День грядущий

  Дом проснулся. Хлопнула за стеной дверь. Заскрипел паркет. Дрогнули ставни. Юра замер в ожидании. Тело напряглось и стало наливаться свинцом. В голове громко стучала кровь.
  «С этим нужно кончать, - решил он, и натянул одеяло на нос. – Нужно бежать отсюда!»
  Громко хлопнула ставня. Пискнула задвижка. Это, понял он, открывали окна в соседней квартире. Леонида, по всей вероятности, еще спал.
Собственно, чем он себя успокаивал! Все равно, хозяин его когда-нибудь да встанет! Изойдется кашлем. Толкнет дверь своей спальни. Пройдет, шаркая, по коридору. Зайдет в ванну. И будет долго там отхаркиваться, отплевываться и сморкаться. А он, Юра, будет лежать под одеялом, как мышка и ждать…
Этот ад начался два месяца назад. Именно тогда Юра нашел объявление Леонида в местной газете «Свет Циклад». Вот уже шесть месяцев, как он обосновался на Тиносе и работал на стройке. И эта работа обессилила непривычного к подобным работам Юру.
  Когда же он прочел в объявлении, что кому-то требуется садовник, то страшно обрадовался. Ибо сам он обожал возиться с садом. Впрочем, это было еще в те годы, когда у него таковой имелся…
  Но это было давно. В другой жизни. В той, где он был уважаем, и сам мог уважать себя. Ну, а сейчас у него другая жизнь. Жизнь прислуги в богатом доме.
  И началась эта новая, унизительная жизнь его, холодным февральским вечером, когда утомленный, прямо после работы, Юра побрел в Пасакротири в поисках владельца сада.
- Вы, и в самом деле, ищете садовника? – дрожащим голосом спросил он, зачем-то тыкая в газету пальцем.
Вообще-то, он был даже уверен, что кто-нибудь успел взять эту работу еще до него. Леонид взглянул на него сквозь грязные стекла очков каким-то странным взглядом, и пригласил зайти внутрь.
  Юра перешагнул порог и вдруг почувствовал совершенно непреодолимое желание бежать прочь. Он даже обернулся, было, на дверь. Да не убежал. Постеснялся.
Пройдет совсем немного времени, он вспомнит этот день и пожалеет, что не послушался своего внутреннего голоса и не убежал. Да будет поздно.
Итак, вошел он в дом и оглянулся. Огромный зал с каменным сводом посередине смахивал на склад. Прямо под сводом стоял стол, на котором огромная венецианская люстра венчала груды тяжелых томов. Пустая книжная полка, удивленно смотрела на растерявшегося гостя.
  На элегантном канапе, вперемежку с газетами и журналами, валялись окурки и туалетная бумага. Тут и там к паркету приклеилась жевательная резинка. В кресле прикорнули на куче одежды, бывшие некогда голубыми, замшевые туфли, припорошенные, по крайней мере, полугодовалой пылью.
  Везде были брошены и забыты грязные носки и майки. Лампочка, сиротливо свисая с потолка, напрасно пыталась осветить весь этот кошмар.
- Вот, собственно, и все мое хозяйство! – сказал Леонида, обводя взглядом комнату. – Есть еще несколько спален и сад. Ну, а за стеной живет мой брат. Собственно, мы просто разделили дом наших родителей пополам… Ох, простите! Я все болтаю и болтаю, а вы стоите на ногах. Садитесь!
  Тут, оба они – и хозяин, и гость – оглянулись. Во всей комнате не было места, где можно было бы присесть.
  Леонид судорожно схватил охапку одежды с кресла. Пытался найти место, чтобы положить ее. Но не нашел. Да и бросил всю охапку прямо на пол.
- Садитесь! – повторил он, хихикая нервным смешком. – Я вам сейчас кофе сварю.
  Юра посмотрел на него почти со страхом.
- Спасибо! – пролепетал он.
