аля ревизоры

Действующие лица:

Павел Петрович Забигайло, директор театра 
Борис Михайлович Сверчков, режиссёр театра
Хлестаков, он же Гамлет, он же Кат, он же Вор в законе, он же работник сцены Василий
Антон Антонович, городничий
Анна Андреевна, его жена (супруга режиссёра театра).
Марья Антоновна, дочь городничего
Лука Лукич, смотритель
Аммос Федорович, судья
Артемий Филиппович, попечитель богоугодных заведений
Осип, слуга Хлестакова
Степан Ильич, частный пристав 
Румянцев
Квартальный

 
Пролог

Сцена убрана так как в пьесе Н.В.Гоголя «Ревизор». На сцене работник сцены Василий и директор Павел Петрович Забигайло.
Директор. Как думаешь, Василий, будет сегодня аншлаг?
Василий. Конечно, будет! Куда ему деться. Зритель у нас нынче заинтригован. Всем интересно знать, какой-такой сюрприз приготовил в очередной раз Борис Михайлович. Тем более в таком спектакле.
Директор. Во все вы, Борис Михайлович! Борис Михайлович, как будто только он один в театре и никого больше нет.
Василий. Но это же факт – при Борисе Михайловиче зритель прямо валом повалил, бывает даже спрашивает лишний билет. Вот на прошлый спектакль я едва для своей тёщи билетик в партере взял. Зритель – это всегда самое действующее лицо в театре и он всегда прав.
Директор. С вами вполне согласен, но не только же заслуга в этом Бориса Михайловича: а труппа театра, а художники, а работники столярного, швейного цехов – всех их надо объединить, направить творческую энергию в нужное русло. А это бывает, Василий, очень непросто, особенно в наше критическое время. Поправь, Василий, штору, а то висит она как-то некрасиво. Конечно, Борис Михайлович, большой специалист, но нельзя же всё приписывать ему. Да и пригласил-то в театр я его, потому что увидел в нём незаурядную личность. Василий, и что это за стул  такой на сцене стоит, старый, пошарпаный. Пожалуй, если сядет на него Вера Петровна, то он и развалиться. Конфуз получиться. Снеси-ка ты его в бухгалтерию и попроси, чтобы она свой дала, хоть на время премьеры.
Василий. А что скажет на это Борис Михайлович? Скандала бы не получилось?
Директор. Василий! Кто у тебя начальник? Кто тебя на работу принимал и зарплату кто платит. Исправно, причём учти в наше сложное время.
Василий. Вы, конечно.
Директор. Вот то-то. А то подумай сам. Придёт мер на премьеру со своей супругой, заведующий культурой со своей женой, и им будет очень неприятно видеть такой факт. Ведь Фёдор Иванович очень тонкая и ранимая фигура. И, если что случиться в театре, то не с Бориса Михайловича спросят почему непорядок в театре, а с меня. Ведь не ездит Борис Михайлович на различные собрания и оперативки в мэрию. А там спрашивают, как у вас идёт творческий процесс. И приходится краснеть за своих творческих работников. Вот нынче Пушкин снова надрался в ресторане и дебош устроил. Он думает если у него такая громкая фамилия, то ему всё позволено. Нет, мой дорогой, не всё позволено простому смертному. После этого случая Николай Васильевич, заведующий культурой, в прошлом сантехник, заметил сердито: «Разогнать надо бы всю труппу – это гнездо интриганов и склочников». Разогнать-то можно, а кто же тогда будет публику ублажать. Понимать это надо. Так что неси, Василий стул и не сомневайся.
(Василий выходит со стулом, через время появляется Альбина Васильевна в платье Анны Андреевны).
Директор. Волнуетесь, Альбина Васильевна?
Альбина. Да, волнуюсь.
Директор. Но вам то нечего волноваться. С вашим огромным талантом да великолепными физическими данными не чего и волноваться. Вы только появитесь на сцене и зал взрывается аплодисментами. Как говорила незабвенная Фаина Раневская: «Красота – это страшная сила». В вас прямо таки магия какая-то заключена.
Альбина. Ну что вы такое говорите, Павел Петрович.
Директор. Я вам сюрпризик приготовил, моя обворожительная фея.
Альбина. Какой сюрпризик. Я люблю сюрпризики.
Директор. Он на даче у меня лежит. После премьеры поедем и я его вам предоставлю.
Альбина. А как же Борис Михайлович?
Директор. А никак. Подпоем его водочкой на фуршете и он починет на лаврах победителя. Разве это впервой.
Альбина. Ой, боюсь я, Павел Петрович, как бы чего не вышло!
Директор. Ох, какие мы трепетные! Ох, какие же мы волнительные. Просто нет слов. Иди ко мне, а то я сойду с ума от твоих флюидов.
(Подходит, обнимает, целует).
Альбина. Ой, осторожно, помнёте мне платье.
Директор. Не переживай. Всё будет в порядке. Ох, сколько на вас тут надето и не добраться до сути.
Альбина. Так по сценарию положено.
Директор. Не завидую я мужчинам из прошлых веков, сколько усилий надо было предпринять, что бы добиться своего. Тут и аппетит может пропасть. Другое дело вот сейчас, одна юбочка, а под ней и ничего.
Альбина. Павел Петрович сюда же могут войти. Потом, потом.
Директор. Не могу. 
(Заходит Борис Михайлович – режиссер).
Режиссер. А что здесь происходит?!.
Альбина. Ах!
Директор. Это я по-дружески обнимаю Альбину Васильевну, чтобы успокоить её перед премьерой.
Режиссер. Да уж весь театр говорит об ваших дружеских объятиях с Альбиной Васильевной, законной моей супругой. Нехорошо так поступать.
Альбина. Правда…
Режиссер. А вы идите и готовьте роль. После разберемся. Да, поправьте платье, а то оно от дружеских объятий на сторону совсем съехало, не по сценарию это.
(Альбина Васильевна выходит).
Директор. Нет, вы не подумайте…
Режиссер. А тут и думать нечего. Только это всё переходит все границы дозволенного. Понимаете, что Альбина Васильевна, женщина яркая, можно сказать ослепительная, но надо же думать и о творческом моменте. Кто штору трогал?
Директор. Да это я дал указания Василию, а то она весь задник своим видом портила.
Режиссер. Это безобразие. Вам бы только, как светской красавице, задницу оформлять, придавать ей супертоварного вида, чтобы сбыть в достойные руки. Но народ то уже не тот пошёл, изысканный, им подавай какую-нибудь изюминку. Задницей его не проймёшь. (Идёт и поправляет штору, замечает, что нет стула). Где стул?
Директор. Какой стул?
Режиссер. На сцене который был, здесь стоял.
Директор. Ах, этот. Я распорядился, чтобы Василий его в бухгалтерию отнёс, а оттуда новый принёс, а то ведь мер с супругой придёт и у него может возникнуть мнение, что мол, народ подумает, будто мер не заботиться о театре.
