Другие и Спартак. Главы 7 и 8

                Глава седьмая
                Капуя. Летом 74 г. до Р.Х.

До восхода солнца из прямоугольного внутреннего двора мрачного здания школы Батиата выехал отряд. Яркая луна указывала путешественникам дорогу, поскольку светила со стороны Везувия.
Вершина вулкана была окутана обманчивой дымкой – его активность сильно преувеличивали. Теперь это отлично понимал Спартак, хотя и не знал, что страшное извержение произойдет лишь через сто пятьдесят лет. До встречи с городским претором Рима учитель фехтования решил побывать на месте предстоящих событий.
Лентул Батиат – человек хитрый и осторожный – принял Спартака и Марию в собственном доме внутри стен училища. Он же и уступил этот дом гостям, а сам переселился в другой личный особняк, находившийся в центре Капуи. Направо и налево он твердил, что обстановка в школе его беспокоит. Батиат заранее подобрал двух бывших учеников Спартака на Родосе – Гая Канниция и Секста Каста. Они являлись одними из лучших мастеров и к тому же принадлежали к семьям репрессированных, а это имело свои плюсы при любом дальнейшем раскладе. Обоих гладиаторов посвятили в часть плана, а именно: в в намерение попугать приверженцев Суллы, и они поклялись на верность Спартаку и решили принять участие в деле.
Школа Батиата была известной и привилегированной. Рабов и людей с сомнительной репутацией сюда не брали.
Формально Спартака можно было считать дезертиром. Здесь, действительно, существовала проблема, но весьма незначительная. Гай Флавий Фимбрия – командир марианской партии, которому он давал присягу, – покончил с собой, остальные солдаты и офицеры в большинстве переметнулись к Луцию Корнелию Сулле. Спартак не обязан был делать этого, но все же должен был определиться в какое-то подразделение, хотя срок его службы подходил к концу.
Вопрос о новом ланисте относился к преждевременным, так как вскоре команда выезжала в Рим на соревнования. Назначение или выборы нового тренера в таких случаях считались необоснованными. Приезжих представили коллективу как гостей с Родоса, взаимоотношения мужчины и женщины не уточнялись. Не скрывалось, правда, что Спартак подумывает здесь или в столице продолжить свою профессиональную деятельность.

Выбрав удачный день, со своими двумя теперешними товарищами он отправился на прогулку по окрестностям и тщательно обследовал Везувий. На площадку первого яруса, откуда устремлялись вверх оливковые рощи, вела всего одна узкая тропа, в остальных местах гора была неприступной или казалась таковой. Но ни признаков какой-либо неестественной жары, ни тряски они не приметили. Все это были враки. Однако подобные слухи, распространявшиеся широко, играли им на руку.
Они добрались до самой вершины и осмотрели горловину кратера, казавшуюся безжизненной, и у них появились кое-какие соображения и решения, которые впоследствии пригодились.

Батиат был, безусловно, участником заговора, но его задача состояла в том, чтобы остаться в стороне, чтобы быть вне подозрений. После осмотра Везувия Спартак сказал Лентулу, что ему потребуется всего человек пятнадцать, а не семьдесят, как полагали те, кто задумал «хитроумный отвлекающий маневр». Батиат возражал, что он именно о семидесяти «восставших» и «бежавших» будет писать или докладывать Сенату. В его команде насчитывалось двести цирковых артистов, и более трети непокорных вызвало бы меньше сомнений в подлинности происходящего. Пятнадцать – не могли рассчитывать на необходимую реакцию. Предполагались толпа зевак внизу, переходящих к заговорщикам, и прибытие к месту происшествия по меньшей мере двух легионов для «тушения пожара». Спартак доказывал, что в тех зарослях, где им придется сидеть, снизу более десяти человек увидеть невозможно, сколько бы их ни было на самом деле. Да и уйти, не оставив следов, будет легче.
– Все это так, – соглашался хозяин гладиаторской школы, – но Сенату я должен подать сведения о семидесяти. Куда деть разницу?
– Остальных можно отдать в аренду какому-нибудь провинциальному менеджеру, который умеет держать язык за зубами. При любом исходе инсценировки никто не станет болтать, что было на самом деле, уверяю тебя.
Лентул Батиат задумался. А потом согласился:
– Ты прав. Но все же обговори с городским претором и этот момент...