  Едва хозяин исчез из виду, Юра зачем-то открыл газету, проверяя адрес. Ему очень бы хотелось, чтобы адрес оказался совершенно иным. Но адрес, к несчастью, был правильный.
  Это, впрочем, не успокоило Юру. Напротив, желание бежать прочь стало еще сильней. И он бы ушел, если бы не острая нужда в деньгах.
Хозяин вернулся через несколько минут, держа в одной руке чашку с кофе, а в другой – одноразовый носовой платок, в который, только что высморкался.
  Поставив чашку рядом с люстрой на томе Американской Энциклопедии (в частности, на двадцатом), Леонида, так и остался стоять.
- Вот, пожалуйста! – сказал он только.
  Юра с сомнением взглянул на чашку. И сразу же перевел взгляд на бумажный платок в руках Леонида.
  Сентиментальность – вот, что всегда было его слабинкой. Юра вздохнул и остался. И вот теперь лежит, свернувшись калачиком под одеялом, изнемогая от голода, и боится встать, чтобы не разбудить хозяина.
  Но едва только дверь за Леонида захлопнется, он вскочит и помчится на кухню, отворяя по дороге окна, чтобы выветрился этот запах, следующий за Леонида повсеместно – запах сотни  нестираных носков.
  А потом, натянув резиновые перчатки и заложив в нос ватный тампон, будет убирать с кухонного стола использованные по назначению одноразовые платки, и драить все, к чему прикоснулся хозяин, раствором хлорки: кастрюли, чашки, ножи.
  С наслаждением вдохнет воздух, насыщенный хлоркой и пойдет драить туалет, подбирать бумагу, которой подтерся Леонида, и которая забыла долететь до мусорного ведра. Драить ванну. Чистить умывальник.
И когда коснется там всего, даже флаконов с лосьоном и зубных щеток салфеткой, пропитанной хлоркой, сдерет перчатки, снимет пижаму и заложит ее в стиральную машину. Примет душ. Сварит себе крепкий кофе. И с жадностью вопьется в бутерброд.
  «Сентиментальность – воистину, не единственная моя слабость. Интересно, сколько я еще выдержу? Три года? Два месяца? День?» – думал он.
Так было всегда. С понедельника по пятницу Леонида с раннего утра уходил в свой магазин, который располагался на старой дороге, ведущей к Храму Благовещенья.
  В выходные же, он обычно, отправлялся пить кофе в кафетерию «Натале». Любопытно заметить, что сам Натале умер уже лет пять тому назад, но тиносцы упрямо величали кафе его именем.
  Да, так бывало всегда. Только не сегодня. И хотя была суббота, но дверь в комнату Леонида, так и не открылась. Напрасно ждал Юра. И вот, вдруг, тишину прорезал телефонный звонок.
- Георгий! – скрипнул голос Леонида. – Это тебя!
- Иду! – ответил Юра, набрасывая на себя халат.
Говорят, в Греции деньги валяются прямо на дороге. Во всяком случае, так утверждал его дражайший друг Васико. И когда,  шесть месяцев назад, Юра позвонил ему, Васико принялся вопить ему в трубку:
- Приезжай! Я уже почти что миллионер. Может, ты не хочешь стать миллионером? Ах, видать, не хочешь!
- Хочу! – отвечал уныло Юра. – Но за всеми этими бумагами столько надо бегать, столько хлопотать, столько…
- Сам знаю сколько! – возмутился Васико. – Слава богу, не из Франции приехал, из бывшего Союза.               
- Ну, ты загибаешь, мой друг!
- Да, чтоб мне счастья больше не видеть! Деньги валяются здесь на дороге. Не ленись подбирать.               
  Вот он, Юра, и не ленится. Ишачит на проклятого грязнулю. Моет засранные унитазы. Он, доктор наук. Он, Георгий Григориадис, которого друзья и родственники зовут Юрой.
