Морской волчонок

Ах, до чего же интересно читать рассказы старых морских волков о дальних походах, штормах и ураганах, невероятных и забавных приключениях. Даже завидно как-то. И тут я вспомнил, что у меня тоже в жизни была история, связанная с морем. Правда, до почётного звания морского волка я не дотягиваю, так как было мне тогда всего четыре года, но до морского волчонка, — может быть, — судить вам.

Итак, как говорится: хотите — верьте, хотите — нет…
Служил мой отец, молодой артиллерийский офицер, бывший фронтовик, на Курильском острове Итуруп, а вместе с ним, как и положено, несла службу его семья: жена, дочь и младший сын, то есть я.

Дело было в самом начале неспокойных пятидесятых годов прошлого века. Бывшие союзники по войне с фашистской Германией, американцы, перешли в разряд потенциальных противников СССР. Их реактивные самолёты регулярно и безнаказанно вторгались в наше воздушное пространство. Только когда прибывшие на остров советские реактивные самолёты сбили несколько нарушителей, противная сторона успокоилась.

Не гнушались американцы и провокациями на море. По словам отца, их часть нередко поднимали по тревоге, они выезжали на побережье и разворачивали орудия в сторону моря. На горизонте появлялись американские корабли, идущие к нашим территориальным водам. Объявлялась полная боевая готовность к огневому отражению угрозы. Американцы же, подойдя к границе территориальных вод СССР, разворачивались и уходили. Короче — трепали нервы.

В 1954 году отец после четырёх курильских лет службы получил перевод на материк. Быстро был собран в узлы и чемоданы скудный багаж, и мы с другими отъезжающими офицерскими семьями прибыли на берег для погрузки на корабль.
Прошло уже шестьдесят лет с той поры, но я до мелочей помню события того дня. Из-за мелководья корабль не мог подойти к берегу и встал вдали на рейде. К бетонному пирсу, выступающему в море, подогнали самоходную баржу, и всех нас, вместе с багажом, погрузили на неё. Баржа, да простят меня моряки, это такое железное «корыто» с мотором предназначенное для плавания в пределах прямой видимости от берега.

Кстати, именно на такой барже спустя шесть лет в 1960 году от острова Итуруп ураганным ветром была унесена в океан, может быть, эта же самая самоходная танкодесантная баржа с четырьмя военнослужащими. Дрейф продолжался 49 дней. В пищу пошло всё, что хотя бы отдалённо напоминало съестное — кожаные ремни, несколько пар кирзовых сапог, мыло, зубная паста. Только в марте истощённые и обессиленные люди были подобраны американским авианосцем.

Да что там говорить, мой отец и сам имел неприятности с такой баржей. Однажды он руководил отправкой отслуживших солдат на корабль и приёмом пополнения. На полпути от корабля до берега у баржи заглох мотор, и их стало сносить течением. Когда двигатель починили, уже стемнело, и они не знали куда идти. На их счастье вскоре на берегу блеснул огонёк, и баржа благополучно дошла до места.

Вот на такой посудине мы пришвартовались к кораблю. Началась погрузка. Вещи поднимались на борт канатами. Для людей был спущен шторм-трап.
Для тех, кто не знает: «Шторм-трап — разновидность верёвочной лестницы c деревянными ступеньками (балясинами), опущенная по наружному борту и служащая для подъёма на корабль. При подъёме по шторм-трапу следует держаться за пеньковые верёвки, а не за ступеньки, так как ступеньки могут прищемить пальцы о борт корабля».

Офицеры, их жёны и взрослые дети сами поднимались по шторм-трапу, а с малышами была проблема.
Сестрёнку привязали к спине отца, и он поднялся с ней на борт, после чего спустился за мной, но я категорически отказался покидать баржу.

— Сынок, давай мы тебя привяжем папе на спину, и он поднимется с тобой по лесенке, — уговаривала меня мама.
— Нет! — плакал я.
— Ну, давай мы тебя на верёвочке поднимем, как других деток.
— Не хочу! — ревел я в ответ и хватался за мамину юбку.
Тогда отец закончил мирные переговоры и привязал меня к канату поперёк живота.
— Вира! — и я поплыл вверх, визжа, как поросёнок на весь океан. Наверно меня и в Японии было слышно.
Баржа медленно уходила вниз от меня, а отец поднимался в это время по шторм-трапу. Судёнышко то волной ударялось о борт корабля, то отходило от него, и я видел под собой свинцовую неспокойную воду. Было очень страшно. Мама последняя из нас поднялась по шторм-трапу и сразу бросилась успокаивать меня.

Погрузка благополучно закончилась, баржа ушла, а я ещё минут пятнадцать-двадцать не мог успокоиться и всё всхлипывал, пока мне не дали конфету и не подарили целлулоидную утку.

Этот мой второй морской поход прошёл нормально, и мы благополучно прибыли во Владивосток. Вы спросите, почему второй поход? А потому, что первый поход из Владивостока на Итуруп я не запомнил, так как мне тогда было всего восемь месяцев от роду.

Кстати, по словам моей мамы, первая погрузка в 1950 году на корабль во Владивостоке перед отходом на Курилы проходила следующим образом: в огромную сетку погрузили багаж, на который сверху уселись женщины с детьми, а офицеры встали по периметру, держась за сетку. Всю эту кучу-малу краном подняли на борт.

Вот так в раннем возрасте я стал морским волчонком.
Конечно, я проявил себя на море не с лучшей стороны, да что поделать: из песни слов не выкинешь.