Глава 25

               


  После благополучного приобретения автомобиля уже несколько дней - настоящих летних неимоверно жарких и душных - Валера с Азазелло и Рыжиком колесили в пока безуспешных поисках по городу.
  Точно назвать число этих дней хронически невыспавшийся Валера сказать уже не мог, потому что они слились в одну бесконечную вереницу долгих поездок по запробоченному распаренными неадекватными водителями городу, череду нудных томительных ожиданий возвращений Азазелло и Рыжика нисчем с очередного неудачного поиска.
  А после поездок, оставшись наедине в своей мастерской, Валера писал, писал, писал… ночами напролёт, забывая о еде и питье, не чувствуя усталости и только могучим усилием заставляя себя отложить кисти для кратковременного отдыха. Но и в подобии сна он продолжал писать, писать… 
  Каждый раз перед этими вояжами накануне вечером Валера включал компьютер и запускал базу данных зарегистрированных, как оказалось – весьма многочисленных жителей города, из которых Азазелло самостоятельно выбирал десятка полтора нужных адресов, которые они следующим днём и пытались объехать. Но эти пробки… Многочисленные дорожные пробки каждый раз вносили свои коррективы и больше десяти адресов за день им посетить не удалось ещё ни разу.
  В базе, кроме имён и адресов, присутствовали также и телефоны граждан, пребывающих в сладостном неведении, что их личные данные – встречались даже данные паспортов – легко доступны всем подряд.
  Валера вначале сразу предложил не ездить, а просто обзванивать интересующие адреса, но Профессор за ставшим давно традиционным совместным завтраком, с этим не согласился.
  - Нет, Валерий Александрович, этого делать нельзя, - решительно отверг он Валерино предложение,- непричастные не поймут, испугаются ещё. Шум может подняться… совершенно в данном случае ненужный… - он встал из-за стола и, очень похоже на Кобу, стал прохаживаться с кофейной чашечкой в руке.
 – Так что, лучше лично, к каждому, в индивидуальном порядке, так сказать… Покатайтесь, покатайтесь… - он строго посмотрел на Рыжика – и без фокусов, аккуратно.
  Клетчатый принял безразличный вид, задумчиво уставившись на беззвучные сполохи Адского Огня.
  Рыжик состроил скорбную рожу и обиженно пожал плечами и забормотал: - А что я? Я ничего…
  Профессор ухмыльнулся и хмыкнул: - знаю я вас. Так и норовите что-нибудь… э-э-э, выкинуть…

  Вот потому они и торчали сейчас в пробке в  переулке имени гражданина Бринько. Узеньком и тесном самом по себе и уж тем более тесном от беспорядочно брошенных по обеим сторонам переулка машин. С односторонним движением от Садовой к Московскому проспекту, в тщетной попытке объехать ещё более обширную пробку на Сенной площади.
  Знойное летнее и послеполуденное солнце в совершенно безветренный день за долгое своё хождение по кругу так раскалило всё окружающее – асфальт, крыши и стены домов, что  архитектурное великолепие старого центра Петербурга превратилось в некое подобие огромного тандыра, старающегося испепелить, а если не получится - то просто испечь любое живое существо, имеющее неосторожность попасть в его раскалённое  нутро.
  Азазелло развалился на бескрайних кожаных просторах заднего сиденья и мирно периодически всхрапывал в кондиционированной утробе.
  Валера тоже откровенно дремал на переднем сиденье, изредка лениво занимаясь разглядыванием типажа прохожих с чисто профессиональной точки зрения.
  Рыжик, пользуясь паузой в движении, терзал автомобильный аудиовидеоцентр, пытаясь совместить в нём несовместимые функции.
  - Ага,- радостно провозгласил он, на что центр немедленно возразил обиженным хрюком и пронзительно заныл звонким голосом  Танечки Булановой: - Спи-и-и…
  Азазелло недовольно завозился и хрипло пробурчал:
  - Да убери ты её, она ж и мёртвого достанет своим нытьём…
  - Всё, всё, - Рыжик парой тычков своего крепкого заскорузлого, почти рыженогтевого, указательного пальца утихомирил центр и радостно провозгласил:
  - Опа! А это что ещё такое? Ба, да это же очередное явление блудного заморского железного коня, пришедшего на смену вульгарной отечественной крестьянской лошадке!
  Большой внедорожник одной скромной японской фирмы типа «Кукурузник» нагло свернул с Московского проспекта под «кирпич» навстречу застывшему потоку и начал медленно продвигаться вперёд. Удивительно, но несмотря на плотный ряд машин, он довольно быстро оказался перед Рыжиком и принялся яростно моргать ему фарами, требуя проезда.
  - Да он просто редкостный наглец! – восхитился Рыжик.
  - Смирнов, Евгений Иваныч, в просторечии – Стручок, - просипел негромко воздух,- старший оперуполномоченный одной очень специфической закрытой конторы, по совместительству, бригадир одной из широко известной в узких бандитских кругах группировки. Как красиво люди живут, бывает порой, ах как красиво… Правда – не долго. Красиво жить не запретишь, но это вредно для здоровья…
  - Где по совместительству? Там или там? – Рыжик прервал полупроявившегося Клетчатого и, не долго думая, просто сдвинул машину в бок, стоя на месте. «Кукурузник» тут же просунулся вперёд, не обратив никакого внимания на необычность манёвра.
  - Да везде по совместительству, и там и там. Где у него основное занятие – понять совершено невозможно. Да и надо ли… наш клиент, причём недолго ждать, совсем недолго.
  - А что так? – заинтересовался Рыжик. – Жил бы себе да жил, вот чего людям красиво не живётся?
  - Завтра утром будет возвращаться из солнечного Репино после стрелки с конкурирующей фирмой и последующей мировой с баней и девочками, как всегда – всего переберёт и на этот раз навсегда уснёт в этом мире за рулём на двадцатом километре…
  - Надо будет не забыть навестить, - Рыжик со скорбной миной покачал головой и прогундосил на блатной манер - побазлать за жисть маладую красивую…
  Когда водительские боковые окна автомобилей поравнялись, Рыжик опустил стекло и радостно оскалился, преданно глядя в наглухо затемнённое окно «Кукурузника». Тот остановился и после недолгой паузы окно дрогнуло и тоже опустилось. В опускающемся окне под усиливающееся, по мере опускания стекла, буханье рэпа, медленно проявилась круглая упитанная с наглыми водянистыми глазами, пренебрежительно жующая под барабан жвачку, слегка небритая физиономия.