Итак, ранним утром из школы фехтовальщиков выехал отряд. Случайных прохожих второго по величине города Республики, вечно соперничавшего с Римом, столь ранний выезд ничуть не удивил. В те времена в столице, в Помпеях и Неаполе не менее раза в месяц проходили различные празднества в честь богов и людей, с неизменными состязаниями на арене.
При появлении всадников городские стражи не мешкая открыли ворота. Пропуска не требовалось. Лица некоторых бойцов были знакомы каждому.
Навстречу отряду хлынул поток повозок и тележек, запряженных мулами и осликами. Фермеры из близлежащих селений везли на рынок молоко, масло, свежеиспеченный деревенский хлеб, мясо, зелень и другие плоды своего труда. Увидев гладиаторов, они остановились и почтительно съехали на обочину.
Обыденность происходящего нарушил неожиданно не поддающийся описанию нечеловеческий вопль:
– Убийцы! Развяжите меня! – Крик сопровождался возней и хрипом. – Царь, неужели ты хочешь, чтобы я сдохла?!
Никто из непосвященных ничего не мог понять. Кого убили? О каком царе идет речь? Царская эпоха, надо напомнить, закончилась в Риме несколько веков назад.
– Люди! – вопил грубый, не жалеющий связок голос. – Люди! На помощь!
Но встречные и стражники не собирались что-либо предпринимать. Да и что они могли сделать против полутора сотен вооруженных и опытных головорезов? Штаб-квартира Экспедиционного корпуса, который держали недоукомплектованным на случай внеочередной войны, находилась отсюда в десяти километрах. И если здесь происходило что-то серьезное, то вызванные на подмогу легионеры все равно не успели бы вмешаться.
Крики стали постепенно смолкать, когда крепкий, рослый мужчина лет тридцати взобрался на замыкавшую выезд телегу, где и находился источник всего этого переполоха. Он склонился над лежавшей там и стал тихо убеждать ее вести себя по возможности спокойнее.
У этого человека было запоминающееся крупное лицо с чуть свернутым набок носом и слегка отвисшей челюстью. На роль интеллектуала он вряд ли претендовал, но к объекту своих уговоров он относился с удивительной бережностью и некоторым преклонением.
Переговоры, по-видимому, оказались успешными. Мужчина, скорее всего, пошел на уступки в обмен на обещание не поднимать больше шума. Договорившись, он с необычайной легкостью вскочил в седло и поскакал вперед, задавая темп движению.
Уладивший непредвиденный инцидент человек являлся нынешним учителем фехтования и бывшим телохранителем Суллы. Устроившая скандал его сожительница была некогда юной прорицательницей, которую брал с собой старик Марий в амфитеатр. Как сошлись эти люди из яростно сражавшихся между собой лагерей, никто толком не помнил. Хотя одно не вызывало сомнений, что победитель некогда оказал помощь побежденной. Ныне они могли поменяться ролями. Было ясно и другое, что такой союз не содержал в себе прочности ни в силу настроений эпохи, ни в силу шлейфа крови и несправедливостей, тянувшегося за активными участниками межпартийной вражды между сторонниками Гая Мария и Луция Корнелия Суллы.
За ланистой следовали десять всадников. Это были известные и состоятельные фехтовальщики. Остальные гладиаторы, не сделавшие себе еще имени и не заработавшие достаточно денег, расположились на бортовых скамьях четырех больших телег, запряженных восьмеркой волов каждая.
Спартак и Мария находились в привилегированной группе. Батиат, по известным только ему причинам, от выезда уклонился и обещал их догнать у ворот Рима на собственной повозке.
Выехали на Аппиеву дорогу. Она была тогда необычайно узка – три-четыре метра в ширину – и вымощена черными камнями. По обеим ее сторонам тянулись сады и сладко пахло жасмином.
Взволнованно-приподнятое настроение добровольного изгнанника, чудом оказавшегося на родине, вновь овладело Спартаком. Светлые образы детства и юности встали перед его внутренним взором. Не было сейчас в душе чувства мести к тем, кто расправился с его близкими и завладел его имуществом (не так уж оно было велико). Ему виделись не белокаменные фасады богатых вилл, а сгибающиеся под порывами ветра струи римских фонтанов, не роскошные храмы и базилики3 Форума, а пепельно-зеленые ивы, склонившиеся над Тибром, и золотистый песок его отмелей.
Рядом со Спартаком скакал веселый и беззаботный в то утро Канниций. На вопрос, что произошло у ворот, он ответил:
– Как тебе объяснить?.. Перед отъездом ее связали и положили на повозку. Кому это понравится? Вот она и завопила, а теперь перестала. – Канниций добродушно рассмеялся. Всем своим видом он давал понять, что невозможно постоянно таскать за собой груз истории и ее несправедливостей.
– Я не возьму в толк, зачем нужно было брать с собой эту безумную старуху?
– Она не безумная и не старуха, – отвечал Канниций.
– А кто же?
– Просто пьяная.
– Римлянкам закон запрещает пить вино, – сказал Спартак.
– Не смеши меня. Какие теперь законы?
– Кто же она такая?
– Жена ланисты. Правда, в законный брак они так и не вступили, просто сожительствуют..
– Тогда причем здесь «царь»?
– Понятия не имею, – пожал плечами беспечно его нынешний приятель, – спроси у нее.
– Не кажется ли тебе, что эта ведьма может только помешать тому, что мы задумали?
– Я сейчас от смеха свалюсь.
И Канниций ни с того ни с сего принялся хохотать так, что ехавший впереди ланиста обернулся, выражая недовольство на своем казавшемся туповатым лице.
Между тем гладиаторы миновали небольшое придорожное святилище Меркурия.
Проезжая, они мысленно попросили лукавого бога странников, чтобы его широкая шляпа укрыла их от напастей, а крылатые сандалии поспособствовали быстрому и легкому пути. На милевом столбе, стоявшем у обочины, кто-то из прислуги, соскочив с телеги, нарисовал мелом меч на фоне сетки – знак, который свидетельствовал, что на этом отрезке маршрута все были живы и здоровы.
Раньше отправлялись в дорогу безоружными в сопровождении немногочисленной охраны, которую нанимал владелец школы. Оружие и амуницию везли отдельно. Теперь же на это правило закрывали глаза. Путешествия стали небезопасны. Самое меньшее – могли ограбить, а у некоторых было отличное снаряжение, многие брали с собой дорогие кольца, перстни и серьги, запасались и деньжатами для столичных таверн и борделей.
К вооруженным с головы до ног аренным бойцам мирное население относилось не без симпатии. В то неспокойное время гладиаторские отряды нередко выполняли полицейские функции или несли боевое дежурство по охране городов. Дисциплина в этой среде считалась традиционно высокой. Хозяину и ланисте подчинялись беспрекословно. Им присягали на верность такими словами: «Клянусь терпеть огонь, оковы, побои и насильственную смерть! Идти за своим тренером и хозяином туда, куда пошлют, исполнять все, что прикажут».
Иногда гладиаторов вовлекали в грязные дела. Вельможи нанимали их, чтобы свести с кем-либо личные счеты, использовали этих мужественных и простодушных людей для шантажа.

