колокола взрывают тишь небес, у меня есть друзья-горгулии, они, своим вечным молчанием помогают открывать истину за истиной. Многое произошло и успело измениться за то долгое время, которое мне пришлось пережить. А этот очерк, пусть и не совсем слаженно составленный, я хочу окончить словами моей бабушки, сказанными ею как-то вскользь, когда мы ловили рыбу на закате луны - "Что пришло из океана, то вернётся в него обратно". Не жалей о прошлом, если пытаешься жить настоящим. Мечта должна ободрять, но не затмевать. Я люблю Париж. Но как-то по-своему. Противоречиво.