Дед Егор

Размашистой, мальчишеской  походкой  я шел  из школы, весело посматривая на редких прохожих. Настроение было отличное – только, что получил Свидетельство об окончании  семилетки – первый серьезный документ в жизни четырнадцатилетнего подростка. Стояла теплая,  весенняя  погода. Пышно  цвели сирени и акации, с реки дул прохладный ветерок. На душе было легко, о  будущем  не думалось. Мимо проносились  мальчишки на велосипедах, вырвавшиеся на свободу после окончания учебного года.   От избытка  озорного настроя  вспугнул  стайку белоснежных уток,  возившихся в  придорожной луже. Старые, убогие  домишки  приветливо встречали и провожали меня  своими грустными окнами – глазами,

Случайно мой взор остановился на знакомом  домике, уткнувшемся чуть не  до  окон  в землю. Сколько помнилось, в этой хибаре никто не жил, к осени хозяйство  скрывалось в буйных зарослях сорняка. На этот раз в его дворе я увидел  рослого, седовласого  старика, мотыгой  вырубавшего сорную траву. По виду старик был явно не нашенский, скорее  приезжий,  из города - бросились в глаза  заношенная тельняшка, вылинявший берет на голове  и наколки на руках. Одна из них – якорь, обвитый цепью. На  всякий случай решился подойти к калитке и узнать, кто такой.

Вежливо поздоровавшись,  справился у подошедшего к калитке  деда, давно ли он приобрел хозяйство. «Хозяйство это, паренек, мое с давних пор, построено  моим отцом,   когда тебя еще и в плане  не было – спрятав улыбку в прокуренных, чапаевских усах добродушно ответил старик.  До последнего времени  я с семьей жил в Питере, а сейчас вот вернулся доживать свой век  здесь. Давай для начала познакомимся, ты первый, с кем начну  дружбу после возвращения из города. Кого раньше знал, все перемерли. Итак будем  знакомы – зовут меня  дед Егор. А тебя как величать?»  «Василий» - солидно ответил я, нахально первым подавая руку для рукопожатия. Старика это это немного покоробило, однако обошлось без нравоучений. «Судя по виду, у тебя сегодня неплохое  настроение, в лоторею, наверное, выиграл -  угадал, нет?».  «Сроду  не играл, бесполезное это дело. Просто Свидетельство за окончание семилетки получил» - ответил я. «Ну-ка покажи,  чем  тебя  наградили».  Старик повертел в руках  мой документ, с трудом прочел текст слабыми глазами и заслуженно меня похвалил – мои оценки, в самом деле,  были отличные. «Куда думаешь дальше - в колхоз или в город?». «Пока окончательно не решил, но, скорее всего,  пойду в восьмой класс» - ответил я. «А родители, что говорят?». «Они  тоже  советуют дальше учиться. Насчет колхоза – оба, конечно,  категорически  против. Без  специальности будешь, говорят, пасти колхозное стадо. «Работа не из легких. Был я однажды подпаском, знаю, что это такое. Недели две с трудом  выдержал – слепни, комары, жара, коровы разбегаются по кустам.  Набегаешься – силы  нет домой идти, еле упросил председателя  найти замену».

Дед Егор с искорками в глазах весело посматривал на меня. «А я, братишка, тоже знаком с этим делом – в детстве три  года в подпасках был, с ранней весны до осени.  Бывало,  кое- где еще снег лежит, а я  уже бегаю  босиком, с этого, наверное,  и болят сейчас ноги».  Старик полез в карман за куревом, но вспомнил, что пачка  пустая. «Браток, не в службу, а в дружбу сбегай в лавку, купи пачку «Прибоя», на худой конец  «Памира». Часа два уже  не курил, выручай. В лавке знают, что я слаб ногами, не бойся, отпустят».