Капуя – город оружейников и парфюмеров – осталась позади. В полдень расположились на привал в придорожных зарослях дикой груши.
Спартак и Мария видели, как ланиста неторопливо взобрался на телегу и принялся развязывать узлы. Женщина стонала. Освободив ее от пут, капуанский тренер помог ей сесть на скамью. Землистое оплывшее лицо, зеленые глазища, заполненные страхом, темные круги под ними наводили на печальные мысли.
Появившийся с кувшином слуга наполнил серебряную чашу вином.
– Луций, – жалобно и с тревогой спросила она, – ты его не велел разбавлять, ведь правда?
Ее трясло.
– Нет, Марта, нет, – успокаивал ее Пантера, таково было прозвище главного тренера из школы Батиата, которого предстояло сместить.
Она из его рук стала пить хмельную отраву. Глотки были алчные и безобразные. Струи стекали с подбородка на шею и грудь.
Допив, Марта выхватила чашу и с неожиданным проворством бросила ее в Спартака, тот едва успел увернуться.
Женщина вскочила на ноги и погрозила ему кулачком. Он счел за благо не обращать на нее внимания и заговорил с Марией.
Марта упала на колени и зарыдала. Луций Пантера обнял ее, стараясь успокоить. Когда она затихла, он спросил ее так, будто разговаривал с вполне разумным человеком:
– Значит, тебе лучше?
 Марта молчала.
– Ты же сама хотела ехать в Рим?..
– Конечно, хотела. Мне охота посмотреть, как люди попадают в порочный круг, – ответила Марта абсолютно трезвым, но загадочным голосом. – Бывают отличные дни, за которые потом пусть и будет тебе стыдно…
– Ну вот, ты шутишь, а я уж начал волноваться... Я знаю, что тебя тянет к вину, когда что-то не так. Но сейчас – это просто каприз.
– Это просто каприз, ради еще одной чаши, которую ты мне обещал...

