2. По горам, по долам

Всю ночь ветер из циклона вон лез, чтобы навсегда «смешать землю с небом». Утром я выглянула в окно, непечатно вздохнула и полезла в чемодан за обувью на резиновом ходу до колена. Те, которые не поверили, что зима – она и в Африке зима, пробирались в автобус, как балет Большого театра, на пуантах по бордюрам. Когда «труппа» заняла исходное положение, гид сказал: «Сегодня нам предстоит пересечь Высокий Атлас. Иншаллах! («Если Бог того пожелает!» – ежели случайно кто не читает справа налево) К обеду будем на перевале. Иншаллах! Будет ли он открыт? Иншаллах…» И автобус, погрузившись в молитву, отчалил.

За бортом в это время остервенело хлестал дождь, на высоте 1800 метров плавно сменившийся снегом, окончательно залепившим остатки наших «амбразур». Пару раз останавливались, чтобы подрожать от холода и скрасить жизнь сладким мятным чаем. На отметке в 2000 добрались до Аллаха. Он оказался полиглотом и мы ему очень понравились, потому что тучи, трусливо поджав снежные хвосты, сразу же уползли за хребет, по белым горам рассыпалось солнце, и всем срочно понадобились темные очки и фотоаппараты, ибо ландшафты того стоили. Частокол целомудренных пиков вверху, изумрудные долины внизу. Посередине серый серпантин, перемежающийся каменными обвалами. Только теперь стало очевидно, что наша труппа не потеряла одну «п» лишь потому, что видимость в экстремальных местах неудержимо стремилась к нулю!

2600. Перевал. Весь в бело-голубом сиянии. Ветер пронизывает навылет. Далеко внизу пристыжено жмутся к скалам седобородые тучи. Ни малейшей растительности. Ни жилья. Только поземка выхватывает изредка клок сухого снега, растягивает его туманным руном, скручивает жгутом, распускает кудрями и бросает, где придется.
 
За перевалом картина быстро меняется. Черно-серые камни вытесняются рыжими, покрытыми вереском склонами. Тут и там появляются суровые нагие тамариски. Им на смену приходят мохнатые хвойники. И вот уже повсюду маячат глинобитные жилища, громоздятся пронзительно-зеленые террасы сельхозугодий и розоватыми кляксами акварели цветет миндаль. Но и это полотно скоро остается позади, и за окном уже мелькают ушастые кактусы да изорванная оврагами пустыня. Мы спускаемся к реке Варзазат, за которой находится знаменитый ксар Айт-Бен-Хадду.

Справка из Википедии: «Ксар – это тип укрепленной берберской деревни, состоящей из пристроенных друг к другу (часто на склоне горы) домов, так что снаружи ксар выглядит как крепость, окружённая стеной». От себя добавлю, что делают их в Марокко исключительно из самана, т.е. из глины с соломой, и недостаток у них только один – после каждого сезона дождей нужно ремонтировать. Кто живал-бывал в «Малыя и Белыя» и южныя Руси, могут мне сказать: «И в чем проблема? Развел глину, да и подмазал». Согласна, если это простая и милая сердцу мазанка. А если разукрашенное всякой мелкой геометрией громадное Всемирное наследие ЮНЕСКО, где снято более десятка фильмов? Вот и работают ремонтные бригады в Айт-Бен-Хадду круглый год. Последнюю башню еще до ума не довели, а ливни уже опять взялись за своё унылое дело. А ведь восстановить необходимо все точнехонько как было. Тяжело…

Чтобы попасть в крепость, нужно переправиться через реку. Но это сейчас, после дождей в ней бурно течет, а уже в марте, говорят, условно-водную преграду можно будет, прыгая с камня на камень, «форсировать». Поэтому мост здесь никто и не строит. Нам, чтобы мы ножки не промочили, ослов предложили. Бытует мнение, что они очень упрямые "скотинки", но, сдается мне, тут что-то перепутали: некоторых наших сотоварищей так и не удалось уговорить сесть на это смиренное животное. В то же время все согласившиеся были добросовестно и без задержек доставлены туда и обратно. И ни один длинноухий не застрял на середине реки, выдвигая своему хозяину требование повысить пропорционально росту инфляции меру подножного корма (особенно чертополоха) и снизить пенсионный возраст. На наших железных дорогах бы так!