Режиссер. Какое мне дело о мааре и до того что он подумает. Я создаю атмосферу того времени, а вы своими идеями их разрушаете.
Директор. Ну, что вы Борис Михайлович, кричите по таких пустяках. Вот всегда вы хотите показать свой характер.
Режиссер. Я не характер показываю, а отстаиваю принцип искусства и вы не смеете своими грязными лапами произведение искусства. Идите в свой кабинет и распускайте там свои руки.
Директор. Я уйду, но это я так не оставлю.
Режиссер. Я тоже это так не оставлю.
(Заходит Василий со стулом).
Режиссер. Ты что это припёр, дурак?
Василий. Да ведь Павел Петрович приказал.
Режиссер. Кто здесь хозяин?!
Василий. А кто его знает. Они говорят, что они, а вы говорите, что вы.
Режиссер. Так вот повторю ещё раз для тугоумных. Здесь на сцене я и только я хозяин. Так что иди, братец и неси обратно стул.
Василий. (К директору). Я же говорил, что будет скандал.
Директор. Хотелось что бы было как лучше, а вышло как всегда. Вот если упадёт Вера Павловна…
Режиссер. Так никаких если… Уходите лучше, не волнуйте меня перед премьерой.
Директор. Хорошо. Ухожу. Ухожу.
Режиссер. Василий, позови мне Румянцева.
Василий. Хорошо.
(Оба выходят).
Режиссер. Вот скотина, так скотина. Но в этот раз я так не оставлю. Я его осрамлю на весь город. Узнает он у меня кто такой Сверчков.
(Заходит Румянцев в одежде Хлестакова).
Румянцев. Звали меня, Борис Михайлович.
Режиссер. Да заходи, голубчик. Волнуешься.
Румянцев. Волнуюсь.
Режиссер. Это хорошо. Это творческое волнение, оно помогает. Но слишком тоже нельзя, а то ещё текст забудешь.
Румянцев. Не должен бы.
Режиссер. Вот что, голубчик, выпей ты эту таблетку она волнение убирает.
(Даёт таблетку Румянцеву, тот глотает её, запивает водой и через некоторое время засыпает. Заходит Василий.)
Режиссер. Василий, тут у нас маленькое недоразумение вышло. Приболел Румянцев, позови-ка Пушкина. Он сегодня будет играть Хлестакова.
Василий. Не могу позвать. Потому что он в творческом запое. Обиделся очень, что не дали ему в премьере сыграть.
Режиссер. Вот сволочь! Что же теперь делать! 
Василий. Не знаю.
Режиссер. А ты, Василий, раньше на сцене не выступал?
Василий. Когда это было. Ещё в школе. Гамлета играл, преподавательница русского языка хвалила.
Режиссер. Вот и замечательно. Иди переодевайся, будешь Хлестакова играть. 
Василий. Я же слов не знаю.
Режиссер. Ничего, что-нибудь придумаешь.
Василий. Ох, зря вы это, Борис Михайлович.
Режиссер. Ничего не зря. Иди, и ничего не бойся.
Василий выходит.
Режиссер. Ну вот теперь мы устроим премьеру, пускай увидит мир и все остальные, какой театр у нашего директора.

 
Действие первое

Комната в доме городничего.
Городничий, попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, судья, частный пристав, лекарь, два квартальных.
Городничий. Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: К нам едет ревизор.
Аммос Федорович. Как ревизор?
Артемий Филиппович. Как ревизор?
Городничий. Ревизор из Петербурга, инкогнито. И ещё с секретным предписанием.
(Через всю сцену проходит Василий в одежде Гамлета, в руке держит череп).
Гамлет. Увы, бедный Йорик!
Городничий. Кто это?
Аммос Федорович. Ревизор!
Артемий Филиппович. Инкогнито!
Городничий. Но почему в таком виде.
Лука Лукич. Это Гамлет – принц датский, я его в театре видел.
Городничий. Но что ему здесь нужно?
Лука Лукич. Прибыл ревизию делать.
Городничий. Неужели у нас своих нет ревизоров.
Лука Лукич. Свои имеются, да видать все они продажные, потому и заказали ревизора из Европы.
Городничий. Во дела, так дела. Как это неожиданно. Вот это влипли. Что теперь будет? Что делать? Аммос Федорович?
Аммос Федорович. Даже не знаю.
Городничий. А вы что скажете, Артемий Филиппович?
Артемий Филиппович. Ума не приложу.
Городничий. Был бы он у вас, то приложили бы, а то всё на меня надеетесь. Аммос Федорович, что же это получается – к нам чужеземец приезжает с ревизией, а у нас в присутственных местах гуси свободно разгуливают, маленькие гусята шныряют туда-сюда.
Аммос Федорович. Гуси когда-то Рим спасли.
Городничий. А нас они погубят – это точно вам говорю. Немедленно убрать их с присутственных мест.
Аммос Федорович. Сейчас дам распоряжение.
Городничий. И не забудьте снять охотничий арапник, который висит над самым шкафом с бумагами. Да и запрячьте куда-то своего заседателя, а то он как дыхнет на чужестранца, то тот и с копыт свалится. Позор будет на всю Европу.
Аммос Федорович. Куда же я его задену?
Городничий. Да хотя бы в погреб пока спрячьте. Пускай он там мышей и крыс травит.
Аммос Федорович. Хорошо. Будет выполнено.
(Судья выходит).
Городничий. А теперь с вами будем разбираться, Артемий Филиппович. Без сомнения этот чужеземец захочет осмотреть подведомственное вам богоугодное заведение, а потому сделайте так, что бы было всё прилично: колпачки были чистые и больные бы не ходили как кузнецы.
Артемий Филиппович. Ну, это ещё ничего. Колпаки, пожалуй, ещё можно надеть и чистые.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке – всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к не искусству врача.
Артемий Филиппович. О! насчёт врачевания у нас свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше – лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрёт, то и так умрёт; если выздоровеет, то и так выздоровеет.
Городничий. Хватит вам философию разводить, идите и исполняйте в полной мере. Не посрами страну перед Европой.
Артемий Филиппович. Будет сделано.
(Артемий Филиппович выходит).
Городничий. Что же дальше. Квартальный ступай на улицу, да возьми десятских и пусть они каждый возьмёт в руки по улице… Чёрт возьми, по улице – по метле! И вымели бы всю улицу, что идёт к трактиру и вымыли бы чисто… Слышь. Да, смотри: ты, ты! Я знаю тебя! Ты там кушаешься и крадешь в ботфорты серебряные ложки – смотри у меня ухо востро! Что ты сделал с купцом Черновых – а? он тебе на мундир дал два аршина, а ты стянул всю штуку. Смотри! Не по чину берёшь! Ступай.