Старик, не дожидаясь моего согласия, сунул в мою  ладонь  мятую трешку. Нет проблем, лавка была невдалеке и я быстро слетал за куревом. Дед сразу же затянулся   сигаретой и потом  долго не мог прокашляться.  «С девяти лет курю, а тебе не советую, ничего хорошего в табаке нет, так что не угощаю» -  хрипло произнес старик, убирая пачку в карман заношенных брюк. Я еще немного постоял  у забора, слушая для вежливости его  стариковские наставления, а затем, улучив паузу,  попрощался.  Дома была работа -   еще утром матери обещал наколоть дров для бани. С этого дня началось мое общение с  дедом Егором.

Вечером  за ужином поговорил  с  матерью о   моем новом знакомом.   Оказалось, она его практически не знает. Единственное - подтвердила, что  он на днях приехал  из Ленинграда. У него,  говорят, там умерла жена. Есть два сына семейных. Работают на заводе, в село с отцом не поехали, остались в городе.  Так что, живет он сейчас бобылем.  Утром   попросила занести старику банку свежего молока.

Когда я пришел на следующий   день с молоком, дед уже обработал почти пол огорода. Встал, видно, рано. Старик обрадовался моему приходу. Он  предложил войти во двор,  усадил меня на завалинку,  а сам скрылся в избушке. Вскоре он вернулся  с краюшкой засохшего хлеба и двумя гранеными стаканами  «Перекусишь со мной?» - спросил старик, разламывая  краюху на куски. Я, естественно, отказался, сославшись, что только, что из-за стола. «Ну, коли, сыт, не неволю, твою долю сам съем в обед. Матери передай мою большую  благодарность». Дед Егор налил себе молока,  перекрестился и приступил к еде. От нечего делать я стал собирать траву в кучу.

Перекусив, дед Егор с наслаждением закурил очередную сигарету, удобно  устроившись на завалине. «Садись, Вася, отдыхай,  сам все уберу. Молоко хвалю - вкусное, жирное. Чем родители-то  занимаются?». Я, не торопясь, рассказал – отец сторож в колхозе, мать работает в больнице. «Не богато, знать, живете?  «Не беднее других – корова есть, куры, поросенок» - чуть-чуть обидевшись, ответил я. «Ну, а как школу закончишь, куда план дальше?» - поинтересовался старик. «Если все будет в порядке с оценками, то  пойду в военное училище, в какое – пока окончательно не выбрал, скорее всего,  в связь» - доложил я. «Это, браток, ты совершенно  правильно решил, с армией надежно, может,  и в генералы еще  выйдешь» - похвалил мой выбор улыбчивый  старик. «Я, вот, в  царском флоте пять лет отбарабанил,  вышел, даже,  в унтер-офицеры. В адмиралы, правда,  не потянул, образования немного не хватило. Дед Егор задорно улыбнулся и подкрутил  прокуренные усы. «Мое образование, будь здоров  - сельская церковно-приходская  школа.  При адмирале на  линкоре был целый год вестовым. Тоже хорошая школа».  «А,  что гимназии в селе не было?» -  спросил я.  «Какая там гимназия, это только в городах и для богатых, Ты, конечно, не слышал, была еще у нас в селе земская школа для  девочек. Читать, писать научат – ну и слава Богу». «А  как жилось  раньше, при царе,  говорят,  неплохо было? - теребил я старика. «Ну, что тебе сказать?» – задумчиво произнес  он, очевидно, вспоминая прошлую жизнь. «Село до революции в мои молодые годы было большое, нарядное, не то, что  сейчас. Народу свыше  двух тысяч. Пришлых  не было,  одни свои. Что любопытно – почти все семьи имели прозвища, откуда это бралось? Пример: идет мужик и спрашивает встречного: где, допустим, живет Петр Иванов. Мужик не знает такого.  Повторно спрашивает,   где живет Петр Коза, местный сразу дает ответ. Прозвище знает, а фамилию нет. И смех и грех. В других местах  такое не встречал.  Вот, к примеру, твои дед и бабка – коренные в нашем селе или нет?  Коренные, говоришь. А где они жили -  на речке? А как их звали? Василий и Настя, говоришь? Припоминаю, припоминаю. Это, верно, Соболи? Соболи!  Дак  я их  хорошо знаю. Работящая семья. Масло, помню, давили, хлеб мололи, лошадей держали. Живы твои старики-то сейчас или нет? Давно, говоришь, померли? Ну что же, Царство им небесное». Дед Егор медленно перекрестился. Помолчав, он  вновь вернулся  к  разговору. Наскучило,  видно,  ему без общения. 