Снова отправились в путь. Через какое-то время к Спартаку подскакал рыжий коротышка Крикс – бывший легионер, разжалованный и отданный в гладиаторы за кражу солдатской кассы. Его взяли в команду в виде исключения – уж больно он был ловок.
– У тебя, друг, ослабла подпруга, – сказал он Спартаку, добродушно улыбаясь.
Они спешились, над их головами пролетела стая диких гусей. Спартак нагнулся, чтобы подтянуть ремень. И тут коротышка шепнул:
– Ты о ней больше ничего не говори, а то кашлять перестанешь.
– Что?! – изумился Спартак, и краска гнева залила его лицо. – Меня слишком трудно убить, малыш.
– Кэх-кэх-кэх, – Крикс довольно правдиво изобразил кашель, – и перестанешь...
– Дурак! – услышали они за спиной.
– Кто? – спросили оба, обнаружив, что странная женщина стояла над ними.
– Ты, Крикс. Ведь его же назвала я царем.
Она строго указала пальцем на Спартака.


                Глава восьмая
                Рим. Гостиница Прозерпины.
                Три дня спустя, ночью

Закутавшись в темно-зеленый плащ, направимся туда, когда стемнеет. Улицы и переулки в этой части города лишь кое-где освещаются масляными лампами, прикрепленными к дверям домов. Встречаются редкие прохожие с медными светильниками в руках. Мостовую иногда освещают десяток факелоносцев, за которыми плывут носилки сенатора или знатной госпожи. Шествие за поворотом исчезает. Вновь сумрачно и невесело.
Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, мы станем философствовать по поводу смысла времени. Его и много и мало. А главное – сколько потеряно? Но разве можно потерять то, чего нельзя потрогать?.. Время – одна из важнейших и неуловимых деталей устройства мира. Но за его пределами, очевидно, никакого времени нет. Там – вечность.
Что есть время, когда в одну такую ночь в неспокойном районе Субуры можно превратиться в окоченевший труп, очутиться в Тибре и быть унесенным водами на юг?.. Все можно купить, только время не продается…
Центр с его храмами и каменными фасадами многоэтажных зданий сменяется кривыми улочками с покосившимися домишками в два этажа. Силуэты их слабо различаются в полумраке. Страх как болотный туман застилает разум. Это – окраины, куда не решится без сопровождения явиться ни один временщик – сладострастник, любитель непристойных зрелищ, пьяница, игрок в кости.
Городская стража безуспешно при помощи засад и доносов борется с бандитизмом, особенно набравшим силу после кончины диктатора Суллы. Консульский закон против грабежей, принятый в семьдесят седьмом году до Рождества Христова, не дал ожидаемых результатов. Рецидивистов разыскивают у Помптинских болот или в Галинарском лесу близ Кум, в то время как они стекаются сюда, в Рим.