(Квартальный выходит, а в это время проходит Гамлет).
Гамлет. Быть или не быть – вот в чём вопрос.
Городничий. Что он сказал?
Пристав. Бить или не бить- вот в чём вопрос.
Городничий. И что это значит?
Пристав. Это значит, что бытие определяет сознание и всякий, кто нарушает общественный порядок должен быть сечён розгами.
Городничий. Но ты того, придержи-ка пыл. Высек вон унтер – офицершу, а она невиновная. Непорядок.
Пристав. Впредь не будет нарушать.
Городничий. Если узнают там (кивает головой наверх), то нас будут бить. А тут Европа вся узнает. Ты эти штучки брось. И предупреди своего Держиморду, что бы не слишком давал воли кулакам своим: он для порядка, всем ставит фонари под глазами – и правому, и виноватому. Ступай, братец, исполняй. 
(Пристав выходит).
Лука Лукич. А мне, кажется он сказал. Брать или не брать.
Городничий. Что брать или не брать?
Лука Лукич. Я так понимаю, что он имел ввиду взятки.
Городничий. Взятки!
Лука Лукич. Да, взятки.
Городничий. А кто у нас берёт взятки? Что это, Лука Лукич, тень на плетень наводите.
Лука Лукич. Но ведь, известно…
Городничий. Что вам известно. Да, бывает, что благодарные сограждане за благополучно для них устроенное дело преподносят нечто. Но разве это взятка. Это люди саами от всей души делают. Делают, как бы это лучше выразиться, делают приятное тому человеку, который сделал им приятное. Ведь в писании-то сказано – поступай по отношении к другому, как бы ты хотел что бы относились к тебе. Это же по-человечески: услуга за услугу и если я не приму это нечто, то человек даже обидеться, а мы ведь должны с пониманием относиться к нашим подопечным. Вот какой смысл тут заложен, Лука Лукич, а вы рубите с плеча.
Лука Лукич. Да, я ведь ничего. Я просто так.
Городничий. Просто так и не говорите.
(Появляется Аммос Федорович и Артемий Филиппович).   
Аммос Федорович. Дал распоряжение. Тотчас же навели порядок.
Городничий. Это хорошо.
Артемий Филиппович. Мы тоже всё сделали как подобает.
Городничий. Смотрите мне, а то в порошок сотру.
Аммос Федорович. Что будем делать дальше?
Городничий. Сам не знаю. Подайте-ка мне мою шпагу. Эх, шпага вся исцарапалась! Проклятый купчишка Абдулин – видит, что у городничего старая шпага, не прислал новой! А так, мошенники, я так думаю уже просьбы из-под полы готовят.
(Снова Гамлет проходит через сцену).
Гамлет. Да, сударь, быть честным при том, каков мир – это значит быть человеком выуженным из десятка тысяч.
Городничий. Что он сказал?
Лука Лукич. Он сказал, что у нас очень мало честных людей. Одного можно отыскать среди десяти тысяч.
Городничий. Одного среди десяти тысяч.
Лука Лукич. Да, одного среди десяти тысяч.
Городничий. Как это он успел вычислить?
Лука Лукич. Не знаю.
Городничий. Только приехал и сразу такие заявления. Какие-то паршивцы доложили, написали донос.
Аммос Федорович. Вы почему на меня так смотрите.
Городничий. А на кого же мне смотреть, Цицерон, ты наш сладкозвучный.
Аммос Федорович. Ну уж и Цицерон. Далеко мне до Цицерона.
Городничий. Но кто же тогда поставил его в известность.
Аммос Федорович. Не знаю. Не знаю. Хотя я бы не был таким категоричным. У нас значительно больше честных людей. Я бы сказал, что один из ста, или даже один из десяти у нас честный человек.
Городничий. Конечно, среди присутствующих, то вы себя считаете честным человеком.
Аммос Федорович. Я этого не сказал.
Городничий. Но подумали про себя так. Честно признались. Да, я взятки беру, но чем взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело. Честное признание совершенно честного человека.
Аммос Федорович. Я не кривлю душой.
Городничий. Ну щенками или чем другим – всё равно взятки.
Аммос Федорович. Ну нет, Антон Антонович. А вот, например, если у кого-нибудь шуба стоит пятьсот рублей, да супруге шаль…
Городничий. Ну, а что с того, что вы берёте взятки борзыми щенками? Зато вы в  бога не верите, вы в церковь никогда не ходите: а я по крайней мере в вере твёрд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы, если начнёте говорит о сотворении мира, то просто волосы дыбом поднимаются.
Аммос Федорович. А вы в церковь ходите, а денежки, которые на постройку храма выделили заныкали-то…
Городничий. А вы к супруге Добчинского, когда тот уезжает на охоту, бегаете. Все дети его на вас похожи, как две капли воды.
(Проходит через зал Гамлет).
Гамлет. У кого много земли, и плодородной; там где над скотами царствует скот, его ясли всегда будут стоять у королевского стола; это скворец, но, как я сказал, пространный во владении грязью.
Городничий. Вот когда зарезал, как зарезал! Убит, убит, совсем убит! Ничего не вижу. Как сказал? Там где над скотами царствует скот, его ясли будут стоять у королевского стола. Скот над скотом… Вижу какие-то свиные рыла, вместо лиц, а больше ничего… Воротить, воротить его!

~ Занавес ~
 
Действие второе

Та же сцена, что и в первом действии.
Городничий. Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор.
Аммос Федорович. Как ревизор?
Артемий Филиппович. Как ревизор?
Городничий.  Ревизор  из  Петербурга,  инкогнито.  И  еще  с  секретным предписаньем.
(Входит Кат в форме работника НКВД).
Кат. Во сколько вас здесь собралось. Ну, что господа будем сознаваться в подрывной деятельности против государства или как.
Городничий. Что за тон? Что за выдумка? Какая тут подрывная деятельность? Мы служим верой и правдой нашему Отечеству, живота своего не жалеем.
Кат. Вот насчёт своего живота вы правду сказали. Живота-то своего не жалеете, а надо бы поубавить рацион, но мы об этом побеспокоимся.
Городничий. Прекратите свой цинизм. Я буду жаловаться.
Кат. Кому?
Городничий. Губернатору, а если не поможет, то ещё выше пойдём.
Кат. Не старайтесь напрасно. Выше нас только бог. А к богу, я думаю вам ещё рано.
Городничий. Молодой человек, вы забываетесь. У нас есть тоже заслуги перед Отечеством, многие из нас награждены.
Кат. Это в прошлом, а я живу настоящим.
Артемий Филиппович. Конечно, все мы люди, и не без греха. Но грех греху рознь. Мы можем допустить какие-то проступки, но чтобы заниматься подрывной деятельностью против родного Отечества. Нет. Никогда. И, если у нас вместо габерсупа дают капусту, то это не значит, что мы ведём подрывную деятельность против государства.
