Копьё Астарты

АННОТАЦИЯ

Нескольким влиятельным фигурам Соединённого Королевства, владеющим фрагментами  некоей сакральной ценности, приходят таинственные послания необычайного содержания...
На задворках цивилизованного мира джентльменов творятся мрачные дела...
Группа поэтически настроенных ультрарадикалов сталкивается с невыразимыми феноменами...
Ведущими астрологами предсказывается Смена Эона и приход Торжествующего Зверя...
~~~~~~~~~~~~~~~
В главных ролях:

Сэр Гаэр Крукс - просвещённый джентльмен, писатель, исследователь древностей, востоковед, футуролог, бывший глава оккультурной ложи "Ordo:.Amalgamma:."

Анаксагор - знаменитый алабай Крукса, очень смышленый пёс

Жденка Крживецкая - авантюристка-иммигрантка, профессиональный гипнагог и магнетизёр, владеющая тантрическими техниками

Инспектор Хорас О'Флаттери - достойный джентльмен, руководитель сыскного отдела Ливерпуля и любитель имбирных рогаликов

Август Теодор Дизраэли - одаренный молодой человек, занимающийся тёмными науками, электронной музыкой и сигилами, архимейстер Храма Духовной Молодости

Кассандра Сорроу - художница, спутница Августа

Луиза Креолка - городской шаман

Фратер Аль-Дах'Хак - адепт гильдии Уроборосов

Анжель-Мередит - экономка Крукса, милейшая женщина

Граф Бонч-Секхметовъ - обедневший русский дворянин в бегах, мастер парадоксов, иллюзионист и гашишист

Лама Карма Гьяццо Дорджи Ринпоче, дематериализованный буддийский учёный

Танцовщицы

Культисты

Фантомные коты

Элементали

и другие

~~~~~~~~~~~~~

I

Старая добрая England, 1957 года, начало ноября. Лондон, Лимерстон-стрит, 15. День выдался исключительно холодный и ветреный, небо заволочено периной свинцовых туч, изредка моросит дождь. Перед нами - старинный краснокирпичный особняк в георгианском стиле, с двумя печными трубами и тремя слуховыми оконцами на фасаде, нарядный, как пряничный домик, правда, несколько замшелый и побитый непогодой, его контуры чётко выделяются в прозрачном свежем воздухе и резко контрастируют с вечнозелёными можжевельниками и туями небольшого садика. Это резиденция одного достаточно экстраординарного человека, который в данный момент находится в своём кабинете на втором этаже, в западной части здания. Что ж, приглядимся к нашему герою поближе.
Гаэр Крукс сидел в тапочках в своём кресле, болтал ногой и читал газету.
Резкий порыв ветра швырнул в окно горсть снежной крупы. Гаэр Крукс продолжил чтение.
В камине горел огонь, и верный алабай по кличке Анаксагор размеренно махал хвостом в такт потрескиванью головешек.
Гаэр хмыкнул, найдя что-то смешное в том, что некий Ургольд Стронгебль, норвежский моряк из Камбоджи, зацепился по дороге домой за канализационный люк, упал внутрь и от страха проглотил свою сигарету.
Часы забили файф-о-клок, заиграла стилизованная увертюра из Щелкунчика Чайковского, двери гостиной отворились, и оттуда повалили клубы седоватого дыма.
Как бы оживившись, Гаэр слегка наклонил свой выдающийся профиль вбок и пошевелил пальцами ног, но это никому не было бы заметно, ибо тапочки скрывали любое движение ног их хозяина так же верно, как и то, что я собственными глазами видел всё происходящее здесь и выжил.
Гаэр Крукс был немолод и не стар. Но в благородных движениях его длинных, обезьяньих рук было что-то от гимназиста или же от гимнаста. Серебряные виски его можно было бы сдать в ломбард, как античные позументы.
Сильный порыв ветра из печной трубы развеял дымные потроха, и из лёгкого тумана показалась фигура пожилой горничной с чайным подносом. Она шла слегка под наклоном от тяжести сего возвышения.
Алабай потянул носом воздух и стал пускать слюни, ожидая ромовых конфет.
Гаэр Крукс отложил газету и размял затёкшие от долгого чтения веки. Сумрачные впадины его массивного лица мыслителя прояснились.
- Итак, что у нас сегодня за чай, моя ненаглядная Анжель? - Очень громко и чётко, по складам, но всё же как-то ненатурально торжественно, как будто он был конферансье, а не лэндлорд, сказал Гаэр Крукс.
Горничную звали Мередит, но это не имело значения для Гаэра.
Анжель-Мередит добрела тяжёлой поступью до круглого тисового столика, очень медленно и осторожно опустила сервиз, на котором, кроме всего прочего, стояли стеклянные призмы, спиртовая горелка и миниатюрные аптекарские весы, и сделала довольно-таки изящный реверанс.
- Извольте, мой достопочтимый сэр, чай по-монастырски с пряностями.
- А что за пряности, моя дражайшая подруга будней?
- Как же, сээээр, свежий имбирь, чабрец, гвоздика, семена болиголова, сушёный репей, крапивник узколистный, шалфей, кориандр, эмблика...
- Так-так. Вроде всё сходится, моя милая Анжель. Пожалуйста, теперь оставьте меня наедине со своими мыслями и исследованиями. Благодарю.
- Сэр! - Старушка ещё раз хрустнула коленными суставами в низком приседе и суетливо удалилась из гостиной, думая про себя, какой же он всё-таки зачерствелый старый хрен.
Гаэр Крукс тут же пришёл в изрядное движение. Он даже поднялся из кресла и неожиданно перевернулся всем телом, балансируя на руках. Алабай удивлённо дёрнул ухом.
- Эхххх... - закряхтел через некоторое время Гаэр и согнувшись пополам, вернул нижнюю часть туловища в исходную позицию. - А теперь приступим!
Крукс широкими шагами подошёл к чайному столику и стал нюхать воздух над чайником. Внезапно зазвонил телефон.
Гаэр Крукс недоверчиво навострил левое ухо, как и его алабай Анаксагор. Что это ещё такое?
Потом он перевёл туманный, вместе с тем блестящий недюжинным интеллектом взгляд своих серых глаз на трюмо, где стоял телефонный аппарат. Звонок продолжал стрекотать.
Анаксагор переводил недоумённый взгляд с хозяина на аппарат и обратно, словно вопрошая: "Как же следует поступить?"
Гаэр Крукс был уже не так молод, чтобы запросто решать такие быстротечные сиюминутности, поэтому он продолжил втягивать воздух из чайника, повернувшись обратно, как на шарнирах.
"Чувствуется нота кленового сиропа... что за чёрт? Я же просил, готовить исключительно по моим же собственным рецептам."
От прилива эмоций Гаэр не выдержал и хлопнул со всего размаху ладонью по столу. Это создало могучую ураганную волну микро-разрушений, что весьма огорчило Крукса. Он и не думал, что так всё обернётся.
Чайник подпрыгнул и разлил своё содержимое, призмы попадали, весы перевернулись, баночки со специями покатились кто куда.
"От-же ж как." - подумал Гаэр.
Телефон продолжал надрываться. С бесстрастным лицом, пустым, как зимняя прорубь, Гаэр прошествовал к трюмо и неспешно поднял трубку.
- Дом Гаэра Крукса, я вас слушаю.
На другом конце трубки раздалось какое-то слабые гул и шебуршание, как будто пытались свистеть в плохую флейту, сильно прижимаясь ртом к принимающей катушке микрофона.
- Эй, хватит уже! - крикнул Гаэр рассерженно. - Баловством!
Шорох продолжался около 30 секунд. Гаэр Крукс устал ждать чего-то более осмысленного и хотел уже положить трубку, как вдруг она превратилась в музыкальный аппарат - из-неё полились трели такой странной, завораживающей, древней и отвратительной красоты, что с холодным умом Гаэра, кажется, что-то случилось. Он весь обратился в слух.
Это не была знакомая ему классическая мелодия. Не была она ему и незнакома. Где-то он наверняка её слышал, возможно, в одном из своих снов.
Затем прошло ещё около минуты, или около тысячи лет, чувство времени оставило Крукса. Со стороны его кряжистую фигуру можно было бы принять за статую - казалось, его душа отлетела, оставив на произвол судьбы чистый автомат по превращению кислорода и питательных веществ в энергию движения.
Затем голос в трубке сказал: "Арчерс-лэйн, 18, завтра, 7 часов пополудни".
Трубку резко повесили.
Гаэр Крукс всё ещё был под впечатлением этой странной волны неземных нот. Сердце его щемило. Потом он опомнился и положил трубку на место.
"Кхм-ммм.." - Стал размышлять он, возвращаясь не своей поступью к чайному столику. - "Кххмммм..."
Он начал было проводить дегустацию крепко приправленного на манер грога напитка, но никак не мог сосредоточиться.
В голове круговертью крутились какие-то образы античной мифологии, а в левом ухе постоянно щёлкало и звенело. Страннейшие, надобно заметить, это были ощущения, всё пространство, время, материя и истина сжимались в крохотную математическую точку и расширялись тут же с головокружительным ускорением, как после Big Bang. Крукс впервые не мог совладать с собой.
Он подошёл к книжному шкафу, не глядя вытащил объёмистую энциклопедию "Le Ancient Myths et Legends" под редакцией Хуго Аркрайта и Жана-Батиста Куссо и рассеянно принялся листать, замерев в неуклюжей позе на ручке кресла. Вот его внимание зацепилось за нужные словосочетания.

"Астарта (Астроноя, Ашторет)

А. - древнесемитское божество, которому соответствует Иштар в ассиро-вавилонской мифологии и Астар (мужская параллель). В Угарите её культ занимает большое место, но в мифах она почти не упоминается. 
А. играет важную роль в борьбе богов с Йамму. В мифе палестинского происхождения, известном по египетским источникам, она выступает как посланница богов к Йамму, требующему для себя высшей власти; она же укоряет Балу (Алиййану-Балу) за убийство Йамму в угаритском цикле.
В Древнем Египте А., наряду с некоторыми другими переднеазиатскими божествами, вошла в пантеон (А. и Иштар считались там одной богиней) и иногда отождествлялась с Сехмет. Она воспринималась как владычица коней и колесниц, богиня сражения и, вероятно, связывалась с морем и водной стихией (ср. её связь с Йамму).
А. считалась и богиней-исцелительницей. Выступала в паре с Рашапом. По египетским источникам, известны мифы, очевидно, палестинского происхождения, в которых А. выступает вместе с Анат.
А. почиталась также в Карфагене (где её образ повлиял на представления о Тиннит) и на Кипре. Черты А. и Анат позднее слились в образе Атаргатис.
Дамасский (VI век Н.Э.) в сочинении "О первых принципах" приводит миф о том, как А. (Астроноя) преследовала своей любовью Эшмуна, который, погибнув, воскрес, благодаря дарующему жизнь теплу богини. Известны изображения А. в виде нагой всадницы, стреляющей из лука."

Это сообщение нашего учёного мужа почему-то не успокоило, а только больше раззадорило. Из глаз Гаэра Крукса выкатились, словно жидкие кристаллы, две большие слезы.
Гаэр Крукс резко встал, свистнул Анаксагора и вышел из комнаты, намереваясь прогуляться на свежачке. Лоб его иссекали глубокие трещины, словно разломы в земной коре на месте стыка тектонических плит, а на правой брючине чуть выше колена темнело чайное пятно.

II

В кафе сидела молодая и многообещающая кокотка, похожая на пантеру. Она считала в уме шансы на победу в предвыборной гонке своего фаворита и одновременно разглядывала окружающий её пёстрый театр жизни. Её вуаль была подобна легчайшей паутине. Это была матёрая хитрица. Её глаз был и взаправду, как в известной бродячей хохме, алмазом. С расстояния в четверть дюйма эта особа могла безошибочно оценить количество карат в драгоценном камне и его химический состав. Имя её было Жденка Крживецкая, и была она иммигранткой из Восточной Европы. Этим вечером она намеревалась провернуть небольшое дельце, а пока просто выжидала.
Вот мимо прошествовал дородный господин с тюленьими усами, в бархатном пиджаке и с золотыми запонками в форме якорей. У этого явно со счетами всё отлично.
Но фокус внимания пантеры, вальяжно откинувшейся на спинку ярко-красного плюшевого сидения, был сосредоточен не на том, как завладеть сбережениями этого лысеющего увальня. Вот она легко встала, подошла к официанту, протянула ему визитную карточку с каким-то адресом и также грациозно-небрежно вышла из кафе, набрасывая на ходу элегантное манто. Лицо её напоминало гипсовую маску-слепок с какой-то древней ирано-шумерской богини. Хитрая полуулыбка сквозила сквозь напряжённую задумчивость. В складках её дорогого парижского манто как будто спрятались хищные тропические аксолотли.
Пройдя из людных и хорошо освещённых бульваров центрального ядра деловой и развлекательной жизни мегаполиса в менее презентабельные и более грязные кварталы, светская пантера по кличке Жденка немного замедлила свой упругий шаг (надобно заметить, её великолепные ножки, обутые в латексные копытца, производили стук не менее примечательный, чем у хорошо подкованной кобылицы) и с интересом стала рассматривать раскрывающуюся панораму трухлявых каменных исполинов, скособоченных и устрашающе однообразных. По улицам мимо неё ходил всякий сброд, здешние жители напоминали её утонченному взгляду кобольдов, гиббелинов и крысолаков, ползающих в своём убожестве на днище мира. Были, конечно, и здоровые, и более-менее опрятные, и даже симпатичные экземпляры, но и у них на челе лежала печать отверженности от мирских услад, так что появись кто из таких в центральных публичных заведениях, ему бы попросту указали на дверь.
Жденка, морща свой хорошенький точёный носик, подошла уже совсем медленной иноходью к большому мрачному зданию из тёмно-красного кирпича. Оно было похоже на церковь, а с другой стороны, могло быть и прибежищем дьяволопоклонников.
В одном окне на третьем этаже правого крыла горело окно, задёрнутое зелёной шторой. Жденка встала в позу и стала смотреть на окно.
Там явно что-то происходило. Какие-то тени метались по тёмной материи шторы, производя судорожные движения. Жденка достала свой коммуникатор и сигнализировала. Тут же оргия или что там такое было, прекратилась, свет приглушили.
Через минуту дверь мягко приотворилась, как бы приглашая войти. Через порог высунулась длииная смуглая кисть и поманила Жденку внутрь. Девушка, взмахнув волосами, с истинной грацией дикой кошки, скользнула в проём двери, из которого лился бледный красный свет.
– Так что, всё уже готово, фратер?.. – несколько напряжённо спросила Жденка, как бы пробиваясь сквозь эфирную завесу молчания своего спутника – коренастого мужчины среднего роста в развевающейся мантии лилового цвета.
–  Тише, прошу вас. – прошипел тот в ответ.
Убранство дома оставляло странное впечатление и наводило на таинственные мысли. Повсюду – статуи языческих божеств, треножники, визионерские картины на стенах, пышные ковры… Краем глаза, проходя по длинному коридору, Жденка видела какие-то тёмные фигуры, сидящие или лежащие прямо на полу в смежных помещениях. Некоторые были будто бы в трансе.
– Спускайтесь осторожно.
Впереди Жденка увидела крутые ступени, ведущие в цокольное помещение. Для удобства эту каменную лестницу покрывал персидский ковёр шафранного цвета, иначе можно было бы легко поскользнуться и повредить себе что-нибудь, такие эти ступени были изъеденными и щербатыми.
– Значит, церемония будет проходить в подвале? Мне об этом не сообщали… – начала было Жденка.
Но адепт, ничего не ответив, резким жестом толкнул Жденку вперёд, отчего она не удержалась и покатилась вниз, сильно ударяясь при падении, однако по-кошачьи избегая неудачных позиций.
Всё произошло как в одну секунду, и вот она уже лежит у подножия, свернувшись, без чувств.
За ней медленно спускается смуглый человек в  лиловой мантии.

III

Гаэр Крукс сразу понял, что его втянули в какую-то авантюру. Он и раньше в них попадал, но он же из них и выходил, как гусь из воды.
Анаксагор втягивал вечерний воздух и похрюкивал от зяби. По Кенсингтонскому парку прохаживались туристы, молодёжь и утки.
Гаэр Крукс напевал услышанную по телефону мелодию и думал, что в этом есть что-то дионисийское. Чем дальше, тем страньше. Когда он был помоложавее, Крукс пользовался почётом у девушек, которые так его и звали – Дионисий. Потом он вспомнил почему-то про жевательные леденцы с имбирём… с имбирём… имбирные пряники… тьфу ты, дрянь! имбирные рогалики… ром-баба…фла-фла-фла…О’Флаттери!
– Ядрёна вещь! Старый добрый чёртов Хорас О’Флаттери! – зарокотал Крукс, под конец его это так рассмешило, что он аж перестал идти и согнулся пополам, выбивая слезу или искру, что у него там было зажато в кулаке и притаптывая каблуком оземь, отчего даже некоторые туристы остановились, удивлённо глядя на столь странного джентльмена. Анаксагор стал скакать вокруг в приступе озорства и прыгать на хозяина, пытаясь сбить того с ног.
Наконец Крукс выпрямился и сделал жест рукой в сторону нерешительно застывших туристов, мол, its allright, chaps! Он решительно возобновил шаг, направляясь к выходу из Кенсингтонских угодий, дабы раздобыть телефонную будку.

