Испытание жизнью. Часть 1. Глава 1

                Смысл жизни всюду: в радости, в заботах,
                в борьбе за жизнь, в победе над собой.
                (В. Гёте)

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
               
                Глава первая

                1

               Виктор опустил голову на руки, сложенные на согнутых коленях, и, не в силах бороться со сном, задремал. Сильный удар по голове на время отключил его. Неизвестно сколько находился в таком состоянии, как вдруг в сознание ворвался грохот, проникший в самые отдаленные уголки мозга, и обожгла ужасная мысль: «Это комбайн!»
               Тело его лежало на хедере, и было зажато между двумя валами, стоящими друг над другом, у входа в горловину комбайна. Транспортер под ним продолжал двигаться, рвал одежду и тело. Еще мгновение - и оно проскочит внутрь, туда, где с огромной скоростью вращается барабан, с косо поставленными ножами. «Неужели конец? Такой неожиданный, такой ужасный! Нет! Не хочу!» Рванулся, пытаясь вырваться из мертвых объятий валов, но транспортер вновь придвинул его к страшному зеву. На этот раз валы зажали голову так, что, казалось, затрещали кости черепа. Не в силах выносить этого ада, Виктоp стал вжиматься, чтобы проскочить между валами в комбайн и сразу покончить со всеми муками. И вновь потерял сознание.

                2

               Танцы были в самом разгаре. Уставший баянист поставил инструмент на стул и направился к двери.
               - Перекур, - сказал он, доставая из кармана пачку «Беломора».
Прислонившись к косяку, размял папиросу, прикурил и глубоко затянулся. Выпущенный сизый дымок, подхватило сквозняком и унесло в открытую дверь. В фойе стояла тишина, изредка прерываемая девичьим смехом. Разгоряченные танцем девушки сгрудились у стены, перешептывались и косились в сторону ребят. А те, окружив баяниста, дымили сигаретами, стараясь не замечать их лукавых взглядов.
Почувствовав легкий толчок в плечо, Виктор обернулся и увидел Сергея.
               - Сыграй что-нибудь, а то девчата скучают, - попросил он.
               Сережа Мухин... Друг раннего детства...
               Безоглядная мальчишеская дружба. Она часто сохраняется на всю жизнь, и какими бы разными ни были дороги ребят, воспоминания о детской дружбе остаются нетронутыми...
               Взяв в руки баян, он уселся на стул, и, пробежав пальцами по клавишам сверху вниз, заиграл свой любимый вальс «Амурские волны». Ребята потянулись к девушкам.
               Склонив голову к инструменту, Виктор играл, и вспоминал, как впервые услышал баян. Было это на свадьбе. Вместе со своими сверстниками, двенадцатилетними ребятами, он вертелся между взрослыми и вдруг, среди многоголосого шума услышал нежную мелодию. Пробираясь среди людей и ориентируясь на звуки, словно мышь на запах сыра, увидел наконец источник рождающий такую волшебную мелодию. Баян стоял на коленях человека, сидевшего на стуле, сверкая на солнце перламутром корпуса и рядами кнопок. Баянист медленно перебирал пальцами клавиши, исполняя непонятные вариации. Неожиданно он рванул меха и заиграл «барыню», которая подхватила подвыпивших людей, толкнула в круг и закружила в вихре задорной пляски. Зачарованный музыкой и блеском инструмента, мальчик ничего не замечал вокруг.
               С тех пор баян грезился ему и днем и ночью, но купить его удалось только тогда, когда начал работать и получил первую зарплату. После многочисленных тренировок, научившись играть, он не расставался с ним. Летними вечерами, едва солнце скрывалось за дальним холмом, Виктор брал баян и, закинув ремни за плечи, шел по улице, наигрывая веселую мелодию. К месту сбора приходил уже не один, а с гурьбой молодежи, присоединившейся по дороге. Излюбленным местом у них была ровная площадка, на крутом берегу реки, у самого обрыва. Отсюда Дон просматривался далеко вверх по течению и вниз, высвечивая русло светом бакенов. До полуночи они танцевали и пели песни, далеко разносившиеся над рекой в ночной тишине.
               Здесь Виктор и познакомился с Галей, рыжеволосой девушкой, приехавшей в село Донское погостить у тети. Завязалась искренняя, юношеская дружба. Первый робкий росток любви тронул их сердца, вызывая бережное, и нежное отношение друг к другу.
               Местные девчата даже не подозревали, что тихая, скромная Галя сможет обворожить такого веселого парня. Когда Виктор с баяном появлялся в обществе молодежи, его всегда окружали девчата. Со всеми он был одинаково весел, и каждая из них могла считать, что это ей одной он так улыбается. Но парень отдал предпочтение приезжей девушке…
               Закончив играть, Виктор обратил внимание, что ни одна пара не вышла танцевать. Сменив мелодию, он заметил, как в толпе молодежи пробежал еле заметный шумок, но никто не двинулся с места. К нему вновь подошел Сергей.
               - Бросай играть, Витек, девчата бастуют.
               - Почему?
               - Ревнуют к Гале. Говорят, пусть играет, а танцевать под его музыку не будем.
               - Не хотят и не надо! - обиделся Виктор. - В другой раз просить будут, никогда баяна в руки не возьму.
               Отложив его в сторону, он вышел на крыльцо и простоял там до конца танцев. Стоял и не подозревал, что произнес пророческие слова...
               Возвращаясь из клуба далеко за полночь, еще издали, увидел свет в окнах родного дома. Сердце тревожно забилось - поздний свет не случайный. Взбежал на крыльцо, вошел в сени, и долго не мог нащупать в темноте щеколду двери. Найдя, поспешно открыл ее и заскочил в комнату. От яркого света на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, увидел склоненного над кроватью отца, а рядом старшего брата Василия. Высоко на подушках полулежала мать. Глаза ее были закрыты, а черные волосы, рассыпанные по подушке, подчеркивали белизну лица.
               - Что случилось?
               - Видимо, сердце, - дрожащим от волнения голосом, тихо ответил отец.
               Мать открыла глаза, и, увидев встревоженные лица родных, слабо улыбнулась и произнесла:
               - Не волнуйтесь. Мне уже легче.
               Закрыв глаза, она притихла, а вскоре ровное дыхание показало, что мать уснула.
               Стараясь не шуметь, Виктор с братом сели на диван, а отец пристроился на кровати в ногах у жены. Он сидел, сгорбившись, опустив голову. Темная ночь за окном и тишина в этом уютном, с низким потолком, доме настраивали на раздумья…

