Тени прошлого книга вторая, 16

Англия. Замок Эшкомб.
Апрель 1918 года

     - Сэр Рэкстон, мы можем уже подвести какие-то итоги революции в России? – на сей раз председательствовал Апостол – премьер–министр Англии, а  Рэкстон всегда ожидал изнуряющего допроса именно от него. – Как, в связи с октябрьским переворотом исполняются наши планы в отношении Германии?

     Сэр Рэкстон поморщился – объединив два вопроса в один, премьер не подумал о том, насколько объемен каждый из них.

     - Как мне отвечать на ваши вопросы, в какой последовательности? – спросил он, не желая идти на компромисс – он был уже стар для того, чтобы скрывать свои привязанности и антипатии.

     - Как считаете удобным, - смягчился Апостол.

     - Тогда начну с последнего. Вы все помните момент, когда правительства Антанты отказались признать советское правительство… Это привело к тому, что Троцкий вначале постарался оказать давление на англичан и французов. Он попросту угрожал: если союзники не прислушаются, Россия заключит сепаратный мир с немцами. 21 ноября посол Палеолог получил ноту, информирующую его, что правительство Ленина объявило перемирие на всех фронтах и намерено - в случае отсутствия поддержки - вступить в контакт с немцами. 27 ноября Бьюкенен сообщал в Лондон: «Каждый день, в течение которого мы удерживаем Россию в войне вопреки ее воле, ожесточает ее народ против нас». Не получив ответа от союзников, то есть, от нас, джентльмены, Троцкий напрямую телеграфировал германскому военному командованию предложение заключить перемирие для последующего «заключения демократического мира без аннексий и контрибуций». Поскольку мы молчали, Троцкий пошел еще дальше, опубликовав тексты тайных договоров между Россией и союзными странами, заключенных между 1914 и 1917 годами, в Петроградских газетах под заголовком «Правительство рабочих и крестьян отказывается от секретной дипломатии с ее интригами, секретными шифрами и ложью».

     Апостолы за столом зашептались, и сэр Рэкстон замолчал.

     - Продолжайте! – приказал председатель.

     - Не в пример Англии и Франции, значимость событий в Петрограде оценили американские военные. Першинг из своего французского далека констатировал необратимость случившегося и предсказал расширение революционной волны. Уже на той, ранней стадии он информировал военного министра Бейкера о «вероятии того, что лишь Великобритания и мы будем продолжать войну, не получая материальной помощи от других стран». И лишь сэр Уинстон Черчилль высказался по поводу России: «Явление, видом отличное от любых, когда-либо обитавших на земле, стояло на месте, где находился прежде союзник. Мы видели государство без нации, армию без страны, религию без бога».

     - Сэр Рэкстон, - перебил его речь председательствующий премьер, - вы высказываете нам упреки? По какому праву? Мы должны разрыдаться по поводу «несчастной» России?

     - Я отвечу вам словами Бьюкенена, высказанными по поводу большевистских вождей: «На их стороне превосходство ума, а с помощью своих германских покровителей они проявили организационный талант, наличие которого у них вначале не предполагали. Как ни велико мое отвращение к их террористическим методам и как ни оплакиваю я разрушения и нищету, в которую они ввергли страну, я охотно соглашусь с тем, что и Ленин и Троцкий — необыкновенные люди. Предшествующие министры, в руки которых Россия отдала свою судьбу, оказались слабыми и неспособными, а теперь, в силу какого-то жестокого поворота судьбы, единственные два действительно сильных человека, созданных Россией в течение войны, оказались предназначенными для довершения ее разорения». И задам вам вопрос, господа: сколько мы будем держать их в «черном теле», играя в признание – непризнание страны Советов? Неужели непонятно, что этим мы сами, сознательно тормозим дальнейшее развитие революции?

     - Вам нужен ответ, сэр Рэкстон? – спросил председатель.

     - Хотелось бы! – ответил Рэкстон. – Я должен знать, почему мои усилия разбиваются о нежелание Апостолов идти до конца, следовать тем планам, которые я разрабатывал, а вы утверждали вот здесь, в этом зале!

      - Если Апостолы позволят, я вам отвечу! – председатель не пытался скрыть недоброжелательности в голосе. – Итак: в самом начале, скажем, в конце 1917 года приход к власти коалиции большевиков и левых эсеров не вызвал особых эмоций в западных столицах. Отклик на военный переворот был значительно слабее, чем на февральскую революцию. К тому же, в отличие от февраля, в Петрограде, да и в общем в стране не видно было той колоссальной смены вывесок и реальных внутренних перемен, как это было весной. Доминирующая реакция в западных столицах: аберрация истории не продлится долго, октябрьский переворот - это эпизод, исторический курьез. Реалисты в Лондоне, Париже и Вашингтоне полагали, что Керенский, возможно, и не вернется к власти, но жизнь выдвинет некую сильную личность, которая подхватит лежащую в пыли корону и продолжит войну. Вот основные причины нашей сдержанности.

     - Извините, сэр! – Рэкстон не счел нужным сдерживаться. – Но я имел тайную беседу с Троцким, а Троцкий, господа, далеко не дурак, и он отметил, что реакция Британии на установление Советской власти наиболее враждебна. Британская буржуазия готова продолжать войну! Франция заявляет, что война угрожает ей «дегенерацией и смертью». Реакцию блока Троцкий назвал «двусмысленной». На американской позиции Троцкий остановился подробнее: Соединенные Штаты вступили в войну спустя три года после ее начала под влиянием трезвых расчетов американской фондовой биржи. «Америка не может смириться с победой одной коалиции над другой. Америка заинтересована в ослаблении обеих коалиций и консолидации гегемонии американского капитала. Американская военная промышленность заинтересована в войне. За годы войны американский экспорт увеличился более чем вдвое и достиг цифр, недосягаемых для других капиталистических стран». Тогда снова вопрос: мы работаем на Америку? Тогда прямо скажите мне об этом, и я перестрою свои дальнейшие планы!

