Когда Фемиду кличут Дарьей

Описание.  Фрагмент из жизни бывшего уголовника и бомжа Иванова, показанный на телепанорамном экране руководителю экспедиции, обладающего статусом «Первого».

Посвящение. Посвящаю тем, кто любит свою страну и когда-нибудь добьётся, чтобы должностные преступления чиновников, работников правоохранительной системы и судов не имели срока давности, и виновные могли быть привлечены за них к ответственности, пока живы.

Комментарий автора.  Чем больше моральных уродов в стране, тем опасней и непредсказуемей она и жизнь в ней!
            

                Когда Фемиду кличут Дарьей.

                Предисловие.

Место и время  события: «Столыпинский» этапный железнодорожный вагон для перевозки заключённых, прицепленный к пассажирскому поезду «Харьков-Владивосток». Участок железнодорожного пути между городами Куйбышев (ныне город Самара) и Челябинском. Июль 1977 года.
В душном арестантском «купе» четырнадцать человек при норме шесть. Это почти то же самое, что посадить в обычное четырёхместное пассажирское купе – двенадцать!

Звучит комментарий: «В Советском Союзе  колхозный скот перевозят по железной дороге в более комфортных условиях, чем заключённых».

На верхней полке, ни разу не спустившись вниз, лежит мужик. На двух нижних полках в невероятной тесноте, скучившись, сгруппировались остальные тринадцать, болтая о разном. Как-никак, внизу прохладнее. Среди них находящийся под следствием по статье 209 УК РСФСР тридцатидвухлетний Иванов, он же Аланов Александр Сергеевич.

- А за что тот мужик сидит? – показывая пальцем наверх, поинтересовался Иванов у других.

- За нападение у него статья, - ответили ему. – То ли на мента, то ли на прокурора, то ли на судью?

А откуда едет? – продолжил интересоваться Иванов.

- Кажется, из Харькова. Нас в Пензе загрузили. Точно не знаем.

- Он хотя бы раз вставал? – задал новый вопрос Иванов.

- Кажется, нет.

- Может, приболел? – забеспокоился Иванов.

- Не похоже, - успокаивающе произнёс кто-то. – Когда менты и конвой сверку делали, он довольно бодро называл свою фамилию, имя, отчество, год рождения, статью, срок и так далее.

Иванов залез на верхнюю полку и пошевелил мужика за плечо:
- Мужик! Ты жив, здоров? Не приболел? Что-то ты не поднимаешься. Не ешь, не пьёшь. Несусветную жару тут терпишь. Может жрать нечего?

- Не хочу, - неестественно шепелявя, ответил мужик и повернулся лицом к Иванову. – Никак не очухаюсь от случившегося.  Всё вмиг крахом обернулось.  Готов в петлю залезть.

- А за что посадили? – с сочувствием спросил Иванов, уловив в его интонациях потребность высказаться, душу излить.

- Судью за волосы ухватил и мордой несколько раз в стол ткнул. Не стерпел её произвола. Без всякой вины эта мерзкая сволочь пятнадцать суток дала за то, что обратился к ней назвав мамашей, а не «гражданин судья». В итоге три года получил за эту суку и подонка-мужа приятельницы моей жены, которых мы пригласили на своё праздничное новоселье. Нашей семье благоустроенную квартиру в новом доме выделили. Почти десять лет очереди ожидали, живя в ветхом бараке.  Когда получили, такими радостными были.  И на тебе…  Всё счастье в одночасье рухнуло.
Мужик злобно сжал пальцы в кулак и мстительно усмехнулся:
- Ничего, поквитаюсь.  И этому подонку тоже никогда не прощу. Представляешь: сказал следователю из прокуратуры, будто я всячески хотел его споить, приставал к его жене и пытался заманить её в спальню. Прокуратуре такие утверждения были на руку. Ей не хотелось разбираться в первопричинах. Выставлять судью виноватой.
Воистину, ворон ворону глаз не выклюет. Именно только поэтому в ходе предварительного следствия и на суде  незаконные пятнадцать суток были упомянуты лишь вскользь. Естественно, с намёком на мою вину и вину за причинение обнаглевшей судейской башке лёгких телесных повреждений.

- А конкретнее и подробнее ты можешь о случившемся рассказать? – попросил Иванов.
 

                «Новоселье».

