Александр Мухин
Невероятная история или натуральное свинство.
«Земной свой путь пройдя до половины
Я оказался в сумрачном лесу»
Данте «Божественная комедия»
«И разверзлись хляби великой бездны
и окна небесные отворились
и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей…»
Бытие Глава 7
Часть 1
Страсти по Симаковски.
Сон в ненастную ночь.
Машина продиралась сквозь частокол ливня, выхватывая светом фар не больше десятка метров аспидно-черного асфальта. Дворники метались по стеклу, с маниакальным упорством стряхивая сыпавшиеся из непроглядной темноты потоки воды и, создавая жутковатый контраст с теплым салоном, заставляли остро чувствовать свою ничтожность перед осатаневшей стихией.
- Третий день как из хлябей хлещет, достал!
Симаков выгреб из «бардачка» новую пачку, сдернул зубами ленточку, «выгрыз» сигарету, с отвращением закурил и со злостью уставился на мельтешащую впереди полоску света. Кончик сигареты при каждой затяжке малиново млел, дым терзал страдающий насморком нос, Симаков чихал, «шмыгал», но сигареты не бросал.
- Все достали! Насморк достал, работа достала, дети достали, Людка озверела! Юрочка, если бы у тебя была вторая жизнь, что бы ты с ней сделал? Дура несчастная! Я с этой-то не знаю что делать!
Симаков мощно затянулся, отвоевав у темноты кончик сопливого носа, включил приемник и с удвоенной злостью стал наблюдать скачущий перед глазами дождь. В этот момент по радио «ударила» полночь, а Симакову «стукнуло» тридцать пять.
- С днем рождения…! – ядовито поздравил себя Симаков и как бы невзначай осмотрелся в зеркале заднего вида.
То, что он увидел, оптимизма не внушало. Возраст не так чтобы очень…. Но еще не так чтобы совсем…. Образование по-прежнему советское, но не МИМО. Волос на голове, пока в общем…. но без излишек. Глаза карие, лицо…. Вот лицо…? Лицо конечно обыкновенное…. в основном. Но с несмываемым отпечатком двенадцати лет беспорочной каторги на «ниве снабжения и сбыта», дней рождения у Балалайкиных и Новых годов с тещей. Короче, тоска смертная. А самое противное без признаков каких-либо перспектив измениться в лучшую сторону. Симакову захотелось в него плюнуть, но угол обстрела показался ему неудобным и он только засопел: - Все приехали…
Симаков сделал радио громче. По радио умный голос бодро вещал на всю страну, что ВВП прет вверх семимильными шагами и можно не опасаться, что доходы населения когда-нибудь его догонят, что Евросоюз сильно переживает за Российскую демократию, в общем. А в частности за сибирский газ. Что гарант вселенской демократии обеспокоен геноцидом собак в Северной Корее, узкими рамками НАТО, шальными иранскими ракетами и глобальным потеплением международных отношений. В довершении всех несчастий голос заверил, что нефтедоллар крепок как никогда, но к потребительской корзине среднестатистического россиянина не имеет никакого отношения. На десерт успокоил, что их цветущий Лос-Анджелес в самое ближайшее время сметет очередной тайфун, а наша «собачья» погода только до понедельника. И заткнулся на рекламу.
Внимательно выслушав всю эту галиматью, Симаков застонал: - И эти туда же…!
Не глядя на ненавистный приемник, нервно потыкал джойстик в поисках чего-нибудь более приличного, наткнулся на кусок музыки и временно успокоился. Но музыка быстро прервалась и другой задушевный голос начал его убеждать, что прокладки с крылышками гораздо выгодней обыкновенных, что йогурт в два раза благотворнее кефира влияет на эрекцию, а котировки фондовой биржи напрямую связаны с мужской потенцией.
И Симаков не выдержал! Треснув приемник, он вцепился в руль, как будто немедленно хотел его задушить и заорал: - Сволочи! Уроды! В край достали! Удавлюсь!
Но тут случилось невообразимое…!? Из темноты на него глумливо хмыкнуло старческое лицо и на скорости 80 км/час погрозило ему пальцем. От неожиданности машина поскользнулась на мокром асфальте, пошла юзом и въехала передними колесами в размокшую пашню. Чудом, не высадив лбом стекло, перепуганный Симаков глупо завертел головой и обиженно хлюпнул носом: - Что это было? Все… крыша потекла?
Следующие двадцать минут он усердно елозил по грязи, поскуливая:
- Господи, да за что ж ты меня…!? Что я тебе такого сделал…!? Господи…
С божьей помощью или нет, но ему все же удалось выкатить машину на путь истинный.
Немного отдышавшись, злой как собака Симаков дальше ехал без эксцессов, много курил, безмолвно психуя на себя, на радио, на весь свет…. В городишко «Бычий брод» он проник глубокой ночью.
Ливень иссяк. Превратившись в мелкую труху, он нудно орошал окрестности, делая улицы непролазными. Симаков крался по незнакомой грязи наобум. Скорее по привычке чем от избытка чувств поругивал отечественные дороги пока не уперся фарами в ворота, осветив на стенке обшарпанную табличку «комбикормовый завод №…». Номер время не пощадило. Переведя удивленный взгляд чуть левее, он обнаружил другую табличку, утверждавшую совсем обратное – «Пошив танковых чехлов. Секретный цех» Пожав плечами, Симаков приплюсовал к дорогам дураков и еще раз прокатился вдоль безразмерного завода, пока не заметил немного в сторонке светло пятно. Свернув на огонек, он обнаружил одноэтажное строение и застрял возле него в нерешительности. Дилемма, свалившаяся ему на голову, чуть не разорвала его пополам. Могучий соблазн отыскать дорогу с риском заблудиться и завязнуть в грязи навсегда…??? Дрался с хилым желанием заночевать прямо здесь…???
Пожаловаться на то, что желание вздремнуть подле «огонька» было чем-то страшным или экстраординарным Симаков не мог. Тернистый путь «снабжения и сбыта» и раньше преподносил ему сюрпризы. И где только закаленному коммивояжеру не приходилось ночевать…! В стогах, в песочницах, в парках на лавочках, само собой на вокзалах, в аэропортах, вагонах-ресторанах и во всех позах «Камасутры». А уж, сколько гостиничных клопов поминали его добрым словом в самых разных уголках нашей необъятной родины….!!!??? До сих пор вспоминать было страшно!
Однако сегодняшняя ночевка отличалась особой пикантностью. «Огонек» оказался свинарником и от сочившейся в салон вони не спасал даже насморк. Но как выбраться из этого с позволения сказать города заблудший не имел, ни малейшего понятия.
Он душераздирающе вздохнул и желание заночевать победило.
Окутавшись непролазной дымовой завесой, Симаков только-только принюхался и даже начал уже покидать вонючую реальность, как в стекло постучали. Он нехотя вынырнул из относительно сладких грез и чуть-чуть не умер от страха. В боковое окно на него смотрело лицо давешнего деда…!!!???
Несчастный снова закрыл глаза и попытался отогнать видение единственно известной ему молитвой: - Чур меня, чур, сгинь нечистый!
Но «нечистый» продолжал тарабанить, заставив Симакова полностью проснуться.
- Черт старый! Не отстанет! – ругнулся он и, приспустив стекло, с избытком напустил в салон отравленной свинарником атмосферы.
- Кто вы такой? Что вам нужно? – спросил Симаков, чеканя каждое слово и вперив в деда взгляд некстати потревоженного человека.
- А ты будто не знаешь? – подмигнул ему дед.
- Вот еще новости! – с апломбом пискнул Симаков: - Почему это я должен знать!?
Дед понимающе ухмыльнулся.
- Сторож я тутошний, свиней караулю – просветил он.
Симаков заподозрил, что его приняли не за того и на всякий случай уточнил.
- Прости дед, но я не местный.
- Да знаю я кто ты такой – отмахнулся дед: - Тоже мне загадка прыроды! Юрка Симаков лизоблюд и неудачник. Куча неоплаченных кредитов, сын оболтус двенадцати лет, дочь в первом классе и жена… нигде не работает, а только регулярно грозиться отравиться, либо твое мужское естество рыбьими ножницами во сне истребить.
Душа Симакова ушла в пятки повторно, он открыл рот, но не издал ни звука.
- Варежку закрой, ворона залетит – предложил дед.
Симаков предложение принял, дед продолжил.
- В общем, жисть у тебя…. Поганая у тебя Юрка жисть, не интересная. Дом, работа, работа, дом…. Да еще теща…
- Ну, почему?! Алла Ивановна… - попытался обелить тещу Симаков.
Но деда перекосило.
- Брось! Сам знаешь, какая у тебя теща. Да вдобавок…
Свинопас оскалил тридцать два «жемчужных» зуба и ужалил Симакова в самое больное место.
- У тебя даже любовницы приличной нет!
Симаков набычился, как нашкодивший школьник.
- Есть!
Старичок тоненько захихикал.
- Эт, Эльвирка штоль?! Эт, корова толстая?! Не смеши меня милай, а то прям щас помру!
Симакову стало стыдно за Эльвирку, он разозлился.
- Да кто ты вообще такой!? Теща у него толстая, любовница не такая! Не твое собачье дело!
Дед перестал смеяться вслух и внешне серьезно согласился.
- Вот тут Юрка ты прав. Но с другой сторон, как бы и не прав. Помочь я тебе хочу. Жисть твою собачью сделать привлекательнее.
Физиономия старика сделалась настолько искренней, что Симаков сразу засомневался.
- Это, с какого перепугу?
Дедушка умильно улыбнулся.
- Скажем, понравился ты мне.
Еще учась в институте, Симаков может и не был самым умным на курсе, но про халявный сыр знал уже тогда. Последующая его товарно-денежная жизнь отношение к «бескорыстному» спонсорству только укрепила. Так что бесплатно сочувствующий первому встречному дед его только насторожил. Однако если быть откровенным до конца и заинтриговал тоже….
- Мало ли кто кому… - выразил сомнение Симаков, тщательно маскируя любопытство.
Но рожа у свинопаса, хотя и выглядела хитрой, располагала. Смотрел он, если не с любовью то, во всяком случае, без неприязни. И Симаков не утерпел, спросив как можно развязней.
- И как же ты собираешься сделать ее привлекательней? Денег дашь что ли?
Дед разочарованно вздохнул.
- Ну, народ! Тока деньги на уме. Без денег им и счастья никакого. Одно слово гомосапиенсы! Нету у меня милок денег. Я ж не банкир какой.
Он поднял к небу указательный палец и произнес с большим значением.
- Я в реальном секторе экономики тружусь! Свиней караулю!
Выдержав драматическую паузу, старик спрятал палец в карман замусоленной фуфайки, закатил глаза, что-то нащупывая, и забормотал: - Дам я тебе пятак…
Выгибая шею самым невероятным образом, дед копался в кармане с такой сосредоточенной мукой, словно пытался найти на китайском рынке неподдельные яйца Фаберже. Он зарывался в карман все глубже и глубже, но, так и не нащупав нужную вещ, начал складывать на капот Юркиной машины, всякую всячину, которая в нормальном кармане, даже в принципе не могла поместиться - связки невообразимых форм и размеров ключей, непонятно пахнущие коробочки, бронзовую чернильницу с головой сфинкса, ворох гусиных перьев, глобус, две пачки «Беломора», зажженную керосиновую лампу и еще бог знает что….
- «Дедок-то не простой. С выкрутасами дедок» - подумал Симаков, почему-то не очень удивляясь.
Наконец, выудив что-то круглое и очень волосатое, дед радостно воскликнул.
- Вот он пятачок!
Симаков вздрогнул.
- Да не боись, пужливый какой – засмеялся дед: - Царский пятак, не свинячий.
Он стал отдирать от пятака налипшую табачную бахрому, подсолнечную шелуху, какие-то подозрительно шевелящиеся волосы, бормоча.
- Запылился только немного, скока годков не пользованный, ужасть.
- А говорил денег нет – усмехнулся Симаков.
Старик сдул с монеты последний мусор, сунул ее Симакову в окно и назидательно изрек.
- Дурак ты Юрка. Эт, не деньги, эт, раритет. Слыхал такое слово?
- Слыхал – буркнул Симаков, разглядывая потертый медяк: - И что мне теперь с твоим раритетом делать?
Дед неторопливо вернул в карман, свое добро, зажав крепкими зубами беломорину, прикурил от керосиновой лампы и, осветив мистическим светом вдруг изменившееся лицо, загадочно ответил.
- А ничего с ним делать не надо. Он сам все, что надо с тобой сделает…
Как-то само собой получилось, что Симаков сунул пятак в карман и… проснулся.
- Что за …!??
Светало. С неба по-прежнему мелко сыпало. Он порылся в кармане …? Пятака не было.
- Уф! Ну и присниться же…!?
Проскочив длинный ночной забор в обратную сторону, Симаков с разгона въехал в «Чистый проспект» и немного там забуксовал. От греха подальше он свернул, в показавшийся ему относительно чистым, асфальтированный переулок, и подрулил к двухэтажному зданию, выгодно отличавшемуся от других малоэтажек города веселеньким омлетным цветом.
Симаков вылез из машины и, растирая задеревеневший зад, прочел на фасаде омлетного дома зеленевшую пятном плесени табличку «Бычебродский гостевой холдинг».
- Во, завернули!? – восхитился приезжий и вступил в чей-то помет.
Симаков брезгливо сморщился, и обрисовал ситуацию бессмертным стихом классика. Правда, безбожно его переврав.
- С напрягом многим не знакомым, я вижу полное гумно…!
После чего подчистил обувь о порог бычебродского отеля, обнаружил скромно красневшую немного левее еще одну надпись - «мэрия», воровато огляделся и подвел неутешительный итог.
- Славный городишко, гумно полное!
А заодно уж обозначил ближайшие перспективы.
- Попадос конкретный, дергать отсюда надо. И чем раньше, тем быстрее.
Однако, покинуть это серое, сырое место оказалось не так просто как представлялось ему
на первый взгляд.
Первые сюрпризы.
В прихожей «гостевого заведения» стоял фикус, было душно и незваных гостей, по всей видимости здесь не ждали. На «боевом посту» спала женщина в последней стадии бальзаковского возраста. Ее вместительная грудь зажатая в тиски пиджака цвета «сушеная дыня» шевелилась размеренно и глубоко. Поднимая и опуская пригвожденный бельевой прищепкой опознавательный знак – «Клава – администратор-вахтер-менеджер». Дышала вахтерша громко, глаза ее были открыты.
Немного удивившись сложному названию: - Надо же, даже в Москве такого не увидишь? – Симаков выдохнул деликатным полушепотом: - Кла-аа-ава…
На имя с таблички женщина не отозвалась. Гость щелкнул пальцами перед спящими глазами вахтерши. Глаза пальцев не увидели. Симакову надоело миндальничать, он многообещающе усмехнулся и громоподобно хлопнул ладонью по столу. Вахтерша дернулась, будто ее воткнули в розетку, в глазах ее засветился разум.
- Да, да, да… я, я внимательно…
Симаков в лоб задал терзавший его вопрос:
- Как на трассу попасть?
- Никак – ответила ошалевшая со сна женщина, уставившись на него диким взглядом.
- Как, никак? – удивился Симаков.
- Так, никак - нелюбезно повторила, вахтерша, душераздирающе зевнув.
Симаков попробовал объясниться и терпеливо прошипел.
- Девушка вы, наверное, не так поняли? Я тут немного заблудился. Мне уехать надо.
- Я вас прекрасно поняла. Но никуда вы не уедете.
- Почему?! – начал злиться Симаков.
- Потому - сказала вахтерша, разглядывая неожиданного посетителя с выражением совы поймавшей чересчур нервную мышь.
Ночка у Симакова и так выдалась не сладкая, он устало прорычал.
- Вы по-русски говорите!?
Вахтерша, не переставая зевать, утвердительно кивнула.
- Тогда хватит нести околесицу! – взбеленился посетитель: - Скажите толком, почему не уеду?!
Бычебродский «администратор-вахтер-менеджер» посмотрела на незваного раннего гостя потусторонним взглядом и все так же убийственно сонно произнесла.
- Потому что не кричите, не дома. А в-третьих, ночью дамбу прорвало, дорога на трассу утонула. Если у вас катер то уедите. А ели нет извините…
- Час от часу не легче! – застонал Симаков.
По всей видимости, и самой вахтерше разговаривать с нервным посетителем в такую рань было не особенно приятно, она пришпорила.
- Ну!? Номер брать будем? А то некогда мне тут с вами…
- Будем! – раздраженно рыкнул Симаков.
- С телевизором или обычный!?
- С телевизором!
- Паспорт давайте!
Помацав стенку Симаков отыскал выключатель. Слабенькая лампочка без абажура брызнула жиденьким светом, лацкан плаща оказался измазанным известкой. Постоялец недовольно покривился, открыл облезлый шкаф, выпустив на волю голодную моль, нанизал волглый плащ на деревянные плечики и засунул его в утробу инвентаризованного монстра. Покончив с туалетом, он оглянулся в поисках телевизора и смущенно крякнул.
- И где хлам этот только выкопали!? В музее такой уже не найдешь!
Черно белое ламповое чудо украшали нерусские буквы одной из прибалтийских сестер. Пультом дистанционного управления здесь, естественно, не пахло, переключателем, кстати, тоже. Вместо него торчал искорябанный штырек, к которому предусмотрительно прилагались плоскогубцы. Симаков щелкнул выключателем. Аппарат зашипел, но остался темен. Телевизор «Бычебродского гостевого холдинга» умел только говорить. Всю видеоинформацию постояльцу приходилось додумывать самому. Симаков потряс за рога антенну, потерзал многострадальный штырь плоскогубцами, ударил ящик два раза в бок, один раз дал ему в «темя», плюнул в «морду» и выдернул из розетки к чертовой матери. Злой он рухнул на кровать, ложе яростно запищало, но не сломалось, гость тупо уставился в потолок, тоскливо недоумевая «как это его угораздило промахнуться мимо прямой как извилины его жены трассы?». Но ничего путного на ум ему не пришло. А только стало еще хуже. Он вдруг вспомнил как «улыбнулось» ему место начальника отдела, как с горя он напился, как в самый «подходящий» момент Эльвирка видите ли, опомнилась…! «Я уже не девочка! О будущем задуматься пора!»
- Я тоже не мальчик и что!!?? Дура несчастная нашла время!
Затем еще и жена закатила скандал. Не обвинив его разве что в убийстве Джона Кеннеди и Великой Октябрьской Социалистической Революции. А потом он неожиданно и некстати осознал, что ему уже… вот-вот …. Тридцать пять! Край! А он все еще простой «пахарь» на проклятой ниве «снабжения и сбыта», с призрачными перспективами и мизерной зарплатой. Память - услужливая сволочь, напомнила, как на него вдруг накатило, навалилось, сдавило….
Симаков саркастически всхрапнул.
- Повеситься приспичило, а веревки подходящей не нашлось.
И вот он весь в соплях и слезах, пьяный вдрызг прыгнул среди ночи в машину, поперся невесть куда и в результате…. Очутился в дыре с фикусом без телевизора. Обхохочешься!
Но смеяться, как обычно не получилось. На душе плавала поганенькая муть.
- Сдохну! – мстительно объявил Симаков и предался мыслям о смерти.
Побывать от безделья на собственных похоронах было приятно. Еще бы!
Родственники, коллеги, соседи, венки, оркестр…. Ишь как суетятся! В трауре все!
А он – молодой, перспективный и весь в лакированном гробу. И лицо такое бледное, бледное, одухотворенное, одухотворенное…. И без претензий. Всех этих сволочей он уже простил. Всех оптом!
У Симакова от собственного благородства даже в носу защипало. Мимоходом погрузив палец в нос, он продолжал грезить.
Вон-вон… менеджерша - баба-лошадь! Нос от соплей опух, глаза красные! Раньше надо было думать милая, раньше…. Когда должность начальника отдела не ему, а этой бездарности, слизняку Плюеву отдавала! А то ты не знала, что Плюев дебет от диабета отличить не может!? И что клиент от этого чучела как от испорченного банкомата шарахается…. Тоже впервые!? Вон гляди, он даже сейчас двух слов связать не может! Мычит что-то про отличного семьянина и бесценного работника…. Ты еще про прекрасного спортсмена вспомни и, что к врагам Рейха беспощаден не забудь! Тьфу! Слушать тошно! Зато дядя у него налоговый бог! Но теперь все! Поздно! Теперь близок локоток, да фигу с маслом….
Соседи тоже хороши! Те еще фрукты-овощи… Давыдыч-то, Давыдыч ишь, разошелся! И чуткий я, и вежливый, и в трудную минуту как на пожар…. Еще бы! Когда трубы горят у кого еще на опохмелку строчнешь? У тети Маши? Она даст! Она так даст – в этажах заблудишься! Поет-то, поет…! Вот хмырь! Его послушать и помирать не захочется. Небось «телеги» в ментовку в других выражениях составлял. Ли-ци-мер!
А вдова-то, вдова…!!
-Юра, Юрочка! Как же я без тебя!? Мы ж с тобой в отпуск, на море собирались! Кто ж теперь кредит за машину выплатит?
А вы мама куда смотрите!? Ваша дочь сейчас в гроб с ногами залезет! Куда прешься, корова!? На море она захотела! Хрен тебе, а не море! В ванной поплещешься! И загар там же южный получишь, не облезешь! А то взяла моду! Почему поздно? Почему денег мало? Почему пахнешь подозрительно? Потому самому и прилегающим окрестностям! Теперь мамочке своей дурацкие вопросы задавать будешь!
А вот и тещенька! Золотая моя, чтоб тебе…! Успокаивает грымза старая:
- Как-нибудь доча, как-нибудь…
А у самой на душе кошки нагадили. Прекрасно понимает – какую ей зять подлянку подбросил. Чувствует гадюка, как сразу после похорон все радости его семейной жизни обрушатся на ее хрупкие плечи. Двое детей, кредит за машину и дочуркин характер. Весь в маму! Доча-то кроме маникюра ни хрена делать не умеет! Теперь попляшете!
Симаков, хотя и злорадствует, но прекрасно понимает, что Людка не только к маникюру способная. Просто ему так хочется. Это его последняя прихоть. Его маленький мужской каприз. В конце концов, имеет он право на последний каприз или нет…!!?
От возведенной на Людку напраслины, вдруг, становится немного стыдно, и воображение начинает работать в менее агрессивном ключе. Мысли как-то сами собой скачут назад, где у него еще шикарная шевелюра, где нет Балалайкиных, теща еще не теща, а Алла Ивановна и Людка совсем не Людка, а Людочка, солнышко, сладенькая, зайка и еще миллион милых глупостей. Где они целуются возле ларька «Союзпечать», кругом люди, а им все равно, он видит только ее лицо, ее счастливые влюбленные глаза и готов ради них свернуть горы, оросить пустыни и выпить море. Где родился Ванька, его первенец, а на дворе сухой закон, и «обмыть» можно только с двух часов и сердобольная официантка входит в положение, и подает коньяк в чайнике. А потом цветы и радостные дикие крики возле роддома и подъехавшая милиция тоже входит в положение. Было же, было! Куда все делось? Заблудилось где-то между тещей, работой, кредитами и телевизором. Грустно.