 Физиономия с секунду жевающе-изучающе посмотрела на Рыжика, окинула взглядом его машину и, видимо оценив всё положительно для возможности общения, снисходительно – вопросительно кивнула коротко стриженой головой.
  - М-м-м?
  - Уважаемый! – Рыжик елейно расплылся в счастливой улыбке, - может быть вы не заметили, но там висит «кирпич» и вы едете против шерсти по односторонке! И это доставляет некоторые неудобства…
  - А ты что, стручок, - хмыкнув в ответ, пренебрежительно оборвала физиономия Рыжика, - подождать не можешь, пока я проеду?
  В этот момент поток машин впереди Рыжика тронулся с места, задние страстно и нетерпеливо завыли клаксонами Рыжику, и ему пришлось трогаться с места, дабы избежать неминуемого скандала.
  «Кукурузник» медленно остался позади, стекло его окна поползло вверх и Рыжику, затухая, донеслось напоследок:
  - Деловой, бл…   
  Рыжик в глубокой задумчивости медленно вывернул наконец-то на забитый в три ряда мирно сопящими на холостом ходу автомобилями Московский проспект.
  - Да…, - наконец пробормотал он, закинув руки за голову и потянувшись, - если москвичей испортил квартирный вопрос, то питерцев явно испортили москвичи.
  - Это ещё как? – с интересом полюбопытствовал Валера.
  - Да так… в бывшей благородной столице явственно поселилось большое коммунистическое пролетарское московское хамство…
  - Любопытная мысль, - Валера тоже потянулся, разминая затёкшие от долгого сидения мышцы, - но почему оно московское?
  - Ну, Валерий Александрович, вы меня удивляете, - мягко улыбнулся Рыжик. - Где ваша индукция с дедукцией? Куда подевался необузданный полёт мысли? Это же просто – как два пальца, кхе-кхе…- как говаривал наш дорогой и горячо любимый великий вождь и учитель – просто как выпить стакан воды. Центральная власть всюду на подведомственной территории приезжает и наводит свои порядки. Сюда, похоже, её приехало много и она о-о-очень постаралась…
  В этот момент стоящий чуть впереди в левом ряду большой белоснежный автомобиль воспользовавшись секундным замешательством Рыжика в начале движения резким рывком с места подрезал его, чуть напрочь не снеся ему левое переднее крыло, и стал прижиматься вправо, явно выбирая место для остановки.
  Рыжик с воплем: - Ё-ё-ё… - резко нажал на тормоз и сигнал, его пассажиров швырнуло вперёд.
  - Рыжик, ты это, давай поаккуратнее, - пробурчал сзади Азазелло, недовольно морщась и потирая ушибленный лоб.
  - Пристёгиваться надо, - пафосно откликнулся Рыжик, - только пристёгнутый ремень безопасности даёт гарантию надёжности страховому полису. Я, как истинный водитель этой заоблачной вершины чужестранной инженерной мысли, первым делом прочитал инструкцию по обращению с ней и всех предупреждал… Пойду-ка я полюбопытствую, что это ещё за Адам Казимирович там, э-э-э, рулит…
  Полупроявившийся на заднем сиденье Клетчатый раскрыл было рот, но увидев решительность Рыжика претворить в жизнь своё намерение, скорчил обиженную гримасу, показал ему в след язык и проявился полностью.
  Рыжик прижался к автомобилям у обочины, включил аварийку и, невзирая на вялый протестующий возглас Азазелло: – Рыжик, да плюнь ты…, - выбрался на раскалённый асфальт.


 
  Галя Наливайко родилась и выросла в маленьком тихом селе на жарких бескрайних просторах бывшей Всесоюзной житницы в вялом колхозе типа «Червоне дышло» где-то под Жмеринкой. И всё было бы у неё хорошо, если бы она осталась в родном селе, вышла бы своевременно замуж за соседского тракторюгу Мыколу, нарожала бы детишек и крутила  коровам хвосты в надежде на рекордные удои на колхозной ферме.
  Но она, наслушавшись и поверив комсомольской пропаганде, очень захотела бурной красивой жизни и сразу после окончания школы тихонько сбежала из дому с припасённой заранее комсомольской путёвкой на ударную комсомольскую стройку Олимпиады-80. В город-герой Ленинград. К неописуемому горю матери и жуткой зависти младшей сестры и брата.
  Вообще-то могло бы быть и похуже, и путёвка должна была бы быть в гнусные – в прямом смысле этого слова – болота солнечной несколько раз в год Тынды на производство смычек рельсовых плетей, куда зеков и солдат гнали силком, но несовершеннолетие и искренняя вера в идеалы коммунизма сыграли ей добрую службу.
  Третий секретарь райкома комсомола – шестидесятилетний потёртый старый пердун, – небрежно слушая замыленные пропагандистские бредни в её восторженном исполнении, глядючи на неё на собеседовании неожиданно даже для себя самого расчувствовался, растроганно вспомнил о своих двух дочерях, и предложил ей столичный эксклюзивный вариант.
  Так неожиданно для себя Галочка - Галюня попала в северную столицу, куда иногороднему простому советскому человеку на жительство не просто попасть было крайне сложно, а практически невозможно. 
  По приезду, ей дали койку в общаге и определили в штукатуры-маляры какого-то из многочисленных СМУ, массово собранных со всех концов необъятной страны для освоения средств отпущенных на проведение неудавшейся Олимпиады - 80.
  Штукатурить и красить это же самое общежитие для олимпийцев в олимпийской деревне. В спешном – если не сказать в авральном – порядке строящейся на юго-западе города на новых намывных территориях.