Анаксагор почуял запах приключений и огласил ноябрьский воздух громких лаем.
Так-так-так, думал Крукс, считая свои шаги, же-же-же. Нужно было срочно набрать номер О’Флаттери, его старинному компаньону в делах оккультных, и всё у него разузнать. Могло ли быть такое, что не он один сегодня получил таинственное послание, а может быть, и не сегодня, а вчера, а не вчера, так позавчера.
Вдруг с ближнего озерца, громко вереща шестерёнками, взмыли ввысь утки. Анаксагор бросился за ними вдогонку, но Крукс не мог терять ни минуты, поэтому свистнул псу особым свистом, который означал: нейтить! Анаксагор вернулся. Удручённо помахивая хвостом.
Вот они вышли из парка и двинулись по Сэйлем-роуд, Гаэр Крукс шёл таким широким шагом, что на его неуклюжую фигуру не оборачивался только ленивый. Ни одной будки поблизости не оказалось.
– Чёрт! – выругался Крукс. – Только бы не опоздать.
Выйдя на Москоу-роуд, известную своими иммигрантами-rusky, Крукс озабоченно огляделся по сторонам. Увидев кирпичного цвета коробку со стёклами, Гаэр бросился к ней со всех ног. Он сам не смог бы сказать, что его так воодушевляло. Наверное, юность в сердце заиграла.
Будка оказалась занята, и Крукс, не зная, как скоротать время, стал напряжённо изучать звонившего. Анаксагор присел неподалёку, в свой черёд изучая Гаэра Крукса.
Звонившим оказался молодой человек приятной наружности, похожий на художника или неформала, с копной кудрявых каштановых волос, прикрытых модным вельветовым головным убором, и в болотного цвета пальто. Казалось, он спешит не меньше Крукса – мимика лица его была похожа на лесной массив, одолеваемый штормовым ветром.
Он звонил, звонил, звонил, и ему никто не отвечал. А Крукс стоял, стоял, стоял и смотрел. Наконец, терпение солидного джентльмена не выдержало и пустило пар.
– Прошу прощения! – стукнул Гаэр узловатым пальцем, похожим на обломок дубового сука, по стеклу кабинки, отчего вся конструкция задребезжала, а молодой человек тревожно оглянулся, будто бы готовый ко всему.
Но увидев Крукса, он будто бы несколько пришёл в себя. И действительно, вид у Крукса был как у морского утёса, неотёсанного, но миролюбивого.
– Простите! – опять загрохотал Крукс, – вам ещё долго? Если да, то я пойду искать другую будку, но если…
Молодой человек внезапно выбежал из будки, поклонился оторопелому Круксу, протянул ему руку и представился:
– Август Теодор Дизраели. А вы, должно быть, сэр Гаэр Крукс. Я очень о вас наслышан, но никак, чесслово, не ожидал встретить вас в такой непринуждённой обстановке.
Крукс, уже битый час изучающий молодого человека, наконец позволил себе улыбнуться и изрёк:
– Будем же знакомы, дорогой Август. Вы удивительно схожи лицом с молодым Остином Спэйром, как это ни странно. Был такой художник в Англии-матушке, рисовавший бог весть какие штуки. Впрочем… Что же у вас произошло? Похоже, вы более встревожены сегодня, нежели я, хотя у меня есть все поводы быть выбитым из привычной колеи.
Дизраели в ответ улыбнулся и пожал плечами.
– Что ж, я охотно вам расскажу, но давайте пройдём в более уютную обстановку, на улице слишком ветрено.  Как насчёт вон того паба?
– Охотно соглашусь, но я с собакой, – вежливо пробурчал Крукс. Такого поворота событий он совсем не ожидал. – Давайте лучше пройдёмся вот до следующего поворота, там вы всё по дороге и расскажете.
На том они и порешили.   

IV

В захламленной меблированной комнатушке, похожей на гримёрную, перед трюмо с тремя зеркалами сидел, развалясь в кресле, некоторого рода артистичный субъект. На нём был бутылочно-зелёный жилет, такого же цвета брюки с вытянутыми коленками, бирюзового цвета рубашка с засаленными рукавами и воротничком и бабочка цвета фуксии. Лицо с тонкими, холодными чертами вырождающегося аристократа имело глубоко отрешённый вид. Жиденькие тёмно-русые волосы с нитями серебряной седины у висков были зачёсаны назад и набриолинены, так что форма черепа хорошо просматривалась, по ней можно было бы отнести владельца либо к кельтам, либо к коптам. Вообще, физиономия у субъекта была весьма запоминающаяся. Классически-высокий лоб, ко всему прочему имевший ярко выраженные височные выпуклости, говорил о недюжинной мыслительной силе. Глаза под тяжёлыми надбровными дугами были расположены достаточно далеко друг от друга, но не так, чтобы выглядеть гротескно – как-никак, голубые крови предполагают некоторую золотую пропорциональность – и были упрятаны в глазницы, как некие драгоценные каменья. Цвет их был неопределённого оттенка – в красноватом вибрирующем освещении гримёрки они будто переливались от агатовой черноты, минуя карий и изумрудный спектры, до прозрачной сероватой голубизны. Костистый нос с горбинкой выдавался вперёд на несколько дюймов, как спелый баклажан, и имел изогнутые узкие крылья, вместе с тем он был загнут не вниз, а скорее, вздёрнут вверх. На средней пухлости бледно-розовых губах играла неопределённая усмешка, которую можно было бы назвать горькой, если бы на ней не читалось некоторое триумфальное выражение. Щёки, покрытые оспинами, не впалые и не толстые, матово блестели в зеркальном отражении, соразмерный остальным чертам чуть раздвоенный подбородок обладал некоторой долей властности, хотя и не ярко выраженной – тем не менее, на неправильный прикус владельцу сего физиогномического аспекта было бы грех жаловаться. Уши, судя по всему, являлись у данного субъекта прекрасно развитым инструментом восприятия внешней среды – и без того широкая лобная доля как бы ещё увеличивалась благодаря их величине, проработке спиралей и лёгкой оттопыренности. Общий облик субъекта в полутёмной комнате не поддавался какой-то одной характеристике, но скорее, сочетал в себе сразу несколько взаимно антагоничных параметров – рассеянную задумчивость, сильный волевой характер, фатальную трагичность, ядовитую самоиронию, магнетическое обаяние, какую-то скрытую порочность, унылую меланхоличность и чуть ли не монашескую строгость. Общей равнодействующей могла бы выступить ЗАГАДОЧНОСТЬ, если бы это понятие не было чересчур опошлено и обессмысленно за последние тысячелетия светской болтовни. Одно можно было заключить из этого живописного портретного анализа – неизвестный, кем бы он ни был, обладал необычайными природными способностями, прошёл через некие ужасные лишения и испытания, но это только закалило его натуру, в то же время не огрубив её, ибо по временам от него исходили мощные живительные флюиды оптимизма. Лицо, смотрящее немигающим взглядом своих странных глаз в тройное отражение испещрённого царапинами и сколами серебряного напыления, было лицом сфинкса. И, собственно говоря, этим владелец и зарабатывал себе на хлеб насущный.
В дверь постучали, отрывисто и гулко, резкой дробью. Человек-сфинкс и глазом не моргнул, продолжая гипнотизировать собственного зеркального двойника. Надобно добавить, что в левой кисти, тонкой, с длинными бледными пальцами пианиста, субъект держал крупный шар из какого-то матово-чёрного материала – очевидно, из вулканического стекла или же оникса – и медленно перекатывал его на уровне носа. На маленьком столике по соседству с трюмо, среди прочих интересных личных вещиц, стояла каменная аромалампа в виде химеры-василиска, в ней курились приятные, но тяжеловатые благовония навроде сандала, мирры или ладана. 
В дверь вновь постучали, на этот раз ещё более нервической дробью, отчего дверные панели затрещали, раздался приглушённый голос с кокни-акцентом.
Господин Секметофф, просим вас на сцену! Ваш выход, господин Секметофф!
Вы слышите меня? Ау!
“Чёртов плебс! И почему у них всегда такой отвратительный выговор?” – подумал по-русски артист с лицом сфинкса и раздражённо подбросил блестящий чёрный шарик в воздух. Затем произошло что-то странное с этим шаром – он вдруг завис в высшей точке своей амплитуды, хотя должен был бы по закону гравитации низринуться обратно в широкую бледную ладонь этого необычного человека.
Шарик медленно вращался вокруг своей оси, и в его отражении, нелепо искажённое, перекатывалось лицо Секхметова с непроницаемым выражением блестящих тёмных глаз. Это продолжалось от трёх до пяти секунд. Но вот что-то в атмосфере гримёрной вдруг вновь переменилось, и шарик, будто его внезапно отпустил невидимка, отвесно упал обратно в руку магнетизёра.
“Готов или не готов? Готов или не готов? Чёрт, да ведь готов же! Всегда одно и то же!” Длинная, стройная фигура странного человека рывком поднялась с обитого ярко-красным плюшем потёртого табурета, глубоко выдохнула со свистящим звуком, провела рукой по блестящим волосам, накинула на плечи долгополый клетчатый пиджак, схватила трость с необычного вида набалдашником в виде головы грифона, надела чёрный котелок и сделала уже несколько шагов к двери, откуда слышалось напряжённое перетаптывание с ноги на ногу и сопение конферансье. Уже подойдя вплотную к двери, мистер Секхметов вдруг резко развернулся на каблуках и негромко окликнул свистящим шёпотом:
– Шийк!
Тут же из забитого хламом заднего угла гримёрной выскочил изящный белоснежный кот с фосфоресцирующими глазами и медленно подошёл к ногам хозяина, ластясь, как и положено котам. Затем кот легко вспрыгнул на спину своего владельца и устроился на его левом плече, довольно мурлыча. Высокий силуэт хлопнул в ладоши, и комната погрузилась во мрак. Послышался звук отворяемой двери.       