- Началось вот с чего, - тяжело вздохнул мужик…
И перед глазами Иванова предстала в развёрнутом виде вот такая драматичная, с невесёлым концом житейская история.

   В просторной и светлой гостиной, за раздвинутым у стены столом, накрытым белоснежной скатертью и разными угощениями, перекидываясь весёлыми шутками и прибаутками, балагурят с десяток гостей. Временами предлагаются тосты, возникает одобрительный шум, звенят рюмки и бокалы, звучит дружный смех.
   В центре гостиной поспокойнее. На специально оставленном для танцев «пятачке» под льющуюся из стереоколонок величавую музыку несколько пар плавно и неторопливо скользят по паркету в вальсе.
   Увы. Тут, как и везде: «… не без урода!» Чуть поодаль от всех, в уголке, рядом с магнитофоном, установленном на тумбочке, сидел в гордом одиночестве вальяжно развалясь в кресле, плечистый, с угрюмой квадратной физиономией лет двадцати семи парень и из-под тяжелых полуопущенных век ревниво наблюдал за своей молодой красавицей-женой, самозабвенно танцующей с гордым и сияющим от счастья хозяином этой новой квартиры.
   Жена угрюмого парня в ударе. В ударе от самой себя: взбодрённая, польщённая и растроганная тем, что благодаря своему блистательному наряду, молодости, стройной фигуре, атласной коже и очаровательным чертам лица, повсюду оказывалась объектом повышенного и заботливого внимания мужчин. От выпитого вина и через край плещущегося восторга её большущие, обрамлённые чёрными стреловидными ресницами глаза искрились нежно-голубоватым огнём, губы пылали красным жаром, щёки горели розоватым  цветом и слегка кружилась голова, потерявшая ощущение пространства и веса. Поэтому порой ей казалась, что пол куда-то уплывал из-под ног. В такие волнообразные мгновения она становилась неспособной удерживать своё тело строго вертикально и наталкивалась, беззаботно хихикая, на хозяина квартиры своей пышной полуобнаженной грудью.
   Хозяин квартиры точно так же, как и она, не придавал таким прикосновениям никакого значения. Ему сегодня не до мелких собачьих радостей. Глаза у него наполнены другим, более значительным, более выстраданным счастьем, а душу распирала гордость за то, что наконец-то его семья, преодолев все невзгоды и лишения, заимела после многолетних мытарств по частным квартирам и баракам собственное жильё, состоящее из трёх великолепных комнат, кухни и прочих вспомогательных помещений типа прихожки, ванны, туалета.

- Даже не верится всё ещё!.. –  вздохнув,  сказал он ей, кружась в вальсе, с улыбкой и восторгом оглядывая  потолок, стены и пол.

- Я тоже рада за вас, - прошептала она, прильнув в очередной раз к нему своей грудью. – Такая гора с плеч. По себе знаю. Впрочем, лет через пять, и мы сумеем купить себе домик. Если, конечно, мой «леший» перестанет ревновать меня до каждого встречного-поперечного столба и освободившуюся энергию направит на эту заветную цель.

- Что? Слишком ревнивый? – засмеялся хозяин квартиры.

- Ой! Не приведи Господь! Особенно когда поддавший. Настоящий зверь. Иногда достаточно мне на кого-нибудь с восхищением пару раз посмотреть и… пошло-поехало. Вот и сейчас он сидит возле магнитофона, весь внутренне напружинившись. Это я нутром чувствую, хотя не гляжу, чтобы мой взгляд не истолковал превратно.

- Значит, сильно любит вас!

- Скорее себя, - не согласилась она.

- Не может быть. Вы такая красивая. Тут волей-неволей будешь стеречь… точнее, простите, не стеречь, а… ну как это правильно выразиться…

- Нет, не надо! Не поправляйтесь! Очень точно сказано. Именно стеречь! – с улыбкой приложила она к его губам палец. – И стережёт! Стережёт, как престижную вещь, ради эгоистического тщеславия и относясь соответственно, особенно на первых парах. Стережёт, не считаясь с нашими чисто человеческими интересами, запросами, правами, женской психологией, в конце концов. Впрочем, всё же стеречь нас следует! – неожиданно прорвались в её  обличительный тон немножечко виноватые нотки. – Обязательно! – подчёркнула она и кокетливо улыбнулась, приоткрыв верхний и нижний ряд удивительно ровных, белых зубов. – Только зачем столь примитивным способом? Разве таким образом удастся женщину от соблазна уберечь?