  Работы было много. Работа была нудной, тяжёлой и малооплачиваемой. Постоянно сверхурочной для заработка и без выходных за мифические отгулы в будущем. Но шумной  и весёлой по причине всеобщей молодости работников и работниц.
  По четвергам с утра их важно посещал в сопровождении испуганно-угодливого с запотевшими очками комсорга СМУ брезгливо-вальяжный барственный инструктор райкома комсомола.
  Он, со строго-неприступным выражением на своей до синевы выбритой лошадиной физиономии в белой строительной каске, строгом чёрном костюме и белой рубашке с галстуком, стараясь не испачкаться, быстренько пробегал по какому-нибудь этажу, пристально осматривая не столько проделанную работу, сколько самих работниц.
  Работницы от такого внимания всегда получали внезапный   приступ трудового энтузиазма и начинали остервенело махать кистями, распуская во все стороны вееры красочных брызг, от которых инструктор скакал испуганным горным козлом, а комсорг ко всеобщему восхищению по-щенячьи взвизгивал дурным голосом: - осторожно!- И пытался собой прикрыть инструктора.
  По завершении начальственного обхода комсорг сгонял всех в фойе на производственный митинг.
  Инструктор хорошо поставленным голосом быстренько толкал свою стандартную пропагандистскую речугу состоящую из партийных лозунгов и призывов, желал всем комсомольцам дальнейших трудовых подвигов и свершений. После чего с видимым явным облегчением скоренько отбывал восвояси, всегда что-то с недовольным видом выговаривая через плечо виновато семенящему чуть позади комсоргу.
  Имеющая крестьянскую закалку Галюня быстро пообвыклась, присмотрелась к довольно не сложной работе и быту и вскоре ничем уже не отличалась от других работниц.
  Из учениц по достижении совершеннолетия ей присвоили сразу четвёртый (из шести) разряд, что позволяло уже нормально зарабатывать и дальше уже всегда она работала самостоятельно. Нормы выработки выполняла, но вперёд не лезла, сохраняя со всеми хорошие отношения – выскочек всегда и везде нигде не любят.
  Но всё хорошее когда-нибудь всегда заканчивается. Закончилась и эта авральная комсомольская стройка и по окончании Олимпиады молодая комсомолка вдруг превратилась из будущего героя коммунистического труда – как пафосно стал называть их инструктор с приближением окончания стройки – в простую работницу – лимитчицу.
  Ей ещё повезло, потому что вовремя удалось устроиться на работу в местный сорок седьмой строительный трест, поскольку ставшее родным СМУ, благополучно сдав свой объект, тихо и мирно, в отличие от прибытия, отбыло в свой родной Усть-Фигуйск. Иначе пришлось бы Галюне возвращаться домой, к мамане и коровам, чего ей совершенно уже не хотелось.
  Городская жизнь затягивает… Жизнь в столице затягивает навсегда.
  А дальше закружило, понесло… С жильём было плохо и лимита обитала на стройках в вагончиках – бытовках, с которыми и переезжала со стройки на стройку. И только по беременности, как будущая мать-одиночка (и по счастливой случайности – от залетевших лимитчиц старались избавиться всеми мыслимыми и немыслимыми способами) настырной Гале удалось всё-таки выбить себе комнатёнку в  малосемейном общежитии – по иронии судьбы – в том самом, первом - в бывшей Олимпийской деревне.
  Где и родилась и выросла Верочка Наливайко.
  По мере взросления ей всё больше не нравилось имя, данное ей при рождении. В подростковом возрасте подойдя к зеркалу, она строила  своему отражению зверскую рожу и блеяла:
  - В-е-е-е-ра… тьфу ты, ну чисто коза! Надо же так человека назвать!
  Поделившись как-то раз по большому секрету своими переживаниями по этому поводу с подружкой, она получила себе навечно школьную кличку – Коза, потому что подружка, естественно, поделилась этим страшным секретом со всеми другими своими подружками. Через день про него знала вся школа.
  С тех пор Верунчик больше никогда и ни с кем секретами не делилась, а окончательно повзрослев  сама себя стала называть понравившимся ей благородным именем Вероника.
 
 Последней книжкой, которую Вера – Вероника, ныне – уже малость, как говорят на Украине – пидстаркуватая, крашеная блондинка с тщательно нарисованной приманкой - внешностью куклы Барби, добровольно прочитала в своей жизни был Букварь. После этого она поняла, что чтение книг – это не её сильная сторона и с тех пор она больше  не читала книжек. Никогда.
  И потому не имела ни малейшего представления о том, кто такая Эллочка-людоедка. Но по сравнению с ней она была как океанский лайнер по сравнению с речным трамвайчиком.
  Своим внутренним чутьём, когда пришла соответствующая пора, она быстро смекнула, что конкурировать здесь и сейчас с заморскими миллионершами в нарядах и прочих атрибутах гламурной жизни – совершенно бессмысленная затея.
  Во-первых, они об этом никогда не узнают, а потому, во-вторых, - следовательно никогда не удастся полностью насладиться своей заслуженной победой.
  А если нельзя познать вкуса победы то нет никакого смысла её добиваться.
  Поэтому все свои силы  и недюжинную энергию она направила на достижение красивой жизни в своём понимании.
  Понравившаяся ей услышанная где-то фраза «Красиво жить – не запретишь!» стала ёе любимой поговоркой.
  И ещё она поняла, что добиться этого проще и быстрее можно через состоявшихся успешных мужчин, которых она по достижении совершеннолетия (и даже немного раньше, чего греха таить) и начала коллекционировать.
  Что с того, что эти мужчины были гораздо, значительно старше её? Для достижения желанной цели этот факт не значил ровным счётом ничего.
  Какая разница, если они давали ей то, к чему она так стремилась. А за всё в этой жизни надо платить.
  Причём, даже чем старше мужчина – тем лучше. Больше возможностей для личной жизни.
  Как-то одна знакомая, несколько старше её, – подруг она принципиально не заводила, учитывая горький материн опыт и своё безотцовское детство – в подпитии на одной из вечеринок поделилась с ней житейским опытом:
  - Если надумаешь выйти замуж за военного, то имей ввиду… Если тебе нужен будет мужчина – выходи замуж до капитана включительно. Если захочешь, денег, положения в обществе – выходи замуж от полковника и выше… А за майоров и подполковников не ходи вовсе…
  - Почему? – поинтересовалась Ника.