«Дед, а у вас было прозвище?» - поинтересовался  я. «Было, как же без него. Нас издавна звали бакенщиками, потому, что всегда работали бакенщиками. Меня так и звали – Егорка бакенщик, позднее  Егор бакенщик. Наше дело было вовремя зажигать  фонари на бакенах да заправлять их керосином. Часто бакена сносило проходящими плотами, приходилось восстанавливать обстановку. Я обычно работал на веслах, отец  занимался фонарями. В любую погоду полагалось поддерживать порядок на ходовой. Шторм не шторм – делай свое дело. Тонули ребята -  даром, что не море. С Камой не пошутишь, волны иной раз почище балтийских. Сейчас милое дело работать – лодочные моторы, знай себе гоняй, батареи вместо керосинок. Да, есть что вспомнить».

Дед Егор на минуту задумался, задержав свой взор на белоснежных, кучевых облаках, плывших по небу. Короткий окурок старик притушил носком башмака и продолжил разговор.

«Село наше славилось разными  промыслами. Чем только люди не занимались! Кроме земледелия разводили скот, у многих были пасеки,  в ходу было красильное и  кузнечное дело, рыболовство, лесом торговали.  Соломенных крыш в селе не было, только тесовые, лапти почти не носили. Вряд ли  знаешь - наши крестьяне-то раньше относились к разряду удельных – принадлежали императорской семье. До этого назывались дворцовыми. Мне отец рассказывал, что наших  парней  нередко забирали в дворцовую службу,  к царю. Здоровая, рослая  была  наша молодежь.

В прошлом веке на Каме было восемь наиболее крупных пристаней. Одна из них наша. На престольные праздники проводились ярмарки, народу собиралась тьма, даже из-за Камы приезжали. Непременно строили балаганы, карусели, кукольные театры. Молодежь играла в разные игры,  все были принаряженные, в моду вошли, помню,  калоши. Форсили в них только по праздникам.

Народ, однако,  жил по-разному. Были и бедные. Это обыкновенно безлошадные, многие из них пили. Были купцы. Основной народ вроде твоих стариков – средние. В селе было двадцать четыре лавки, хлебная пристань».

«А как после революции?» - продолжал расспрос я. Дед Егор помрачнел и на некоторое время замолчал. «Не знаю, что и сказать тебе» - наконец, произнес он, ковыряя землю прутиком. «Село первые годы революция как будто не касалась. Как прежде люди ходили в церковь, работали школы, телеграф, лавки. Потом случилась гражданская война. Молодежь стали забирать в армию – то красные, то белые. Одно время в районе села шли тяжелые бои с колчаковцами. Много простых крестьян погибло. Я в это время жил в Питере, о тех событиях узнал из писем матери».

«Дед Егор, в этом году по истории мы проходили гражданскую войну. Почему началась  война, мне понятно - народ плохо жил, заели эксплуататоры. А вот почему белые генералы проиграли эту войну необученным крестьянским командирам, это мне непонятно. Известно, профессионалы обычно побеждают. Белые генералы были профессионалами. Они изучили военное дело в военных академиях, постигли все военные науки, учились боевым действиям у Суворова, Кутузова, Наполеона, имели поддержку у значительной части населения, оружием были достаточно снабжены, а все-таки победить не смогли. Почему, как ты думаешь?».