Он тряхнул головой, как укушенный слепнем конь, и горько усмехнулся:
-Дохоронился, твою мать!
Но как же его все-таки сюда занесло…?
Глядя в безжизненно-черное лицо говорящего телевизора, Симаков недоуменно пробормотал:
- Чертовщина какая-то?
- Это точно - согласился с ним телевизор.
Пульс Симакова, споткнувшись, потух, глаза без приказа широко открылись, челюсть заклинило на полдороге, внутри наступил ледниковый период. «Мертвый» телевизор вовсю экранную ширь лыбился лицом «непростого деда». Симаков хотел сглотнуть, но влаги во рту не оказалось.
-Че эт ты с лица, Юрка, взбледнул? Съел чего? – участливо поинтересовалось лицо с экрана.
Симаков жалобно проблеял: - Мнэ-э…
Телевизор его не одобрил:
- Смотреть надо, что в рот тянешь. Чай не маленький. Щас тока отвернись, обязательно какую-нибудь генетическую дрянь подсунут. Вот раньше было… да!!!
Дедок мечтательно закатил глаза к антенне:
Ежли картошка, то картошка, помидор, значит вкус, запах, витамины. Не поверишь! Но и сосиска тада была сосиской, во как! А ща…! Вот те крест, какой год одними акридами с макаронами питаюсь. Куды катимся…? Высказав соображения по поводу продовольственного кризиса, дед стал серьезен, как спикер Госдумы.
- Но я к тебе не за этим. Инструкцию по ксплуатации пятака забыл сообщить. Я тебе кажись, говорил…? А нет так скажу. Ты, Юрка, не надейся, что он за тебя твою подлую жисть финансировать станет. Даже не мечтай! Это токмо в сказках щуки и прочая брехня. А у нас озверелый капитализьм! А энта значит…!?
Ожидая от Симакова правильных выводов, дед наставил на него желто-бурый от никотина ноготь. Но Симаков не стал высасывать выводы из грязного пальца, и хозяин ногтя сделал это сам:
- А энто значит, что каждый дурак должон зарабатывать индивидуально! «Микиткой» своей бестолковой самостоятельно работать. Да под ноги внимательно глядеть. Чтоб неровен час, в какое дер… в неприятности не вляпаться. А пятак, он уж без тебя как-нибудь решит, куда тебя непутевого развернуть. Но ежели чего…
Дед причмокивая, задвигал бородатой челюстью, как будто пробуя – прожарился субчик или еще с кровью?
- Он те быстренько мозги вправит! И всю твою подлость тебе же на башку и вывалит. Так что ты того… Желаньица свои взвешивай. Чтоб значица, другим не во вред. С людями по-человечески…
Но тут дед нетерпеливо хрюкнул:
- Да что я тебе…! Сам ведь грамотный. Открой тумбочку почитай.
В телевизоре вместо деда появилась настроечная таблица, да и та быстро растворилась в черноте. И вновь Симаков заморожено наблюдал «голый» экран, напряженно соображая - наяву ему это приснилось, или пора бежать к психоаналитику??? Как сомнамбула он сунул руку в тумбочку, вытащил истрепанную библию с заложенным в нее листком формата А4 и сильно вспотел. На листке, запятнанном жирными пятнами, было напечатано «инструкция», а ниже курсивом несколько пунктов:
1. Людям не свинячить
2. К чужим бабам не лезть
3. В чужой карман не глядеть
4. Кумиров не сотворять, начальству зад не лизать.
5. Врать, в крайнем случае.
6. Что не понял, глядеть в книгу.
Обескураженный Симаков еще раз перечитал инструкцию и, убедившись, что зрение, к сожалению, не подкачало, встал, заметно волнуясь, отворил чрево обшарпанного монстра, и сунул руку в карман плаща с такой предосторожностью…как будто там в кармане затаилась злая гюрза. Обнаружив завалившийся за подкладку пятак, он осел прямо на пол и, обхватив голову руками так крепко, будто опасаясь, что ее засосет в дурацкий телевизор, испустил душераздирающий стон: - Нееерееееааальноооо…!?
Просидел он так довольно долго, раскачиваясь взад-вперед и чувствуя, что еще чуть-чуть… вот, вот… и все…! Креативный и адекватный Юрий Симаков скоропостижно кончится! Его место займет хихикающий, слюнявый дебил и жизнь его закончится очень печально в клинике для душевно раненых, где ласковые врачи и больно дерутся санитары. Требовалось срочно вернуться в реальность! Он позвонил домой, но на дисплее «мобилы» застыло безжизненное «Поиск сети». Симаков поискал ее по углам комнаты, «сеть» не нашлась, в коридоре ее тоже не оказалось, не было ее и за окном, куда алчущий «реального» общения Симаков высунулся так глубоко, что едва не вывалился наружу. В конце концов, пришлось признать - «Бычий брод» и мобильная связь вещи не совместимые.
- Людка, наверное, уже раз восемь с ума сошла? – с большой долей уверенности предположил Симаков и его расстроенное воображение разыгралось.
Людка бегает по комнате не накрашенная и ревнует как бешенная:
- Пропал кобель несчастный! Пропал, пропал, пропал…
Вид взбесившейся Людки сделал его терзания нестерпимыми. Но как это часто бывает в минуты душевного кризиса, организм сам быстро нашел спасительную альтернативу:
- Выпить надо!
Слегка «оттаяв» Симаков спустился вниз и застал менеджершу энергично бодрствующей возле исполинских размеров фикуса. В руках у нее был чайник из которого администратор аккуратно капала на жесткие, как рубероид листья и, мурлыча, что-то надоевшее до смерти, эротично обтирала свой комнатный баобаб.
Симаков деликатно кашлянул. Реакции, как он впрочем, предполагал, не последовало. Симаков кашлянул громче. Вахтерша и ухом не повела.
- Ладно! – угрожающе ухмыльнулся гость, хорошо запомнивший, на какой звук лучше всего откликаются бычебродские вахтерши.
Недолго думая, он звонко хлопнул ладонью по столу, вахтерша подпрыгнула сантиметров на сорок, чайник выпав из рук, ударился о кафельный пол и высморкался. Симаков приветливо пожелал: - Бог в помощь.
Вахтерша, ошалело уставившись на постояльца, испуганно заикала:
- И и и… вам того же…
Довольный, что так эффектно удалось овладеть административным вниманием, Симаков обратился с невинным вопросом.
- Клава, в вашем… хм… городе, где-нибудь можно перекусить?
- Я не Клава, я Изольда – ответила вахтерша, с укоризной посмотрев на скандального постояльца.
Симакову сейчас было не до шуток.
- Вы надо мной смеетесь? – спросил он.
- Нет. Я на работе – категоричным тоном ответила вахтерша.
- Как же не Клава, когда я прекрасно вижу, что Клава…
- Ая-я-яй, такой молодой… - сожалея, покачала Клавиным лицом «шутница» и ткнула пальцем в бейджик на прищепке, на котором было все тоже самое кроме имени. Имя там значилось действительно Изольда.
- У Клавы челка правая, а у меня левая, внимательнее надо быть. А Клава сменилась уже, как десять минут.
И женщина снова отдалась фикусу. Сытого по горло местными ребусами Симакова, спорить с Клавой-Изольдой не стал, сил не осталось.
- Хорошо – тяжело выдохнул он: - Клава, Изольда… хоть Ромео и Джульетта, мне без разницы. Я спрашиваю, у вас здесь пожрать можно?
- Пожрать можно – разрешила бычебродская Изольда и объяснила, что буфет при «холдинге» откроется только в десять, а если приспичило, можно смотаться в ночной клуб за три квартала.
- Там при наличии паспорта круглосуточно наливают. Правда, стриптиз только после двадцати трех – уточнила она.
Симакову сейчас не хватало только стриптиза. И вообще, от всех этих бычебродских каламбуров его уже начало подташнивать, он ядовито спросил:
- А при наличии прав нальют?
Администраторша отвлеклась от фикуса, задумалась и серьезно ответила.
- Я думаю, нальют.
- Спасибо! – поблагодарил постоялец и собрался уходить.
Но остановившись на пороге, вдруг, поинтересовался… так… из бескорыстного любопытства.
- А вы что с Клавой сестры близнецы?
Вахтерша, не переставая увлажнять любимое существо, ответила.
- Нет. И даже не подруги.
Неопределенно хмыкнув, Симаков вышел в город…
Славный городишко.
Город «Бычий брод» даже по провинциальным меркам был городом малозначительным.
На крупных картах его всегда путали с деревней «Овечий овраг», мелкомасштабная топография его и вовсе игнорировала. Однако все публичные и фискальные учреждения, бесспорно необходимые каждому порядочному городу, в «Бычьем броде» были на лицо. Мэрия, бухгалтерия, налоговая инспекция, милиция и КПЗ ютились на заднем дворе «гостевого холдинга». Парикмахерская, частная поликлиника, стриптиз-клуб «Босфор» и ЗАГС в складчину арендовали бывший клуб рабоче-крестьянской молодежи «Красный свиновод». Улиц в «Бычьем броде» насчитывалось три – «Первая улица», «Вторая улица» и «Чистый проспект». Они дружно выползали из одной утонувшей сейчас точки имели единое серое в лучшем случае двухэтажное лицо и, опутав город кривым и ломаными до невозможности, убегали в перспективу за свинарник. Прорва безымянных переулков и тупиков усложняли и без того запутанную городскую конфигурацию настолько, что придавали висевшему в мэрии городскому плану сходство с верблюдом нарисованным годовалым ребенком. Так что заблудиться в «Бычьем броде» человеку, не ориентирующемуся по азимуту, было раз плюнуть.
Наверное, в седьмой раз, прочитав вывеску «Первая улица» Симаков, терзаясь риторическим вопросом «Какой грамотей изваял эту дыру?», с тоской разглядывал лысину типового вождя мирового пролетариата, торчавшую над крышами в паре кварталах. Визуально до лысины было рукой подать. Она манила выпивкой, закуской и стриптизом, но увы…. Между ним и вождем стояли заборы. Заборы, заборы, заборы….
Эпохальное изобретение цивилизации, превратившее некультурного неандертальца в культурного частного собственника, обернулось главным бичом бычебродских улиц. Причем никакой смысловой нагрузки, как скажем Великий китайский или тот же берлинский заборы, бычебродские ограды на себе не несли. А даже наоборот. Большие и маленькие, кривые и не очень, еле стоящие и незыблемые как конституция местные заборы самым мистическим образом возникали в самых неожиданных и неподходящих местах, почти мгновенно собирали вокруг себя угрожающих размеров и запахов мусорные запруды, и сдвинуть их с захваченного места не было никакой возможности.
- Гауди недобитый! Придушил бы зодчего! – с чувством пригрозил Симаков незнакомому, но уже ненавистному городскому архитектору и вновь погрузился в омут бычебродского лабиринта.
До тошноты натыкав машину «мордой» в подзаборные кучи, форсировав океаны грязи, всласть наматерившись Симаков безумно устал, но раскусить секрет местного градоустройсва так и не смог.
- Спросить бы у кого…? – почти отчаялся он.
Но спросить было не у кого. Уже не веря в свою путеводную звезду, он дал еще кружок по заколдованным бычебродским тупикам, как вдруг возле одного из серых бараков увидел человека. Тихая безоговорочная радость наполнила каждый атом симаковского тела. Чувство, снизошедшее на него, можно было сравнить разве что с радостью влюбленного, истомившегося, но все-таки дождавшегося предмет своего вожделения.
Человек, поднявший Симакову настроение, выглядел нестандартно. Длинный до пят плащ, раскисшая бесформенная стекающая водопадиками широкополая шляпа, кисти, мольберт….
- Оба-на! Культурный человек! Местный Рембрандт! – радостно воскликнул Симаков и, подрулив ближе, немного развязно констатировал в форточку.
- Гиблое место. Все так запутано.
Но увлеченный чем-то очень важным, человек в мокрой шляпе не обратил на него никакого внимания.
Симаков, справедливо полагал, что он как человек, листавший школьный учебник литературы, и видевший в его конце репродукции картин старых и не очень мастеров, вполне разбирается в перипетиях искусства. На этом основании он вылез под дождь, поднял воротник, сложил руки на груди и уставился на процесс критическим взглядом.
Он долго гадал, что же все-таки происходит, не замечая, как за шиворот сыплется вода, но так и «не врубился»!?
Неровными точными мазками художник накладывал и накладывал на мокрый холст яркие, радостные краски, рисуя что-то обжигающее на фоне пронзительной голубизны.
- «Солнце» - догадался Симаков, с тоской наблюдая, как его смывает нудный бычебродский дождь. Однако дождю было на искусство плевать. Небо он смешивал с грязью, солнце превращал в расплывающуюся яичницу, а затем отправлял вслед за небом. Но художник не сдавался, с упорством помешанного исправляя урон нанесенный стихией.
Несколько минут Симаков только тихо сопел, наблюдая за творцом то с одной стороны, то с другой. Наконец, не выдержав, спросил:
- Что вы делаете?
- Пишу – невозмутимо ответил художник, даже не взглянув на задавшего глупый вопрос зеваку.
- Я вижу, что не блох ловите.
Симаков зачем-то обошел холст с другой стороны, ничего там не нашел и удивился еще больше.
- Нет! Мне конечно ясны замысел, композиция, экспрессия…. Что там еще…? Ну, не важно! Но это же мартышкин труд?
Оторвавшись на мгновение от полотна, живописец неприязненно покосился на назойливого «чайника» и простужено прогундел.
- Нет! Этот пейзаж называется «В багровых тонах» - и одухотворенно поджав губы, продолжил класть на холст красное, желтое и голубое….
А дождь снова и снова все смывал, превращая пейзаж «В багровых тонах» в абстрактную кляксу. Симаков был так поражен бессмысленностью происходящего, что забыл про лысину вождя, закуску и стриптиз. Он стоял, не трогаясь с места, усиленно пытаясь проникнуть в смысл происходящего и вид при этом у него, по-видимому, был настолько глупый, что художник, сжалившись, стал объяснять:
- Это аллегория. Человек мучительно бежит к собственному, яркому, теплому, светлому, радостному, но недосягаемому миру. Миру, где его ждет душевный покой, счастье и горячий чай. Ведь в сущности это такой пустяк… немного покоя, толика счастья и стакан чая…? Но дождь, дождь, дождь…
Симаков, сам уже, битый час, мучительно плутал по грязи, чтобы осчастливиться стаканчиком горячительного. Он как-то вдруг почувствовал, что по спине потихоньку стекает вода и принял аллегорию сразу и близко к сердцу.
- А можно с чаем, но без дождя? – поинтересовался он, поежившись от осточертевшей сырости.
- Нет! Ни в коем случае! – набросился на него художник: - иначе вся концепция летит к черту.
Увидев упрямое граничащее с помешательством вдохновение на лице художника, Симаков торговаться, не стал.
- Хорошо, хорошо, концепция так концепция. Вы только подскажите где тут стриптиз- клуб?
- Вот все вы так… - ответил художник с укоризной.
Под его осуждающим взглядом Симакову стало неловко.
- Кто это все и как это так?! – взъерошился он.
Но живописец его уже почти не слышал. Странный человек в поисках тепла и стакана чая, снова переселился в «Багровые тона».
- Поедете прямо, возле колонки направо и до конца. Там и найдете свой любезный стриптиз – донеслось из глубин придуманного им мира.
- Спасибо – буркнул Симаков, тронулся и, целясь в колонку, несколько минут не мог успокоиться: - Стриптиз ему не угодил! «Вот все вы так!» Козел в мокрой шляпе! Не! Не Рембрандт. Сизиф! Причем капитально шизнутый.
Едва, из-за сильных эмоций, не проворонив лысину, и нехорошо о ней отозвавшись, Симаков, нервно закурил и сделал единственный естественный вывод:
- Гиблое место. Ги-бло-е! Вмазать надо! Определенно вмазать! Иначе кирдык!
Через пять минут «Площадь Круглая, им.Луи Пастера» отвлекла его от невеселых мыслей, представ перед ним во всей прелести своего ограниченного простора. Типичное дитя недоразвитого социализма, с прыщами рыночных отношений. Правда, немного удивляли многоступенчатое название и четырехугольная форма «пл. Круглой», но это уже были мелочи.
Центр бычебродской вселенной олицетворял типовой, еще не совсем облупившийся, вождь мирового пролетариата. Вождь стоял с протянутой рукой на раскисшей клумбе, решительно посылая всех в нужном направлении. А именно в сторону свинарника. И заодно как бы благословлял – с одной стороны рынок, вяло торгующим семечками, кустарно засоленными помидорами, домашними яйцами, вениками, «Сникерсами», «собачьей» шаурмой и контрабандным самогоном. А с другой, бывший клуб рабоче-крестьянской молодежи «Красный свиновод», ныне стриптиз-клуб «Босфор».
Раздевательное заведение «Босфор» было самым полезным зданием города, в его два этажа вмещалась вся культурно-сексуальная жизнь «Бычьего брода». Амурной частью там заведовал пыльный ЗАГС. Венерической, врач широчайшего профиля Семен Израилевич. Культурная составляющая «Бычьего брода» ошивалась там же. Она либо резвилась на «убитом наповал» и поставленном на табуретки бильярде, приспособив под кий черенки от тяпок с приколотыми к ним пробками от «Агдама», выпитого непосредственно на месте, либо, развалившись, на «древних» «Огоньках», «Красных звездах» и прочей жесткой перестроечной муре, спала пьяная в пыльной гардеробной. Местная кино-коллекция, разнообразием также не баловала. В ее фонде имелось всего два фильма «Человек-паук-2» и «Тарзан» тридцать шестого года. Да и те показывали по большим церковным праздникам и дням независимости. И еще поговаривали, что где-то в дебрях докторской части владений есть тайная комната – где творится страшное…! То ли приватные аборты, то ли нелегальный покер, то ли сразу и то и другое…? Но доктора никто за руку не ловил. А, как известно не пойман – спи спокойно. Не забудь только отблагодарить того, кто охраняет твой сон. Доктор, по всей видимости, неблагодарностью не грешил и спал сладко без кошмаров.
Притулившись под рукой вождя всех пролетариев, Симаков покинув автомобиль, громко закряхтел и, поддерживая обеими руками «деревянную» поясницу, поклонился на все четыре стороны. После чего брезгливо огляделся - на берегах бычебродского веча лежал толстый слой времени в виде прелой подсолнечной шелухи.
Хотя, по-видимому, раньше еще при недоразвитом социализме, кроме первомайских демонстраций, митингов трудящихся в защиту Анжелы Дэвис и плановых осуждений диссидентов, невозвращенцев, запойных алкоголиков и всего американского империализма в целом, ее также навещали и коммунистические субботники. И воронье не смело так откровенно гадить на «горячо любимого» вождя.
Возле лотка, торговавшего ампутированными куриными конечностями, покачивался, опершись на метлу, отголосок тех субботников.
Маленький рыжий человек с лицом печального цвета, часто-часто помигивая на кругленькую торговку светофорной желтизной ожидания, ласково ее убеждал.
- Ты Верка дура.
Тетка, энергично лузгавшая семечки и сплевывающая шелуху под ноги дворнику, лениво огрызнулась.
- Сам дурак.
- Я не дурак я мастер чистоты, а вот ты Верка дура – убежденно заявил дворник.
- Но, но! – возмутилась Веерка, пригрозив дворнику насквозь промерзшей куриной ляжкой: - Как дам ща копытом в лоб, узнаешь тогда кто тут дура!
Но дворника куриная нога не испугала, он был удивлен.
- Ну, как же не дура, если дура?! Если я тебе русским языком объясняю…. Зарплата копеешная, инвентарь кончился, счастья нет, выпить надо.
- Я тут причем? - фыркнула тетка.
- Дай тридцать рублей – потребовал несчастный дворник.
Тетка презрительно плюнула в него лузгой.
- Не дам! Иди грязь метлой меси!
Голова дворника обессилено поникла. Не зная как убедить эту дуру, он озадаченно пожевал губу и начал все с начала.
- Ты Верка дура…
Верка равнодушно плевалась шелухой и оставалась непобедима как родина-мать.
Симаков не стал дожидаться, чем закончится интересный разговор и вошел в стриптиз-забегаловку. Тишина в помещении, в силу несусветной рани, стояла кладбищенская. Персонала, по той же причине, на рабочем месте не наблюдалось. Симаков громко прокашлялся и почувствовал себя плохо - из-за барной стойки взошло не выспавшееся лицо Клавы- Изольды…!! Ноги у него как-то сразу ослабли, он плюхнулся на первый попавшийся стул, бездумно прочитал «пальцы и яйца в соль не макать», зачем-то макнул в солонку палец и попробовал на вкус. Соль оказалась соленой.
- Что будем заказывать – раздалось с боку.
Клиент медленно повернул голову и вздрогнул – на него выжидательно смотрела четвертая, правда, не очень одетая копия вахтерши.
- Двести грамм водки - задумчиво произнес Симаков, но прочитав у нее на груди «Соломея» передумал: - Нет, лучше триста
- Нюрка триста беленькой! – крикнула своему клону за барной стойкой официантка и терпеливо воззрилась на клиента.
- Что кушать будем?
- Самое съедобное – попросил Симаков, впрочем, не очень-то веря, что таковое здесь найдется.
Официантка кокетливо оправила кружевной фартучек, единственную защиту от нескромных мужских взглядов и предложила.
- Рекомендую отбивную. Выращена на нашем собственном свинозаводе.
- Отбивная? – усмехнулся Симаков.
- Ну что вы! Свинья – хихикнула Соломея.
- Хорошо, свинья так свинья, тащите свинью – заказал он, не очень надеясь на местный свинозавод.
От выпитой водки Симакову значительно полегчало. Отбивная тоже оказалась вкусной. Клиент расщедрился, отвалил на чай пятьдесят пять рублей и, сыто развалившись на стуле, с удовольствием закурил.
- А что Соломея в вашем городе все женщины на вас похожи? – игриво поинтересовался он, благодушно разглядывая аппетитную официантку.
Нюра уставилась на него непонимающе и враждебно.
- Это, в каком смысле!?
Симаков почувствовал, что тяпнул лишнее.
Обидеть женщину можно разными способами – объявить шлюхой, обозвать дурой и даже сильно усомниться в ее прическе. Но сказать, что она похожа на других женщин – смертельно опасно!
Соломея уперлась кулачками о стол и наклонилась, чтобы заглянуть обидчику в его бесстыжие глаза так низко, что ее женское достоинство едва не вывалилось из передника прямо Симакову в тарелку.
- В каком смысле…!? – угрожающе повторила она.
Симаков подавился дымом, и ему захотелось дать этой пышногрудой фурии еще немного на чай, лишь бы она его не поцарапала.
- Ну, как же… - поторопился объясниться он, немного заикаясь: - Вот вы, Нюрочка и...
Но официантка не пожелала слушать «детский лепет» заезжего придурка.
- Вот еще! Это вам от водки померещилось! – высокомерно фыркнула она, без спросу забрала остаток водки и, победоносно шевеля ягодицами, подплыла к барменше, что-то ей просюсюкав. Обе подглядывая за ним, захихикали. Симаков, проводив печальным взглядом недопитый графинчик, пожалел, что поспешил со столь щедрыми чаевыми.