V

Гаэр Крукс достал свою ореховую трубку и стал планомерно набивать её душистым табаком-кавендиш.
Как ни странно, но они с новым знакомцем и псом сидели в ирландском прокуренном пабе “Кингз Хэд” на Москоу-роуд. Анаксагор примостился под столом и, высунув свой широкий мясистый язык, возбуждённо дышал, глядя с любопытством по сторонам.
Погода была на редкость промозглой, так что Крукс решил не играть со здоровьем в шутки и пропустить пару глинтвейнов в тёплом местечке, к тому же у него оказался такой интересный спутник (помимо алабая). Сначала его не хотели пускать с собакой внутрь, но после исключительных рекомендаций о добропорядочности пса, подкреплённых некоторой суммой банковских билетов, официант препроводил всю компанию в отдельный зашторенный альков, где огромного алабая не было особенно видно (хотя было прекрасно слышно). Посетители, сплошь забулдыги, писатели, скинхэды и мигранты-трудяги, удивлённо оборачивались вслед странной компании, а один верзила-моряк с кривым глазом даже отмочил сальную шуточку.
– О Боги, к чему такие излишние расходы? – посетовал молодой художник, для которого каждый пенни был на счету. – Мы могли бы просто назначить встречу на другое время.
– Ну что вы, что вы. – только и сказал Гаэр Крукс, утрамбовывая большим пальцем табачные завитушки. – Для меня большая честь иметь с вами личную беседу, так же, как и для Анаксагора.
Дизраели явно не понимал вычурного юмора этого достопочтенного джентльмена в годах, а потому решил перевести разговор на интересующую его тему.
– Я много о вас наслышан, сэр Гаэр. А вот вы обо мне вряд ли.
Гаэр Крукс тем временем мимоходом пробегал глазами меню. И одна часть его внимания рассеянно акцентировалась на графических, хорошо выполненных пиктограммах спиртных напитков, холодных, жареных, перчёных и солёных закусках, рекламе зубных паст, пастилок от кашля и похудательных пилюль, а другая же пристально сосредоточилась на бегло образующихся и вызревающих в уме молодого человека объёмных мыслеформах.
“Надо отдать должное высокой организации ассоциативного мышления мистера Дизраели.” – подумал Гаэр Крукс. – “И вот эта картинка вроде бы ничего такая.”
– Сэр Гаэр? Вы меня слушаете? – несколько озабоченно поинтересовался Август Теодор, которому показалось, что его собеседник как-то затерялся среди цветастых двумерных симулякров разнообразной снеди.
– Да-да, я весь внимание. – встрепенулся Гаэр Крукс, оторвавшись от меню. – Как вы смотрите на пару бокалов шнапса “Хэмпстедская гончая” с салатом “Франциск Ассизский”?
Молодой человек на секунду был сбит с толку, но быстро сориентировался.
– Да, пожалуй. Правда, не имел чести вкушать последнего.
– Что ж, могу вас заверить – местные повара иногда совершают невероятное.
Утвердившись в выборе и отпустив лоснящегося официанта с заказом, оба расслабленно откинулись на спинки высоких стульев, и беседа началась.
Приятный оранжевый свет лампады неярко разливался над их головами. Анаксагор стал оглушительно стучать хвостом по паркетному полу в ожидании чего вкусненького.
– Что ж, – деликатно подбирая нужные слова, приятным мелодичным голосом продолжал Дизраели, – мы с Кассандрой, моей духовной спутницей, в своё время прочитали некоторые ваши труды по оккультным наукам, сравнительной мифологии и семиотики кельтского фольклора и… оказались весьма под впечатлением. Не подумайте, что я стараюсь вам как-то угодить и расположить к себе (на что Крукс только добродушно хмыкнул, пыхтя трубкой), это не в моём стиле, я человек… достаточно открыто говорящий, то что думаю. А то что исходит из сердца, не может быть плохим или хорошим. Это просто поток непосредственных ощущений, как вы сами прекрасно знаете.
Гаэр Крукс утвердительно кивнул.
– Я узнал путём небольшого любительского расследования, главным образом, из ваших собственных комментариев к вашим же публикациям, но и с помощью некоторых других источников, что ранее вы являлись учредителем и верховным мастером розенкрейцерской ложи Ordo Amalgamma, более глубокой, нежели пресловутая Golden Dawn, хотя к её адептам в целом я и испытываю определённую долю симпатии. И я, и Кассандра, и ещё несколько наших близких brethren живо заинтересовались вашей деятельностью. Я одно время втайне жаждал с вами познакомиться, но в силу врождённой застенчивости не мог себе этого позволить. Только что за последний год-полтора отправил вам несколько робких писем по указанному в последнем издании вашего “Бестиария богини Дану” адресу: Лимерстон-стрит, 15.
Гаэр Крукс задумался.
– Хм-м, кажется, я припоминаю ваш ментальный почерк. В письме вы спрашивали о связи гонений на ведьм в Средние века в западных областях Уэльса с родимыми пятнами уроженцев Лланйсефна и Эфейлуэна в виде определённых знаков, похожих на символы и созвездия. И ещё что-то о стихийных или древесных духах, которым посвящались определённые дни в году в верованиях кельтских друидов острова Мэн. Или это из другой истории?
Молодой человек аж весь зарделся от смущения, но тут же вновь побледнел, выказав известное владение собой.
– Да, положительно, об этом и велась речь.
– Простите, что я не удосужился ответить вам… Столько работы… И с годами я становлюсь всё более рассеян. – попытался извиниться старый учёный холостяк, что вышло у него не слишком правдоподобно. – Кстати, а какой у вас любимый персонаж нашего древнего бретонского фольклора? – неожиданно спросил Гаэр Крукс.
– У меня… ну… – не ожидая подобной смены курса, Дизраэли на минуту замолк, собираясь с мыслями.
Тут в альков заглянул официант с широкими монголоидными скулами и тонкими усиками и с бесстрастным выражением поставил на стол, покрытый клетчатой клеёнкой цвета бурых водорослей, нехитрый заказ. Шнапс оказался лимонного цвета и довольно мутной консистенции, на дне бокалов плавал свежий имбирь вкупе с солодкой и льдом, напиток вовсю булькал и пузырился. Гарнир с чесноком и зеленью приятно защекотал ноздри собеседников. Анаксагор высунул весёлую морду из-под стола и тихо заскулил, не переставая выбивать ломаный ритм своим коротким, но тяжёлым, как дубинка полисмена, хвостом.
Дизраели торжественно взял грязноватый хай-болл в руку и ответствовал:
– Так сразу и не упомнить. Этот, как его, Фир Дариг, он же Красный Человек. Потом Чёрная Агнесса из Лестершира. Ещё… мм-м…. Леди озера, гуарагед аннун, если не путаю. Эти валлийские непроизносимые сочетания “gw” всегда меня забавляли. Ну и всякие водяные духи: уриски, глаштиги, кинег, бейтир, эх-ушге, келпи, агишки, шелликоты, наккилэйви, ногглы, кутахи и прочие entities. А к чему вы, собственно, спрашиваете, сэр Гаэр, если не секрет? Или это вопрос с подвохом?
Гаэр Крукс, до того рассеянно слушавший перечисление сказочных существ любимого им с детства фольклора, казалось, совершенно отвлёкся от темы разговора и глядел то на всклокоченную шевелюру и активную мимику Дизраэли, то на высовывающийся влажный нос Анаксагора, то на пузырьки в волнующемся море швапса. До другой части его внимания доносились громкая и грубая болтовня на ужасных диалектах местного люда, судачавших о политике и обстановке дел в Англии-матушке, перемежающаяся разухабистыми оперетками музыкального аппарата. На дворе 1957 год, креольские колонии в Южных морях бунтуют, заводы стоят, повсюду русские, китайские, немецкие, американские и индийские шпионы, похожие друг на друга и вдобавок на Фу Манчи, в Шотландии окопались клановые горнодобывающие синдикаты и криптозоологисты, в палате лордов творится полная неразбериха, в аптеках запретили продавать лауданум по рецептам от гастроэнтерологов, а сэр Джон Рональд Руэл Толкин один за другим выдаёт-на-гора фэнтезийные романы один другого страньше, заместо того, чтобы скромно преподавать на кафедре медиевистики. 
Вся эта маловразумительная белиберда напичканных бульварными сенсациями необразованных мужланов ездила по слуховому нерву сэра Крукса, как навязчивое жужжание осатанелого пчелиного роя. Тем не менее, он был втайне горд, что тугоухость по-прежнему не тяготит его и ему нет надобности проходить тесты Швабаха и Ренера.
Но вот повисла пауза, оба отпили ещё по глотку бодрящей шипучки и  сэр Гаэр Крукс тяжеловесно заключил:
– Блестяще, молодой человек! Вы прекрасно ориентируетесь в столь щекотливой теме, как english fairies. Спросил я вас из чистого любопытства ради, уж больно интересно. Духи, оно дело такое, не каждому по зубам. Мне всегда почему-то нравились в основном джэк-о-лантерны, боггли и баргесты. Хотя вот белые дамы, бен-фионн, совсем другая пища для размышлений. Нудык… Так что мы там бишь обсуждали, эээ?…
Август Дизраели в который раз подумал, с тем ли самым человеком он имеет честь быть знакомым, или же этот седовласый шотландец с львиным профилем, парадоксальным чувством юмора, медленным и тяжёлым выговором и маленькими, искрящимися озорством, водянисто-серыми глазками просто виртуозно выдаёт себя за уважаемого в научных и оккультных кругах доку, которого до этого он видел только на фотооттисках в вечерних газетах. Тем не менее, настоящий это Гаэр Крукс или поддельный, он ему чем-то положительно нравился.
– Так вот, – быстро и с горячим убеждением стал излагать наконец свою основную мысль Август Дизраели, – мы с Кассандрой и сотружениками состоим в филиале Храма Психической Юности Zos Kia; возможно, вы что-либо слышали о нём, хотя сомневаюсь, это исключительно молодёжная ассоциация практикующих радикальные формы магики приблудных мистиков-визионеров. Поэтому, чтобы попросту не рассмешить вас своей самонадеянностью и глупостью, я даже не хочу особенно распространяться о наших занятиях и методах. Достаточно того, что я и Кассандра навещали на склоне лет старину Остина Спэйра, и он преподал нам абсолютно безвозмездно основные азы своего творческого мировоззрения и своей магической работы… Ну разве что мы кормили его кошек по субботам и помогали по дому и с худматериалами. Мы научились, в особенности же Кассандра, создавать и заряжать сигилы самых разнообразных свойств, призывать незримых духов–помощников и создавать автоматические рисунки и даже целые графические романы. Ну и чувствовать природу, конечно же, в целом на более глубинном уровне. Это очень сложно описать…
– Я… понимаю, о чём вы хотите выразиться. Продолжайте пожалуйста, мне очень интересно. – сэр Крукс изображал на своём невозмутимом пейзаже лица искреннее соучастие, кажется, что он именно в этот момент совместил все свои разрозненные центры внимания в одну точку, что было само по себе удивительно.
– Как вам, должно быть, тоже известно из общих источников, Спэйр одно время в сотрудничестве с Кеннетом Грантом, поздним учеником сэра Алоиза Кроули, занимался выпуском журнала по оккультным вопросам “M.M.M.”
– “Man-Mystery-Magick”, отчего же, известно мне вполне. Хорошее издание, красочное. – заметил Крукс. – А вот мистер– Кеннет Грант мне как-то не по нраву, довольно странноватые у него манеры. Помню его зацикленность на своих древних магических корнях, которые он прослеживал вплоть до кельтской ведьмы Аврид. Хотя его жена Стеффи – сущая душка.
– Так вот, мы решили продолжать дело почившего не так давно старика. Организовали свой подпольный самиздат, как говорится у коммунистов. За два года, начиная с 1955, нами выпущено порядка 22 выпусков, это я не похвальбы ради.
Писали обо всём – о техниках возгонки сознания, о полтергейстах в Йоркшире и банши в Корнуолле, о сновидениях и откровениях, о духах-фамильярах и эгрегорах-тиранах, о пси-защите, о древних культах, о творческих экстазах и коллапсах, об экспериментальной музыке, об эротике, наконец. Раз в месяц собирались всей редакцией и занимались созданием коллективных артефактов, организовывали выставки в Лондоне, Лидсе, Бристоле, причём весьма успешно.
– Но почему у вас всё в прошедшем времени, мой мальчик? – удивлённо вскинул кустистые брови Гаэр Крукс. – Что ж, теперь вы уже не творите сей драгоценный альманах? Или вам так близок сердцу сей сослагательный оборот?
Дизраели улыбнулся, легко и грустно.
  – Сейчас вы всё узнаете. С течением времени раздел “письма читателей” удивительно расширился – нам стали приходить со всех концов Великобритании самые невероятные подтверждения некоторых наших теорий… – тут молодой человек замялся отчего-то и для храбрости глотнул ещё шнапса. Анаксагор вопросительно уставился на только что говорившего, недоумевая, чем же закончилось дело с выпуском самиздата.
– Анаксагор, ну-ка! Я-тте! Шуром марш под стол! – прикрикнул на него Гаэр Крукс.
Пёс сделал виноватое выражение и уныло вздохнув, скрылся под клетчатой скатертью, заляпанной жирными пятнами и пивными потёками.
– Дело в том, что ещё от мастера желаний, покойного Остина Осана Спэйра до нас дошли сведения о существования некоего черномагического братства Уроборосов…
– Я не ослышался?!!
– Именно так… Да, конечно, вам должно быть знакомо это название. Они, впрочем, скрываются под множественными личинами – Свидетели Хоронзона, Хранители Теллурии, Братство Сета-Аполлона, Орден Жёлтого Дракона, Общество Муккариби и т.д. Перечислять можно до бесконечности, вы и сами знаете.
– Вот-те на! Всё сходится, дорогой мой юноша!  – острые глаза Гаэра Крукса, то ли от услышанного, то ли от шнапса, заискрились пуще прежнего. Было такое впечатление, что в дотоле сонно дремлющем на краю море утёсе вдруг завибрировали тектонические энергии.
– Сходится что, простите? – на этот раз начал недоумевать молодой человек.
– Хо-хо, так именно то, отчего мы сегодня так удачно встретились с вами у этой красной телефонной будки в двухстах ярдах от этого паба, будь она неладна! Да! Эвристика! Скажите, мой дражайший юный друг, вам тоже не так давно звонили в редакцию и вы слышали странную мелодию на флейте из берцовой кости?
Теперь уже Дизраели перешёл в роль пассивного наблюдателя, ошарашенно глядя на внушительную фигуру своего убелённого сединами собеседника.
– Так… так они и вам тоже звонили?.. – только и вымолвил он наконец. Губы у него пересохли, и даже ламповый свет в алькове будто сделался приглушённее. Затем Дизраели, не получив должного ответа, сам продолжал:
– Да, вчера около шести у нас в общем помещении, в подвале жилого дама, раздался звонок с городского. Я подошёл взять трубку… И там… что-то очень странное раздалось, будто тибетский или китайский духовой инструмент. Меня буквально загипнотизировало… Очень долго звучащая до-минор, переходящая в ре, потом обратно и ещё как-то… Потом голос сказал…
– Больше не слова, мой дорогой юный друг! Эти проклятые сектанты планируют своё самое злодейское дело, к чему они медленно и целенаправленно двигаются уже не первое тысячелетие, и нам необходимо как-то этому помешать! – громовым шёпотом пророкотал Гаэр Крукс, залпом допив свой шнапс и хватая козырёк с вешалки. – Нам нельзя медлить как никогда. Они уже заставили меня отойти от дел Ordo Amalgamma однажды… О-оооо! – гневно выдохнул он, надевая свой ватерклок, – эти мерзавцы не остановятся не перед чем. Много душ уж загубили, ей-ей. И эти ваши странные феномены: исчезновение людей по имени Эмброуз, самовозгорание домов и появления людей с чешуйчатой кожей по всей Англии и не только, ещё только цветочки, поверьте мне, старому учёному дурню!
Артур Теодор Дизраели, поспешно оправляя складки светло-коричневого пиджака и брюк, тоже вскочил, не зная, что и думать, и только спросил:
– Но скажите, сэр, кто они такие и что замышляют?!
– Хых, милый мой, – сверкая глазами, приглушённо пробубнил Крукс. – Эти люди – профессиональные оккультисты-ассасины самой тёмной масти, что найдётся в этой Вселенной. Они планируют массовое изменение реальности через массовое же изменение восприятия, как бы это бредово не звучало, да! Выражаясь вашим молодёжным языком, эти парни планомерно заняты Великим Деланием – конструированием гиперсигила такой поражательной мощности, что все ключи Еноха вместе взятые покажутся ведьмиными шашнями, если им удастся его запустить. А им удастся его запустить, поверь мне, юноша, хохо, только если будут собраны и включены в общую систему все необходимые артефакты седой древности нашего мира. И одним из них является копьё Астарты, хранящееся в лондонском археологическом музее. – уже на ходу объяснял Крукс ошарашенному Дизраели, а Анаксагор дедовито-неуклюже спешил за ними к выходу мимо барных стульев, столиков и ног в грубых грязных башмаках, обдавая сидящих на проходе пролетариев взмахами своего живущего отдельной жизнью хвоста.
Выйдя на свежий воздух, который уже начинал темнеть вдали, троица остановились. Анаксагор стал шумно втягивать носом воздух и пыхтеть, высунув язык. Похожий на обломок скалы своей массивностью, профиль Гаэра Крукса вперился вдаль, за крыши жилых домов, магазинов, банковских офисов, цехов и фабрик.
– Куда мы теперь? – робко спросил Дизраели, растерянно запустив пятерню в копну всклокоченных волос и стараясь укрыться воротником куртки от порывов жёсткого холодного ветра. Вокруг сновали прохожие, ничуть не озабоченные проблемами изменения всеобщей картины привычной реальности, угроза которого мрачной тучей уже сгущалась над этим громадным скоплением печных труб, проводов и верфей по обе стороны перекатывающей свои воды тёмной Темзы.
– Дело известное, мой мальчик. Идём обратно к будке, мне всё-таки необходимо дозвониться до пройдохи О’Флаттэри.

VI

На северную хемисферу планеты Земля спускается бархатное покрывало великой богини Ноктюрн, расцвеченное звёздными скоплениями, и человеческое население, скопившееся в громадных городах, в мелких деревушках, сёлах, уездах, хуторах, поместьях, общежитиях, госпиталях, хостелах, монастырях, аббатствах, публичных домах и всех прочих loci, постепенно переходит в фазу сумеречного мышления.
В странном доме на туманном холме горит единственное мансардное окно, круглое и подслеповатое, как глаз древнего киклопа Полифема. Внутри, среди отшельнического убранства, среди погрызанных жучком книжных полок, уставленных разношёрстным собранием алхимических трудов на латыни и трактатов по церемониальной магии всех сортов, освещённый тусклым дрожащим светом серебряного семисвечного канделябра-меноры, за древним бюро из морёного дуба сидит сутулая фигура аскетического типа в домашнем халате и ночном колпаке и бережно просматривает кипу наваленных на столешнице журнальных подшивок, перелистывая страницы узловатыми дрожащими пальцами. За пределами мансарды где-то далеко внизу о гранитные скалы с неумолчным шумом разбиваются пенные валы, слышны отдалённые крики чаек и протяжный гул ветра в дымоходе. Над человеком нависает скошенный под плавным углом в 60 градусов потолок мансарды, у окна стоит громоздкая антикварная армиллярная сфера из сплава алюминия, никеля и меди, чьи концентрические кольца играют рефлексами на блестящих корешках и гранях фурнитуры. Стенные панели чуть ли не полностью скрыты шкафами, этажёрками, шифоньерками и разными этническими диковинами. Слева от входа, над небольшим, но изящным камельком висит громадная, плохой сохранности карта Средней и Центральной Азии, во многих местах проткнутая разноцветными булавками-флажками. Чувствуется значительное мыслительное напряжение в атмосфере кабинета. Человек в халате периодически делает заметки в толстую рабочую разлинованную тетрадь, его высокий бледный лоб то и дело сосредоточенно хмурится. Он берёт очередной журнал в целлофановой обёртке и рассматривает причудливую обложку, нарисованную от руки. Шапка журнала состоит из трёх переплетающихся букв “M”. Первая литера – алого цвета, вторая – белого, третья – лазурного. Дата – март 1956 года.
Фридрих Юргенсон, художник и оперный певец, записывает пение птиц в лесу неподалеку от своего дома в небольшом  шведском городке Мольво. При проигрывании записи наряду с трелями и чириканьем он вдруг явственно слышит звучный мужской голос, сказавший по-норвежски что-то о "ночном пении птиц" или о "птичьих голосах в ночи". Юргенсон захвачен настолько, что решает сделать еще несколько записей, и кроме множества других голосов, обнаруживает голос своей покойной матери, предостерегающий: "Фридрих, за тобой наблюдают!"
В городке Динь-ле-Бен на юге Франции, среди альпийских снегов, в поместье «Самтен-Дзонг», Обители размышлений, пожилая путешественница и первая в мире европейская женщина-лама Александра Давид-Ниэль предаётся медитациям в скальной буддистской часовне. Её ментальному оку является видение далёкой Лхасы, после она видит развалины башен Ангкор-Вата, затем ужасный монастырь Угс Кханг в каменистой пустоши Самье, в котором день и ночь бдит Жрец в Жёлтой Шёлковой Маске, затем – английский Вестминстер, Трафальгар, Кенсингтонские сады, после чего ей является в астральном свете её старый гуру Дорджи Карма Ринпоче Трилока и сообщает, что он утратил покой после того, как его мумию, окружённую ваджрами, пхурбами, йидамами и киилкхорами, выкрали какие-то чокнутые драконоголовые нгагс-па. Ещё он знает, что пропали святые мощи великого Сирипутры, посох Ханумана и золотой идол Фей-линя. Александра горестно качает головой, затем воспевает мантру Праджняпарамита и зовёт своего приёмного сына Афура Йонгдена, чтобы тот приготовил ей письменные принадлежности.
Молодого гиперактивного Майкла Джексона во время его летних каникул в Калифорнии похищает сигарообразное НЛО.
Художник, писатель и визионер Мервин Пик вместе с женой Мэв гуляет по Барселоне и делает одиночные зарисовки мавританской архитектуры, сам же в воображении он находится далеко отсюда, где-то в пределах Горменгхаста. Он твёрдо намерен завершить эпопею, прежде чем болезнь Перкинсона одолеет его тело. Заключительная часть трилогии о Титусе Стоуне медленно, но верно кристаллизуется в его эпифизе.
Где-то в сновидческом мире происходит коронация мистера Томаса Шапа в городе Ларкаре, построенном из розового мрамора и пурпурного порфира. Томас Шап уверен, что его город затмит в скором времени красоты заоблачного Селефаиса, что раскинулся в долине Оот-Наргай за Танарианскими горами, и тамошний монарх, лорд Куранес, склонится перед его величием.
Озборн Раддок, известный среди ямайской публики как Кинг Табби, этим вечером устраивает грандиозный бэшмент в честь юбилея его знаменитой по всему карибскому бассейну «Tubby’s Hometown Hi-Fi». На улицах вовсю хлещет проливной муссон, так что вся его саундсистема заблаговременно переезжает в Церковь Сантерии в Смоки-вейл, что на северной границе города, где они будут выступать всю ночь, или же две ночи, или даже три ночи подряд, сотрясая католические стены могучими басами и новомодными дабовыми реверберациями во славу оришас и, в частности, покровителя операторов и звукорежиссёров Огума.
В антикварной лавке на Пикадилли-стрит упоротый конопляной настойкой идолопоклонник м-р Помбо находит наконец нужного ему идола из слоновой кости. По выходе из магазина его встречают два джентльмена, один с монголоидными, другой – с ближневосточными чертами, берут под руки и уводят в автомобиль, не произнося ни слова.   
Через два года, 1 января 1959 года, коменданте Фидель Кастро объявит о победе революции на Кубе, что очень возрадует товарища Хрущёва и коммунистический блок КНР.
Генштаб СССР тогда приступит к подготовке секретной тактической операции под кодовым названием “Анадырь” по скрытной доставке и размещению на Кубе армейских боевых частей и подразделений, имеющих на вооружении атомное оружие, включая атомные авиационные бомбы, баллистические ракеты средней дальности, тактические ракеты «Луна», «Сопка» и «фронтовые крылатые ракеты» с присоединяемыми к ним атомными боевыми головными частями.
Сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль, бывший премьер-министр Великобритании, кавалер Большого креста на цепи ордена Святого Олафа и заслуженный франкмасон, попивая армянский коньяк “Ararat” и попыхивая кубинской сигарой в родовом поместье, расположенном в Блэйдоне, близ Вудстока, дописывает свою “Историю англоязычных народов”, заодно ведя переписку с Толкиеном по поводу особенностей фамильных древ и их взаимосвязей с древом Сфирот и великим дубом Иггдрасилем. Позже вечером он планирует попрактиковаться в каббалистической магии, а на следующий день намерен встретиться с сэром Гаером Круксом, как у них уже давно было условлено. Внезапно в его кабинете раздаётся телефонная трель. Сэр Уинстон Черчилль рывком снимает трубку и, не успев ещё сказать “Алло!”, слышит странную потусторонную мелодию костяной флейты.
Лев Сергеевич Термен, советский изобретатель и инженер-конструктор, по происхождению – дворянин из старинной французской семьи гугенотов, отложив проектные чертежи эндовибратора “Златоуст”, занимается модификацией конструкции своего электроакустического инструмента,  “Терменвокс”. В конструкторском бюро НКВД царит тишина, нарушаемая только лишь жужжанием электрических вакуумных ламп да беганием тараканов. Лев Сергеевич приходит к выводу, что если несколько изменить принципиальную схему транзисторно-конденсаторного сообщения, то с помощью этого музыкального аппарата можно будет налаживать связь с потусторонним миром. Ему вспоминаются 30-е годы, проведённые им в Штатах, варьете, ар-деко, скрипачка Клара Рокмор и танцовщица негритянского кейк-уока Лавиния Уильямс.
Английская студия Hammer Horror снимает готический трэш “Проклятие Франкенштейна”, чем открывает линейку своих легендарных кинолент, в которых примут участие такие знаковые артисты, как Питер Кашинг, Кристофер Ли, Борис Карлофф.
Американский журналист и писатель-фантаст Род Серлинг пишет несколько тестовых сценариев к пилотному сезону “Сумеречной Зоны”, ещё не зная, какой это вызовет общественный резонанс.
Другой американский писатель-фантаст и основатель дианетики, Рон Хаббард, в одном из частных филиалов Церкви сайентологии, в роли верховного иерофанта проводит через инициацию нескольких заблудших душ по всем правилам Книги Закона. 
Будущий исследователь трансперсональных состояний сознания Станислав Гроф, запершись в туалете пражского Карлова университета со своим другом-этноботаником Францом Померанцем, первый раз курит заборную шмаль. Его начинает вставлять.
Жденка Крживецкая приходит в себя, пробует пошевелиться и понимает, что она полностью обнажена и прикована к какому-то алтарю в душном тёмном помещении. К ней подходит жрец в лилово-пурпурной мантии и жёлтой шёлковой маске, с изогнутым малазийским кинжалом-крисом и жертвенной бронзовой чашей в руках. Жденка пробует закричать, но от страха её гортань парализует.
Сэр Альфред Джозеф Хичкок переворачивается с боку на бок, пытаясь заснуть. Ему снится, будто он – это Уинстон Черчилль с головой Шалтая-Болтая, он сидит за рулём катафалка, который останавливают полисмены с целью нахождения запрещённых веществ. Сэр Хичкок-Черчилль-Болтай открывает багажник – и оттуда вываливается четыреста четыре копчёные рыбёшки. 
Князь Залесский, политический иммигрант из России, сидя на турецком ковре в позе лотоса, просматривает вечерний выпуск Times. На передовице – кричащее заглавие “ОБЕСКУРАЖИВАЮЩЕЕ ОГРАБЛЕНИЕ В ЦЮРИХСКОМ МУЗЕЕ! КОЛЬЦО НИБЕЛУНГОВ: ДЕМАТЕРИАЛИЗАЦИЯ ИЛИ СЛОЖНЫЙ ФОКУС?!” Ему прислуживает личный мавр Хэм, бывший карибский рудбвай; блестя зубами, он подаёт князю курительную трубку и мармалад.
Гайсин и Берроуз заселяются в «Разбитый отель» в Париже, где первый по случайности открывает для себя метод «cut-up»-ов, эскпериментируя с газетами и резаком. Второй же открывает для себя и других пространство Интерзоны.
В штате Массачусетс, в городке Нантукет, председатель Фортеанского Общества Тиффани Тайер с красной ручкой просматривает последний выпуск журнала “Fortean Times”.
В Гималаях, Альпах и на Кавказе в одно и то же время по Гринвичу, но на разных высотах замечены существа, похожие на йети.
Через два года на Северном Урале, близ границы Республики Коми и Свердловской области, между двумя вершинами, Холат-Сяхыл, “Горой мертвецов”, и второй, безымянной, на одноимённом перевале таинственным образом погибнет большая часть экспедиции Дятлова.
В Узбекистане у жительницы одного кишлака вырастает рог.
В Богемии замечены многочисленные случаи появления призрачных чёрных кошек размером с пантер.
В Западной Тасмании жителями близлежащей рыбацкой деревни обнаруживаются выброшенная на берег разлагающаяся туша неизвестного морского существа длиной 6 метров, шириной 5,5 метров и высотой около 1 метра. На этом “глобстере” виднеются несколько вертикальных щелей, напоминающих жабры. Ни головы, ни плавников, каких-либо конечностей или органов не замечено. Останки загадочного монстра покрыты бледными маслянистыми волокнами, похожими на волосы.
В штате Пенсильвания, в округе Блэйр, начали пропадать студенты кинематографического факультета. Ходят слухи о призраке ведьмы.
В Антарктиде найдены следы неизвестных наземных головоногих.
На научной конференции в Копенгагенском университете по вопросам парадоксов квантовой механики, на которой присутствуют Эрвин Шрёдингер, Нильс Бор и Вернер Гейзенберг, в какой-то момент мигает электричество, и тут же все достойные профессора начинают разговаривать на енохианском наречии, глядя друг на друга в крайнем изумлении.
В редакции оккультно-художественного журнала “Man. Mystery. Magick.”, расположенном в подвале бывшего работного дома, царит атмосфера творческого беспорядка. Заместитель главного редактора Кассандра Сорроу, перегнувшись через плечо копирайтера Перси Вудкока, внимательно следит за набором текста на механической печатной машинке.
Скальный храм Абу-Симбел под угрозой затопления, огромные статуи Рамсеса II трещат по швам.
Президент египетской республики ОАЭ Насер объявляет о национализации международной компании Суэцкого канала — крупнейшего в стране иностранного предприятия. Прибыли от канала, которые утекали в иностранные банки, будут использоваться для финансирования Асуанского проекта. На разработку проекта гидроузла объявлен конкурс, участие в котором принимают Англия, Франция, Швеция, Голландия, СССР. Лучшей будет признана концепция московского института «Гидропроект».
В  Москве, на Патриарших прудах, по тротуару вдоль набережной вышагивает странный господин, похожий на иностранного консула, роста не маленького и не громадного, а просто высокого, с разного цвета глазами и в дорогом французском серо-металлического оттенка костюме. За ним вприпрыжку бежит чёрный пудель. Советская молодёжь, отдыхающая после тяжёлого дня в училищах, гимназиях и конструкторских бюро, глядит на чопорного господина как на привидение. Розовощёкие девушки-машинистки заливаются озорным смехом, подмигивая своим ребятам, сплошь мастерам спорта по многоборью и легкой/средней/тяжёлой атлетике, указывая пальчиками на нелепого иностранца. В это же время в ЦУМе какие-то комедианты, один тощий и в клетчатом костюме, а другой коренастый, тучный и усатый, раздают всем столичным модницам и пижонам листовки с пригласительными билетами на завтрашнюю премьеру, озаглавленную как “Удивительное представление доктора магических наук Theodor-а W.” По пруду на Патриарших бежит рябь, и благородные лебеди вытягивают шеи и издают жалобные крики.
Граф Бонч-Секхметов, показывая публике феномен левитирования в театре "Савой", внезапно испытывает сильнейший ментальный шок и падает с высоты двух метров в горизонтальном положении на пол в глубоком обмороке. К нему на сцену тут же выбегают люди в целях оказания первой помощи; у двух или трёх из них восточные черты лица.
В странном доме на туманном холме по-прежнему горит неясный жёлтый свет, освещая таинственный кабинет в мансарде, а за круглым подслеповатым окном по-прежнему ярятся седые океанские буруны.

