III. Имя Окончание

     Если  бы кто-то в это время заглянул в домик кюре, то умилился бы семейной идиллии: кюре за столом пишет проповедь, его сестра, устроившись в кресле, поглаживает кошку и время от времени поглядывает на брата. Картину портило только странное выражение в глазах сестры.
     Кошка, еще месяц назад тощая и облезлая, отъелась, ее шерсть лоснилась и переливалась. Анна с удовольствием гладила мягкую шерстку. Толстая кошка наводила на мысли, что даже животное преображается от ухода, когда имеет достаточно пищи и тепла.
     Какими мягкими и нежными могут быть ее руки, ее кожа, какими красивыми волосы, ах, если бы они не нуждались! А ведь это могло быть, если б не ее «братец»! Он все испортил! Как она могла положиться на этого слизняка? Увидеть в нем мужчину, способного на поступок!
     Нет, граф –  вот кто способен на поступки! Как он великолепен в своей дерзости, когда открыто приезжает к ней, вместо того, чтоб прятать любимую, как делают другие. Когда на глазах у слуг целует ей руки, а они даже переглянуться боятся, всем видом показывая, что он – хозяин, сеньор.
     Власть и сила исходящие от его положения кружили ей голову, власть и сила исходящие от него самого приводили ее в возбуждение.
     Кюре поднял на «сестру» заискивающий взгляд. Казалось, он понял, о чем и о ком она думает:
    - Анна! Вы ведь не любите графа? Вы не покинете меня?
    - Нет, – слова с трудом протискивались сквозь стиснутые зубы. – Нет, уж будьте покойны!
    - Я ведь столько вытерпел ради Вас!
     Анна задохнулась от бешенства: «Он вытерпел! ОН!».
     Молниеносная боль пронизала ее с ног до головы, прошила все ее тело. Анна закусила губу: «Он ведь не знает…  Хорошо, что я так ничего и не сказала ему. Он и так умирает от жалости к себе, еле держится. Если б он знал, что сотворил со мной его родственничек, он бы вообще повесился, и окончательно погубил бы нас».
     Анна посмотрела на «братца» с нескрываемым презрением:
    - Да, Вы столько вытерпели, но все уже закончилось… для Вас…
     Дикая ненависть к кюре стала непереносимой.
     Анна резким движением сбросила кошку и вышла в сад.
     Теплый свежий воздух немного успокоил ее. В последнее время Анна с трудом выносила общество кюре. Его страдания бесили ее – ОН вынес! Да если бы не она, гнил бы он на каторге! Он вынес… А что пришлось вынести ей? Она тоже чувствовала, что умерла, казалось все кончено, но она жива и не собирается сдаваться! А этот слизняк только и может с покаянным видом лить слезы – «Я вытерпел!». Если бы она  догадывалась тогда, что мужчина может быть так слаб! Все дело в том, что она сделала неправильный выбор. Она ошиблась.
     Анна подумала о графе – как он к ней относится? Она знает, как ведут себя влюбленные мужчины, достаточно вспомнить поведение «братца», так почему же граф так сдержан? Может, она опять ошибается, только уже не в мужчине, а оценке его чувств?
     Он даже не пытался ее хотя бы поцеловать! Его лицо, его глаза были так близко, он назвал ее своей королевой и…  ничего!
Что это – слабость, робость? Но ему не впервой иметь дело с женщиной, так почему же он так сдержан? Что он скрывает? А ведь как все это может быть волшебно!
     Воспоминания о прошедших ночах наполнили ее тело сладкой истомой – проклятый кюре, даже это наслаждение отравлено воспоминаниями о нем! Ах, если бы вместо него первым был граф!
     Она представила, как это могло бы быть – его руки, губы... сладкая дрожь прошла по телу, Анна со вздохом открыла глаза и похолодела – в двух шагах от нее стоял граф и внимательным, изучающим взглядом смотрел на нее.
    - Рад видеть Вас в добром здравии... сударыня. Ваш брат дома? Мне надо переговорить с ним о делах.
     Анна смогла только кивнуть в сторону дома. Граф поклонился и прошел внутрь.