- Судя по вас, вряд ли! – засмеялся хозяин квартиры.

- Да. Угадали! И меня в том числе! – слетает с её сладких уст неприкрытое признание. – Скажу даже ещё откровеннее: чем сильнее мой муж меня охраняет, тем хитрее, изворотливее и упрямее я становлюсь. По-моему, грубость и жестокость всегда и на всех действует отталкивающе, прямопротивоположно?!

- А страх? Ведь если он «врежет», мало не покажется! – усмехнулся хозяин квартиры.

- Боюсь, безусловно, - вмиг хмурится она и тяжко вздыхает. – Однажды было. Тем не менее, телесный страх, поверьте мне, далеко не лучший сдерживающий фактор. Скорее, наоборот. Возьмите, к примеру, нашу общую знакомую Марину или Таню…

Когда танец закончился, хозяин квартиры подошёл к насупленному парню и с приветливой улыбкой потянул его к столу.

Хорошо. Пойдём! – криво усмехнулся он, неуклюже поднимаясь с кресла. – Только не надейся, что сумеешь меня споить. Не получится! – и многозначительно добавил: - Ишь, как вы все на мою жену губы раскатали. Липните к ней, что осы к сиропу…

Подойдя к столу, парень решительно налил из бутылки два полных стакана водки и один сунул хозяину квартиры:
- Держи, коль притащил. Выпьем на равных! Посмотрим кто из нас настоящий мужик!

Не теряя ни секунды, он одним залпом опустошил стакан до дна и вопросительно посмотрел на хозяина квартиры.

Тот отрицательно качнул головой:
- Всю не буду. Лишь грамм пятьдесят. Не больше. Мне как, хозяину, негоже слишком напиваться.
Он отлил из стакана в рюмку  четверть стакана водки и выпил её.

- Э, нет! Так не пойдёт! – взяв со стола стакан с водкой и вновь протягивая хозяину, упорствует парень. – Пей всю! На равных!

- Всё! Не буду больше. Пока хватит. Не обижайтесь. Нельзя. Посмотри сколько у меня вас, гостей?

- Как это не будешь? – угрожающе придвинулся к нему вплотную парень. -  Я – давай пей, а сам в сторону, к бабе моей: сначала танцевать, потом спальню показывать…  Не выйдет! Слышишь? Пей! Не юли! Со мной этот номер не пройдёт. Не надейся!

- Успокойся! Что ты мелешь?..

Гости, не зная дурость парня, в нерешительности замерли. Жена парня, хорошо памятуя на горьком опыте, что при такой звериной в нём вспышке лучше к нему не подходить, от страха побледнев, оцепенела.

- Пей, сказал! – захрипел парень и положил свою могучую и жёсткую лапу на шею хозяину квартиры.

- Не буду! Не приставай. Успокойся! – решительно  ответил тот.

- Будешь! Не сорвёшься! – парень с силой резко ткнул кулаком, в котором был зажат гранёный стакан с водкой, в его лицо.

Хозяин квартиры, никак не ожидавший такого поворота событий, опрокинулся на праздничный стол. На паркет со стуком и звоном посыпалась посуда и бутылки. Несколько мужчин, в один момент придя в себя,  схватили парня за руки. Парень яростно вырывался, пустил в ход ноги. Возникла борьба, свалка тел. Квартира наполнилась звуками бьющегося стекла, криками, рычанием, сопением и тяжёлым дыханием.
Кто-то из женщин, юркнув к соседям, позвонил по телефону о помощи милиции.
С огромным трудом мужчинам удалось всё же вытащить парня в прихожую. Очухавшись в прихожей и быстро сообразив, благодаря своей неглупой жене, чем всё это может закончиться, он и она покинули квартиру. Оставшиеся же перенесли хозяина в кресло и, окружив, оказывали ему помощь.
Вид у хозяина квартиры ужасный: лицо и руки окровавлены,  распухшие губы  рассечены и полуоткрыты. Два верхних передних зуба выбиты. Волосы растрёпаны. Белая рубашка и светлые брюки заляпаны винегретом, соусом и забрызганы водкой с алыми расплывшимися пятнами.
   Пока его приводили в чувство, выясняли, что произошло, с чего началось, приехала милиция. Бесстрастно осмотрев место  происшествия, выслушав сбивчивые показания полупьяных гостей и составив протокол, они, не найдя конкретного виновного, ничего не придумали лучшего, как в целях профилактики забрать, на всякий случай, самого хозяина квартиры.
 