Старик почесал затылок, задумался, закурил. «Да, Василий, серьезные ты вопросы мне задаешь. Не просто унтеру на них ответить. Почему война произошла, попытаюсь объяснить на примере. Устройство паровой машины, думаю, ты примерно знаешь. Там главная деталь какая - паровой котел. Если давление пара держать в котле выше нормы и не стравливать пар, то непременно произойдет взрыв и разрушится вся машина. Так происходит и в государстве. Взрыв котла произошел, значит, был сильный перегрев, машинист проспал или неграмотно управлял машиной. Я так кумекаю. Всякий, кто у власти, в погоне за роскошью и богатством в меру возможностей и наглости поднимает давление в котле. О взрыве не думают, а он рано или поздно происходит. При этом на Божий свет появляются бойкие любители половить рыбку в мутной воде, жадные до власти. Горе тогда простому народу. Другое дело, когда защищают свою страну от врагов, это совсем другая статья. Тут все ясно, не так ли?

Что касается белой гвардии. Я раньше тоже часто о ней думал, но причин ее проигрыша доказательно так не нашел. Думаю, на то была воля Божья, наказание за грехи наши. Такое, Вася, мое мнение. Ты, как атеист, вряд ли со мной согласишься». Я промолчал.

«Другая беда пришла в двадцать первом году – пришел страшный голод из-за засухи. Я его хорошо помню, приезжал тогда в село. Не поверишь, люди умирали на глазах, сам очевидцем был. Особенно голод косил стариков и детей. Я и мои старики спаслись только тем, что ели перловиц - речных ракушек. В других странах их мидиями называют. У нас не принято их есть, а в Италии их трескают за милую душу, почти как лакомство. Пойду, бывало, вечером на Каму, вода теплая, прозрачная. Искупаюсь, насобираю свежих ракушек с полведра и айда быстро домой. Разложу на теплом месте – они и  раскрываются. После этого извлекаю моллюсков и отвариваю. Иногда мелко пошинкую. Когда остынут, немного посолишь и в рот. Мне не было противно. Хрустят только. Мать с отцом долго брезговали, а когда голод прижал, тоже начали есть. Так и спаслись». Я в это время смотрел на деда Егора вытаращенными глазами, представляя, как он слизняков ест.

Так постепенно, близко познакомившись, мы стали с дедом Егором, почти что друзьями. Я носил ему воду, бегал за продуктами в лавку, полол картошку. Иногда делился со стариком рыбой, пойманной на удочку. Чаще всего с рыбалки я приносил щеклею, в других местах ее называют уклейкой. Водится она на мелководье, в чистой воде. Рыба эта тощая, величиной с кильку и даже немного меньше. В уху эта  рыбешка не годится, ее лучше жарить.

В очередной раз я наловил полный кукан щеклеи и направился к дому деда Егора, как договаривались. Он меня уже поджидал, устало опершись на штакетник. «Зайдешь или нет?» - на всякий случай спросил он, приоткрывая дверь. Я утвердительно кивнул головой и торжественно прошел с богатым уловом вперед к натоптанному месту возле кострища, где кипятили чай. «Давай, дед Егор, сковороду» - объявил я. Старик засуетился, видно, это совпало с его планом и возможностями.

Вскоре полная сковорода нажаренной щеклеи была готова к употреблению. Дед в очередной раз исчез в доме. Вышел он к столу с поллитровкой мутного самогона и граненым стаканом. «Тебе, братишка, извини, не налью, рано еще» - буркнул он, наливая себе вонючую жидкость в стакан. Перекрестившись, одним махом выпил пол-стакана и сразу же поперхнулся. «Крутой, зараза, похоже, первачок» - еле продышавшись, произнес старик. «Скажу по секрету - сосед на днях угостил, к нашему столу как раз. Смотри, Васька, только  не проболтайся в народе, не подводи меня и соседа под монастырь, люди быстро растрезвонят, дескать, старик с пацаном пьют самогон. Мать твоя тогда остатки волос у меня выдерет». «Будь спокоен, дед Егор, не подведу» - ответил я, с аппетитом поглощая костлявую рыбешку. Больше дед пить не стал, остаток отложил на другой раз. И без добавки  он вскоре раскис, стал сверх меры улыбчивым и говорливым.

