Вор

  Я так и не понял, как попался на эту удочку.
  Пришло письмо с орлами. Так, мол, и так, в области состоятся литературные чтения , и Вы (то есть я) приглашаетесь на эти высокие мероприятия. Гостиница и все прочие расходы оплачены.
 Чего не поехать? Живу я в Тмутаракани, а потолкаться среди настоящих писателей никому не вредно. Друзей встречу, новые знакомства заведу.
 Поехал.
 Там слетелись сочинители со всей России. Вечером в гостинице - гай горой. Утром нас разбили на бригады и отправили по городам и весям.
 Я попал в веселую компанию из четырех женщин и пяти мужчин. Посадили нас  в огуречного цвета автобус "Кубань" и от правили на запад области.
  Ну вот.
 Раньше мне в подобных поездках уже случалось бывать. Все по писанному. Везут туда, куда намечено - там уже ждут. Школьники читают страницы из наших книг, потом мы  отвечаем на вопросы, Потом лёгкая пьянка с тяжелой закуской. Потом - назад в гостиницу, где тяжелая пьянка с лёгкой закуской.
 А нутро - по домам. Всем спасибо.
 А тут что-то не заладилось. Нам в местной администрации объяснили, что одну школу для посещения забыли вписать в программу. Районный голова - высоченный дядька a la Тарас Бульба,  посоветовал выделить из бригады "едного писменника" для той школы.
 А поскольку все мои попутчики были из Брянска, то меня единодушно  исключили из своих рядов.  За то мне дали "Шевролет" самого Тараса Бульбы.
  Поехал отдуваться один за всех.
  Я не знаю, как чувствовал себя в писателях Шолохов. Но меня встречали, как Шолохова.  Перво-наперво, прямо от школьного крыльца к подножке авто развернули красную дорожку.
 Ей-Богу, не вру.
 Вдоль дороги шпалерами стояли школьники. На крыльце две старшеклассницы в кокошниках держали на рушнике хлеб-соль. Весь интеллектаульный клир села с директором школы сопровождали  мой проход по красной дорожке дружными аплодисментами.
  Первые шаги я делал, еще ничего не понимая. Подходя к крыльцу я был уверен, что меня сейчас же поколотят, как самозванца. Отщипывая от каравая кусок, и макая его в солянку, я понял, что меня принимают за кого-то другого.
 Однако, видимо, пока я ехал, из района директору уже сообщили и мою фамилию, и названия моих книг.  Поэтому директор (разительно красивая женщина) приветствовала меня, правильно выговорив даже труднопроизносимое отчество. Сказала, что школа сто лет ждала именно моего приезда и всё село несказанно радо сей высокой чести.
 Пришлось нести ответную ахинею. Я понимал, что ни школа, ни село не виноваты в том, что им подсунули меня вместо Шолохова, но отступать было некуда.
  Ни  до, ни после, я не чувствовал себя  столь крупным российским писателем.  Меня провели в актовый зал и торжественно посадили за стол при  скатерти, красной, как ковровая дорожка. Сама директор робко опустилась справа, слева сел мешковатый сельский глава ( тоже женщина), а местная библиотекарша начала читать со сцены  страницы моей биографии.
  Признаться, там я впервые узнал о том, что в советские годы был крупным мастером социалистического реализма, в своих трудах создавшим незабываемые образы наших современников. Звучали названия неведомых мне книг, которые я , оказывается, написал на основе громадных знаний и неповторимого жизненного опыта.
 Сначала я восхищался собой, как некогда восхищался собой Хлестаков. Потом поймал себя на том, что восхищаюсь уже библиотекаршей. Ибо она очень тонко вписала в нашу нынешнюю встречу  знаменитую пушкинскую речь Фёдора Михайловича Достоевского.
 Я понимаю. А что ей оставалось делать, когда в последнюю минуту перед встречей ей назвали фамилию никому не ведомого прыща из Тмутаракани, о творчестве которого она ни сном, ни  духом.
  И чем дольше я сидел на той встрече, тем тверже укреплялся во мнении никогда впредь не иметь никаких дел с писателями. Если кто скажет вам, что купаться в лучах славы - это приятно - не верьте. Мне было откровенно противно. Особенно когда дети вполне от души преподнесли мне цветы и собственные поделки.
 Совсем дурно мне стало, когда разительной красивая директор попросила меня от лица всех селян послушать школьных поэтов и дать им путевку в большую литературу.
  Я слушал и щедро раздавал путевки. И теперь прошу литературу простить меня за то количество поэтов, которых я ей навязал. Одна надежда - литература сама отделит пушкиных о  хвостовых.
  А я уезжал, проходя к машине всё по той же красной дорожке. Уши от стыда у меня были цвета той же дорожки. Окончательно добила меня вожатая, разместившая на заднем сидении все мои букеты и заверившая, что "школьная пионерская организация  будет бороться за честь носить ваше (моё) имя".
  В райцентре моя бригада уже отстрелялась. Все они сидели в ресторане при  том градусе общения, когда  одна женщина со штрихом помады через всю щеку всё норовила потянуть Тараса Бульбу за усы. Меня почти не заметили, тем сразу спустив с литературных небес на читательскую землю.
  Водка их мне показалась кислой, и мне тут же захотелось в Тмутаракань. Но "Шевролет" у меня уже изъяли,  и я, как простой смертный, отправился домой рейсовым автобусом.
 Дома жена промо от порога развернула меня с ведром к мусорному контейнеру. Я шел по бетонной дорожке в угол двора, и мне казалось, что дети с разительно красивой директоршей укоризненно стоят по обе стороны моего позора. И от недавней  встречи с корифеем русской литературы остались у него только уши цвета красной ковровой дорожки...