Шеф

 Григорий Шепелев

Шеф
(роман)


…Ты меня и из рая ждала!
В. Высоцкий


Краткое содержание

В романе описывается простой, но опасный способ проникнуть в тайну рулетки. Главный герой, Олег, приезжает вечером со своей подругой Оксаной в загородный дом ее мужа. Дом стоит в деревушке, а кругом — лес. Ночью начинается ливень, и Олег замечает при вспышке молнии человека, который с улицы смотрит в спальню, прижавшись лицом к стеклу. Померещилось? Но, узнав, как выглядел незнакомец, Оксана в страхе рассказывает историю о сожженной невдалеке деревне и разрушенной церкви, которая иногда, темными ночами, вновь возникает на прежнем месте. Олег высмеивает рассказчицу, но она уверяет его, что в разные годы мертвую церковь видели несколько человек, которые после этого исчезали, поговорив с неким незнакомцем…

Глава первая
Горожанин

— Скажи что-нибудь!
— Что именно?
— Что-нибудь.
— Зачем?
— Не люблю, когда ты молчишь. Если ты молчишь — значит, тебе нечего мне сказать.
— Если я молчу — значит, думаю.
— Ты мог бы думать, когда я сплю или говорю!
— Разве это вежливо — думать, когда с тобой говорят?
— Так ты у нас вежливый человек?
— Стараюсь им быть.
— Тогда почему тебе морду бьют каждый день?
— Потому что там, где я каждый день бываю, вежливость принимают за трусость.
— Если ты вежливый и не трус — принеси, пожалуйста, из машины мою "Вирджинию". От твоих сигарет у меня придатки болят!
— Пошла ты…
У изголовья стояла почти пустая бутылка «Кьянти». Оксана к ней потянулась через Олега, взяла кончиками пальцев, но она выскользнула и с грохотом покатилась к тумбочке.
— Твою мать! — крикнула Оксана и, спрыгнув на пол, бросилась догонять. Догнав, наклонилась. Голая попа, нетронутая, как спина и ноги, марокканским загаром, сочно сверкнула под лучом месяца.
— Пролилась? — промямлил Олег, Зевая.
— Не пролилась! Я её заткнула, ты представляешь? Я никогда бутылки не затыкала, а тут заткнула! Какой кошмар! Если я ещё недели две-три с тобой пообщаюсь, то приучусь перед входом в банк или магазин гасить сигарету и класть её на бордюр, а потом докуривать!
— Или отнимать у бомжей, — прибавил Олег. Осушив бутылку, Оксана снова нагнулась и закатила её под тумбочку. Но бутылка выкатилась обратно. Тогда Оксана впихнула её под тумбочку вперёд горлышком и, на всякий случай посверкав попой ещё несколько секунд, вернулась к своему другу. Олег лежал на спине, прислушиваясь к тоскливому вою ветра за дребезжащим стеклом. Диван стоял у окошка. Олегу это понравилось. Он любил смотреть на ночное небо, как бы оно ни выглядело и каким бы ни было настроение. Эта склонность крепко объединяла его с Оксаной — не потому, что она, подобно ему, порой уносилась мыслями к звёздам, а потому, что предпочитала позу наездницы. Только изредка на неё накатывала другая крайность. Тогда она становилась перед Олегом в позу уборщицы, высоко задрав ягодицы. Похоже было, именно к этому и шло дело. Длинные пальцы с нарощенными ногтями почти такой же длины настойчиво щекотали грудь и живот Олега, пухлые губы слюняво липли к его плечу. На месяц наползла туча. Взяв с подоконника плоскую бутылку «Джонни Уокер», Олег хлебнул из горлышка и спросил:
— Чего ты боишься?
Рука Оксаны застыла.
— Я ничего не боюсь. Тишина, конечно, такая… немного жуткая! Лес есть лес.
— Ты любишь природу?
— Разве что в виде маков.
Выхватив у Олега бутылку, Оксана села на пятки и присосалась к ней. Судя по всему, ей хотелось, чтобы последовали ещё какие-нибудь вопросы, один другого глупее. Зная её, нельзя было этого не заметить.
— Тогда зачем ты меня сюда притащила?
— Затем, что я его ненавижу, — проговорила Оксана, ставя бутылку на подоконник. Взяв с него зажигалку и пачку «Мальборо», закурила. Голубоватое пламя кинуло по углам дрожащие отсветы. Обозначились очертания тумбочки и двух кресел, на одном из которых лежали вещи Олега, а на другом — Оксаны.
— Я тебя понимаю.
— Нет, Олег, нет! Это невозможно. Ты органически не способен понять меня. Ты — кобель, хоть и сука рваная! Ты не знаешь, как твёрдо он убеждён, что я — его движимое имущество и должна стоять на коленях за каждый брюлик, за каждый месяц в Париже, за каждый джип! Ты не представляешь, как он гордится этим своим сараем, похожим на мухомор под гнилой корягой! Ну, ничего. Когда-нибудь он узнает, что я здесь вытворяла! Да и не только он. Узнают и те, кому он с самодовольной рожей рассказывает, во что ему обошлась постройка и сколько он платит аборигенам за дрова и охрану!
— Да это всё для него копейки, — не устоял Олег перед искушением плеснуть масла в огонь.
— Копейки были бы на Рублёвке или на Новорижском шоссе, — ядовито вымолвила Оксана, гася окурок о подлокотник дивана, — ведь за одну только просеку для доставки стройматериалов он отстегнул сорок тысяч долларов! Умещается это в твоей башке? Сорок тысяч! Долларов! За поваленные деревья! Ты не гляди, что окна — простые. Он пластик не переносит.
Олег задумался.
— Твою мать! А у его фирмы на Западе филиалы есть?
— Понятия не имею. Я вообще ничего не знаю о его фирме. И не желаю знать.
— Почему?
— Потому что я — не самоубийца!
— Да ну? — воскликнул Олег и стал подниматься, так как от вискаря его голове вдруг сделалось горячо. — А я тебе, сука, не жеребец для эмоциональной разрядки! Не жеребец, поняла?
— В первую же ночь, — призналась Оксана, — и это было нетрудно. За двадцать лет бурной половой жизни я кое-как научилась отличать жеребцов от мелких, блохастых, всеми обиженных кобелишек!
— Ну и соси за шубы и бриллианты! А я себя уважаю, ясно?
— Ты сам себя уважаешь? Тогда гордись, дурак, что тебе я сосу бесплатно, и не проси вот этого!
Звонкая оплеуха выбила искры из глаз Олега, который уже хотел соскочить с постели. На один миг в его голове всё перевернулось. Шипящий голос Оксаны звучал откуда-то сбоку:
— Если ты ещё раз на меня затявкаешь…
Темнота была абсолютной. Олег ударил на голос. Раздался визг. Сразу же за ним последовал грохот, свидетельствовавший о том, что Оксана, слетев с дивана, кубарем покатилась через всю комнату. Услыхав затем ругань и приближающийся к дивану стук голых пяток, Олег решительно спрыгнул на пол. Ногти Оксаны коснулись его лица. Он стиснул её запястья. Она опять пронзительно завизжала — но не от боли, а потому, что окно вдруг вспыхнуло и погасло. В то же мгновение дом подпрыгнул от громового раската, и на стекло обрушился страшный ливень.
Пальцы Олега разжались сами собой. С минуту он и Оксана стояли друг перед другом, не смея пошевельнуться и молча слушая барабанную дробь воды. Гроза нарастала. Молнии наполняли комнату ослепительным, белым светом. Громы трясли покрытую пеной землю, как лист фанеры. Ветер то выл, то всхлипывал, то ревел.
Олег опомнился первый.
— Вот чёрт! С ума здесь сойдёшь, — пробормотал он, беря сигареты. Сев на диван, закурил. Оксана последовала его примеру. После второй затяжки она закашлялась, чего раньше за нею не наблюдалось, и прошептала каким-то не своим голосом:
— Настоящие джунгли…
— Какие джунгли? Тайга, — поправил Олег.
Он был близок к истине. За окном простиралась такая глушь, какую можно представить разве что за Уралом. Малейший шорох из темноты наводил на мысли о леших, ведьмах и упырях. Гроза же казалась попросту концом света. Кирпичный дом, на втором этаже которого развлекались Олег с Оксаной, стоял в глубоком лесном овраге, на сваях. Рядом располагался гараж. Один склон оврага был высоченный, крутой, а другой — пологий. На нём стояли восемь древних избушек, поросших мхом, покосившихся. Жили в них лихие деды-промысловики. Спокон веку жили. Добывали куницу, белку, лисицу, выдру, бобра. Покупатели приходили сами. Они снабжали дедов провиантом, водкой, боеприпасами и всем прочим, так что лесовикам неплохо жилось. Им было где побродить в поисках зверья. Глухие боры и смешанные леса, редея на взгорьях и скапливаясь в сырых, туманных низинах, со всех сторон обступали овраг с избушками. До ближайшего края пересечённых речками и ручьями дебрей было четырнадцать километров. Один ручей струился по дну оврага, между избушками и кирпичным домом. Он тёк на север, к Чёрному озеру. Ледяное, чистое как слеза, оно затерялось среди чащоб, оврагов и топей. Никто из него не пил уже много лет. Тропинки к нему меж страшных болот, дымящихся и в тридцатиградусные морозы, загромождал бурелом. В нём кишмя кишели гадюки. Ещё более дремучим и страшным считался лес над восточным склоном оврага. На западе, за пологим склоном, тянулся луг, а дальше вздымались гряды холмов. На них росли сосны. С юга, сквозь относительно редкий лес, к оврагу тянулась от шоссе просека с колеёй. Она изобиловала ухабами, одолеть которые был способен лишь армейский тягач, бульдозер или могучий джип — к примеру, "Ниссан Патрол", которым располагала Оксана.
Они подъехали к дому за два часа до грозы. Над лесом горел закат. Горел на полнеба. Тоскливо выли собаки.
— Ого, как воют! — удивилась Оксана, выпрыгнув из машины. — Никогда так не выли.
Олег помог ей открыть гараж. Потом они закурили, оглядывая окрестности.
— Мы как будто не только на двести пятьдесят вёрст от Москвы отъехали, но и на двести пятьдесят лет назад, — заметил Олег, вдыхая холодный осенний ветер. — Не понимаю, как тут собаки живут? Да и люди тоже.
— Великолепно живут, потому что им никто не мешает, — сказала Оксана, сплюнув, — да и они никому. Очень адекватные старички.
Олег взглянул на избушки. Было похоже, что адекватные старички с утра что-то отмечали, так как в ближайшем домике слышался вялый спор человек пяти. Совсем уже вялый. Стряхнув попавший на юбку пепел, Оксана ещё раз сплюнула и прибавила:
— Староверы! У них своя философия — Бог, добро. Меня это как-то даже не раздражает.
— А ты не боишься, что им захочется сделать доброе дело твоему мужу?
— Исключено. Ты — не первый. И не пятнадцатый. У меня с дедами крепкая дружба. Не знаю, на какой хер им деньги нужны, но они их любят.
Неубеждённый Олег повернулся к дому.
— Ну, как? — спросила Оксана, щурясь.
— Да так…
— Я ему сто раз говорила — чтоб нажираться с друзьями после охоты и проституток драть, можно было построить одноэтажный. И чуть поближе к Москве.
— Тут, видимо, зверей больше.
— Да, зверья тут немерено, — согласилась Оксана, щелчком метнув окурок в ручей, — особенно в Дни милиции. Загони машину! У меня это не всегда получается без последствий.
Олег загнал. Покинув гараж, передал Оксане ключи. Смеркалось. Лес над восточным склоном шумел, как море. Захлопнув створки стальных гаражных ворот, Оксана стала их тщательно запирать на оба замка. Олег поинтересовался, зачем на оба.
— Затем, чтобы у нас были лишние пять минут на самоубийство, если мой мент внезапно пожалует, — объяснила Оксана и рассмеялась. — Шучу, шучу! Он до ноября сюда не поедет, у него дел полно.
— Да мне наплевать.
— Заметно! Весь побелел от страха.
— Не за себя.
— За меня?
— За твоего мужа.
— Это напрасно!
Крутя ключи на цепочке, Оксана подошла к другу и больно щёлкнула его по длинному носу.
— Он ведь не просто мент, а омоновец! Рост — два метра, ширина — три.
Олег рассмеялся, хотя смешно ему не было, и они направились в дом. И вот, спустя два часа, под грохот грозы, не думавшей прекращаться, он почему-то вспомнил тот разговор. Ему снова стало не по себе. Он лёг и закрыл глаза. Оксана немедленно оказалась рядом и обняла его. По стеклу стелился сплошной поток, но при вспышках молний сквозь него можно было увидеть гребни холмов, увенчанных соснами. Громовые раскаты звучали то вдалеке, то над самым домом. Во время длительной паузы между ними Олег вдруг приподнял веки и произнёс:
— На нас кто-то смотрит.
Оксана вздрогнула. Он почувствовал страшный стук её сердца.
— Кто?
— Откуда я знаю?
— Из окна?
— Да.
— Ты меня нарочно пугаешь?
— Нет.
— Тогда это дождь, — чуть слышно, желая скрыть от себя самой паническую нетвёрдость голоса, прошептала Оксана и провела ледяными пальцами по щеке Олега. Он отстранил её руку.