На углях я вскипятил чайник и заварил мятный чай. Неожиданно дед Егор запел, точнее попытался запеть. Что за песня – понять было трудно. Любопытства ради поинтересовался, о чем он поет. «Ты что никогда не слышал «Раскинулось море широко» - осоловело произнес дед, сползая с завалинки на землю. «Надо знать нашу матросскую песню, дорогой братишка» -  строго произнес он, поднимая указательный палец вверх. «Однако, попробую еще раз».

Дед снова затянул, но голоса не хватало,  его хриплое пение становилось все тише и тише. В конце концов, он заснул. Спал старик недолго – около часа. Проснувшись, зачерпнул ковш холодной воды и вылил ее на голову. Вскоре деду полегчало, и мы неторопливо продолжили беседу, смакуя сладкий мятный чай.

«Дед, а в армию, наверное, страшно было идти – на пять лет все же». «Да нет, наоборот,  хотелось другой мир повидать. Я думал попасть служить во флот, так  и вышло, учли, что  работал на воде. Забрили нас шестерых  годков,  как  раз  после окончания русско-японской войны. Слышал о такой? Россия ее проиграла, потери были большие в кораблях и  в личном составе. После войны начали спешно восстанавливать  морские силы. Для строящихся кораблей надо было срочно комплектовать экипажи. Был большой недостаток  офицеров и матросов.

Забирали нас весной, сразу после того, как крестьяне отсеялись.  Все село провожало.  Помню, народ шел гурьбой вдоль села. Впереди мы под ручку с приятелями. До одури играли гармошки, девчата пели частушки и плясали, не переставая. Слезы и самогонка лились рекой. Шум, гам на всю округу. Сопровождающие  нас два унтера  еле волочили ноги от перепоя. Перед посадкой на пароход сельский батюшка благословил и окропил нас святой водой.

Приплыли в Нижний Новгород, там новобранцев собирали со всей России и распределяли по воинским частям. Меня на второй день вместе с протрезвевшими унтерами повезли в Кронштадт. Годки мои были отправлены на Тихий океан, во Владивосток. В Кронштадте прошел муштру, кроме этого, конечно, выучили матросскому делу. После учебы меня определили на линкор «Цесаревич» матросом второй статьи.

«Ну, и как служилось на императорском корабле?» - спросил я, увлеченный его рассказом. «Вначале, как водится, все было непривычно, всего побаивался, но потом ничего, привык Как, говоришь, день проходил? Матросы первой и второй статьи     размещались  в отсеках  и коридорах жилой палубы. В пять  утра в рынду бились  две склянки и боцманы начинали будить команду. Вскочив, матросы начинали вязать парусиновые тюфяки, набитые пробкой.  Затем все умывались, молились и примерно полчаса завтракали, а потом полчаса проводилась уборка корабля. В восемь утра происходил торжественный подъем флага. В двенадцать часов обед.  Перед обедом выдавалась винная порция. Матроса,  совершившего серьезный проступок,  могли подвергнуть наказанию розгами до пятидесяти ударов. За пять лет службы,  однако, с этим не встречался. На других судах, говорят,  было.

Винная порция выдавалась также вечером. На палубу выносилась луженая  бадья, наполненная водкой, после чего  баталер по норме выдавал напиток. Первым подходил  хозяин палубы – старший боцман. За ним шли  унтер-офицеры. Когда стал унтером, я подходил  к чаше пятым. Хорошо помню. Непьющие получали взамен деньги. После раздачи водки – проба пищи и обед. Ели на  разостланном брезенте. Пища была хорошая, Достаточно было мяса и сливочного масла. Когда приехал в село на побывку, народ не сразу узнавал меня – раскормленного и мордастого.  Девки  липли, как мухи на мед. Одна форма чего стоила! До ранней зорьки гулял по селу с молодежью. Однако известно – все хорошее быстро проходит. Десять суток пролетели как один день.