     Он вел беседу с кюре, но мысленно возвращался к Анне: его тревожило ее лицо –  такое выражение бывает от чувств, которых не должно быть у ангелов.
Он уверял себя, что, наверное, просто испугал ее внезапным появлением, но в глубине души, как крохотная заноза, осталась крупица подозрения.
    Вернувшись домой, граф никак не мог выбросить из головы то, что видел. Ее лицо, страстное и нежное, губы, которые ждали поцелуя, томный взгляд, который сразу стал испуганным, как только она поняла кто перед ней.
     О ком она думала? Кто волновал ее сердце? Почему он решил, что именно он занимает ее мысли? А если он ошибся? С чего он взял, что она любит его?
     Граф смотрел в расходную книгу и не видел цифр. Его рука неосознанно вычерчивала какие-то штрихи, которые постепенно складывались в единую картину – нежный овал лица, кротко опущенные глаза, непослушный локон…
     Несколько мгновений граф смотрел на то, что выписывала его рука, затем отложил перо и вырвал страницу с рисунком. Он медленно, полоска за полоской разорвал листок, чувствуя, как вздрагивает сердце при каждом движении руки.
     Но он довел дело до конца. Затем смахнул на пол обрывки, с которых на него глядели остатки того, что минуту назад было прелестным лицом, и позвал слугу:
    - Убери здесь.
     Граф встал из-за стола, давая возможность навести порядок, и отошел к камину. Он смотрел, как слуга сметал белые кусочки и думал: «Я должен извиниться перед бароном. Набросился на него из-за ерунды. Она… Она просто сестра местного священника. Красивая, конечно, но это самая обыкновенная девушка. Я навоображал Бог знает что. Я наверняка ей безразличен, как и она мне. Да! Да! Да! Она мне безразлична! Я просто убивал время от скуки. Почему бы не познакомить ее с бароном? Может, он ей даже больше понравится».
     Граф обратился к слуге:
    - Вот еще что. Пусть пошлют дюжину бутылок барону де Тардье, Гийом знает, о каком вине я говорю. А мне через час пусть приготовят коня. Иди.
     Он уселся за стол и заставил себя сосредоточиться на делах.
     Через час графу подали коня. К удивлению слуг, он не повернул привычной дорогой, а направился прямо, туда, где за густым лесом пристроился замок барона де Тардье.

                ***

     Барон де Тардье не успел как следует удивиться, получив подарок от графа де Ла Фер, как в его двор уже въезжал сам граф.
     После того памятного случая они еще не виделись. Теперь барон не знал, как себя держать, а когда он смущался, то становился особенно грубым:
    - Чем обязан?
    - Добрый день, барон. Вы получили вино?
    - Да, получил. Отчего такая честь?
    - Оно Вам очень понравилось, и я решил сделать Вам приятное. Если хотите, я пришлю еще.
    - Если Вам его некуда девать. И все же, чем обязан?
     Граф знал приятеля с детства и давно привык к его манерам. Он улыбнулся самой приятной из своих улыбок и поинтересовался:
    - Может, нам будет удобнее в доме? Вы не возражаете, если мы пройдем в гостиную?
     Барон насупился:
    - Ла Фер, даже в гостях Вы умудряетесь вести себя как хозяин.
    - Я полагаю, между друзьями допустима некоторая вольность в обращении?
    - Идемте.
     Барон не отказал себе в удовольствии откупорить бутылку только что присланного вина и, пододвинув бокал гостю, спросил:
    - Так что?
    - Я приехал извиниться. Я погорячился.
     Барон некоторое время соображал, о чем ему говорят,  а затем уточнил:
    - Вы про Вашу девицу?
     Граф невольно вздрогнул при слове «девица», но смолчал и только кивнул головой. Барон хмыкнул:
    - Ну ладно, я не в обиде.
    - Я подумал, что Вы правы – я поступал себялюбиво. Если желаете, я вас познакомлю.
    - Когда?
    - Да хоть сейчас, если Вы ничем не заняты.
    - Дело к вечеру, не поздно ли?
    - Напротив. Ее брат будет в церкви, она дома одна. Нам никто не помешает.
    - Давайте!
     Собраться было делом пары минут и скоро господа уже мчались по направлению к маленькому городку, где жил кюре с сестрой.