VII

– Кэс, зацени-ка, чё тут пишут из Гластонбери.
– Чё там?
Кассандра пробежала глазами письмо, написанное размашистым почерком с вариативным стилем – то каллиграфически, то печатно, то громоздко, то мизерно. Явно было, что писал человек в состоянии эмоционального креза. Письмо было очень длинным и состояло из исписанных с двух сторон четырёх листов.
– Давай читать вместе? – полуутвердительно предложил Перси Вудкок.
– Давай.
– При…
– Перси, читай про себя.
– Хорошо.

И они стали читать.

"Дорогой редакции журнала МММ!

Мэттхью Э. Коул, Нельсон-лейн, 27, Четтерхэм, Гластонбери

IT HAPPENED TO ME
      
Буду лаконичен. Я потомственный духовидец. У меня есть подруга, Фион, а у неё есть парень, Блэтчер. Он совсем тупоголовый. Есть ещё Кири и Бири, близнецы. И ещё у меня есть Чёрный Шэк, мой пёс. Ну да не важно. У меня есть отличный нюх на дома с привидениями. Мы в Четтерхэме обследовали уже не один и не два дома. Около 2/3 оказались липовыми. Но вот случай на Ферн-гроув оказался как раз для вашего журнала. И вообще. Такого потустороннего опыта мне давно не доводилось испытывать.
Нас туда навели бабкины сплетни. Оговорюсь сразу, Ферн-гроув – улочка пустынная, одна из тех, в которые попадаешь только по пьяни или во сне, да ещё и заканчивается тупиком. В основном там стоят уродливые панельные коттеджи, но есть пара-тройка старых прокопчённых домов. Неподалёку кладбище, так что сами понимаете. Особняк, который мы заприметили с друзьями, уже лет тридцать, по заверениям местных старожилов, облюбовали мыши, летучие и ползучие, и духи. Мы спросили у старух – что за духи-то? А они – ни-ни, и всё тут. Сказали только, что последний, кто там обитал, был какой-то Макгрегорс или Макфергюсон, которого в одни прекрасный день вынесли вперёд ногами.
Ну так вот, дом стоял заброшен, на отшибе, и мы, вдохновлённые опытами Эллиотта О'Доннелла, пробрались внутрь, как только завечерело. Это было месяц тому назад. А день был субботний. Я взял с собой письменные принадлежности, чтобы рисовать духов – я всегда так делаю, знаете ли. Фион взяла диктофон, ритуальные свечи и мел, а её парень, Блэтчер, конечно же, шнапс. Чёрный Шэк был с нами, а близнецы не пошли – малы ещё. Да, мне, кстати говоря, двадцать четыре в марте стукнуло.
Вы знаете, или должны, по крайней мере, знать, что для духовидца знакомство с новым домом – это как знакомство с новым челодеком. Воспринимаешь всю гамму чувств, выделяешь основную эмоцию, или ноту. У каждого дома свой голос. Заброшенные дома с нечистой репутацией звучат очень странно, как правило. Этот не был исключением. Было ощущение, что мы разворошили пчелиный улей – такой вокруг висел незримый гул. Меня сразу захватило гнетущее ощущение, стало тяжело дышать, будто навалилась какая-то скорбная тёмная масса. Да, у Блэтчера были разные отмычки, он любит вскрывать всякие замки, ну и всё такое, по его профилю, так что мы пробрались внутрь через заднее крыльцо. Вокруг дома растут большущие кусты и деревья – наверное, черёмуха и ясени, а может, сирень и осины, я не силён в ботанике. Знаете, такая несостыковка объекта, который называется, и его словесного эквивалента – по-мойму, это называется идиосинкразия, или расстройство синхронизации полушарий. Ну всё оттого, что я в детстве и юности часто головой бился, около четырёх сотрясений получил. Поэтому и духовидец, наверное. Знаешь кучу энциклопедических названий, причём на латыни, но до смешного обидно, если кто-то спросит тебя, что это за дерево или химическое соединение, скажем. А ты делаешь умный вид и выдаёшь первое пришедшее в голову, наобум, в общем, надеюсь, понятно объяснил. Блэтчер наверняка считает меня ущербным – у него самого-то слово с делом никогда не расходится.
Итак, мы зашли в тёмный колодезь задней прихожей, в котором пахло плесенью и касторовым маслом. Фион оступилась в темноте и чертыхнулась – было смешно. Блэтчер пыхтел и отдувался, как чёртов паровоз. Мой Чёрный Шэк, кажется, застыл на пороге, не смея переступать его. На улице было уже темно, так что мне пришлось втащить Шэка за ошейник внутрь – он яростно упирался и подвывал, как с ним всегда бывает, когда он чует какую-то нечисть. Удостоверившись, что все в сборе, мы заперли входную дверь, зажгли свечи – это лучше фонарей и соседи не поднимут тревогу – а вдруг это духи? Воры обычно пользуются фонариками или ночным зрением. Вдруг в дальнем конце холла по лестнице пронеслась дробь быстрых мягких шагов. Что это? У меня зашевелились волосы на задней части шеи ниже затылка – это явный признак потусторонней манифестации. Шэк заскулил и зарычал. Блэтчер неуверенно отмочил что-то про крысиные бега и откупорил свою бутыль шнапса. Раздалось гулкое чпоканье, послышалось озорное шипение пузырьков, и мы вроде бы успокоились. Осторожно мы пошли вперёд, закрывая свечное пламя ладонями. Чёрный Шэк стал рваться наружу, скуля и царапая дверь – а это крупный пёс, знаете ли. Я прикрикнул на него, и он нехотя поплёлся за нами, но через несколько шагов опять встал и стал нервно втягивать воздух, видно было, как его сотрясала дрожь. О, бедный Шэк – как ты намучился со своим хозяином!
Но авантюра того стоила. Я шёл бок о бок с Фион, а Блэтчер – за нами, прикрывая тыл. Вокруг раздавались постоянные шорохи и скрипы гнилой древесины. Особняк был не слишком больших размеров, но вполне вместителен – по моим подсчётам, нижний этаж состоял из холла, двух спален, гостиной, столовой и чулана, а на втором была ванная, ещё спальня, библиотека и кабинет. К тому же была мансарда, вернее, чердак. Я всегда ненавидел чердаки.
Мы прошли по скрипящим половицам около половины пути до парадного входа и оказались у лестницы. Вокруг висел тяжёлый, затхлый запах, как внутри гниющего остова большого животного. Не знаю, как мои спутники, но я явственно ощущал направленную на нас недоброжелательность – что-то вроде мрачных мертвенно-зелёных глаз летало вокруг, ощупывая наши ауры. Фион что-то шёпотом стала говорить Блэтчеру, а я тем временем осматривался, планируя отправиться сразу на второй этаж. Как ни странно, в доме присутствовала какая-то меблировка. Я стоял около напольных сломанных часов и вдруг подпрыгнул на месте, а моя кожа покрылась гусиными пупырями – в соседнем помещении что-то с грохотом свалилось на пол и покатилось. Одновременно внутри древнего часового механизма что-то звякнуло. Фион вскрикнула и прижалась к Блэтчеру – в отблесках пламени я видел краем зрения их перекошенные в ужасе лица. Мы все стояли и ожидали, что вот-вот что-то выкатится из тёмного проёма гостиной. Но секунды шли, а ничего не происходило.
– Ладно, – сказал Блэтчер глухим голосом, – пошли наверх. 
Не успел он сказать это, как мы вновь подскочили на месте, оттого что сзади нас через весь холл пронёсся бешеный топот. Это оказался Чёрный Шэк, его округлившиеся белки глаз тускло блестели в желтоватом мигающем свечении танцующих язычков пламени. Он забился между нами, как в палатку. Я заметил, что от страха накапал воском себе на ботинок.
– Вот растяпа! – рассмеялся Блэтчер и добродушно рассмеялся, глядя на мою обувь. Я не обратил на него внимания и вслушивался в окружающую зловещую атмосферу.
– Ребята, пойдёмте лучше посмотрим, что это там грохнулось! – попыталась выправить настрой милашка Фион. Храбро подняв свечу, он двинулась в неизвестность. Я, боясь оказаться замыкающим, пошёл на ватных ногах за её фигуркой, а Шэк пополз на животе следом, вместе с бодрячково шагающим Блэтчером.
Духи этого дома были наготове. Не знаю, насколько давно они обосновались здесь, но могу заключить одно – это были нечеловеческие сущности. И они были очень злобно настроены.
В гостиной было пусто и стоял странный туман. Что здесь могло свалиться и откуда, было совершенно не ясно. На обоях виднелись тёмные квадраты – следы от картин. Даже люстры не было – в потолке зияла дыра.
Фион осторожно вышла на середину гостиной. Две двери вели из неё в смежные комнаты, не считая проёма, через который мы вошли. Фион достала из сумочки мел и стала чертить им круг на дощатом полу. Мы спешно подошли к ней, и тут Шэк издал душераздирающий вой, от которого у меня ладони похолодели. Мы с Блэтчером, поставив свечки на пол, достали свои мелки и стали судорожно помогать Фион, которая вся тряслась от страха. В какой-то момент я поднял голову и искоса взглянул на проём, ведущий в холл. Оттуда выплыла маленькая фосфоресцирующая сфера, мне показалось, что у неё есть лицо. Я, кажется, застыл на месте. Фион как раз соединила кривую линию с Блэтчером, и мы оказались под защитой.
Тут я осознал, что не все были в сборе. Шэк по-прежнему полз на животе и был носом уже у самого края круга. Но около его хвоста плыло зелёное нечто.
– Господи, Мэтт, втяни Шэка в круг! – выдохнула Фион. Они только сейчас увидели потусторонний сгусток, плавающий в гнилостных испарениях этого дома.
Я рывком прыгнул к своему псу и втащил его за передние лапы в круг.
Но вот что не скрылось от моего зрения, так это то, что в момент, когда мои руки уже протянулись к лапам бедного перепуганного до смерти Шэка, настигший его зелёный сгусток в мгновение ока спикировал вниз и как будто растворился в теле моего пса где-то в области загривка. Никто не мог этого заметить, я был уверен в этом. Но Шэка аж всего передёрнуло, как от удара током. Я инстинктивно понял, что случилась беда.
– Шэк, старина, ты в поряде? – Блэтчер протянул к нему руку, чтобы потрепать за ухо. Но пёс вдруг зарычал и чуть не отхватил тому пятерню. Изо рта бедного животного пошла пена, а глаза приобрели странное, незнакомое мне выражение – на меня через них словно бы смотрела какая-то злобная инфернальная воля. Мы вскочили и попятились в разные стороны от центра к периферии, в то время как Шэк как-то неуклюже вскочил, словно под транквилизаторами, и оскалил пенную пасть, озираясь исподлобья с явной угрозой на каждого из нас. Я был в ужасе – такого ужаса я ещё не испытывал ни разу в жизни. Мой Чёрный Шэк… Он стал одержим каким-то бесом!"

На этом месте Перси отложил первый исписанный лист и предложил Кассандре налить какао. Она была не против. Перси пошёл на кухню.
Тем временем она взяла второй лист и, не дожидаясь друга, стала читать дальше – уж больно она любила всякие такие true ghost stories.