Лука Лукич. Мы, в своих учениках воспитываем любовь к родному Отечеству.
Пристав. Только какая буза в народе появляется, мы тотчас же её пресекаем.
Аммос Федорович. У нас каждый получает по делам своим, и измену родному Отечеству тотчас бы заметили и приняли к исполнению.
Городничий. Вот видите, какие преданные у нас люди и я головой своей ручаюсь за их благонадёжность.
Кат. Вот только не надо своей головой ручаться. Она и вам пригодиться, поскольку у нас имеются сведения немного иные.
Городничий. Какие?
Кат. Вот это уже секрет.
Городничий. (Про себя). Ух, подлые людишки всё-таки нажаловались, но доберусь я до них. (В голос). Здесь не может быть секретов, мы все свои.
Кат. А вот я не уверен.
Городничий. Кто же тогда среди нас?
Кат. Вот это мне и предстоит выяснить. (Обводит всех тяжелым взглядом). И мы выясним, будьте уверены, но тогда наша кара будет ещё страшнее… Чистосердечное признание смягчает приговор.
Аммос Федорович. (Пауза). Я.. (Все сразу резко посмотрели на него, что Аммос Федорович запнулся, но затем пришёл в себя). Я хотел сказать.
Кат. Говорите, не бойтесь.
Аммос Федорович. Я хотел сказать, что я беру взятки, но чем беру взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело.
Кат. Да, конечно, это совсем другое дело.
Городничий. Выскочка.
Аммос Федорович. Каждый отвечает за свои дела.
Городничий. Ваши намёки неуместны. Тут идёт речь о более важных делах. Задета наша честь, нас обвиняют в измене, а вы со своими щенками. Это непорядочно.
Аммос Федорович. Непорядочно шубы за 500 рублей иметь, да шали…
Артемий Филиппович. Господа, прекратите же эти разговоры. Нам, наоборот, надо сплотиться, что бы дать достойный ответ этому, молодому человеку.
Кат. Почему же. Спорьте, спорьте. В споре рождается истина и может быть, та, которая мне нужна.
Артемий Филиппович. Не дождётесь.
Городничий. Да, Артемий Филиппович, вы правы. Не будем опускаться до уровня базарных торговок. И вам, молодой человек, не удастся нас поссорить. Я вижу, что вы большой специалист по части интриг, но у нас вам ничего делать.
Кат. А вот это мы посмотрим.
Городничий. И смотреть нечего.
Кат. Значит, я так понял, что никто не хочет сделать признание.
Городничий. Нет.
Артемий Филиппович. Нет.
Аммос Федорович. Нет.
Лука Лукич. Нет.
Пристав. Нет.
Кат. Что ж это замечательно. Я вас не задерживаю, можете идти. (Все направляются к выходу). А вот вас, любитель борзых щенков, я бы попросил остаться.
Аммос Федорович. Меня?
Кат. Да вас. Вас.
Аммос Федорович. А почему?
Кат. Скажем так – вы мне понравились. Вы наиболее честный, и преданный слуга своему Отечеству, среди всей этой братии.
Аммос Федорович. Нет, я уверяю вас – все они тоже порядочные и верные люди.
Кат. Это нам судить об этом, после тщательного разбора, а пока я о них ничего не могу сказать. Одно скажу. Я им не верю, как вам вот верю.
Аммос Федорович. Вы мне льстите.
Кат. Ничуть. Я хорошо разбираюсь в людях, очень даже хорошо. (Пристально глядит на Аммос Федорович).
Аммос Федорович. Надеюсь, что я недолго здесь задержусь. У меня же там дела, в присутственном месте посетители ждут. Надо же их уважить, а то они люди очень нервные. Чуть что и сразу жалобы катать.
Кат. Не волнуйтесь. Я вас долго не задержу. Вы мне всё расскажите и тотчас же уйдёте.
Аммос Федорович. Но я не знаю, что я могу рассказать.
Кат. Неужели?
Аммос Федорович. Да. Была ошибочка, признаю. Унтер-офицершу высекли зря. С кем не бывает – это лишь тот не ошибается, кто ничего не делает.
Кат. И больше ничего вы не хотите мне сказать.
Аммос Федорович. Увы.
Кат. Что ж придётся приступать.
Аммос Федорович. К чему?
Кат. Увидите. Садитесь. Так, ваша фамилия, имя, отчество.
Аммос Федорович. Зачем это?
Кат. Здесь я задаю вопросы. Учтите это и делайте что я говорю. Фамилия, имя, отчество.
Аммос Федорович. Тяпкин-Ляпкин Аммос Федорович.
Кат. Фамилия у вас странная?!
Аммос Федорович. От родителей такая досталась.
Кат. У вас родители не иностранцы?
Аммос Федорович. Нет, русские они в пятом колене.
Кат. В детстве свинкой не болели?
Аммос Федорович. Не понял.
Кат. Свинкой в детстве не болели?
Аммос Федорович. А зачем это вам?
Кат. Я же говорил. (Выходит из себя). Вопросы здесь задаю я.
Аммос Федорович. Понял. Понял. Не болел.
Кат. Привлекались ли к ответственности за нарушение закона.
Аммос Федорович. Упаси бог. Я человек законопослушный.
Кат. Вы ж в бога не верите.
Аммос Федорович. Откуда вы знаете?
Кат. Мы всё знаем. 
Аммос Федорович. А вы знаете, был у меня проступок. Я в детстве в чужой сад залез, так отец меня так выпорол.
Кат. Это не надо.
Аммос Федорович. Не надо, а я думал.
Кат. За границей кто-нибудь из родственников есть?
Аммос Федорович. В данный момент нет.
Кат. А раньше?
Аммос Федорович. Раньше тоже не было.
Кат. Вы уверенны.
Аммос Федорович. Ах, я забыл. Мой дедушка одно время там был.
Кат. Чем он там занимался?
Аммос Федорович. Воевал он тогда там. Это была семилетняя война, он и в Польше, и в Австрии, и в Германии был. У нас ещё медаль была «За взятие Берлина» в 1760 году. Мы её и сейчас бережно храним. Я могу вам её принести.
Кат. Не надо. А в Дании он был?
Аммос Федорович. Может и был, может и не был. Его же по всей Европе бросало. Точно не скажу. Вот в Германии был, Берлин брал, медаль есть. Могу принести.
Кат. Не надо. Как же это вы такой человек заслуженный, дедушка у вас был такой заслуженный. И не стыдно вам перед ним.
Аммос Федорович. А почему мне должно быть стыдно. Я тоже за службу награждён Владимиром четвертой степени.
Кат. Тем более должно быть вам стыдно, что вы преступников покрываете.
Аммос Федорович. Каких преступников!
Кат. Я же сказал, что вопросы здесь задаю я.