     Анна была удивлена возвращением графа. Она не рассчитывала его сегодня снова увидеть и опасалась, что он не скоро появится. Как она ругала себя за то, что так размечталась и позволила ему увидеть себя разомлевшую от сладострастных мыслей. Что он о ней подумал?
     А он уже опять стоит на пороге вместе с незнакомым мужчиной.
    - Добрый вечер, мадемуазель де Брей. Позвольте Вам представить моего друга барона де Тардье.
     Анна церемонно поклонилась. Барон ответил ей тем же, про себя посмеиваясь над графом: «Ох уж этот Ла Фер! Как он любит все усложнять. Нет чтоб просто сказать – вот мой друг, поцелуй-ка его пару раз!».
    - Прошу прощения, господа, но я не могу пригласить вас в дом.
    - Почему? – не понял барон.
     Анна замялась. Она сказала это только потому, что искала  возможности собраться с мыслями подальше от глаз гостей под предлогом того, что пойдет за угощением, но граф понял все по-своему:
    - Барон, кюре нет дома. Двое мужчин в доме наедине с молодой девушкой это неприлично.  Не волнуйтесь, мадемуазель, мы останемся здесь.
    - Располагайтесь в саду, я сейчас принесу вина и фруктов.
     В доме, махнув рукой на вино, Анна кинулась к зеркалу. Убедившись, что ни порозовевшие щеки, ни слегка растрепавшиеся волосы ее не портят, она успокоилась: «Как хорошо, что кюре нет дома. Уверена, граф намеренно приехал сейчас, он знал, что брат в церкви. Но зачем он привел этого барона? Неужели он уже готов представлять меня? Сначала друзьям, потом родственникам…»
От такого предположения у нее бешено заколотилось сердце. Если так, то от этой встречи будет зависеть очень многое. Она должна показать, что достойна такой чести, что графу не стыдно будет вывести ее в люди.
     Она придирчиво оглядела себя с ног до головы, оправила шейную косынку, чтоб получше прикрыть грудь и улыбнулась – графу не придется за нее краснеть.
     Барон де Тардье был впечатлен.
     Поначалу он принял привычный для него игривый тон, но девушка без излишней стыдливости, но твердо дала понять, что не приемлет такого поведения. С мягким упреком в глазах она встретила его смелые шутки и барон смутился. Она тут же пришла ему на помощь и очень мило пошутила сама. Де Тардье рассмеялся и неловкость прошла. Граф почти не принимал участия в беседе. Он только опускал глаза каждый раз, когда Анна улыбалась барону. Она старалась уделять внимание обоим гостям, но граф в этот вечер был непривычно молчалив и отделывался односложными ответами.
     Прощаясь, Анна позволила совершенно очарованному барону поцеловать ей руку. Граф же ограничился поклоном, так и не подняв на нее глаз.
     Когда домик кюре скрылся из виду, барон шумно вздохнул:
    - Ну, Ла Фер, Вы были правы! Какая красотка! А что за манеры! Я бы тоже поостерегся показывать такую всем подряд, еще уведут!
     Граф нервно улыбнулся:
    - Это всего лишь сестра местного кюре.
    - Так Вы же не жениться на ней собираетесь! – засмеялся барон. – Но хороша, ох, хороша!
     Барону хотелось без помех предаться своим впечатлениям, потому он поспешил распрощаться с приятелем. Граф не удерживал его. Он тоже хотел побыть один.
     В отличие от барона его мысли были весьма далеки от игривых. Он вспоминал, как Анна улыбалась барону и перед глазами начинали плясать огненные круги: «Я что, ревную? Нет. Конечно, нет. Нет! Я… Черт возьми, да! Я ревную. Если Тардье еще раз посмеет прикоснуться к ее руке, поцеловать… О, черт! Так не может продолжаться. Все это слишком далеко зашло, мне надо взять себя в руки. Епископ прав, я должен помнить кто я, и кто она. Я больше не буду с ней видеться, не буду встречаться. Я уеду».