На обратном пути Симаков вновь заблудился, застрял в доморощенной трясине, его облаяла тощая собака, он свалился в канаву и в гостиницу вернулся сытый, но грязный как съеденная им свинья. В прихожей его подстерегал очередной сюрприз…
На вахте облаченный в тренировочный костюм известной фирмы расселся здоровенный боров…!!!?? Задумчиво похрюкивая, свинья была погружена в сложную литературу.
Увидев грязного Симакова, кабан снял нанизанные на рыло очки «половинки», тоже не из дешевых, отложил в сторону кроссворд, встал на задние копыта и вежливо представился.
- Ефим Аркадьевич.
Симаков ушам своим не поверил. И если бы не был под «шафе», то случилась бы неприятность – он бы попросту сошел с ума! Но так как он пребывал в подпитии, то только вытаращился на говорящую свинью: - Х-хто-о-о…!!??
- Сапега… Ефим Аркадьевич… мэр здешний – терпеливо повторил боров, протягивая копыто.
Симаков был так поражен, что непроизвольно пожал протянутое копыто: - Симаков Юр оч прият… - подумал черт знает о чем: - «Надо же, какой хряк умный, как по-русски чисто чешет!?»
Кабан удовлетворенно хрюкнул.
- Вы пожалуйста не удивляйтесь… что я вот так по-домашнему…. Изольдочка попросила подменить не надолго. Тэк сзать… по-соседски…- показывая на свой наряд, извинился он и зачем-то постучал копытом в дверь подсобки. За которой, как уже успел заметить Симаков, хранились поломойные принадлежности, а также отрава для крыс и насекомых.
- Да я, в общем-то, не удивляюсь – не совсем убедительно соврал Симаков.
Кабан благосклонно хрюкнул и поинтересовался.
- Вы как я понимаю наш новый жилец?
Первый шок прошел, и поговорить для Симакова сейчас хоть с кем-нибудь, хоть с культурной свиньей! ... было самое милое дело. Тем более ему показалось, что свинье он тоже не противен. Во всяком случае, никаких нехороших эманаций в свою сторону со стороны благодушно похрюкивающего мэра он не почувствовал.
- Угу – кивнул Симаков: - Заблудился слегка – охотно поведал он, искренне веря, что это «слегка» закончится в самое ближайшее время и все встанет на свои места.
Т.е. в жизнь его вместо говорящей свиньи, клонированных теток и непролазной грязи вновь ворвутся теща, кредиты, Балалайкины и надоевшие до тошноты, но такие привычные «снабжение и сбыт».
- Да, да. Изольдочка что-то говорила – подхватил боров, участливо оглядел вывалявшегося в грязи нового жильца и деликатно вставил: - Погоды здесь осенью ужасные.
Под его взглядом Симаков застеснялся, смущенно поддакнув.
- Я заметил.
- А впрочем, и не осенью тоже. Эта вечная грязь, умных людей мало – мэр грустно вздохнул: - Интеллигентному человеку парой слов перекинуться не с кем. Смешно сказать! На весь город всего два порядочных человека! Два!!
- Вам еще повезло – утешил его Симаков.
Но кабан не утешился, сокрушенно покачав рылом.
- Да и те… Начальник милиции Заноза…. Дубина редкостная и пакостник отменный. Кляузы на меня строчит чаще, чем дышит. Да еще главврач местной больницы Семен Израилевич. Человек, честно сказать, так себе…. Но по субботам водку не пьет и держит ночной стриптиз. В общем, сами видите – скука!
- «Во как!» - усмехнулся про себя Симаков: - «Дожили! Уже мент свинье не товарищ, а медицина пить отказывается!?»
Боров вдруг воодушевился.
- Может партию в шахматишки…? Время скоротать?
Свинское предложение Симакова развеселило.
- «Эта свинья еще и в шахматы играет!? Смотри-ка Фишер копченый!?»
Очень некстати он представил себе как это парнокопытное двигает пешку и нервы его сдали…. Симаков всхлипнул, прижал руки к груди и, давясь душившим его смехом, был вынужден отказаться.
- Спасиб…гы… я гы…огромнейшим…гы,гы…увы…гы…срочно переодеться…гы,гы,гы
промок до трусов….
- Ох! Какой же я все-таки эгоист! – воскликнул, казалось, искренне огорченный кабан:
- Конечно, конечно идите, идите, а то не ровен час…
Симаков достал из кармана не очень свежий клетчатый носовой платок и, громко в него сморкаясь, чтобы не расхохотаться, начал пятиться в сторону лестницы, ведущей в его номер, церемонно раскланиваясь. Но тут в его голову влетела удачная мысль.
- «Кто еще кроме говорящей свиньи откроет ему глаза на все эти бычебродские фокусы?»
Не без труда задушив разбиравший его смех, Симаков, назвал очкастую свинью по имени отчеству и спросил.
- А что это за место такое?
Поросячьи глазки Ефима Аркадьевича забегали, торчавший из специальной дырочки в штанах, закрученный спиралью самогонного аппарата, хвост заюлил.
- Не хочу показаться бестактным, но наш город называется «Бычий брод» - неожиданно сухо ответил кабан.
- Да знаю я – отмахнулся Симаков: - Я не про то.... Что это за место такое?
И он хитро улыбнулся Сапеге.
- Ну, вы меня понимаете…
Но кабан нелюбезно смотрел сквозь Симакова и откровенно не хотел ничего понимать.
Симаков развел руки, как будто приглашая побороться непонятливую свинью и горячась, воскликнул.
- Вот все это…!? Все эти клавочки-изольдочки, дед ненормальный, костюм ваш, простите, тренировочный…!? Как вам еще объяснить!!??
- Какой дед!? – встрепенулся кабан.
- Тот в свинарнике – охотно ответил Симаков: - Вот, пятак всучил.
Симаков порылся в кармане и достал монетку. Сапега снял очки, подслеповато прищурившись, посмотрел на медяк.
- Значит и до вас добрался.
Шея Симакова непроизвольно удлинилась.
- Кто до меня добрался?
- Кум – буркнул хряк.
- Чей кум?!
- Теперь и ваш тоже - грустно произнес кабан и водрузил очки на место.
Симаков мысленно заскрипел зубами.
- «Достала меня эта бычебродская манера…! Все такие загадочные и неповторимые… плюнуть не в кого!»
Но по давно укоренившейся привычке вслух он сказал не, то, что думает.
- Ефим Аркадьевич! – с чувством выдохнул Симаков: - Я прекрасно понимаю, что я ни черта не понимаю. И вы как…
Тут Симаков поперхнулся, так как слово «человек» застряло у него в зубах и никак не хотело вылетать. Понадобилось некоторое усилие, чтобы подыскать замену.
- … Вы как здешний… старожил, может быть, объясните мне, наконец, что все это значит? Кто такой этот ваш кум!? И вообще, какого черта здесь твориться!?
Кабан, вновь, подцепил копытом очки, задумчиво засунул их в пасть, чем окончательно истребил свою человечность и стал рассеяно разглядывать фикус. Некоторое время только и было слышно как хрустят душки в его крепких зубах, да с гостя падает на пол вода. Продолжалось это долго, Симаков уже начал приплясывать от нетерпения и бросать на мэра укоризненные взгляды, но тут Сапега «проснулся».
- Ладно! – всхрюкнул он и задал странный вопрос: - Вы в тюрьме не сидели?
Симаков тоже хрюкнул и стал плеваться через левое плечо.
- Тьфу, тьфу, тьфу, слава богу, пока еще нет!
Кабан понимающе кивнул и задал не менее «интересный» вопрос.
- А в психлечебнице лежать не приходилось?
Симаков даже плеваться не стал, а возмущенно всхрапнул.
- А пр…
Но Сапега его протест проигнорировал.
- Ну, хоть в лагере пионерском были?
- Не помню, кажется… - автоматически соврал Симаков.
- Так вот молодой человек. Все это не то! – уверенно резюмировал Сапега.
Симаков, ожидавший не столь зауженного объяснения, возмутился.
- А что тогда то!?
Но вместо прямого ответа кабан снова загадочно укусил свои очки и задал один хитрый вопрос
- Гадости окружающим часто делали?
Симаков рассмеялся.
- Это что под гадостями понимать? Одно дело начальнику в кофе плюнуть, а другое человека зарезать.
Сапега опять уставился на фикус как на пустое место и безразлично согласился.
- Да, да, конечно.
Еще немного пожевав оправу и придя к определенному решению, он окинул гостя канцелярским взглядом и юркнул в лабиринт оставленного им кроссворда. Где сразу же заблудился столь основательно, что Симакову стало очевидно – вытянуть оттуда грамотную свинью ни ниточкой Ариадны, ни корабельным канатом не выйдет.
- Знаете что молодой человек…? – донеслось из лабиринта: - Вы еще сырой. Идите и переоденьтесь.
- Спасибо за заботу – ядовито поблагодарил Симаков и поплелся менять мокрое белье.
Водка и дорога.
Ночью Симакова разбудил душераздирающий вопль – Горим…!!!!
Плохо соображая, он вскочил с кровати и в полной темноте заметался по номеру в поисках штанов.
- Го-о-о-рим!!!
Несносный голос терзал не выспавшиеся Симаковские нервы и не давая собраться с мыслями гонял его по комнате впустую.
- Кто ж так верещит противно Клавочка или Изольдочка …?? – напряженно соображал он, изнуряя себя в поисках вчерашнего дня.
Споткнувшись о тумбочку, он с грохотом перевернул стул, больно врезался в телевизор, нецензурно проскулил и, наконец, догадался включить свет. Штаны лежали пред носом. Остальное барахло переночевало там же.
Напялив быстро, но не качественно, то, что попалось под руку, Симаков, выскочил в коридор и, застегивая ширинку, снова ударился. Теперь уже о мэра, как раз выходившего из номера напротив и одетого по-походному. Нижняя часть нежно персикового цвета пижамы была частично заправлена в резиновые сапоги, верхняя выглядывала из-под застегнутого на верхнюю пуговицу плаща армейского образца. Походный характер туалета подчеркивал сиреневый галстук, болтавшийся поверх плаща. Правой подмышкой мэр вцепился во вместительный термос.
- И вы здесь? – спросил Симаков.
- А где мне еще быть? – ответила заспанная свинья и они поспешили вниз.
На «боевом» посту, не проявляя никакой противопожарной активности, мирно спала
Клава-Изольда. В присутствии начальства Симаков поборол искушение разбудить вахтершу уже испытанным способом и покосившись на мэра, спросил шепотом.
- Кто кричал?
- Сейчас узнаем – так же шепотом заверил его мэр, оглушительно треснув по столу копытом.
Вахтерша моментально проснулась, очумело вытаращившись на спутников.
Кабан сразу поставил вопрос ребром: - Где горим Клава?!
- В свинарнике – зевнула вахтерша.
- А кто кричал?
Клава недоуменно пожала плечами.
- Никто не кричал.
И не вдаваясь в подробности, снова уснула, не сходя с рабочего места. Сапега повернулся к Симакову.
- Говорят, никто не кричал.
- Как это не кричал!? – запротестовал Симаков: - Когда я лично, вот этими самыми ушами…
Сапега бросил скептический взгляд на Симаковский орган слуха и заявил.
- Я, кстати, тоже ничего не слышал.
- А зачем же вы, тогда как ошпаренный среди ночи выскочили? – спросил Симаков оглядывая Сапегу не менее красноречиво: - У вас даже галстук неправильный, к камуфляжу такой не идет. Сиреневый с брезентом не гармонирует…
Сапега удивленно покосился на ленточку, висящую поверх плаща, молча, сунул ее в карман и солидно ответил.
- Я, например, по долгу службы, мне позвонили. А вот вы…
Мэр осуждающе прищурился на Симакова.
- Видно вчера лишку приняли…. А!? Вот и померещилось?
Симаков протестующе запыхтел.
- Ничего не лишку…!
Но Сапега вдруг засуетился.
- Хорошо, хорошо не лишку, вы кажется на машине? Тогда поехали. Мне как лицу официальному обязательно надо посмотреть на пожар.
Симаков пришел в ужас.
- Ночью…!!!??? Я днем заблудился! Не поеду!
Но Сапега просто дышал уверенность.
- Да не волнуйтесь вы так! Вы же со мной!
Хотя у Симакова и не было веских оснований не доверять местному мэру, но все же, его покусывал червь сомнения.
- Город запутанный, на улице хоть глаз выколи, может…
- Не может! – безапелляционно прервал его мэр и усыпил Симаковскую бдительность окончательно, заявив, что у него есть подробнейшая карта.
- Поехали, поехали – подбодрил он Симакова: - А то там без нас все сгорит.
Сев в машину мэр первым делом откупорил термос, из которого выполз тяжелый водочный дух и целиком заполнил салон.
- Извините Юрий Петрович, не успел позавтракать – сообщил боров, сделал добрый глоток и протянул термос Симакову.
Симакова передернуло от отвращения, но он постарался остаться максимально вежливым.
- Спасибо, но я в такую рань обычно не завтракаю. Тем более за рулем.
- Уважаю – понимающе кивнул Сапега, отхлебнул еще и приступил к обязанностям штурмана.
Почти сразу выяснилось, что Симакова он обманул, никакой карты у него и в помине не было. А в штурманы свинью мэра взяли бы разве что на пригородную электричку, да и то только по большому блату. Сапега полагался исключительно на свое звериное чутье, которое у него тоже никуда не годилось.
- Налево. Нет? Тогда попробуйте направо. Опять тупик? Давайте в переулок. Давайте, давайте! Ну, куда же вы, забора не видите?! Прямо, прямо езжайте, да, да, правее, еще правее, вот, вот…. Тьфу черт, опять тупик!
Последнего плевка Симаков стерпеть уже не смог! И высказался в том духе, что вы хозяин города - собственного огорода не знаете! На что мэр даже немного обиделся.
- Тут сам чёрт ногу сломит – сказал он высокомерно, но отхлебнув из заветного термоска, добавил примирительно: - Ничего попробуем сначала.
Любому дураку на постсоветском пространстве хорошо известно, что ничто так не сближает малознакомых людей как дорога с достаточным количеством водки. Хотя есть нюансы. Например, из Москвы выезжают двое. Один до Саратова, другому в Оренбург. Как само собой разумеющееся по пятьдесят. За знакомство. И если к утру они не подрались из-за своих глубоко политических убеждений, то выходят они вместе. Но уже во Владивостоке.
По воле случая, а может и не случая, под рукой оказалось все что нужно – запутанная до идиотизма дорога и солидный запас водки в сапегеном термосе. Момент для сближения более чем подходящий и Симаков чтобы его не упустить стал задавать наводящие вопросы.
- Ефим Аркадьевич, а что это у вас в городе женщины все на одно лицо? Порода такая или климат благоприятный?
- Дуры потому что – рассеянно ответил мэр, всецело поглощенный ориентированием на местности.
- Это понятно – поддакнул Симаков, в надежде выудить из борова что-нибудь посущественнее: - Непонятно другое. Не до такой же степени?
Сапега неотрывно вглядываясь в темноту, в поисках одному ему известных примет пробубнил: - Нет предела совершенству – но вырвав взгляд из непроглядного мрака, неожиданно заинтересованно спросил: - А что действительно так похожи?
- Как семечки – заверил Симаков.
- Очень даже может быть – не стал спорить Сапега.
- Я, видите ли, человек уже пожилой, на ответственной должности – произнес он почему-то обиженным тоном, не отрывая взгляд от забортной сырости: - К тому же неоднократно женатый. Так что сами понимаете разглядывать всякую ерунду времени нет – и замолчал.
Симаков почувствовал себя виноватым и стал лихорадочно соображать, как бы выправить положение…. Но тут пожилая свинья сама отвлеклась от дороги и, мечтательно закатив глаза, ностальгически хрюкнула.
- Да-а-а!! Были когда-то и мы рысаками – после чего, подогретые водкой, в нем забурлили воспоминания жеребячьей молодости.
- Как сейчас помню мою последнюю жену - вожделенно вздохнул Сапега: - Красавица! Просто красавица!
Кабан вздохнул еще раз, но уже с раздражением: - Но дурной энергии как в геотермальном источнике! Это ее и сгубило. Сначала ей втемяшилось, что грудь, идущая впереди нее за три квартала, это верх совершенства. Затем она решила, что ей к лицу тощий зад. Дальше больше. В ход пошли губы, зубы, нос. В итоге она так изуродовала себя красотой, что это стало просто неприлично! Да вдобавок неприлично дорого. И согласитесь, о каких супружеских радостях можно говорить в таких нечеловеческих условиях!? Ложишься с женой в постель, а сам только и думаешь, что сейчас что-нибудь вот-вот лопнет, отклеится или просто отвалится! Дура безмозглая!
Сапега откупорил термос, пригубил грамм пятьдесят и с сожалением причмокнул.
- Пришлось расстаться.
Ефим Аркадьевич помянул потерю еще одним глотком, и его посетила предшествующая дуре-красавице «половина».
- Что это была за женщина!! – с восторгом воскликнул Сапега: - Паразитолог, умница, зав лаб! У нее было все, о чем только может мечтать образованная женщина – внешность, красный диплом, ученая степень, вши, паразиты, прекрасный муж. Но вы себе представить не можете как это тяжело…. Ложишься с женой в постель, а там вши, паразиты, ученая степень. Идиотка дипломированная!
Тяжелое воспоминание о «вшивой» жене с красным дипломом заставило Спегу выпить еще. Симаков понадеялся, что мэр на этом успокоится, но тут из небытия выплыла первая Сапегина любовь. О ней мэр вспоминал с особым чувством.
- Маленькая моя, худенькая, серенькая. Курсовые за меня писала дурочка.
Сапега помянул очередную жену открыванием термоса и пошел дальше.
- О мойке хромированной мечтала, готовила неплохо, хорошая женщина, ничего сказать не могу. С ней мы прожили душа в душу вплоть до защиты диплома. Но это же невозможно! Ложишься с женой в постель, а там каждый раз одно и тоже – Хочу ребенка! Кретинка несчастная!
Сапега выдохнул вмести с перегаром охватившее его негодование и стекла в машине запотели.
- Нет я не против детей. В принципе. Обкакнные пеленки, бессонные ночи, поломанная личная жизнь и прочие семейные радости…. Все это конечно прекрасно! Но причем тут я!? Тем более тебе только двадцать два и впереди кроме детей еще масса удовольствий.
Сапега насупился и замолчал, Симаков опасаясь, что брачный сериал мэра никогда не кончится тоже затаился, дабы ненароком не спровоцировать. Но к его большому облегчению эта серия оказалась последней и не удержавшись он спросил.
- Вас Ефим Аркадьевич послушать, так все женщины делятся на идиоток, дур и кретинок. В лучшем случае ненормальных.
- До одной! - уверенно заявил Сапега.
Симакова приспичило поспорить.
- Не согласен! – солидно заявил он: - Бывают же действительно умные женщины.
Сапегу перекосило от переизбытка скепсиса.
- Например?
Вписываясь в очередной замаскированный поворот, Симаков со словами: - например, например… - перетасовал на скорую руку всех известных ему умных женщин и, отыскав, по его мнению, самых достойных, заранее торжествуя, воскликнул.
- Маргарет Тэтчер, Мата Харри, в крайнем случае моя теща! У нее три высших образования!
Сапега не согласился.
- Вашей тещи я не знаю, но это еще хуже. А ваша английская подруга…? Ну, что вы…!? Бестия. К тому же фригидная. А ваша Харя…? Ну, что вы…!?
Сапега скроил такую рожу, что Симакову стало стыдно, не только за британскую премьершу и международную разведчицу, но еще за десятки известных и не очень женщин. Кабан хлебнул из термоса и назидательно крякнкул.
- Ваша Харя бессовестная шпионка, валютная проститутка и беспринципная сукина дочь! К тому же у нее были лошадиные зубы.
- А вы откуда знаете? – удивился Симаков.
- Телевизор надо смотреть – высокомерно бросил Сапега.
- Женщина должна быть красивой. В крайнем случае порядочной. И прислушиваться не к химерам о собственном уме, а к материнскому инстинкту.
Кабан заинтересованно потряс термос, определяя, много ли в нем еще плещется и, оставшись довольным услышанным, продолжил.
- А еще лучше, если бы у нее его вовсе не было. Я имею в виду то, что они называют женским умом. На свете и без него чудес предостаточно. Вполне хватает мужского идиотизма.
Свинская точка зрения показалась Симакову, мягко говоря, спорной, он возмутился.
- Извините Ефим Аркадьевич, но вы или явный мужской шовинист, или тайный импотент! Женщина самое светлое, что есть у мужчины! Это жена, эта мать это, это… это, в конце концов, любовница!
- Вы еще скажите, путана или инспектор по делам несовершеннолетних… - и Сапега издевательски хрюкнул: - в конце концов….
Симаков не сдавался. Встав грудью на защиту «светлой» половины человечества, он привел, как ему казалось, «убойный» пример.
- Хорошо. А Ева? Не станете же вы спорить, что не окажись прабабушка человечества такой умной и любознательной, мы бы с вами сейчас не разговаривали.
Но Сапега и тут уперся.
- Еще как буду! Что касается вашей прабабки это вообще паскудная история. Русским языком ведь было сказано – Яблоки жрать воспрещается!! Нет! На хурму и персики у нее, видите ли, аллергия, на кисленькое сучку потянуло и чем это кончилось…!? Эту любознательную умницу поперли из рая вместе с остальным человечеством. А в результате мы с вами оказались в одной общей, вонючей… Ну, дальше вы наверно знаете.
«И в поте лица своего будешь есть хлеб насущный…». Доколе не сдохнешь, аминь!
Сапега хлебнул из термоса и, кривляясь, выдохнул.
- И са-ажите мне на милость? Какая дура придумала эту идиотскую кличку – «МУЖСКОЙ ШОВИНИСТ»!? И на какое место мне ее присобачить!?
Симакову тут же захотелось объяснить на какое, но было уже поздно…
Пожар.
Пожар вырвал «Бычий брод» из теплых постелей. В ночи, освещаемая скачущими по крыше всполохами, темная городская масса, таскавшая в чем попало мокрый песок, казалась сборищем жутких насекомых кишащих, толкающихся, рычащих и воющих. Обезумевшие от страха свиньи визжали как резанные. На фоне суетящихся народных масс и свинской паники невозмутимый начальник милиции смотрелся потрясающе. В тапочках на босу ногу, в наглухо застегнутом форменном кителе, в пузырящемся трико и гордо поблескивающей пожарной каске образца двадцать второго года Заноза пытался укротить пожарный брандспойт. Облаченный в махровый халат и лыжную шапочку Семен Израилевич выглядел не столь эффектно, зато подсказывал начальнику милиции куда лить воду. «Непростой дед» сидел на давно упавшем бетонном столбе и спокойно курил «Беломор». Симаков остановился, Сапега выпорхнул из машины и сразу засуетился.
- Что, что, что горит?!
- Резерв – равнодушно ответил дед.
- Слава богу! – осенил себя крестным знамением мэр.
Глядя на верующую свинью, Симакову сделалось весело.
- Так вы что и в бога верите? – подавив смешок, спросил он.
- Приходится – обреченно ответил кабан.