“Итак, я был в ужасе. Не в силах вытерпеть жуткое наваждение, я пересилил свой страх перед бесноватым Шэком и бросился к нему, сбив по дороге свою свечу.
– Шэк, Шэк, друг мой сердешный, ты помнишь меня, своего хозяина, Мэтта? – закричал я ему.
Пёс крутился в центре круга, как ошалелый. Блэтчер хотел ухватить его, но…”
– Долбаная чертовщина, чтоб её!
– Да, невозможно уже слушать. Что там ещё есть нового?
Тут дверь распахнулась и вошёл запыхавшийся Дихраэли.
– С вечерком, Кэс. С вечерком, Перси.
– Балин, где ты был столько времени?
– Щас всё расскажу. Не поверите. Сделайте что-нибудь горячительного.
 
[Краткий синопсис ожидающихся событий:
– глава о том, как Дизраэли, Гаэр Крукс и Анаксагор посещают О'Флаттери, мрачного ирландского сыщика на пенсионе в его доме о четырёх фронтонах, и как Гаэр Крукс ностальгирует по странным случаям, когда он ездил по деревням Северной и Западной Англии, а также Уэльса, изучая вспышки массовых панических видений, которые были вызваны сезонными природными явлениями – а именно, ядовитыми болотными испарениями по весне; и как Дизраэли возвращается потом битый час домой, и странные вещи, которые он, кажется, наблюдает по дороге;
– глава о том, как Жденка становится "жрицей Астарот" и какие трансформации проходит её тело, и некоторые подробности об ужасных сектантах-уроборосах, их отвратительных ритуалах, их идолах и их симбиотах;
– квазиисторическая вставная глава о древнегреческом некроманте из Пергама, который пытается общаться с потусторонним миром, но довольно слабовато, и решает отправиться в Фивы Египетские, чтобы получить посвящение у тамошних жрецов; какие чудеса видит он в Египте, и какие сказки про легендарные места и мифические времена рассказывают ему жрецы Амуна;
– глава о том, как граф Бонч-Сехметов попадает к старому китайскому колдуну в опиумную курильню, т.е. в чайную, в качестве любопытного экземпляра и вспоминает свою прошлую жизнь в царской России, и пытается сбежать, и ему это удаётся, и он прихватывает с собой магический кинжал-пхурбу, изгоняющую демонов, и как всё видится ему в сомнамбулическом свете, и неожиданно он понимает, что сбежал через заднюю дверь не в реальный мир, а в сновидческий;
– глава о том, как происходит собрание посвящённых адептов в апартаментах клуба "Панург", на котором присутствуют Блэквуд, Черчилль, Крукс и первые люди королевства, и решаются вопросы хранения артефактов; и Гаэр Крукс вспоминает, что у него тоже хранится некий языческий артефакт для призыва Гекаты-Астарот; обсуждаются гностические ереси раннего христианства и разного рода социальные девиации современности;
– вставная глава-коллаж о Доме на Туманном Утёсе и его обитателе.]


VIII

– Так вот друг мой, вы понимаете, что египтяне были укротителями змей? Вернее, первые поселенцы, их предки. Это мастерство передавалось от отца к сыну, от матери к дочери, от мастера к ученику.
Молодой человек, дородный господин и его не менее дородный пёс отогревались у резного белокаменного камина, глядя на танцующие свой вечный танец саламандр огоньки. Они прибыли в жилище О'Флаттери, отставного майора британской сыскной полиции, в кряжистый и уродливый особняк о трёх или о четырёх фронтонах (в сумерках было не разобрать), напоминающий прозу Натаниэля Хоторна, что стоял на Сазерлэнд-авеню, ровнёхонько между станциями Ройял Оук и Уорвик-авеню. И успели, надо сказать, как раз к ужину, но были не столь голодны, сколь утомлены. Дизраэли последную неделю спал кое-как от завала в редакции и в студии, посему уже начинал клевать носом. Да и погода способствовала: всю дорогу то и дело начинал моросить дождь, или сыпать снег, или дуть сырой ветер. Кажется, он ещё и простыл вдобавок. Дверь им открыла горничная, миловидная миссис Твайпл, вся белоснежная, округлая и в чепчике, и предложила гостям пройти в гостиную, пока хозяин дома соизволит закончить с ужином, переодеться и спуститься вниз. Прошло уже более получаса, а никто не приходил. Крукс не давал Огюсту заскучать своими энциклопедическими изысками, это было всю дорогу и продолжалось до сих пор. Дизраэли молча рассматривал пуговицы на своих рукавах, потом его взгляд переместился на висящий над камином геральдический щит семейства О'Флаттери, выполненный в виде четырёхлепесткового клевера. Потом он переместился на мерцающий в желтоватом сумраке громоздкий профиль головы Гаэра Крукса.
– То есть вы упираете, что каждый народ перенимает некоторую часть природной силы тех существ, которых укрощает первыми на этой земле?
– Не первыми, мой юный джентльмен, а которые являются одновременно тотемными покровителями этих земель. Характернейшими сущностями данной земли.
– И у египтян это разумеется были змеи? А остальные: шакалы, там, скорпионы, крокодилы, ястребы?
– Эти характерны, но не столько. Посмотри на одноглазые изображения горделивых и утончённых двумерных людей в их причудливо-карикатурном стиле.
– Да я всё детство от них балдел, сэр Гаэр! Чессное джентльменское! Сейчас правда в универе изучаем всяких Ницше с Бодлерами и прочими серьёзными щами. Вот… – запнулся на миг Дизраэли, – они, значит так, были древние укротители змей, как испанцы – укротители быков.
– Именно.
– А индусы? А арабы? Они что?
– Что?
– Тоже ведь заклинатели змей – факхиры всякие, садху, иогины, альмеи…
– Ну спору нет. Индия-то, это, правда, не очень верно, там больше слоны, тигры, обезьяны. А вспомни тогда, когда были арабы, и когда древние египтяне.
– А что, арабов тогда разве не было? Кочевники там, хиксосы и ещё народы моря?
– Да, были все. – почесал подбородок Крукс и поглядел на каминные часы. – Чёрт побери, где этот оплывший тюлень, вилами ему в бок!
Короткое молчание было разорвано просьбой Дизраэли рассказать Крукса ещё про Айгюптос и его странные нравы.
– Что ж, друг мой, я в этом деле не дока, почитай лучше работы Флиндерса Питри или сэра Уоллеса Баджа. Но недавно мне пришло в голову, что магии у них было больше.
– То есть вы…
– То есть да. – Крукс сделал тяжеловесное ударение на данном слоге, и подтвердил высказывание кивком своей массивной челюсти. – Я понял, что ты хочешь спросить, и отвечаю так – как магия каждого геототема отличается по качеству одна от другой, так и её количчество само по себе различно у того или иного genius loci. У змеиных божеств магии на порядок больше, чем у прочих зверей. И знаешь почему?
– Нет, не могу знать.
– Потому что змея – это рептилия, которая ползает на брюхе день-деньской по земле. Она собирает оттуда всю магию.
– А-аа-аа… вот оно что. А… а-а-апчх!! Ой, простите…
– Ничего. Дать вам платок?
– Благодарю, сэр, у меня есть. Так вот, а магия разве не приходит со звёздного неба?
– Хах, ну вот то-то же. – одобрил Гаэр Крукс. – Именно оттуда и приходит. Следовательно, каждый тотем является одновременно совокупностью астральных влияний от того или иного связанного с ним зодиакального созвездия. Думаешь, по каким ассоциациям древние хороскопы сложили свои звёздные мифы?
– Не знаю, сэр… По мнемотехническим, видимо.
– По каким-таким техническим?
– Ну, вы и я и все остальные ведь прекрасно знаем, что звёзды – это просто яркие блёстки на индиговой бархатной шали Царица Миднайт, они же – умозрительные математические величины, правда, Луна и семь планет мы можем видеть невооружённым… Ну, это всё равно только крутящиеся ночные шарики.
– Так значит, вы, друг мой, не одобряете гелиоцентризм и считаете, что все вещи в мире вращаются вокруг матушки-земли?
– С чего это вы взяли, ничего такого мною не говорилось в данный момент. Я хочу сказать только, что астральные имена – это просто красивые названия соединённым в группы линий блестящим точкам Вселенной, расположенным на разных величинах и в действительности вряд ли связанных друг с другом в силу гигантских расстояний между ними. Надеюсь, я доходчиво объяснил?
– Вполне. Вижу здесь здоровый научный эгоматериализм. А как по-вашему, все эти звёздные мифы и прочая канитель придумана полными невеждами и примитивщиной, чтобы не скучать вечерами у костра и языки тренировать?
– Ну, если для вас халдеи, египтяне, персы и эллины – примитивщина, то вынужден…
– А их поклонения разноудалённым математическим точкам, гипотетически соединённым плоскостными линиями, которых они признавали за Богов и Управителей судеб, как детскими каракулями в разлинованной тетрадке, могло иметь хоть какой-то смысл?
  Последние слова Крукс буквально выплюнул из своей сморщенной пасти. Это выглядело особенно странно с учётом того, сколь он был добродушен сам по себе, ну, насколько его смог узнать за короткое время Дизраэли. Бедняга подумал, что старый эксцентрик готов на него наброситься всей своей угловатой массой, так он разъярился. Огюст чуть отодвинулся в сторонку и осторожно ответил:
– Должен сказать, всё, что я помню в каждом из тех россказней про Андромеду, Персея, Каллиопу, Нерея и других голозадых ребят, так это что он или она сперва что-то там делали героического, а потом после смерти возносились на небо…
– Брандожуэр, мой юный друг! То-то я сразу смекнул, что у вас очень светлая голова. Что же до меня…
– А что до вас?.. – не понял Дизраэли. Тут, наконец, по лестнице послышались гулкие шаги, смягчённые тапочками.
Крукс вскинул свою большую голову и ответствовал, глядя на лестницу:
– Следовательно, мы можем с вами сделать вывод, что звёздным богам предшествовали вполне земные мифы. Но это у греков.
– А что, разве у других народов по-другому?
– Ну, это как поглядеть. – хмыкнул Крукс. – У кельтов вообще чёрт возьми что.
– Могу я поучаствовать в беседе?
К сидящим у камина в креслах и одной здоровой псине гостям подошёл седоватых лет господин, похожий на ирландского волкодава в годах. Он грузно сел в свободное кресло, некоторое время переводил дыхание – он был весь пунцовый от натуги, так как сильно прихрамывал, и попросил себе чашку чая у горничной.
– Чёрт бы побрал этих горничных, – с присвистом пробурчал хозяин дома. – Как дела, старые плуты? О, Крукс, представь меня, это никак представитель народной английской богемы? Узнаю, узнаю черты – этот взгляд исподлобья, тонкие нервные пальцы, сутуловатость, непритязательность в одежде и общая зажатость. – всё это было сказано бодрым зычным до-минором.
– Всё сказали? – нагловато спросила у него жертва анализа, передёргивая плечами и поглядывая в его сторону.
– А? Что? Ох, простите, молодой человек, я что-то заговорился. Рассуждаю вслух, понимаете ли.
Гаэр Крукс подмигнул Дизраэли сквозь облокоченное на кулак лицо. Непонятно, что это значало в контексте данной ситуации, потому что общая мина лица Гаэра Крукса оставалось, как водится, невозмутимой. И эта невозмутимость была словно карикатурность, ну, вы понимаете меня.
– Слыхал, Крукс, – встрепенулась тут, пошамкав про себя, старая британская ищейка с тонзурой на главе. Движение это своей взбалмошностью, вызванной не иначе как Паркинсоном, напомнило Дизраэли судорожное встрепыхивание замёрзшего голубя. – Русские опять заброшенные депо под лаборатории оборудуют.
Дизраэли навострил слух.
– Вы имеете в виду этих поствоенных молодых людей из эмигрантских семей, сэр? – решился уточнить он у старого обрюзгшего сыщика.
– Именно, сынок. Эти радикалы происходят из неблагополучных семей эмигрировавших советских инженеров и электронщиков, работают на стройках, или на заводах, или машинистами. Они спецы по всяким механизмам, можно сказать, интеллектуальные фрики. Ходят в отцовских или даже в дедовских пальто и шапках-ушанках…
Дизраэли сглотнул, подумав, что ведь у него как раз похожее пальто. O’Флаттери, однако, продолжал в том же духе:
– …живут в пригородах на юго-западе, в основном, в Вулвиче и Льюисхэме, но могут встречаться и на севере. Кажется, их интересует только собирание, изучение и пересобирание советского оружия. Их центровые – так называемые сталкеры-путепроходцы, оборудовали списанный русский бронепоезд всякими записывающими устройствами и следят за обстановкой во всём мире. Может быть, у них есть разведчики. Каждый такой раскихэд вооружён или самодельным электрошоком, или газовым пистоном, или гвоздострелом. Жуткая субкультура! Только и знай, копаются себе в наших подземках, дети Советов. Шли бы по стопам отцов – выучивались как следует на инженеров-электронщиков и эмигрировали дальше куда-нибудь, чего они у нас-то забыли, спрашивается. Всё бы ничего, впрочем, если бы эти ребята не устраивали теракты в лондонском метрополитене, не пересобирали заводские механизмы в чудовищных дизельных монстров, и не ходили пьяными и с оружием по Пикадилли, ругаясь русским матом. Ну, вы меня понимаете, молодой человек. Собирают цветмет, переплавляют его, что-то постоянно мастерят, скупают радиотехнику.
–  Я-то вас понимаю, сэр, а вот вы понимаете, что у этих ребят просто нет достаточно денег на личное делоустройство, кроме как на подержанные запчасти сварочных машин и советские мотоциклы с колясками? Так всегда происходит, когда людям сложно обжиться на новой земле. Они склонны воссоздавать свою утраченную родину.
Гаэр Крукс хмыкнул и перевалился на другой локоть, с интересом ожидая ответа О'Флаттери.
– К сожалению, это так, молодой человек. Но что мы можем поделать? Эти раскалы пьют водку, гонят самогон из незамерзайки, тягают автоприцепы на сортировочных и читают самоучители по маршрутизации волновых интегралов советских академиков-связистов. Они слишком радикально радикальны. Нет никакой возможности не спрашивать у них документы при каждой встрече. А они ведь угрюмые, дикие такие, а взгляды собачьи прям.. Ну, или медвежьи.
– Да, матёрые, что уж сказать. Но они ведь не только снабжают чёрный рынок своими изобретениями… они же просто ищут, куда применить интеллектуальное наследство своих отцов и дедов с прадедами.
– Мне кажется, они вконец отмороженные. Недавно видел, как двое пьяных раскихэдов "Новой Волны" гнали на задних буферах кройдонского локомотива! Очевидно, проводили какой-то эксперимент. Кошмар, они ж так сами угрохаются и других угробят. А если локомотив под откос пойдёт?
– То они выправят его на линию. – неожиданно вмешался Гаэр Крукс, сочувствуя всем своим дремучим сердцем обездоленным эмигрантам-интеллектуалам и молодым радикалам вообще. Крукс почесал за ухо Анаксагора, тот издал какой-то утробный звук, вроде как выпустив пар через уши, а Крукс повернулся к Флаттери продолжил:
– Да, они шумливы, они отморожены и они могут представлять угрозу здоровому британскому населению. Но с каких пор одни люди могут судить других людей по цвету их шинелей и происхождению? Однажды, старина, ты сядешь в скорый до Лидса, и увидишь, как на полустанках из кабины машиниста выходит раскихэд в полной форме британского госслужащего и покуривает в тамбуре сигаретку. Вот что ты увидишь. Эти советские вундеркинды не столь плохи, как ты думаешь. Хотя эти их вымпелы с Лениным и Сталиным, боеголовки, шифровальные аппараты, "радио-маяк" и электрошокеры… Ну да ладно, наши фолки тоже хороши. Вспомни, к слову, Лепреконовую Весну.
– Нда, что тогда в деревнях происходило. Жуть кромешная.
– Вот-то и оно. Свирель Пана взыграла. А оказались всего-то болотные испарения, вызывающие массовые галлюцинозы. Ты, наверно, не очень-то помнишь, Огюст, я не ошибаюсь?
– Нет, как-то в новостях не читал.
– Было лет эдакшснадцать назад.
– А-аааа….
Гаэр Крукс достал свою трубку и стал её забивать.
– Тогда я был моложе. Как и старина Флаттери. Я… у меня был кумир – мистер О'Доннелл, настоящий камикадзе в сверхъестественном. Лез в самое пекло.
– Да, что-то такое я, кажется, читал… – протянул неуверенно Дизраэли.
– Тогда я ещё не был столь знаменитой шишкой, как сейчас, или столь знаменитым болваном, и даже не ездил на Восток, – планомерно вспоминал Крукс, причмокивая губами. – В общем, я был своего рода наёмным охотником за привидениями, хобгоблинами и банши.
– И как? – осведомился Дизраэли. Беседа с неспешными пожилыми людьми всегда угнетает молодняк, заметил он сам про себя. Гаэр Крукс, казалось, прочитал его мысли, ибо ухмыльнулся в очередной раз, как старый питон, и выпустил огромное сизое облако из своей потрёпанной изогнутой красно-коричневой трубки фасона "чайниз".
     О'Флаэттери, про себя отметил Дизраэли, явно уступает в эксцентричности Круксу. Слишком уж домашний у него вид. Дизраэли отхлебнул ещё чая и попробовал вслушаться.
– Ну как-как, – замешкался Крукс, – Вот именно так – был я тогда ещё не знаком с нашим хозяином, с месье Флаэрти, то бишь, а дело было весной. Отправился я сначала в Харроу, а после – в Аксбридж. И встретились мне в тех деревнях священнослужители англиканской церкви, которые истово молились, ибо их паства развращалась культом деревьев и торфяников. Люди уходили на полночные танцы фей, прямо на те холмы, а некоторым являлись кобольды и спригганы. Ну и мертвецы всякие, духи эти, само собой.
– Ох, было времечко, – протянул Флаттери, переходя к протяжному зёву.
Дизраэли слышал, как где-то в доме лилась вода и кричали дети. Или это было в соседнем доме?
– И как же всё объяснилось?
– Я же вам говорю, Огюст, мальчик мой, просто болотные испарения.
– Так ведь не каждую весну такое на людей находит?
– Верно, не каждую. То была особенная весна. Лепреконовая.
Повисла пауза. Послышалось сонное попёрдывание Анаксагора. Где-то теперь грохотали кастрюлями, казалось, ирландские бабищи вовсю мутузятся внизу на кухне.
Только теперь Дизраэли заметил, что комнатное убранство Флаттери представляет собой страшнейшее нагромождение тяжеловесных викторианских форм. В комнате было весьма сумрачно – несмотря на камин и электрические торшеры тут и там. Впрочем, на стенах гостиной висели разные охотничьи трофеи, и это несколько оживляло общую прозаичность.
– Сэр Гаэр, скажите, а вы сами-то наблюдали кого-нибудь?
– Ох да, да. Вернее, нет, ну что вы. Куда там. Нет, совсем нет.
– Почему же?
– Я защитился от испарений кроссвордами.
– Ага.
– Он всё врёт, видел он всё там. – зычно подал голос со своего лежбища Флаэрти, посасывая сигару.
– Значит, вы такой же научный прагматик, как и я, я вас правильно понимаю, сэр? – приуныл как-то Джизраэли.
– К сожалению. Все мы с возрастом перестаём видеть чудеса… – сокрушённо продекламировал за Крукса Флаттери. – И остаётся только дрянная ежедневная рабочая рутина.
Тут Крукс, кинув насмешливый взгляд на Флаттери, выпрямился в кресле и громко хрустнул коленными суставами.
– Не слушай этого старого разочарованного индюка, друг мой. Он вконец погрузился в жир земли. Да, я видел лепреконов, иначе бы я не был Гаэром Круксом. Они скакали по мне и мешали гадать кроссворды, м-даа. В другой раз мне пришлось спасаться от оравы водяных-боглей. И наконец, самым памятным моментом для меня была и остаётся встреча с банши на приходском кладбище в полночный час.
Дизраэли тут же оживился.
– Ух ты, с бин-сиддх! нам в редакцию самиздата шлют такие былички иногда, раз в неделю стандарт, но это просто смешно читать. Всякие городские выдумщики меряются своими вымыслами. Грош-цена. А вот вам я склонен доверять не менее, чем лорду Дансейни.
– С Дансейни я встречался однажды. Сумасшедший ирландец. Но какие у него богатейшие фантазии! Э-ээ, так что там, бишь? А, нда, дело было поздней весной, я остановился в деревеньке, как её?..
– Наггинз-хилл, – подсказал ему Флаттери.
  – Вот, да, где как раз и познакомился с Флаттери. Он как раз отслужил сезон в Индии и возвращался на побывку. Тогда как раз подходил конец владычества Британской Короны. А тут такие штуки. Мы познакомились с ним в пабе, где он рассказал мне про местные достопримечательности. А так как той весной наблюдалась необычная природная психоактивность, а у людей – соответствующая психочувствительность, мы пошли на церковный двор в надежде встретить банши. И он.. она… было там.
– И что банши сделало?
– Ничего. Оно только вдруг раздулось, как пузырь, и завертелось вокруг нас с бешеной скоростью, и ветер застонал, чуть не оглушив. Верно, Хорас, старый хрыч? Еле ж ноги оттуда унесли, э?
– Оно и то верно. – ответил Флаттери, усмехаясь чему-то своему. – Ладно, к делу. Что там с этими язычниками?
Дизраэли уже устал удивляться за сегодня и резкие переходы беседы казались самим собой разумеющимся.
Крукс подался вперёд.
– Они будут пострашнее раскихэдов, индийцев и азиатов вместе взятых. Это самые настоящие неогностики. И… ты ведь знаешь про звонки?
Экс-майор Скотланд-Ярда захлопал глазами.
– Какие звонки?
– Сэр Гаэр, это ведь только два дня назад началось.
– Ах да, верно. Но это ерунда. Они орудуют уже не первый месяц. Вспомните, друзья мои: волны странных феноменов по всей Англии. Лепреконовая Весна ни в какое сравнение не идёт. Необъяснимые пропажи артефактов из музеев, в том числе Британского. По-мойму, от него скоро камня на камне не останется от ограблений. Бедняга Бадж бы в гробу перевернулся. Пропажи иллюзионистов. Самовозгорания. Наконец, леденящие ритуальные убийства. А теперь ещё и эти гнусавые флейты из телефона. Всё сходится.
– Что сходится? Какие флейты? – недоумевал Флаттери.
– Уроборосы планируют устроить сумерки богов. – с треском пророкотал Крукс, откидываясь на кресло.
Внизу раздался исключительно громкий лязг, будто с неимоверной яростью сокрушились друг об друга медные кимвалы в храме Кибелы. Анаксагор поднял левое ухо и фыркнул.
– Рагнарёк? – переспросил Дизраэли, оживившись. Тут пахло материалом для новой статейки разряда "иксклюзивчик".
– Вроде того. Как было при последних днях континента Му.
– А вы там присутствовали лично, о сэр-рыцарь Гаэрлот? – съехидничал Флаттери.
– Я – нет, конечно же. Но кто знает? Во сне, может быть. Я видел их храмы и их Раскол Миров. А всё почему? У Баджа есть замечательная "Книга Врат". Древние маги или техножрецы – уже не узнать – открыли врата в космические бездны путём Ритуала Безымянных и нарушили баланс мировой гармонии.
Крукс перевёл дух и налил себе доброго виски.
– А гностики-офидиане и иже с ними пытались воссоздать подобные условия в первые века после распятия Пророка. По крайней мере, им удавалось проводить инвокации. – закончил он.
– Сэр Гаэр, это всё очень интересно, но как это связано с мелодиями, которые мы с вами слушали, я – позавчера, а вы – сегодня? И ведь не только мы. Может быть, мистер O'Флаттери поможет как-то со своими связями. Надо провести статистику…
– Бьюсь об заклад, всё произойдёт само собой, мой юный друг. Да и какой уж тут помощи дождёшься от этого грузного червяка! – кивнул Крукс навстречу Флаттери, ничуть не рассерженного данным сентиментом.
– Я немного читал про гностиков, сэр Гаэр. По школьной программе. Всякие там синкретические божества и перевранные откровения святых отцов на фоне социальной неустроенности и экзистенциального кризиса. Они ведь были не столько плохими, сколько странными ребятами, декадентствующими аскетами.
– Много там разных сект-то было. А так в целом, Огюст, ты болей-меней верно выразился. Но офидиане всё же были больше других близки к египетско-халдейским мистериям, они поклонялись Гекате-Аштарот и проводили ужасные по своей нечестивости обряды. Некоторые из них оживляли мёртвых и заставляли их говорить на языках.
– Вот это уже как-то и вправду нездорово.
– У меня есть собственная монография на тему офидианства, и возможно, поэтому на меня может распространяться их особенное внимание, как и по другим причинам.
– Сэр Гаэр, у них есть все причины. Вы ведь были магистром эзотерического ордена, а это всё так или иначе связано с гнозисом.
– И что же ты понимаешь под гнозисом, сын мой?
– Общение с духовным миром, наверное. Соискание просветлённого состояния ума через некие практические методики. В общем, возвышенный шаманизм.
– Да у нас сегодня интереснейший собеседник! – искренне удивился Флаэрти, наливая себе двойное виски с содовой.
– Нууууу… Что могу сказать, это сложное понятие. Начать с того, что гностическая дихотомия состоит не из принятого моралистического "добра/зла", и даже не из "дух/тело", а из "знание/невежество". Они были Ищущими Знания, а под последним понималось что-то такое, прикосновение к чему полностью перерождает человеческую природу. И как мы видим на примере офидиан или василидиан, иногда не в лучшую сторону.
– Лучшую – с точки зрения общественной морали?
– А что вы имеете против общественной морали? – поинтересовался у юноши инспектор. Но это было сказано в шутку, хотя Дизраэли и почувствовал некий вызов.
– Я…
– Хватит уже, Хорас. – урезонил их обоих Крукс. – я лишь к тому, что Источник Истины – он един, а вот призмы у него могут быть разные. Вот в чём кроется проблема. Инь-Янь, Шао-Дао, как в конфуцианстве. И вообще, современные эти неогностики – все сплошь сатанисты левой руки и психически нездоровые личности. Видите ли, когда я руководил орденом…
Гаэр Крукс продолжал брюзжать в том же духе, как заезженный граммафон, вспоминая попеременно раннехристианские ереси, странные происшествия последнего сезона, лепрехаунов и цены на нефтебаррели, пока, вежливо раскланявшись, молодой художник-нонконформист не захватил своё пальто и не покинул скатывающийся в миазмирующий маразмус учёный диспут двух старых хрычей, чтобы не опоздать на десятичасовой до Нортвуда. Вообще он сегодня приехал в центр города только ради букинистического магазина "Atlantis Books". И если бы не его случайная задержка в телефонной будке из-за тупицы-галерейщика, то… Впрочем, какая разница. Он всё равно предупредил Кэс, что будет поздно. Ну и сумбурный день. Надо всё как-то переварить, а тут ещё дел в редакции невпроворот.
Прежде чем расстаться, они, конечно же, договорились о завтрашней встрече и обменялись визитными карточками.
 