- Никуда он не поедет! Не пущу! – категорически запротестовала жена хозяина квартиры.

- Правильно! Не пускай! – поддержали её гости и, обступив милиционеров, подняли невообразимый гвалт, разгорячённо протестуя против несправедливости.

Но работники милиции, ссылаясь на необходимость уточнения кой-каких деталей конфликта непосредственно в отделе при ответственном дежурном и обещая ровно через полчаса привезти хозяина назад, были неумолимы.

   В милиции дежурный офицер, взглянув на жутковатый вид нетрезвого хозяина квартиры, распорядился задержать его до утра. Тех же благородных гостей, кто движимый рыцарскими чувствами прибыл с хозяином квартиры и стал возмущаться, он сначала, как следует, припугнул медвытрезвителем, камерой с уголовниками, а потом, усмирив их прыть, успокоил тем, что утром лично начальник  милиции, депутат городского совета уважаемый полковник Коновалов, сам во всём персонально разберётся.

   Как просидел в холодном одиночном «стакане-отстойнике» всю ночь хозяин квартиры? Что передумал?  Один Господь Бог знает. Да могут догадываться лишь те, кто тоже, будучи совершенно ни в чём не виноват, прошёл через подобное.

   Утром полковник Коновалов, терпеливо выслушав хозяина квартиры, прекрасно улавливает все непростительно грубые ошибки своих подчинённых. К сожалению, не привыкший кланяться и каяться перед рядовыми гражданами, а тем более нести какую-либо ответственность перед отдельно взятым простым человеком, он лишь с сочувствием театрально развёл перед ним руками и, прикинувшись начальником с очень ограниченными в таких делах полномочиями, ловко спихнул окончательное решение его судьбы, под предлогом запутанности и сложности причин драки, на усмотрение и ответственность народного судьи.

- Ну и милиция у нас! Ну и паразиты там! Ну и черти! Никогда бы не подумал! – глядя на конвоиров-милиционеров, негодовал, непривычно шепелявя сквозь выбитые зубы, хозяин квартиры пока его в закрытой спецмашине везли в нарсуд. – Что это в таком случае за законы, скажите? За власть?  Меня же… в своей собственной квартире оскорбили, избили…  Кроме того, торжественный вечер испоганили, посуду побили, два зуба выбили… В довершение ко всему приехавшие защитнички с эмблемами щит и меч в малиновых петлицах, ни в чём не разобравшись, целую ночь продержали в холодном отстойнике. Но оказывается и этого мало! Теперь я, видите ли, судье должен доказывать, что не горбатый.

- Не переживай! – участливо успокаивает его один из конвоиров-милиционеров. – Сейчас у тебя будет возможность на трезвую голову всё объяснить.  Судья Дарья Николаевна Салтынина – судья с опытом. Разберётся. Не волнуйся.

- Если он не строитель! – ехидничает из-за стальной перегородки ещё один  арестант. - Строителям «Салтычиха»  пятнашку, не глядя, выписывает.

- Нет. Я специалист – электронщик.

- Считай, тогда тебе повезло, - с завистью звучит тот же голос. – С этой специальностью дармовые работники им пока не требуются.

   В кабинете судьи, куда конвоир ввёл осунувшегося, неумытого и неуютно чувствовавшего себя в запачканной и измятой одежде хозяина квартиры, сидела за письменным столом пожилая, чем-то сильно озабоченная женщина и перекладывала, что-то ища, разного формата деловые бумаги. На миг приподняв глаза, она взяла поданную ей милиционером тонкую папку, быстро просмотрела её и только тогда внимательно оглядела задержанного.

- Да…Ну и ну! – покачала она головой. – Если и в доме вашем вид такой, то действительно можно считать, вы квартиру так «обмыли», что теперь отмыть будет непросто. Кстати, вы отец двоих малолетних детей, для которых всё происходящее вокруг является наглядным и, потому самым действенным уроком в формировании их поведения на будущее. Правильно?