- Давно ли? – простодушно осведомился дед.
- Давно! – огрызнулся Сапега.
- Ну-ну – хихикнул дед, чем окончательно разозлил мэра.
Сапега насупился, обдумывая достойный ответ, но неожиданно ворота свинарника с треском распахнулись, оттуда вырвалась обезумевшая толпа свиней и кинулась в рассыпную. Сапега дернулся как ужаленный в причинное место и завизжал дурным голосом: - Кууудааа!!! Стоять вашу мать!!!
Он, вскочил на поваленный бетонный столб, выхватил из кармана «Play boy», мигом свернул его в трубу и с высоты своего положения начал давать указания.
- Лови! Хватай! Левее, левее заходи! Куда прешь!? Правее надо!
Бычебродцы послушно бросив на произвол горящий Резерв, кинулись ловить свиней.
- Окружай, окружай! В свинарник гони! Да не вокруг, а в свинарник! Поймал!? Молодец! Тащи ее заразу! Куда потащил!? В какой свинарник!? Ослеп!? Горит, не видишь!? Коллективней, коллективней товарищи! Я приказываю - коллективней!
Журнал для мужчин, усиливая его противоречивые вопли, создавал полную неразбериху.
Ни свиньи, а тем более люди мэра не слушались. Каждый выбрал себе персональную жертву и увлеченно гонял ее между построек. Ефим Аркадьевич, не выдержав недопонимания, сам ринулся в бой, приняв в травле ополоумевших хрюшек самое горячее участие. Дело пошло еще веселее, когда Семен Израилевич посоветовал начальнику милиции укрощать животных водой. Заноза, плюнув на огонь, первым же залпом сбил с ног самого Семена Израилевича, вторым уложил Сапегу, затем длинной очередью смел целую группу окружившую свинью. Однако дальше приноровился и начал через раз попадать в цель. Через пять минут интенсивной «артподготовки» все были поголовно грязны и одинаково кричали, так что стало совсем не ясно где жертва, а где охотник. Симакову, с удивлением наблюдавшему как безумная трагикомедия набирает обороты, вдруг, на секундочку показалось, что он выпал из реальности и попал в Голливуд на какое-то особенно идиотское шоу. Он бросил на деда растерянный взгляд, но тот продолжал, безмятежно попыхивая папироской, с интересом наблюдать за происходящим.
Пока «Бычий брод» гонял по грязи свиней, Резев сгорел дотла и делать на пожаре, в общем-то стало нечего. Да и само зрелище, повидимому, старику надоело.
- И как их после этого людями назвать? – недовольно заворчал он: - Ниче по-человечески сделать не могут. Самое простое дело и то испохабят. А туда же…! Мир переделывать! Тьфу! Глаза б мои не смотрели!
Плюнув в сердцах еще разок, он сунул два пальца в рот, свистнул не хуже Соловья-разбойника и тут, на взгляд Симакова случилось совсем непонятное – грязная, матерно визжащая, масса встала как вкопанная…!?
- А ну пошли на место чумазые – прикрикнул дед и масса послушно разделилась.
Люди, тяжело дыша, остались стоять на месте, а хрюшки затрусили в нетронутый пожаром свинарник. Последняя свинья закрыла за ними ворота и крикнула голосом Сапеги: - Все господа, спасибо! Хорошо поработали! В субботу объявляю общегородской праздник!
Семен Израилевич незаметно сделал скорбное лицо, Сапега поправился: - Нет. Лучше в пятницу. Дополнительный выходной и будет время после праздника отдохнуть.
Семен Израилевич вернул лицо на место, мэр утерся платком.
- Все свободны! – крикнул он, и грязная масса потекла назад в город.
На пепелище остались только «ответственные лица». Лицо Симакова ответственным не числилось, оно торчало здесь из-за мэра.
Дед, находившийся на рабочем месте, ехидненько осклабился.
- Эт с каких барышей, праздновать собрался?
Мэр отвернулся от деда с пренебрежением.
- Во-первых – стал обстоятельно объяснять он соратникам: - Выборы.
Тут Ефим Аркадьевич с чувством погрозил пальцем начальнику полиции.
- Заноза не вздумай как в прошлый раз…!
В ответ начальник полиции снял каску, состроил мину кающейся грешницы и перекрестился. Сапега ему не поверил, но продолжил:
- Во-вторых. У меня день рождения. В-третьих. Именно в пятницу наш город был освобожден от татаро-монгольского ига. И, в-четвертых! – воскликнул мэр, как будто объяснял непонятливым детям само собой разумеющееся: - Надо же как-то отметить… Банкет… Ну и чтобы людей не расстраивать, митинг… Грамоты какие-нибудь…
- «За доблесть на пожаре» - поддакнул начальник милиции.
- Правильно – одобрил мэр.
Дед расплылся еще умильней.
- Ну, ежели не расстраивать… Тогда валяй.
- У вас забыл спросить! – окрысился мэр: - Я в ваши дела не лезу, вот и вы в мои не суйтесь! Командуйте в своем свинарнике!
Дед на мэра не обиделся, а только уточнил:
- Не в моем, милок, а в вашем. Я только свиней караулю.
Погоня
Через два дня после пожара Симаков невыносимо затосковал. Он съездил посмотреть на дорогу, но уехать по уже известной причине не смог. Слушать словоохотливого мэра ему надоело до-смерти, в шахматы он играл отвратительно, пить водку не позволяла скудность средств. Симаков лежал в своем номере, тупо гонял взглядом по потолку сонную муху и, ничего не соображая, слушал говорящий телевизор. Ему было скучно, и в голове его царила абсолютная свобода от полезных мыслей. Да и от каких-либо мыслей вообще. Желание почитать явилось для него полной неожиданностью. Не глядя, он порылся в тумбочке и на ощупь определил серьезную литературу – обложка у литературы была твердой. Симаков вытянул книгу на свет.
- А. П. Чехов «Рассказы» - сонно пробубнил он и раскрыл книгу на первой попавшейся странице.
- «Палата № 6»…с ума сойти…. главное вовремя – усмехнулся он и, широко зевнув, попробовал прочесть несколько страниц, силясь вспомнить, в чем там дело. Но у него ничего не получилось. Оказалось, что он уже давным-давно разучился воспринимать что-либо «тяжелее» «ментовских сериалов», рекламных роликов и кривых продаж. Чувства его атрофировались и стали плоскими как порносайт. Переживать за незнакомого психиатра, хотя и круто поменявшего имидж, было невыносимо скучно. Книжка валилась из рук, мысли витали вокруг да около, и все время хотелось спать. Симаков швырнул книгу назад в тумбочку и снова уставился на муху. Еще через полтора часа интенсивного безделья, он окончательно устал от собственной бесполезности, и у него разболелась голова. Зато сразу нашлось дело.
- Таблетку надо выпить – с воодушевлением воскликнул Симаков и вскочил с кровати.
Он спустился в холл. Клава-Изольда увлеченно обтирала мокрой тряпкой сияющие лакированным блеском листья фикуса.
«Счастливая…» - мысленно позавидовал Симаков: - «…тоже, что ли какую-нибудь скотину завести…? Хоть заняться чем будет».
Но здраво рассудив, что скучать можно и без лишних хлопот, спросил.
- У вас есть что-нибудь от головы?
Администраторша отложила тряпку и решительно взялась за молоток, Симаков попятился.
- Я имел в виду от головной боли. Разболелась, знаете ли, что-то… – незаметно отступая, уточнил он.
Клава-Изольда скептически потрясла ударным инструментом и взялась за клещи.
- А можно что-нибудь менее радикальное? - натужно засмеялся Симаков, уткнувшись спиной в стену.
Вахтерша, оценивающе глянув на постояльца, вцепилась клещами в торчащий из подоконника гвоздь.
- Вам к Израиличу нужно – натужно засопев, посоветовала она.
Гвоздь вылез, вахтерша облегченно выдохнула и, с неодобрением разглядывая ржавого врага ее душевного равновесия, уточнила: - Он у нас и медицина и аптека.
Гость не понял тонкой разницы между аптекой и медициной, но на сердце у него значительно полегчало. Он горячо поблагодарил.
- Ага – равнодушно ответила администраторша.
Отложив клещи, она вновь обратилась к фикусу, и, узрев на его стерильной поверхности, видимое одной ей грязное пятно, плюнула на лист и взялась его натирать. Симаков вежливо попрощался. Клава-Изольда напутствовала постояльца взмахом фикусной тряпки…
Как Симаков и предполагал, заблудился он быстро и основательно. Кривые дорожки «Бычьего брода» опять водили его вокруг лысины В.И. Ульянова-Ленина, но к самому вождю не подпускали. Правда, в этот раз он успел всего два раза прочесть «ул. Первая», и не успев даже толком осатанеть, наткнулся на пришвартованный к двухэтажному бараку милицейский «бобик». Обрадовавшись ему как родственнику, принесшему застарелый долг, Симаков заглянул в патрульный «рыдван», но кроме простужено хрипящей
какую-то абракадабру рации разумной жизни в нем не обнаружил. Он вернулся в машину, закурил и погрузился в терпеливое созерцание скудной бычебродской архитектуры. Бычебродский минимализм навел его на невеселую мысль. А если точнее на две – достроить ли первым делом баню на даче…? или же сначала погасить процент по кредиту…? Эта задачка с двумя неизвестными уже давно набила ему оскомину, но решить ее в сумасшедших условиях ежедневной городской суматохи он не мог, ни положительно, ни отрицательно. Денег на то и другое катастрофически не хватало. Сейчас же находясь вдалеке и неопределенности, он представил, пребывая в сонном безразличии, как ему станут названивать вежливые дяди и тети и терпеливо, но настойчиво будут умалять «не портить такую прекрасную кредитную историю». Симаков сладко зевнул и решил достроить баню. «Моя история – хочу порчу, хочу нет!» Взгляд его начал заволакивать сонный туман, недокуренная сигарета безвольно повисла на губе, Симаков медленно, но верно уходил в царство Морфея… - когда окно второго этажа разлетелось в дребезги!! Симаков вздрогнул, его сонное оцепенение как ветром сдуло - из разорванного оконного проема вылетел человек в милицейской форме и жестоко приложился к земле! Сверху на него обрушилась тощая свинья, человек натужно крякнул и смачно выразился! В красной морде выпавшего из окна человека Симаков узнал Занозу!? Рот Симакова непроизвольно открылся, от губы отклеился дотлевающий «бычок» и закатился между ног. Но он этого даже не заметил. Согласитесь, не каждый день законопослушный обыватель может воочию наблюдать в живом деле - самого начальника городской милиции!
Заноза попытался схватить свинью за ногу, свинья лягнула его в ухо. Начальник милиции грязно выругался, животное с леденящим кровь визгом пустилось наутек. Начальник бычебродской милиции встал на четвереньки и заорал:
- Стоять сука проклятая, стрелять буду!
Свинья приказу не подчинилась. Заноза хотел вскочить чтобы продолжать погоню, но в это время его оседлал его же коллега, выпорхнувший из того же окна. Начальник милиции хотя и уткнулся физиономией в грязь, но справился и с этим. Он снова хотел продолжать преследование, однако третий милиционер, выпавший оттуда же, немного его расплющил.
- Бараны, уволю – отплевываясь набившейся в рот грязью, простонал ушибленный начальник милиции.
Его подчиненные топтались в нерешительности как упомянутые выше животные.
- Быстро в машину!! - заревел, Заноза: - Не поймаете заразу, самих в свинарнике сгною!
Милиционеры метнулись к машине.
- Куда!? – прорычал Заноза: - Меня поднимите!
Напуганные начальственным гневом, подчиненные на руках донесли его до «бобика», с максимальными предосторожностями вложили дорогого босса на переднее сидение и, дико заорав, «бобик» кинулся в погоню. Загоревшийся охотничьим азартом Симаков тоже повернул ключ зажигания, двигатель нетерпеливо взревел, коварный «бычок» «ужалил» его между ног…!
Пока Симаков ловил больно кусавшийся зловредный окурок, нехорошо обзывая истеричку-свинью, придурков-милиционеров, самого виновника прожегшего штаны и при этом, как-то позабыв, что Минздрав его предупреждал - погони простыл и след.
Он снова остался один на один с лысиной и выбираться из влажных бычебродских джунглей ему пришлось самостоятельно. Не веря лукавому вождю, он медленно петлял по кривым переулкам, ориентируясь исключительно на обреченный визг, неумолимый вой сирены и невольно строил версии. Версии были самые разнообразные – от свинской эпидемии чумы, до нашествия инопланетян….
Травля несчастной свиньи его, безусловно, позабавила! Но по большому счету… так сказать … «у целом»… погоня …? конечно… дело местной милиции? но… по меньшей мере…? странно…?
В конечном счете, улепетывающая во все лопатки свинья, больной ему не показалась, да и гипотеза «космических свиней-захватчиков» представлялась малоубедительной и Симаков остановился на более правдоподобном объяснении случившегося.
- Понажрутся… охотнички… - хохотнул он, оставшись доволен собственной проницательностью: - Мент-то, мент…! Это ж как работой гореть надо…! В обнимку со свиньями в окна сигать …! - восхищенно похохатывал он, охотясь за мечущимися воплями.
Симаков прислушался к свинскому крику, и, вдруг, явственно услышал, отдаленное «…ги-и-и-те …». От неожиданности он чуть не врезался в забор, потряс головой, сказал:
- …брррр…- и вновь прислушался. Больно уж по-человечески свинья орала «помогите»…!? Симаков пощупал лоб, лоб был холодным.
- В мире животных какое-то… – недоуменно пробормотал он, сосредоточив на невозможных бычебродских переулках удвоенное внимание.
Некоторое время он хмуро жевал фильтр и «отстраненно» прислушивался к хаотично мечущимся воплям. Во всяком случае, ему хотелось думать, что отстраненно. И вдруг поймал себя на том, что думает о свинье как о человеке…? Это ему категорически не понравилось!
- Гиблое место – раздраженно пробурчал Симаков.
Приступами сентиментальности он страдал редко и то по пьянке. В глупости о переселении душ и прочую эзотерику не верил никогда. Значит… что-то не в порядки было с ним самим…? Что при сложившихся обстоятельствах было вероятней всего…. Что-то неправильное творилось в этом неправдоподобном месте…? Что-то безумное, не укладывающееся в привычные рамки.
Симаков остановился, перед очередной необъятной бычебродской лужей, лихорадочно ища рациональное объяснение необъяснимому явлению, бросил на нее печальный взгляд.
и тоскливо простонал: - Бред какой-то…!
От вопросов, на которые не было ответов, голова действительно разболелась. Но как он ни морщил лоб ничего оригинальнее «слуховых галлюцинаций» придумать не смог. Симаков потер виски, открыл окно, с отвращением вдохнул промозглого воздуха, зло плюнул окурком в близлежащую лужу и, закрыв окно, строго себе приказал:
- Нет, так не пойдет! Хватит!
Объехав подозрительно шевелящуюся мусорную кучу, он двинулся дальше в прямом и переносном смысле.
«Версия – пьяный охотник» могла бы вполне сойти за правду … Если бы не одно «Но!». Где-то глубоко внутри, как заноза в пятке, сидело что-то не очень-то верившее в сочиненное «объяснение», и подленько хихикая, мешало жить спокойно.
И тут… на помощь ему пришло одно обстоятельство.
- Дыра дырой, а все как в путном поселении! – радостно воскликнул он: - Ни одна свинья на чужой визг даже носа не высунула!
И не то что бы это обстоятельство радовало его само по себе…! Или вдруг, (смешно сказать) неожиданно высветило очередное темное пятно на солнце человеческой сути. Вовсе нет. Радость эта проистекала от того, что обстоятельство это укрепляло и поддерживало…! Поддерживало уверенность, что здесь в этом богом покинутом месте, в этой сточной канаве цивилизации живут такие же как и на его малой родине здравомыслящие люди. Люди практичные и рациональные. А, следовательно, думающие. Думающие исключительно о нужных и полезных вещах – квартирах, машинах, деньгах, шмотках, вкусной и здоровой жратве…. Все как у людей и немного лучше. Хорошо это и ли плохо Симаков не задумывался. Просто жизнь его всегда протекала именно так и именно среди таких… нормальных людей. И это был факт. А факт как всем известно сволочь упертая. По большому счету, единственное существо которым он всегда интересовался искренне и бескорыстно являлся он сам. Среди «нормальных людей» это не возбранялось. Как говорится инстинкт - вещь тупая и неподъемная. А переть против природы все равно, что мочиться против ветра. Только весь вымокнешь. И никакого удовольствия.
Правда, иногда, поощрялись «сопли» над разбитой «мыльной любовью», застрявшей в мусоропроводе собакой или свалившейся в канаву дурой-лошадью. В крайнем случае, можно было скроить скорбную мину, по поводу пропащего родственника, но не более того…. Пустить же в свою жизнь инородное тело по-настоящему… Ну, что вы…!? Глупо, смешно, неприлично… Эгоист? Да эгоист! И горжусь этим… может быть….
Альтруизм хорош на экране телевизора, в устах какого-нибудь кандидата. Когда тот с бескорыстным лицом врет о чужих проблемах и ты знаешь, что он врет, и он знает, что врет и все знают, что он врет. Но это такая игра. Порой забавная, чаше муторная, но все же игра. А в жизни… в реальной жизни, от него от альтруизма этого долбанного слишком много проблем … и моральных … и самое неприятное материальных. Эгоизм - вот истинный, бесспорный и единственный двигатель прогресса. «Кто смел тот и съел!» «Своя рубашка ближе к телу!» Народную мудрость господа хорошие еще никто не отменял. Противно? Терпимо… Иногда, правда, становится невмоготу. Но есть проверенное средство – водка. Напился и хочется пойти куда-нибудь подальше. На Тибет! Или в «Город Солнца». Чистые улицы, чистые люди - красота! Но приходит, будь оно неладно, утро, а вместе с ним похмелье. И с тоской выясняется, что Лхасу переехал китайский танк, Кампанелла давно помер, а в «Городе Солнца» мэром Юрий Михайлович Лужков или что-то в том же роде. И солнца там давно уже на всех не хватает. Так что прём за ним в Турцию или катимся подальше…
Голова от душевных раскопок разболелась еще больше. И даже стало хватать живот. В такие дебри Симаков уже давненько не забредал. Тем более на трезвую голову. Некогда, наверное, было. А может быть себя берег. А тут вдруг…! На пустом месте…! Свинья визгнула и расчувствовался…!?
- Гиблое место, гиб-ло- е! – уверенно констатировал Симаков и сосредоточился на дороге, надеясь, что «неравная зараза» все же выведет его куда нужно.
Но вскоре визг, резко взлетев, захлебнулся. Его примеру сразу последовала и сирена.
- Поймали – догадался Симаков и неожиданно для себя вынырнул на «пл. Круглая. им. Луи Пастера»…
Непостоянство впечатлений.
В научных кругах, равно как и у граждан со средним образованием бытуют два мнения. Первое утверждает, что первое впечатление самое верное, второе мнение эту теорию опровергает полностью.
Первое впечатление у Симакова сложилось самое определенное - в больничном крыле «Красного свиновода» пахло бормашиной, мазью Вишневского и старыми рентгеновскими снимками. Доктор Симакову тоже не понравился. Он напомнил ему злую волшебницу Бастинду из виденного им в девстве кукольного мультфильма «Волшебник изумрудного города». Длинный тощий, с глубоко всаженными в череп глазами и мосластыми длиннющими пальцами. Но когда Семен Израилевич, заглянув пациенту в рот, глаза и уши и спросил с надеждой в голосе не бил ли кто его в ближайшее время по голове, мнение Симакова тут же поменялось на противоположное. Он виновато ответил: - нет - доктор равнодушно одобрил: - прекрасно – и решил лечить словом.
- Вот вы говорите медицина – наставительно изрек он: - так я вам скажу, как единственный дипломированный специалист этого богом забытого места, медицина вещь полезная. С этим давно уже никто не спорит. Но она же ни черта не понимает в людях! Я вам больше скажу. Мой папа в сорок лет заработал обширный инфаркт. И вы думаете он успокоился…? Я вас умоляю! Он женился. А в сорок три попробовал еще раз. Я имею ввиду инфаркт. В шестьдесят пять он благополучно обзавелся очередным ребенком и раком поджелудочной железы. В семьдесят у него уже было пятеро внуков, два правнука и катаракта обеих глаз. Он немного не дотянул до своего восьмидесятилетия и спокойно умер от свинки. Кстати, вы желтухой не болели? Нет? Вот! А вы говорите медицина.
Семен Израилевич тщательно вымыл руки, Симаков напомнил зачем пришел.
- Не волнуйтесь молодой человек, дам я вам таблетку. Если вам от этого легче станет? – ответил Семен Израилевич, достал из кармана жевательную резинку и протянул ее Симакову.
- Вот возьмите, ментоловая, дыханье чистит, и говорят от кариеса помогает.
Симакова терпеливо возразил.
- Я у вас от головы, а не от кариеса просил.
Медицина посмотрела на него как на безнадежно больного.
- Послушайте молодой человек… Кто здесь врач вы или я!? Я? Так уж не морочьте мою голову, а идите на свежий воздух! Воздух, если конечно он действительно свежий, почти от всего помогает. Разве что хронический алкоголизм и безденежье не лечит. Кстати, с вас сто пятьдесят рублей. Бубль гумм бесплатно.
Симаков безропотно выложил требуемую сумму, но первое его впечатление вновь окрепло и вдобавок опять проснулось «голливудское чувство». Что это за место такое, где врач, не стесняясь, лечит свежим воздухом и зарабатывает стриптизом, где мэр большая свинья, причем в прямом смысле, где женщины близнецы-одиночки, люди в городе вроде есть…, но все равно чувствуешь себя как в пустыне…? А еще из всех щелей тянет духом «непростого деда»… И свиньи…! Свиньи куда не плюнь! Вопросов накопилось много, с ответами назрел острый дефицит. Но памятуя о фиаско, которое он потерпел со свиньей мэром, бить эскулапа в лоб Симаков не стал, а сделав нейтральное лицо и, столь же бесцветный голос, задал чисто медицинский вопрос.
- С ожогами после пожара много поступило?
- Не очень – вяло откликнулся Семен Израилевич: - Налогового инспектора свинья за нос тяпнула и все…
Симаков вцепился в укушенный нос инспектора как утопающий в обломок кораблекрушения.
- О!? У вас и налоговая имеется?
- А как же! – удивляясь на удивленного Симакова, ответил Семен Израилевич: - У нас таки приличный город! У нас все как у людей Загс, тюрьма и венеролог. Кстати, что у вас с эрекцией?
- Как часовой – успокоил доктора Симаков, усилием воли изгоняя мешавшее продуктивному диалогу «первое впечатление».
- А почему у вас пожарных нет? – углубился он в инфраструктуру города, в надежде как-нибудь извернуться в нужную ему сторону.
Семен Израилевич демонстративно кинул деньги в стол:
- А на кой они нам, у нас никогда ничего не горит. Нам и без них хорошо.
- Как это не горит!? – обрадовался Симаков: - Свинарник-то сгорел!
- А! Ерунда – досадливо отмахнулся доктор: - Ничего ценного не сгорело.
Симаков решил, что самое время проявить осведомленность.