Аммос Федорович. Хорошо. Хорошо.
Кат. Вы симпатичный человек. Вы мне очень нравитесь. Я очень хочу помочь вам.
Аммос Федорович. В чём?
Кат. В том чтобы вы сами обо всём рассказали, а не вытягивали мы из вас клещами.
Аммос Федорович. Но я всё сказал.
Кат. Так уж и всё.
Аммос Федорович. Да.
Кат. Вы верой и правдой служите Отечеству с 1816 года.
Аммос Федорович. Да.
Кат. А где вы были во время войны.
Аммос Федорович. Был в снабжении.
Кат. Значит в тылу.
Аммос Федорович. Можно так сказать.
Кат. Значит, в военных действиях против Наполеона вы не участвовали.
Аммос Федорович. Нет… Но почему вы так смотрите на меня.
Кат. Да странно как-то получается. Все тогда рвались на фронт, даже женщины, взять ту же Дурову, а вы в это время отсиживались в тылу.
Аммос Федорович. Я не отсиживался в тылу, как вы изволите выразиться, а занимался снабжением армии. Ведь войскам надо обмундирование, пища, боеприпасы.
Кат. Конечно, надо. Но почему вы именно занимались этим. По всей видимости вы не очень любите своё Отечество.
Аммос Федорович. Нет, я любил и люблю своё Отечество.
Кат. Но не настолько, чтобы отдать свою жизнь.
Аммос Федорович. Если надо…
Кат. Это всё слова, слова, слова, милок. А они у вас расходятся с делом! Пойдём дальше рассматривать вашу не совсем безупречную жизнь.
Аммос Федорович. Я писал…
Кат. Слова, слова. А вот ответьте-ка мне на такой вопрос. Каких вы женщин любите: худых или толстых?
Аммос Федорович. Как-то не задумывался об этом.
Кат. Вы хотите сказать, что вы равнодушны к женскому полу?
Аммос Федорович.  Да.
Кат. А вот здесь вы снова мне врёте. Нагло врёте. В очередной раз врёте и потому я не могу верить вашим словам. Вы сплошной обман.
Аммос Федорович. Я говорю вам правду.
Кат. Какая же это правда, если это ложь, если вы даже совсем не равнодушны к женщинам. Вам известна такая женщина – Добчинская.
Аммос Федорович. Знаю. Это супруга уважаемого нами Петра Ивановича Добчинского.
Кат. Которому вы успешно наставляете рога, стоит ему только поехать на охоту.
Аммос Федорович. Но это же клевета.
Кат. Неужели?
Аммос Федорович. Да.
Кат. А почему же тогда детки Добчинского похожи на вас как две капли воды.
Аммос Федорович. Но это же клевета.
Кат. Вам утроить очную ставку.
Аммос Федорович. Не надо. Но это же не подрывная деятельность.
Кат. Это как сказать и с какой стороны подойти. Вы любите женщин, а женщины любят деньги. Не в чистом виде так сказать, а в виде подношений подарков. Не будете же вы отрицать, что дарили женщинам разные там побрякушки: кольца, серёжки.
Аммос Федорович. Было, но какое это имеет отношение к…
Кат. Не спешите. Выводы здесь делаю я. Значит подносили, а деньги откуда вы брали на эти подарки. Взяток, я понимаю, вы не брали.
Аммос Федорович. Не брал.
Кат. Жалование супруге отдавали?
Аммос Федорович. Да, отдавал супруге.
Кат. Откуда же тогда брали деньги на подношения?
Аммос Федорович. А, а, … А у меня была отдельная статья.
Кат. Вот здесь то вы и засыпались, да, у вас была отдельная статья расходов, поскольку вы находились на службе у иностранной разведки.
Аммос Федорович. Что?!
Кат. Да, я разоблачил вас, но у вас есть шанс искупить свою вину перед Отечеством. Чистосердечное признание смягчает приговор. Теперь вы должны говорить только правду. Кто ваши сообщники? Ваша цель? Ваши явки? Где и когда вы должны встретиться с резидентом иностранной разведки по кличке Гамлет.
Аммос Федорович. Что за чушь! Что вы говорите?
Кат. Вы снова говорите неправду. Я предупреждаю вас, у нас и обезьяна заговорит. Отвечайте на мои вопросы.
Аммос Федорович. Но у меня нет никаких сообщников и не знаю я никакого Гамлета.
Кат. Вы снова врёте мне. В очередной раз. Когда же прекратиться эта ложь.
Аммос Федорович. Но я, правда, не знаю никакого Гамлета.
Кат. Вы снова врёте мне?
Аммос Федорович. Нет.
Кат. Но он же проходил здесь, в руке он держал череп. Это условный знак. Пароль. Кому он подавал этот знак?
Аммос Федорович. Не знаю. Я первый раз его видел.
Кат. Вот видите вы теперь говорите, что видели его, а перед этим вы уверяли меня, что не видели и не знаете кто такой Гамлет. Вы совсем заврались, а потому  я, в очередной раз, хочу помочь вам. Сознайтесь в своих злодеяниях и правосудие будет гуманно к вам.
Аммос Федорович. Мне не в чем сознаваться.
Кат. Что ж я хотел вам помочь, но вы упрямы как осёл. Ничего у меня есть такой помощник, что он умеет быстро развязывать язык, у него обезьяны учатся говорить. Осип.
Осип. Я здесь.
Кат. Забирай этого господина.
Осип. Пошли.
Кат. И следующего мне вызови. Слабое звено. Ты меня понял?
Осип. Так точно.
(Осип с Аммос Федорович выходят, а через время заходит Лука Лукич).
Лука Лукич. Имею честь представиться: смотритель училищ, титулярный советчик Хлопов.
Кат. А милости просим! Садитесь, садитесь. Не хотите ли сигаретку.
Лука Лукич. Вот тебе раз! Уж никак не предполагал. Брать или не брать?
Кат. Возьмите, возьмите, это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Питере. Там, батюшка, сигары по двадцать пять рублей сотенка, просто ручки себе потом целуешь, как выкуришь. Вот подкурите. (Подаёт ему свечу).
(Лука Лукич пробует закурить и весь дрожит).
Кат. Да не с того конца!
(Вдруг за стеной раздаётся душераздирающий крик Аммоса Федоровича; Лука Лукич от испуга выронил сигару).
Лука Лукич. Ой.
Кат. Что такое?
Лука Лукич. Что это за крик?
Кат. Да это Аммос Федорович даёт показания в своей подрывной деятельности.
Лука Лукич. Не может быть?!
Кат. Может. Вот какой казус получается, жил рядом человек, вы с ним за руку здоровались, говорили о том, о сём, вместе гуляли, а он оказывается враг. Как это вы не заметили?
Лука Лукич. Не заметил.
Кат. Не заметили или не хотели замечать. Или заметили, но не сказали.