                3

               Несложно встретить в народе человека – скромного, добросовестного труженика, для которого труд является не чем иным, как потребностью в жизни. Такой человек всегда работает больше руками, чем языком.
               К этому типу людей относился и Тихон Яковлевич Орлов. Родился он в бедной крестьянской семье, рано лишился отца, и как старший из многочисленных детей, вынужден был батрачить на богатого хозяина. Вот тут-то и познал он, что такое несправедливость, когда за кусок хлеба и рваные башмаки приходилось работать с раннего утра и до позднего вечера, получая  от хозяина в награду оплеухи и подзатыльники.
               Грянула Октябрьская революция. Люди получили свободу, землю и право самим распоряжаться плодами своих трудов. Освободились от постоянно преследовавшей нужды, поверили в светлое будущее.
               Но радости не бывают вечными. Юность уходит, и на ее место приходят заботы. Надо становиться хозяином, отбиваться от бедности, кормить семью.
               Из худенького, угловатого подростка Тихон превратился в крепкого парня не обиженного ни умом, ни силой. Исстари в деревнях каждому человеку давались клички или прозвища. Тонко подобранные народом, они отражали не только внешний вид, но и некоторые черты характера человека, носившего ее. Тихон Яковлевич получил прозвище «Ермак», так как по силе и ловкости не находил себе равных среди своих односельчан.
               Тут-то и подружился Тихон с девушкой Ириной, первой красавицей в селе, с пышными, черными волосами и косой до пояса. Многие парни заглядывались на нее, всем нравился ее бойкий нрав и звонкий голос. Ирина росла певуньей, могла и сплясать, и повеселиться. Да и в работе ни от кого не отставала. Росла, как ее мать, работящей и трудолюбивой. Та без дела не могла сидеть ни минуты. Если не было работы, и все отдыхали, она говорила дочери:
               - Не могу смотреть, когда люди сидят без дела. Да возьми ты хотя бы корочку хлеба и жуй, какая-никакая, а все же работа…
               Свадьбу играли осенью, когда все работы были завершены. Накануне, по старинному обычаю, родственники заслали к невесте сватов, с иконой благословили молодых, обвенчали в церкви.
               Трудолюбивая Ирина Андрияновна, была под стать Тихону Яковлевичу. Она сразу включилась в хозяйственные дела, во всем помогая мужу. Спустя год у них родилась дочка Зина, а еще через четыре года появился Василий, над которым судьба подшутила, угораздив родиться первого апреля. Когда Тихону Яковлевичу сообщили о рождении сына, он подумал, что это первоапрельский розыгрыш. Жить бы, растить детей да радоваться, но пришел час новых испытаний.
               Засуха… Голод... Кто не испытывал его, тот не в силах представить себе, сколько страданий приносит он людям. Во многих семьях нечего было поставить на стол. От голода ощущалась дрожь в ногах, во всем теле. Откуда-то снизу, из пустоты, где прежде ощущался желудок, к горлу подкатывалась противная тошнота. Мучительно хотелось есть. Что бы ни делал, о чем бы ни думал, а мысль о еде не покидала ни на минуту. Это была даже не мысль, а непрерывный, ничем не заглушаемый позыв к еде, не прекращавшийся даже в тот момент, когда выходишь из-за стола после обеда. Лепешки, испеченные из белой глины, смешанной с истолченной в пыль сухой травой перекати-поле, создавали только тяжесть в желудке, но не убивали чувства голода.
