Тень Бесстрашного. Часть 1. Эта чертовка Элизабет

Часть 1. Эта чертовка Элизабет Норрингтон.
1993 год, лето
Музей кораблестроения, Детройт, США
1993. 08. 28, суббота, 21:30


Молодая чернокожая женщина с гладкими, зачесанными в тугой хвост волосами, мирно сидела на лавке в нескольких десятках метров от центрального входа в музей. Молчаливое ожидание затягивалось, но в этом не было вины ее пока не появившегося знакомца - встречу назначили на десять.
Зачем женщина пришла раньше немногим меньше часа? У нее не осталось больше сил сидеть в четырех стенах - уютных стенах номера отеля, бледно-голубых, в белый цветочек, стенах. Давящих. Чужих. От одних воспоминаний об этом наворачивались нервно-истеричные слезы.
Нельзя быть особенным и не вляпаться в особенную дрянь. Это можно понимать, да, к этому можно даже готовиться, но когда попадаешь в переделку, оставаться невозмутимым оказывается очень сложно.
На асфальте перед женщиной расплылось пятнышко. Еще несколько секунд спустя зачастил дождь, не по-летнему холодный и сильный. Накинув капюшон жилетки, продержавшийся от силы пять минут, афроамериканка, уже не скрываясь всхлипнула, сжимая виски. Слишком много мыслей. Слишком много эмоций.

Хлещет по окнам ливень осенний;
Брызжут осколки струй на ступени,
Вымыв до глянца листья сирени.
В сердце, как в поле, льет с небосклона...
Плещет и плещет дождь монотонно.
Тонут в тумане мутные дали,
Тонет округа в смутной печали...

Она читала по памяти, монотонно, зажмурившись, почти не чувствуя, что одежда промокает насквозь. Если читать, то можно не думать о том, что происходило. Можно не думать, что никто не придет.

***

Два дня до того, Орандж Каунти, штат Калифорния.

Эдгар Бостаф продолжал жить почти нормальной жизнью: благодаря весеннему инциденту к его имеющейся известности прибавилось легкое марево мистицизма. Плюсом было внимание покупателей и спонсоров, минусом - увеличение штата поклонниц, увлеченных не работами, а самим художником. С другой стороны, даже в минусах есть плюсы. Длинноногие, молоденькие плюсы.
Прошедшие месяцы оказались насыщенными. Почти весь июнь Бостафу докладывали, что, как и с кем делает Леви Розенфельд. Нанятый сыщик поначалу радовал отчетами вроде "В больничной палате красит бинты и халаты в зеленые ромашки. На завтрак ел кашу с малиной, весь день жаловался на головную боль". Когда Розенфельда выписали, отчеты стали разнообразнее: паренек не встречался ни с кем, кроме своего агента, стайки радостных студентов, видимо, своей группы, и некоего безымянного джентльмена. Последний еще вызывал опасения, но ровно до той поры, пока сыщик не заметил их целующимися в кинотеатре. Любовник талантливого художника оказался тем еще внимательным типом и даже умудрился спугнуть наблюдателя, видимо, решив, что это какой-то хамоватый репортер.
Если верить детективу, Розенфельд не просто казался инфантильным лопухом - он таким был по жизни. Сотрясение на пользу ему не пошло, сделав из почти адекватного молодого человека нервную хлипкую размазню с ошибкой природы в штанах. Единственную угрозу, которую представлял бедняга, были его свежие работы - он внезапно вернулся в лоно классической школы живописи, не утратив тяги к нежным и мягким цветам. Его акварельки расходились на ура - оставшись все таким же податливым к желаниям клиента, Леви малевал все, начиная пейзажами и заканчивая семейными портретами любимых собачек богатого покупателя.
В июле, кроме приглашений на местные выставки, к Бостафу стали приходить кошмары. В липких лапах сна его носило по темным лабиринтам, по пустыням под палящим солнцем, по уродливым старым городам, похожим на иллюстрации к детским страшилкам. Они загоняли его в школьные классы, где мучили то учениками-кляксами с тысячей зубов, то внезапно нагрянувшей контрольной. И каким бы ни был кошмар: жутким и серьезным или наивно-детским, просыпался мужчина обессиленным и истощенным. Поначалу все это было бессистемным, но когда сны стали занимать так каждую ночь, оказалось, что против них не помогают ни таблетки, ни прогулки на свежем воздухе, ни спорт, ни стакан теплого молока на ночь. Назойливые гости игнорировали любые попытки от себя избавиться.
Июль перешел в август, и сны стали меняться, то отступая, то возвращаясь, но уже в виде абстрактно-безумной мешанины.
К тому времени, как на автоответчике оказалась та сама запись, Бостаф потерял в весе почти пять кило.
...Это был самый типичный четверг. В такие обычно не случается ничего странного, хотя звонок от случайной знакомой изначально в разряд странностей относят редко. Ну, да, не сложилось - девушка пришла выпить кофе, пообещала перезвонить, но так и не удосужилась - бывает. Досадно немного, но... Не смертельно.
И вот - запись. Взволнованный низкий голос Элизабет Норрингтон, чуть искаженный помехами, даже не назначает свидание, а просит приехать, и куда - в Детройт, в эту же субботу. Она назвала и адрес, и время, даже сбивчиво пообещала возместить все затраты на проезд и проживание, трогательно назвала его "Э-эдгар" и распрощалась.
Кошмар в эту ночь был особенно изматывающим.