  За сто тысяч… Правда, если пересчитать на бывшие рубли бывшего Союза, получается… Получается, что он и вправду миллионер.
«Прав мой бесценный друг Васико! Тысячу раз прав! Деньги валяются здесь прямо на дороге. Как вспомню тот случай, так и хочется выть! – и Георгий, действительно, заскулил. – Семьдесят пять тысяч! У – у – у! Проклятый Васико!»
  А случилось это следующим образом. Он, как раз, только прибыл в Афины на автобусе. Было три часа утра. Афины лежали у его ног. Все такие сумасшедшие, сияющие огнем освещенных витрин и мерцающих рекламных щитов.
  Темный асфальт, отражал луну, звезды и звездочки. Молодые люди беззаботно переходили из клуба в клуб. Худо размалеванные девицы, уныло предлагали себя за десять тысяч драхм. Разносчики пиццы, сновали взад и вперед со своими несносными коробками, на быстрых мотоциклах.
Дорогие дамочки, по ошибке (или спьяну?!) предлагали себя бесплатно… но не ему. Не ему. Конечно, дамочки старые. А если смыть с них половину штукатурки от кутюр, то может оказаться, что очень старые…
  «Впрочем, я согласен: берите меня, делайте со мной что угодно, - разгоревшись, рассуждал Георгий. – Повешу на шею табличку: продаюсь задешево! Интересно, купят? Вообще-то, я заметил, что если ты что-то предлагаешь, то все бегут не к тебе, а от тебя».
  Философствуя таким образом, Юра опустил тяжеленный чемодан свой на асфальт. И окинул голодным взглядом плотненькую дамочку с роскошной шевелюрой светлых волос. Она ответила ему хитрой улыбкой.
  Стояла блондинка в дверном проеме, освещенном снаружи горящей лампочкой. Блеск ее высоких сапог вывернул душу бедного Юры наизнанку.
  Яркая голубизна ее размалеванных глаз лишила его сил. Полнота ее губ звала его к неизведанным наслаждениям.
  «Ну и баба! – восхитился Юра. – Такую я не встречал еще!»
  Но тут же расстроился. Он ведь сам ни богатством не обладал, ни хорош собой не был.
  «Иное дело – женщина, - уныло думал он. – Я давно заметил, что если долго смотреть на самую, что ни есть страшненькую, то вскоре может показаться, что она - ничего себе. Потом, ты уже не сомневаешься, что в ней что-то есть. И под конец, ты уверен, что она очаровательна».
  Блондинка у подъезда подмигнула ему. Юра от неожиданности даже скукожился весь. Пригладил волосы на висках. Потер ботинок о штанину.
«Вряд ли про меня можно сказать то же самое, - продолжал он свои размышления. – Сколько не смотри на мою лысеющую макушку, на мешки под глазами, на морщины у век, никогда не сможешь представить меня очаровательным. Ни с первого. Ни со второго взгляда».
- Ну что, очаровашка?! –  крикнула ему вдруг блондинка. – Идешь или нет?! А я уж так тебя приласкаю!
Юра смешался. Никогда еще не оказывался он в такой ситуации. Никогда еще ему не предлагали себя подобным образом. С одной стороны, его тошнило от подобного предложения. Но зато с другой… С другой, он просто дрожал от желания. И обливался потом.
  Не зная, что ему предпринять, он схватил свой чемодан и нырнул в темный переулок.
- А малыш-то испугался! – заорала вдруг блондинка мужским голосом. – Вернись! Я тебя не съем!
  Кто-то громко засмеялся. Юра ускорил шаг. Стыд горел на его щеках лихорадочным румянцем. Ему казалось, что вся улица тыкает в него пальцем.
Никто никогда не оскорблял его так. А он и заступиться за себя не сумел. Ах, встретила же его родина-мать! Нет, не такой встречи он ждал! От родины-то исторической он ждал нежных материнских объятий…
  Быстро перебирая ногами, он шел по незнакомой улице, тыкаясь во все углы, как слепой щенок. И тут это и произошло! Тут нога его наступила на что-то звенящее.