Район Субуры изобилует притонами, лупанариями – так называются публичные дома, и харчевнями. Ночные тресвиры (полицейские) стараются без особой надобности тут не появляться, резонно полагая, что лучше поберечь свою шкуру.
Наконец мы видим контуры большого трехэтажного дома в форме почти правильного куба. Ни одного огня не заметно снаружи. Те окна, которые освещаются, выходят во внутренний двор.
Это и есть гостиница Прозерпины. Подойдя к входу, мы, довольно далекие от суеверий, помолимся на всякий случай древней богине Карне – покровительнице дверей, чтобы она не чинила нам препятствий.
Постучим, и в двери откроется маленькое квадратное окошечко, из которого наружу проникнет тусклая полоска света. Положим в протянутую руку две серебряные монеты, после чего нас, нехотя и не торопясь, пропустят.
В полутемной прихожей нас встретит распорядитель и поинтересуется, чего нам угодно: ужин, девочку, мальчика, азартные игры и зрелища, комнатку с засовом изнутри на ночь или же все вместе взятое.
К важным посетителям выходит сегодня сама хозяйка заведения Марта – ну, да, та самая, которую мы видели в прошлой главе. Говорят, она родом из Сирии и знаменита тем, что была ловкой девушкой, став полковой женой Гая Мария – семикратного консула. Он содержал ее в шатре из пурпура, расшитого серебряными нитями, подарил ей плащ и шлем, как у Афины Паллады, и копье из чистого золота. Все эти и другие реликвии, дорогие сердцу каждого истинного марианца, – уже проданы, а деньги пошли на покупку сомнительного притона, приносящего, правда, устойчивый доход. В предприятие вложил свою долю и Пантера.
Утверждают также, что Марта обладает необычайным даром предсказания и ясновидения и в свое время Марий даже пытался сделать ее официальной «сивиллой» Сената, однако из этого ничего не вышло. Отцы народа были суеверными лишь на словах. Потерпев неудачу в этом начинании, Гай Марий стал таскать свою подругу на все крупные ристания, и она безошибочно, как упоминает Плутарх, указывала на того, кто выйдет из схватки победителем.
В свои сорок с небольшим  Марта не утратила привлекательности, когда держала себя в форме. Темно-рыжая, смуглая, стройная, с тонкими чертами лица и огромными зелеными глазами, она выглядела порой на десять-пятнадцать лет моложе. Главное в ее привлекательности составляла необычность и внешности и характера.
Даже сейчас известные букмекеры мечтают заслужить благорасположение Марты. Они часто собираются в гостинице Прозерпины и заключают между собой сделки. Пристают и гладиаторы. Но Марта теперь не занимается предсказаниями для посторонних. И лишь может изредка подбодрить какого-нибудь молоденького  бойца: «Живи спокойно. Не умрешь, значит, будешь счастлив. А убьют, то тут же убедишься, что это не так страшно».
Слева в прихожей находится ниша в форме полусферы. Там в неярком свете бронзовой лампады мы видим изображение Прозерпины, ее три лица смотрят на юг, восток и запад. Считается, что она покровительствует Сицилии, и поэтому все те, кто приезжает с острова в столицу, не боятся останавливаться здесь.

Узкий проход, три ступеньки вниз, и мы оказываемся в довольно-таки большом коридоре, по обеим сторонам которого – лестницы, ведущие наверх. Тут нас окружают проститутки обоих полов, их не меньше двух десятков. Освещение хорошее и мы видим размалеванные румянами и сурьмой лица. Они глядят на вас пустыми бесстыжими глазами. От них исходят волны равнодушия и мерзости запустения. Впрочем, возможно, вы не представляете для них желанной добычи. Некоторые девицы сидят вперемешку с юношами на циновках и передают друг другу увесистую амфору с вином. Другие стоят и по очереди примеряют большой и безвкусный браслет, подаренный некой испанке из Кадиса богатым греком.
Женщин, связывающих нас с преисподней, от обычных матрон отличает, пожалуй, одно. Они очень болезненно относятся к собственной груди, всячески демонстрируя ее наличие. Кажется, единственное, что их еще может беспокоить на этом свете, так это – хорошо ли она вздымается. Юноши заботятся о своей заднице и выбритых ногах более, чем о лице. Однако, возможно, в нас сказывается незнание всех тонкостей изощренного блуда.
Сверху спускается новая их товарка или товарищ и, не обращая ни на кого внимания, спрашивает:
– Где тут подмыться?
Нехотя объясняют ей или ему, что кувшин с водой и таз находятся в каждом номере под скамейкой в углу у двери. Поспешим от всей этой гадости, и  через коридор направимся в нижнюю залу.