Шел ноль  шестой год. Вернувшись на свой корабль, узнал, что на Балтике сформирован  Особый отряд  из  четырех кораблей для учебного заграничного плавания   с практикантами – гардемаринами и учениками на должности унтер-офицеров. Кроме «Цесаревича в  отряде состояли линкор «Слава», а также  крейсера «Адмирал Макаров»  и «Богатырь». Позднее в составе отряда  были «Цесаревич», «Слава» и  «Богатырь». Учебные плавания выполняли в Финском  заливе. Не поверишь, Васька, однажды наш отряд удостоился  посещения   Государем Императором  Николаем Вторым. До сих пор все в памяти. Очень торжественно было. Царь в своей  речи призвал достойно представлять русский флот за рубежом, высоко держать честь русского имени.  Когда обходил строй, на минуту остановился около меня и даже спросил, откуда я родом. Похоже, село наше было ему знакомо. После торжественной части    был накрыт праздничный стол.

Осенью  восьмого года наш Особый отряд отправился в дальнее плавание – гардемарины говорили, якобы в  Средиземное море, а куда конкретно, неизвестно. Позже сказали – идем в Бизерту. Это Тунис, Африка. Когда шли по Атлантике, в хорошую погоду  проводились разного рода учения и занятия. Чувствовался недостаток опытных офицеров и унтеров. В Бизерте мы отрабатывали упражнения, предшествующие боевым стрельбам. Сами стрельбы планировалось провести в районе Аугусты, - недалеко от острова Сицилия. Ты, Вася, должен знать где это, по географии у тебя, небось, пятерка. Придешь домой – погляди на карту. Вслед за нами в Бизерту прибыл крейсер «Адмирал Макаров».

В середине декабря наш отряд в составе уже четырех кораблей во главе с «Цесаревичем» вышел из Бизерты и  через два дня прибыл в порт Аугуста. Это в семидесяти милях к югу от города Мессина. Офицеры рассказывали,  что это очень древний город. От материковой части Италии он отделен узким Мессинским проливом. После выполнения учебных стрельб мы стали на якорь в этом порту. Надеялись на следующий день выйти в город. Однако не зря говорят: человек полагает, а Бог располагает. Внезапно среди ночи послышался страшный  гул, корпуса судов содрогались, словно по ним молотили здоровенной кувалдой. В бухту ворвалась огромная волна, корабли на якорных цепях вращались словно игрушечные. Через несколько минут гул прекратился, хотя волнение еще продолжалось. На кораблях Отряда сыграли боевую тревогу, но вскоре дали отбой, убедившись, что им ничто не угрожает. Вечером из портового города Катания к нам на борт «Цесаревича» к командиру Отряда адмиралу В. Литвинову прибыли капитан порта и российский вице-консул.

Катания - город на восточном побережье острова Сицилия у подножия вулкана Этна. Прибывшие сообщили адмиралу, что произошло страшное землетрясение с эпицентром в Мессинском проливе. Все ближайшие города и поселки полностью разрушены,  погибли десятки тысяч человек. Портовый начальник убедительно просил оказать помощь пострадавшему населению.  Адмирал В. Литвинов приказал Отряду сняться с якорей и следовать в Мессину для оказания помощи. Крейсер «Богатырь» был оставлен в порту Аугусты для связи.

Во время перехода начались спешные приготовления к спасательным работам. Экипажи кораблей разбили по сменам. Спасательные команды снабдили шанцевым инструментом, продовольствием и водой. На подходе к Мессине в воде обнаружили плавающие обломки, рыбачьи лодки и тела  погибших людей.  Все это  было смыто пятиметровой волной.

Утром  двадцать девятого декабря корабли Отряда  прибыли на рейд Мессины. Нашим взорам открылась страшная картина. Во многих кварталах города полыхали пожары. Портовые сооружения были разрушены. С кораблей на берег были немедленно направлены спасательные группы, имеющие в своем составе медиков. То, что мы увидели на берегу, превзошло все мрачные предположения. Из под развалин доносились стоны и крики раненых. Толпы обезумевших жителей  города простирали к нам руки, умоляя о помощи.