               Нет ничего страшнее для главы семьи, чем видеть слезы голодных, опухших детей и сознание своей полной беспомощности.
               Всему приходит конец, пришел конец и голоду. Люди воспрянули духом, вздохнули свободнее, начали заново наживать хозяйство, радуясь жизни, но ее омрачали слухи о войне. В эту весну на улицах села Донского не слышались песни, а их место заняли невыносимые скорбь и печаль...
               Воскресенье двадцать второго июня, утро было солнечным и радостным, а в полдень пришла ужасная весть. Началась война. Со всех сторон слышался крик женщин, провожавших мужчин на фронт. Прощались и не знали, увидятся ли вновь?
               Тихон Яковлевич ушел на фронт в первый же день объявления войны. Ирина Андрияновна осталась с двумя детьми, да престарелой свекровью Марфой Васильевной. Очень нелегко было в те годы! Приход немцев, скитание по оккупированным селам в надежде найти приют. Месяцами жить в поле в соломенных шалашах, голодать и мерзнуть, плакать над заболевшими детьми, метаться в поисках пищи - все пришлось пережить.
               Когда село Донское было освобождено, Ирина Андрияновна вместе с Марфой Васильевной и детьми вернулась домой. Здесь ждала новая беда. На месте где стоял их дом и хозяйские постройки, высились груды пепла. Хозяйство, нажитое годами, сгорело. Из бревен, выкопанных в разрушенных немецких блиндажах, Ирина Андрияновна построила маленький домик, в котором они жили до конца войны, где и встретили вернувшегося с фронта Тихона Яковлевича.
               Пройдя ужасное горнило войны, повидавший море горя и слез, Тихон Яковлевич не расстроился, увидев разрушенное хозяйство. Самым главным было то, что семья жива и здорова. «Глаза страшат, а руки делают», - сказал он и, засучив рукава солдатской гимнастерки, принялся за постройку нового дома.
               Село Донское в две улицы вытянулось вдоль правого берега Дона, окутав себя зеленью садов, а с юга отгородившись полукольцом высоких холмов. Тихон Яковлевич с женой начали строиться в густом саду, на конце одной из улиц. С солнышком вставали, затемно ложились. А зачастую, когда всходила полная луна, работали при ее бледном свете до самого утра. Тихон Яковлевич ловко и сноровисто тесал, рубил, подгонял топором, а Ирина Андрияновна помогала. Одно подаст, второе поднесет, отпилить поможет, бревна таскает.
               Венец за венцом росли стены избы и вот, наконец, появилась и крыша. Покинув крохотную, но сослужившую службу хатенку, семья Орловых перебралась в новый дом пахнущий побелкой и оструганным деревом. В стекла кухонных окон стучали ветками вишневые деревья, а налившиеся соком красные вишни заглядывали в комнату, словно старались рассмотреть, хорошо ли устроились люди на новом месте. В густых вершинах гомонили воробьи, и их шум доносился в комнату, наполняя ее весельем и радостью.
               Послевоенные годы, особенно трудные, Тихон Яковлевич не унывал и всегда выглядел бодрым, уравновешенным. Не роптала на судьбу и Ирина Андрияновна, стараясь лучше накормить семью, одеть и обуть детей, всегда была веселой и жизнерадостной.
               Вот в такой дружной, трудолюбивой семье и появился на свет Виктор, заявив о себе громким требовательным криком.
               «Ого! - радовался счастливый отец. - Вырастет - орлом будет!»
               