Просторное полуподвальное помещение. В левой половине – длинные столы со множеством табуретов, а правая, где расположены очаг и помост для выступлений танцовщиц и фокусников, соединяется с кабинетами для игры, подсобными комнатами и кухней. Настенные светильники и огонь очага дают много света, и хорошо видно, что к полуночи народу заметно прибавилось.
Отыскать свободное место сложно. Утомившаяся прислуга едва успевает приносить заказы. Тут сидит знаменитый наездник, крошка Диокл. С двух сторон – его подруги-путаны, обе – великанши. Одна – мулатка, а другая – фракийка. Трудно поверить, что Аппулий Диокл – этот изможденный кутежами человечек – миллионер и неизменный чемпион, что ему на скачках в Большом цирке нет равных. Его здесь все знают, у него много завистников, которые только и ждут, когда он разобьет свою сорокалетнюю башку размером с кулачок. Но пока фортуна его не покидает.
Диокл одет в расшитую золотом голубую тунику и красную шелковую накидку, окаймленную узорами из жемчуга. На ногах, чтобы придать своей персоне немного величия, он носит сандалии на очень толстой подошве – котурны. На его приятельницах шелковые платья, а шелк ценится выше золота. За каждую победу в конных состязаниях этот человечек с сердитым личиком получает от тридцати до сорока тысяч сестерциев. И уверяют, что состояние его превышает тридцать миллионов. А ведь был он рабом на маслобойне, но повезло...

Зала заполнена разношерстной и разноцветной публикой. Неподалеку от нас выпивают несколько разбогатевших гладиаторов, также в компании гетер, далее что-то горячо обсуждают два раба-сутенера, предоставляющие услуги знатным господам.
– Не понимаю, сколько же здесь стоит девочка?
– Два денария. Разве ты не знал?.. В трактире у Лабианской дороги просят только восемь ассов...

Флейтистки и танцовщицы готовятся продемонстрировать свое мастерство. Закутанные в прозрачные ткани, они, ступая на концах пальцев и тихо покачивая бедрами, выходят на помост. Под музыку их движения понемногу ускоряются. Они снимают покрывала с головы, плеч и наконец обнажают все тело, если не считать крошечных панталон, которые едва прикрывают среднюю часть туловища. Танцуют все быстрее и быстрее, движения становятся сладострастными и влекущими...

Распалившуюся было публику отвлекают от зрелища крики и ругань за перегородкой, где играют в официально запрещенные Сенатом кости. Среди потока слов четко различается самое громкое: «Собака!» Так называется самый неудачный бросок в игре. Тот, кому принадлежит это слово, уверяет, что ему подсунули фальшивые кубики, которые, кроме «собаки», не выбрасывают ни одной другой комбинации. Через несколько мгновений слышатся глухие удары и довольно-таки пьяный человек вылетает из-за перегородки и падает на ближайший стол, за которым сидят четверо. Раздосадованный учитель фехтования по прозвищу Спартак берет проигравшегося пьяницу в охапку и зашвыривает обратно в кабинетик. Порядок восстановлен...

Мария, впервые очутившаяся в подобном заведении, подавлена. Она никогда не думала, что царство зла существует на земле. Да, бывали неприятные случаи, неприятные личности в ее жизни, но ведь это же совсем другое!
Три дня они добирались до столицы мира, и она с восторженностью провинциалки ждала с нетерпением встречи с великим Городом. И вот теперь – этот вертеп. Бойцы из капуанской школы уже, наверное, спят, завтра с утра тренировка. Батиат, догнавший их в пути, общается с нужными людьми и готовит предстоящие переговоры Спартака, которому даже вряд ли удастся поглядеть на соревнования – так он будет занят. Ей же придется сидеть в своей комнате, которую она уже получила. При свете дня, возможно, охвативший ее ужас рассеется. Марта, если будет свободна, обещала показать ей некоторые столичные достопримечательности и магазины.
Луций Пантера пригласил их на ужин. Вместе с Мартой они чувствовали себя здесь в своей стихии, нисколько не осуждая происходящего, а даже гордясь своим заведением, которое столь ныне популярно у развращенной публики.
Пантера вел себя агрессивно, он о многом догадывался и пытался подначивать Спартака, но тот оставался спокоен.
– Мне полностью известны твои планы, и я сейчас просчитываю выгоды. Когда просчитаю, то, возможно, сам возглавлю это дело.
– Если я тебе позволю, – отвечал Спартак. – Впрочем, я не знаю, о каком деле ты говоришь.
– Скажи, Марта, – подталкивал ее локтем Пантера. Удивительно, в отличие от него, она была совсем сегодня не пьяна.
– Что сказать? Мой дар почти иссяк от общения с тобой. Но я предсказала Спартаку, что быть ему царем. А уж каким и где, не ведаю. В какой-нибудь дикой стране, наверное. А тебе, Луций, в эту игру лучше не играть. Потеряешь удачу.
– С какой стати? – возражал он, багровея.
– Помолчи – поумнеешь, – небрежно отвечала она.