Мы долго бродили по безлюдным глиняным лабиринтам, поднялись на самый верх. Пока я пряталась за башней, чтоб не сдуло, муж снимал шикарную панораму долины: делянки с только что взошедшими зерновыми, матовые оливы и лохматые финиковые пальмы в обрамлении терракоты – недаром этот вид называют голливудской кулисой. Потом зашли к знакомой нашего гида Хасана Фатиме, взглянуть на «закулисную» жизнь берберов. Электричества, водопровода и канализации нет, мебель – только самое необходимое. Из настенного декора -- коврик с цитатой из Корана. Дома в этот момент были «очень» беременная Фатима и ее свекровь. Обе с покрытой головой, но не замотанные по самые глаза, как зачастую можно увидеть на улицах. Старшие дети в школе, муж занят на вечном ремонте достопримечательности. Женщины отнеслись к нам очень доброжелательно, угостили мятным чаем и миндальными орехами. От предложенных денег категорически отказались, зато захотели сфотографироваться с нами. Вышли мы от них в полном раздрае. Всю дорогу до Варзазате шумно вздыхали. За ужином многие втихаря дезинфицировали душевные раны прихваченным из Германии алкоголем. Тяжело дается нашему европейскому брату созерцание полной аскезы и безусловного бескорыстия.

За окном погожее утро. А во время завтрака Хасан сообщил нам страшную новость: вчера на той стороне Атласа, откуда мы приехали, во время пятничной проповеди, на молящихся обрушилась кровля старинной мечети и минарет. Погибло 40 прихожан, 70 получили тяжелые травмы. Причиной трагедии стали непрекращающиеся ливни и ветхость здания. Ну, что ж Ты, товарищ Аллах, людей-то не уберег? Понятно, что циклон там намертво прилип, и что строению уже 400 лет, но неужели не мог Ты сотворить сие часом раньше или часом позже, когда в мечети никого не было? А мы-то, наивные, Тебя вчера добрым и интеллигентным посчитали… Эх…

Опечаленные и разочарованные мы пустились в дорогу. Предстояло одолеть 300 километров природных и рукотворных красот различной степени тяжести и свежести. Но сначала я обязана изложить вам основы марокканского зодчества. Про ксар вы уже в курсе. Так вот, если вокруг него настроить простых глинобитных домов, получится касба.

Итак, мы выехали из Варзазате, из того самого места, где река Дадес во что-то впадает. А «выпадает» она из снегов Высокого Атласа, прогрызая в горах зюобразное ущелье. Внизу Дадес «растекается мыслью» по пустыне, образуя плодородную долину. В ней-то и селились испокон веков коренные народы северной Африки берберы. Леса здесь никогда не было. Обработка камня и его транспортировка -- дело не для «смиренной вольности детей». Вот и лепили берберы свои касбы «из того, что было» -- из глины да соломы. Построят, поживут на одном месте столько времени, сколько земля дает приличный урожай и уходят на другое. В результате появилась «долина тысячи касб». Мы с бухгалтерией люди разные, поэтому за точную цифру не поручусь, но саманных деревенек, в самом деле, очень много. Одни совсем новенькие, оперативно подмазанные после нынешних дождей, другие похожи на слегка облизанные леденцы, третьи оплыли настолько, что об их прежних стройных формах догадаться уже невозможно. И вся эта архитектурная парадигма на фоне зеленой до рези в глазах долины – февраль, весна.