— Дождь?
— Дождь. За городом он живой. И иногда смотрит!
— У него есть глаза?
— Наверное…
— Я боюсь, колею размоет, — тихо сказал Олег и положил руку на самый низ живота своей собеседницы. Она сразу же успокоилась. Слабо шевельнув бёдрами, усмехнулась и томно проворковала:
— Не бойся, «Ниссан» пропрёт!
— А у твоего мужа есть внедорожник?
— Конечно, есть. Да ещё какой! «Тойота Лэнд-Круизер». Настоящий бульдозер.
— Чёрт, — потёр Олег лоб ладонью и призадумался. Дождь слабел, но, похоже было, мог продолжаться ещё не час и не два. Оксана, тем временем, проявляла весьма заметные признаки нетерпения. Когда ей надоело всячески извиваться, сопровождая все эти трюки матерным сладкоречием, она встала на четвереньки задом к подушке. Вместо пустой болтовни, которая сделалась невозможной, стало звучать осмысленное сопение. Вот уж это проигнорировать было трудно. Но, тем не менее, Олег всё продолжал рассматривать заоконную темноту, чуть повернув голову. Вдруг она, эта заоконная темнота, опять раскололась. Молния полыхнула на этот раз совсем близко, и гром ударил чудовищно. Олег вскрикнул. Быстрым движением оттолкнув от себя Оксану, он повернулся на правый бок и, взявшись руками за подоконник, встал на колени. Его глаза заморгали, изо всех сил вглядываясь в ночь. Громовой раскат, который всколыхнул землю, не отзвучал ещё, разлетался по лесу долгим эхом.
— Придурок! — выдохнула Оксана, схватив Олега за плечи. — Ты что, психованный? У меня придатки свело от страха!
— Я его видел, — тихо сказал Олег. Ладонью он тёр стекло, будто бы оно могло запотеть.
— Кого ты там видел?
— Его! Того, кто на нас смотрел.
— Где он был?
— Снаружи! Стоял, прижавшись носом к стеклу.
— Олег, ты рехнулся! Мы на втором этаже!
— Значит, он взял лестницу!
— Идиот! — рявкнула Оксана, невероятно взбешённая. Соскочив с дивана, она приблизилась к тумбочке, вынула из неё мощный фонарь, включила его, влезла на постель и, встав во весь свой немалый рост, направила луч в окно. — Никого там нету!
— И лестницы тоже нет?
Оксана не поленилась взобраться на подоконник, распахнуть форточку и просунуть в неё руку с фонарём, а также и голову, чтобы кое-как осмотреть пространство перед фундаментом. Это заняло у неё не более трёх секунд, так что голова даже не успела намокнуть.
— Нету никакой лестницы!
Закрыв форточку, раздосадованная хозяйка странного дома спрыгнула на постель. Погасив фонарь, она убрала его под подушку, плюхнулась на живот и застыла, раскинув длинные ноги. Олег повернулся к ней.
— Но я его видел, видел! — не унимался он. — Абсолютно точно!
— И как он выглядел?
— Худой, бледный, темноволосый!
Оксана не шевельнулась, не издала ни звука. Однако Олег почувствовал, что его слова резанули её по сердцу, как будто он сообщил ей о смерти матери. Антикварные ходики на стене пробивали десять.
— Оксана, что происходит? Ты хорошо себя чувствуешь?
— Я должна тебе кое-что рассказать, как можно скорее, — отозвалась она деревянным голосом и нащупала его руку.
— Рассказать? Что?
— То, что скорее всего имеет отношение к этому человеку.
— К какому?
— К тому, который смотрел на нас из окна.
Олег, хоть и ожидал этого ответа, едва не умер.
— Ты издеваешься? — спросил он. Но Оксана явно не издевалась. Она воскликнула:
— Ляг! Пожалуйста, ляг!
Он лёг и обнял её. Ему стало холодно и тоскливо от её дрожи.
— Ну, кто смотрел?
— Он! Я думаю, он!
— Да говори, кто?
— Олег, не кричи! Пожалуйста, выслушай всю историю и скажи, что ты о ней думаешь… Я прошу! Ты не представляешь, насколько это для меня важно!
Голос её срывался. Олегу стало казаться, что он доносится из оконной щели.
— Ты сумасшедшая!
— Но ты сам его видел! Олег, ты сам его видел!
Она заплакала, стискивая его трясущимися руками. Он приподнялся и, взяв бутылку, хлебнул. Потом дал Оксане. Она закашлялась. Он похлопал её по мокрой спине с резко выступающими лопатками. Это не помогло. Помог второй глоток виски.
— Олег, ты — циник, — хрипло проговорила Оксана, всхлипывая. — Железный, непрошибаемый циник… Ты можешь высмеять что угодно! Если высмеешь то, что я тебе расскажу, мой страх улетучится! Если нет —я сойду с ума до утра…
— Я понял. Допей, там чуть-чуть осталось.
Послушно опорожнив бутылку, Оксана бросила её на пол, вытерла рот и быстро залезла под одеяло. Олег сказал, что он готов слушать, и она шёпотом начала:
— В нескольких километрах отсюда, за Гнилым яром, до революции была большая деревня с церковью. Жили в ней одни кулаки — зажиточные крестьяне. В семнадцатом году они отказались признать Советскую власть. Решили обороняться против неё, если будет нужно. Через два года к деревне подошли красные. Бой был страшный. Большевики ворвались в село по трупам повстанцев и порубили всех, кто в нём был, включая детей, стариков и женщин. Село сожгли, а церковь разрушили…
— И что дальше? — поторопил Олег внезапно умолкнувшую подругу.
— А дальше — вот что. Те, кто церковь ломал, и года не протянули: кто утонул, кого расстреляли, кого убили, кого безобидный бык забодал, кто с ума сошёл и повесился… Один сам подох, другой сгинул. Ну, и так далее.
Тут Оксана снова сделала паузу, чтобы прислушаться. Олег взял сигареты и закурил.
— От той церкви ни одного целого кирпича не осталось, а от домов — ни одной дощечки, ни одной щепочки, — продолжала рассказчица, — и подступы к пепелищу быстро заросли дебрями. Появились даже болота. Но как-то раз, осенью тридцать третьего года, один охотник из близлежащей деревни, которой теперь уже также нету, ночью забрёл-таки в Гнилой яр, и — увидел церковь! На прежнем месте!
— Уже довольно смешно.
— А когда он утром пришёл домой, его не узнали. Уходил молодой, вернулся седой! Следующей ночью человек двадцать отправились в Гнилой яр. К самому оврагу пролезли, долго стояли, смотрели, однако видели лишь луну, болото и чащи. Но страшный слух пополз по округе, и вовсе не потому, что ночной охотник увидел церковь — мало ли, померещилось, всё бывает — а потому, что он вскоре вдруг исчез при крайне загадочных обстоятельствах…
— Утонул, должно быть, в болоте, — предположил Олег, — он, видимо, пьянь был редкая!
— Он был трезвенник, но неважно. Важно другое. Эта история повторилась в разные годы с ещё тремя мужиками из разных сёл. Каждый, придя поутру из леса, всех уверял, что видел мёртвую церковь. Дней через пять — исчезал. Бесследно и навсегда!
— И когда последний исчез?
— В шестьдесят четвёртом году. Это был отец деда Сашки, изба которого к ручью ближняя. Завтра сам с ним поговори, если мне не веришь! Ну, а теперь я перейду к главному…
Её голос дрогнул, и кто-то словно провёл по спине Олега кусочком льда. Прежде чем рассказ был возобновлён, Олег быстро погасил окурок и предложил:
— Давай сперва выпьем.
— Ладно. НО только ты принеси, пожалуйста.
Спрыгнув на пол, Олег наощупь отыскал тумбочку, выхватил из неё первую попавшуюся бутылку и со всех ног вернулся к Оксане. До этого он не раз пытался понять, почему трясущиеся от страха люди жмутся друг к другу, как вымокшие цыплята. Ему казалось невероятным то, что страх с такой лёгкостью заглушает потребность быть молодцом — ту самую, подчиняясь которой люди столь фанатично трудятся, предают, воруют и убивают. Ответа не было и теперь, когда молодцом перестал казаться он сам. Из бутылки жгуче пахнуло пятидесятитрёхградусным коньяком.
— Под такой рассказ я бы предпочёл воздушную кукурузу и крепкий кофе, — соврал Олег, слегка смочив горло. Оксана приподнялась. Выпив с треть бутылки, она откинулась на подушку и натянула тонкое одеяло до подбородка. Минуты две был слышен лишь дождь. Олег уж решил, что его подруга уснула, и счёл, что это, пожалуй, к лучшему, но она вдруг снова заговорила, на этот раз — не шёпотом, а вполголоса:
— Перед тем, как сгинуть, каждый из четырёх исчезнувших говорил около деревни с красивым, бледным, темноволосым мужчиной лет тридцати, одетым как горожанин, и никому не хотел сказать, что было от него нужно этому человеку. Потом шёл в лес и больше не возвращался.
Над западными холмами вспыхнула молния, и Олег увидел лицо Оксаны, порозовевшее от ядрёного коньяка. Но этот румянец казался плодом труда санитара в морге.
— А кто-нибудь, кроме сгинувших, видел этого типа?
— Многие его видели со спины, когда он беседовал с обречённым и шёл потом через поле к лесу. Но как-то раз одна молодая женщина повстречалась с ним на опушке. Он поздоровался с ней. Прибежав домой, она его описала пятью словами, как это делали сгинувшие: красивый, бледный, темноволосый, лет тридцати. После этих слов она сразу онемела. А через месяц и вовсе сошла с ума.
— Когда это было?
— В шестьдесят пятом году.
— И в шестьдесят пятом году он выглядел так же, как в тридцать третьем?
— Да, абсолютно. И так же, как в две тысячи первом — если, конечно, ты хорошо его разглядел.
Олегу вдруг показалось, что время стоит на месте. Причиной этого ощущения был, наверное, монотонный шелест дождя и ровный вой ветра. Настолько ровный, что можно было подумать — гудит турбина.
— Этот твой горожанин мне померещился, — заявил Олег, — я недавно слышал, что виски — самый галлюциногенный напиток.
— Только пожалуйста, ради бога, не неси чушь! — взмолилась Оксана, пихнув Олега ладонью в бок. — У меня придатки болят от страха, а ты вцепился в бутылку, как зэчка в член, и даже не знаешь, что мне сказать! Скажи что-нибудь! Ведь это тебе нетрудно, у тебя нервы — из стальной проволоки! Ты конченый уголовник! Я это знаю!
— Откуда?
Вопрос застал Оксану врасплох. Но её растерянность, как обычно, продлилась лишь один миг.
— Только уголовник способен ударить женщину по лицу!
— А ты знаешь, кто он? — спросил Олег.
— Горожанин?
— Да.
— Знаю.
— Кто?
— Ты с ума сошёл!
— Почему?
— Потому что если он рядом, его нельзя называть! Назовёшь — придёт!
— А ты этого не хочешь?
— Олег, ты псих?
— Разумеется. Из тюрьмы не психами не выходят. Ты, я гляжу, обо мне очень много знаешь, хоть и не говоришь, откуда! Так пусть он скажет…
Олег набрал полную грудь воздуха, не подумав, что будет делать, если Оксана сразу же не зажмёт ему рот ладонью. Но у неё хватило трусости и проворства, чтобы совершить эту глупость. От быстроты движения одеяло упало на пол.
— Олег, не надо! Пожалуйста, не кричи! Я всё объясню. Понимаешь, я… я нечаянно пролистала твою записную книжку, когда ты спал.
Грубо отпихнув её руку, Олег улёгся. Оксана пьяно шлёпнулась рядом.
— Под четырьмя телефонными номерами я увидела клички. Одну из них я много раз слышала…
— От кого?
— От мужа! Он говорил, что это бандит! Ужасный бандит! Олег, ведь ты не предприниматель и не политик! Какие у тебя дела могут быть с бандитами, если ты — не один из них?
— Я им денег должен.
— За что?
— Я брал у них в долг.
— На что?
— На стартовый капитал для бизнеса.
— Хватит врать! На рулетку ты у них брал, потому что ты на ней помешался!
Олег зевнул и закрыл глаза. Темнее не стало.
— Что ж ты молчишь? Должно быть, я неправа? Тогда объясни, что это за формулы и рисунки на десяти страницах?
— Чего ты от меня хочешь?
— Я хочу знать — так, на всякий случай, до какой степени ты свихнулся!
— Не до последней. Чертей пока не боюсь.
Оксане без одеяла было неплохо, ибо коньяк вовсю уже грел её изнутри. Верная привычке не оставаться в долгу, она начала конструировать чрезвычайно сложную фразу, шепча её по кусочкам. Олег порой не мог отличить её шёпот от дождевого. Дважды звучало бульканье, сопровождавшееся запахом коньяка. Наконец, Оксана провозгласила, стукнув бутылкой по полу:
— Миллионы умных людей ценой всего своего имущества доказали, что технологии беспроигрышной игры в рулетку не существует!
— Так значит, нужно её создать.
— Это путь в психушку! Или в петлю! Сам изобретатель рулетки сошёл с ума и повесился!
— Да, но не потому, что не смог раскрыть её тайну. Он её знал.