IX

"Художник рванулся с места, как хороший спринтер."
И. А. Ефремов, «Лезвие бритвы»

– Ладно, – сказала Кассандра, помешивая ложкой стакан горячего шоколада с ромом и специями, – но во сколько ты вышел от этих стариков-чудаков? Сейчас уже за полночь. Поезда ходят каждые пятнадцать минут. И вид у тебя какой-то потрёпанный. Что произошло по дороге, Тео?
У Огюста Теодора Дизраэли и взаправду был помятый вид и болезненный цвет лица, а одна штанина была рваная на коленке. А ещё он периодически вздрагивал, как испуганная лошадь. Кассандра кинула на брата быстрый взгляд и заметила, что на левом виске его красивый каштановый цвет волос подёрнулся серебристыми иглами седины.
– Ничего не произошло. – быстро ответил Огюст. – Всё нормально, Кэсси.
– В-в-в-врёшь, красавчик, ты-те-тебя п-п-по дороге н-н-н-н-нагнали р-р-р-раски и-и-и-и от-тат-таа-скали зз-з-за-з-за патлы, так оно? – весело заикаясь, подтрунил над ним Перси, дрыгая ногой и вертя карандашом между пальцами.
– Отвянь, Перси. – огрызнулся Огюст. – путь от особняка Флаттери до станции неблизкий. И поездов долго не было. Когда я вышел, я не смотрел на часы, понятно, что позднее некуда уже. На станции, кажется, был к половине одиннадцатого. И вообще я устал, народ, так что добрых снов.
С этими словами Огюст встал и нетвёрдой походкой, раскачиваясь, как пьяный, прошествовал сначала в ванную, а потом в общую с Кассандрой студию, просторное помещение, заставленное мольбертами, манекенами, холстами, скульптурными формами и стеллажами с красками и всякими непонятными вещами. Пространство мастерской было столь перегорожено и усложнено, что напоминало лабиринт, не считая центральной части, куда утром падало освещение и можно было рисовать без помех. Поэтому брат и сестра не испытывали проблем, даже когда кто-то из них приводил кучу долбанутых друзей или новый объект воздыханий – за нагромождением фурнитуры не видно было решительно ничего. Слышно – может быть, самую малость. А вот видно – нет, совсем нисколечко. К тому же, личное пространство Кэс было огорожено китайскими ширмами, доставшимися ей по наследству. Перси спал в гостиной на кушетке, за что его часто в шутку прозывали "Кушеточный Перси".
Огюст разделся в своём творческом пространстве бытия, постарался заодно очистить голову от всякой пижни, для чего некоторое время молча молился Святому Духу-Хранителю у своего домашнего алтаря, встав на колени и закрыв глаза. Алтарь был необычен – там был установлен портрет самого Дизраэли, окружённый разными странными маленькими идолами из Индии, Тибета, Китая, Египта и Вавилонии, свечами, фруктовыми подношениями, рунными камнями, самодельными амулетами, пантаклями, благовониями и увядшими цветами. В бокал было налито хорошее красное вино. Тем не менее Дизраэли не был паганистом, ибо понимал, что все изображения, которые он ставит на алтарь – это просто то, из чего состоит его воображение, а природа всех воображений в мире одна – все они суть божественные искры. Хотя некоторые божки нравились Дизраэли больше других. В целом, его ум был пластичен, как вязкий жирный свежий навоз, на котором прорастали всевозможные диковинные растения. "Сад познания добра и зла", – подумалось Огюсту в этот момент. – "АЛХИМ УДЖ-АТЕФ УР-ХОРАХТИ". И ещё: "Слава моему Священному Ангелу-Хранителю, что я цел и невредим и добрался до дома."
Тут он стал в который раз прокручивать события, произошедшие в течение тех двух с половиной часов, которые прошли с того момента, как Дизраэли покинул дом Флаттери и до того, как он вошёл в родной подвал на Гроувчёрч-роуд.
Было холодно, вот что он почувствовал, выйдя на улицу из душноватого тепла дома отставного инспектора скотланд-ярдской полиции. Денег на такси не было, да они и не требовались – Дизраэли всегда ходил пешком, если была возможность. Сыпал снег с дождём. Ему страстно хотелось курить. В голове по-прежнему звучали отголоски беседы: "…египтяне были заклинатели змей…", "…они носят с собой гвоздострелы…", "…позвольте ваше пальто, молодой человек…" Мимо прошли запоздалые пешеходы, прокатился заснеженный автомобиль. Дом почтенного инспектора располагался примерно на середине длинного продувного проспекта. Если он хотел дойти до станции Ройял Оук, то ему надо было сейчас взять налево, дойти до поворота на Харроу-роуд, свернуть ещё раз налево, перейти через мост и дальше пилить прямо до самой эстакады Уэствэй. Если же он хотел попасть на Уорвик, то ему надо было двигаться от крыльца направо до самого конца унылого пустого проспекта, где он пересекается с локацией под одноимённым названием Уорвик-авеню, пройти один перекрёсток, а на втором повернуть ещё раз направо и идти прямо до станции подземки. Эстакады и мосты вызывали у Дизраэли сейчас не самые светлые чувства. Огюст повернулся от крыльца направо и быстрым шагом пошёл по тёмной улице, освещённой подслеповатыми фонарями, в сторону отдалённого перекрёстка, где раздавался нескончаемый шум колёс, обходя глубокие лужи и наледь. Вот он миновал здание библиотеки. Прочитал поблёскивающие печатные буквы, висящие на кирпичном фасаде между первым и вторым этажами этого красивого здания, окружённого раскидистыми стариками-каштанами: "Мейда-Вэйл Бранч Лайбрари". Улица была погружена в зябкий туман, из которого торчали оголённые ветки посаженных ровным строем хиловатых и обрубленных на зиму древесных стволов, припорошенных снегом. Очевидно, тополей. Огюст в который раз поймал себя на мысли, что думает о принципиальной уродливости всех этих зажиточных опрятных улочек с аккуратными домами и размеченными клумбами. Показные фасады благого Законопорядка, за которыми, однако, может происходить всё что угодно, вплоть до заговоров, фальшивомонетничества и генетических экспериментов. Насколько светлыми казались ему в такие моменты их студия и их самиздат. Светлыми до боли в сердце, и потому беззащитными перед миром однотипных новостроек и беспощадных цифр. Время подходило уже к девяти часам, а столько всего ещё надо было заканителить в студии! Гаэр Крукс, конечно, отвязный тип. И чего он решил со мной нянькаться, думал Огюст, шмыгая носом, за внука что ль принял. Интересно, сколько всего он перечитал и перепробовал за свою долгую бредовую жизнь… Блин, как же хочется курить.
Последнее время Дизраэли боролся с бессонницей, авралами и "синдромом старой ведьмы" проверенным народным средством – сушёной коноплёй. Заодно это был могущественный магический союзник, но к сожалению, запрещённый по экономическим и мировоззренческим причинам в холодных северных странах, как опасный вид наркотиков, наряду с опиумом и прочими седативами. Огюст Дизраэли особо не испытывал тяги к спиртному – этому безобразному и неотёсанному буяну – сказалась отцовская биография, потому наш художник не имел никаких предосуждений против растительной гомеопатии на сон грядущий. Молодой человек остановился, поглядел по сторонам – вдалеке шёл навстречу какой-то непримечательный субъект – достал самокрутку и закурил. Ароматный дым тут же ударил в голову и расширил восприятие. Дизраэли ещё немного постоял, наслаждаясь короткой передышкой между бешеным ритмом своей жизни, уличным воздухом и тусклым городским пейзажем, как наслаждается локомотив на полустанках, пуская пар и блестя хромированными колёсами, затянулся как следует, затушил остаток косяка, убрал его в карман пальто, ещё раз посмотрел на здание библиотеки и каштаны, приосанился и пошёл дальше.
Вдруг из темноты переулка справа от дороги вышел высокий полисмен и схватил его за рукав.
– Стой, солдатик. Ну-ка, что там у тебя в карманцах?
Дизраэли как током прошибло.
– Ничего, сэр. Доброго вечера, сэр!
– И тебе, и тебе. – продолжал, широко улыбаясь, квадратноплечий бобби с коротко остриженной щёткой чёрных усов, нисколько не ослабляя хватки. – Так что, думаешь, я тебя так и отпущу, как ты отпускаешь на ветер зарплату своих родителей вместе с дымом ганджубаса, а, паршивец?
Дизраэли попытался высвободить рукав, его ужасно знобило, потому что он не мог понять, случился ли у него приступ параноидальной галлюцинации или это действительно коп со всеми потрохами, значками и табельным. Если второй вариант – нужно как-то выпутываться, если первый – нужно просто не обращать внимания на видение.
Полисмен, видя, что жертва упорствует в ереси, как следует встряхнул её за шиворот второй рукой, напрягши свои тренированные на учениях и гимнастических залах мышцы с шипящим звуком изо рта. От пальто Огюста отлетела пуговица.
Дизраэли проклял всё на свете, тут же подавил взрыв гнева и спокойно посмотрел в чисто английское ладно скроенное лицо своего мелкого тирана, данного ему услужливой десницей Мойры на этот вечер и произнёс:
– Сэр, мне кажется, вы мне снитесь.
Или Огюсту показалось в неверном свете, или самомнение верзилы в шлеме на момент заколебалось. Усы его едва уловимо встопорщились, а нижняя губа чуть выпятилась вперёд и вниз. Глаза же, приняв глуповатое выражение, несколько раз моргнули, будто сбрасывая наваждение.
Этого момента хватило, чтобы резким движением вырваться из цепких и малоприятных объятий, ударить долговязого призрака в пах коленом и броситься сквозь кусты в ближайший проулок.
– Бвуууххххххххх…. – согнулся долговязый бобби-призрак, хватаясь за причинное.
Дизраэли долго, очень долго бежал вперёд, не разбирая дороги, слыша за собой отдалённый звук свистка и отборную ругань, приглушённые близостью шоссе и туманностью. По дороге он выбросил опасную для правопорядка Великобритании вещь в мусорный контейнер и подумал, что пойди он по стопам отца, никто не посмел бы его тронуть, будь он хоть трижды пьян и вдобавок без штанов в людном месте. Спринтер он был отличный, но на длинные дистанции бегать не любил, ибо выбивался из сил довольно быстро, вот и сейчас дыхание перехватило, в груди колотился бешеный пульсар, да и поясница заколола. Дизраэли остановился  в каком-то переулке, опёрся руками в колени, тяжело дыша, после чего вышел на улицу и осмотрелся. Он, кажется, пробежал несколько кварталов, и ещё пересёк один-два моста и злополучный хайвэй. И вовсе не в нужную ему сторону. Местность выглядела достаточно индустриально, а впереди высилась стеклянная коробка паддингтонского вокзала. Кажется, он упал по дороге и разорвал штанину об какую-то железяку, торчащую из обочины. Вот чёрт, совсем новые же штаны!
Огюст увидел нескольких бродяжек, трущихся у вокзальных входов-выходов. Они, кажется, тоже его заметили. Он стоял на другой стороне улицы. Паддингтон так Паддингтон. К тому же он так и не зашёл в "Атлантис". Может быть, доехать от Паддингтона до Тоттенхэма? Но там с двумя пересадками, да и к тому же книжный наверняка уже закрыт. До каких обычно работают книжные по будням? До 10? Господи, почему элементарные вещи никогда не запоминаются? Иисусе, какой сейчас день недели? Огюст пришёл к выводу, что лучше сейчас сесть на электричку и отправиться к дому. Итак будет в родных пенатах не раньше полуночи. От Паддингтона до Нортвуда чуть ли не 20 станций.
В голову лезли, как всегда после хорошего дыма, всевозможные мысли, проекты, ассоциации, образы, песни и лица. Загорелся зелёный, и Дизраэли, прихрамывая, стал переходить проезжую часть, стараясь не смотреть по сторонам. Тут рядом с ним остановился патрульный автомобиль, как он смог различить это боковым зрением. Дизраэли бесконечно долго переходил зебру, а впереди бесконечно долго маячили весёлые одутловатые лица привокзальной публики, и зелёный человечек, двигающий ножками туда-сюда, моргал на сетчатке измученного глаза художника, как надоедливый офтальмолоскоп. Было бы забавно, подумалось Дизраэли, если бы человечки были бы сделаны в египетском стиле. Интересно, а у древних египтян были пешеходные переходы? Надо будет спросить у Крукса, хотя ему откуда это ему знать. Кажется, дверь автомобиля открылась. Или это паранойя?
Огюст Дизраэли с каменным лицом перешёл, наконец, дорогу и не глядя по сторонам, подошёл к вокзальным дверям. К нему тут же подскочил попрошайка:
– Молчеаэк, дйшллнг нпрзд, нушостястанет, э? 
От попрошайки донёсся тяжёлый дух мочи, пота, перегара и рыбы.
Дизраэли оттолкнул дверь и вошёл в вестибюль.   