  - Потому! – внезапно раздражено ответила знакомая. – У них ещё за душой – ни гроша, и как мужики уже никуда не годятся… И после небольшой паузы, уходя, грустно добавила через плечо: - Мой как раз подполковника вчера получил…
  Учитывая эту народную мудрость, она решила для себя вообще никогда не связываться с военными.
  Несколько раз она уже ненадолго выходила замуж. Первый раз для того, чтобы получить наследство (хорошее наследство ещё никому не помешало) вместе со статусом солидной замужней дамы.
  Наследство правда получить в полном объёме не удалось – помешали жадные гадкие родственники усопшего престарелого мужа, да и статус получился несколько отличный от ожидаемого, но в целом первый опыт замужества можно было считать успешным.
  Молодая бездетная вдова, восемнадцати с небольшим лет. С  небольшой уютной пятикомнатной квартиркой о ста шестидесяти с гаком квадратных метрах в тихом месте Петроградки со скромной годовой рентой в пятьдесят тысяч уей – что ещё надо, чтобы достойно встретить молодость?
  Правильно, только следующее замужество. Которое принесло ей скромную двухэтажную трёхсотметровую дачу в Репино и единовременную пару сотен тысяч тех же уей на банковском счёте
  Третье замужество принесло махонькую студию на далёком  Лазурном берегу и удвоило сумму на счёту.
  Сейчас Верунчик переживала очередной сложный период своей нелёгкой жизни. Сразу два претендента пытались склонить её к очередному замужеству, а она никак не могла определиться с выбором правильного кандидата.
  Вернее сказать, это она пыталась подвигнуть одного из них на этот, весьма опрометчивый шаг с его стороны, а другой, в свою очередь, пытался склонить к этому её.
  Первый из них, как она его про себя называла – папик, грузный упитанный лысоватый мужчина неопределённого возраста с постоянно влажными губами и руками, с грустными воловьими глазами навыкате, был членом совета директоров какого-то невзрачного, но судя  по бесконечным круглосуточным разговорам кандидата по сотовому телефону, сильно коммерческого банка.
  Это, без всяких сомнений, являлось большим плюсом. Вторым плюсом было его нынешнее  холостое состояние.
  Минусы тоже присутствовали, а как же без них. Главным минусом являлось наличие у него огромного количества родственников, что, учитывая уже имеющийся у Верунчика печальный опыт, очень сильно её настораживало. Вторым безусловным минусом являлись бродившие вокруг кандидата слухи о том, что бывшей жене при разводе удалось ощипать бывшего муженька как рождественского гуся – до синих трепетных пупырышек, то бишь догола. И это очень сильно настораживало её трепетную душу.
  Другим был её нынешний управляющий – секретарь – шофёр - телохранитель. Кто-то же должен заниматься хозяйством. Да и тело хозяйки требует охраны от всевозможных посягательств. Причём круглосуточной. Вот только с плюсами у него было слабовато.
  Вернее сказать – их не было вовсе, за исключением  одного несомненного достоинства – выдающейся ночной стойкости, всегда, везде и в любое время. А что касается всего остального, то высокий крепкий накачанный брюнет с добрыми карими глазами был бесконечно глубоко нищ.
  И это был неоспоримый огромный  минус кандидату в мужья, который жирно перечёркивал все его ожидания.
  Веруня, как её вульгарно называл один из бывших мужей, совсем не считала, что с милым рай в шалаше. Рай-раем, шалаш – шалашом, смешивать одно с другим, по её мнению, могли только круглые идиотки с большими куриными мозгами.
  Она как раз грациозно совмещала сложно совмещаемое: одновременно  разговаривала по телефону со своим папиком, курила сигарету и красила губы, смотрясь в зеркало заднего вида, когда к ней в наглухо затонированное боковое  окно кто-то постучался.
  В этот момент к ней пришла грандиозная мысль: обоих кандидатов
послать далеко – далеко. Причём совершенно без куска хлеба на дальнюю дорогу. А самой одиноко уехать на далёкий ласковый солнечный Лазурный Берег, благо там сейчас разгар сезона и попытаться в очередной раз осуществить свою давнюю мечту: найти богатого европейского дворянина, обязательно - дворянина и, выйдя за него замуж, получить хоть какой-нибудь дворянский титул. Желательно вместе с настоящим замком чтобы немедленно и навсегда занять пустующую жилплощадь.
  - Баронесса Вероника…, - в мечтах слышался ей далёкий голос лакея…
  То, что для осуществления этой мечты ей надо выучить хотя бы чуть-чуть хоть один европейский язык – эта мысль как то не приходила ей в голову.
  Одним из многочисленных Веруниных достоинств был талант мгновенного принятия решений. Мысль, имевшая неосторожность посетить её голову, и показавшаяся ей правильной - тут же принималась в список на исполнение без всяких сомнений в верности принятого решения.
  С большим облегчением, что нашёлся повод закончить с уже несостоявшимся кандидатом в мужья нудный разговор ни о чём, Верунчик  на всякий случай ( мало ли что бывает в этом мире, никогда нельзя навсегда рвать концы) на распев промурлыкала в телефон:
  - Ой! Тут ко мне кто-то пришёл! Кто-кто, конь без пальто - ну не знаю я! Да, я перезвоню, пока, зайчик, целую, да! – сунула телефон в сумочку и повернулась посмотреть, кто там к ней стучится в окно. 
  За окном стоял, немного облокотившись на её машину, огненно рыжий мужчина в дорогом элегантном костюме, невзирая на жару, и со строгим выражением на смешной конопатой роже ждал когда ему откроют окно. За сильно тонированным стеклом на ярком солнце ему совсем не было видно, кто сидит за рулём.
  «Рыжий, Рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!» - вспомнилось ей из детства. – « Интересно, что ему надо? Наверное, как всегда…» Она фыркнула, улыбнувшись, и решила опустить стекло.