— Тогда почему?
— Потому, что сильно хотел, но не мог применить на практике своё знание. Это было бы для него абсолютно то же, что трахнуть дочь.
— Да всё это бред! — взорвалась Оксана. — Какая тайна рулетки? Рулетка не подчиняется никаким законам и никаким расчётам не поддаётся!
— Всё во Вселенной подчинено строжайшим законам, и полёт каждой снежинки рассчитан за миллиарды лет, — возразил Олег.
— Кто тебе покажет эти расчёты?
— Ты не хотела, кажется, чтобы я его называл.
— Ах, вот оно что!
Хихикнув, Оксана перевернулась со спины на живот и стала болтать ногами.
— Так вот мы, значит, какие! Душу собрались продавать?
— Я этого не сказал.
— Сказал! Теперь-то я поняла, почему меня охватил мистический ужас при виде этих дурацких формул.
— Это естественно, что тебя охватил ужас при виде формул из высшей алгебры. Для тебя, насколько я знаю, и арифметика — тёмный лес.
— Какая там алгебра? Это чёрная магия, а не алгебра!
— Это алгебра. Я иду по двум направлениям…
— Показать, куда ты идёшь?
Олег не ответил. Рука Оксаны легла на его живот и нежно скользнула по нему вниз. Он её отбросил. Но даме было охота повеселиться.
— Ой! Жеребец совсем одичал! Придётся его объездить.
Ходики пробили десять тридцать.
— Я поняла, ты идёшь по двум направлениям, — пропищала Оксана, звонко хлопаясь попой о напряжённые бёдра партнёра. — Первое — математика. А второе?
— Ангелология.
— Это что, наука такая?
— Да, наука такая.
— Но ты сказал… Ах, я и забыла: он — падший ангел!
Олег ответил матерной рифмой. Оксана сбавила темп.
— Ты думаешь, он не ангел? Кто ж он, по-твоему?
— Отвяжись.
— Олег, ну скажи! Ты знаешь, я всё равно не отстану! Кто он?
— Никто.
— То есть как?
— Вот так. Его нет. Он не существует. И никогда не существовал. Библия писалась иносказательно, потому что иначе ни один долгожитель не прочитал бы её от корки до корки.
Оксана вновь заскакала, как баскетбольный мячик. Олег не любил, когда она умолкала, получив информацию, требующую разъяснения, и продолжил:
— Я много раз рисовал под кайфом людей, которых нигде никогда не видел. Потом вдруг встречался с ними! Реально.
— А ты уверен, что до того, как ты их нарисовал, они не существовали?
— Уверен.
— Олег, это не ответ!
— Ответ.
— Хорошо. Тогда объясни, пожалуйста — почему ты решил, что он вдруг тебе откроет тайну рулетки, а не пошлёт тебя на три буквы, как я бы, например, сделала?
— Ты вряд ли бы это сделала, если бы у меня было чем тебя запугать.
— И чем же ты, интересно, собрался пугать того, кого все боятся? Справкой из психдиспансера?
— Я…
— Заткнись! — вскричала Оксана. Перестав прыгать, она повернула голову и прислушалась. Затаил дыхание и Олег. Через две секунды по его телу пополз озноб. Ещё через две секунды он и Оксана стояли перед окном на коленях, прижавшись лбами к дрожащему под напором ветра стеклу. Темноту за ним рассекал, качаясь, дальний свет фар. Было очевидно, что приближается он из просеки. Сквозь шум ветра уже отчётливо доносился моторный рёв. Нарастал он медленно и неровно, то утихая, то расползаясь на километры. Машина двигалась еле-еле, с трудом преодолевая вязкие буераки.
— Это не он, не он, — сдавленно шептала Оксана, лбом колотясь о стекло, — конечно, не он! Что ему здесь делать?
К счастью для лба или для стекла, рытвины вне леса были поменьше. Успешно въехав в овраг, могучий автомобиль пополз прямиком к коттеджу и вскоре остановился под его окнами, освещая ржавую сталь гаражных ворот. Она дала сильный отблеск. Благодаря ему Олег и Оксана смогли как следует разглядеть машину. Это был большой чёрный джип, «Тойота Лэнд-Круизер».
— Твою мать! — завопил Олег, ударив себя обоими кулаками по голове, на которой волосы встали дыбом. Оксана же, пожирая глазами мрак за стёклами джипа, с адской усмешкой проговорила:
— Он не один! Конечно, он не один!
— А с кем? — простонал Олег. — Ничего не вижу! Кто там ещё?
— Да с бабой он, с бабой! Ты что, не чувствуешь? Бабой пахнет!
Из джипа, точно, вылезли двое: обтянутый плащом шкаф, на котором, кажется, стоял глобус в кожаном картузе, и — пышно завитая, небольшого роста блондинка в изящном брючном костюмчике. Она сразу раскрыла над собой зонтик. Шкаф же направился к гаражу, позвякивая массивной связкой ключей.
— О Господи, твоя воля! — возликовала Оксана, спрыгнув с дивана. — Мы спасены! Сейчас я этого идиота буду на части рвать… Одевайся, живо!
Олег просить себя не заставил, торопить — тоже. Впрочем, Оксане было не до того. Задом наперёд надев блузку, она просунула ноги в юбку и, суетливо натягивая её на голую задницу, выбежала из комнаты босиком. Винтовая лестница затряслась и загрохотала под её ножками так, что можно было подумать — по ней спускается пьяный слон, а не босоногая дама, помешанная на фитнесе. Вслед за тем внизу залязгал замок, заскрипела дверь и раздались вопли:
— Ублюдок! Сволочь! Козёл! …! Подонок! Урод! Тварь! Сука!
Голос, конечно, принадлежал Оксане. Вторая женщина завизжала без всяких слов. Судя по всему, Оксана задалась целью выпрямить её кудри. Обтянутый плащом шкаф вроде бы не двигался и молчал. Но предполагать, что он взял да умер от страха перед супругой, было бы слишком наивно, и потому Олег, кое-как одевшись, не стал терять время даром. Включив ночник, он на всякий случай проверил свои карманы и убедился, что записная книжка, водительские права и ключи — на месте. Потом он вытряхнул над постелью сумку Оксаны. Тут под окном, наконец, послышался мужской голос:
— Оксанка, что за истерика? Ты взбесилась? Немедленно отцепись от неё! Это знаешь, кто? Это мой партнёр! Да, да, деловой партнёр! Ты что, дура, делаешь? Ты мне тупо срываешь переговоры!
— Переговоры, скотина? Переговоры?
И — опять визг, опять звон хороших пощёчин. На одеяло вывалились из сумочки документы, флаконы, тушь, пудреница, прокладки, помада, презервативы, три фотографии и бумажник. Этот последний предмет заинтересовал Олега. Вытащив из него приличную пачку долларов, он засунул её во внутренний карман куртки и застегнул на нём молнию. Отшвырнув бумажник, вспомнил про бриллианты Оксаны, которые та сняла, как только вошла. На ней были серьги, колье, браслеты и три кольца. Куда дела? Олег решил обследовать тумбочку. Не успел. Внутри круглой штуки, которая показалась глобусом на шкафу, началось движение.
— Интересно, а ты сама что здесь делаешь? Кто там, в доме? Любовник твой?
— Я забыла здесь документы! — заверещала Оксана. — Паспорт, права…
— А ну, отцепись! Отцепись, сказал! Убью, сука!
Оксана жалобно заскулила, видимо, получив по морде. Грохнула дверь, и коттедж затрясся от исполинских шагов по нижнему этажу, а затем — по лестнице. Олег понял, что его жизнь повисла на волоске. Решительно схватив тумбочку, весившую не меньше его самого, он каким-то чудом поднял её над собой и что было силы шарахнул ей по окну. Со звоном и грохотом проломив дубовую раму, тумбочка провалилась в ночную мглу и, кажется, рухнула на «Тойоту». Незамедлительно вслед за тем Олега постигли крупные неприятности, ибо шкаф, вломившийся в комнату, оказался всё-таки человеком, притом в самом отвратительном смысле этого слова. К примеру, в ответ на «здравствуйте», торопливо сказанное Олегом, его схватили за горло. Да ещё как! Горилльими лапами! Спасло то, что они оказались мокрыми, скользкими, и он вывернулся. Ударил — рукой, ногой. Бросился к окну. Хозяин коттеджа, даже не шелохнувшийся от ударов, запустил руку в карман плаща и с неуловимой, мастерской быстротой достал пистолет.
С разбегу ныряя в мокрую пасть окна, оскаленную уродливыми клыками, Олег успел попросить и Бога, и чёрта, в коих не верил, не зажигать над оврагом молний. Ему вдогонку прогремел выстрел, и недурной — писклявый свинец, едва не задев его, пролетавшего над «Тойотой», вонзился в землю около голых ступней Оксаны. Та всё ещё продолжала держать соперницу за её роскошные волосы. Обе девушки поспешили с визгом отпрыгнуть. Олег, тем временем, приземлился и кувырком скатился на самое дно оврага, к ручью. В его голове промелькнула мысль, что если бы дождь не размягчил землю, обманутому супругу далее не пришлось бы тратить патроны.


Глава вторая
Невеста

Ревнивый муж, между тем, уже приближался, покинув дом точно так же, как это сделали тумбочка и Олег. Оксана с блондинкой выли не хуже, чем две сирены. Кое-как встав, Олег побежал — не видя, куда, но быстро. Мстительный шкаф помчался за ним. Для шкафа он бегал весьма неплохо.
Дождь едва моросил. Молнии сверкали на горизонте. Олег бежал вдоль ручья, то и дело соскальзывая в него, иногда — намеренно, потому что местами береговая трава была чересчур густой и цеплялась за ноги. Раз, когда он спрыгнул в ручей особенно шумно и чуть замешкался, сзади прогрохотали два выстрела. Одна пуля коснулась его волос. Он не обратил на неё внимания, потому что думал, куда направиться дальше. Он знал, что слева — почти отвесный глинистый склон, вздымающийся к звериным чащобам, справа — луг и холмы, а что впереди — не помнил. Ему казалось, что лучше бежать туда. Спасла его молния, вспыхнувшая поблизости. Он увидел, что впереди сужающийся овраг сплошь зарос кустами — не продерёшься. Тогда он свернул к восточному склону, рассчитывая на то, что грузный преследователь не сможет на него влезть.
Расчёт совершенно не оправдался. Бывший спецназовец оказался опытным скалолазом. Карабкаясь по двадцатиметровому склону вслед за соперником, он буквально дышал на подошвы его кроссовок. Правда, его дыхание было хриплым. Олег дышал чуть ровнее. На его счастье, преследователь был вынужден держать пистолет в кармане, а не в руке. Иначе бы он сорвался. Лес подступал вплотную к обрыву. На грани потери сил преодолев верхний уступ склона, Олег ужом нырнул в чащу. Рогатый муж ринулся за ним, достав револьвер. Олегу хотелось верить, что уж в лесу-то будет попроще. Но вдруг большая берёза, каким-то образом проскользнув между его рук, которые он вытянул вперёд, дала ему по лбу. С её стороны это было свинством. Олег упал, но сразу вскочил и побежал дальше. Револьвер вновь дважды рявкнул ему вдогонку, и вновь бессмысленно — пули с хрустом вошли в сосну.
Лес был вековым, местами почти совсем непролазным. Но Олег двигался сквозь него со скоростью гончей, взявшей хороший след. Упругие сучья в кровь раздирали ему лицо. Врезаясь ногами в пни, коряги и корни, он падал так, что потом едва мог подняться. Кровь хлюпала и в носу, которым он дважды пропахал землю. Очередной кувырок привёл к катастрофе — правую ногу пронзила боль, да такая, что Олег вскрикнул. Вытянувшись ничком, он решил не двигаться до рассвета. Но не прошло и минуты, как позади раздались быстрые шаги. Они приближались. Выбора не было, и Олег заставил себя вскочить. Стискивая зубы, он вновь устремился в глубину леса. Точнее — заковылял, волоча сведённую болью ногу. Дождь, вдруг усилившись, заглушил шаги беглеца, и Оксанин муж обогнал его совсем рядом. Он пробежал так близко, что его плащ, раскинувшийся от ветра, задел Олега. Тот сразу же свернул влево и прошептал: «Дождь — живой, Оксанка права… Спасибо!»
Боль становилась дикой. Некоторое время он преодолевал её, продолжая идти. Потом поскакал на одной ноге, хватая руками стволы деревьев. Потом пополз, приняв одну из двух поз Оксаны. Этот способ передвижения по лесу показался ему куда более приемлемым, чем ходьба. Боль стихла, и голова прояснилась. Он попытался сориентироваться и, вспомнив о том, что шоссе проходит на юге, решил к утру до него добраться. Лишь минут через сорок, когда ладони были изодраны до костей, его осенила мысль, что юг от востока — справа, а он с восточного направления ушёл влево. Чуть не заплакав, он повернул, как ему казалось, обратно и, оставляя кровавый след, пополз по краям глухих медвежьих оврагов к болотистой середине леса.
Гроза и лес надменно разглядывали друг друга. Если б их взоры упали вдруг на Олега, он бы, наверное, сразу умер. К счастью, им было не до букашек. Лес походил на скопище монстров, тянущих руки к горлу ещё более ужасного монстра с огненными глазами и мокрой пастью.