- Так, по-вашему, Резерв это ничего ценного…?
Доктор кинул на пациента утомленный взгляд, Симаков хитроумно ввернул.
- Вдобавок казенный человек пострадал.
Семен Израилевич скривился как от зубной боли.
- Инспектор сам дурак, нечего было свинье в пасть рыло свое совать. А Резерв…. Кому нужен ваш резерв? Визгу и вони много, а толку…
И доктор так посмотрел на Симакова, что тот почувствовал себя умственно неполноценным,
- Что ж вы тогда всем городом как ненормальные среди ночи за свиньями гонялись…? -ядовито спросил он: - А мент ваш главный… как его..? Заноза кажется...? Только что из окна в обнимку со свиньей выпал …!! Застрелить между прочим грозился! Чем она ему не угодила…!? А мэр ваш…!? Я, конечно, понимаю… экология… возраст… специфика работы… и прочие побочные факторы.… Но, такое …!!! Это ж ни в одни ж ворота не вставишь…!?
Но Семен Израилевич недаром по субботам водку не пил. Ласково прищурившись на пациента, он прошипел.
- Заноза за душой имеет всего две вещи, лошадиный интеллект и собачью работу. И послушайте сюда молодой человек. Я вам как врач советую… хитрые вопросы идите задавать в другое место…. А если совсем невмоготу, сходите развейтесь…. Хотя бы на бега…. Сегодня кстати заезд. Вы здесь человек новый и ни черта таки не понимаете, так что не делайте умное лицо, оно вам не идет.
Симаков и сам прекрасно понимал, что по большому счету доктор был прав. Тем более, что и его главный жизненный принцип гласил тоже самое – «не суй нос в чужую кастрюлю, супчик может оказаться прокисшим». И, как правило, Симаков его свято соблюдал. Но тон…! Тон у доктора был вредный и симаковское «эго» оскорбилось до самых ботинок. «Первое впечатление» затвердело до состояния железобетона, он заносчиво выпалил.
- Вот только за лицо трогать не надо!
- Тогда сами уходите – насмешливо предложил Семен Израилевич.
Но Симаков уперся как баран.
- Минуточку! Я как гражданин желаю знать, что за хрень здесь творится!? И без внятного ответа с места не тронусь!
Семен Израилевич изумленно уставился на настырного гостя.
- Это как не тронетесь!?
- А вот так! – встал в красивую позу Симаков: - Без внятного ответа!
Доктор, недолго думая, показал пациенту темный от йода кукиш и ядовито спросил.
- Достаточно внятно?
- Что!!?? – взревел Симаков.
- То! - пискнул тщедушный доктор, треснул пациента в лоб стетоскопом и с неожиданной для его почтенного возраста прытью скрылся в процедурной.
Симаков с горяча попытался вышибить спрятавшую коварного лекаря дверь плечом, но только сделал себе больно.
- Открой клизма дырявая, убью! – предложил он доктору, задыхаясь от злости.
Семен Израилевич в долгу не остался и запищал из укрытия.
- Убирайся мерзавец! Пошел вон бандит! Уматывай зараза! Сейчас поддонок милицию вызову!
Симаков осатанел. Он схватился за дверную ручку двумя руками, уперся ногой в косяк и натужно закричав: - Открой язва двенадцатиперстная! - попытался вырвать дверь с корнем. Дверь его усилиям воспротивилась. Зато не выдержала ручка. Ручка оторвалась Симаков, сметая медицинское оборудование, врезался спиной в кушетку. Не почувствовав боли он вскочил на ноги и, сжигаемый чувством мести, попробовал доктора уговорить.
- Открой протез недоделанный. По-хорошему открой. Если сам откроешь только морду набью. Но если дверь сломаю… Покалечу сволочь! – взвизгнул он еще раз обрушил всю силу переполнявшего его праведного гнева на разделявшую их преграду.
Семен Израилевич, не вполне уверенный, что дверь сможет сдержать озверевшего пациента, затаился и высокомерно не отвечал.
Наконец, убедившись, что выковырять доктора из его убежища удастся разве взорвав здание целиком, Симаков пнул ни в чем не повинную дверь, так, что задребезжали стекла, и пообещав, что они еще встретятся, ушел не отмщенный.
Семен Израилевич выждав безопасное время, высунул из-за двери голову, трусливо огляделся и, убедившись, что ему ничего не угрожает поспешно подбежал к форточке. Высунувшись в нее чуть не по поясь он многообещающе крикнул.
- Паразит! Ты у меня еще попляшешь! Пусть мне до конца дней кошерного нее нюхать, но ты у меня попляшешь! Симаков показал доктору кулак, врач во врага плюнул…
Вендетта по-бычебродски.
Семен Израилевич человек, в принципе, добрый, но мстительный следующие три дня жил мечтой о вендетте. Он перебрал миллион способов мести, перелистал кое-какую литературку но, ни один из вариантов его не удовлетворил. То ему казалось чересчур мягко, то улики указывали прямо на него, а то и вовсе план мести получался столь изощренным, что был невыполним по техническим причинам. Сомнения измучили доктора хуже запора. Единственно в чем он ни секунды не сомневался это в том, что – возмездие неотвратимо! И следующий его шаг получился нетривиальным и даже в какой-то мере мужественным. Навязчивая идея вендетты занесла Семена Израилевича к специалисту. Он, человек известный в городе своими трезвыми и даже где-то научными взглядами, постучался в нескромно дорогую дверь, на которой висела скромная, но всеобъемлющая табличка.
«Бесс Медуза Горгоновна – колдунья в седьмом колене, магистр белой и черной магии, хилер шестого разряда, практикующий адепт Вуду. Астрологические прогнозы, спиритические сеансы, сглаз, порча, приворот, промышленный шпионаж и пр.»
Из всего перечисленного Семен Израилевич верил только в «…промышленный шпионаж и пр.», но все равно, хотя и криво усмехнувшись, вошел в дорогую дверь.
За дверью висел средневековый сумрак и запах того же свойства. Рабочее место колдуньи было завалено всякой оккультной хреновиной. Центр массивного стола украшал человеческий череп, на стенах висели разных мастей амулеты, инвентарь для камлания, страшные морды не наших божков. Пучки сушеной флоры источали аллергены. Набитая сеном рептилия придавали интерьеру дополнительную сокральность. По углам паноптикума курился вонючий фимиам. Сама колдунья тоже курила, задрав ноги на стол. На коленях у нее развалилась длинная как водопроводный шланг гремучая змея и разве что не мурлыкала.
Семен Израилевич отчаянно чихнул и подумал «Широко поставлено! Один гад чего стоит! Интересно сколько заломит?»
А подумав, решил - больше пятисот рублей не давать! Чего бы это ему не стоило.
- С чем пожаловали дорогой эскулап? – загробным голосом спросила гадалка, лениво почесывая кроваво-красным ногтем домашнего гада.
Семен Израилевич чихнул еще раз, резво разогнал лезший в нос фимиам и опасливо покосился на жуткое пресмыкающиеся.
- Зверюшка не укусит? – ласково спросил он.
Ведьма усмехнулась.
- Как вести себя будете.
Семен Израилевич поклялся себе, что будет вести себя хорошо и, сладко улыбнувшись, поздоровался.
- Так что вам надо? – повторила вопрос практикующий адепт Вуду.
- Человечка того… - ответил Семен Израилевич и замялся, пытаясь сформулировать заказ таким образом, чтобы с одной стороны было понятно, что человечек этот не нравится доктору до-смерти, но с другой, чтобы в случае чего можно было бы от всего отпереться.
Магистр черной и белой магии выжидательно улыбалась, но помогать доктору в его затруднениях не собиралась. Наконец, Семен Израилевич нашел приемлемую формулировку: - Строго наказать!
- Ментально, астрально, физически? – поинтересовалась хилер шестого разряда.
- Реально! – взвизгнул Семен Израилевич: - В свинарник мерзавца!
- Кого? – не снимая ног со стола, флегматично спросила Медуза.
Семен Израилевич подмигнул ей как профессионалу, понимающему с полуслова.
- Того…
Профессионал его намеки понимать не собиралась, доктору пришлось уточнить.
- Приезжего.
Медуза поскребла змея по шкуре и задумчиво произнесла.
- Пятнадцать тысяч.
Сумма показалась Семену Израилевичу несуразной, он натужно крякнул.
- Ну, вы Медузочка вообще…! Я ж вам не премьер министра заказываю, а так… тьфу….
- Тьфу тоже денег стоит - невозмутимо ответила госпожа Бесс.
Доктор болезненно пискнул.
- Но не таких же…?!
- А каких? – равнодушно спросила колдунья.
Семен Израилевич озвучил запланированную сумму. Ведьма брезгливо скривилась. Главврач все понимающе осклабился и быстро исправился.
- Ну, шестьсот.
Медуза сбросила змею на пол, сняла ноги со стола и решительно вонзила окурок оккультному черепу в глаз.
- За шестьсот вам тараканов не выведут.
Змея капризно зашипела, доктор немного похолодел, но заявил как можно убедительнее.
- Выведут. Мне выведут.
Медуза откровенно зевнула и, сладко потянувшись, пропела.
- Вот идите и выводите. А мне вы до-смерти надоели, жмот.
Змея поползла по ее ноге на теплое, ведьма опять согнала ее на пол и отчитала.
- Отстань Катя! Не видишь, я с дядей разговариваю! Иди займись чем-нибудь полезным!
Змея разочарованно шлепнулась под стол, Семен Израилевич обессилено всплеснул руками.
- Нет, Медузочка так дела не делаются! Вы регулярно выходите в астрал и прекрасно знаете, что ни там, ни здесь таких безбожных цен нет! К тому же клиентом надо дорожить! Это же первый закон бизнеса! Вы разве не знали?
Медуза криво усмехнулась, вынула из черепа недокуренный «бычок», смачно затянулась и издевательски опорожнила свои легкие доктору в лицо.
- Доктор! Не пудрите мне чакры. Первый закон бизнеса облапошь ближнего, а не то чем вы хотите меня накормить.
Семен Израилевич не сдавался.
- Имейте совесть! Это, в конце концов, не этично ломить такую цену за бесплатный дар свыше.
Медуза поперхнулась дымом, а ее домашнее животное выползло из-под стола и уставилось на доктора немигающим взглядом.
- Кто бы гавкал про этику!!?? – возмущенно прокашлялась колдунья: - Вы доктор, если мне не изменяет память, кажется клятву давали…? Как его… Гиппократу? Что вы там ему наобещали…? Не навреди…? А сами человечка…? Эх, доктор, доктор…? Да вдобавок стриптиз держите.
Змея укоризненно застрекотала хвостом, температура врача резко понизилась, он пошел на неслыханное.
- Тысяча рублей и пять бесплатных комплексных обедов в моем заведении!
Медуза весело рыготнула.
- Пятый стол в больничной столовке?
Семен Израилевич обиделся.
- Ну, что вы Медузочка в самом деле…? Я с вами серьезно, а вы….
Медуза категорично вмяла окурок в лоб черепа и бесповоротно засунула его голове в нос.
- Я тоже серьезно! Сказано пятнадцать косых, значит пятнадцать косых! А если не нравится, обращайтесь к Куму. Он вам и с человечком разберется и вывихнутую этику быстренько на место вправит.
Уяснив, наконец, что упрямая ведьма будет стоять на пятнадцати тысячах как скала, Семен Израилевич душераздирающе вздохнул и полез во внутренний карман.
Сумма была огромная, деньги в основном сотенные, считал Семен Израилевич изнурительно долго.
- Увы, но месть дело святое, хотя и не дешевое. А на святом деле экономить грех – не переставая, бормотал доктор, без конца слюнявя палец и внимательно следя, чтобы с ним действительно не случился грех, и не прилипла бумажка к бумажке.
- Я человек добры…Тьфу! О вы даже не представляете какой я добрый… Тьфу!! Но он же сволочь! О-о-о! Вы представить себе не можете Медузочка какая он сволочь…Тьфу! Он так меня оскорбил! Вам во сне Медузочка не приснится, как он меня оскорбил! А я человек добрый – стонал Семен Израилевич, тщательно отбирая банкноты постарее и потертее.
- Достоинство их не облезет, а мне старику приятно – объяснял он между делом.
- Вы кого боитесь надуть меня или себя? - саркастически хмыкнула ведьма, уже подуставшая от докторской исповеди: - Если меня, так не бойтесь. Я несколько сотен как-нибудь переживу.
- Умные люди говорят - денежки счет любят! – наставительно изрек Семен Израилевич и решительно плюнул на большой палец.
- Ну да – ехидно согласилась ведьма: - Для бешенной собаки сто верст не крюк, а для умного человека и сто рублей деньги.
- Вы меня сбиваете! – угрожающе воскликнул доктор: - А если я собьюсь, придется начинать все сначала. Вам оно надо!?
Испугавшись как бы Семен Израилевич действительно не сбился и не наладился еще раз устроить ей этот бумажный кошмар сдобренный старческим словесным поносом, Медуза раздраженно засопев, закурила и, закинув ноги на стол, принялась с каменным лицом чесать гаду шкуру. Но это не помогло.
- Тьфу! – Семен Израилевич, смачно плюнув на палец, начал считать заново.
- Для верности – как он выразился.
Наконец, деньги кончились. С непередаваемой мукой на лице эскулап протянул их ведьме и не удержался: - Но…
- Никаких но!!! – страшно закричала ведьма: - Куси его Катька!
Змея встала на дыбы, Семен Израилевич понял, что ему пора отклонятся и, под сатанинский хохот ведьмы, рванулся к выходу со всех своих ревматических ног.
Когда за скаредным посетителем захлопнулась входная дверь, Медуза пожаловалась змее.
- Скучно Катенька. Смертельно скучно.
Гад, участливо застрекотав хвостом, полез на колени….
То, что доктор прописал.
Симаков мрачно разглядывал в зеркале синенькое с малиновым разводом пятно и размышлял - А на фига ему все это было надо!?
Поход к врачу окончился полным фиаско – ни таблетки, ни внятного ответа он не получил. Но это с одной стороны. С другой же - «фонарь» подаренный доктором «высветил» вполне резонный вопрос - Какое собственно его собачье дело до их свинства?!
- Что! Понесло засранца?! Тайной быченбродского двора поманило?! - прикрикнул он на свое отражение
Отражение виновато потупило взгляд.
Симаков еще раз осмотрел поставленный доктором диагноз критическим взглядом и усмехнулся - А может правильно прописал?
Отражение в зеркале тоже криво усмехнулось – правильно, правильно.
Тронув отпечаток стетоскопа он болезненно зашипел «у-у-у гад!» и поставил на этом деле пластырный крест.
Проведя контрольный осмотр… крестом Симаков, остался недоволен! Надгробье чрезмерному любопытству получилось неубедительным и визит к врачу скрывало не полностью. Голубенький ареал лез из под креста, малиновая окантовка возбуждала нездоровый интерес. Симаков бросил сверху еще парочку ефрейторских шпал, превратив тем самым крест в некое подобие тюремной решетки, и почувствовал себя вполне удовлетворенным.
- Шедевр! – убежденно заявил он отражению и художественно подрезал портящую композицию бахрому.
- Ничего, завтра послезавтра меня все равно уже здесь не будет - поведал он зеркалу и уже с другим настроением воскликнул: - А сейчас плюнуть на все и сходить развеется!
Скроив невинную рожу, он хитро подмигнул повеселевшему отражению.
- Глядишь… еще и бабулек на их свинском развлечении срубить получится…
Симаков спустился в предбанник, Клава-Изольда как всегда холила своего двухметрового питомца в позе известной в народе как «рак». Оценив, чисто автоматически, вахтерский зад на тройку с плюсом, постоялец поздоровался.
- А что у вас с головой? - спросила вахтерша, даже не обернувшись.
- Можно подумать, что у вас глаза на… - Симаков усмехнулся: - … на затылке.
Клава-Изольда с легким стоном приняла более пристойную позу и, держась за поясницу, ответила - Нету у меня там ничего. Так что у вас с головой?
- Легкое помутнение – ответил Симаков, не вдаваясь в детали.
- Ясно – сказала вахтерша, с таким видом как будто ей действительно было все ясно.
- Как попасть на ипподром? – спросил Симаков.
В ответ вахтерша страдальчески закатила глаза.
- И вы туда же!?
- Простите, не понял!? – удивился Симаков.
- Все беды у нас от него проклятого! – пояснила Клава-Изольда: - Сколько народу через него попортилось… пропасть!
Симаков высокомерно улыбнулся.
- Я не попорчусь. Мне только одним глазком…. Так сказать в качестве экскурсии по местным достопримечательностям.
- Вот-вот… - сокрушенно вздохнула администраторша: - И мужа я так своего потеряла. Тоже вот также пошел одним глазком глянуть… Чтоб он окривел на этот глаз скотина! Любопытный был вроде вас. Гаденыш! Народу, видите ли, после трудового дня культурно отдыхать надо! Сволочь культурная! Так у меня после его культурных погляделок стиральная, машина, квартира и фикус пропали…!
Клава-Изольда прерывисто всхлипнула: - Спасибо мэру… здесь мое золотце приютил – и женщина горестно чмокнула осколок прежней, еще семейной, жизни.
Но Симаков в фикусах ничего не понимал и на своем настоял.
- Ну, как хотите, я вас предупредила – сухо сказала женщина и дала справку.
Располагался ипподром на территории комбикормового завода, в ангаре №5. Раньше когда завод был секретно-чехольный, а понедельник день тяжелый, во вторник заседал профком, и среда была рыбной. Четверг почему-то отвели под поросячьи бега, так что в пятницу, что естественно, никто с похмелья работать не мог и потому четверг плавно перетекал в выходные. Почему четверг назначили концом рабочей недели…? Никто толком объяснить не мог. Но после конверсии, когда все рухнуло к чертовой матери эту традицию рушить не стали. Решив, что хоть что-то должно оставаться незыблемым в этом зыбком мире. Так что жизнь в ангаре №5 по-прежнему по четвергам била ключом по упрощенной формуле «свинья – деньги – свинья».
Плотно поужинав, Симаков приехал к третьему забегу с твердым намерением развеяться рублей на пятьсот – максимум! И это с учетом пива. Но едва он перешагнул порог ангара №5, как сразу понял – «бычебродский ипподром» звучит гордо! Даже слишком! Букмекеры, ставки, визжавшие недорезанные скакуны, публика, орущая и воющая по результату азартно или матерно, расположили его к себе настолько, что ко второму заезду он уже перепутал с какой стороны у него максимум, с какой минимум, а к пятому продулся «в пух». «Рысаки», на которых он ставил, как сговорились! Они, то вообще не хотели скакать, то неслись сломя голову, но в обратную сторону. Тренеры загоняли их пинками назад на трассу, но Симакову это не помогало. Он был расстроен донельзя! И когда все, что удалось сэкономить на бензине и водке, было засунуто последней свинье под хвост, Симаков подсчитал убытки и грязно выругался, обвинив во всем доктора.
- Насоветовал лишай стригущий … развеялся! Чтоб этому аппендициту гнойному самому так развеяться!
Но надежды отыграться не потерял…!
Лихорадочно роясь по карманам в поисках незамеченной вовремя купюры, он обнаружил дедовский презент. Пятак обрадовал его не сильно но, пылая азартом, он нагло сунулся к букмекеру.
- Ставочку на полосатенькую…!
Букмекер глянул на него как на сумасшедшего, Симаков умоляюще заныл.
- Вещь антикварная, любой коллекционер с руками оторвет…
- Я не могу – тихо сказал букмекер.
Симаков чуть не расплакался.
- Почему!? Любой коллекционер…, а я только один билетик прошу…!!
Определив профессиональным взглядом крайнюю степень отравления азартом, букмекер трусливо стрельнул глазами по сторонам и зашипел еще тише.
- Нам такие вещи нельзя, строго наказуемо… Но если вам действительно надо…??
- О-о-о…!!! – все исчерпывающе застонал Симаков.
- Тогда ладно – еле слышно выдохнул букмекер, и зачем-то втянул голову в плечи: - Вон стоит тип… да, да… морда как у хорька… Он может быть возьмет. Но я бы просил меня не уп….
Но Симаков уже его не слышал. Даже не поблагодарив доброго букмекера, он кинулся к хорькомордому.
- Вещ дорогая антикварная любой коллекционер за бешенные деньги с руками сто рублей…? - сгорая от нетерпения выпалил он скороговоркой.
Хорькомордый увидев, что ему предлагают, бросил на Симакова удивленный взгляд.
- Пятьдесят…? – взмолился игрок.
Не издав ни звука, хорькомордый сунул ему пятьсот и как сквозь землю провалился. У Симакова на секундочку возникло чувство, что он крупно лоханулся…??! Но работать над ошибками было уже некогда, свиньи ждать его не собирались. Симаков поставил на полосатенькую и… Ура!!!! Выиграл. С сильным сердцебиеньем поставил на черную с обгрызенным ухом и … О чудо! Снова в десятку! Немного расслабившись, поставил на волосатую с плешью… опять удача. Уже совсем безстрашно застолбил «Голую резвушку» и …. как и положено выиграл. Следующие несколько часов Симаков небрежно без разбору, швырял деньги на первую попавшуюся свинью, и хрюшка неизменно приносила ему удачу. Правда, один раз, где-то среди ночи его вдруг посетило чувство потери чего-то очень важного…??? Но Симаков быстро с ним расправился, кинув крупную сумму на самого тощего и заморенного скакуна, свинью с недвусмысленной кличкой «Лузер». И пока безмятежно потягивал пиво, «Лузер» приволок ему изрядный куш - один к ста!
В гостиницу Симаков вернулся под утро, развеянный до неприличия. Распухший от денег и пива он взобрался на крыльцо на ослабевших ногах, амплитудно покачнулся, потерял равновесие, попытался ухватиться за дверную ручку, но промахнулся и сполз по стене, после чего захотел немедленно подняться, но не смог и задумался прямо на грязном полу.
Как-то так получалось, что всю жизнь ему не хватало одной мелочи – гармонии! Если у него были деньги. Суммы, которой хватило бы не только заплатить кредиты, не умереть с голоду, ходить в не штопаных носках, но и совершать маленькие приятные глупости.
Без которых, и с этим не посмеет поспорить никто, жизнь теряет всякий смысл. То на них, на глупости не было времени. Если же у него было время, то соответственно в кармане его дохли мыши, глупости опять оставались не совершенными, соответственно «смысл жизни» оставался не найденным, а без «смысла жизни» полное счастье…увы! было невозможно. Постепенно это состояние качелей привело его к стойкому убеждению, что счастье полным не бывает. Каждый день, можно сказать даже каждый час своей скучной жизни он надеялся … и даже не надеялся, а знал, что вот-вот … вот буквально на днях или раньше… эти факторы соединятся и - наступит гармония…! А с ней как побочный эффект на него снизойдет полное и безоговорочное счастье. И мечталось ему об этом счастье сладко…. Ну, может не все время и не совсем так…, но единственно, что он знал точно – с деньгами и свободным временем мечтается проще. И вот свершилось! Денег у него …
Симаков сунул руку в карман, достал увесистую пачку и вызывающе на нее уставился налитыми пивом глазами …. Денег у него теперь было завались…. Свободного времени, по-видимому, в ближайшей перспективе тоже…. А вот счастья … почему-то не прибавилось. Вдруг оказалось, что он только думал, что мечтал…, а на самом деле ему оказывается хотелось совершенно другого…. Чего именно…?? Хрен его знает! Но, то что он держал сейчас в руках было обманом…. Обман, пустышка, разочарование…. Такое же ощущение у него возникло однажды давно в детстве в канун Нового года. Праздничная суета, нарядная елка, ожидание чего-то волшебного и веселого…. А в результате – пробка от шампанского разбивает люстру, что приводит взрослых в дикий восторг, в его лимонаде плавает конфетти, взрослые быстренько «надираются», ставят его на стул, сгорая от стыда, он мычит «В лесу родилась елочка» и его отправляют спать. Потом лежа один в темноте слушая, как из соседней комнаты доносится музыка, смех и женские взвизгивания маленький Юрчик недоумевал… а где же обещанное волшебство…?? Хотя бы самое малюсенькое чудо…? Обидно и не интересно.