  Когда стекло поехало вниз и перед Рыжиком медленно проявилась Веруня в своём боевом виде, Рыжик немного отстранившись и прикрывшись рукой, как будто перед ним засияло ещё одно солнце, принял удивлённо-восхищённый вид  и томно проворковал грудным голосом слегка в нос:
  - О! Мадам! Вам сегодня говорили уже, что вы прекраснее своего автомобиля? Но кто же так ездит! Ну нельзя же так! Вы мне чуть не смяли всё крыло! Но это, право, совершеннейший пустяк. Но вы же могли жутко покалечить свою чудную машину!
  « Фи-и-и!» - разочарованно подумала Веруня, – « так это тот козлик - лошарик, которого я так красиво подрезала! А я то, дура, размечталась…» и с пренебрежительной гримасой, отвернувшись от Рыжика и небрежно стряхивая в закрывающееся окно на него сигаретный пепел, сухо рявкнула в ответ:
  - Да и ху…хер с ней, с машиной этой! Папику скажу - другую купит! Пош-шёл ты… тоже мне – учитель вождения нашёлся!
  Верунчик, не включая левый поворот и не обращая внимания на истеричные всхлипы клаксонов, резво тронулась с места, едва не наехав на Рыжика.
  Когда он, скакнув горным козлом во время гона по горным кручам от машины Верунчика, вернулся на своё место, сердито отдуваясь и вытирая тыльной стороной ладони обильный пот на лбу, его встретил дружный хохот. Азазелло и Клетчатый ржали в один голос, вытирая слёзы.
  Валера, деликатно отвернувшись к окну, тоже фыркал, еле сдерживая смех.
  - Что, Рыжик! – Азазелло изящным движением руки взял из воздуха белоснежный носовой платок и принялся сквозь смех вытирать слёзы. – Как я посмотрю, - он скомкал платок в кулаке, небрежно дунул в него и использованный платок исчез, - с женщинами у тебя по-прежнему завал...
  - Да… - икая поддержал его Клетчатый и проделывая те же манипуляции с платком, только угольно чёрным, - а я ведь хотел…ик, тебя предупредить…ик… только некоторые…ик ничего слушать не хотят… ик…
  Рыжик через плечо строго посмотрел назад, секунду помолчал, с сожалением вздохнул и с пренебрежительной ухмылкой нехотя протянул:
  - О чём, позвольте полюбопытствовать?
  - Верунчик…ик явно не знойная женщина…ик и уж совсем не мечта поэта…ик… - Клетчатый закончил манипуляции с платком, профессиональным жестом фокусника извлёк из воздуха большую пузатую запотевшую бутылку зелёного стекла без этикетки, ловко чпокнул большим пальцем пробку и принялся гулко пить, проливая содержимое на себя, прямо из горлышка большими крупными глотками. Заметив Валерино восхищение зеркале заднего вида, он подмигнул ему двумя глазами и в промежутках между глотками, переводя дух, гордо просипел: - большой…сценический… опыт… - не пропьёшь….
  Рыжик пожал плечами и, с огорчённой миной, часто тряся головой отвернулся, побарабанил пальцами по лаковой деревянной вставке на баранке и негромко пробурчал себе под нос: - эт-то я уже знаю… - после чего фыркнул и тоже рассмеялся.
  - Как она тебя… - снова зашёлся смехом Азазелло, - неудачно ты фраернулся, Рыжик, явно неудачно…Ну хватит, хватит, ишь, присосался, пиявка бешеная, дай ка сюда - он отнял бутылку у Клетчатого, - так, что мы пьём – он подозрительно посмотрел на него и покрутил бутылкой в воздухе, раскручивая содержимое. В другой руке у него появился стакан и он вылил в него содержимое бутылки.
  - Вода, сир, - отдуваясь и жеманно поджимая губы ответил Клетчатый, - обыкновенная минеральная вода. Мои любимые Ессентуки. Когда я служил на Кавказе майором в пехотном полку… А вы что подумали?
  Азазелло недоверчиво понюхал стакан, покосился на Клетчатого, выпил всё одним глотком и довольно зажмурился.
  - Гони, малый, целковый на водочку накину,- после секундной паузы он постучал горлышком бутылки по плечу Рыжика, - а то застоялись мы тут, тебе не кажется? Если мы и дальше будем такими темпами кататься, как сегодня, то до Страшного Суда точно не управимся.
  Рыжик горестно вздохнул, включил левый поворот и, рыкнув мотором, ловко вклинился в медленно движущийся автомобильный поток, тут же остановился вместе с ним и все сразу же ощутили несильный толчок сзади.
  - Та-а-а-к…, кажется, мы приехали. Кто-то нас забодал, - Рыжик посмотрел в зеркало заднего вида, - О! Машина есть, водилы – нет. Не стоится на месте техническому  прогрессу, уже автомобили сами ездить начали. Пойду-ка я посмотрю на это нездоровое чудо современной отечественной технической мысли.
  - Ты только мотор не глуши,- Валера пытался рассмотреть в боковое зеркало виновника столкновения, но смотреть было неудобно, - а то мы тут внутри без кондиционера зажаримся в собственном соку. Как раз к ужину.
  - Ладно, - Рыжик отстегнул ремень и открыл дверь, выбираясь в очередной раз наружу, - потрепите чуток, что-то мне подсказывает, что я ненадолго. Проведу воспитательную беседу с мастером фигурного вождения и обойдёмся без гаишников. Краткую! – пресёк он возможные возражения. - А ты помолчи, помолчи! Болтун – находка для шпиона! – добавил Рыжик нагнувшись в открытую дверь.
  Он со зверским выражением конопатой физиономии посмотрел долгим взглядом на ухмыляющегося Клетчатого и показал ему кулак. После чего расплылся в довольной улыбке, негромко хлюпнул дверью и, насвистывая что-то себе под нос, пошёл назад осматривать возможные повреждения.
  Особых повреждений не обнаружилось. Бывшая когда-то голубого цвета типа «василёк» ныне измождённая вазовская шестёрка стояла с неработающим двигателем, грустно уткнувшись бампером в машину Рыжика.