     На следующее утро Анне принесли записку от графа. Холодным официальным языком он извещал мадемуазель де Брей, что дела требуют его присутствия в другом месте. Вероятно, он вернется через две-три недели, и тогда будет иметь честь засвидетельствовать ей свое почтение.
     Кюре, прочитав записку, облегченно вздохнул:
    - Анна, простите мои глупые подозрения! Как я мог вообразить, что между Вами и графом что-то есть! Вы простите мне? Я так боюсь Вас потерять.
     Анну записка совершенно выбила из колеи. Она перечитывала ее много раз, но не могла отыскать в равнодушных словах даже крупицы того расположения, которое, как ей казалось, граф питал к ней. Неужели она ошибается, и он совсем ее не любит? Тогда зачем он знакомил ее со своим другом? Она терялась в догадках.
     Все, что ей пока оставалось – это ждать его возвращения. Ее тревожила мысль, что барон вздумает ее посещать. Если она правильно поняла намерения графа, то ее поведение должно быть непорочно, чтоб когда он вернется, ни один злой язык не мог ее упрекнуть. Вдруг граф оставил ее одну, чтоб проверить, не поддастся ли она искушению?
     Кюре сам подсказал ей выход. Он уже давно сетовал, что его сил не хватает на все дела, и она вызвалась помогать ему в церкви. Теперь барон мог приезжать сколько угодно, она все время будет рядом с братом.
     Анна была бы намного спокойнее, если бы лучше знала барона. Де Тардье был честным и порядочным человеком. Он считал невозможным в отсутствие друга посещать девушку, на которую этот друг, судя по всему, имеет виды. Если он пригласит барона с собой – тогда другое дело. Но пока граф был в отъезде, барон ни разу не переступил порог домика кюре.
     От него не укрылось, как каждый раз, когда Анна обращала на него благосклонный взгляд, менялся в лице граф де Ла Фер. Барон не забыл его вспышку и сделал совершенно однозначный вывод: «Проклятье, кажется, наш граф влюбился. Во всяком случае, сильно увлекся. Сильнее, чем стоило бы, но тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, пойди пойми его, он всегда был очень скрытен. Я до сих пор не знаю, было ли у них с Франсуазой что-то или нет. Он умудряется оставлять все в тени. Кстати, а не навестить ли мне Франсуазу? Сейчас у нее точно ничего с графом нет, так что мне, наверное, будут рады».
     Придя к такому жизнерадостному заключению, барон, махнув рукой на сестру кюре, отправился к своей старой подруге – не такой красивой, как Анна, но куда более покладистой.

                ***

     Граф намеренно затеял поездку в Ла Фер, потому что не был уверен, что сумеет удержать себя от встреч с Анной, если будет где-то рядом. Добравшись до своих родовых земель, он дни напролет проводил вне дома. Он объехал всех фермеров и арендаторов, разобрался со всеми делами, до которых раньше не доходили руки. Среди соседей-дворян не было такого, кого он не почтил бы визитом. Он возобновил знакомство с теми, кого давно не видел и познакомился с теми, кто появился тут за то время, пока он жил в Берри.
     Граф был уверен, что дел ему хватит надолго, но к исходу второй недели оказалось, что скоро заниматься будет нечем. Он так старался не оставлять себе ни одной свободной минуты, что управился за две недели с тем, на что иному хозяину не хватило бы и месяца.
     Теперь он был вынужден выдумывать себе занятия. Но ни охота, ни чтение, ни упражнения в стрельбе не занимали его настолько, чтоб мысли сами собой не возвращались в Берри. Он пытался убедить себя, что ему некуда спешить. В его отсутствие Анна наверняка принимала ухаживания барона, а может еще кого-нибудь. Она давно забыла его. Себя граф яростно убеждал, что тоже забыл Анну, тем самым ежеминутно вспоминая ее имя.
     К исходу третьей недели он уже чувствовал себя больным и махнул рукой на принятое раньше решение никогда больше не видеться с девушкой.
     Лучше всего для него вернуться в Берри и убедиться, что он безразличен Анне, что она уже принимает кого-то другого. Тогда чары рассеются и он, наконец, освободится от этого наваждения.
     Назад в Берри он домчался за полтора суток, загнав двух лошадей и не отдыхая ни минуты.