  Он нагнулся машинально, все еще думая о нанесенном ему оскорблении, нанесенном публично. И поднял с асфальта замшевый кошелек.
  Поставив чемодан тут же, посреди тротуара, он открыл кошелек. В большом отделении бряцала мелочь. А за кожаной перегородкой преспокойно отдыхали смятые бумажки достоинством в пять тысяч драхм. Всего пятнадцать бумажек.
- Ха! Будущему миллионеру не нужны какие-то семьдесят пять тысяч драхм с мелочью! – сказал себе Юра.
  Но тут какая-то дикая мысль прострелила ему мозг. Он лукаво улыбнулся. Схватил с асфальта чемодан. И вернулся на Зиннонос. Подошел к девице (которая вблизи вовсе не походила на девицу!) и всучил ей кошелек.
  Девица взглянула на него странным взглядом. И жестом пригласила войти. Даже подвинулась, чтобы он прошел в дверь со своим чемоданом. Но Юра только сказал по-русски: «Не хочу я!» - и повернулся к ней спиной.
  Сейчас он мог высоко держать голову. Сейчас он гордился собой. Но тут, он вдруг вспомнил, что вышел не на прогулку. Надо было еще найти Васико.
  Вынул из кармана бумажку с адресом. И принялся искать. Чем ниже он спускался, тем темнее и беднее становились переулки. Наконец, он нырнул в пятый по счету переулок и пошел вдоль по мощеной камнем мостовой.
Вокруг – морщинистые и кривобокие – истекающие слезами развалины. «Может, я ошибся? – пронеслось в усталом мозгу Юры. – Миллионер Васико, и эти развалины?»
  Но все равно, позвонил в дверь. Звонок противным визгом пронесся по подвальным комнатам. Миллионер!
  Когда заспанный Васико, наконец, отворил ему дверь, будущее встало перед взором Юры реально, будто он уже был в нем. Этот загнанный взгляд! Эти трясущиеся руки!
- Наконец-то! – вскричал Васико. – Наконец-то решился приехать!
  Юра обнял дорогого друга. Сердце его было переполнено болью. Три ступеньки вниз – и они очутились в сырой и заплесневелой комнате.
- Ставь чемодан здесь, - бодренько (слишком уж бодренько!) сказал Васико. – Сейчас буду тебя кормить. Как насчет спагетти?
- Спасибо, - ответил Юра.
- Только дай мне пять минут, - сказал Васико и исчез в коридоре.
«Сидел бы лучше дома, - думал Георгий. – Слушал бы канонады за окном. Ходил бы на работу пешком. Туда три с половиной часа. Обратно – три с половиной. И на работе час. Итого, полный рабочий день. А главное - стабильная зарплата заведующего отделом, на которую можно купить целую курицу. Один месяц – одна курица… или целых три кило кофе. А здесь – эти развалины  и туман над будущим».
- Кто бы мне сказал, что я и готовить научусь! – сказал Васико, входя в комнату. – Есть, впрочем, будем на кухне. Как видишь, другого стола, кроме кухонного, у меня и не имеется.
  Юра огляделся. Действительно, в комнате стола не имелось… Собственно, имелось тут только канапе, на котором он и сидел.
  «Влипли! Влипли!» - думал он, идя вслед за Васико. Им обоим было по сорок семь. Еще не старые. Но и не очень молодые. А у глаз Васико уже легли мелкие морщинки. И появилась горестная складка у губ.
  Да, им обоим - по сорок семь. Из них – сорок они были друзьями. Георгий был знаком с каждым его жестом, с каждой его мыслью. Он взглянул на усталые движения своего верного друга.
  «Влипли! Влипли! – снова подумал он. – И что с нами теперь будет?»