  - Да…, - протянул Рыжик машинально потирая свой шрам и обозревая изрядно помятую шестёрку, - дела… А где же шахид этого, как бы так помягче сказать…
  Рыжик подошёл вплотную к шестёрке и заглянул в салон через открытое окно. Водитель – парень лет двадцати пяти - обнаружился внутри, лежащий на боку на обоих передних сиденьях. В первый момент Рыжику показалось, что он что-то ищет под пассажирским передним сиденьем. Но по немигающим пустым глазам и беспорядочным, каким-то конвульсивным движениям ему стало ясно что здесь что-то не так.
  Он похлопал ладонью по крыше шестёрки, пытаясь привлечь к себе внимание лежащего человека.
  Стук произвёл положительный эффект: взгляд у водителя медленно прояснился и стал осмысленным. Конвульсии прекратились и он, отдуваясь сквозь стиснутые зубы, поднялся в сидячее положение.
  - Ты что, больной? – спросил Рыжик с отеческой заботой в голосе, - может, неотложку вызвать?
  - Да, - прохрипел водитель, - я эпилептик, не надо неотложку отпустило уже, - отозвался водитель.
  - Эпилептик?!! – возмущённо завопил Рыжик, - так какого, кхе-кхе, – Рыжик от возмущения аж поперхнулся, - ты на дорогу за рулём вылез?!! А если задавишь или помнёшь кого в припадке?!! А?!!
  - Твоё какое дело? – огрызнулся пришедший в себя водитель, - я тебе что, отчитываться должен? Шёл бы ты, дядя…
  - Какое моё дело? – Рыжик прищурился, отступил на полшага и показал рукой на свой автомобиль, - ты мне машину забодал. Дорогу-у-ю-ю…
  - Где? – парень высунулся в окно, не выходя из машины. – Вот эту? – нагло и с вызовом произнёс он, - подумаешь, всего-то ткнулся несильно. Там повреждений нету! Вот, можешь посмотреть.
  Он шустро завёл двигатель и споро сдал назад.
  - Ну, как там? Посмотрел? – он ехидно ухмыльнулся Рыжику, - а теперь можешь вызывать кого хочешь, хоть Папу Римского, всё равно ты теперь ничего не докажешь. Не трогал я тебя и твою машину!
  - О! – радостно восхитился Рыжик. – Не, вы только посмотрите! Молодец! Ловко! Дело славных сыновей лейтенантов до сих пор живёт и побеждает! А скажи-ка мне, непуганое дитя природы, тебе за такую езду морду ещё не били? Про машину не спрашиваю, судя по её внешнему виду - с ней всё ясно.
  Водитель насупился и начал быстро крутить ручку стеклоподъёмника.
  - Понятно! – в свою очередь ехидно улыбаясь протянул Рыжик, - ещё нет! Похлопал ладонью по крыше шестёрки и добавил в закрывающееся окно: - значит, самое интересное у тебя ещё впереди!
  Застывший было недвижимо автомобильный  поток наконец опять тронулся и сзади снова возмущённо завопили сигналы.
  Рыжик хотел было ещё что-то сказать, но передумал. Молча сплюнул под ноги, махнул рукой и пошёл назад.
  - Не твой день, Рыжик, - сочувственно похлопал сзади его по плечу Азазелло, когда он тронулся вслед за отъехавшими от него уже на значительное расстояние автомобилями, - на ка вот, лучше  холодного нарзану испей…
  - Ессентуки это, - строгим голосом поправил его Клетчатый, медленно растворяясь в воздухе, и благодушно добавил: - пей, Рыжик, и не бери в голову, бери метром ниже…
   
 
  Валера, сидя на берегу Финского залива на Васильевском острове на нагретом за длинный летний день обломке какой-то бетонной конструкции, ждал когда Азазелло и Рыжик вернутся с проверки последнего на сегодня адреса.
  Бесконечный летний день угасал. Истомлённое, уставшее от самого себя, солнце распаренным малиновым колобком в лёгкой дымчатой испарине неторопливо искало себе место на ночлег где-то там в дальней дали, где небо сливается с морем в одно бесконечное неразрывное и неотделимое друг от друга целое.
  Ветерок, весь день в безуспешных попытках пытавшийся редкими и несильными ленивыми порывами разогнать сгустившийся над городом зной, наконец к вечеру понял бессмысленную тщетность своих усилий, дыхнул напоследок отчаянным душным порывом раскалённого духовочного воздуха по улицам, взметая пыль и юбки зазевавшимся девушкам.
  Всердцах, яростно похлопал форточками и незакрытыми окнами, кое-где радостно звеня разбитыми стёклами, и умчался куда-то в залив далеко прочь, отдуваясь на своём пути клубами пыли и отплёвываясь по замусоренным углам душными жаркими вихрями, вздымая там мусор вверх и швыряя его в лицо не успевшим увернуться прохожим.
  Город стих в знойной истоме, резче и чётче стали слышны звуки. 
  У воды было, или казалось, попрохладнее и Валере было уютно  покойно на тёплом камне.
  С набережной от открытого летнего кафе временами доносился звонкий женский смех, прерываемый невнятными звуками голосов и клочками музыкальных фрагментов.
   Финский залив застыл безмятежно и недвижимо живой плоской зеркальной стеклянной гладью со всем, что было на ней и только маленький буксирчик с верфей в седых усах, неспешно ползя куда-то в дальнюю даль по своим делам, да чайки, изредка взлетая с тоскливым криком кя-а-а – кя-я – кя-я – кя - кя-а-а... – делая круг над водой и обессилено плюхаясь назад, несколько оживляли пейзаж.
  Валера вспомнил последнее сегодняшнее приключение и улыбнулся…
  Рыжик наконец нашёл на радио свой любимый джаз и, подпевая  себе под нос - «лет май пипл гоу», - кивал головой в такт музыке и вальяжно рулил левой рукой, правой отбивая ритм по ободу руля.
  Валера сидел на заднем сиденье с Азазелло и обсуждал с ним варианты сегодняшнего ужина.