Тело Олега, всё сплошь покрытое синяками, шишками и следами зубов Оксаны, вдруг охватил болезненный жар. Буквально с каждой секундой теряя силы, Олег заполз в густой ельник, заполонивший маленькую лощину, плотно забился под многолетнюю буреломину и затих. Вернее сказать — только попытался затихнуть, ибо дыхание вырывалось из него хрипом. Ёлки плотной стеной обступали трухлявый кряж, под которым он затаился. Меж ними густо росла крапива и лежал хрусткий, ломкий валежник. Под буреломиной было сухо, хоть дождь лил сильный. Пахло землёй, мухоморами и древесной гнилью. Закрыв глаза, Олег моментально впал в ненормальный, бредовый сон.
Его разбудил валежник. Разомкнув веки, Олег прислушался. Тихий треск повторился… В ельнике кто-то был! Медведь? Человек? Этот кто-то медленно приближался. Облизав губы, Олег тихонько выбрался из-под кряжа, чудом без хруста прополз под ёлками и, встав на ноги, зашагал. Решил: будь что будет, не побегу. Пройдя километров восемь, он вспомнил, что у него болела нога и был сильный жар. Боль тотчас вернулась, а жар, казалось, остался под буреломиной. Прислонившись к осине, Олег размазал по лицу грязь. Тишину, хранимую лесом на много вёрст, нарушал лишь дождь.
Олег пошёл дальше и вскоре понял — нужно как следует отлежаться, иначе он, пожалуй, свихнётся от болевого шока. Встреча с врагом его уже не страшила. Он знал, что ушёл чёрт знает куда. Ему шептала об этом каждая капля, стекавшая по щеке.
Но всё-таки для привала Олег спустился в глубокий, узкий овраг, заросший кустами. Продравшись в самую гущу зарослей, обнаружил ручей, струившийся среди мшистых кочек. Он оказался как нельзя кстати. Олег припал к нему по-звериному, опершись руками о каменистое дно. Вода была ледяная. Заныли зубы. Напившись, Олег умылся и растянулся возле ручья. Но уснуть не мог — болела нога. Капельки дождя, сбегая по стеблям и нежно падая на его лицо, ползли по нему, как слёзы.
Так пролежал он довольно долго, прежде чем понял — надо вставать, иначе потом возникнут проблемы с почками. От земли шёл холод. Он пробирал до костей. Поднявшись, Олег ценой немалой потери крови из израненных рук сломал ствол орешника, острым камнем укоротил его до размера трости, покинул с нею овраг и продолжил путь. Тросточка весьма ему помогала.
Дождь не стихал. Спустя полчаса чаща расступилась перед Олегом, и он пошёл среди рощ, лужаек и бугорков. За ними стоял пахучий сосновый бор. Олег пересёк его под уклон, и его глазам предстали туманные очертания раскинувшейся среди лесов широкой низины. Большую её часть занимало круглое озеро с берегами, густо поросшими камышом и осокой. Над ним клубился туман. Увидев эту картину, Олег нисколько не удивился. Предполагая, что берега у озера топкие, он решил обойти его краем леса. Как только он повернулся и сделал шаг, его осенило… Едва не вскрикнув, он поглядел на низину. И — ничего уже не увидел. А что он, собственно, мог увидеть дождливой ночью цвета копирки? Лесное озеро под молочно-белым туманом?
Олег стоял и хлопал глазами. Что это было? Галлюцинация? Наваждение? Но туманная дымка по-прежнему отмечала края низины, мокрая темнота не имела над нею власти! Решив ни о чём не думать, Олег ссутулился и поплёлся дальше, косо поглядывая на эту сизую дымку.
Между низиной и краем леса росли дубы. Вода звонко шлёпала по их всё ещё густым и зелёным листьям, против желания помогая тому, кто шёл уже за Олегом, тяжело глядя ему в затылок.
Сильно сгибая палку о землю при каждом шаге, Олег добрёл до угла прибрежного леса. Дальше была прогалина, застеленная, как и край низины, молочной дымкой. Олег здесь остановился, гадая, куда пойти. Но тут молния обозначила за прогалиной три холма, узко разделённых оврагами, и дыбящийся за ними широкий склон лесистой возвышенности. Подумав, Олег решил взойти на эту возвышенность и дождаться на ней рассвета, чтоб оглядеть округу. Все три холма примыкали к большому склону, и Олег счёл, что наикратчайший путь к нему — по любому из этих самых холмов. Устремившись к ним по густой, высокой траве, он сразу набрёл на узенькую тропинку, тянувшуюся туда, куда ему было нужно, и зашагал по ней, даже не задавшись вопросом, кто и зачем её проложил.
Тропинка, точно, вползала на один из холмов. Поднявшись до середины склона, Олег услышал сзади шаги. Он резко остановился. Шаги немедленно стихли. Стало слышно дыхание — неглубокое, через нос. Будь оно чуть менее учащённым, с ним бы, пожалуй, слился шорох травы, колеблемой ветром. Олег не двигался с места, решив — пускай убивает. На беготню и драку сил уже не осталось.
Так простоял он минуту или чуть более, а потом за спиной у него послышался детский плач. Олег обомлел. Ребёнок! Ребёнок идёт за ним! Совсем маленький! Потерялся? Как было не оглянуться, не подойти, не взять на руки? Но внезапно обожгла мысль: этому ребёнку — не больше года, разве такой может передвигаться сам с быстротою взрослого человека? Плач оборвался тотчас, едва эта мысль возникла. Олег почти побежал к вершине, твердя себе, что это пройдёт. Разве можно было не заболеть, так сильно измучившись и продрогнув? Но не беда, не беда! Рассвет уже скоро. Страх и болезнь уйдут вместе с ночью.
Когда подъём завершился, путь преградили густые ёлки. Протиснувшись между ними на открытое место, Олег слегка отдышался и вытащил из кармана брюк зажигалку, чтобы взглянуть, как пройти к возвышенности. Шипящее пламя затрепетало под ветром.
Олег стоял на краю обрыва. Трость выпадала из его пальцев. Рука, сжимавшая зажигалку, дрогнула. Огонёк погас. Из горла Олега вырвался хриплый смех. Нет, это уж слишком… Ни Бог, ни чёрт не способны на столь жестокое издевательство! Быть такого не может. Нигде, ни разу, ни при каких обстоятельствах. Никогда. Во веки Веков! Аминь!
Вбив себе в сознание эту мантру, Олег опять крутанул колёсико зажигалки. Оксанкин муж скользнул по нему равнодушным взглядом и отвернулся. Всем телом. Оно раскачивалось над пропастью. Толстый сук огромного дуба, к которому был привязан конец верёвки, трещал и гнулся. Должно быть, висельник перестал трепыхаться совсем недавно — ветер не мог так сильно его раскачивать. Небо стало чуть-чуть светлее. Но это был не рассвет. Увы, не рассвет.
Проходя по длинной и узкой кромке между двумя оврагами на возвышенность, Олег думал, где и когда он умер. Не муж Оксанки, а он, Олег. Решил, что под буреломиной. Ад — для мёртвых. Значит, он мёртв. Ад у него с детства ассоциировался не с физической болью, а с бесконечным ужасом и тоской. Что ж, ассоциации оказались правильными.
Он понятия не имел, зачем продолжает идти к вершине горы. При этом шёл так, будто ему было куда спешить. Почти не хромал. Ни о чём не думал. Дёргающая боль буравила мозг, спасая от худшего — от уединения с безысходностью. Лес редел по мере подъёма. Дождь продолжался. Белые клинки молний резали темноту с отрывистым, глухим треском.
На вершине росли берёзы и сосны. Идя меж них, Олег не заметил, как отступила боль и разжались клещи, стискивавшие сердце. Он вдруг представил, какой волшебной стала бы ночь, появись на небе месяц и звёзды. Москву, наверное, было б видно с такой горы! И точно — подступив к краю, он ощутил громадную высоту. Душа его застонала, но не от ужаса. Тут его не могло и быть, потому что это была высота не склона, а звёзд Млечного пути. Он манил Олега все тридцать лет его жизни приступами туманной тоски, невообразимо далёкой для понимания и немыслимо близкой для молчаливого разговора глаза в глаза. Нормальных людей она будоражит только во снах, сразу забывающихся навеки, а он, Олег, без неё не видел бы ни малейшего смысла жить. Она была необъятнее и таинственнее Вселенной, эта тоска. И ночь, окутавшая лесистую гору, дышала ею. Заворожённый, стоял Олег над обрывом и упивался зовом непостижимого.
Кто-то тронул сзади его плечо. Он медленно повернулся — без любопытства, без страха, но с раздражением на того, кто посмел прервать его одиночество. Повернувшись, оторопел. Перед ним стояла красивая молодая женщина под фатою. Она держала свечу, огонёк которой не ёжился под дождём и не колыхался от ветра. Олег не знал, что и думать. Стоял, смотрел.
— Что ж, пойдём, — сказала невеста, взяв его за руку выше локтя. Голос у неё был девчачий, звонкий. Но по её лицу, обрамлённому тёмно-русыми волосами, Олег заметил, что ей не меньше лет, чем ему: около рта — складка, в глубине глаз, огромных и синих — мёртвая пустота, прогрызенная годами.
— Куда пойдём? — спросил он.
— Как куда? Венчаться!
Тут за оврагом вдруг раздалось церковное пение, зазвонили колокола. Женщина тянула Олега к пропасти. Он упёрся, панически возразив:
— Мне нельзя венчаться! Никак нельзя! У меня есть жена… И дети!
— Не беспокойся. Они умрут, едва мы приблизимся к алтарю.
Возмущённо ахнув, Олег решительно вырвал руку из её пальцев. Тогда она усмехнулась и начала отступать к обрыву.
— Стой, упадёшь! — заорал Олег. Она захихикала, показала ему язык, а потом поставила ногу на пустоту, и — пошла по ней, как по полу, над гулкой пропастью, жестами призывая его последовать за собою. Он не отреагировал, потрясённый. Тогда она вдруг застыла и приложила палец к губам. Колокола смолкли. Пение смолкло. Дождь прекратился.
— Иди сюда!
Не голос это был — ветер. Олег мотнул головой. Невеста ощерилась, как волчица, однако сразу опомнилась, и её глаза засветились нежностью.
— Там, внизу, ребёнок какой-то бегает, — не замедлил Олег воззвать к её столь внезапно проснувшейся доброте. — Случайно, не твой?
Она не ответила. Её взгляд был уже направлен не на Олега, а на того, кто стоял за его спиной. Олег обернулся бы, но его внезапно потряс этот её взгляд — тревожный, растерянный, умоляющий.
— Я тебя где-то видел! — воскликнул он, проводя ладонью по лбу. — Абсолютно точно! Кто ты такая?
— Так будет лучше, — тихо, но твёрдо произнесла невеста, вернув глазам спокойное выражение. Её пальцы, стискивавшие свечку, выпрямились. Свечка полетела на дно оврага, не взяв с собою свой свет. Синеватый, мертвенный, едкий, он трепетал вокруг девушки, как лоскут тончайшего шёлка. Не отрывая глаз от Олега, она рванула на груди платье. Раздался треск, и грудь обнажилась. Она была хороша, но не до неё вдруг стало Олегу. На шее девушки он заметил след от верёвки.
— Что ж ты стоишь? — страдальчески прошептала ночная странница, вскинув голову. — Разве есть во мне какой-нибудь недостаток?
— У тебя слишком длинная шея, — съязвил Олег. Девушка обиженно заморгала. Мгла раскололась молнией на полнеба, и Олег ясно увидел за пропастью, посреди долины, со всех сторон окружённой лесом, большую белую церковь с золотым куполом без креста. Около неё кто-то был.
Темнота вернулась без незнакомки. Гору всколыхнул гром, потом наступила мёртвая тишина.
Олег глубоко задумался. Не о церкви. О девушке. Где и когда он мог её видеть? Ему казалось, что это было недавно. Совсем недавно.
Она опять подошла к нему со спины, опять прикоснулась и отступила на шаг, прижимая к телу почти оторванный лоскут платья. В серебряном луче месяца, просочившемся сквозь белёсую, отощавшую тучу, её глаза казались усталыми и печальными. Некоторое время она не сводила их с глаз Олега, а вслед за тем повернулась и пошла вниз по лесному склону горы. Олег на сей раз поспешил за нею, задавшись целью любой ценой добиться от неё объяснений. Однако странное дело — хотя невеста шла не спеша, а Олег летел со всех ног, её силуэт, белевший среди деревьев, не приближался. Это досадное обстоятельство не ошеломило Олега — он за последние два часа чего только не увидел, но озадачило. Он счёл за лучшее сбавить скорость, чтобы не тратить силы впустую, и попытаться наладить с висельницей контакт.
— Ты куда летишь-то? — весело крикнул он, слегка отдышавшись. — Ты погоди! Стой, говорю, дура!