     - Сэр Рэкстон, как вы не поймете, что сознавая силу большевиков, раздавших оружие рабочим и нашедшим дополнительную опору в окраинных националистах, послы Запада проявили единство в мнении, что правительство, обещающее открыто сепаратный мир, не может быть признано! – в груди премьера клокотал гнев. - Некоторые из них, в частности, упомянутый вами Бьюкенен, держались мнения, что с большевиками, не признавая их, следует все же установить рабочий контакт. Эта линия не получила поддержку в Лондоне. Панику вызывали неоригинальные социальные схемы Ленина. Мы прежде всего, боялись, что большевики обратятся к крайнему средству - призовут немцев.

     - Да полноте, джентльмены! – Рэкстон сорвался… - Из всего вами сказанного следует только одно - не нужно антагонизировать большевиков до такой степени, что у них не останется выбора, кроме обращения за помощью к армии Германии!

     - Хорошо, сэр Рэкстон! – председатель вдруг успокоился. – Я открою вам наши карты до конца. Вы, вероятно, не знаете, что к нам поступило тайное предложение Японии «помочь» в разрешении русской проблемы и даже в восстановлении Восточного фронта. Японцы выразили готовность послать войска в Сибирь с целью защиты союзных интересов от посягательств Германии и большевиков. Более того, Токио предложил свои услуги по восстановлению Восточного фронта, прося Запад о выполнении трех основных условий: первое - интервенция будет осуществляться исключительно японскими силами; второе - западные союзники признают преобладающие интересы Японии в Китае; третье - Япония получит исключительные права на эксплуатацию природных богатств Восточной Сибири.

     - Вот что бывает в тех случаях, когда я – Государь по рангу отлучен от государственных секретов! – сэр Рэкстон гневно сверкнул глазами. - Я могу вам сказать, что это предложение может быть на руку только французам, но никак не Британии и Северо-Американским Соединенным Штатам! У Франции есть желание избежать поражения и возвратить Эльзас-Лотарингию, и это желание довлеет над всеми прочими соображениями. Когда немцы были в ста километрах от Парижа, французскому правительству было бы весьма легко отдать далекую Маньчжурию или Восточную Сибирь японцам. Но мы должны понимать, что оккупация Сибири японцами нанесет непоправимый удар исторической тенденции связей России с Западом, укрепит позиции тех, кто видит в лице Запада исторического недоброжелателя России. Дальше произойдет то, что Россия будет брошена в объятия антизападных сил, окажется в коалиции восставшего Востока против мировой гегемонии Запада. Упаси вас Господь принять японские предложения! Нам следует учитывать и то, что в Сибири находится около двухсот  тысяч военнопленных немцев, австрийцев, чехов и словаков. Не нужно обладать буйной фантазией, чтобы представить себе этих военнопленных, обученных передовым методам ведения войны, выступающими на стороне большевиков. Большевики могут с легкостью вооружить их с военных складов во Владивостоке, на Урале и в Туркестане и бросить в войну с Японией. Вопрос: кто окажется в выигрыше?

     - Мы принимаем ваши доводы! – после короткого совещания за столом Апостолов произнес председатель. – И готовы выслушать ваши предложения, сэр Рэкстон.

     - Дальнейшая логика развития событий может быть только одна, - сказал Рэкстон, прокашлявшись и глотнув воды из высокого стакана. - Нужно знать и понимать Россию, чтобы с успехом планировать какие-то социальные потрясения в этой стране. Здесь для крестьянства характерны не только антипомещичьи, но и антигородские настроения. Город и деревня всегда были разными мирами. Деревня веками кормила город в рамках неэквивалентного обмена, в ущерб себе. Труд же горожан рассматривался крестьянами как легкий, а заработная плата пролетария – как высокая. В условиях революции и краха старого строя крестьянин почувствовал свою силу. Эта сила была вполне реальной и вооруженной: солдаты вернулись в деревню с оружием. Получив землю, крестьяне не были готовы снабжать города хлебом на безвозмездной основе, в форме государственного налога или продажи хлеба по низким фиксированным ценам в условиях инфляции бумажных денег. А материального ресурса для взаимовыгодного обмена с деревней советское правительство не нашло: городская промышленность стояла без сырья и топлива. На фоне роста вот этого, крестьянского недовольства, особенно на окраинах России, Антанта должна принять решение использовать части чехословацкого корпуса для разжигания гражданской войны в Советской Республике. При поддержке военнопленных, о которых я говорил, нужно создать на Волге правительство правых социалистов, и открыть Восточный фронт – первый крупный фронт гражданской войны. Первый этап гражданской войны можно  назвать «демократическая контрреволюция». Реализацию этого плана я предлагаю возложить на генерала Французской армии Мориса Жанена, а его советником назначить капитана Зиновия Пешкова. Если мне и далее будет доверена вся, повторяю, вся информация по околороссийским событиям, я буду планировать дальнейшие действия.

     Не прошло и десяти минут, как Апостолы утвердил план действий, предложенный Рэкстоном.

Продолжение следует -