Лука Лукич. Не, не, не заметил…
Кат. Как же вы так.
(Снова крики Аммоса Федоровича).
Лука Лукич. Какой ужас…
Кат. Значит не заметили.
Лука Лукич. Нет.
Кат. А вот был случай такой. Аммос Федорович говорил, мол, Россия хочет вести войну и министерство-то посылает чиновника, что бы узнать, нет ли измены. Слыхали вы.
Лука Лукич.  Слыхал.
Кат. А почему же вы не доложили куда следует, что Аммос Федорович выдаёт государственную тайну.
Лука Лукич. Я не думал. Честное слово, я даже не мог подумать.
Кат. А надо думать. Вы, значит, покрывали своего сообщника. Говорите.
Лука Лукич.  Я не покрывал.
Кат. Вы пытаетесь меня обманывать. Говорите. Говорите.
(Опять крик Аммоса Федоровича).
Лука Лукич. Ой. Что говорить?
Кат. Кто у вас сообщники.
Лука Лукич. Но я не знаю никаких сообщников.
(Снова крики).
Кат. Говорите.
Лука Лукич. Что говорить?
Кат. Что вы с городничим и его сообщниками хотели свернуть власть.
Лука Лукич. Какую власть?
Кат. Верховную власть всей Руси.
Лука Лукич. Ой, боже. Как же это возможно?
Кат.  Очень даже возможно. Ваши чужеземные господа создают орудия огромной мощности. Морем они доставляют его сюда, а вы по реке, на барже, а затем перетягиваете его по суше в Москву-реку и пробираетесь к самому Кремлю. Ведь на реке никто не спросит, что вы везёте и какой у вас товар. Один выстрел из орудия и царь со всей свитой убит, а на его место вы ставите Лжедмитрия ІІІ.
Лука Лукич. Но это же абсурд.
Кат. Потому что абсурдно, потому что никто так не думает, вы и создали такой план. Но меня не проведёте. Кто ваши сообщники.
Лука Лукич. Я, я, я. (Раздаётся крик Аммоса Филипповича). А кто мои сообщники?
Кат. Городничий, пристав, судья, попечитель.
Лука Лукич. Но они же. (Слышаться крики). Да, да это они планировали захват власти, из орудия убить царя и всю верхушку.
Кат. Вот это уже лучше.
Лука Лукич. Боже, боже, что же будет.
Кат. Будет раскрытие заговора. Осип, осип.
(Заходит Осип).
Осип. Что такое?
Кат. Веди сюда того судью на очную ставку, этот сознался. (Осип выходит). Сейчас вы скажете судье, то же, что сказали мне.
Лука Лукич. Хорошо.
(Входит Осип, придерживает побитого Аммоса Федоровича).
Кат. Как вы себя чувствуете?
(Аммос Федорович бормочет что-то нечленораздельное).
Кат. Я же предупреждал вас… Сами виноваты, вот ваш коллега во всем признался… Говорите.
Лука Лукич. Да, да. Был заговор, городничий вместе со своими сообщниками хотел убить царя и посадить на трон Лжедмитрия ІІІ.
Кат. Слыхали… Что вы на это скажете. Да, не молчите же, или к Осипу хотите снова пойти.
(Аммос Федорович махает отрицательно головой).
Кат. Значит, признаётесь в заговоре.
(Аммос Федорович махает «Да»).
Кат. Вот и замечательно, а теперь будем переходить к вождю. Введите эту жирную свинью.
(Осип заводит городничего).
Кат. Что же это получается, господин городничий, не знаете в своих людей.
(Городничий рассматривает с удивлением и ужасом Аммоса Федоровича).
Городничий. Что это с ним?
Кат. А, пустяки. Поднимался по лестнице и прямо лицом об ступеньку. Не повезло человеку.
Городничий. Как же можно так неосторожно ходить по лестнице.
Кат. Я о том же ему говорил. Так вот вы давеча клялись, голову давали на отсечение, что нету среди вас предателей и заговорщиков, а вышло всё наоборот.
Городничий. Как это, не может быть.
Кат. Может и есть. Вот перед вами сидят два заговорщика, которые намеревались царя убить и посадить на трон Лжедмитрия ІІІ.
Городничий. Не может такого быть! Господь с вами. (Креститься). Спаси и сохрани.
Кат. Да, да. Может быть, да пусть они сами скажут. Лука Лукич.
Лука Лукич. Да, мы хотели из огромного орудия убить царя, а затем на трон посадить этого.
Кат. Лжедмитрия ІІІ.
Лука Лукич. Да, Лжедмитрия ІІІ.
Городничий. Да, что вы говорите, Лука Лукич. Побойтесь бога. Поднять руку на верховную власть.
Кат. Аммос Федорович тоже подтвердит правильность моих слов. К сожалению, он пока не может говорить – испугался сильно, когда падал на лестнице, но он может кивнуть головой в знак согласия. Правда, Аммос Федорович?
(Аммос Федорович кивает головой).
Городничий. Что же это такое? Везде одни враги. Кому же верить.
Кат. А знаете, Антон Антонович, кто у них был предводитель.
Городничий. Не знаю и знать не хочу. (Креститься). Господи помилуй, господи помилуй.
Кат. А напрасно вы не желаете знать имя предводителя, потому что оно известно очень в вашем городе.
Городничий. Кто же это? Я его тотчас прикажу доставить и наказать. Это же надо додуматься – низвергнуть царя! А вы тоже хороши, Лука Лукич. Правду говорят – в тихом омуте, черти водятся. 
Кат. Бежать никуда не надо, и не надо никого вести, так как предводитель заговорщиков здесь.
Городничий. Где же он? Никого не вижу. Вы надо мной смеетесь? Нехорошо это.
Кат. Нет, Антон Антонович, это вы над нами смеетесь и разыгрываете сцены, с вас бы был хороший артист. Да в нашей конторе такие номера не проходят.
Городничий. Что за обидные намёки. Я не терплю, я буду жаловаться.
Кат. Я, кажется, говорил вам, что над нами только бог, а он известно у живых жалоб не принимает. И ваши все сцены наиграны, что бы запутать следствие и избежать наказания, поскольку предводитель заговора – это вы. Они подтвердят.
Лука Лукич и Аммос Федорович кивают головами.
Городничий. Я… Это бред. Абсурд. Я сплю и во сне мне сниться, большие тараканы, всё свиные рыла… Рыла. Рыла.
 
~ Занавес ~


 
Действие третье

Та же комната в доме городничего, и те же лица, только в современной одежде.
Городничий. Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор.
Аммос Федорович. Как ревизор?
Артемий Филиппович. Как ревизор?
Городничий.  Ревизор  из  Петербурга,  инкогнито.  И  еще  с  секретным предписаньем.
Тут в комнату врывается молодой человек, в шикарном костюме, злотая цепь на нём с крестом, на руках перстни. С ним Осип с оружием в руках.