  Как то так само собой сложилось, что завтракали они всегда с Профессором, обсуждая день прошедший и задачи на день текущий, а обедали и ужинали в ресторане, причём всегда в новом. Азазелло, к немалому Валериному удивлению, оказался большим, причём очень привередливым, гурманом и знатоком всех кухонь мира.
  Они неторопливо ехали с очередного адреса по совершенно пустой улице на окраине города в Купчино, когда их нагнал большой чёрный наглухо затонированный джип и, обгоняя, внезапно вильнул вправо, резко подрезал Рыжика, слегка чиркнув по левому переднему крылу. После чего он резко ускорился, уходя вперёд и метров через пятьдесят также резко остановился поперёк дороги, перегораживая проезд.
  Рыжик встрепенулся, глаза его ало полыхнули. Хищно ощерившись, он мягко остановил машину.
  - Господа! Кажется, нас собираются бить! – довольно произнёс он, откидываясь на спинку сиденья, и добавил проявляющемуся Клетчатому, - помолчи, а? Не ломай кайф, не хочу я сейчас знать, кто это…
  Клетчатый обиженно вздохнул и молча опять окончательно проявился на переднем сиденье, демонстративно скрестив руки на груди.
  - Посидим, - пробормотал Рыжик, - торопиться не надо…
  Наконец, после продолжительной паузы, в джипе открылась водительская дверь и на дорогу неторопливо выбрался коротко стриженый бугай весь в чёрном. В чёрных очках, черных джинсах и черной майке с размашистой крупной кровавой надписью по-английски « Металлика» на груди.
  Следом за ним с другой стороны вылез точно такой же бугай, похожий на первого как две капли воды. Единственным отличием от первого у него была чёрная бейсбольная бита в руках.
  - Двое из ларца – одинаковы с лица,- с беспокойством заметил Валера, - как бы действительно машину не покурочили, с этих гоблинов станется.
  - Не боись, Мастак, - спокойно ответил Азазелло, - ничего они нам не сделают, ты, главное - не вмешивайся, что бы не происходило. Не мы начали, не нам и отвечать, а этих, как ты сказал – гоблинов - поучить надо бы, может пойдёт на пользу.
  - Да я не боюсь, - поморщился Валера, - просто машину жалко.
  - А вот этого я им никогда не прощу, - злобно прошипел Рыжик, - пусть даже и не думают.
  Тем временем, гоблины подошли к машине и водила, нагло ухмыляясь, с силой постучал кулаком по крылу и несколько раз призывно махнул рукой, приглашая выйти.
  Второй, стоя за ним, с такой же наглой ухмылкой похлопывал битой по раскрытой левой ладони.
  - Не трожь тачку, с-сука! – яростно прохрипел Рыжик, лихорадочно отстёгивая ремень.
  - Не встревай пока, Рыжик, остынь, - снова похлопал его по плечу Азазелло, открывая дверь и выбираясь наружу, - я же тебе сказал – не твой день. Надо бы и мне поразмяться…
  - Ты кто будешь, дядя? – развязно поинтересовался водила джипа у Азазелло, дождавшись когда он выберется наружу. – Что-то такого номера в базе не значится.
  - П-пи-писатель, - неожиданно заикаясь ответил Азазелло.
  - Какой такой, нахрен, писатель? – изумился гоблин.
  - П-п-про-заик, - Азазелло лихорадочно пошарил в кармане, достал оттуда скомканный грязный носовой платок и начал трясущимися руками нервно промокать им лоб.
  - Про каких, нахрен, заек?!! – возмутился гоблин, почуяв неладное, - ты чё пургу гонишь, козлина?!!
  - Тю! Лошара! – радостно заржал гоблин с битой, тыча ею в сторону Азазелло – Пучок, я тебе говорил – лошары, а ты: - проверить надо, проверить, тачка у них серьёзная, а номеров в базе нет, - передразнил он напарника, – без лоха и жизнь плоха! Я ж тебе говорил: правильные пацаны так не ездят!
  - Заткни пасть, - не оборачиваясь нервно скомандовал напарнику водила, - когда я не с тобой разговариваю. Писатель про заек, говоришь? – миролюбиво продолжил он. – Ладно, хрен с тобой… - гоблин задумчиво изобразил вначале мхатовскую паузу, а после ласковую улыбку и поинтересовался сладким голосом: ¬- а чего водила твой не выходит? Поцарапал нам тачку, а теперь забздел? Как расходиться будем, пи-пи-писатель, а? – и презрительно ухмыльнулся наглыми глазами.
  Азазелло, нервно комкавший платок в руке, вдруг резко сжал его в кулаке, дунул в него и потряс пустой ладонью перед удивлённым гоблином.
  - Отвечаю по – порядку, - вдруг медленно и жёстким тяжёлым густым голосом сказал Азазелло. Парочка от неожиданности даже слегка попятилась. – Ничего я не гоню, я вам анекдот рассказал. Старый, а вы его, оказалось, не знаете. За базар, тем более – гнилой – нужно отвечать, так что за козла, – он ткнул пальцем в сторону водителя, - ты  ответишь. Водила не выходит, потому как опасно это. И расходиться мы не будем, не из-за чего. Мы просто разъедемся в разные стороны. Я понятно излагаю, волки придорожные?
  Несколько секунд парочка молча оторопело переваривала услышанное. Первым пришёл в себя обладатель бейсбольной биты. Он оттеснил назад своего напарника и просипел севшим голосом:
  - Чё?!! Ты чё там бухтишь, ботан? Ты кому предъяву кинул, лошара? Водила твой опасается, что я его отрихтую малость?
  - Ты что, тоже хочешь за базар ответить, полудурок? – хмыкнул Азазелло и сокрушённо покачал головой. – Это не водила опасается, это я опасаюсь. Погубит он вас, если выйдет, сразу погубит. Вспыльчивый он, и в гневе страшен. Очень.