Сие любезное предложение было безмолвно отклонено. Невеста лишь обернулась, и её взгляд дал понять Олегу, что глотку драть смысла нет. Тучи, между тем, разошлись. На небе горели звёзды. Дул звонкий ветер. Перед холмом, где Олег оставил свою добытую кровью трость, девушка свернула направо. Олег был этому очень рад. Ему не хотелось ещё разок повстречаться с мужем Оксаны, даже остывшим. Путь был продолжен низинным смешанным лесом. Попадались прогалины, и на каждой Олег бросался вперёд, и всякий раз без толку — расстояние между ним и странной невестой не сокращалось. Вскоре он вдруг заметил, что его спутница взяла направление на Большую Медведицу. Желая проверить точность своего наблюдения, он стал смотреть на звёзды больше, чем под ноги, и споткнулся. Когда вскочил, невесты впереди не было. Она словно растаяла без следа. Постоял Олег, присматриваясь к кустам и деревьям, слушая ветер, и пошёл дальше на Большой Ковш. Через полчаса над лесом взошла заря, и он начал ориентироваться по ней. Ещё через полчаса холодное солнце залило небо дымчатой синью. Стали перекликаться птицы на мокрых ветках. Олег шагал очень быстро, чувствуя себя так, как будто он всю ночь спал. Нога не болела. Даже и не успев устать, он разглядел издали, находясь на высокой круче, знакомый овраг с избушками и кирпичным домом.
Спускаясь, вспомнил. И озарение было настолько ошеломляющим, что он чуть не свалился. «Тойота» с помятой крышей стояла на прежнем месте. Рядом валялась тумбочка. Дверь коттеджа была распахнута настежь. Всходя по узкой винтовой лестнице на второй этаж, Олег услышал за дверью гостиной глухой, прокуренный стариковский голос:
— Что ж, стало быть, за милицией надо ехать!
— Ты, дед, пошарил бы по лесу с карабином, — раздался голос Оксаны.
— Да по такому лесу пять лет можно шарить без толку, — возразил собеседник и, помолчав, прибавил: — Хоть бы один из них возвернулся! Видать, неблизко ушли они.
— Или замочили друг друга.
Это произнесла не Оксана, а женщина с куда более тоненьким голосочком. Первая сухо отозвалась:
— Твоими устами, Светочка, мёд бы пить!
Олег рванул дверь. Вошёл. Сразу за порогом остановился.
— Ты деньги не потерял? — спросила сидевшая за столом Оксана, встретив вошедшего небольшим движением бровей вверх. На ней были блузка, юбка и бриллианты. Бок о бок с нею сидела любовница её мужа. Напротив них громоздился дед-бородач в защитного цвета куртке, брезентовых шароварах и сапогах. За его спиною на спинке стула висел охотничий карабин. Оглядев Олега словно змею, упавшую с чердака, блондинка и дед пытливо уставились на Оксану.
— Я спрашиваю, ты деньги не потерял? — повторила та, хлебнув из стакана водки.
— И это — первое, что ты хочешь знать? — поинтересовался Олег.
— А об остальном тебя менты спросят, не беспокойся! Даю совет — верни то, что взял, иначе я с ними так пообщаюсь, что ни один адвокат даже не возьмётся тебя отмазывать от пожизненного! Понятно, сволочь?
Олег вдруг снова почувствовал, что на нём не осталось ни одного квадратного сантиметра, не испытавшего жгучей боли во время милой прогулки по лесу. Опустившись на стул, стоявший у двери, он произнёс:
— Ты лучше заткнись…
Оксана, смолчав, взяла сигареты и закурила. Она при этом демонстративно переводила глаза с одной вилки на другую, а их лежало на столе несколько. Присмотревшись к блондинке, которую звали Света, Олег про себя отметил, что у покойника был, как ни странно, хороший вкус. Она пила джин. Старик хлестал водку, как и Оксана. Курил он, судя по зловонному дыму, медленно уползавшему в форточку, самосад. Круглый стол трещал от бутылок, фруктов, колбас, сыров, салатов и пицц. Очевидно, всё это было извлечено из «Тойоты».
— Джеймс Хэдли Чейз неплохо бы заплатил за такой сюжет, — пафосно похлопал Олег в ладоши, — одна притаскивает любовника, вторая же — её мужа. Один из них другого точно убьёт, потому что оба — придурки. Будет ли муж убит или же в тюрьме его грохнут, поскольку он — бывший мент, Оксаночка — в шоколаде. Одних счетов, поди, на два-три миллиона долларов! И это — примерно сотая часть от всего наследства. Оксаночка, верно я говорю?
— Как? Одних счетов — на два или три миллиона долларов? — мелодично ахнула Света, хлопнув глазами и поглядев на Оксану. Та, потушив сигарету, сделала бровки домиком и дурашливо пропищала, от слова к слову владея собой всё хуже:
— Не угадал! На пять миллионов. Но вряд ли стоит завидовать — эти деньги достались мне не задаром. С ублюдком спать — не сгущёнку жрать. Я не про него, про тебя! Спроси Светку, как она меня умоляла пойти на этот кошмар! Ты уже успел посчитать мои деньги в разных активах? Ну а теперь посчитай, сколько тебе светит за то, что ты меня тут насиловал и моего мужа убил — если я тебя, конечно, сама сейчас не убью, а лишь изуродую!
Чуть не с пеной у рта Оксана упёрлась в стол кулаками и поднялась. Её закачало. Света и дед, вскочив, схватили её и с большим трудом усадили.
— Я этой твари глотку перегрызу! — хрипела она, рвясь в бой. — Пустите меня, пустите!
Правую её руку держал старик, в другую вцепилась Света.
— На, подавись, — сжалился над ними Олег. С усилием встав, он вытащил из кармана пачку американских денег и бросил её на стол. Оксана мгновенно утихомирилась, и её отпустили.
— Где мой любимый муж? — спросила она, пересчитав деньги и запихнув их в бюстгальтер. Олег ответил:
— На дереве.
— То есть как?
— Вот так.
— Ты чего городишь? На каком дереве?
— На дубу.
Оксана хихикнула, выразительно поглядела на старика и Свету. Те молча сели. Присел за стол и Олег.
— Вот как? НА дубу? И что он там делает?
— Разлагается.
У Оксаны дрогнули губы. Следя за ней, Олег закурил.
— Ты придурок, что ли? — спросила Света.
— Я? Почему? — не понял Олег.
— Ты что сделал с ним?
— Да я вообще его не касался! Близко не подходил к нему! У меня, конечно, есть чувство юмора, но подвесить живого человека за шею — это уж слишком.
— Не поняла… Ты хочешь сказать, он повесился?
— Я хочу сказать, что видел его в петле, а уж как он туда попал — понятия не имею.
Возникла пауза. Дед вздохнул. Оксана закрыла лицо руками.
— Так он сейчас… сейчас… — заикаясь, снова заговорила Света. Олег ответил, не дожидаясь конца вопроса:
— Я его не снимал.
— Он висит на дереве?
— Да, на дереве. На каком, я уже сказал.
— В лесу?
— А где же ещё?
— Да всё это чушь, — подала вдруг голос Оксана, опустив руки, — я никогда не поверю, что он повесился. И тем более не поверю, что этот хлюпик его подвесил. Олег, Олег! Ты пошутил, да?
— Оксанка, подумай хоть полминуты своей башкой, а не задницей, и скажи: если бы я не был уверен в том, что супруг твой мёртв, сидел бы я разве здесь так спокойно?
— Да я нисколько не сомневаюсь в том, что ты его ухандокал! Я не могу понять, зачем ты придумал эту дурацкую сказку с висельником?
— Это как раз и есть чистейшая правда, а то, что я ухандокал его — враньё, — спокойно сказал Олег, затушив окурок о стол. — Я не понимаю, Оксанка, ради чего ты на меня давишь? Твой муж — покойник, деньги его перешли к тебе, никому и в голову не придёт обвинить тебя в его смерти. Я тоже к ней отношения не имею. Зачем тебе пихать меня за решётку?
— Олег! Скажи, пожалуйста, правду — что ты с ним сделал?
Олег ответил уже не вполне спокойно:
— Я ничего не мог сделать с ним, потому что он был в пять раз сильнее меня и имел при себе оружие! Это факты, факты! И никакие твои истерики никого не убедят в том, что я его замочил, потому что это противоречит элементарной логике! Ясно, сука?
Оксана лишь усмехнулась. С трудом подавив желание дать ей в морду, Олег попробовал пиццу. Она ему не понравилась. Вытирая руки салфеткой, он обратился с вопросом к деду:
— Ты местный?
— Да, — буркнул дед. Его взгляд из-под почти белых, густых бровей был мрачным, но не враждебным. В нём даже слабо улавливалось сочувствие.
— Ты не знаешь, в этих местах есть озеро?
— Не одно.
Взяв бутылку импортной водки, Олег наполнил ею стакан и тремя глотками опорожнил его. Запил соком. Потом опять пристал к деду:
— Я видел в непроницаемой темноте как при ярком свете круглое озеро посреди низины. Над ним стелился туман, хоть был страшный ливень. Этот мордоворот висел на одном из трёх прибрежных холмов.
— Я всё поняла! — крикнула Оксана. — Он спятил! Он просто спятил! Не в детстве — справка у него левая, с непонятной печатью, а этой ночью! Нет-нет, он не притворяется, он на самом деле чисто конкретно слетел с катушек. Судите сами — вторая сказка пошла! За ней пойдёт третья. Это уж точно. Я хорошо его знаю, он и здоровый с утра до вечера несёт чушь. И, кстати, у психов во время ихних припадков сила громадная появляется! Слушай, Светка, надо немедленно ехать в город и звать ментов. Пускай они разбираются, что здесь произошло…
— Э, нет, — тревожно заёрзал старый охотник, приглаживая усы, — скажи-ка, ты ему говорила про это озеро?
— Про какое озеро, дед? — с досадой отозвалась Оксана. — Я ни про какое озеро не слыхала! Ты мне про церковь только рассказывал.
— Да, про озеро я молчал, потому что сам его не видал и надёжных, честных людей, видавших его, не знаю. А распускать бабьи сплетни — не моё дело. Я — человек сугубо научный!
— Да что ты, дед, прицепился к этому озеру? — вознегодовала Оксана. — При чём здесь, вообще, озеро?
— Да при том, что ежели он про озеро ничего не знал, то, стало быть, правду он говорит! Все те, кто озеро видел, рассказывали о нём теми же словами: в низине, круглое, темнота ему нипочём, туман над ним стелется даже в дождь! Так что, никакой он не сумасшедший. И не врунишка.
Произнеся эту речь, деревенский житель стремительно перелил в свой стакан полбутылки водки и осушил его одним махом.
— А живы те, кто озеро видел? — спросил у него Олег.
— Я плевать хотела на ваши долбаные озёра! — встряла Оксана. — Ты мне скажи, где мой муж!
— Я уже сказал тебе, где твой муж! Пять раз повторил.
— Он там, где и ты успел побывать, — ни к селу ни к городу буркнул дед, насадив на вилку большой кусок колбасы.
— Да, я был на этом холме. А дальше, за ним…
— Ты был на том свете.
Оксана вдруг резко встала и, сделав шаг к небольшому кожаному диванчику, растянулась на нём ничком.
— Оксанка! Тебе что, плохо? — обеспокоилась Света, пощекотав ногтями пятку подруги. Это движение, не лишённое эротизма, весьма заинтересовало Олега. Он бы не преминул блеснуть остроумием, но Оксана перехватила эту стезю. Страдальчески прижимаясь носом к диванчику, она глухо запричитала:
— Какой же ты идиот, Олег! Скажи, ты действительно это сделал? Чёртов маньяк! Ты думаешь, я найму тебе адвоката? Да чтоб ты сдох! Почему нельзя было просто его прикончить, как все нормальные люди делают? Объясни мне, что это было? Инсценировка самоубийства? Да кто поверит, что этот жлоб добровольно полез в петлю? Психованный отморозок! Ты проявил бессмысленную жестокость! Ну как ты мог так с ним поступить? Ведь я же любила его, любила! Я, если хочешь знать, от него гуляла лишь для того, чтобы он мне не надоел! Если бы у него было поменьше денег или если бы он был хоть наполовину менее жадным, у меня и мысли бы не возникло избавиться от него! Я его любила, понял? Любила!
— Понял я, понял, — участливо отозвался Олег, — чего ты так надрываешься? Все с тобою согласны, никто не спорит.
— Надо пойти, наверное, снять его, — предложила Света, — может, он ещё жив?
Олег понимающе улыбнулся. Дед замотал головой, жуя колбасу.
— Не нужно этого делать! Милиция нас потом ещё и обвиноватит — нарочно, мол, следы затоптали.
Чуть помолчав, прибавил:
— Следов там, правда, никаких нету.
— Ну всё, дед, хватит чушь городить! — снова заскулила Оксана, стиснув руками голову. — Не до этого мне сейчас!
— Нет, пусть говорит, — запротестовала Света, — мне интересно.
Оксана внезапно села. Из её глаз текли две слезинки, но прозвучавшим голосом можно было колоть дрова:
— А я не желаю слушать местный фольклор!
— Напрасно, мой ангел, — сказал Олег, — тебе как раз стоило бы послушать.
— Мне? Для чего?
— Потом всё узнаешь. Дед, говори! А я кое-что добавлю.
Оксана изобразила полное безразличие. Дед опять налил себе водки, выпил, заел салатом и начал:
— Давно уже нет того озера, как и бора вокруг него. Было озеро, и большое, но Сатана за год его вылакал, потому что ведьмы двадцать пять лет резали над ним глотки молочным детям. Был бор — засох. Теперь там болото. Знаю я три холма около него и гору за ними знаю. За той горой…
— Я не верю, что Сатана мог вылакать озеро! — перебила Света, ударив по столу кулаком. — Это невозможно!