Сёма. Ох, господа, какая встреча. Признаюсь не ожидал такого внимания к моей скромной персоне. Тронут, тронут до слёз. Только не надо аплодисментов, оваций, кинокамер, юнитеров. Признаюсь, я этого не люблю. Мы больше любим в тени находиться без всякой этой светской мишуры и тусовок, а вот дела наши громкие. Обычно они накатаются в криминальной хронике. Но с вами, я полагаю, у нас все должно получиться полюбовно.
Городничий. Кто вы такие?
Сёма. Мы ваша крыша, дядя! Знаешь как вот в песне поётся! «И так приятно возвращаться под крышу дома своего».
Городничий. Какая ещё крыша! Вы ошиблись адресом – вам надо на мусорники идти, где бомжи и бездомные обитают. Вот им-то ваша крыша и пригодиться.
Сёма. Дядя, только не надо грубить. Я этого очень не люблю. Я никогда не ошибаюсь. Тем людям, что на мусорнике моя крыша не нужна, а вот вам, дядя, людям состоятельным и состоявшимся, очень нужна. Как защита от налётов и наездов официальных и неофициальных лиц. Без нашей крыши тебе будет крышка, дядя, в этом мире. Осип, смотри, я начал рифмой говорить. Надо, видимо, мне уже сочинительством заняться.
Осип. Не стоит.
Сёма. Почему?
Осип. Потому что ап.., ап.., аппендицит получится.
Сёма. Какой ещё аппендицит? Его у меня ещё в детстве удалили.
Городничий. Молодой человек видно имел в виду апокалипсис, то есть крушение всего мироздания.
Осип. Смотри, какой умный, может мне прочистить ему мозги.
Сёма. Остынь, Малыш. Он ещё нам пригодиться. Так почему же этот самый ап.., ап…
Городничий. Апокалипсис.
Сёма. Вот, именно. Почему он случиться?
Осип. Потому, что все женщины сойдут с ума от твоих мемуаров, а мужчины кончат жизнь свою от ревности.
Сёма. Ловко ты придумал, но пока не будем делать ап.., ап…    
Городничий. Апокалипсис.
Сёма. Вот, именно, мы по хорошему разойдёмся, правда, дядя.
Городничий. А вот я сейчас позову пристава и он с вами разберётся.
Осип. (Поставляет оружие в городничего). Только пикни и из своего «узи» я сделаю из тебя решето, будешь тогда светиться как на УЗИ. Сёма, а у меня тоже рифма получается.
Сёма. Какая же это рифма, Осип, это настоящая проза жизни: «Кошелёк или жизнь!» Жить-то хочется, дядя, и мне хочется икорку  ложкой кушать, шампанским запивать, на заморском песочке валяться. Вы вот ловко устроились, прямо-таки завидую вам, свой-то народец по закону обдираете! Куда бедному крестьянину податься, пашет на вас, как проклятый, а вы жируете. Вот и я возле вас хочу… Ваше-то богатство незаконное. Как это, Малыш, называется?
Осип. Экспроприация экспроприаторов.
Сёма. Верно, это ты, Малыш, хорошо усвоил, а теперь скажи, сколько тебе надо денег для полного счастья.
Осип. Так, сейчас я мигом подсчитаю. Вычитаем… Умножаем пять на восемь, шесть на семь… Слаживаем и получается… Получается два миллиона, шестьсот двадцать восемь тысяч. Это я немножко округлил.
Сёма. Зачем это тебе так много?
Осип. Обижаешь, Сёма. Разве сотня в день это много?
Сёма. Не много.
Осип. Вот и считай. Я буду жить до ста лет, каждый день по сотке. Ресторан, выпивка, закуска, тёлка, причём учти я беру по среднему тарифу, а не как валютчица. Вот и получается. Хотя тут надо было учесть, что вдруг заведу я семью, пойдут дети.
Сёма. Вот тебе, Малыш, дети не к чему.
Осип. Почему это?
Сёма. Зачем выродков таких как ты пускать на свет.
Осип. (Выходит из себя). Это я выродок!.. Да, как ты смеешь, так меня называть! Я не потерплю и не посмотрю на то что ты мне друг.
(Осип начинает палить из «узи», все падают на пол).
Сёма. Малыш, ну прекращай. Я пошутил.
Осип. В следующий раз так не шути, а то я и тебя… (Пускает ещё очередь).
Сёма. Не буду, Малыш, честное слово. Я не хотел.
Осип. Смотри мне.
Сёма. Поднимайтесь, господа, ничего не будет, не бойтесь. Просто, Малыш, молодой, горячий и бывает, что гонит пургу. С десяток трупиков так уложит, а затем сидит и плачет. Вот такими слезами плачет, клянусь мамой своей, жалко ему стаёт своих жертв. Я его успокаиваю, как могу, а он ни в какую. Тогда я ему говорю, что они же первые начинают, не слушают его вот и получается казус. Но вы ведь народ законопослушный, вы не будете упрямствовать и дадите немножко денег моему бедному Малышу.
(Малыш проходит по кругу и собирает деньги, останавливается возле Аммоса Федоровича).
Сёма. Что такое, Малыш?
Осип. Да вот говорит, что он взятки не берёт деньгами, а берёт борзыми щенками. Нам предлагает борзого щенка.
Сёма. Он что смеется над нами.
Осип. Я ему тоже самое говорю, а он не куёт, не мелит.
Сёма. Что ж на первый раз сними с него всё барахлишко и скажи, что бы впредь не шалил.
Осип. Хорошо. Выворачивай карманы, всё давай и медальку давай, на аукцион отправим. Всё, Сёма, дань собрал. Во какие мы сейчас богатые. С таким баблом можно и на юг, снимаем тёлок и поехали, Сёма.
Сёма. Ветер у тебя в голове играет и только бабы на уме, а надо бы и про будущее подумать. А, если так подходить к делу, то эти деньги в банк надо положить. Это наш будет уставный капитал и откроем мы своё дело. Усёк.
Осип. Усёк.
Сёма. Исполняй. А вы господа, можете быть свободны, но каждого десятого числа, что бы без напоминания посещали наш банк. Можете даже двери ногами открывать, ведь в руках у вас будет бабло. До свиданья. (Все поворачиваются и уходят). А вас, господин городничий, прошу остаться.
Городничий. Меня?
Сёма. Да, вас. У меня к вам имеется небольшое дельце.
Городничий. Слушаю.
Сёма. Вот это уже мне нравиться. Мы уже говорим с вами как равный с равным. Так вот к делу. У вас, Антон Антонович, кажется, имеется дочь, и говорят, что недурна собой.
Городничий. Да, имеется.
Сёма. Причём она уже созрела для женитьбы.
Городничий. Кажется. А вам какое дело?
Сёма. Да вот хочу к вам в зятья набиваться.
