Зимой

Зима была суровой. Морозы за тридцать градусов не снижались уже целый месяц. Печь приходилось топить дважды в день, делая  несколько закладок угля. Главное было – растопить. А потом уже – только подбрасывай уголь. Уголь находился во дворе, в большом деревянном ларе.
   Тяжело  было Свете, но не это угнетало. Угнетало то, что целыми днями, а иногда и сутки, она находилась дома одна.
В такие морозы брат мужа с женой оставались ночевать у матери на Инской, потому что  работали невдалеке и не хотели морозиться по дороге к своему дому.
Муж Юра часто задерживался на стройке, где работал электриком. Приходилось прогревать электродами бетон, чтобы он не замёрз и «схватился».
Сам придумал такой способ, ему в первую очередь  и доверяли эту работу.
Сумрачными были дни. Не успеет выйти солнышко, разгореться день, как опять уже начинаются сумерки, а затем – темень.
Свете было девятнадцать лет, и  она находилась в декретном отпуске. Занимала себя, чем могла: перечитывала немногие имеющиеся в доме книги, стирала, готовила еду, топила печь, слушала радио. И отчаянно скучала. Недавняя выпускница индустриального техникума, попавшая с Украины сюда, в Южный посёлок Новосибирска, оторванная от однокурсников, она оказалась в каком-то вакууме. Не было телевизора, они только ещё стали появляться, не было телефона, чтобы позвонить домой, поговорить с близкими. Или  с однокурсниками, разбросанными по разным предприятиям города.
Томилась, не зная, чем себя занять, писала дневник, сочиняла стихи, придумывала  какие-то фантастические рассказы, как когда-то в детстве, не таком уж далёком.
Днём было ещё ничего, но световой день быстро заканчивался, и тянулись сначала сумерки, а затем длинные, тёмные вечера, переходящие в ночь.
Света не любила темноты,  за тёмными окнами ей мерещилась опасность. И не конкретная, а какая-то мистическая. Прислушивалась к тишине, нарушаемой лишь собачьим лаем.
Когда муж приходил с работы домой, она жадно выспрашивала у него подробности прошедшего дня, извлекая оттуда что-нибудь интересное. Вообще, когда он был дома, Света чувствовала себя спокойно,  вечера проходили в беседе, игре в шахматы, в решении контрольных заданий – муж ещё учился заочно.
Когда Юра предупреждал, что не сможет придти на ночь, Света расстраивалась.
Однажды он в очередной раз сообщил, что уходит на суточное дежурство.
Но прошли сутки, и Юра не пришёл.
Этот день показался ей нескончаемым. Наступил вечер, но Юры не было.
Света  легла пораньше с мыслями о том, что, очевидно, некому было его сменить, а допустить размораживание фундаментов недопустимо, как он ей объяснял.
Но когда Юра не возвратился с работы после вторых суток, ею овладели недобрые предчувствия.
- Что-то произошло, - думала она. Неужели током ударило?  А может, авария автобуса, развозившего рабочих? А вдруг придавило чем-то на стройке, обрушилась какая-то конструкция, или свалилось что-нибудь с крана?
В последующую ночь, Света почти не спала. И, едва дождавшись утра, засобиралась на Инскую, к матери Юры. Но всё не решалась уйти из дома.
-  Уйду, а он как раз и явится! Ведь если бы случилось какое-то несчастье, то уже сумели бы мне об этом сообщить.
И она продолжала ждать, топила печь, выглядывала, не идёт ли Юра.
День клонился к вечеру, когда не выдержала, собралась и пошла на Инскую. Протоптанная в снегу тропинка  вела вдоль опушки бора, минуя частный сектор, называемый в народе «стодомиками», и сокращая расстояние. А расстояние было значительным.
Света старалась идти быстро, но не получалось. Мешал живот, неудобными были валенки, тяжёлым казалось пальто. Чувствовала себя неуклюжей, то и дело, оступаясь на обледенелых участках тропинки.
Вспомнила, как быстро шагали они с Юрой этим маршрутом летом, поспешая в кино на Первомайку.  Какой лёгкой, подвижной она была тогда.  Как легко дышала!
А сейчас, задыхаясь сухим морозным воздухом, еле шевелила ногами.
В какой-то момент, сбившись с шага и оступившись, погрузилась по пояс в снег. Выползла, отряхнулась, выковыряла попавший в валенки снег и пошла дальше. Ни души не встретилось  по пути. Слишком холодно было для прогулок.
Сумерки сменялись темнотой, когда она вышла к переходному мосту через железнодорожные пути.
Всё больше волнуясь от дурных предчувствий, пыталась двигаться как можно быстрее. Гулко отдавались шаги на металлическом узком мосту. Перестала чувствовать щёки, остановилась, растёрла их рукавичками. Плохо видела из-за инея, налипшего на ресницах.
 Наконец, мост закончился. Света  устала. Живот ходуном ходил, ребёнок взбунтовался и колотился то в одном, то в другом боку.
Было уже близко, показался барак, сразу за вокзалом, у железнодорожной насыпи.
Остановилась перед крыльцом. С  оглушительно бьющимся сердцем, на несгибающихся ногах стала подниматься. Постучала в дверь.  Открыла мать Юры, Раиса Никифоровна. Увидев Свету, всю заиндевелую, промёрзшую, воскликнула:
- Да что случилось?
И стала помогать стаскивать пальто, обувь.
- Где Юра?  - не спросила, выдохнула Света.
- Да спит он, отдежурил двое  суток, зашел, поел и вырубился. Спит уже почти сутки. Шутка ли, в такой мороз!  Пробовала разбудить – не встаёт, устал очень.
Света прошла в комнату. На диване спал Юра.
- Как так спит? Почему здесь? А я там с ума схожу!
Юра проснулся, услышав Свету, сел, радостно заулыбался. Потянулся, раскинул руки:
-  Светочка!
Она отшатнулась, выбежала в кухню. И заплакала горько, с обидой.
- А я там, а я там - только и могла выговорить.
От пережитого волнения, от жалости к себе, Света не могла успокоиться.
Юра оправдывался:
- А я поел, и, как только желудочек стал всасывать пищу, нечаянно уснул.
И его трогательно-ласковое  выражение «как только желудочек стал всасывать пищу», показалось ей настолько неуместным, что она зарыдала уже в голос.
А Юра и Раиса Никифоровна смотрели на Свету с недоумением, не понимая причины такого отчаянного плача.