По распоряжению руководителей спасательных групп приступили к работе, не медля. Начали с откапывания засыпанных обломками зданий. Ориентировались по крикам и стонам людей из завалов. Быстро организовали перевязочные пункты, на которые стали переносить пострадавших. Число медиков увеличилось с прибытием в Мессину канонерских лодок «Кореец» и «Гиляк». Прямо под открытым небом на установленных столах наши медики с помощью санитаров оказывали первую хирургическую помощь.

По развалинам бродили обезумевшие оборванные жители города, разыскивающие своих родных и близких. Стоял смрад  и трупный запах. В первый день удалось спасти из завалов более ста человек. Я с напарником на шлюпке перевозил раненых на линкор. Подземные толчки изредка продолжались. Одного из наших смельчаков, выносившего из развалин на руках девушку, похоронила обвалившаяся стена.

Толчки «освободили» заключенных из местной тюрьмы. Разойдясь, они начали мародерствовать и убивать. Нам не раз приходилось вступать с ними в схватку. Прибыли корабли английской эскадры. Экипажи с их кораблей совместно с нами сразу же приступили к спасению пострадавших. При смене команд многие отказывались от отдыха. Чистоплюев не было, офицеры, невзирая на звания, первыми шли в развалины.  На кораблях развозили раненых по прибрежным городам,  не пострадавшим от землетрясения.

Постепенно установился относительный порядок, разобраны были все руины, начали восстанавливать город. Горожане Мессины назвали несколько улиц в честь русских моряков. Когда уходили, прощаться пришли все горожане. На берегу нам дарили цветы и фрукты, прощаясь, плакали, целовали. До сих пор храню костяной гребешок, который мне подарила молоденькая итальянка.  Прощальные гудки  долго сопровождали наш уход из Мессины.

На Родину вернулись в марте девятого года. Все моряки без исключения были награждены малыми серебряными медалями с надписью «За оказание помощи пострадавшим во время бедствия в Мессине и Калабрии». В тоже время мне присвоили звание унтера. Я за швартовку отвечал на своем «Цесаревиче». Проколов не допускал, не раз получал благодарность от командира корабля. Медаль сохранил, покажу, придет время. Была еще одна, крупнее, но ее моя старуха обменяла на хлеб во время блокады Ленинграда. «Вот это да, вы такой подвиг совершили, впору фильм о вас снимать!» - восхищенно произнес я. «Может и сняли у них, там в Италии - был слух. Приезжали к нам в Питер  итальянцы, разговаривали со мной на встрече с ветеранами. Многие из  тех экипажей тогда еще живы были. Да вот, как на грех, забыл об этом их спросить». «А как дальше у тебя сложилось?» -  спросил я. «По-разному. После Мессины год еще отслужил, а потом списан в отставку по выслуге. Устроился  в Питере на работу на судостроительный завод, на нем и проработал до самой пенсии. Революцию пережил более или менее благополучно. Правда, однажды чуть не расстреляли – кто-то накапал в ЧК, будто я морской офицер. А в то время царских офицеров рубили, как капусту, без рассуждений. В ЧК было полно «братишек». Догадались проверить документы. Долго хохотали, когда узнали, что я унтер, но не офицер. Отпустили, конечно.

Первое время работал клепальщиком корпусов. Очень тяжелая и ответственная работа. Недоклеп, значит будет течь. Сейчас проще – везде сварка. Позднее меня  перевели на монтаж судового оборудования.  Когда женился, дали комнату в коммуналке. До женитьбы пришлось жить в общежитии. Только жизнь понемногу начала налаживаться, на тебе – война, да еще какая. На фронт забрали молодежь, на стариков вся нагрузка легла, работать приходилось с коротким перерывом на сон. В блокаду нас перевели на ремонт танков. Иной раз их привозили на завод сразу из боя. Еще горячие можно сказать. Полезешь в танк,  а там  останки  погибшего экипажа. Первое время жутко  было залезать в   машину, позже попривыкли.