- Правильно! – посветлев, кивает головой хозяин квартиры, не поняв сразу, куда клонит разговор судья, но ободрённый спокойной и, как ему показалось, рассудительной манерой речи.

- Ну а раз так… - судья заглянула в милицейский протокол, подчеркнула в нём несколько строчек и пытливо посмотрела на хозяина квартиры: - Тогда ответьте. Неужели нельзя было это радостное событие отметить по-человечески. Восемь часов вечера. Соседи после трудового дня отдыхают. Завтра им опять на работу. А вы в нетрезвом состоянии дебош устроили на всю округу. Пришлось жильцам дома милицию вызывать. Милиции порядок наводить.

- Но причём тут я? – развёл руки хозяин квартиры. – В том, что произошло, моей вины совершенно никакой нет.

- Разве? – усмехнулась судья.

Хозяин квартиры делает порывистый шаг к судье:
- Совершенно никакой! Уверяю вас…
Он хотел закончить  эту фразу потеплее, повежливее, назвать судью по имени-отчеству. Однако начисто забыв, как её называл милиционер в машине, запинается и мгновенно выбирает иную, показавшуюся ему не хуже форму обращения…
- Тут же вот с чего всё началось, мамаша…

- Не мамаша я вам! А гражданин судья! Запомните! – обрывает его она и, небрежно махнув милиционеру рукой, добавила: - Всё! Пятнадцать суток! Уведите!

- Постойте! Я же не виноват ни в чём! – опешил хозяин квартиры, побледнев. За что пятнадцать? Неужели за слово «мамаша»? Но в таком случае, пожалуйста, извините! Я же первый раз в суде…

- Я же сказала русским языком: уведите! – бросив суровый взгляд на изумлённого молодого милиционера, жестко повторила своё распоряжение судья. – Постановление вынесено и обжалованию не подлежит. Исполняйте! Или плохо вы слышите?

- Пошли! – показывает конвоир хозяину квартиры на дверь.

- Вот это попал! – остолбенел хозяин квартиры от такого поведения судьи, и из глаз впервые растерявшего в жизни хозяина квартиры покатились по щекам крупные, по-настоящему не детские слёзы обиды. – Боже мой! Пятнадцать суток! За какие грехи подобное издевательство? Неужели это не сон?..
- А может всё же сон? – стыдливо закрыв лицо руками, шепчет он, подталкиваемый к выходу конвоиром. – Ведь ни за что! Ни за что пятнадцать суток получил. Даже, стерва, выслушать не посчитала нужным.

Выйдя за дверь, хозяин квартиры внезапно остановился, пропустил вперёд себя молодого конвоира и ринулся назад в кабинет судьи. Что было дальше, он не помнил. Очнулся в больнице под охраной двух милиционеров. Ни повернуться, ни сесть, ни встать не мог. Был повреждён позвоночник. Позже его перевезли в тюремную больницу. Если верить материалам уголовного дела, то ворвавшись в кабинет судьи, хозяин квартиры кинулся на судью, ухватил за волосы и со словами: «сволочь!», «сволочь!», «сволочь!» ударял её лицом о поверхность стола. При пресечении его хулиганских действий оказал яростное сопротивление милиции, и работник милиции был вынужден применить спецсредство – резиновую палку. На самом деле сопротивление милиции он не оказывал. Просто растерявшийся милиционер, не раздумывая, без на то необходимости, ударил его резиновой палкой запрещённым приёмом, и лишь по чистой случайности не превратил хозяина квартиры в инвалида. Кой-как за три месяца оклемался. Теперь везут на Север. К чёрту на кулички! Куда-нибудь на лесоповал. Подальше от дома, жены и детей. С глаз долой. Начальник милиции депутат горсовета полковник Коновалов постарался, чтобы совесть, видимо, не заедала, если она есть, конечно.

- А ты был у него на приёме? – спросил Иванов.

- Два раза записывался к нему, когда привозили из тюрьмы в КПЗ на следствие. Но оба раза вместо него заместитель принимал.

- А адвокат – защитник как себя вёл? – поинтересовался Иванов.

