Колобки

Катится колобок, катится, а куда, сам не знает, но катится. Пролетают мимо дома, деревья, вот и день прокатился, ночь накрывает город, а он, неутомимый, все вперед, да вперед.
Катится колобок мимо остановки, а там пара проституток, одна другой старше, а туда же, стоят, на жизнь зарабатывают. Половину они тут же на бутылку потратят, чтобы смыть с себя потные объятья пьяных мужиков, липкие следы этой любви и остатки своей гордости потопить, чтоб не всплыли, не дай бог не напомнили о своей сущности – сучности. Думают, что так легче, что, выпивши и угрызений совести не будет о бесцельно прожитых, а на самом деле ищут оправдания себе друг у друга, у общества.
А колобок все катится себе, нет уму дела до двух алкоголичек, ему бы остановиться, отдохнуть, так нет, задача у него другая. Мимо швейцар из «Траки» идет, интелегентный такой мужчина, в жизни ничего путного не добился, но натура у него чувствительная. Не курит, искусством интересуется, книги всякие – разные читает, да и сам помаленьку рисует. Идет мужик усталый, домой, передохнуть до следующего вечера, чтобы снова двери открывать – закрывать и заискивающе улыбаться всяким – разным русским женщинам, и тем, у кого просто есть деньги, а тут из подворотни:
-«Закурить не будет, папаша?».
Ну откуда у него закурить, не курит он, да на объяснения времени не осталось, налетели шпанята и чуть жизни человека не лишили, в канаве оставили, а то, что осень и дождик мерзкий накрапывает, так это ни кого не заволновало, очухается быстрее. Не очухался, в смысле сразу, только под утро дворники матюгами покрыли, а после сообразили, что по чем, скорую вызвали. А колобку это до фени, до той самой, ядреной, а то, что человек три месяца кровью блевал, что почки у него отбиты и ребра в легких застряли, его не волнует, у него своя дорога, своя цель.
Катится колобок, и все у него пучком. Не боится он двух участковых, отмораживающих уши в засаде. Им не до колобков, они ожидают наркомана с товаром поймать, да на хату, что менты караулят, в последнее время только за дозой ходят, с собой ни чего не выносят. Вот и сидят блюстители порядка, мат на мат складывают, а то, что за углом, из жигулей, мальчишка магнитофон измял с целью продать, им невдомек.  А колобок все катится по своим и все видит, все примечает, только не обернется, не просигналит ментам о юном взломщике, о том, что завтра, с дружками, поймает он третьеклассника, а потом на стол им ляжет заявление о зверском изнасиловании, а малыш будет в шоке от побоев и ожогов лежать в реанимации, и родителей будет рвать бешеная злоба, ребенка то, за что?
-«Гони, сука, мать твою!»- колобок доблестно проскочил под колесами драйвера, которому не щекотно от стального перышка, а даже наоборот. Через пару часов он будет стоять в лесополосе, облитый бензином, привязанный к дереву и запекшимися губами шептать о помощи. К обеду следующего дня его не только заметит, но еще и окажет первую необходимую дачник. Машина, без признаков бензина, найдется в ближайшем селе.
Скрежет плохо подогнанных тормозов, визг шин желтой шестерки, периодически заносимой на поворотах тротуара, за ней «БМВ», старательно повторяет эти маневры. В «бехе» четверо «крутых» парней, накуренных до одури. Вызвали по телефону девочек, но платить не собираются, и когда охранник этих девочек, он же по совместительству шофер с личным автотранспортом, просек ситуацию, то вдавил педаль газа, бешено крутя баранку. После пяти минут этой гонки, «БМВ» удачно вписывается в фонарный столб, а жигули уезжают в ночь, истерично поскрипывая тормозами, стуча пальцами, не замечая колобка, раскатанного по дороге, принимая его за очередного лежачего полицейского.
Но, лишь только первые лучи солнца позолотят сонный горизонт, потянутся из своих норок колобки, заполнят своими круглыми телами город, не замечая в этой толпе себе подобных, и каждый будет молиться трем глухонемым обезьянам.