Впоследствии чувство обмана притупилось, а со временем и вовсе пропало. Все стало нормой. Разве только иногда… хотя …? может это был только похмельный синдром…?
Симаков грустно вздохнул, понюхал пачку, откусил кончик купюры и задумчиво пожевал, после чего зло сплюнул не испытав ни вкуса, ни удовлетворения, погрозил кому-то пачкой денег и презрительно спросил:
- К чему все это!?
И не дождаясь ответа, сунул деньги назад в карман, кряхтя, подтянулся на дверной ручки и, ввалившись внутрь, сразу понял – к чему! Скучающая на «боевом посту» вахтерша навеяла мысль о любви. В душе Симакова засвистели соловьи, он кинул в изумленную Клаву-Изольду пятьсот рублей, крикнул: - Сдачи не надо! – и полез целоваться.
Но за пятьсот рублей женщина целоваться не захотела. Хотя деньги взяла. Умастив деньги в лифчик, неблагодарный администратор оттолкнула искателя недорогой любви, весело крикнув: - Кыш проклятый!
Жестоко отвергнутый Симаков упал под фикус, устало промычал: - Нннхрсим – и тут же уснул.
Кабаки и бабы.
То, что мужчина, временно оторванный от семьи, молодеет прямо на глазах, может вызвать сомнения только у кактуса. Особенно это становится заметно, если самец… простите, мужчина обладает некоторой суммой. И чем круглее сумма, тем глубже метаморфоза.
После бессонной, но отнюдь не бездарной ночи Симаков смог позволить себе сбросить лет десять – двенадцать и почувствовать себя студентом-выпускником.
Ах! Прекраснейшее из состояний…. Все препоны: коллоквиумы, экзамены, зануды «преподы» и прочая нервотрепка уже позади. Впереди маячит только заманчивое светлое будущее…. А потому в голове царит «глухой вакуум», в котором плавают отрывочные сведения и ошметки лекций, настроение бодрое, сексуальная возбудимость повышенная. Душа Симакова настойчиво требовала разврата. Но, увы «Бычий брод» был местом скучным. Женщин там было мало. Зато было много запойных алкоголиков, без конца стремящихся одолжиться какой-нибудь незначительной суммой. Что тоже раздражало.
В первый же вечер после выигрыша, ужиная в «Босфоре» и наблюдая за скучающей на стриптз-шесте аппетитной белокурой бестией, Симаков незаметно приговорил пузырь и обнаружил на том же шесте только чуточку выше табличку –
«Культурно-массовых работников руками не трогать. Администрация».
У него разгорелось любопытство. Подманив «бестию» сотней он, призывно улыбаясь, поинтересовался
- А почему не трогать, убьет?
Стриптизерша ответом его не удостоила. Симаков сунул ей в лифчик купюру и попытался поймать за грудь. Девушка, ловко увернувшись, залезла от него на шест и показала язык. Симаков в ответ показал ей пятьсот рублей. Стриптизерша сразу слезла с шеста и сняла лифчик, выставив на обозрение очень приличных размеров талант. Симаков, затрепетав сунул деньги в остававшиеся пока на месте трусы и страстно прошептал:
- А может все-таки можно если осторожно?
Исполнительница аморальных танцев все своим видом не сказала, нет. А совсем наоборот, толи от радости, что ее талант не пропал сегодня впустую, толи чтобы подзадорить мецената обвила шест грудью, громоподобно застонала и строя эротические гримасы, присела раз семь или восемь. Да так глубоко и натурально, что ценителю «истинного искусства» захотелось дать ей сразу пять тысяч. Щечки бычебродской плясуньи алчно зарделись, она молниеносно выпрыгнула из оставшегося белья и, заворожено глядя на «монету» начала подползать к ней все ближе и ближе, елозя крепким молодым телом по мутному пластику пола, издавая выразительные стоны и недвусмысленно шевеля языком. Нервы Симакова натянулись как канаты!
Тем временем пышногрудая девица подползла в плотную и укусила Симакова за ухо, отчего того сразу обуяло любовное безумие и нестерпимо захотелось овладеть культурно-массовым работником прямо тут же. Но стриптизерша, выхватив деньги крепкими зубами, проворно отползла на безопасное расстояние и, подхватив сброшенную амуницию, издевательски помахала пятитысячной купюрой и, залепив поклоннику воздушный поцелуй, скрылась за дверью грим уборной. Симаков был раздавлен.
- И это все…!!! – взвыл он, не веря своим глазам.
Заряженный на любовь он кинулся за стриптизершей, но больно ударился о человека с мышцами.
Человек этот, предусмотрительно задвинутый в угол до поры до времени, дабы не портить своей угрюмой физиономией аппетит выпивающим и закусывающим, являл свои мышцы на подмостки только в самые острые моменты. А именно, когда публика уже не могла собственными силами совладать с охватившим ее возбуждением.
- У нас прилисьное заведение – бессовестно прошепелявил он.
Симаков в сказанном усомнился.
- Приличное!? – брызнул он возмущенной слюной: - Эта сука меня кинула!
Но человек с мышцами плюнув на мужскую солидарность проявил верность долгу.
- Баба с возу, гуляй Вася – заявил он и не сильно, но вполне достаточно для умного человека, подтолкнул Симакова к краю сцены.
Симаков намека не понял. С криком: - Отдай или отдайся животное! – он попытался прорваться в гримерку. Коварная стриптизерша в долгу не осталась.
- Сам животное! Дурак, идиот, скотина! – заверещала она из-за двери, а человек с мышцами поймал взбесившегося клиента за шиворот.
В гостиницу Симаков вернулся вдрызг пьяный, без пуговиц, зад его украшал отпечаток сорок восьмого размера. Однако любовное томление, хотя и сильно ослабленное, все еще его донимало. Он с порога признался вахтерше, что испытывает к ней хроническое чувство и предложил пятьсот рублей. Клава-Изольда как и прежде деньгами не побрезгала, но от ответного чувства снова воздержалась.
Приложив некоторые усилия, чтобы произносить слова не запинаясь, Симаков спросил:
- От меня, что дустом воняет?
Вахтерша на расстоянии продегустировала постояльца и не совсем уверенно ответила.
- Кажется … нет…?
- Слышу, что пахнет…? – честно призналась она: - А чем не вижу…?
- Может все-таки дустом? – настаивал, Симаков: - Вы мне точно скажите. Для меня это очень важно.
Пошатываясь, он, подставил подмышку. Нос вахтерши пришел в движение, ноздри ее мощно втянули запах постояльца и столь же мощно извергли его назад.
- Не! – уверенно отрезала Клава-Изольда: - Дустом я знаю!
- Так что ж вы все от меня как тараканы шарахаетесь? – куражась спросил Симаков.
Вахтерша, поняв, что над ней потешаются, презрительно хмыкнула. Симаков не унимался. Сколько же все-таки стоит ее взаимность, поинтересовался он. Та ответила, что она девушка порядочная и назвала сумму, которой хроническое чувство Симакова не потянуло. Тогда он спросил, на всякий случай, не продаст ли она свою порядочность за более скромную сумму. На что вахтерша с достоинством рассмеялась ему в лицо, и Симаков с горечью констатировал: - Не мой день, не мой.
Так жестоко, а тем более, дважды за один день, он в женщинах давно не разочаровывался.
Собрав всю оставшуюся волю в кулак, он пожелал вахтерше:
- Ну и целуйся со своим фикусом.
И побрел спать одинокий и не трезвый, обиженно бормоча:
- Все равно хуже вас бычебродских баб только птичий грипп и атипичная пневмония...
Весь следующий день Симаков проспал, не помышляя о любви. У него болело все! Буквально! От пива с водкой по швам трещала голова, нерастраченная любовь ныла в паху, печень возмущалась до тошноты, душа скулила по выброшенным на ветер деньгам, подбитый копчик страдал сам по себе. Когда же под вечер он, наконец-то, поднялся с постели, ему опять было не до любви. Симаков мучительно вспоминал, что вчера вытворял, подсчитывал убытки, страдал от стыда, дурноты и беспрестанно клялся:
- Все! Последний раз! Больше ни-ни! Сдохнуть мне прямо на месте, если еще хоть каплю!
Он даже хотел съездить взглянуть на дорогу, но не смог найти штаны и никуда не поехал. Однако к часам десяти он обнаружил штаны на себе и решил, что «конец света» от бутылочки пива не настанет, а вот легче ему станет наверняка. Он спустился в буфет и одним затяжным глотком залил сжигавший его пожар. После второй бутылки он забыл о клятве, после третьей любовный недуг дал рецидив. Воскресший Симаков поспешил в «Босфор».
За время его отсутствия там ничего не изменилось. На шесте вяло шевелило ягодицами все тоже самое, мышцы тоже никуда не делись.
- Водочки и закусит – небрежно кинул официантке клятвопреступник.
«Тяпнув», Симаков начал так откровенно соображать, как бы похитрее овладеть ягодицами на шесте, при этом не раздражая мышц в углу, что это стало заметно невооруженным глазом.
- Зря вы это все… - шепнула ему официантка, в надежде на крупные чаевые.
- Что все!? – вызывающе спросил Симаков.
- Ну, вот это… - неопределенно ответила официантка, поменяла пепельницу и покосилась на вышибалу: - Муж это ее… зря вы это…
- Ах во-о-он значит какой у нас омлет с помидорами! – воскликнул предупрежденный, а следовательно «вооруженный» Симаков и решительно «проглотил рюмку».
- Раз так! Сегодня прикалываться буду я! – скорчив мстительную рожу предупредил он официантку.
- Правильно! Вот это правильно! – охотно одобрила работница общепита: - Только убедительная просьба. Без мордобоя. А то вчера нам за вами убирать долго пришлось.
- Окей мышка! – пообещал Симаков: - Морда этого бугая интересует меня в последнюю очередь. Меня интересует сейчас другое…
Обласкав взглядом ягодицы на шесте, Симаков решительно поднялся из-за стола.
- Но бугая может заинтересовать ваша – выразила озабоченность официантка.
- Ну, это мы еще посмотрим! - храбро заявил Симаков, бросая на стол солидные чаевые.
Подойдя к сцене небрежной походкой, он для затравки разогнал воздух пятисоткой. Лениво шевелящееся тело, учуяв запах водяных знаков, вздрогнуло и пришло в движение. Шест задрожал от нетерпения. Скучная физиономия встала в рабочее положение. Дежавю.
Все повторялось. Извиваясь и постанывая как больной эпилепсией, культурно-массовый работник потянулся к деньгам и довольно долго показывал язык, потряхивал обнаженной грудью и вообще лез вон из кожи. Но сегодня ценитель эротического танца не спешил
совать деньги в ее бездонные трусы. Наконец, не выдержав равнодушия, стриптизерша оголилась полностью и поползла. С недвусмысленной целью укусить мецената и сподвигнуть тем самым на пожертвования. И укусила!
- Не капризничай змеюшка, дай на мороженное? – горячо выдохнула танцовщица, ткнув Симакова носом прямо между своих бесспорных талантов.
Симаков, усилием воли подавив дорогостоящий инстинкт, чихнул и остался холоден как морозильная камера. Сегодня от стриптизерши пахло вчерашней косметикой, ухой с укропом и трудовым потом. Брезгливо дернув носом, Симаков осведомился:
- А не слипнется, если столько мороженного сожрешь? Нечего было вчера выкобениваться! – и денег не дал.
Плясунья назвала его скотиной, «поклонник» хлопнул попрошайку-искусительницу по голому заду, стриптизерша возмущенно взвизгнула, стоящий на стреме муж вышел из тени. Его накачанный торс угрожающе завибрировал, палец ткнул в инструкцию
«Руками культурно-массовых работников не трогать. Администрация»
В ответ, Симаков обидно заржал, мстительно исполнив номер с ягодицами на бис. Рельефные груди мужа заходили ходуном, дельтовидные мышцы встали колом и уперлись в уши, мускулы носа затрепетали крыльями рассерженной летучей мыши, надбровные дуги упали на веки, предвещая недоброе. В общем и целом физиономия его положительных эмоций не излучала.
- Допрыгался! – кровожадно захихикала стриптизерша: - Он у меня у-у-у какой ревнивый!
Но Симаков не испугался. Он предложил, как деловой человек деловому человеку, пять тысяч рублей и попросил: - Сядь, отдохни.
Вид красненькой на бычебродского Отелу произвел волшебное действие. Нос ревнивого мужа размяк, рельеф груди разгладился до стандартов олимпийского катка, дельта улеглась на место, взгляд сделался солнечным. Улыбнувшись супруге, он спросил ласковым голосом:
- Ну, что чертова кукла будем девочку из себя корчить или деньги зарабатывать?
- Деньги зарабатывать? – покорно согласилась та.
- Тогда чего стоим, кого ждем?! – уже не ласково прорычал муж: - Иди, зарабатывай!
И он сильно, но напутственно залепил ей по тому месту, за которое по распоряжению администрации культурно-массовых работников трогать вроде бы и не стоило.
Симаков ожидал чего угодно…! Драки, скандала, вымогательства, а может… если очень не повезет даже бытового убийства на почве ревности…! Но такого он точно не ожидал…!? Он стоял несколько ошарашенный, пока культурно-массовый работник сама не обратилась к нему с надеждой.
- А может обойдемся…?
Симаков решительно мотнул головой.
- Не обойдемся, дело принципиальное!
Культурно-массовый работник, презрительно прищурившись, кивнула на дверь гримерки
- Пойдем уже… кобель принципиальный.
Из гримуборной Симаков вышел минут через десять и с брезгливым чувством пожал руку мужу.
- Хорошая у тебя супруга, береги ее.
Угрюмую физиономию мужа украсила скромная улыбка, он попросил, не стеснятся и заходить еще. В любое время. В том смысле, что хорошему человеку они всегда рады. Симаков, дал еще денег, и обещал не стесняться, при случае забежать …
Немного о выборах.
В последующие дни жизнь новоиспеченного миллионера проплывала безмятежно. Обтяпав «принципиальное дельце» к стриптизерше он охладел, уехать так и не мог, оставаться тоже. Приходилось примитивно напиваться под стук бильярдных шаров и, умирая от скуки, равнодушно наблюдать, как культурно-массовый работник лениво чешет свой многострадальный зад о никелированный шест. И вот в один из таких блеклых вечеров после третьей, а может шестой кружки пива на него вдруг навалилось такое одиночество! такая тоска его одолела! так ему стало невмоготу! так захотелось что-нибудь изменить! Что он встал и, чуть покачиваясь, вышел в туалет, где уперся головой в стену над писсуаром и, приготовляясь оправлять малую нужду, самозабвенно затосковал.
- «Странное дело…?» - думал он: - « Раньше, он никогда не испытывал такого острого, можно сказать высасывающего все жизненные соки… настоящего одиночества. Удрать куда-нибудь подальше, туда где тихо и безлюдно… В космос! Иногда хотелось, да. Но это случалось редко, в основном в часы личного финансового кризиса или посещений тещи. И поползновения эти были… так… чисто теоретическими. Вокруг него всегда, с самого детства, толклись какие-то люди - бабушки, родители, воспитатели, приятели, коллеги, преподаватели, соседи, жена, дети, просто прохожие. Наконец, теща - дай бог ей здоровья! Люди, раздражавшие его в большей или меньшей степени, окружали его и днем и ночью. От одних хотел чего-то он, другие хотели что-то от него, с одними ему было скучно, с другими не очень. И это было нормально. Может быть не очень весело, но нормально. А сейчас…. Он, как и мечтал, «улетел в космос» и вокруг ни души. Только вакуум и дождь, дождь и вакуум. До него никому нет дела. И хоть ори, хоть колотись башкой об эту проклятую стенку …! А поделать все равно ничего нельзя! Космос большой, а ты маленький и один одинешенек.
- Эвакуироваться надо!
Симаков в отчаянии тюкнулся лбом о туалетный кафель и в голову полезли всякие глупости… от форсирования расхулиганившейся стихии вплавь, до постройки на собственные средства понтонного моста. Он настолько увлекся проектами собственного спасения, что не заметил как облил ботинок. Это его несколько «отрезвило».
- Фу черт! – выругался мечтатель и из уборной вышел такой же угрюмый и одинокий, как туда и вошел.
Пространство за сортирной дверью он просканировал взглядом переполненным отвращения. И тут его ноздри вожделенно затрепетали – в уголке за соседним столиком сидело такое миловидное создание… Такое …! Что жизнь еще секунду назад представлявшаяся сосудом кислого пива и вместилищем тоски зеленой, вновь заиграла тропическими красками!
Вернувшийся тут же бес ширнул Симакова под ребро. Выражение его физиономии самопроизвольно поменялось с постного на мужественное. Он обвел зал зал взглядом туземного охотника и, спортивно пружиня влажным ботинком, «подкатил» к незнакомке.
- Добрый вечер – мурлыкнул Симаков с выражением кота охотящегося на неосторожно забытый кусок сала и, не утруждаясь формальностями, уселся напротив.
Незнакомка, одарив нахала взмахом нереально длинных ресниц, грустно поздоровалась:
- Добрый вечер – ответило создание.
Тембра ее ангельского голоса, взгляда собирающейся каяться грешницы, в котором сквозила неизбывная печаль всего мира - произвели на Симакова ошеломляющее впечатление! Грудь его сотряс небольшой тайфун, там что-то громко хлюпнуло и потекло. На секунду он даже онемел. Он хотел эту девушку. Нет! Он не просто ее хотел…! Животный инстинкт можно было приберечь для стриптизерши. А девушку с такими глазами… С ней хотелось быть… - светским леопардом! И это как минимум!!! А потом уже все остальное.
- Гарсон шампанского – простонал Симаков.
- Гарсон это мальчик – печально сказала девушка.
- Плевать! Две бутылки! – щелкнул он пальцами.
Сделав заказ, Симаков мотнул гривой с грацией гусарского коня и скромно выдохнул:
- Юрий, олигарх третьей гильдии!
Девушка улыбнулась, взгляд ее повеселел.
- Журналист областного телевидения - в свою очередь представилась она, умудрившись, не вставая сделать книксен.
Симаков нервно хихикнул, и глаза репортерши вновь сделались несчастными.
- Вот и вы смеетесь – сдерживая слезы, всхлипнула она.
- Простите … кхе кхе … пожалуйста – смутился Симаков: - Это у меня нервное. Просто я всегда считал, что телевизионщик… простите… тележурналист, это бездна наглости и куча аппаратуры. А вы вдруг такая… и одна…
- Бюджет не позволяет - грустно сказала теледевушка и ее несчастное лицо стало еще несчастней.
- Бюдже-е-ет!! – почему-то обрадовался Симаков: - Фи какая проза! Давайте лучше пить шампанское!
Пробка, оглушительно пукнув, вознеслась, горлышко, обильно плюнуло пеной, Симаков разлил напиток по стаканам и, между прочим, спросил:
- Так что занесло звезду областного телевидения в эту дыру?
- Выборы – призналась девушка.
- Выборы? – галантно удивился Симаков, подавая даме шампанское в граненом стакане.
- Выборы – грустно повторила девушка: - Они мэра выбирают, а я вот… застряла. Дорогу затопило.
- Я тоже вот – успокоил ее Симаков: - Так что мы с вами теперь братья по несчастью.
Девушка нежно махнула на «брата» ресницами, у того созрел тост: - За выборы!
Он залпом «хлабыстнул» шампанского, сразу сильно опьянел и признался:
- Обожаю выборы.
Девушка уложила свое заинтересованное личико на ладонь, Симаков сделал то же самое и умильно пропел: - Правда, не был там уже-е-е…?
И он вдруг понял, что действительно не был там очень давно.
Задрав глаза к потолку, Симаков веско сказал: - Тэкс!
Приняв «тэкс» за отправную точку он громко шевеля губами начал он ворошить скопившейся в памяти хлам: - Василиса Омаровна из второго померла пятнадцатого… придурок Балалайкин женился на пасху…
Здесь он сделал еще одну осечку: - Тэкс! - и стал дальше натужно вспоминать, что ж его не пускало на выборы: - Ублюдками ощенилась породистая соседская сука … это случилось… в четверг…
Вспомнив несчастную суку с ублюдками, Симаков криво ухмыльнулся.
- Ну и орал же соседушка. У-У-У! Классно орал, реально. Во Владивостоке наверно слышно было, а может даже в Японии … на побережье. Правда, я не очень врубился…? Чего он на жену-то орал …? Ощенилась вроде не она…?
Симаков снял лицо с занемевшей ладони и махнул на соседа рукой.
- Да бог с ним.
После чего задумчиво икнув, удивился.
- А действительно… когда я последний раз был на выборах…??
Укусив губу и, приподняв бровь, Симаков сделал лицо умным - но точной даты так и не установил!
- Короче! – подвел он итог: - Черти ж сколько не был и не фиг начинать. Делать там нечего, но обожаю с детства.
Любитель стриптиза и выборов, облизал пересохшие губы и, ласково улыбнувшись, начинавшему двоиться «брату по несчастью», поведал о своих политических принципах.
- Раньше в них хоть какой-то смысл был. Раньше выборы приносили людям реальную пользу. Бросил в щелочку бумажку и, не отходя от урны, бери палку колбасы. А конфеты...! Какие там были конфеты! В магазине прошлогоднюю ириску не выпросишь, а на выборах…! Это ж другой коленкор! «Мишка на севере», «Раковая шейка», «Белочка»! Я уже молчу про Ассорти в красивой коробке! Вишня с ромом! Правда, что бы ухватить дефицит приходилось переться туда ни свет ни заря. Тогда еще успеешь что-то ухватить.
Сладкое воспоминание о бессонном детстве вызвало у Симакова жажду, он хлебнул «пенного» и осветил воспитательную сторону вопроса.
- А какое благотворное влияние оказывали выборы на подрастающее поколение. Моя бабка регулярно меня туда таскала.
Симаков значительно поднял указательный палец и немного запинаясь, изрек с большим пафосом: - Дабы привить внучку патриотизм и социальную ответственность! А заодно взять за мою детскую душу лишний промтовар.
Убрав палец, он буднично продолжил: - Где-то конечно моя бабка была права… Какие там звучали песни «я люблю тебя жизнь…» тут не поспоришь… а сколько патриотизма
«эх хорошо в стране советской жить». Ну, скажите разве не прелесть? С тех пор у меня проснулась любовь ко всяким диперплам и ледзепеленам.