Для разминки наших затекших опорно-двигательных «конструкций» гид выбрал очень красивую касбу. Можно просто бродить между домами и любоваться «резьбой» по глине. Она на каждой стене другая, но общие мотивы орнамента все же проглядывают – хитро переплетенная 3D геометрия. Можно, зайдя к торговцам коврами, с головой окунуться в пестроту востока. Тут уже не только ромбы с квадратами, но и яркие пейзажи с заснеженными вершинами, верблюдами, касбами и шатрами берберов. Продавец заверил, что все красители натуральные: желтый – это шафран, терракота – хна, синий – индиго. Килим под две тощие коленки стоит «всего» 45 евро. А сколько же потянет вооон тот пять на четыре ковер из шерсти ягненка? Но лучше мы не будем об этом спрашивать…

После обеда, слегка изменив направление движения, сворачиваем в ущелье реки Тодра. Автобус, не желая застрять в самом узком месте, вытряхивает нас из себя заранее. Идем мы, «ни о чём не вздыхаем», высокие финиковые пальмы отбрасывают спасительную тень на вьющиеся растения, маслины, грецкие орехи и гранаты, и «вдруг откуда ни возьмись» с обеих сторон «выскакивают» каменные стены высотой в 300 метров. Гид акыном заливается о том, как грозная и могучая Тодра, наполняясь мутными ливневыми водами, миллионы лет раздирает эти скалы на две части, а в это время светлый ручеёк еле слышно «шепелявит» по дну ущелья, и в оставшихся лужицах мечутся не следящие за глобальным потеплением планеты рыбешки. Муж руками поштучно выловил их и перенес в Тодру: «Плывите, животинки!»

В самом узком месте каньона всего девять метров, поэтому солнце сюда попадает только очень прицельно. Сегодняшнее «светопреставление» уже закончено. Нам достались только тени-полутени, африканские ласточки, что кружат вблизи своих гнезд, парящие в вышине гордые орлы да преклонение перед необузданным величием природы.

Ночевали в образцово-показательной пятизвездочной касбе возле Эрфуда. Всё в мозаике и благах цивилизации, включая Интернет. Здорово, слов нет. Всем бы берберам такое. Если они все хотят, конечно…Сейчас расскажу, почему в моей душе застряло сомнение.

Следующим утром, аккурат после завтрака, посетили мы еще одну касбу. Зря. Однозначно. В смысле, завтрака жаль. Не удержался, бедняга. И если бы только у изнеженных барышень, которые в средневековых Европах не живали…

Мрак, грязь, вонь... Дерьмо (простите великодушно) плывет прямо по улице… (Подробнее читайте натощак у Патрика Зюскинда в «Парфюмере».) Когда, выбравшись оттуда, удалось-таки продохнуть, спрашиваем у Хасана: «Почему?» Отвечает: «Потому, что там люди держат домашний скот». Кого-то это объяснение, возможно, удовлетворило, но не меня, прожившую большую часть из своих 56-ти в деревне и знакомую с коровами-козами не по ферме на одноклассниках, а вполне «лично». Да и своих учеников по латгальским хуторам доводилось «внезапно» навещать. Справедливости ради должна заметить, что не у всех в доме наблюдалась стерильность, и пахло исключительно фиалками. Но даже те хуторяне, у которых руки из хвостовой части организма росли, ночной горшок рядом с крыльцом не опрастывали. А тут, в касбе, у людей прямо-таки патологическая привязанность к нечистотам. Сдается мне, что проблема лежит в области образованности берберов. Король делает для своего народа очень многое, в том числе строит школы в деревнях. Однако родители не пускают туда своих детей. В стране, которая является родиной самого древнего в мире университета, только 66% мужчин и 40% женщин умеют читать и писать. Да и те, поверьте мне, в основном арабы, а не берберы. Во второй половине того же дня мы убедились в этом еще раз.