- Ну их к чёртовой матери! Этих бывших ментов, прокуроров, судей, юристов, - со злобой произнёс мужик. Защитники называются. Рот боятся широко раскрыть. Моя жинка со многими адвокатами разговаривала. Чисто по-человечески все мне сочувствовали. Выходку мою понимали. Довели! Это не хулиганство. Не вызов закону и обществу, а всплеск, взрыв негодования против вопиющего произвола.  Увы, об этом в открытую, официально никто поднять вопрос не хочет. Боятся. Все как в штаны понасрали. Жинка написала кучу жалоб в Верховный Суд Украины и СССР, в Прокуратуру УССР и СССР, в ЦК КПУ и ЦК КПСС, в Верховные Советы УССР и СССР, в центральные газеты «Правда», «Известия», «Советская Украина». Ездила на приём к Председателю Верховного Суда Украины. Тоже бесполезно. В действиях судьи, давшей пятнадцать суток, искать произвола даже не захотели. Сказали, что Постановления судей об административном аресте обжалованию не подлежат. И, следовательно, какое бы решение судья не приняла, он изначально,  права. К тому же потом, задним числом в милиции кой-какие бумаги подправили, чтобы было всё шито-крыто. А разве, скажи, это не преступление.

- Да, согласен, преступление, - понимающе кивнул головой Иванов. – Плюс ко всему, ты такой не первый, и не последний среди «суточников». Причём, дело не только в существовании антиконституционной нормы, гласящей «обжалованию не подлежит». Пока гражданское общество не получит возможность  обжаловать без срока давности действия работников милиции, прокуратуры и суда….  Пока засевшие там гниды воочию не убедятся, что ответственность за ложь, заведомо незаконный приговор, постановление, брехливый рапорт и лжесвидетельство строго наказуемо для них в течении шестидесяти лет…. Нормально наша правоохранительная система работать не будет. Не знаю как кому, но лично мне это давно понятно. Много раз с такими, как ты, сталкивался. Правда, головой судью о стол… первый раз слышу. Кстати, если можно, дай мне твой приговор почитать.

Прочитав приговор начинающий словами «Именем Украинской Советской Социалистической  Республики…», Иванов вернул его мужику и криво усмехнулся:
- Научились, гады, красиво сочинять. Читая подобное, вера, конечно, будет не тебе, а этой бумаге. Тем не менее, всё же особо сильно не расстраивайся. К новому году вернёшься домой. Седьмого ноября круглая дата: шестьдесят лет Советской власти и Великой Октябрьской революции. Обязательно будет амнистия. Как-то ведь надо тюрьмы и «зоны» разгрузить. Они слишком переполнены. Надеюсь, весной мы вновь увидимся. Дай на всякий случай свой адрес.  Я в ваших краях часто бываю. Заеду.


                Эпилог.

   Когда  экран погас, «Второй» вновь включил его, и на нём возникла, прозвучала справка:
«Иванов, будучи в Харькове, заезжал домой к этому мужику 3-го сентября 1978 года в воскресенье, то есть, через год и дав месяца.  Жена рассказала, что мужа по амнистии не освободили. Продолжает сидеть. Осталось до конца срока полтора года. В октябре он собирается подать прошение об условно-досрочном освобождении. В конце мая была у него под Красноярском на свидание. Если условно-досрочно не освободят, поедет с детьми под Новый год к нему ещё раз.
   Иванов посоветовал ей на милость суда не рассчитывать. Скорее всего, предупредил он, местный судья, где находится «зона», освобождать его условно-досрочно не захочет. Проявит солидарность с пострадавшей судьёй и как бы в назидание остальным заключённым. Поэтому, как только суд в условно-досрочном освобождении откажет, необходимо ей сразу же обращаться во все вышестоящие надзорные, контрольные и общественные инстанции с жалобами на решение суда. Иначе откажут и во второй, и в третий раз.
На всякий случай Иванов набросал на листке  текст жалобы и список мест, куда их следует адресовать.
Вечером они сходили на почту и в магазин. Иванов послал мужику 100 рублей, которых было вполне достаточно, чтобы полгода ежемесячно отовариваться в зоновском ларьке, купил детям шоколадных конфет, пряников, земляных орехов, большой арбуз, фруктовый сок и, попрощавшись, уехал.
   Встретиться им так и не удалось. Иванов посчитал это ненужным и лишним. Поскольку они знали, что он судимый».
                14 апреля 2014 год.

P.S.  В стране, где много идиотов, такое или подобное может запросто с каждым вполне произойти.