После небольшой паузы он вздохнул настольгически-востореженно.
- Хорошее было время! Сунул бумажку в щелочку, а потом таскай у бабушки из кладовки шоколад. Пока диатез не выдаст. Прелесть! Единственно, что меня в выборах смущало – почему деревянный ящик обтянутый красной тряпкой взрослые называют урна? В моей детской головке это не умещалось. Урна в моем понимании было местом для мусора. Туда бросают вылизанную обертку от мороженного или плюют. А с красным ящиком у меня вообще были свои счеты. У меня сложилась стойкая ассоциация, что точно в таком же ящике лежал мой дедушка, до того как его зарыли в землю. А тут урна! Причем здесь выборы…? А кода я впервые пришел на выборы бескорыстно…
Симаков выпустил на волю очередной пузырь шампанского и благостно расплылся от нахлынувших воспоминаний..
- Это был праздник! Меня «перло» как на первом свидании. Ну, вы понимаете весна, шестнадцать лет, бюллетень, гражданская позиция. Тоже в своем роде прелесть. Хотя чуть позже я понял, что конфеты были лучше. За вторые выборы я заплатил кровью. Пьяный старослужащий на радостях разбил мне нос. Третьи выборы прошли без истерики. Уже напился я и тоже кому-то разбил нос. Хотя может, это были и не выборы, а просто пьянка. Не важно, так как на четвертые, пятые и все последующие я и вовсе не попал. Времени было жалко, да и не охота.
Девушка слушала симаковские излияния с обнадеживающей благосклонностью. Говорун воодушевился, решил, что с лирическими прелюдиями пора закругляться и с решительностью работника мясокомбината «взял быка за рога».
- Ну, хватит о выборах, поговорим о нас. Где вы остановились?
- Скоро узнаете – ответила теледевешка, подмигнув ему столь откровенно, что волосы у него на ногах встали дыбом, и стало трудно дышать.
- Что же вы не пьете? – мягко спросила она, подовая стакан.
- Пю – сказал Симаков, «хлобыстнул» пол стакана, не совладав, громко исторг пузыри и автоматически начал врать о любви.
Но тут из темных глубин его организма всплыл особенно кислый пузырь и застрял в горле. Он, вдруг, сообразил, что не знает ее имени.
- Пррссите, как вас зов…
Но с внешностью репортерши стало твориться что-то жуткое...!? Умилявшая печаль куда-то испарилась, девица хищно оскалилась.
- На сладенькое потянуло козел? Будет тебе сладенькое – ласково пообещала она. Симаков сглотнул мешавший дышать пузырь, и в его желудок упало чувство непоправимой ошибки.
Ведьма заглянула ему в глаза так глубок, что руки и ноги у него стали ватными. Ее глаза быстро заполнили все его личное пространство без остатка, от них веяло холодом и бедой. Симаков «поплыл». Глаза ведьмы сделались бездонно черными, то есть абсолютно. То есть как колодец в безлунную ночь. Они смотрели на него как на пустое место, он был для них не интересен. Они и так знали про него все. Глаза ведьмы вытворяли с ним черти что, его корежило от нестерпимого ощущения, будто его мусолят грязными руками, а в голове вертелась какая-то чертовщина – огромный вертикальный зрачок как у змеи на дурных картинках. Зрачок дышал равномерно, равнодушно и неумолимо вдох, выдох, вдох, выдох. Симаков чувствовал, что падает в бездонную равнодушную черноту безвозвратно. Он летел в нее не имея ни воли, ни желания сопротивляться, с каким-то неестественным фатальным восторгом думая: - «Вот и все… а жаль».
Выглядывающий исподтишка из-за кассы Семен Израилевич, забыв о бухгалтерии, принял стойку охотничьей собаки. Симаков мимикрировал. В чертах лица появлялось и исчезало что-то свинское, руки вытягивались в копытца, в утробном мычании начинало явственно слышаться повизгивание и похрюкивание. Клиент доходил.
Когда Симаков скис окончательно, доктор напротив сильно оживился, нетерпеливо замычав «ыыыы», щелкнул пальцами, и возле «перебравшего» клиента тут же возник человек с мышцами. Ни слова не говоря он перекинул через плечо безвольную свиную тушку. Тушка обвисла как половик, вышибала пошевелил двуглавой мышцей, поудобнее угнездив его на бугристом плече, тронулся к выходу и в этот момент эхом пустой комнаты прозвучал голос деда: - На место полож.
Семен Израилевич вздрогнув, моментально вернулся к счетам, вышибала, не останавливаясь стряхнул «половик» на пол, развернулся на сто восемьдесят градусов и уселся на рабочее место как ни в чем не бывало. Лицо медузы исказила судорога.
Симаков застонал и начал приходить в себя. Змеиный глаз поплыл миражом, давящий кошмар отступил и он обнаружил себя лежащим на полу, сверху на него лилось шампанское, и участливое лицо Медузы спрашивало: - Как вы себя чувствуете? Вы в порядке?
Симаков промямлил что-то нечленораздельное, ведьма ласкова ему улыбнулась.
- Вот и хорошо, не буду мешать отдыхайте – умиротворяюще сказала она, отхлебнула из бутылки и отошла, а Симаков остался лежать возле стола совершенно выжатый.
Когда адепт Вуду подошла к барной стойке, Семен Израилевич процедил сквозь зубы:
- Халтура, я деньги заплатил – и потряс перед ее носом ресторанными счетами.
Ведьма брезгливо отстранила от лица ресторанную макулатуру и сказала ледяным тоном:
- Трудный вы доктор человек. Раз заплатили, значит будет. Но, в свете сложившихся обстоятельств потребуются дополнительные расходы. Понятно?
Доктору было не понятно, он закатил под язык таблетку валидола и спросил: - почему?
- По кочану - устало вздохнула ведьма: - Замоталась я сегодня, чакры продуть надо.
Она обежала глазами ряды бутылок, скептически покривилась, заказала сто пятьдесят «кровавой мэрии» и сразу же уточнила: - Только сто пятьдесят водки, а не сока. А то знаю я вас…
Стоявшая за стойкой барменша надулась. Изольда относилась к тому, довольно распространенному типу существ который ест, пьет, ругается с соседями, переживает за героев любимого сериала, сплетничает, потихоньку обворовывает хозяина, а так же обожает кошек и мороженное. В общем, ведет себя вполне по-человечески в отсутствии раздражителя. Но стоит такому существу услышать голос хозяина – внутри него сразу начинают бурлить страшные химические процессы! В нем просыпается собачий инстинкт! В душу заползает испуг пополам с восторгом, вид самого хозяина вызывает бурное слюноотделение и непреодолимое желание лизнуть длань кормящую. Обида же нанесенная этой длани воспринимается как личное оскорбление.
- «Мэри» на граммы не вешаем! - заявила Изольда таким тоном, словно ведьма взяла у нее в долг и отдавать не собирается.
Глаза Медузы удивленно округлились.
- А на что вы ее вешаете? – спросила она тоном поп-звезды, увидевший пиратский диск со своими песенками.
Барменша дурной знак проигнорировала.
- На изделия! – выпалила она, поправив челку независимым жестом.
Госпожа Бесс продырявила работника общепита металлическим взглядом и угрожающе прошипела.
- Так насыпь мне своего долбаного изделия. Живо!
Барменша, ища хозяйской поддержки, растерянно заморгала на Семена Израилевича. Но хозяин остался безучастен. Семен Израилевич сейчас болезненно переживал свалившуюся на него страшную новость. Он недоуменно пожимал плечами и беззвучно повторял:
- Почему…? Какие дополнительные расходы…? У него, что вторая голова выросла…?
У доктора даже мелькнула мысль, что хотя месть бесспорно дело «святое». Но за такие деньги…!? Может быть хрен с ней?
Не найдя поддержки барменша засуетилась.
- пррсите… я сейчас… пррсите… я сию минуточку… я не узнала пррсите…
Проглотив одним духом ядреное пойло, госпожа Бесс бросила в рот ломтик лимона, покривилась всей своей идеальной фигурой и кинула барменше в качестве чаевых:
- Курица безмозглая!
После чего деловым тоном повторила Семену Израилевичу:
- Раз заплатили, значит будет. Но потребуются дополнительные расходы.
Семен Израилевич, так и не сумев свести дебит с кредитом, решил, что вторая таблетка валидола ему не повредит.
Предвыборные хлопоты или кадры решают все.
Осиротевшие на пожаре свиньи сплоченными рядами гнали Сапегу по улице. Грязь летела из-под копыт, глухое назойливое хрюканье – долой резерв, долой … - стреляло подзатыльниками.
Сапега, улепетывая со всех ног, отстреливался возмущенными взвизгами:
- Побойтесь бога господа парнокопытные, имейте разум, я-то тут причем, резерв это директива свыше….
Но свиньи либо не боялись бога, либо не были господами, но так или иначе к диалогу не склонялись. Их коллективный разум, сейчас жаждал только одного - долой резерв – и баста! Хрюкая как заведенные одну и ту же мантру, они теснили мэра именно к этому злосчастному месту. Паника накрыла Ефима Аркадьевича с головой, он скулил, метался, но неумолимо приближался к гибели. Наконец, озверев от страха, он завернул не двусмысленную отмашку от плеча: - Вот вам! Хренка с бугорка! – и, отчаянно заорав, полетел в черную дыру Резерва… как следует, приложился рылом об стол и проснулся с тяжелым сердцем.
Спрыснув подсохший со сна рот коньяком и, скривившись как от зубной боли, мэр проворчал: - на минутку задремать нельзя…обязательно какая-нибудь дрянь…
Подойдя к окну, он с опаской стал вглядываться в направлении Резерва … там царила обычная серая сырая мразь. И тут он услышал внизу подозрительный звук, посмотрел вниз и увидел тощую как велосипед свинью, внимательно смотревшую в его окно. Ефим Аркадьевич, мягко говоря, врезался в ее взгляд чуть не расшибив себе лоб - столько злобы там было. Мэр неуютно передернул плечами. Животное же, нагло глядя ему в глаза, нагадило на крыльцо мэрии и победоносно задрав рыло удалилось.
- Что-то часто слишком в последнее время – озабоченно пробормотал Сапега, обернулся и…, вздрогнув от неожиданности, смачно выругался.
Перед ним, словно из половой щели вынырнула фигура. Хищное как у хорька личико посетителя самодовольно расплылось и хихикнуло.
- Доброе утро Ефим Аркадьевич.
- Какое в задницу утро, второй час! - прорычал Сапега.
Посетитель посмотрел на часы, притворно удивился и нагло уточнил.
- Только без пяти тринадцать.
- А я тебя когда ждал? – грозно спросил градоначальник.
Отвечать на столь оскорбительный вопрос посетитель наотрез отказался. Недовольно всхрапнув, он уставился в потолок обиженным взглядом.
- В десять! – пролаял мэр, воткнув в хорькомордого неумолимый как штык взгляд.
Человек, разглядывающий Сапегин потолок, был в своем роде личностью примечательной. Фамилию он носил Иванов-Сивухин, но досталась ли она ему по наследству, или он ее самовольно присвоил…? Никого это не интересовало. Не было нужды. Вполне было достаточно, что в самых разных городских слоях, от того что безнадежно гнил на самом дне и до того что плавал, пованивая дорогим парфюмом, на поверхности, его знали как Гриша Воркута. Официально он числился советником по культуре при мэре. Неофициально исполнителем самых сомнительных поручений, при нем же. Сам же Гриша считал себя вольным художником-передвижником. И если о его художественных талантах можно было еще поспорить…? То ловкость его передвижений ни у кого сомнений не вызывала. Небезызвестный Фигаро, на его фоне смотрелся молочным теленком. За день Воркуту можно было лицезреть сразу в трех десятках мест – одновременно! И везде не без пользы. О Грише с уважением говорили, что он без мыла пролезет в любой орган. Хоть внутренний, хоть хозяйственный, хоть общественный. Но с Гришей, впрочем, как и с любым вольным художником, было трудно. Иванов-Сивухин был капризен как черт.
Не дождавшись от обидчивого советника по культуре внятного ответа, Сапега решил, что говорить с ним о пользе пунктуальности бесполезно и махнул рукой.
- Ладно, показывай, что наваял.
Иванов-Сивухин сразу оживился. Показав острые зубки, он развернул перед мэром, как выражался сам художник, «противопехотные мины» предвыборной кампании. Пиар агитации набралось три штуки.
На первой картинке рыло у Сапеги было страшное! Художник присобачил градоправителю исполинские кабаньи клыки, с которых клочьями свисала кровавая пена, одел мэра в кафтан «а ля Иван Грозный», зачем-то пририсовав к сверкающему золотом балахону блестящие студенческие пуговицы века девятнадцатого, и всучил нарисованному мэру огромный топор. Топор торчал из головы старой карги. Озверевшая свинья, так яростно всадила плотницкий инструмент в старухин череп, что все полотно было забрызгано мозгами и кровью. Слоган эпического полотна был не менее кровожаден – «Расколем коррупцию, как Раскольников расколол процентщицу!»
Кандидата передернуло от отвращения, он пробубнил
- На мой вкус чересчур уж кровожадно.
- Потянет – не согласился автор: - Народ любит, чтоб дерьмо с мозгами во все стороны. К тому же классика! Значит кандидат культурный. Может врать меньше будет.
Мэр спорить не стал.
- Ну, потянет, так потянет. Вы люди творческие, вам виднее.
Вторая сцена, с тем же «древнерусским» душком, Сапеге понравилась немногим больше. Его макушку украшал остроконечный «шишак», дородное тело богатыря с известной картины было затянуто в блестящую кольчугу. Мускулистым копытом Сапега-Муромец сжимал шипастую дубину, нога в красном «казаке» безжалостно попирала лицо мусульманской национальности. Мужественно задранное рыло богатыря орало вовсю глотку – «Бычий брод – для бычебродцев!!!»
- Ксенофобией попахивает…? – усомнился кандидат.
- Чем? – удивился советник по культуре и понюхал картинку.
- Ни хрена от нее не пахнет – убежденно заявил он, пожал плечами, нюхнул бумажку еще разок и предположил: - Разве краска еще не выветрилась?
Третий пиаршедевр пришелся мэру по душе. Написан он был в старом добром стиле соцреализма. Т.е. к действительности имел самое косвенное отношение. Кабан на картине был просто великолепен! Облаченный в дорогой костюм, модный галстук и белоснежную прорабскую каску прошлый, настоящий и без сомнения будущий мэр, держа на одной руке хорошо отмытого ребенка, запросто общался с простыми бычебродцами, указуя холеными перстами свободной руки на новый с иголочки свинарник. Лица сограждан светились желанием угодить. Замысел картины олицетворял торжество добра и разума над рыночной экономикой. Назывался шедевр просто и понятно «Наша надежда». Что тоже, в общем-то, по мнению Ефима Аркадьевича, здравому смыслу не противоречило. Сапега долго всматривался в безмозглые лица электората, ища к чему бы прицепиться. Наконец нашел.
- Каска криво сидит.
Уязвленный художник насупился.
- Огорчить хочешь?
Сапега хмыкнул мол «делать мне больше нечего, как только тебя огорчать».
- Что вижу, то и говорю.
Гриша набычился.
- Ты Аркадичь в натуре хоть авторитет, но в искусстве реально не шаришь. И сейчас по своему невежеству меня не просто огорчить, ты меня до запоя довести хочешь. Ни че не криво!
Сапега отмахнулся.
- У вас творческих натур все наперекосяк. Размножь и развесь, может при естественном освещении лучше будет…
Отойдя от «шедевра» на пару шагов мэр, для порядка оценивающе покивал головой вправо-влево… в принципе, остался доволен… и «прикрутив» начальственные нотки, вздохнул: - Устал я что-то
Хотел добавить «от твоей мазни», но покосившись на, всегда готовую обидеться, рожу Иванова-Сивухина, передумал.
- Вам бы отдохнуть, а то все в трудах да в трудах - елейным тоном отреагировал Гриша на начальственный стон, усердно сворачивая в рулон одобренную наглядную агитацию.
- Не плохо бы – согласился Сапега, и пожаловался: - Выборы эти! Кому они нужны?!
- Хороший понт дороже денег! – наставительно изрек Гриша.
- Понт, понт! Печень и так не к черту! – сокрушенным тоном заворчал мэр и потянулся к коньяку.
- Бухать меньше надо – нагло посоветовал вольный художник.
Не дотянувшись до бутылки, Сапега замер и, нехорошо прищурившись, посмотрел в бесстыжие глазки вольного художника.
- Наглеешь Гриша?
В ответ Гриша расцвел невинной, детской улыбкой.
Беспардонность советника по культуре Сапегу всегда несколько коробила. Но деваться ему было некуда. Во-первых «вольных художников» с полезными способностями в «Бычьем броде» было даже не раз, два… а всего раз. А во-вторых, этот наглый ублюдок был в чем-то прав – пить стоило бы поменьше.
- Много воли взял, доберусь я до тебя - без энтузиазма пригрозил Сапега.
Гриша не испугался, Сапега безнадежно вздохнув, спросил строгим голосом
- Скажи лучше, нашел альтернативного кандидата?
- А чего его искать!? – недоуменно воскликнул Гриша: - Плюнь, в кандидата попадешь. Вон хоть бы Израилич или Заноза?
- Дурак! – воскликнул Сапега, не удержавшись, «хлопнул» отставленную было рюмку и, не закусывая, вызывающе спросил: - Какие из них кандидаты!?
- А на кой хрен он вообще нужен? – фыркнул Иванов-Сивухин: - Как будто и так не ясно…?
- А мне плевать, где у тебя ясно, а где пасмурно! Твое дело кандидата найти! – возмущенно прикрикнул градоначальник и насадил недалекого советника по культуре на скептический взгляд. В том смысле, что тому с его свиным рылом в калашном ряду, то бишь в большой политике делать нечего. Но, почти сразу смилостивился и опустился до объяснений, заговорив по-отечески терпеливым тоном.
- Веянья сейчас такие. Хоть режь, а без альтернативы ни-ни. Так положено. Раз выборы должна быть альтернатива.
Рассеяв туман Гришиной политической близорукости, мэр озабоченно выдохнул.
- Одно плохо, каждая собака в городе знает, чем это пахнет. Так что сам понимаешь, нужен кандидат с улицы.
- Так давайте дворника подтянем! У нашего дворника вся жизнь там. Он и жрет и срет на улице. А когда набухается и спит прямо там же.
Мэр нехорошо прищурился.
- Шутим? Ну-ну дошутимся.
- Приезжий – деланно лениво сказал Иванов-Сивухин.
- Приезжий…!?
Рыло Сапеги перекосил сразу целый букет эмоций – удивление, единство и борьба противоположностей и, наконец, нечаянная радость.
- А что приезжий это мысль! Молодец Гриша!
На радостях пригубив рюмочку, Сапега многозначительно погонял жидкость между щек и выразил сомнения.
- Однако… боюсь… не согласится …
- Согласится – уверенно заявил Иванов-Сивухин и, вынув из кармана Симаковский пятак, небрежным жестом бросил его перед мэром. Монета ударившись о стол, звякнула и пошла по кругу. Мэр был неподдельно поражен…!!?? Он уставился на нее как будто увидел перед собой инопланетянина или как минимум живого президента.
Но ступор его продлился не долго. Сапега суетливо прихлопнув пятак и начал мять, нюхать и пробовать его на зуб. Экспертиза продолжалось не меньше трех минут. Но сомненья градоначальника, развеяны полностью не были и он воззвал к Гришиной совести: - Не фуфло?
- Отвечаю! – горячо поклялся Воркута, безжалостно резанув себя ногтем по горлу.
Все еще не веря своим глазам Сапега, пальнул в монетку контрольным подозрительным взглядом и упрятал ее в самые тайные закрома письменного стола.
- Я кстати, за него пятнашки отстегнул – как бы, между прочим, соврал Воркута.
Сапега извлек пачку банкнот и молча кинул Воркуте.
- Но здесь всего червонец! – возмутился вольный художник.
- Остальное получишь натурой – пообещал Сапега.
- Это какой еще натурой!? – скандально взвизгнул советник по культуре.
Мэр несколько секунд удивленно смотрел на Воркуту, сооброжая ,что тому не понятно…? И вдруг взгляд его сделался ласковым.
- А вот какой – сказал он тоном молодого нежного любовника, неторопливо снял пиджак и, повесив его на пинку стула, стал приближаться к советнику, улыбаясь многообещающе и похабно.
Гриша попятился.
- Чего это натурой…? Какой еще натурой…? Вы чего это натурой…? – бормотал он, отступая шаг за шагом, пока не уперся спиною в стену.
Сапега плотно припер вольного советника дородной фигурой к стенке и тот, не выдержав нервного напряжения, истерично заверещал: - Не хочу натурой!
- А чего же ты хочешь, голубь мой? – нежно дохнув в лицо коньяком спросил Сапега, прижимаясь животом.
- Деньгами хочу – еле выдохнул полуживой советник по культуре.
- А может… еще чего-нибудь хочешь? – спросил мэр, многозначительно обтирая своей необъятной тушей, тщедушную фигурку советника.
- Должность хочу… надоело… на побегушках… - чуть не плача заскулил Воркута.
И тут мэр весело заржал.
- Вот это и есть натурой дубина.
И толкнув брюхом бедолагу так, что у того глаза на лоб полезли, вернулся за стол.
- Это тебе за хамство – наставительно изрек Сапега, капнул в рюмочку, с удовольствием пригубил и, причмокнув, добавил: - А еще раз подкрадешься как диверсант, уволю к еб… матери.
- Н-у-у-у … - промычал, еще не совсем оправившийся от испуга Воркута.
Мэр, довольный произведенным эффектом, добродушно спросил
-Должность говоришь?
- Н-у-у-у …!? – уже более внятно но, все же не совсем определенно промычал Гриша.
- Не му-у-у, а кем быть хочешь? – передразнил Сапега.
Уяснив, наконец, что натурой не так страшно как ему показалось, Воркута расправил помятую грудь и обнаглел.
- Главным редактором «Бычебродской Байды»!
Рюмка дрогнула в руках мэра.
- Кем…!!??
- Главным редактором «Бычебродской Байды»! – гордо потребовал Воркута.
Сапега отставил рюмку и, не совсем уверенный, что не ослышался, переспросил на всякий случай: - Кем, кем?
- Главным редактором – уже не так бойко, но настойчиво повторил Воркута.
- Хм … - только и смог произнести Ефим Аркадьевич.
- Аркадич ты обещал! – вцепился в мэра Иванов-Сивухин, прекрасно чувствуя своей вольно-художественной натурой, что второй такой случай «выйти в люди» ему вряд ли подвернется.
- Да…!?? Когда? – удивился мэр.
- Только что! – нагло заявил Воркута.
- Да-а-а…!!?? – еще больше удивился Сапега и вопрошающе уставился на обувь претендента.