По дороге в Эрг-Шебби завернули к кочевникам, имеющим многочисленную отару овец и собственные пастбища. Живут они в шатре, сотканном из бурой верблюжьей гривы. Пол устлан пестрыми ковриками. На них едят. На них спят. Чтобы спастись от песчаных бурь или холода, впереди опускают тяжелый полог. Рядом с шатром хижина из прутьев. Там в полусферической глиняной печке готовят пищу, кипятят воду для чая. Во второй половине хижины девчушка лет восьми-девяти самым примитивным способом что-то ткет. Интересуемся, ходит ли она в школу? Нет, не ходит. Старшие братья тоже. Они пасут овец.

Потом нас приглашают в шатер. Рассаживаемся и наблюдаем за хлопотами хозяйки. В чайник с очень узким горлышком она кладет совсем немного зеленого чая и очень много свежей мяты и сахара. Ждет пару минут, пробует, не добавить ли чего, и разливает тонкой струйкой с высоты по небольшим коническим стаканам так, чтобы сверху образовался слой пены. Пьем неторопливо – здесь так принято. Беседуем. Между прочим спрашиваем, есть ли  школа? Говорят, что есть, но «далеко», в двух километрах отсюда. Мятный чай приятно согревает и холодит внутри. Я смотрю из шатра на повеселевшую после дождей пустыню, на заснеженные горы вдали и вспоминаю свои ежедневные два километра, которые топала с первого по последний класс по промерзшей до дна сибирской реке: хиус прокалывал насквозь, квашеной капустой хрустел под валенками снег, вокруг не было ни огня, и только впереди на горе светилась окнами родная школа.

Третий чайник выпит, пора по джипам. А пока наши шоферы выпендриваются, кто кому круче напылит под нос, «расчленим» на атомы конечную цель сегодняшнего путешествия. Эрг – с арабского значит «дюнное море». Это то же самое, что в Центральной Азии «кум» (тот, который  родственник Кара и Кызылу). «Для эргов характерно наличие барханов, дюн, летающих песков, а также незначительное или полное отсутствие растительного покрова» (Википедия). В Сахаре (а мы сейчас катим именно по ней) много крупных эргов, но на территории Марокко – только один – Эрг-Шебби. Его протяженность 22 км с севера на юг и 5 км с запада на восток. Со 150-метровой высоты дюн видно соседнее государство Алжир.

В Мерзуге, деревне, что находится на южном крае эрга, берем  на двоих одного верблюда. Наша "общая" комплекция нам это позволяет. Устраиваемся поудобнее в седле пока еще лежащего «корабля пустыни», залпом усваиваем инструктаж и позволяем животному превратиться в транспортное средство. Толчок сзади – мы валимся вперед, толчок спереди – падаем назад, выравниваемся. Всё -- «земля в иллюминаторе», кажется, «взлетели». Плывем на восток, вглубь эрга. Возле уха стрекочет и чирикает Nikon – предзакатная фотосессия у мужа в разгаре. Верблюд взбирается все выше и выше. Мы покачиваемся в такт его шагам, а ноги упорно ищут отсутствующие стремена. Ладно, час – другой можно и гордой сарделькой погарцевать, а если сутками? Неужели тоже с болтающимися конечностями?

Наконец мы на вершине высоченной дюны. Расстилаем одеяло, садимся. Двугорбый равнодушно «складывается» рядом с нами. У нас достаточно времени разглядеть дюны. Они грандиозны и величественны. Они таинственны и непостижимы. Они царят в дрожащей тишине. Огненный шар устало заваливается к горизонту, темные эллипсы теней стремительно вытягиваются на восток, и становится отчетливым каждый гребень, каждая волна, каждый след, оставленный на песке.

День гаснет. Становится сумеречно и прохладно. Краски блекнут. Ярко-рыжая масляная живопись превращается в нежную пастель. Околдованные, мы сидим, боясь пошевелиться,  боясь спугнуть магию пустыни.

 Небо сереет, тяжелеет, обволакивая все вокруг. Верблюд послушно доставляет нас к джипам. До фешенебельной касбы минут сорок. Едем молча.

После ужина услужливо массируем друг другу стратегически важные места, натруженные приобщением к караванной жизни. Завтра перегон в 500 километров – нужно быть в форме.