     Его великолепное здоровье позволило ему перенести такое издевательство почти без последствий, и он готов был идти к Анне едва слез с коня. Но гордость отчаянно взвыла, цепляясь за остатки здравого смысла, и граф сделал то, чего никогда больше не делал ни до, ни после. Он позвал врача и спросил у него сонного порошка. Только так, силком, ему удалось заставить себя отложить визит.
     Измученное тело и не менее измученная душа нуждались в отдыхе, и чувствам пришлось уступить. Однако, когда граф проснулся, уже ничто и никто не сумел бы его удержать.
     Анна ждала его. Она ждала его с той минуты, как они рассталась. Граф показался ей немного уставшим, но это было понятно, он столько времени провел в седле. Она стала рассказывать, как провела это время, но он едва слушал ее. Казалось, он чего-то ждет, и Анна интуитивно почувствовала чего:
    - Ваш друг…
     Граф вздрогнул.
    - Ваш друг, возможно, обижен на меня. Я никак не могла его принять. Надо было помогать брату, и я все время проводила с ним в церкви.
     Анна была уверена, что в глазах графа мелькнула благодарность, но он слишком поспешно склонился к ее руке:
    - Я извинюсь перед бароном за Вас, не волнуйтесь.
     Анне было досадно, что граф не смотрит ей в глаза. У него такой выразительный взгляд, что она могла бы читать там как в открытой книге, но он не давал ей такой возможности. Он смотрел на нее только тогда, когда полностью владел собой, и тогда она видела лишь  спокойствие и уверенность. Тем дороже ей было это мимолетное выражение благодарности, этот едва уловимый отблеск глубоко запрятанных чувств.
Значит, она правильно угадала, именно это он хотел услышать. Он проверял ее, и она выдержала проверку. Впрочем, чего он хотел было нетрудно догадаться. Она помнила, как побледнел граф, когда губы барона коснулись ее пальцев в прощальном поцелуе.
     Вот только что заставило его побледнеть – задетое самолюбие или…
     Что бы она только ни дала, чтоб быть уверенной во втором! Тогда бы все ее мечты сбылись. Он бы бросил к ее ногам весь мир…  и себя.
     А пока граф снова стал ездить к ней, и все было как раньше – его спокойствие и непроницаемость и ее ожидание чуда, которое она всеми силами старалась приблизить.
     Однако вокруг не только обращали на них внимание, об этом уже стали открыто говорить, и графу все труднее было делать вид, что ничего не происходит.

                ***

     С некоторых пор граф де Ла Фер очень невзлюбил светскую жизнь. Он чувствовал, что бессилен повлиять на ситуацию, в которой оказался, а быть бессильным – это то, что он ненавидел.
     Сейчас, глядя на приглашение от графини де Клермон-ан-Бовези, он снова ощутил это ненавидимое им чувство. Отказаться не было никакой возможности – личное приглашение, да еще после того скандала – ему придется пойти. Единственное, что он может себе пообещать, уйти сразу, как только позволят приличия.
     Хозяйка дома не преминула лично выползти навстречу графу.
     Молодой человек поклонился, постаравшись не заметить ироничную гримасу старухи.
    - Ваше сиятельство!
    - Вот как, граф, Вы уже не путаете меня с епископом? У Вас закончилось бабушкино вино?
     Молодой человек сжал кулаки, но сохранил вежливую улыбку:
    - Графиня, я уже приносил Вам свои извинения, и готов извиниться еще раз! Поверьте, мое уважение к Вам никогда бы не позволило мне забыться настолько, чтобы…
    - Злоупотреблять бабушкиным подарком? – насмешливо закончила госпожа де Клермон.
     Граф вспыхнул, но все же сдержался.
    - Должна заметить Вам, милый мой, что вчера Ваша тетушка сказала мне, что предпочла бы видеть причиной Вашего поведения вино, а не нечто иное.
    - Иное?! – граф вскинул голову.
    - Вам лучше знать, мой милый, и не сверкайте на меня глазами, я уже слишком стара и могу позволить себе роскошь говорить что хочу и кому хочу! Так вот, я думаю, Ваша тетушка права!