Марта выглядела великолепно. Накануне она сварила отвар из трав и кореньев, собранных в полнолуние, выпила его из серебряного кубка и помолодела на глазах: руки обрели уверенность, тело налилось тугой силой, кожа разгладилась и взгляд стал спокойным и ироничным.
Одета она была в фиолетовый пеплум, голову ее украшал венок из нарциссов. И платье, и венок отвечали символике вакханки, последовательницы Диониса. Многие думали, что Марта не только гадалка и колдунья, но и верили, что она есть сама Аглаониса – верховная жрица Прозерпины. По одной из легенд, хорошо тогда известной, а ныне забытой, Аглаониса повелевала вакханками, которые приворожили фракийцев и хотели заставить их идти против богов на штурм Олимпа. История эта для фракийцев закончилась печально.
Спартак был специалистом по фракийскому фехтовальному искусству. Впоследствии некоторые связывали его – псевдофракийца с легендой об Аглаонисе. И посвященные объясняли, что именно вызов богам привел ко всем тем бедствиям и лишениям, которые обрушились на Италию. Так что свидетельства, дошедшие до нас, где главные персонажи вакханка и фракиец, могут иметь иной, не лежащий на поверхности, тайный подтекст. Немаловажно при этом помнить, что древние, как правило, вкладывали в написанные слова иносказательный смысл...

– У него совсем другой путь, моя дорогая, – обратилась назидательным тоном Марта к Марии, которая уже чувствовала будущее отчуждение Спартака. – И тебе не нужно было бежать от собственного мужа. Этого не любят боги. Ну, что-нибудь придумаем. Если сама попросишь, отправим тебя обратно.
– Не попрошу.
– Тебя ждет много разочарований, моя хрупкая красотка.
– Я знаю, – Мария старалась отвечать твердо.
– Кто она тебе? – вдруг набросилась Марта на Спартака.
– Это моя спутница, – ответил он. И этот ответ ранил сердце Марии. Ей стало больно и одиноко.
– Здесь таких спутниц – пол-Рима, – раздраженно сказала Марта. Спартак промолчал. – Ладно, пора спать, – как-то сразу успокоилась хозяйка гостиницы.

Они разошлись по отведенным им помещениям. Впервые учитель фехтования и Мария ночевали отдельно.
Через примерно час Марта разбудила Спартака и повела за собой переходами в тайную опочивальню, о которой не знал даже Пантера. Там при свете тусклого светильника она обнажилась. Даже в полумраке можно было разглядеть ее немолодое тело с рыхлыми бедрами, складками на животе, полной вздымающейся грудью. Но его почему-то охватило неописуемое вожделение. За которым потом последовало отвращение к себе, к тому, что случилось. Но вскоре он успокоил себя тем, что предстоит трудная борьба, которой он жаждал. И ошибки на таком пути неизбежны, а покровительство Марты не помещает.

Утром Мария сказала ему:
– Может быть, мне уехать домой?
– Мы же соучастники, – ухмыльнулся невесело Спартак, которому было неприятно и тоскливо. Он жалел Марию и ему не хватило решимости сказать «да». – Дело только начинается. Я спешу на важную встречу.

Мария разыскала заспанную и поблекшую Марту и попросила у нее дать ей какое-нибудь вышивание. Марта приказала служанкам принести все необходимое. И Мария стала на полотне вышивать лампу – ту самую, которую огнивом зажигал Спартак у скалистого дуба.


© Copyright: Михаил Кедровский, 2014
Свидетельство о публикации №214041100811