* * *

Спустившись через вокзальные переходы и эскалаторы в недра одноимённой станции лондонской подземки, незадачливый художник перевёл дух – никакой погони за ним не происходило, да и с чего ей быть. В конце концов, он не серийный убийца, не мафиозо и не драгдилер. Купив жетон, Дизраэли опустил его в приёмное гнездо блокиратора неоплаченного прохода и провоза багажа, тот неохотно разомкнул свои стеклянные лопасти, и Дизраэли вышел на перрон. На перроне было пустынно и неуютно, как всегда бывает около высоковольтных путей – здесь гуляла чистая энергия фэн-шуя, ветра и воды. Огюст часто представлял станции метро эдакими храмами Бога Движения, а машинистов, диспетчеров и ремонтников – его священнослужителями. Поезда же были самими олицетворениями его необоримой мощи, а рельсовое полотно – подземными высоковольтными реками. Ему никогда не приходило в голову поклоняться Богу Движения – неизвестно, что из этого могло выйти путного. Возможно, он стал бы быстрым как вихрь, или стал бы лучше разбираться в поршнях, трансформаторах и двигателях. Почему не возможно остановить этот мыслительный поток? Только людям, достигшим глубочайшего самопознания, доступно не-мышление, подумал он и тихо вздохнул.
Он посмотрел на часы. Без трёх минут. Тут на перрон вышла группа молодых людей радикального вида, на некоторых были советские пальто и шапки-ушанки. Дизраэли оставалось только присвистнуть.
– Так что, сегодня вечер материализации всех фобий, что ли? – пробормотал про себя Огюст и отвернулся в сторону прибывающего состава. Он пытался сконцентрироваться на замыслах своих новых иллюстраций к журналу, но громкие варварские гортанные выкрики и взрывы смеха, исходящие от раски, сильно его отвлекали.
Огюст сидел на скамейке, откинувшись на кафельную стену, и рассматривал надпись, гласившую "ПЭДДИНГТОН". На его взгляд, буквы были толстоваты. Шумный и разудалый говор раски неуклонно нарастал. Сейчас они пройдут мимо, и один обязательно что-нибудь эдакое исторгнет из своей кривой и озлобленной души эмигранта, а остальные загогочут, а их девицы с короткими крашеными карэ скажут, "эй, сосунок!" и покажут ему согнутый указательный палец. Если он что-то ответит, то ему может быть плохо. Но у Дизраэли не было ни сил, ни желания как-либо реагировать.
Ум нашего художника-нонконформиста уже не первый год занимало странное ощущение "сценарности происходящей реальности". Ощущение было такое, что страннее некуда, и возникало оно в моменты особой осознанности (часто в сочетании с особой упоротостью). Такое чувство, что ты смотришь на себя со стороны, как будто ты – на самом деле – плавающее в космическом соусе бесстрастное многомерное глазное яблоко (или платоновский многогранник), продуцирующее события и смотрящее, как они будут претворены в жизнь, а тело твоё – читай, марионетка - участвует в них, как в нелепом спектакле, и не может никуда от них деться, ибо в реальности нет никакого закулисья или гримёрки. И это казалось Дизраэли чудовищным ощущением, более чудовищным, чем вся гностическая ересь с их эонами, архонтами и плеромами во главе с демоническим Демиургом, и более, чем все сочинения отмороженных мэтров легендарного американского журнала Weird Tales, большая часть коллекции которых хранилась у Огюста в шкафу. Ощущение тем более жуткое, что сценарии мало зависели от его собственной воли – они могли быть любыми. Когда к нему приходили мысли, как сейчас, про поведение раскихэдов, он словно читал сценарный черновик, чтобы ознакомиться с действием и своей в ней ролью, и ему оставалось либо согласиться, либо не согласиться. Однако, если он не соглашался с предложенным сценарием, то дело это не меняло. Хотя сегодня с тем бобби всё-таки изменило. Тут Дизраэли осенило – задачей любого настоящего мага является подчинение себе этого незримого космического глаза-сценариста. Для начала следует научиться переписывать готовые присланные сценарии.
"Ничего он мне не крикнет, хватит уже этих историй." – решительно послал в пространство мысль Огюст Теодор.
Раски через четверть минуты поравнялись с мыслителем, удостоили его коротким презрительным смешком, а одна девушка не удержалась:
– Слава ЦК КПСС!
Дизраэли бросил на них задумчивый взгляд и отдал честь правой рукой. Возможно, какому-нибудь клерку с Уолл-стрит это стоило бы ножных протезов и кардиостимулятора, но по внешнему виду Огюста его было сложно отличить от самих раски. Удалые эмигранты подняли весёлый галдёж и пошли вразвалочку дальше. Дизраэли посмотрел направо и увидел ещё двух-трёх входящих граждан, а за ними станционного смотрителя с двумя полисменами.
Полисмены навострили свои антенны сперва на одиноко сидящего в отдалении Дизраэли, а затем на группу раскихэдов. Они уверенно развернулись и двинулись в конец перрона ко всей нашей братии, переговариваясь со станционным смотрителем отрывистыми фразами. До Огюста долетал отдельный обрывки, и они ему не нравились. Раскихэды, кажется, тоже поутихли и напряглись.
Тут раздался характерный металлический рельсовый трепет, похожий на подрагивающие в воздухе невидимые струны, и слева из туннеля вырвался свет и ветер. Приближалось многотонное божество во плоти.
    "Ну неужели!" – возрадовался Дизраэли. Он рывком поднялся и неспешно подошёл к краю платформы, ощущая нарастающее волнение. Тут Огюст вспомнил, что не взял с собой никаких документов.
Полисмены со станционным смотрителем поравнялись с ним и прошли мимо, продолжая переговариваться. У каждого в руках была крепкая дубинка.
"Что-то сейчас будет." – промелькнуло у Огюста. – "И я не хочу в этом участвовать."
Из туннеля снарядом вылетел электросостав и пронёсся вдоль станции, как футуристический червь-завоеватель, сбавляя планомерно свой победный марш. Дизраэли слегка снесло ветром, он отошёл от края платформы и пошёл в другой его конец. Кажется, расширение сознание его никогда теперь не отпустит. Что-то ещё ожидается этим странным вечером, но что? Чёртов незримый сценарист, он же сверхэго.
Слева раздались ругань и громкие декламации на руссо-патуа. Слышался высокий, молодой, вибрирующий от ненависти женский голос, славящий Otechestvo и Krasnuu Zvezdu. Уже заходя в вагон, Огюст кинул взгляд налево и успел отметить, как группа развесёлых советских гениальных радикалов с шумом и гамом заваливается в последний вагон, несмотря на попытки их задержания. Полисмены выглядели глуповато, стоя снаружи и что-то упрямо требуя и доказывая, как всегда, когда на угрозу применения силы они получают угрозу применения равноценной силы. Кажется, Дизраэли увидел, как в руках одного молодца в вельветовом кепи заискрился карманный разрядник. Огюст испытал некоторое облегчение от разрешения очередного социального конфликта, так что он упал на пустое сиденье рядом со входом и закрыл глаза.
Двери хлопнули, под ногами что-то зарокотало, и электросостав покатил дальше.

* * *

Кажется, он задремал. Спустя вечность непонятных видений Огюст открыл глаза и услышал, как механический диктор объявляет:
"Поезд прибывает на станцию НОРТВИК-ПАРК, бззззззззз"
Он посмотрел в окно, там была всё та же панорама пляшущих кабельных путей, резко сменившаяся плоскими линиями платформы, стальными перекрытиями и лестницами на спуск/подъём псж. Какой-то дед тащил за собой здоровенную тележку. Рядом с ним семенила маленькая собачонка.
"Городской отшельник, пусть тебя благословят Выдающие Пенсии", – сонно проскользнуло в мыслительном органе Огюста. – "Какой же утомительный день."
На следующий станции из последнего вагона высыпала ватага раски и исчезла в закулисье.
Дизраэли опять задремал.
На следующей станции он открыл глаза и увидел перед собой странное лицо восточного типа, но неопределимой национальности. Лицо это принадлежало человеку, одетому довольно стильно и элегантно, в тёмно-фиолетовый ватерклок с пелериной, в начищенных высоких сапогах и чешуйчатых перчатках, что выглядело несколько старомодно; незнакомец был среднего роста, средней же комплекции и гладко выбрит от макушки до подбородка. Черты лица были хищными и словно бы в высшей степени напряжения, широкие челюсти плотно сжаты. Но глаза у него, глаза… они были прожигающими, а их взгляд напоминал взгляд змеи.
Дизраэли не до конца проснулся, но почувствовал ледяной холод, пронизавший пах до самых яичек, и вперился в странную фигуру. Это что, какой-то местный насильник-гипнотизёр? Какого хрена ему надо?
Дизраэли с трудом отвел взгляд и огляделся по сторонам. В вагоне, кроме него и этого мутного типа, никого не было. Только в соседних вагонах наблюдалась ещё какая-то жизнь.
"Ну попал…" – подумалось Дизраэли. Он посмотрел в окно, а потом перевёл взгляд на бритого придурка, сидящего напротив и одетого как денди конца XIX-го века. Щеголь продолжал гипнотизировать его своим немигающим взглядом. Дизраэли пробовал отключить внимание, но что-то не давало ему сомкнуть глаза – этот поздний час, эта его сверхчувствительность вследствие ИСС, эти события последних недель, дней и часов, будоражащие всю страну… а теперь ещё эти гипнотизёры-рептилоиды. Дизраэли понял, что его пытаются взять измором, и он решил принять вызов, пусть это будет стоить ему его бессмертной души.
"Ладно, урод", – подумал Дизраэли и стал пристально смотреть неприятному субъекту в точку посередине переносицы. – "Я, видишь ли, тоже научен мозолить глаза."
Огюст знал прекрасно правила и секреты старой-доброй игры в гляделки. Надо только смотреть своему визави в перекрестье прицела – и это в конце концов вызовет у него адское жжение и собьёт с любого говнюка спесь.
Вагон, шипя, остановился на станции Пиннер.
"Так, урод, мне через одну, и если ты сейчас отведёшь взгляд, ты полное дерьмо."       
Но урод в фиолетовом вотерклоке не отводил взгляда и не моргал вот уже больше двух минут. У Дизраэли начали слезиться глазные железы. Проклятый рептилоид как ни в чём не бывало смотрел на него, а художник всё более и более смущался. Он раз или два моргнул, по шее покатились потные струи, и это было самое что ни на есть фиаско. И тут в меркнущем сознании Дизраэли глаза гипнотизёра вдруг разрослись в две зелёные смотровые спирали, в которых, как в бешеном калейдоскопе, пронеслись огненные картины погибающих миров, древних храмов, заполненных нечестивыми заклинаниями и мыслеформами, кровавых оргий и странных, отвратительных существ, полулюдей, полуящеров, поклоняющихся неведомым многоруким богам из космических бездн на покрытых отрубленными конечностями алтарях. Затем появились огромные светящиеся буквы, похожие на греческий, латынь или иврит (особо других древних языков Огюст не знал), слагавшиеся в странные непроизносимые сочетания: IAO ZABAO IAOANARABARANAOAI BALAKAMSTOMBLE LAILAM SEMESILAMPS ARITEAGAПE ABRASAXASARBA OROBORO IAO NEBOTHSUALETH и всякое такое, от чего морозом холодило кожу духа Дизраэли. После каждого такого буквосложения происходило его торжественное провозглашение, и голос, которым оно произносилось, был нечеловеческим голосом. Он показался Огюсту бесконечно омерзительным, скользким, склизким, опасным и холодным, как тысячелетний мертвец. Наконец, все видения были замещены циклопическим огненным символом крутящегося в бесконечной гонке за собственным хвостом Дракона Времени, а внутри него – фигурой Безголового, держащего в одной руке кинжал, а в другой – сердце, обвитое змеем. Безголовый пританцовывал, исполняя весьма искусные коленца и поднимая вверх то одну, то другую руку. На его животе была надпись из четырёх цифр: 3X17.
"ПОЕЗД ПРИБЫВАЕТ НА СТАНЦИЮ НОРТВУД"
Зачарованное сознание Огюста словно было обратно вброшено в реальный мир, он понял, что по-прежнему смотрит на зловещего субъекта, сидящего напротив него с напряжённым, но бесстрастным лицом, глупо моргнул, вскочил с места и бросился к дверям.
Вывалившись на платформу, он чуть не упал на четвереньки, такая тошнота подступила к горлу и скрутила живот. Дизраэли стиснул зубы, выпрямился и направился к лестнице, всё ещё не понимая, что ему только что примерещилось и как вообще может произойти столько страннейшей лажи за один промозглый вечер в Лондоне. Он ни разу не оглянулся, ибо был твёрдо уверен, что гипнотист смотрит ему в спину через толстое стекло окна с лёгкой усмешкой на жестоком чешуйчатом лице.    