     Графиня де Клермон-ан-Бовези действительно была очень стара и предпочла отправиться на ближайший диван, оставив графа одного.
     Стиснув зубы, молодой человек вышел из зала.
     Старая ведьма!
     К счастью, на лестнице никого не было.
     Бешенство и отчаяние рвали его на части – старуха всегда говорила вслух то, о чем другие шептались по углам. Шаги на лестнице заставили графа вздрогнуть. Не в состоянии выносить ничье общество он оглянулся и скрылся за занавеской, прикрывавшей небольшую дверь в помещения прислуги. По лестнице прошелестело платье, прошуршали шаги и все стихло. Он еще подождал – кажется, снова кто-то идет. Прислушался – нет, это шум за неплотно прикрытой дверью. Чей-то голос, резкий, тонкий, отчетливо выговаривающий каждое слово, повторил:
    - ...ополоумевший олень!
    - Так и сказал?
    - Так и сказал!
     Хохот.
     Граф почувствовал, что теряет сознание. Словно слепой он смотрел перед собой и видел только яркие белые вспышки. Он слышал, как слуги со смаком обсуждали достоинства Анны, спорили, спятил граф оттого, что она отказала ему или наоборот, что он сошел с ума от счастья, получив желаемое, потому, что девица оказалась очень умелой.
     Граф чувствовал, что разучился дышать: «Найду, кто из моих слуг тогда подслушивал – убью!». Но ноги не слушались, он не мог двинуться с места и был вынужден стоять и слушать. Наконец, словно сжалившись над ним, по ту сторону двери раздалась громкая брань:
    - А ну бездельники! Хозяин с ног сбился, а вы тут…!!!
     Все стихло – слуги умчались в залы.
     Граф сел прямо на пол: «Боже, что я натворил! Куда завели меня гордость и дерзость! Я сам, своими руками, погубил ее доброе имя! Они ничего о ней не знают, а я тут бессилен. Заяви я публично, что она честна – меня на смех поднимут! Хотя нет, меня не поднимут – не посмеют. Я – мужчина, владетельный граф, и я отлично владею шпагой. А у нее только и было, что ее честное имя и я сам втоптал его в грязь, я – готовый носить ее на руках, чтоб никакая грязь не коснулась подошв ее туфелек. Ей нечем защититься, а я не могу этого сделать для нее – я ей никто, в глазах общества я ей никто!».
     Мысль, зародившаяся в глубине сознания, ошеломила его – нет, это немыслимо, невозможно! Родные с ума сойдут! Но… ЕГО имя – вот тот единственный щит, что может укрыть Анну. Свое имя, и того, кто носит его, он может защищать со шпагой в руке!
     Граф испугался этой мысли – слишком невероятно, страшно, вот так броситься в пропасть, откуда уже не будет пути назад. «Нет, нет, – убеждал он себя. – Я вообразил невозможное…». Но в глубине души он уже начал ощущать, что эта мысль – единственно верная, хотя сейчас он еще не мог ее принять. Что-то удерживало его.
     Сначала он должен увидеть Анну!

                ***

     Анна, пока не знавшая, какие мысли и чувства захлестнули графа, сидела в своем любимом садике. Вообще-то не особо она любила это место, но быть в доме одновременно с «братом» было невозможно – она уже с трудом сдерживала свою ненависть. В наступивших сумерках она не опасалась чужих глаз и могла позволить себе любые проявления чувств.
     В который раз она подумала, как ошиблась, положившись на силу того, кого считала мужчиной. Он все бросил ради любви, чтобы превратиться в жалкое ничтожество. И кому нужна его любовь и его жертва, если в результате он стал ничем?
     Как обычно в последнее время ее мысли с кюре перескочили на графа: «Граф бы никогда, никогда так не поступил! Бросить все ради любви, которая превратит его в посмешище!».
     Она вызвала в памяти его лицо – высокомерный изгиб бровей, дерзкий взгляд – как ей нравилась его сила! Казалось, что слабости неведомы этому человеку. «Ваше сиятельство господин граф!» – тихонько засмеялась Анна. Потом ей пришла в голову мысль, что она не знает имени графа – до сих пор он всегда был для нее «Ваше сиятельство господин граф!».  Даже странно, почему она раньше об этом не думала.