                4

               О том, как появился на свет и первых месяцах жизни, Виктор узнал от своей бабушки Марфы Васильевны. Она рассказывала, что родился он на одной неделе с соседским мальчишкой Сергеем. Его, Виктора, бабушка нашла в капусте, принесла домой и, показывая матери, проговорила:
               - Мальчика Бог послал...
               Через неделю нового жильца переселили с кровати в люльку, подвешенную к потолку. За домашними делами и колхозной работой на него не хватало времени. Нянчилась с ним четырнадцатилетняя сестра Зина, и когда Виктор орал особенно громко и настойчиво, она брала его из теплой постели и в мокрых пеленках тащила на улицу.
               Иногда в роли няньки оставался Василий, который был на четыре года моложе сестры. Но мальчику не хотелось с ним сидеть, и он часто щипал Виктора, заставляя заливаться криком от боли. Зина брала его на руки и пока успокаивала орущего брата, Василий выскальзывал в сенцы, оттуда на улицу и убегал от дома.
               Время шло. Маленький Орлов по-прежнему часто и подолгу кричал в люльке, требуя к себе внимания, а вскоре его перестали кормить материнским молоком, потому что «молоко пропало». Кормили «соской». Мать или бабушка жевали хлеб, а смоченную слюной жвачку завязывали в тряпицу и совали в рот голодному мальчику.
               И все-таки Виктор рос, и наступил день, в который он впервые запомнил себя.
               Было это морозным мартовским утром. Солнце заглянуло в окна и Виктор, проснувшись, прищурился от яркого света. Он потер кулачками глаза, слез с кровати и увидел маму. Она брала с пола солому и охапками бросала в печь. Босые ее ноги топали по избе весело и быстро. Ловко поддевала рогачом чугунки, брала кочергу, разгребала в печи сгоревшую солому, или разливала что-то в пузатые глиняные горшки. Отсвет от огня освещал ее круглое разрумянившееся лицо, и от этого она немножко щурилась...
               Спугнув дремавшую на соломе кошку, к нему подбежал ягненок. Виктор обнял его за шею и повел в чулан к тонконогой, с маленькими копытцами овце в белой шубе.
               В сенцах кашлянул отец. Он вошел в избу вместе за морозным воздухом, вкатившимся в открытую дверь. Повесив на гвоздь длиннополую шубу и шапку, молча сел за стол.
               Похлебку ели деревянными, щербатыми ложками. От большой глиняной миски поднимался пар. Рукам от него было тепло, а разутые ноги под столом мерзли.
После обеда бабушка села на широкую лавку и придвинула к себе пряху. Синий, с белыми горошинами платок, завязанный узлом под бабушкиным подбородком, крылечком навис над ее морщинистым лбом.
               Она неторопливо нажимала ногой на дощечку пряхи, перед глазами мальчика мелькали спицы большого деревянного колеса. Жужжала скалка, наматывая шерстяную нитку - бабушка сучила пряжу.
               Виктор уткнулся в подол бабушки и под монотонное жужжание, слушал ее рассказы о старой жизни, о хозяине-помещике, о революции...


Смотрите продолжение http://www.proza.ru/2014/04/12/1454