Нам повезло – еще до блокады успели переправить в село двух маленьких  сыновей. Как голод пережили?  Во-первых,  у нас на судостроительном пайка была немного потяжелее, бабка моя на этом же заводе работала, значит еще пайка. Собак и кошек ели. Было такое. Приспособились их мясо долго вымачивать, а потом прожаривать. Все съедали. До поры их много было, потом  исчезли.  Не мы одни на них  охотились. Вкус, конечно, не тот, но голод, как известно, не тетка. Когда угощал соседей собачатиной - они ели, не брезговали. Все, братишка,  пережили» - тяжело вздохнул дед Егор.

Приближался новый учебный год,  пора было запасаться учебниками и разными школьными принадлежностями. На это я у родителей денег обычно не просил - сам зарабатывал. На этот раз работа долго не подворачивалась. Наконец, упросил местного лесника взять меня в бригаду по зачистке просек  от мелколесья. Оплата  обещалась даже по меркам села  никудышная, но куда деваться?!  Работы было на неделю.  Перед уходом в лес побывал у деда Егора. Посидели на завалинке, полюбовались звездным августовским небом, падающими метеорами, поговорили  о том, о сем.  Перед уходом домой доложил деду, что на неделю ухожу в лес. Лицо старика  немного погрустнело. Пожали друг другу руки и на этом разошлись. Было ощущение, что мы расстаемся навсегда.

С порученной работой справились точно за неделю. Накормили местных комаров досыта. Усталые руки, исколотые сухими ветками и изжаленные крапивой, долго саднило. Расчет лесник не задержал, расплатился за работу сразу же. На следующий день запланировал  проведать деда Егора. С кульком собранной в лесу малины утром я подошел к его калитке и постучал. Никто не вышел из избушки на мой стук. Мне стало тревожно, особенно после того, как я заметил лежащие под окнами старые доски и закрытую изнутри на замок садовую дверцу. Что было делать? В растерянности я стоял у забора и гнал от себя плохие предположения.

На второй мой стук у соседей заскрипела дверь. Через пару минут из-за угла показалась простоволосая, заспанная соседка тетя Катя в древней пижаме. «Это ты, Васька, открывай калитку, замок только для фасону, не на ключе. Проходи, поговорим». Что услышал я от нее? «Деда Егора ночью хватил сердечный приступ. Уже смеркалось, когда мой старик по привычке вышел во двор за компанию покурить; глянул и увидел деда, лежащим возле лавки, без сознания. «Прибежал за мной, я сбегала за Фаей, медсестрой. Слава Богу, дома была, не на дежурстве, только спать улеглись. Вместе, полураздетые и босые, бежим назад, к нам. Фая – молодец, не забыла захватить шприц и кое-какие лекарства. После уколов дед очнулся, стал немного говорить. Кое-как перенесли его в избу, уложили на кровать. Всю ночь не спала, около него просидела. Утром бегу на почту и сообщаю в Питер старшему сыну о состоянии их отца. Через двое суток смотрю в окно – к нашему дому подкатывает белая «Волга», в ней сыновья деда Егора. Недолго думая, братья погрузили в машину отца, поблагодарили нас за заботу о нем, сунули мне деньги и, не задерживаясь, быстро уехали. Сказали, устроят отца в госпитале. Даже чай не остались пить. Вот уж два дня прошло - не слыху, не дыху. Ты то где был, он несколько раз спрашивал тебя. Какой-то кисет с медалькой велел передать тебе».

Тетя Катя достала из пижамы невзрачный мешочек и передала его мне. «Ну- ка покажи, что за медаль, в суете я не успела рассмотреть, давай доставай» - любопытствовала бабка. Повертела медаль туда-сюда, попробовала на зуб и вернула со словами «ничего особенного, такую, вроде, видела у нашего пожарника». «Да, Васька, закончилась, похоже, ваша дружба, так уж суждено. Ладно, пойду, старика кормить надо». Женщина тяжело поднялась с лавки и, шаркая тапками, пошла к себе домой.

Я долго ждал хорошую весть из Питера, однако, никаких сообщений от деда Егора мы так и не получили. Изредка рассматриваю медальку и вспоминаю ее хозяина. Его одинокий дом так и стоит заброшенный, догнивает».



* Яндекс. Мессина. Подвиг русских моряков