     Анна попыталась «примерить» на графа разные имена:
    - Этьен? Слишком нежно. Оливье? С таким именем только вздыхать о несчастной любви. Людовик? Нет, это наш плакса-король. Может, Ангерран? Старомодно. Какое же имя Ваше? Генрих? Антуан? Франсуа? Ну что я, как дурочка, выдумываю разную чушь!
     Анна начала злиться уже на себя.
    - Я становлюсь похожей на Луизон! Та, наверное, знает все, сколько их там, имена графа! А вообще, это, пожалуй, удобно иметь несколько имен – всегда можно прикинуться другим человеком. Жаль у меня только одно.
     Анна вспомнила, как граф выговаривал ее имя – нежно и осторожно, будто боялся поранить его губами, потом эти губы искривлялись надменной гримасой, когда он отдавал распоряжение слугам, и, тут же, этими же губами, снова – нежно и осторожно – «Ан-на».
    - Ан-на!
     От неожиданности девушка подпрыгнула.
    - Простите, я, кажется, опять напугал Вас?
    - Господин граф!
    - Вы о чем-то думали?
    - Я? Так, пустяки, но, что с Вами? Вы…  на себя не похожи!
    - Да, наверное, после того, что я услышал… Не обращайте внимания, я помешал Вам? Вы мечтали, быть может?
    - Я думала, что не знаю Вашего имени.
     Граф посмотрел на нее напряженным взглядом:
    - Вы хотите знать мое имя? Для чего? Имя «господин граф» Вам надоело? Или… Вы захотели большего?
     Анна улыбнулась:
    - Большего? А что, Вам предлагают герцогский титул?
     Молодой человек не обратил внимания на эту шутку. Он взял руки Анны в свои и снова спросил:
    - Зачем Вам мое имя?
    - Я думаю, Вы бы хотели этого.
    - А Вы? Хотите, чтоб мое имя было Вашим? Не только то имя, которым меня называть могли бы только Вы, но и то имя, что знают все?
    - Вы предлагаете мне все Ваши имена? – Анна все еще пыталась шутить.
     Граф до боли сжал ей руки:
    - Отвечайте!
    Сила и власть смотрели на нее безумно красивыми глазами и она, как завороженная, не могла отвести взгляд.
    - Да….
     Граф не отпустил ее, притянул к себе и несколько мгновений смотрел в глаза. Потом слегка коснулся губами нежной щеки и легонько подтолкнул ее к дому:
    - Идите, Анна. Скажите брату. Завтра…
     Девушка двинулась к дому, потом обернулась – в глазах у нее появилось странное выражение. Граф кивнул:
    - Идите.
     Он слышал, как заскрипела дверь. Потом раздался звонкий голос Анны:
    - Завтра он придет просить у тебя моей руки!
     Бессилия больше не было – были привычные спокойствие и уверенность.
     Теперь, когда он, наконец, осознал свои желания, все стало легко и понятно. Так, как было всегда, когда он знал, что хозяин своей жизни.
     Он любит ее, теперь он уже не боится этого слова и не обманывает себя больше. Он уверен в своих чувствах и знает, что надо делать. Она – единственная, кто ему нужен и она единственная, достойная носить его имя.
     Он принял решение и пусть теперь кто-нибудь позволит хоть тень насмешливой улыбки в адрес графини де Ла Фер!

                ***

     Теплый нежный ветер шелестел листьями. В комнате за столом сидел молодой человек. За окном было темно и ему казалось, что это темнота шелестит и шепчет о чем-то. Окно было распахнуто, и единственная свеча едва не гасла от ветра. Человек следил за тенями на стене – ветер играл пламенем, как хотел.
     До сих пор он не мог, не успевал ничего понять, обдумать – обстоятельства несли его так стремительно, что он задыхался. И вот сейчас он отброшен в сторону, жизнь по-прежнему несется вскачь, только он уже бессилен ее догнать и уже не имеет значения, понимает он что-либо или нет, ничего уже не имеет значения.
     Дверь распахнулась и вошла девушка:
    - Завтра он придет просить у тебя моей руки!
     Свеча погасла.