X

Вот ещё один извечный оборот завершён. Над миром северного полушария голубой планеты занимается заря. Люди, звери и машины пробуждаются, корчась в сонных спазмах.
Этим утром на трансатлантическом лайнере класса "премиум-люкс" в Соединённое Королевство прибывает из затяжного путешествия с целью восстановления сил эксцентричный граф Олаф Трожбань, последний потомок славного финно-угорского дворянского рода, человек немалого роста и столь же небывалых причуд. На нём пёстрый сиренево-оранжевый костюм в восточном стиле, а на голове – лиловый мавританский тюрбан. Пальцы графа усеяны всевозможными перстнями с драгоценными камнями, он стоит облокотившись о парапет. На следующий день его найдут мёртвым у себя в доме на Друри-лейн, при невыясненных обстоятельствах, но скорее всего, от передозировки наркотиков. Сейчас же он восторженно глядит на мир своими светло-серыми глазами с высоты своих шести футов семи дюймов и пребывает в известном поэтическом настроении. Его ручная обезьянка Тиби, когда они сходят по трапу среди бушующих толп грузчиков и пассажиров, на фоне ослепительного рассветного неба, безостановочно кричит и старается выцарапать хозяину глаза, но тот не принимает её предостерегающего жеста. Люди поговаривают, что граф Олаф в своём поместье практикует чёрную магию и содомию.
Гаэру Круксу снится, что они уже встретились с Огюстом Дизраэли, Уинстоном Черчиллем и Симеоном Магом и направляются в "Атлантис" на презентацию чего-то там забубенного. Он всхрапывает и просыпается от того, что Анаксагор бьёт ему своей тяжёлой лапой по щеке и подвывает.
Американское правительство готовит проект по путешествию в глубь земной коры. Для этого нужны хорошие буры и удачное место. Методом тыка выбирается остров Мауи, что в Гавайском архипелаге.
Граф Бонч-Сехметов, приходит в себя, открывает один глаз и осторожно осматривается. Он не помнит ничего с того времени, как он внезапно потерял контроль над собственной волей и понял, что карьера его летит вместе с телом ко всем чертям. Но в чём он ошибся на этот раз? Он не мог припомнить. Всё шло, как полагается. Фокусы с магнетизмом, глотание шпаги, психокинез, левитация. И тут – бац! – и у его психического аккумулятора как будто отключили питание.
Бонч-Сехметов приподнялся на локте и огляделся. Затылок и хребет раскалывались от ломящей боли. Он лежал в каком-то подвальном помещении, внутри большой клетки для диких животных. В соседних клетках лежало ещё несколько человек – или зверей, было темно и не разобрать, как следует. По крайней мере, дух стоял здесь явно звериный. Где-то работал вентилятор, слышались приглушённые уличные шумы. У незадачливого иллюзиониста сложилось впечатление, что он находится где-то в центре города. Начало многообещающее. Он не помнил, чтобы задолжал кому-то денег. Хотя вот был один старый китаёза…
  До его обострённого слуха донеслось, как кто-то рядом тихо застонал. Бонч-Сехметов попробовал подёргать дверь клетки. Закрыта. Он всегда носил с собой в заднем кармане кусок проволоки – на всякий случай. Сейчас был как раз такой случай. Однако иллюзиониста переполнял гнев – с какой стати его похитили после несчастного случая на сцене – а был ли то несчастный случай - и запихнули в какой-то вонючий подвал зверинца?! Бонч-Сехметов не выдержал, и, вопреки своей обычной осторожности, крикнул довольно громко:
– Эй!
В ответ из полумрака донёсся тот же слабый стон.
– Кто здесь? – потребовал иллюзионист.
На несколько мгновений повисло молчание. Бонч-Сехметов услышал, как где-то рядом чей-то язык принялся жадно лакать воду. Наконец, раздался тихий, подавленный голос:
– Это я, только я. Ох…
– Кто – я? – терпение Бонч-Сехметова стремительно таяло.
– Я, Гильермо дель Помбо.
– А что ты здесь делаешь?
Молчание. Всхлипывание. Почёсывание.
– Я… я… я не знаю. – откровенно признался голос.
– Ладно. Поставим вопрос иначе. Как ты сюда попал?
– Я… вчера днём я просто выбирал себе очередного древневосточного идола для своей коллекции. Это было… в антикварной лавке на Пикадилли. Меня там… меня там знают не первый год… Выбрал великолепную статуэтку из слоновой кости… Оплатил…
– Так.
– И только выхожу из лавки, как на меня набрасываются какие-то цветные ребята, заламывают, кидают в машину и везут сюда.
– Вот как. – Бонч-Сехметов закусил губу. – А ты хоть узнал, что им от тебя нужно было?
Голос невесело хохотнул.
– Что тут узнавать-то? И ежу понятно. Просто хозяин этой чайной богадельни давно точит на меня зуб, ибо я его прямой конкурент в скупке древних языческих божков.
– Ага. – Кажется, всё становилось на свои места. – И как же зовут этого недоброго человека? Уж не Хун Лин Шо?
Голос, казалось, замешкался от неожиданности.
– Так вы что, тоже ему дорогу перешли? – наконец, выдавил голос по имени Помбо.
– Ну, скажем так, у нас с ним давняя дружеская связь. – вяло парировал Бонч-Сехметов. – Слушай, братец по несчастью, надо нам с тобой отсюда выбираться, а то уж больно здесь тоскливо. А как выберемся, так уж я…
Тут сверху послышались шаги.
   
XI

Перси встал солдатиком с кушетки, протяжно зевнул и пошёл готовить кофекао. Его фирменным рецептом был "Миллерз-лейн афроблэйз", это когда в равных пропорциях смешиваешь растворимый кофе, какао-бобы и шоколадный "Бейлиз". Поворочавшись на кухне и поджарив заодно тосты, Перси, хлопая ушами, поплёлся обратно в комнату с подносом, по пути поддевая ногой снующих тут и там кошек.
– Фу, а ну бррррысь! – шикал на особо озорных Кушеточный Перси. Он не помнил ни одну по имени, потому что плохо различал животных. Все животные одного вида казались ему размноженными ad infintum ксерокопиями оригинального прототипа, с той или иной степенью вариативности, всё же. Все животные были поделены на два пола, как и полярность электрических зарядов. С какой целью это было сделано, Перси было неведомо.
"Возможно, это есть шутка Богов", – думалось Перси.
Это, чтобы вы могли себе уяснить, был молодой худосочный паренёк довольно угловатого вида, философиских устремлений и несносного характера. Он был нечёсас и злопамятен, но с удивительно развитой фантазией и обострённым чувством прекрасного. Огюст и Перси познакомились так: однажды Дизраэли пришёл на концерт рэггей-бэнда Hi-Jackers Sound System, через некоторое время упоролся и пошёл в пляс. А тут видит – парень какой-то худой, да ещё и белый, так коряво и рвано отплясывает под уан-дроп, но делает это с такой мощной энергией, что аж волны вирдовости расходятся во все стороны. Ну, подумал тогда Дизраэли, наш клиент. Вот так они и познакомились. А потом Перси свалил из своего родового гнезда и переехал на постоянный ночлег и сырные бутерброды в безумный шаманский арт-хаус наших одарённых неформалов. Перси было двадцать лет, он страшно заикался, имел неправильный прикус и напоминал чем-то Шэгги из "Скуби-Ду". Всё это в сочетании с общим раздолбайством делали из Перси прекрасного вирдолога, заточенного под остросюжетный хоррорстори и документальный исторический обзор. Сегодня ему надо было пилить на почту за новой охапкой писем в редакцию от благодарных читателей и всяких фрикских исследователей природных феноменов и околокультных паранормалей, а тут, как назло, похолодало и выпал снег. Перси, присев за свой рабочий стол, принял привычную сутуловатую позицию, отхлебнул кофекао и уныло выглянул из подвального окна на запорошенную линию мостовой.
"Лан, хрен с ним."
Главные редакторы магического фэнзина спали как ни в чём не бывало. Что произошло вчера с Дизраэли, Перси толком не понял, да, чессговоря, ему было это по фени. Будучи корректором и наборщиком текстов, Перси слишком хорошо знал, что отвлекаться от заданного ритма мыслительной деятельности не следует никогда и ни на что. Перси достал блокнот из среднего ящика стола, при этом стол заскрипел, как скрипит на ветру мёртвый дуб. Перси взял авторучку, прикусил язык и принялся рисовать в блокноте какие-то нелепости. Прорисовав около пяти минут, Перси хмыкнул и записал следующее:
"Ромогаст. Ромобуст. родобавс.
Экрекарукракуа.
Нет, не то.
Приходят в кафе трое логиков. Долго выбирают стол, взвешивая за и против, потом садятся и снимают верхнее пальто, отплёвываясь от мушиного налёта на губах.
К ним подходит официйант.
– Чего будете заказывать, господа?
Первый логик:
– Суп.
Второй логик:
– Суп.
Третий логик:
– Крем-суп из тыквы."
Официант…"
Сходив на почту и получив дозу жизненно-важного ежедневного социального вирда, Перси бросился на кушетку и закрыл глаза. Хотелось ничего не хотеть. Кошки заметались по комнате, обрадованные изменением электромагнитных полей.
– Доброе утро, Перс! – открылась дверь из спальни Огюста и Кассандры, и оттуда выплыла фигура девушки, завёрнутая в изысканное ночное кимоно.
– Д-д-д-доброе, К–к-кэс. Н-н-не жеаешь к-к-к-ко…
– Да, пожалуйста, дорогуша, твой спецрецепт. – донеслось из ванной комнаты.
– Л-л-л-легко.
– Как, был уже на почте? – после этих слов Кэс начала чистить зубы, и Перси с закрытыми глазами представлял, как у неё колышутся груди под коротким пеньюаром. Эх, вот бы их взять в обе ладони… Таааак.
Перси приструнил своё животное начало, как он это делал уже много лет, практикуя тантру, и нехотя ответил, довольно веселым голосом.
– Всё оллрайт, Кэс. Целый рюкзак свежака.
– Бвбвлбумтогдаихчитатьаблбувбмл. – пробулькал девичий голос с нотами нежной хрипотцы из ванной комнаты.
Перси потащился на кухню готовить ещё две порции своего экзотического варева, Кэс же тем временем приняла душ и побрила ноги.
Огюст по-прежнему отсутствовал в будничной реальности.
– Ну чего, Перси, давай читать уже. – после плотного приёма пищи произнесла Кассандра, усаживаясь в широкое кресло и закуривая самокрутку. – Можт, чего позабористей на этот раз.
– Я п–п-п-полагаю, т-т-так оно и б-б-б-будет. – выдал Перси на одном дыхании, сел на стул рядом с Кэс, так, чтобы было видно обоим, достал из значительной связки писем, сложенных прямо на полу, первый попавшийся конверт, вскрыл его длинным ногтём, отрощенным на безымянном пальце левой узкой ладони, и достал оттуда несколько рукописных листов, из которых тут же выпало несколько засушенных листьев клёна, дуба и боярышника.
– Хмхмх, ну и ну. – только и сказал Кэс.
Перси же было вдвойне любопытно, ведь он благодаря стулу сидел выше Кэс и мог заглядывать ей в декольто её сарафана.
И они принялись читать. Почерк был приятный и размашистый, человек явно имел крепко поставленную руку.

"ДЕТИ БОГОВ, или ОХОТА на ОХОТНИКА"

Йоркшир-стрит, 79, Уормстоун, Лимерик, Западный Уэльс"

Привет редакция! Меня зовут Чемптон Баддифеллоу, родом я из Уормстоуна, лет мне **-цать. Я увлекаюсь квантовой механикой и полтергейстами. В общем, нормальный парень такой. Хотел вам рассказать, что случилось со мной.
Было это прошлым летом, и мне только что привезли из Южной Калифорнии скейт-борд. Очень крутая  вещь, все друганы обзавидовались. Я учусь на аспирантуре в Уормстоунском политехе и каждые выхи гоняю туда-сюда, с утра до поздней ночи на ногах. Путь не близкий, 5,8 км по шоссе от инста до моих пенатов. Живу я с отцом, дедом и бабушками. Ну, в общем, у нас такой пригород типичный, а я как бы в академгородке тусуюсь. Раньше на автобусах маршрутных ездил, а теперь на доске летом – самый жир. Ну, сечёте же, я думаю, в чём солянка. Ветер в лицо, шорох колёс по высокоскоростной, вокруг тебя лес с обеих сторон, незабываемые ощущения. Возвращаюсь я из политеха на побывку к родным обыкновенно в пятницу вечером, уезжаю – в воскресенье, то же поздно.
Так вот, в последнюю пятницу июля я, как положено, одел рюкзак, включил налобный фонарь (уже было сумрачно), включил плэйер на сёрф-хоррор ансамбля "Бобби Пикетт и Ко" и погнал по шоссе, распевая "Монстер Мэш". Да, я задержался у друганов-квантовиков на кафедре, отмечали там день варенья одного. Так что было уже за полночь. На шоссе – ни души. Еду я так неспешно, отталкиваясь то левой, то правой ногой (научился стойке амбидекстра, бгг). На небе – звёзды, как будто россыпи нейронных сетей, мигают да переливаются. Я думал о своей Энни и был настроен крайне добродушно. Накануне же я начитался каких-то современных рассказов ужасов, вроде Роберта Эйкмана там, Роальда Даля, Роберта Блоха и Фритца Лейбера, про странные встречи на пустынных шоссе с разного рода существами сопредельных пространств, и мне в первый раз жизни стало не по себе. Никогда не читал этот ерундий, а тут что-то впёрло. Короч, думаю, оглянусь щас на эту гудронную, размеченную белым пунктиром ленту, тянущуюся среди лесов из бесконечности в бесконечность, и увижу нечто пугающее. Страх несколько отпустил, когда мимо по встречной прогрохотал грузовик дальнобойщика с рекламой газонокосилок из ФРГ.
Затем всё опять затихло, а голос Бобби Пикетта в моей голове под аккомпанемент незатейливых ударных и квакающих гитарных риффов  стал постепенно становиться всё загробнее и загробнее.
Я не выдержал, остановился и выключил плэйер, обливаясь потом. Оглядевшись, я увидел лишь ряды призрачных сосновых стволов слева и справа от себя, их вечнозелёные наряды серебрились в лунном свете, вызывая некоторую пороговую рябь в глазах. Я посмотрел вперёд и перевёл дух. Вдруг слева мне показалось некое движение боковым зрением, я обомлел и спешно ринулся с места в карьер, отталкиваясь правой ногой с такой силой от земли, что и олимпийский атлет должен был бы сорвать дыхалку, тягаясь со мной. В пять секунд я преодолел около шестидесяти метров вниз по склону холма, но затем шоссе стало забирать вверх. В какой-то момент я оглянулся, и тут же сжал зубы, до крови прикусив себе кончик языка, чтобы только не издать вопль ужаса. За мной в лунном мертвенном освещении по безлюдному шоссе неслось некое существо чёрного цвета, кажется, я слышал дробный стук копыт. Насколько мне хватило ума как можно скорее отвести взгляд, чтобы не пасть жертвой губительной паники, окатившей меня ледяным ведром, настолько я всё же задержал его, чтобы успеть зафиксировать странную манеру существа передвигаться – оно то неслось вприпрыжку на своих двоих, то переходило на четвереньки, отталкиваясь мощными и длинными волосатыми руками. Мне почему-то вспомнились всякие древнегреческие персонажи, вроде буйных сатиров, властителей лесов и полей. Но ведь это были просто олицетворения и метафоры производительной силы Природы. Однако бежавшее за мной существо явно не было аллегорией, но вполне решительно настроенным субъектом, и настроенным враждебно, это я ощущал даже издалека. Как только началось восхождение дорожного полотна вверх, я стал стремительно тормозиться, и понял, что тварь в лунном свете меня нагоняет. Казалось, я уже чувствую её влажное зловонное сопение у самых своих затылочных волос. Это был сущий кошмар, такого со мной ещё не случалось. Вы спросите, почему я не остановился и не дал бой этой бестии? Что ж, можете считать меня трусом, но я просто не мог остановиться – меня гнал вперёд панический ужас, панический, да, именно это слово. Сейчас я, вспоминая этот бред, конечно, нахожу его исключительно забавным, хотя и странным, но тогда мне это забавным не казалось. Была ночь с 31 июля на 1 августа, и я прекрасно знал от своих бабушек, чистокровнейших валлийских борзых на пенсионе, что в такие ночи порядочным людям лучше вообще из дому носа не казать – ведьмы пляшут среди каменных кругов в нечестивых языческих местах, и на волю вырываются древние стихийные духи. Это, сами понимаете, суеверия и полная дрочь, но я не мог себя никак убедить, что козлоногий мой преследователь с блестящим рогатым лбом за моей спиной – всего лишь галлюциноз от крепкого виски.
Нет, чёрт его дери, это лешего, он никак не отставал, а только всё более приближался, и его мерзкое сопение мне уже было слышно вполне себе. Я в безумном страхе совершил отчаянный рывок вверх по склону, оттолкнувшись от асфальта с такой силой, что кажется, потянул связки, и, стиснув зубы от боли, взлетел на вершину холма, откуда открывался, кстати говоря, величественный вид на отдалённые горы и наш посёлок внизу. Оттуда я, перекрестившись три раза и плюнув за левое плечо, низвергнулся с умопомрачительной скоростью, так что моему сверхъестественному преследователю не оставалось ничего другого, кроме как безнадёжно отстать, грязному косматому ублюдку с красными глазищами. Странно, но теперь я услышал позади себя страшный вой и рычание, будто бы Кербер вырвался из преисподней. Не желая знать, что там ещё творится за моей спиной, я сломя голову въехал в наш посёлок, под конец не удержал равновесие и влетел головой в чей-то дощатый забор. Это оказался участок Бэбблов. Ну, не важно ,на самом деле, но только меня через некоторое время привели в себя смачные тумаки и затрещины от одного из их семейки, так что я, отмахиваясь от неточных ударов, двинул скотине по зубам подвеской от доски и был таков. С утра родные меня не узнали – они…"

– Ой, ладно, Перси. Скучно, как всегда. Сатир, политех, погоня. Ну что за стиль, йо-майо. Как можно так хреново описывать собственные впечатления и собственную жизнь. Неужели такие древние существа выглядят настолько приземлённо и простецки.
– Д-даа лааан, К-к-к-эс, а вввот м-м-мне п-п-п-о нр-р-р-аву.
– Давай передохнём. Ты мне попозируешь, а я тебя порисую. У тебя такой характерный профиль, если ты не кривомордствуешь. Ой, Перси, мы с тобой ведь отлично смотримся вместе. Ну, согласен?
– Д-д-д-давай.. – как-то сконфуженно ответил Перси. Они допили кофекао, встали и пошли в студию.


Продолжение ожидается