***

Детройт.

Элизабет застегнула жилет до самого горла, хотя какой смысл? Он все равно начал пропитываться водой, как и давно сдавшийся капюшон. В кроссовках хлюпало. Плохой день. И станет еще хуже через двадцать пять минут.
Ее несостоявшийся ухажер пришел на пятнадцать минут раньше назначенного срока. Одетый в костюм-тройку, длинное классическое пальто и с большим черным зонтом в руке, он больше походил на банковского служащего, чем на художника. Такой же напряженный и изможденный.
Коллегу Эдгар заметил не сразу. Может потому, что сидеть под ливнем без зонта больше подошло бы инфантильной школьнице, слишком опьяненной собственной молодостью, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как возможность пневмонии.
И все-таки Бостаф пригляделся получше.
- Элизабет?
Женщина, не дрожащая, будто совсем не чувствующая холод, распрямила спину и прищурилась, пытаясь разглядеть что-то за струями дождя. Кроссовки жалко зачавкали, выдувая пузыри в лужи при каждом шаге. Вместо более теплого приветствия Эдгару протянули мокрую и замерзшую ладонь.
- Спасибо, что нашли время, - немного невнятно пролепетала художница, пытаясь улыбнуться: зубы у нее все-таки щелкали. - Я... Я сомневалась, что увижу вас сегодня.
Эдгар посмотрел на нее с недоумением и, пожав руку, прикрыл Элизабет зонтом от дождя.
- У вас был такой голос, что я не мог не приехать. Пойдемте в помещение, вы совсем продрогли.
- Нам туда, - кивнула женщина в сторону музея, неловко поправив на плече сумку, с какими обычно ходят студенты. - Только ничему не удивляйтесь, ладно?

***

Они зашли через дверь с неровной надписью "Для персонала", открытую при помощи ключа, извлеченного из кармана джинсов Норрингтон, но на этом странности не закончились. Тихонько прокравшись по коридору до комнатки, отведенной сторожу, и убедившись, что все заперто и нерадивый служащий отсутствует, женщина попросила подождать пять минут и скрылась в туалете, вернувшись уже в сухом: удобных брюках, спортивных кроссовках, майке и не стесняющей движения курточке. Сумка на ее плече раздулась почти в два раза.
- Наверное, я сейчас очень глупо выгляжу, - слабо улыбнулась женщина, пытаясь просушить волосы бумажным полотенцем. Густые тени залегли под ее глазами, покрытыми сеточкой сосудов. - Но я не могла объяснить всего по телефону. Хорошо, что дождь идет - вас не узнают без пальто.
- Вижу, вы тут уютно обустроились, - хмыкнул Бостаф. - Может, объясните, что происходит? Только не говорите, что вы тут живете.
- Я живу в отеле, - вздохнула Норрингтон тяжело, - но там... Эдгар, судя по вашему виду, вам тоже не до сна? Не вам одному. Наверное, лучше говорить открыто. - Зевая в кулак, женщина неторопливо пошла по коридору вглубь здания. - Об этом не сообщат в новостях, я уверена, или переврут все так, что все съедят и не поморщатся. Сильвия умерла. Сильвия Тоссен. Помните, была с нами весной? Маленькая такая? Просто не проснулась. Морен, Лин, Ферсон умерли во сне, Раймс - отравился какими-то таблетками, говорят, из-за депрессии. Я наводила справки об остальных: еще пятеро по больницам, и двое из них в психиатрической. Проблемы со сном, Эдгар.
Бостаф хищно прищурился.
- Я почти не удивлен. Но все еще не понимаю, зачем вы вызвали сюда меня и для чего такая конспирация.
- Вы здесь, - выделила голосом Элизабет, - потому что "Белый лев" не был уничтожен - да и кто в здравом уме станет это делать? И он здесь, точнее, некоторые части. А вот почему здесь вы - вопрос немного проще. Вы единственный, кто понимает кое-что в этой чертовщине и кому я могу довериться. Простите, что втягиваю, - виновато опустила она голову, - но одной мне не справиться, а если не попытаться, то и вы, и я можем отправиться следом за остальными.
- Тогда пойдемте, - кивнул Эдгар. - Я уже давно мечтаю хорошенько выспаться.