Городничий. Да, какой же порядочный отец отдаст за бандюгу свою дочь, свою кровинку. Да он скорее горло перегрызёт тому бандюге.
Сёма. За бандюгу может и не отдаст, а вот за депутата, думаю, можно и отдать.
Городничий. Какого ещё депутата?
Сёма. Настоящего депутата.
Городничий. Где же его взять?
Сёма. А я разве не гожусь на эту роль?
Городничий. Годишься, да не очень. Кто же за тебя проголосует, одни урки.
Сёма. Папаша, можно я так буду вас называть, ведь мы уже почти родственники. Так вот, папаша, важно не то как голосуют, а как считают эти голоса. С твоей помощью я стану депутатом и потом, по мере возможности буду помогать тебе.
Городничий. Слишком мудрено ты задумал.
Сёма. Папаша, всё рассчитано с математической точностью и вероятностью попадания мимо равна нулю. Так что зови дочь, будем свататься.
Городничий. А если она не захочет?
Сёма. Заставим. Нет, не бойся, папаша никакого физического насилия не будет. Короче, ловкость рук и никакого мошенничества.
Городничий. Смотри мне.
Сёма. Жажду увидеть свою невесту и побыстрее.
(Городничий выходит).
Сёма. Ловко я всё обделал, осталось только невесту уломать. Только никакого насилия. Путь к сердцу мужчина лежит через желудок, а к сердцу женщины… Совершенно верно, через золото, бриллианты и прочую ерунду.
(Заходит Марья Антоновна).
Маша. О, а папан говорил, что меня здесь ждёт сюрприз.
Сёма. А я разве не похож на сюрприз?
Маша. Н-н-е-е.
Сёма. На что же я похож?
Маша. На очередного надоедливого папиного посетителя, которые гурьбой за ним ходят и просят поставить то подпись, то печать…
Сёма. Вот и не угадала.
Маша. Почему?
Сёма. Потому что я пришёл просить вашей руки.
Маша. Фу, как это несерьёзно. Скажите, что вы просто пошутили?
Сёма. Какие могут быть шутки. Я ночи не сплю, я днём не могу ничего делать, только и думаю о вас.
Маша. А я о вас совсем не думаю.
Сёма. А о ком вы думаете.
Маша. О, я думаю… Вам это совсем не понять… Это такое… Это необычное… Это неземное… А вы совсем не такое… Ни фактурой, ни фейсом… Нет, не смешите меня.
Сёма. А, если я сделаю вам маленький подарок. Просто так, без каких-либо предложений. Скажем так, я счастлив тем, что вы живёте и я могу вам делать маленькие подарки. Умоляю, сделайте меня счастливым. (Протягивает маленькую бархатную коробочку).
Маша. А что там?
Сёма. Посмотрите.
Маша. Конечно, какой-либо прикольчик. Открою, а оттуда жаба выскочит.   
Сёма. Уверяю вас, никакого прикольчика. Я человек серьёзный.
Маша. (Про себя). Ах, как интересно! Как хочется посмотреть! Но надо ведь и поломаться! (В голос). Я боюсь. Откройте вы сами.
Сёма. Пожалуйста.
Маша. Ай.
Сёма. Что такое?
Маша. Какая прелесть. Какое изумительное кольцо… И видно дорогое очень.
Сёма. Не в деньгах счастье.
Маша. Да, конечно. Главное чувства. Смотри, оно мне подходит. Откуда вы знали мой размер.
Сёма. Сёма. Ох, извините. Семён Иванович Батурко.
Маша. (Слегка присев). Маша.
Сёма. Очень приятно.
Маша. Мне тоже.
Сёма. (Про себя). Первый рубеж взят, но не надо сбавлять темп, надо продолжать наступление. (В голос). А как вы относитесь к морским прогулкам. 
Маша. Положительно, но у нас же нет моря.
Сёма. Море у нас есть на юге и там вас ждёт удивительная яхта у берега.
Маша. Не может быть.
Сёма. Вот смотрите. (Показывает фото).
Маша. Я очарована. Это же надо. Собственная яхта.
Сёма. Она будет ваша, если вы согласитесь выйти за меня замуж.
Маша. Мне надо подумать. Это такой решительный шаг. Можно сказать, на всю жизнь, а я совсем не знаю вас. Какие у вас увлечения, какой характер, что вы любите. Мне надо подумать. Всё так неожиданно. Духовное родство – это так важно. Вы любите кошек.
Сёма. И не только кошек, но и тигров, и леопардов люблю. Они у меня в личном зоопарке имеются.
Маша. Грандиозно. Я б хотела их увидеть.
Сёма. В чём же дело. Поедем, посмотрим.
Маша. На чём?
Сёма. Подойдите, посмотрите.
Маша. Ой, мой любимый «Гранд-Чероки».
Сёма. Да, он ваш.
Маша. Не может быть. Это сон.
Сёма. Вот ключи.
Маша. Ой боже.
(Маша падает на руки Сёме и он выносит её. Звучит вальс Мендельсона, слышны весёлые переговоры и Сёма заносит Машу в свадебном наряде).
Сёма. Дорогая.
Маша. Дорогой.
Сёма. Навеки.
Маша. Навеки.
(Они стоят и все подходят дарят подарки и поздравляют).
Аммос Федорович. Примите мои нежнейшие поздравления и пожелания счастья и здоровья.
Артемий Филиппович. И многие лета и детишек побольше.
Лука Лукич. Приведите их мне на воспитание и я из них сделаю настоящих Ломоносовых.
Пристав. Я желаю, что бы у вас всё было и ничего вам за это не было.
Сёма. Благодарствую.
Осип. (Падает на плечо). Брат, вот и расходятся наши дорожки. Теперь супруга не будет тебя отпускать по ресторанам по ночам.
Маша. Нечего ему там шляться, он теперь человек женатый.
Сёма. Малыш, не испорть там слезами мой значок.
Осип. Какой такой ещё значок.
Сёма. Разве ты не видишь какой мне значок папаша подарил. Теперь я личность неприкосновенная, меня охраняет закон.
Осип. Ой, я такой хочу.
Сёма. Малой ещё. Вот поживёшь с моё, тогда и тебе дадим.
Осип. Когда это будет?
Сёма. Не переживай, Малыш, будет. Теперь мы крепко стоим на ногах, не то что разная там шушара. Спасибо, папаша. Дай я тебя поцелую, папаша. Ты мой благодетель. Как я тебя люблю. (Целует городничего). За всё, за всё… Ты мне родного отца дороже… (Тоже плачет).
Городничий. Полно-те, полно-те. Зачем такие нежности. (Освобождается из объятий, отходит в сторону и плюется). Тьху, тьху. Одни свиные рыла, везде свиные рыла… Тошно мне-то как. Ничто не радует… Свиные рыла. Рыла.

~ Занавес ~