  - Чё?!! Это я полудурок?!! Ты чё, лошара, вконец оборзел?!! Придётся, видать, тебя маленько поучить. Да отстань ты, - дёрнул он локтем, за который его пытался ухватить напарник, - ща я из него кузнечика сделаю и скажу, потом, что так и было. Пусть доктора поразвлекаются. Пусти, я сказал! – он вырвался из захвата напарника и, картинно подняв биту двумя руками подобно самурайской катане, сделал шаг к Азазелло.
  - Конечно полудурок, полные дураки на Пряжке привязанные к койкам песняка давят, а ты ещё здесь, на мирных проезжих псом шелудивым кидаешься, -  с сожалением покачав головой, сказал Азазелло, - придётся, видимо, исправить это досадное упущение. Да и за базар ответишь…
  Он сложил губы трубочкой и легонько дунул на картинно идущего на него с поднятой битой гоблина. В тот же миг на конце биты внезапно вспыхнуло маленькое ослепительное шипящее багровое пламя, которое быстро кольцом пробежало сверху вниз по бите и её держателю. И через миг также внезапно погасло, оставив на асфальте совершенно голого гоблина, без волос и бровей. К обожжённым рукам которого прилипла расплавленной пластмассой детская жёлтенькая маленькая кегля.
  Оцепеневший  гоблин смотрел на Азазелло остановившимся диким взглядом, потом посмотрел на себя и свои руки, по-щенячьи коротко взвизгнул и повалился на асфальт.
  - Кажется, твоему приятелю немного поплохело, - сочувственно поцокал языком Азазелло. – И думается мне, что только галоперидол теперь принесёт ему требуемое облегчение. Ну да что это я, доктора сами разберутся… Так что ты там говорил про поцарапанную тачку? Неужели ты хочешь сказать, что вон та царапина, - он кивком указал на джип, весь правый бок которого во всю длину автомобиля украшала широкой полосой большая глубокая вмятина, с местами порванным металлом  с содранной краской и закрученными рваными краями, - оставлена нашей новой и совершенно невредимой машиной?
  При звуках голоса Азазелло, водила, оторопело застывший истуканом и не отводивший взгляда от своего поверженного напарника, звучно сглотнул, пришёл в себя и машинально оглянулся на свой джип.
  - С-сука…- увидев царапину, глухо протянул он, - ты что наделал то… г-а-а-д… у тебя теперь большие проблемы, дядя…
  - Молодец! – медленно три раза похлопал в ладоши Азазелло, - хорошо держишься!
  И сухо продолжил:
  - Твой дядя в Крестах парится, напротив параши. И проблемы теперь не у меня, а у тебя. Причём они ещё только начинаются. Ну вот, что я говорил? Зря ты так машину свою поставил, ой зря…
  Сзади послышался быстро нарастающий рёв мотора грузовика и мимо них промчался натужно изрыгая большую чёрно-сизую вонючую дымную струю старый грязный раздолбанный КамАЗ с большим мусорным контейнером. Не снижая скорости, он с сочным чавканьем въехал своим бампером прямо в центр задней части джипа, пнув его, на придорожный бетонный столб.
  Сразу после этого столкновения КамАЗ подскочил на очередной дорожной проплешине, грюкнул оглушительно всем своим железным нутром, от чего задние двери мусорного контейнера на мгновение перекосило и из него прямо на джип вывалилась изрядная порция осклизлых и вонючих бытовых отходов.
  От столкновения со столбом в джипе что-то звучно сочно пумкнуло и тут же повалил пар. Столб после удара немного задумчиво постоял, слегка наклонившись. Потом в нём что-то хрустнуло и он, натужно застонав, медленно и величаво рухнул прямо на крышу джипа, переломившись в месте удара. После секунды молчания хрипло и тоскливо заныл сигнал.
  - Й-ё-ё-ё-ё! – водила поверженного джипа от увиденного подскочил на месте, а потом с криком: – Стой! Стоять, падла! Стой! Поймаю – убью гада!- бросился догонять удаляющийся КамАЗ.
  Но тот, громче взревев мотором, ещё больше прибавил и так не маленькую скорость, совсем скрывшись за облаками клубящегося вонючего жирного чёрного дыма. Который вскоре вместе с КамАЗом и рассеялся, оставив на дороге одинокую фигуру водителя бывшего джипа.
  - Эй! – окликнул его Азазелло, садясь в машину, - финская граница в другой стороне. Как вернёшься - приятеля своего не забудь подобрать. Или мне неотложку вызвать с ментами?
  - Не надо никого вызывать, сами разберёмся… - буркнул водила. После чего повернулся и пошёл назад к оживающему и начавшему копошиться на асфальте напарнику. - Ну я тебя найду, ох как я тебя найду… - заворчал он себе под нос, - мы ещё встретимся…
  - Не хочешь ментов – не надо, дело хозяйское, - пожал плечами Азазелло, и добавил, захлопывая дверь, - а встретимся теперь мы ещё  обязательно. Только вот не ты меня, а я тебя найду, раз ты так хочешь…но вряд ли это тебя обрадует…
 
  От неожиданного хлопка по плечу Валера вздрогнул и обернулся. За ним с усталым видом стоял Азазелло.
  - Опять не он, – устало произнёс Азазелло, обошёл Валеру, подошёл к стеклянно застывшей воде залива и, присев на корточки, начал мыть руки. – Не вода, а кипяток, - заметил он, умываясь, - в пору баню открывать.
  - Да… - рассеяно отозвался Валера, - продолжительный летний солнечный день способствует  прогреву… Баня – это ценная мысль. А Рыжик где?
  - Рыжик там же, где всегда. В своей любимой машине. Ждёт нас, чтобы поскорее отправится навстречу горячей и острой кавказской кухне.
  После сегодняшних приключений Рыжик потребовал себе право выбора ужина:
  - К настоящему шашлыку полагается настоящее вино, а в настоящем вине – сила! – патетически аргументировал он с подлинным грузинским акцентом свой выбор, и брезгливо закончил мысль, - а в воде – микробы…
  Азазелло перестал плескаться, выпрямился и внимательно посмотрел на Финский залив.
  - Красота…- протянул он, вытирая лоб очередным носовым платком, - красота и покой на морском берегу… Ладно, поехали, Валера, Рыжик ждёт. А потом можно и в баню…