Зря написанное завещание

Обычно Рене брался за перо только в том случае, когда ему в голову придёт божественная мысль для стихотворения. Он сам действительно считал все эти свои мысли божественными... До тех пор, пока они не воплощались на бумаге. Тогда он тихо ужасался своим словам, рвал эти стихотворения, посвященные, в основном, идеалу возлюбленной, и чуть ли не плакал от досады, уронив голову на руки.
Рене недавно исполнилось тридцать два года. А он до сих пор иногда плакал над собой, мол, уродился явно не в отца - прославленного журналиста, который может связать между собой любые слова. Иногда отец успокаивал его, что нет ничего страшного в том, что он не умеет писать - ведь сам Рене прекрасный стрелок, попадает в су с тридцати шагов; да и военная служба у него продвигалась очень и очень хорошо - он уже попал в ранг подполковника. И поэзии при этом он не оставлял.
Но сегодня он взялся за перо совсем по другой причине: он составлял завещание. Сегодня, в десять часов утра у него назначена дуэль.
"Я, Рене Лабулэ...", - начал писать он совершенно не дрожащими руками, но потом остановился и задумался, случайно поставив кляксу на листе.
- А зачем нужно писать завещание? - пробормотал он вслух,  глядя в раскрытые глаза Парижа, что таился в мерцании за окном. В воздухе разливался аромат цветущих вишен, пытаясь перекрыть запах вульгарного парфюмера, что жил на первом этаже и продавал своё чертовское зелье в красивых флакончиках.
Отбросив испорченный лист, Рене собрался и всё-таки написал завещание, в котором говорил о том, что его квартира отходит его младшему брату, а кольцо, спрятанное на верхней полке в шкаф,у по праву принадлежит Даме, из-за которой он и дерётся.
Рене старательно выводил все буквы, зная, что его почерк оставляет желать лучшего. Он думал о своём противнике, с которым он будет сегодня драться на шпагах. Это был Жених Дамы. Подполковник и сам не понимал, как он мог так влюбиться в девушку, которая была младше него на 15 лет.
Они увиделись случайно, в парке. И это, по мнению мсье Лабулэ, была любовь с первого взгляда. Они целовались всего лишь один раз, в экипаже, когда ненадолго остались одни. А потом, через две недели, появился Жених и вызвал его на клинках.
Этим вечером Дама уговаривала его не ранить Жениха, она с мольбой смотрела на Рене, а тот тогда почувствовал в разы большую боль, чем ту, что он испытывал, глядя на свои стихи. Это был изящный укол в сердце, совершенный прелестной ручкой Дамы. Его сердце истечёт кровью, и он умрёт. Поэтому нужно писать завещание.
Рене смотрел в окно и слышал смех запоздавших кутил, разбогатевших на рулетке. Он был точно таким же лет двенадцать назад. когда его стихотворения превозносили Фортуну над всеми бессмертными. Тогда он, совсем ещё юноша, любил гулять по ночному Парижу, не заботясь о том, что будет с ним на следующее утро.
А сейчас...
- Я слишком стар, -пробормотал мсье Лабулэ, играя в гляделки с городом, зная, что эта игра заранее обречена на провал. Он сжимал в своих руках завещание, понимая, что оно ему пригодится.

Рене был в назначенном месте за пятнадцать минут до решающего времени. Его секунданты - армейские друзья, - волновались больше, чем он сам. Они тихо шептались у него за спиной, разговаривали о его противнике, более молодом, но менее опытном в дуэлях.
Лабулэ складывал в своей голове предсмертный монолог, который он прохрипит, когда будет умирать на руках друзей. Дама красноречиво молила его вчера о том, чтобы умер как раз подполковник, но никак не Жених. И Рене умрёт, раз его так просили об этом.

Через полчаса он занервничал. Его оппонент опаздывал уже на пятнадцать минут, и это чертовски раздражало самого Рене.
- Может быть, нам можно уже уйти? - предложил один из секундантов, но сразу же быстро замолк, благодаря гневному взгляду Лабулэ.
Вскоре они увидели трёх мертвенно бледных людей, что шли к ним навстречу. И Жениха среди них не было. Рене выслушивал их очень внимательно с широко раскрытыми глазами. Оказывается, у его противника была назначена ещё одна дуэль, на рассвете, тоже с очередным возлюбленным Дамы. И Жених проиграл. Он убит. Скончался какой-нибудь час назад.
Рене даже не знал - радоваться ему или огорчаться такому повороту дела. Получается, он был освобождён от этой тяготившей его дуэли, но, с другой стороны... У Дамы был кто-то ещё. Разве это не показатель распущенности?

Уже только в своей квартире он избавился от мыслей про Даму, про Жениха и про всех любовников мира вместе взятых. Он практически уже взялся за перо и пытался вспомнить предсмертный свой монолог в гомеровском стиле, но не мог вспомнить ни слова. Отбросив в сторону перо, Лабулэ посмотрел на Париж в своё окно. Город уставился на него, нагло ухмыляясь тому, какую подачку он дал сыну журналиста, мол, ещё поживи, позабавь меня.
Рене вздохнул, втягивая в себя сладковатый запах духов первого этажа, но взгляда не отвёл. Он смотрел на каждое облако, проплывающее по лакированному парижскому небу.
- Oh, mon Dieu! - взмолился подполковник, положив голову на руки. - Придётся теперь вычёркивать кольцо!
А Париж всё ухмылялся своему капризу и листку бумаги с завещанием.