— Это возможно, — не согласилась Оксана, — бобры плотинят ручьи, текущие к озеру, и оно высыхает.
— А Сатана здесь при чём?
— А кто такой Сатана? Ты знаешь? Я — нет. Под ним можно подразумевать что угодно! Библия ведь писалась иносказательно…
— Уймись, дура, — сказал Олег. Оксана смутилась, вспомнив, что процитировала его. Старик продолжал:
— Бог проклял то место из-за злодейств, которыми оно было осквернено, и запретил ангелам своим к нему приближаться. Поэтому нечисть прячется там от его суда. Когда Сатана тёмными ночами туда приходит, на месте топи вновь появляется бор и озеро в пелене, а за горой — церковь.
Обведя взглядом всех своих слушателей, старик негромко прибавил:
— А днём около горы той бродит могильщик.
— Могильщик? — переспросил Олег.
— Да, с лопатой! Ходит и смотрит, кого зарыть.
Окончив так свой рассказ, старик взял бутылку. Оксана, встав, вырвала её у него и крикнула:
— А ну, хватит тут нажираться!
— Одну минуту, — сказал Олег. Поднявшись, ушёл. Вернулся он раньше, чем обещал. В руке у него была фотография.
— Я тебе башку оторву! — вскричала Оксана, когда он сел и вручил ей снимок. — Ты хоть бы руки отмыл от крови моего мужа, прежде чем прикасаться к моим вещам!
— Кто на этой фотке?
— Твоё-то какое дело?
— Ответь! Пожалуйста! Кто на фотке?
— Моя подруга! Хватит косить под психа, всё равно сядешь!
— А как ты думаешь, где она сейчас может быть?
— В гробу!
Олег сел за стол.
— Ты на сто процентов в этом уверена?
— Я была на похоронах!
— Когда она умерла?
— Ты что, идиот?
— Я спрашиваю, когда она умерла? Точнее, когда повесилась?
Побледнев, Оксана тихо сказала:
— Пять лет назад.
Олег выпил водки и закурил. Его сотрапезники наблюдали за ним с тревогой.
— Пять лет назад? Я три с половиной часа назад в лесу её видел! Говорил с нею!
— В каком лесу?
— Да вот в этом самом лесу, в каком же ещё! — взорвался Олег и, выхватив у Оксаны снимок, бросил его на стол. — Чего она тут шатается? Может, скажешь?
Оксана уже ничего не могла сказать. Начнись вдруг пожар — она бы не шевельнулась.
— Ты обознался, — предположила Света, взяв фотографию.
— Как я мог обознаться? Ты посмотри на её глаза! Можно ли их спутать с другими?
— Пожалуй, нет, — согласилась Света, — ох, и глазищи! Оксанка, как её звали?
Ответа не прозвучало. Света обеспокоено помахала карточкой перед немигающими глазами подруги.
— Она меня венчаться звала, — продолжал Олег, раздавливая окурок, — когда же я объяснил ей, что у меня есть любимая, у которой одних счетов на 5 миллионов долларов, появилась церковь.
Дверь тихо скрипнула, открываясь. Сидевшие за столом застыли. Но на пороге никого не было.
— Ты, наверное, плохо её захлопнул, — сказала Света. Дед молча перекрестился. Ноздри Оксаны слегка расширились. Видя, что она готова очнуться, Олег поспешно спросил у её подруги:
— Светка, ты завтра вечером занята?
— Олег, а какая разница? — прозвучал кошачий голос Оксаны. — Скажи мне, какая разница, занята она завтра вечером или нет, если завтра вечером занят ты? Послезавтра — тоже. И все последующие лет семь!
— Я думаю, пора ехать, — сказал Олег, не отводя глаз от румяного лица Светы. Та похихикала. Безусловно, ради формальности. У Оксаны лицо также ничего особенного не выразило. Но полная пачка «Мальборо», оказавшаяся под левой её рукой, была зверски скомкана.
— Пойду гляну, где он висит, — молвил дед, поднявшись и взяв ружьё, — а вы за милицией поезжайте.
— В Москву поедем за ней, — заявил Олег. Света удивилась и задала вопрос, почему не в областной центр.
— Потому что там меня будет некому вытащить из тюрьмы. А в Москве найдутся добрые люди.
— Я уплачу им твои долги, чтобы они слишком не суетились, — пообещала Оксана. Достав затем из кармана связку ключей, она положила её на стол. — Выкати машину.
Дед, между тем, покинул гостиную. Взяв ключи, Олег поспешил за ним и нагнал его возле лестницы.
— Мне с тобой поговорить надо.
Они спустились во двор. Старик присел на завалинку, положил ружьё на колени. Розовое осеннее солнышко поднялось высоко над лесом.
— Давно ты здесь обитаешь? — спросил Олег, начав отпирать гараж.
— Я родился здесь. Тогда деревенька была большая, с полста дворов.
— И что, за всю жизнь ни разу не видел кулацкой церкви над Гнилым яром?
— Если б хоть раз я её увидел, не говорил бы сейчас с тобой.
— Оксана сказала, что твой отец на неё набрёл. Это правда?
— Правда, — кивнул старик. Вынув из кармана газетный лист, он начал сворачивать самокрутку.
— Наверное, испугался? — предположил Олег, берясь за второй замок. — Мне девка со свечкой по мозгам вдарила, но я даже о ней забыл, когда полыхнула молния над оврагом!
Дед не спеша набил самокрутку крепкой махоркой и раскурил её, чиркнув спичкой. Когда он выдохнул дым, солнышко сменило розовый цвет на жёлтый.
— Вздор говоришь. Отец не боялся. Никакой страх ему был неведом. Он три войны прошёл, и не как-нибудь, а геройски. Тоска взяла его, а не страх.
— Тоска?
— Да, хотя он никогда в жизни не тосковал. Трёх жён схоронил — не плакал. А тут…
— И о чём была та тоска?
— О том, что не смог он подойти к церкви, когда увидал её. Пока обходил болото, уж рассвело, и церковь исчезла.
— Что ж он хотел в ней найти?
— Откуда ж я знаю? — выдохнул дед ещё одну тучу едкого дыма. — Вряд ли и сам он об этом знал. Душа человека видит гораздо дальше его ума. Душа ведь от Бога, а ум — от Змея эдемского.
— Погоди минутку.
Открыв гараж, Олег вывел из него джип Оксаны, поставил на его место автомобиль её мужа. С лязгом захлопнув створки, он запер оба замка и вернулся к деду.
— На чём ты остановился-то?
— Я не помню, — пробормотал старик. Его поведение было странным. Он не отрывал глаз от опушки леса над кручей. Сразу же отследив направление его взгляда, Олег всмотрелся. Увидел он на откосе только деревья, качавшиеся от ветра.
— Ты чего, дед?
Старик опустил глаза и сделал затяжку.
— Сам видишь, что ничего! Видать, примерещилось.
Было ясно, что старый хрен — не из тех, кому может что-нибудь примерещиться. Но деревья, качавшиеся от ветра, не оставляли повода для дискуссии.
— Продолжай, — попросил Олег.
— Так я уже всё сказал.
— А в каком году большевики снесли церковь?
— В двадцать втором. Замучились, говорят, ломать! Полгода ломали. В прошлые века крепко строили.
— А иконы из этой церкви куда дели?
— Да все сожгли над оврагом. Отец рассказывал, что огонь поднялся выше берёз. Из города было видно.
— Послушай, дед, — подступил Олег к старику поближе. Хитро и доверительно оглядевшись по сторонам, он понизил голос: — Я не поверю, что твой отец ни словом, ни жестом не дал понять, о чём с ним беседовал горожанин.
К этому времени самокрутка почти вся вышла. Бросив окурок на землю, дед затоптал его, мрачно сплюнул и отмолчался.
— Ладно, — пожал плечами Олег, — этот горожанин особенного значения не имеет. Скажи, ты был дома той ночью, когда отец твой увидел над лесом церковь?
— Да, я был дома, — ответил дед. Тут вдруг из коттеджа донеслись крики. Света с Оксаной о чём-то горячо спорили. Дед немножко послушал их и продолжил:
— В ту ночь наш кобель, Буян, ни с того ни с сего разлаялся да развылся. Выл жутким воем, и я никак не мог заставить его умолкнуть. Из дома гнал — он скребётся, бил — воет громче! Такого с ним прежде никогда не было. На рассвете пришёл отец и сказал, что увидел церковь. С тех пор тоска на него напала. Он каждый вечер уходил в лес и всю ночь бродил.
— Искал церковь?
— Да.
— И сколько ночей искал?
— Недели две-три это продолжалось.
— Вот оно что! Очень интересно. Значит, две-три недели человек мучается и сходит с ума, не зная, чего он хочет, ну а потом горожанин вдруг говорит ему: «Человек! Я знаю, чего ты хочешь. Я не ручаюсь, что ты получишь то, чего хочешь, точнее — даже ручаюсь, что не получишь, но если тебе интересно знать, к чему ты так рвёшься — я…»
Старик перебил Олега:
— Олег! Если ещё раз ты хоть одно слово про него скажешь, беседе нашей — конец.
— Хорошо, я понял. Ты можешь мне рассказать, что произошло через три недели? Как он пропал?
— Буян ещё с вечера заскулил, — стал припоминать лесовик без видимой неохоты, — отца уже дома не было, он отправился искать церковь. Больше его никто никогда не видел. Я и ещё несколько парней неделю подряд ходили, искали, звали, но никаких следов даже не нашли.
— А сейчас собака у тебя есть?
Дед смерил Олега угрюмым взглядом и тихо-тихо спросил:
— А ты не боишься?
— Нет, не боюсь. Ты думаешь — если бы я боялся, было бы лучше?
— Думаю, да.
Олег усмехнулся и поглядел на избушки. Около них ошивались четыре лайки, два фокстерьера и пять-шесть такс.
— Вчера эти псины выли, как бешеные. Оксанка сказала мне, что до этого никогда они так не выли.
— Ну и чего?
— Я на днях привезу тебе сотовый телефон и напишу номер. Когда собаки опять завоют, ты…
— Послушай-ка, умник, — громко засопел дед и стал подниматься, — ты знаешь, почему муж Оксанки полез в петлю?
Крики в доме стихли. Олег вгляделся в серые глаза деда. Они смотрели твёрдо и холодно.
— Почему?
— Он увидел чёрта. Только увидел. И всё.
Повесив оружие на плечо, дед неторопливо зашагал к лесу. Походка у него была вовсе не стариковская. Глядя ему вслед, Олег крикнул:
— А ты-то сам не боишься его увидеть?
— Боюсь, — ответил охотник, не убавляя шаг, — поэтому не увижу. Он, как и Бог, приходит лишь к тем, кто его зовёт.
Когда старик скрылся среди деревьев, Олег уселся за руль «Ниссана» и закурил пахучую бабскую сигарету. Глаза у него слипались. При этом он понимал, что ему придётся вести машину, так как Оксанка тоже не спала ночь и напилась в хлам. Однако же предстоящий путь до Москвы под крики Оксаны тревожил его чуть меньше, чем неминуемый разговор с бывшими коллегами её мужа. Он предпочёл бы как-нибудь отвертеться от этого разговора. Близился полдень. К машине подошли таксы. Олег рассеянно поглядел на них, выбросил окурок и задремал.
Разбужен он был Оксаной.
— Ну всё, ты сел, — бодро объявила она, усевшись с ним рядом и хлопнув дверью. Олег зевнул, поморгал, запустил мотор и нажал два раза на газ. Овраг огласился кошмарным рёвом. Таксы шарахнулись и залаяли.
— Ты что делаешь, идиот? — крикнула Оксана, брызнув слюной.
— Тебя злю.
— Если ты меня разозлишь, пешком до тюрьмы пойдёшь!
С этими словами Оксана раскрыла сумку и стала краситься, повернув к себе салонное зеркало.
— Дай мне денег, — сказал Олег. Оксана едва не выронила помаду.
— Чего-чего?
— От меня прёт водкой! Гаишникам что давать?
Признав обоснованность этих слов, Оксана достала три незначительные купюры и отдала их Олегу.
— Этого будет мало, — заявил он.
— Если будет мало, я сама с ними поговорю.
Олег запихнул купюры в карман.
— Где вторая шваль?
— Сейчас при… Что ты сказал, урод?
Света появилась из-за угла коттеджа. Когда она устроилась на заднем сиденье, Олег включил передачу и медленно повёл джип к лесной колее. «Ниссан» без труда взбирался на кочки и выбирался из ям, но Олег боялся, что через лес проехать с такой же лёгкостью не удастся. Оксана запела песенку, продолжая тщательно наносить на лицо боевой раскрас.
— Ой, я забыла в доме свой плеер! — взвизгнула Света, прижав ладони к щекам.
— Серьёзно? — спросил Олег.
— Да, да! В нём — кассета! Моя любимая!
— Успокойся. Оксанка — мразь, тут я спорить с тобой не стану, но всё же думаю, она выделит из пяти миллионов баксов сорок рублей на покупку тебе кассеты.