Но так как обувь претендента, ни о чем ему не сказала. Сапега поднял ищущий ответа взгляд чуть выше, но и здесь, по-видимому, не найдя ничего стоящего внимания полез дальше. Когда он добрался до физиономии Иванова-Сивухина, взгляд его зафиксировался и остекленел. Рожа соискатель излучала смесь нахального самомнения с неуверенностью и первым сильнейшим побуждением Ефима Аркадьевича было послать наглеца подальше и конкретно по адресу! Хотя может быть и не так далеко как хотелось …. Ну скажем так, чтобы при необходимости не пришлось долго искать. И он довольно долго с отвращением «любовался» его физиономией, неуверенно сопя.
- «Хорек! Вылитый хорек!» - с неприязнью думал он: - «Хотя…?»
Он еще раз бегло прошелся от образины соискателя до его ботинок и назад и подумал.
- «Может такой-то и нужен…?»
- А попроще ты ничего выдумать не смог? – спросил он ради проформы, уже заранее зная, что спихнуть Гришу с намеченной им тропы не удастся.
Как и предполагалось, Гриша упер обиженный взгляд в потолок.
- Хочешь, замом Занозы поставлю? – предложил мэр.
- Не по понятиям – буркнул Воркута, продолжая разглядывать пыльный плафон.
- А может…
- Нет!- отрезал Воркута: - Только редактором!
- Хорошо! - решился мэр: - Вопрос исчерпан! Я вас больше не задерживаю…
Гриша напрягся и даже шея его выгнулся как-то неестественно в виде вопросительного знака.
- Господин главный редактор – ухмыляясь, добавил градоначальник и новоиспеченный главный редактор расцвел.
От распиравшей его радости он растопырил пальцы и прогундосил:
- Отвечаю Аркадич, не лоханусь!
- Иди уже… лоханка – отмахнулся уставший от него мэр.
Когда дверь за главным редактором закрылась, Сапега поднял телефонную трубку и требовательно в нее сказал: - Резерв!
Что он имел в виду, для непосвященного осталось бы, наверное, тайной, но на том конце провода сидел посвященный, его прекрасно поняли. Трубка сразу залопотала, залопотала…. Сапега слушал долго, терпеливо и мрачно. Когда же запас энергии говорливой трубки иссяк, и в ее лепете появились провалы, мэр веско спросил:
- В курсе, что выборы на носу?
Трубка разразилась новой волной сюсюканья и кваканья. Сапега собрался перетерпеть и это, но трубке, по-видимому, прищемили больное, она не унималась.
- А я сказал на носу! – весомо перебил Сапега.
В ответ трубка всхлипнула особенно истерично и попыталась обороняться.
- А я сказал к выборам! – настаивал Сапега.
Но трубка либо страдала политической тупостью, либо, что было более вероятно, уже давно все украла. В общем, она была не согласна и пыталась запутать мэра. Но съевший, в работе с кадрами, не одну собачью свору, Ефима Аркадьевича не поверил.
- Плохому танцору …! - рявкнул он: - То у него воды грунтовые, то хляби небесные, то гвоздей нет!
Трубка жалобно заплакала, мэр остался неумолим.
- Не надо давить мне на политическую волю, я от этого зверею – сообщил он со знанием дела: - Выгреб из кассы последнее, уже, сколько времени мурку водит, а совести поделится с начальством, хоть бы где екнуло!
Трубка буркнула что-то настолько наглое, что мэру сделалось крайне удивительно.
- Да-а-а!!?? – изумленно сказал он и спросил: - Ты дурак или как?
На столь острый вопрос трубка ответить не смогла. Мэр вопрос уточнил.
- Ты, в самом деле, считаешь, что правильно поделился?
Трубка считала именно так, мэру стало смешно. Угрожающе хохотнув, он предложил.
- Тебе прейскурант показать?
В ответ трубка обиженно всхлипнула, Сапега остался непоколебим.
- В общем так! Или ты мне к выборам новый резерв или я тебе …
В этом месте Сапега произнес небольшой, но горячий спич, состоящий в основном из оборотов, не рекомендованных дикторам центрального телевидения. Смысл, которого сводился к тому, что орган зрения оппонента переместят значительно ниже запланированного природой места и принудят моргать в обязательном порядке.
- И кстати, не забудь правильно поделится. Все!
Сапега бросил трубку и недовольно бурча: - Кадры решают все…. Кадры!? Враги! Кругом одни враги…. - потянулся к коньяку…
Начало конца.
В пятницу Симаков проснулся в половине шестого утра с таким легким чувством будто только вчера женился или наоборот развелся. Решительным рывком он откинул одеяло и, заверив себя твердым тоном: - Сегодня все решится! – начал яростно умываться. Корча зверские рожи полировал зубы, фыркая как простуженный кот беспощадно рвал лезшие из ноздрей волосы, сосредоточенно удавил прыща на подбородке и глубоко убедившись в чистоте ушей, остался собой доволен. После водных процедур он сварил в электрическом чайнике два яйца всмятку, склеил маслом расчлененную булочку и с набитым ртом стал тщательно лелеять поселившееся внутри чувство «конца». Но и после завтрака до начала праздника у него остался вагон времени. А, поскольку, загрузить этот вагон было нечем, он намазал маслом еще одну булку, включил «говорящий ящик» и, тщательно пережевывая бутерброд, погрузился в созерцание пустоты. По «телику» вещали что-то загробное. Очевидец страшным голосом с актерской достоверностью повествовал о своем мистическом опыте:
«… Но ночью я проснулся и увидел вещи, которые не мог видеть даже в принципе. Прямо сквозь потолок, миллионом колючих глаз на меня уставилось звездное небо. Сам же я находился всюду и нигде. Звуки внешнего мира исчезли, вязкая, липкая тишина окутывала меня как ватой. Тяжелое, темное, давящее чувство, присутствия чего-то чужого парализовало меня. Разбуженный разум метаться в беспомощном теле. Нечто!! Тень прозрачная и бесформенная влекла меня к гибели. Но страх удерживал мой разум от рокового шага. Страх! Не тот животный страх, когда тело погруженное в жидкость стремится дышать и не может. Не та отвратительная паника, когда холодная сталь холодит горло и понимаешь – все… конец! Этот страх происходил из полной неизвестности и в то же время, полного понимания происходящего. Страх запер мою душу в теле и сопротивлялся, во мне, вместе со мной, сопротивлялся из последних сил. А тень, растворившись в моем страхе, продолжала звать все настойчивее и настойчивее. Мрак затягивал ее не желая отпускать. Тяжесть непомерная, немыслимая навалилась, сдавив, смяв мою душу. И страх мой превратился в ужас! Тело мое взвыло, захрипело пытаясь закричать! Что-то гораздо глубокое чем сознание стонало и билось во мне. Все мое естество боролось, вступив в неравную схватку…»
- Хреновенкой развлекаемся?
Экран озарила ехидная улыбочка деда. Завороженный рассказом Симаков вздрогнул, поперхнулся и закашлялся.
- Хлебушек не туда попал? – посочувствовал дед.
Симаков залил испуг «яичной» водой и, красный от натуги, прохрипел: - зз расе
- Вот те и чертовщина потусторонняя – наставительно изрек дед: - Ежели надо тебя без всяких духов и зомбий к ответу призовут.
Он достал из бездонного кармана беломорину выдул ее прямо под ноги Симакову и достал другу. Вторая папироса оказалась удачной, дед прикурил ее от керосиновой лампы и продолжил начатую беседу.
- Как это в одном кине …чик и ты на небесах… так кажись – процитировал он, и вдруг как бы вспомнил: - Но я к тебе не потому…! Не забыл, пятница сегодня?
- Я скорее собственное имя забуду – буркнул раздраженно Симаков: - По моим ощущениям эта пятница уже раз двадцать должна была наступить.
Дед жирно затянулся и, выпустив сразу из обеих ноздрей прямо в комнату, многозначительные клубы дума, усмехнулся.
- Это у тебя там пятница сразу апосля четверга раз в неделю. А здеся, как им в башку взбредет.
- Это как!? - удивился Симаков.
- А так. Парадокс пространственно-временного континуума.
Сказано это было интонацией профессора просвещающего туповатого студента и у Симакова отвисла челюсть. Не то чтобы он не знал этих слов. Но после всех этих апосля и здеся … выглядело это действительно как парадокс. Или, по крайней мере, как прямое издевательство.
- Где здеся и у кого у их!? – передразнил он.
Дед пусти из левой ноздри долгую струю дыма, щурясь правым глазом, и загадочно ответил:
- Узнаешь, все узнаешь. Если, конечно, бог даст …
Тоскливо проследив за траекторией струи, Симаков печально сказал:
- Ты дед начинаешь мне на нервы действовать. Кончай с тайнами «бычебродского двора». Конкретнее можно?
Дед смачно плюнул на папироску, засунул окурок в карман фуфайки и сказал конкретно.
- Почему нельзя? Можно. Загостился ты милок. Дома чай жена с детишками заждались, а ты тут в годовалого кобеля играешься. Пора и честь знать.
- Как же! Дорога-то утонула!? – окрысился Симаков.
- Ничего дело поправимое. Попразднуешь и катись отсель. Тебя Сапега, кажись, почетным назначил?
Симаков раздраженно дернул плечом.
- Вот и посоответствуешь – хихикнул дед.
Симаков хотел спросить, чем грозит ему эта самая «почетность», но в это время в дверь постучали.
- Сейчас! – крикнул Симаков, отвлекшись на мгновение, а когда повернулся дедом в телевизоре уже и не пахло.
Раздосадованный он открыл дверь, на пороге стоял мэр. От него несло водкой и праздником, бабочка на его щетинистой шее нетерпеливо трепетала. Не переступая порога, Сапега гаркнул:
- Ну, что же вы уважаемый Юрий Петрович!? Забыли!? Вы же у нас сегодня почетный гость! А вы еще даже не одеты!
Ошарашенный неожиданным натиском «почетный гость» неуверенно промямлил:
- … еще время…?
Мэр был с ним абсолютно согласен.
- Вот именно дражайший Юрий Петрович, вот именно!! Время, время и еще раз время! Избыток времени не компенсирует нехватку средств! А у нас митинг, самодеятельность, банкет, в конце концов! Так что как хотите, а через пять минут ждем вас на площади!
- Но я не успею …
Мэр не дал ему договорить.
- Ничего не желаю знать! Через пять минут! – напористо выкрикнул он и упорхнул по коридору, громко топая и фальшиво напевая: - …зайка моя я твой кролик…
Дорогу к «Красному свиноводу» Симаков нашел на удивление быстро. И как ему показалось, грязи и тупиков, в этот раз, на его пути вставало гораздо меньше. Может быть действительно показалось. А может…? Тем не менее, ровно через пятнадцать минут он уже наблюдал как типовой вождь мирового пролетариата, указуя прямой путь в светлое будущее, тычет обсиженной воронами конечностью в направлении свинарника.
Прямо под ее сенью, примостилась трибуна. Грубо сколоченное за ночь сооружение праздничных ассоциаций тоже не навевало. А навевало скорее что-то средневековое – костры… инквизиция… публичная порка… Одним словом эшафот.
Из эстетических, а так же политических соображений его фасад задрапировали «хорошо отмытым ребенком». Народу подле «эшафота» … (пардон трибуны) собралось много, погода стояла, как всегда собачья, но жужжание висело терпеливое. Однако, только, на первый взгляд. На второй и последующие взгляды жужжало в разных частях неодинаково.
Непосредственно возле «хорошо отмытого ребенка» жужжание стояло тихое, солидное.
Так сказать уверенное за сегодняшний банкет, завтрашнее похмелье и вообще «за жизнь».
По мере же отдаления жужжанье становилось все хилее. Если в банкет там, хоть и с грехом пополам, еще верили, то о похмелье уже думали с тоской. «За жизнь» тоже жужжали, но так… вообще…. Жужжали от нечего делать. Жужжали, чтобы пожужжать. На периферии «за жизнь» жужжали вымученно и безнадежно. Зато громко. В банкет не верили вообще. Единственно во что там верили так это в похмелье. Но, тем не менее, по рукам ходил самогон.
Над жужжаньем возвышались трое. Сапега с торжественно блестящим рылом – вылитый первый президент не понятно от кого независимой России. Торчавшая слева от него полупьяная физиономия начальника милиции немного напоминала министра обороны первого президента не понятно от кого независимой России. И Семен Израилевич, двусмысленно стоявший справа. Больше о докторе сказать было нечего. Зато хитрые азиатские глазки вождя говорили о многом…!!! О О О!!! Они просто вопили глядя на предвыборный «цирк» с революционным негодованием - «На кого ж вы меня с мировой революцией променяли-то!? Проститутки вы политические после этого вот вы кто!!»
Симаков покинул теплый салон, и настроение у него испортилось, ветер по площади гулял пронзительнейший, под ноги метнулась черная кошка, напугав до полусмерти, от чего на дуще стало еще поганее.
Вообще-то в естественных городских условиях он всегда был выше предрассудков. В городе он не боялся ни кошек, ни баб с ведрами, ни рассыпанной соли, ни разбитых зеркал. А так же в гробу видал левые ноги вместе с дурным глазом. Единственно, что он признавал из стандартного набора мракобесий – левую ладошку. Чесалась она у него часто, хотя денег не приносила. Но все равно он продолжал в нее, хотя и тайно, но верить.
Симаков плюнул дурной примете в хвост, три раза через левое плечо, согнулся в три погибели и с тяжелым сердцем, попер через людское море, прокладывая путь локтями, а также сопутствующими частями тела, беспрестанно недовольно ворча.
- Сразу, банкет нельзя… простите… аппетит не нагуляли… извините… давайте сначала помитингуем… разрешите… вымокнем как собаки… посторонись… зато ни шагу без понтов … дай пройти… эх деятели… я ща кому-то потолкаюсь!
Парочка взглядов на Чайковского
или еврейский вопрос на русские дрожжи.
В то время пока Симаков таранил толпу как «Челюскин» арктический лед, на трибуне, в ожидании «почетного» гостя, гор. администрация с гор. медициной развлекала себя, разговором. Возникшим, по всей видимости, за долго до их рождения и грозившимся никогда не закончиться.
Гор. медицина мягко придерживая гор. администрацию за локоток и улыбаясь особым образом вещала:
- Вы же Ефим Аркадьевич умный человек, у вас таки должность. Но даже вы не знаете чем русский отличается от еврея.
- Знаю – пренебрежительно фыркнул Сапега и, ни секунды не сомневаясь, щелкнул себя по горлу, изобразив недвусмысленное бульканье.
- Не совсем – сказал Семен Израилевич.
- Ну, ну – сказал мэр.
- Истинный русский, нагородив кучу глупостей с честью их же и преодолеет, а еврей. Если это конечно приличный еврей. К ним и близко не подойдет – снисходительно улыбнулся Семен Израилевич.
- Святая правда Сеня! - не без яда, воскликнул Сапега: - Казалось бы столько лет…! Черти ж сколько лет! Казалось бы, уже хуже горькой редьки! Ан, нет! Как слушаю тебя, так и умиляюсь! Это ж, до какой степени народ Израиля талантами богат! Ужас!
- За весь Израиль врать не буду, скажу за что знаю – парировал доктор.
- Ну, ну – сказал мэр.
- Все таланты родом из Бердичева - скроив объективную мину заявил Семен Израилевич.
- А в других местах на них значит неурожай? - ехидно осклабившись спросил мэр.
Сама постановка вопроса, вызвала у доктора приступ сарказма.
- Например?
И не то что бы Сапегу сильно волновало, в каких краях родятся или не родятся таланты. Таланты и таланты…. Хрен ли ему с них…? На них ему было глубоко плевать. Просто его приспичило поспорить, и он выпалил первое, что пришло в голову. И, казалось бы, не должно было породить даже тени сомненья.
- Чайковский! Он кажется Питерский?
- Чайковский? – удивился Семен Израилевич.
- Я вас умоляю Ефим Аркадьевич! Когда кажется, сами знаете, что делать надо - сказал он и прострелив мэра взглядом человека знающего цену не только себе продолжил.
- Я вашего Чайковского знал как облупленного. Его папа был единственным порядочным портным в Бердичеве, а мама такая толстая, что когда она поднималась к себе на второй этаж, наша бедная деревянная лестница стонала благим матом, а сама мама останавливалась через каждые две ступеньки и пыхтела как паровой утюг. И после этого вы будете мне рассказывать за Чайковского? Нет, то, что их сынок был талант, с этим не поспоришь. То, что Чайковский талант знали все. Даже коты на крыше переставали лаяться, когда Изя брал в руки скрипку.
- Позвольте? Какой еще Изя? – опешил Сапега.
Дремучесть мэра в свою очередь привела Семена Израилевича в изумление.
- Что значит, какой еще Изя? Изя Чайковский сын тети Фаи и дяди Бори.
В ответ Сапега придушено хрюкнул.
- Ну, ты даешь Семен Израилевич!? Чайковского звали Петя – сказал он, трясясь от смеха: – а его папу Илья.
Но Семен Израилевич остался невозмутим.
- Это вашего Чайковского звали Петя, а моего Изя. И вообще, я вам за настоящие таланты, а вы мне про какого-то Васю!?
- Не Васю, а Петю - вытирая навернувшиеся слезы, проикал Сапега.
- Тем более! - упрямо заявил Семен Израилевич: - Я еще раз повторяю. Настоящие таланты родятся только в Бердичеве!
- И все!? Накиньте сюда хотя бы Одессу? – рыдая, попросил Сапега.
- Одесса вульгарный город – безапелляционно заявил доктор: - Там рожают только биндюжников и налетчиков. Жулье на жулье. На всю Одессу всего два приличных человека – Миша Жванецкий и памятник месье Дюку.
- Зато город красивый – веселился Сапега: - Море теплое, каштаны жаренные.
- Море на бутерброд не намажешь! – отрезал Семен Израилевич: - Бердичев и только Бердичев! Или, или! Третьего не дано!
Специально, чтобы подразнить медика мэр возразил.
- Голословно. Таких талантов как ваш Изя, в любой недодавленной Таракановке, как грязи.
Это сработало, Семен Израилевич начал горячиться.
- Голословно!? – прошипел он: - А Лейба Давидович это, по-вашему, голословно!?
Сапега перестал смеяться, озадаченно взглянув на доктора.
- Какой еще Давыдыч?
- Лев Давидович Бронштейн! – победоносно дернув головой, сказал Семен Израилевич.
- Постой, постой, дай сообразить … - начиная что-то понимать, попросил Сапега,
состроил умную мину и забормотал
- … бронштейн, бронштейн…
Доктор, ожидая ответа, поплевывал в оппонента взглядами переполненными чувства превосходства.
- Не тот ли это Бронштейн, которому воткнули в голову ледоруб? – наконец догадался Сапега.
- Именно! – несказанно обрадовался доктор: - Именно тот самый Бронштейн! А вы говорите, голословно…?!
Но так просто сдаваться Ефим Аркадьевич намерен не был.
- Ты Сеня шельма – уверенно заявил он: - Если мне не изменяет память, твой Левик из-под Херсона, а не из твоего разталантливого Бердичева.
И погрозив доктору пальцем, Сапега издевательски усмехнулся.
- Или для бешеной собаки сто верст не крюк?
Но, казалось бы, убийственный контраргумент доктора нисколько не смутил.
- Какой вы мелочный Ефим Аркадьевич! – возмущенно воскликнул он: - Это же совсем рядом!
- В таком случае до луны тоже рукой подать – огрызнулся Сапега.
- Не надо преувеличивать! – парировал Семен Израилевич: - Где ваша луна и где Бердичев…!
Сапега не смирился.
- Порядочным людям ледорубы в головы не втыкают – несколько разочарованно буркнул он.
Доктора перекосило.
- Я вас умоляю!
- Не надо меня умолять! – раздраженно рыкнул Сапега: - Если воткнули, значит мерзавец!
- В таком разрезе я поражаюсь, почему вам до сих пор не воткнули!! – в полемическом запале вякнул врач и тут же прикусил язык.
- Это что сейчас было? – тихим, не предвещавшим ничего хорошего, голосом спросил мэр: - Это ты мне сейчас, что…??? стресс прививаешь?
Уронив к ногам начальства кроткий взгляд, Семен Израилевич залепетал.
- Вы меня не так поняли, обычное дело, никто не застрахован, с кем не бывает, воткнули и воткнули…
Пятак кабана возмущенно заходил ходуном, но сама фигура доктора излучала столько кротости, печали и раскаянья, что бросить в нее камень не представлялось возможным. И
Градоправитель отмяк. Обиженно посопев, он царственно хрюкнул.
- Что за манера…? Вечно у вас евреев вот так…
- Как так? – чересчур смиренно спросил Семен Израилевич.
- А вот так. Все никак у людей – благодушно бросил мэр: - Через эту… ну, ты сам знаешь.
- А у вас, у людей, значит по-другому? – ядовито проскрипел доктор, сделав на слове «людей» недвусмысленно обидный акцент.
Ефим Аркадьевич насторожился.
- Ты на что прыщ медицинский намекаешь?
- Я не намекаю – сделав объективную мину, сказал доктор: - Мне на вас просто странно? Что за аргументы?
- Это не аргументы, а факты! Все беды от вас жидов!
Кротость Семена Израилевича как корова языком слизала.
- Ну-ка, ну-ка…!??
- Что ну-ка, ну-ка!!!??? Не нукай, не запряг! – передразнил Сапега, попутно оскорбив доктора насмешливым взглядом.
Только что смиренную физиономию доктора стала наливаться цветом спелой морковки.
- Объяснитесь!! – потребовал он несколько срывающимся на фальцет голосом.
Сапега резко выдохнул, как будто собираясь употребить, и с чувством перечислил преступления Семена Израилевича, а равно и его соплеменников.
- Революция, врачи вредители, перестройка, Семидневная война, десять казней египетских! Хватит!?
- Нееет, неее хватит … - противным голосом протянул доктор, влив в слово «нет» столько яда, что его количества хватило бы отравить половину «Бычьего брода». А может даже три четверти.
- Вы забыли Иисуса Христа и жидо-масонский заговор сюда же приплести!
Кабан плотоядно оскалился.
- Не забыл! Тебя не хотел расстраивать!
- Вы Ефим Аркадьевич махровый антисемит и свинья! – взвизгнул Семен Израилевич, не в силах больше сдерживать рвавшееся из самых глубин его народной памяти возмущение.
Рыло Сапеги выкрасилось в цвет копченого окорока, доктор загустел до нежно-свекольного, дыханье обоих сделалось учащенным, взгляды проецировали жажду убийства. Полемика грозилась перейти в нечто более существенное и затянуться. Но тут, не проявлявший до этого момента к дискуссии никакого интереса, Заноза взмолился:
- Вам что делать не хрен?! Ромашку устроили, русский, еврей, Петя, Изя…!?
Доктор с мэром разом обернулись и стали ощупывать начальника милиции удивленными взглядами. Заноза же, мучимый жаждой, голодом и научным спором бушевал.
- Вмазать уже давно пора… сколько народ мурыжить будете, где ваш почетный…!!??
Доктор, улыбнувшись определенным образом, взял мэра под локоток и сказал:
- не будем народ смешить…
Сапега многозначительно крякнул и в этот момент на трибуну влетел Симаков…
невероятная история или натуральное свинство
© Copyright: Александр Мухин 2, 2014
Свидетельство о публикации №214041300727
Свидетельство о публикации №214041300727
Рецензии