— При чём тут деньги! — с досадой защебетала Света. — Я не хочу расставаться с этой кассетой! На ней — мои любимые песни! Я их сама записала, с радио! Ну давайте вернёмся, а?
— Закрой пасть! — рявкнула Оксана, достав из сумочки тени. — Что за манера ныть по каждому поводу? Конец света! Кассета! Ах! Умри всё живое!
По наполненным водой рытвинам и ухабам просеки мощный джип пополз с пробуксовками.


Глава третья
Оксана

— Как дела, Олег? — спросил следователь, барабаня по столу пальцами.
— Ничего дела.
— Соседи спокойные?
— По сравнению со мной — да, — ответил Олег. Тут он вдруг почувствовал слабость. Его качнуло, и он едва не упал со стула.
— Тебе что, плохо? — обеспокоился собеседник. — Врача позвать?
— Всё нормально, — сказал Олег, улыбнувшись, — и у меня к вам просьба. Пожалуйста, не зовите врача, даже если я упаду и начну чернеть на глазах. Никаких врачей.
— Хорошо.
— Они изуродовали мне жизнь, — пояснил Олег, хотя его не просили ничего пояснять, — и я не хочу, чтобы они изуродовали мне смерть.
— Красиво звучит!
— Красота рождается в муках.
— А ты считаешь себя здоровым?
— Конечно, нет! Я об этом и говорю. Если человека с утра до вечера называть свиньёй, он рано или поздно захрюкает.
— Как тебя поставили на учёт?
— Со мной приключилась одна фантастическая история, и я о ней рассказал школьной медсестре. Она повела меня к психиатру. Психиатр сказал: «Нормальный ребёнок не мог такое придумать. Либо он сказал правду, либо он не выдержал эмоционального потрясения, связанного со смертью матери». Так как я на консилиуме схватил председательницу за горло, остановились на втором варианте.
— Да у тебя, я вижу, талант попадать во всякие фантастические истории!
— Это правда. Я ничего, кроме этого, не умею.
— А рисовать?
Олег снисходительно улыбнулся.
— Если бы я умел рисовать, у меня, наверное, были бы персональные выставки во всех крупных городах мира.
— Спорное утверждение.
— Почему?
— Потому что успешность определяется далеко не столько талантом, сколько рекламой.
— Произведениям живописи никакой особой рекламы не требуется. Реклама нужна, чтобы побудить человека читать роман, покупать музыкальный диск, идти на концерт. Это отнимает время и деньги. А оценить картину можно за две секунды.
— Любую?
— Если мы говорим о классике — да, любую.
Один из трёх стоявших на столе телефонов заверещал. Взглянув на определившийся номер, следователь поднял и положил трубку. Потом сказал:
— Я тут пообщался с одним твоим педагогом из художественного училища. Он считает иначе. И знаешь, он до сих пор хранит у себя некоторые твои работы.
— Он не объяснил вам, зачем?
— Затем, чтобы посредством их публикации — уж не знаю, когда, но, видимо, скоро, реанимировать классическую портретную живопись.
— Это уж, извините, бодрый голос маразма, — пробормотал Олег, слегка покраснев.
— Не знаю, не знаю. Он произвёл на меня впечатление адекватного человека.
— Ну, пусть попробует.
Телефон опять зазвонил. Подняв и положив трубку, следователь спросил:
— А Нобелевскую премию куда денешь?
— Нобелевскую премию за живопись не дают. Но если бы дали, я бы купил что-нибудь и перепродал.
— Опять наркоту?
Олег не ответил.
— Не бойся, я просто так спросил.
— Я и не боюсь, даже если вы спросили не просто так.
— На нормальный бизнес не тянет?
— Здесь, за великой русской стеной, любой бизнес рано или поздно перестаёт быть нормальным — благодаря, извините, вам. Не вам персонально, а…
— Да я тебя понял.
Дружески улыбнувшись Олегу, следователь надел очки и достал из кожаной папки лист с размашистой подписью и печатью под кратким текстом. Олег решил, что сейчас, может быть, услышит что-нибудь умное. И услышал:
— Олег Михайлович, следствие по вашему делу прекращено ввиду отсутствия состава преступления. Вот постановление о вашем освобождении. Ознакомьтесь и распишитесь.
— Он точно, значит, с собой покончил? — спросил Олег, украсив бумагу своим автографом и вернув её собеседнику.
— Тебе лучше знать, — был ответ, — никто не мог с ним покончить, кроме тебя и его. Поскольку ты не обязан доказывать свою невиновность, а доказать обратное мы не можем — дело закрыто. Сейчас я выпишу тебе пропуск, и — до свидания.
Пока следователь писал, Олег размышлял. Взяв пропуск, он попросил сигарету. Следователь, как видно, не был загружен срочной работой и не спешил его выставлять. Они закурили.
— Где он мог взять верёвку? — задал Олег давно интересовавший его вопрос.
— В кармане плаща. Это был капроновый шнур, купленный по просьбе местного старика. Он ему понадобился для рыбной ловли — ну, сеть натягивать.
— Почему он не застрелился?
— Как почему? Потому, что патронов не было.
— Точно?
— Определённо. А что?
— В револьвере, кажется, шесть зарядов?
— Да, шесть.
— Он стрелял пять раз.
Стряхивая пепел, следователь пожал плечами и возразил:
— Ты мог ошибиться.
— Я специально считал. Пять выстрелов было.
— Ты мог легко не услышать одного выстрела из-за грома. Он мог пальнуть в лесу на какой-то шорох, когда ты был далеко. Одного патрона могло изначально недоставать в барабане.
От слишком сильной затяжки к горлу Олега прихлынула тошнота. Погасив окурок и подышав полной грудью, Олег заметил:
— Ещё он мог перед самой смертью в кого-то выстрелить. Мне так кажется.
— А мне кажется, что ты в этом даже уверен.
Заверещал другой телефон. С наигранным раздражением обсудив какой-то профессиональный вопрос, следователь откинулся на спинку кресла. Рассеянно докурил. Потом, спохватившись, выдвинул ящик стола и выложил из него записную книжку, водительские права и ключи Олега.
— Там, на холме, был чёрт, — сообщил Олег, рассовывая своё имущество по карманам. — В него-то он и стрелял.
— Почему ж ты раньше молчал об этом? Боялся, что я тебя отправлю в институт Сербского?
— Исходя из вашей реакции, смею предположить, что этого опасается и вдова, убитая горем. Видимо, она полагает, что за больничной решёткой лучше, чем за тюремной.
— Нет, Олег, нет. Ты здорово ошибаешься, если думаешь, что Оксана, решив доказать твоё здравомыслие, рассказала мне историю этой девушки. Она не упомянула о ней ни единым словом. О том, что произошло с тобой на горе, я узнал от деда-охотника и от Светы. А остальное сам раскопал.
Олег превратился в слух.
— Эту девушку звали Нина, — продолжал следователь. — Она была невестой того, кто гонялся за тобой по лесу, и подругой Оксаны — настолько близкой, что ближе и быть не может. За неделю до намечавшейся свадьбы она привезла трёх других подруг на девишник в тот самый дом. Звала и Оксану, но та сказалась больной…
Олег перебил:
— Позвольте я угадаю, что было дальше. В доме она застукала своего жениха с Оксаной, причём Оксана бегала голая и орала: «Нинка, прости! Мы любим друг друга!» Обманутая невеста бросилась в лес и повесилась над обрывом. Так?
— Да. На ремне от сумки, в которой было подвенечное платье. Она хотела покрасоваться в нём на девишнике.
— Почему её не догнали?
Этот вопрос слетел с губ Олега непроизвольно. Он уже знал ответ. Перед ним возникло бледное лицо Нины, обезображенное тремя короткими шрамами. Это были шрамы с руки Оксаны.
— Когда она выбежала, Оксана схватила нож и стала полосовать себя по руке. Все бросились к ней.
— Она по образованию — фельдшер, — сказал Олег с тоскливой усмешкой, — ей ли было не знать, что разрезать вены надо в горячей ванне, иначе кровь свернётся и остановится!
Наступило молчание. Олег жадно разглядывал лицо Нины, таявшее, как изморозь на стекле.
— Четыре наших собаки категорически отказались работать в этом лесу, — заговорил следователь, — вели себя одинаково: совершенно не реагируя на команды, рычали, выли, крутились как заведённые, будто к ним подступали орды чудовищ.
— Наверное, ветер дул со стороны дома, — предположил Олег.
— Ну и что?
— Оксана могла забыть там свои трусы.
Следователь задумчиво покивал, будто эта версия удовлетворила его.
— Значит, ты считаешь — она сознательно добивалась того, что произошло?
— Вы видели фотографию этой Нины?
— Видел, и не одну.
— И как вам её глаза?
— Глаза истерички. Я и без фотографии знаю, что любой косой взгляд мог её толкнуть на самоубийство. Эта попытка была девятой.
— А вы с Оксаной долго общались?
— Около четырёх часов.
— И что вам неясно?
— Мне абсолютно неясно, зачем она таскает с собой её фотографию.
— А вот этого я не знаю, — пробормотал Олег и тут же воскликнул: — Знаю! Она не верила в то, что Нина реально склонна к самоубийству, и захотела её унизить: «Ну, беги, вешайся! Не повесилась? Значит, восемь попыток были инсценировкой? Значит, ты — подлая и трусливая тварь? Ну живи, живи! Стирай плевки с морды!» Так могло быть.
— Я думаю, так и было. Кстати, а надпись на фотографии есть, ты не обратил внимание?
— Есть, — ответил Олег, — что-то про нюансы женского организма.
Следователь издал весёлое восклицание.
— Стало быть, неспроста она отказалась дать мне на пару дней эту фотографию!
— А для чего она вам понадобилась?
— Эксперты из контрразведки её просили.
Олег ничего не понял.
— Эксперты? Из контрразведки?
Следователь кивнул.
— Ну да, на Лубянке давно уже есть отдел, занимающийся всей этой галиматьёй — НЛО, привидения, полтергейст и тому подобное.
— Неужели потусторонний мир тоже весь кишит врагами отечества? — возмутился Олег. — Как они достали, эти враги! Ну никакой жизни от них не стало.
— Я ничего не знаю про мир иной, но реальный мир врагами заполнен, хоть отбавляй, — с неглупой улыбкой подчеркнул следователь, — и некоторые из них довольно изобретательны. Их деятельность порой легко спутать с мистикой, и поэтому ФСБ старательно изучает разного рода загадочные явления. Иногда таким образом расследуются дела, ошибочно причисленные прокуратурой к паранормальным. Но с твоим делом сложилась обратная ситуация. Ознакомившись с нашими материалами по нему, эксперты из ФСБ порекомендовали его закрыть.
— А без них вы расследовали бы его до седьмого пота? — съязвил Олег. — Или до седьмой пачки денег из кошелька Оксаны?
— А вот это ты зря.
Олег и сам понимал, что зря, хоть от его реплики взгляд хозяина кабинета не перестал быть доброжелательным. Оборвав ещё один телефонный звонок и взяв сигарету, следователь спросил:
— Ты не задаёшься вопросом, зачем я трачу на тебя время, рассказывая тебе о секретных сферах деятельности спецслужб?
— Нет, не задаюсь. Я думал, что вы не время на меня тратите, а меня — на время.
— Ты ошибаешься, у меня полно срочных дел. Но я…
Звонок повторился.
— Перезвони минут через десять, — распорядился следователь, сняв трубку. Вновь положив её, он заговорил с Олегом ещё более тепло: — Видишь ли, мой друг, я не первый день здесь сижу и даже не первый год, а семнадцатый. Это, как говорится, раз. Правоохранительные структуры обязаны не только расследовать, но и предотвращать преступления. Это два. Оксана тебя весьма сильно любит, и у неё много денег, а у тебя — долгов. Это три. Если после свадьбы с тобой она вдруг повиснет на том же самом суку — все дружно припишут её смерть чёрту, тут я не спорю. Но это дело возьмёт себе контрразведка, а вот её навести на ложную версию очень трудно. Это — четыре.
— Браво, Оксанка! — искренне восхитился Олег. — Так засрать мозги следователю по особо важным делам с шестнадцатилетним опытом не сумел бы даже эксперт по авангардизму!
Работник прокуратуры продолжил доброжелательно улыбаться. Потом он взял зажигалку и закурил.
— Я нужен Оксане как геморрой, а она нужна мне как импотенция, — уточнил Олег. У следователя на это не было возражений. Но он сказал, помолчав:
— Я тут пообщался с тремя твоими знакомыми из «Короны». Каждый из них с восторгом и наслаждением рассказал мне о том, как ты трахал жён двух других.
— И что?
— Я симпатизирую таким людям, как ты, Олег. Это — пять.
— Большое спасибо. А можно я позвоню?
— Звони. Городской телефон — вот этот.
Олег снял трубку, нажал одиннадцать кнопочек и, дождавшись ответа, заговорил:
— Равшан, это я. Привет. На свободе. Хотел бы встретиться. Хорошо. Во сколько? Успею. Договорились.
— Равшан Хамракулов? — полюбопытствовал следователь, когда Олег встал свободным человеком со стула, на который сел узником, и взял пропуск.
— Он самый.
— Ты хорошо его знаешь?
— Нет, недостаточно хорошо, чтобы вы меня могли попросить о чём-то, и недостаточно плохо, чтобы вы могли меня о чём-то предостеречь.
— А Ингу Лопухину ты знаешь?
— Ингу я знаю, причём с такой стороны, с которой её никто до меня не знал. Ещё подробнее надо?
— Даже здесь ты не можешь не пускать пыль в глаза, — улыбнулся следователь.
— Я делал бы это даже на эшафоте.
Следователь кивнул и протянул руку. Олег, волнуясь, пожал её. Он всегда волновался, когда прощался с кем-то навеки. Неважно, с кем. Но, выйдя из кабинета, он ощутил подъём настроения, и ничто уже не могло испортить его — ни длинные, мрачные коридоры, по которым шныряли люди в погонах, ни толстомордый дежурный на проходной, изучавший пропуск почти минуту, ни дождь на улице. Свежий ветер качнул Олега, как стакан водки, капли дождя скользнули по его впалым щекам, как пальцы любимой женщины. Прохожие зябко ёжились под зонтами, и лица многих были под стать пасмурному небу. А он, Олег, улыбался. Никогда прежде он, ценивший свободу больше всего на свете, не ощущал её так реально и не сливался с нею в таком экстазе. Машины еле ползли по Новослободской. Олег шагал вровень с ними, опережая всех остальных пешеходов, старательно обходивших лужи. Взглянув на уличные часы, он заторопился ещё сильнее. Они показывали двенадцать пятьдесят пять. До встречи на Киевской оставалось чуть более двух часов, и надо было ещё успеть заскочить домой. Расталкивая медлительных пассажиров, Олег бегом спустился в метро, ровно через сорок минут вышел из него на станции «Профсоюзная» и ещё через пять минут ворвался в свою квартиру.
Захлопнув дверь, он кинулся в ванную, на бегу срывая с себя одежду. Вымывшись, побрившись и причесавшись, побежал в комнату и достал из шкафа лучшие свои вещи, в том числе смокинг, который издалека вполне ещё мог сойти за приличный. Оделся ровно за полторы минуты. Стрелки стенных часов подползли к четырнадцати тридцати. Расшвыривая ногами груды рисунков, Олег приблизился к секретеру, отпер его и достал браслет, выигранный им три года назад в пари на футбольном матче в Черкизово. Его ставкой против браслета был «Фольксваген Пассат». Браслет того стоил. Он представлял собой россыпь сапфиров и бриллиантов на цельном золоте. Чудо была вещица. Олег берёг её как зеницу ока и до сих пор ни в какие свои поганые авантюры не вовлекал. Но сложные ситуации требуют, как известно, сложных решений. Полюбовавшись браслетом, Олег вздохнул для приличия, потом сунул его в карман, как сунул бы в пруд любимого, но смертельно больного пса, и подошёл к зеркалу. То, что он в нём увидел, ему не слишком понравилось, потому что слишком напоминало психа, собравшегося на подвиги. К счастью, тот, с кем было назначено рандеву, против героизма ничего не имел. Поправив причёску и подушившись, Олег взглянул на часы, пришёл в дикий ужас и со всех ног побежал на улицу, потому что заставить Равшана ждать слишком долго не пожелал бы даже Оксане. Идя к метро, он запустил руку в боковой карман смокинга, чтобы достать сигареты, которых не было, и, к своему немалому удивлению, обнаружил деньги. Двести рублей. На такси до Киевской их хватило.


Глава четвёртая
Инга

Хозяин бара-бильярда у станции метро «Киевская», чеченец Ахмед, с несвойственной ему терпеливостью повторял Олегу:
— Я тебя уважаю, ты мой желанный гость — неважно, с деньгами или без них. Бери что угодно в долг, только не устраивай мне здесь драки, ради Аллаха! Договорились?
Олег, естественно, каждый раз обещал вести себя хорошо, но не во всех случаях держал слово. Ахмед не мог долго на него дуться — он добро помнил. Несколько лет назад, когда он попал в беду, никто не оказал ему помощь, кроме Олега. Много воды утекло с тех пор и пересекались они не то, чтобы очень часто, но дружба их не иссякла. Как только щедрому сыну гор сообщали, что Олег в зале, он выходил к нему поздороваться и, конечно, предупредить, чтоб не было драк. Так было и в этот раз.
— Я знаю, что ты мне скажешь, — сказал Олег, пожав ему руку, — не беспокойся. Сегодня я пить ничего не буду, кроме шампанского. Оплачу через час.
— Хоть через сто лет! Но только имей в виду, что у меня новые зеркала, по восемьсот долларов каждое. Как, вообще, дела?
— Ничего дела.
— Наташка, открой сухое «Мадам Клико»! Курить надо?
— Ещё как надо!
— Чего молчишь? Наташка, и пачку «Мальборо» дай!
Видная блондинка лет двадцати четырёх приветливо улыбнулась Олегу и подала ему сигареты. Он закурил, сев на табуретку у стойки.
— Ну, я ещё подойду к тебе, — посулил Ахмед, спешивший вернуться к своим делам, — Наташенька! Проследи, моя драгоценная, чтобы он к бандитам не лез!
С этими словами Ахмед ушёл в служебное помещение.
— Что-то долго не появлялся ты здесь у нас, — заметила барменша, виртуозно освободив бутылку от пробки. Следя, как «Мадам Клико» струится в бокал на высокой ножке, Олег ответил:
— На зеркала денег не было.
— Появились?
— Нет.
— Чего ж ты пришёл?
— Равшан меня пригласил сюда.
— Что у тебя общего с этим типом? Даже Ахмед его сторонится, хоть они — родственники!
— Я бы тебе не советовал так прозрачно собирать информацию о Равшане.
— Ты чего гонишь? Что, вообще спросить ни о чём нельзя?
Казалось, Наташка очень обиделась. Повернувшись к Олегу красивой, гордой спиной, она начала протирать бокалы. Сделав глоток, Олег уловил её злобный шёпот:
— Совсем свихнулся от наркоты своей!
У Ахмеда было немноголюдно, но ситуация на глазах изменялась к лучшему. Из динамиков рокотал нежный голос Элвиса под гитару. К стойке подсели две остроумные девушки и два хипстера. Взяв свои сигареты, шампанское и бокал, Олег пересел за ближайший столик. Отсюда он увидел Равшана. Тот был поглощён игрой и, судя по бодрым выкрикам земляков, что толпились рядом, уверенно набирал очки. Игра шла в открытую пирамиду. Медленно и степенно Равшан шёл вокруг стола, делая дуплет за дуплетом. Когда ему удавался точный клапштос по битку, четыре прицельных катились в лузы. Его противница — очень пьяная дама лет сорока, громко провожала их сквернословием. Один раз, когда у Равшана вышел триплет, она взяла кий как шпагу, словно намереваясь его проткнуть. Джигиты над ней смеялись, но у Олега возникло чувство, что это несколько преждевременно. Наблюдая за этой странной игрой, он сам уже был готов материться. Ему давно не терпелось начать свою.
Неблизко от бильярда сидели, о чём-то споря, четыре девушки, лица, попы и имена которых были знакомы листателям глянцевых журналов, а также зрителям MTV. Когда к ним пытался подсесть мужчина, они ему говорили что-то, и он стремительно отходил, косясь на Равшана с его нукерами. Но, заметив Олега, все эти девушки улыбнулись. Одна из них тут же встала и поспешила к нему, стуча каблучками травмоопасной длины и тонкости. Это была Инга Лопухина — заслуженный мастер спорта по синхронному плаванию, звезда Плейбоя и финалистка конкурса «Мисс Сочи-94». Приоритетом её был спорт, однако в спортивной хронике она занимала значительно меньше места, нежели в светской. Ничего странного в этом не было — ноги Инги, торчащие из бассейна, мало чем отличались от ног других синхронисток, а вот под взглядом её больших изумрудных глаз, по меткому изречению одного писклявого модельера, даже весеннее небо переставало быть голубым. Олег, впрочем, имел противоположное мнение на сей счёт. Он терпеть не мог большеглазых женщин, считая их истеричками. Тем не менее, он приветливо поздоровался с Ингой, так как иных существенных недостатков за ней не знал. Наташка за своей стойкой продемонстрировала лицом более глубокую компетентность в данном вопросе.
— Как у тебя дела? — спросила спортсменка, отодвигая стул, чтобы сесть напротив Олега. Всё это было проделано с трогательной неловкостью, потому что Инга была капельку пьяна. За столиком грация к ней вернулась. Нельзя было усомниться в этом, следя, как она закуривает английскую сигарету и реагирует на ответ:
— Ничего дела. А как ты?
— Да так…
Олег налил ей шампанского в свой бокал.
— Ты где пропадал? — спросила она, осушив его и поставив.
— В Бутырском следственном изоляторе.
Её длинные брови приподнялись.
— Чего?
— У тебя вода осталась в ушах? Реально я был под следствием. Неужели Равшан тебе ничего не сказал об этом?
— Равшан? Ни одного слова! Если бы я узнала, ты бы там ни минуты не просидел. Что произошло?
— Ничего особенного. Один человек совершил хороший поступок, а так как он — офицер милиции, это всем показалось странным.
— А что он сделал?
— Повесился.
— Какой ужас! — пробормотала Инга, взмахнув ресницами и качнув под столом ногой, закинутой на другую ногу. Белая туфля, болтавшаяся на пальцах, слетела с них. Наполнив бокал шампанским, Инга отпила половину. Потом прищурилась на Олега.
— А ты-то как оказался крайним?
— Было бы странно, если бы я им не оказался! Поскольку я двадцать лет назад чуть не придушил суку, спросившую, что кричала мне моя мать, когда умирала от лейкемии, на меня можно списывать всё, что нельзя списать на всемирный еврейский заговор.
— Да не хочешь, не говори, — отрезала Инга, сделав ещё глоток. — Я, впрочем, уверена, что ты трахал его жену. Но это — не моё дело. Ты мне вот что скажи: тебя окончательно отпустили?
— Да.
— Почему?
— Потому что следователь — нормальный мужик.
Это показалось Инге смешным. Она ярко засверкала имплантами, обошедшимися Равшану дороже, чем капремонт её «Хонды» после аварии, ввиду коей подводная акробатка осталась без половины зубов.
— Нормальный мужик! А вот если бы следователем была нормальная женщина, не ушёл бы ты от неё. А если бы следователем была ненормальная женщина — например, такая как я, были бы допросы с пристрастием!
Большой палец ноги чемпионки мира властно уткнулся Олегу в голень. Олег зевнул и сказал:
— Для того, чтобы устраивать мне допросы с пристрастием, гражданка Лопухина, вам совсем не нужно быть следователем.
— Ого! А что для этого нужно?
Олег задумался, глядя на изумительное лицо своей собеседницы, обрамлённое ярко-рыжими волосами. Но думал он не о ней.
— Ну, так что для этого нужно? — усилила натиск Инга. Пора было ей ответить. И прозвучал ответ:
— Я не знаю.
— У тебя что, проблемы?
— Да, у меня проблемы.
— Какие?
— Я не могу сказать.
— Почему?
— Потому что ты начнёшь высказывать своё мнение.
— Ну и что?
— Вот видишь! Ты считаешь это вполне нормальным.
— Конечно, это нормально! Для этого человеку язык и дан, — уверенно заявила Инга и рассмеялась, видимо, вспомнив, что у её языка имеются и другие обязанности.
— А ну, покажи-ка мне свой язык, — попросил Олег. Спортсменка послушно раскрыла рот и высунула язык до предела. Олег внимательно поглядел на него, добавил в бокал вина и произнёс:
— Хватит.
Язык исчез. Рот закрылся и растянулся в хитрой улыбке.
— А хочешь, задницу покажу?
— Ты этого не сделаешь при Равшане.
— Почему? Сделаю, если ты меня защитишь ценой своей жизни.
— Он не один.
— Так я вот и говорю — ценой своей жизни!
— Об этом и не мечтайте, гражданка Лопухина. Моя жизнь недорого стоит, но я не стану её менять на голую задницу, даже вашу.
Инга с горькой усмешкой взяла бокал. Олег приготовился защитить лицо от шампанского, но гражданка Лопухина предпочла осушить бокал свой традиционным способом. Потом долго сидела молча. Её глаза болезненно блёкли от алкоголя. Олег смотрел на Равшана. Тот всё играл.
— Сучья жизнь, — прошептала Инга, облизав губы.
— Ищи другую, — сочувственно подсказал Олег.
— Какую другую? Где я найду другую? Как моя жизнь может стать другой, если я сама не меняюсь? Где бы я ни была и с кем бы я ни общалась, об меня будут вытирать ноги, как ты сейчас это делаешь! Разве может быть по-иному?
Она не плакала. Её голос был твёрд и звонок, глаза смотрели спокойно. Но у Олега, имевшего большой опыт общения с идиотами, засосало под ложечкой от такого спокойствия.
— Что за чушь? — отчеканил он. — Как я вытираю об тебя ноги? Чем я тебя обидел? Тем, что не захотел отодрать тебя на глазах твоего бойфренда, который мне ничего плохого не сделал? Это ты называешь вытиранием ног?
— Да! Это!
Олег кивнул и поднялся.
— Куда ты? — с тревогой спросила Инга, также имевшая большой опыт общения с идиотами.
— Понимаешь, Инга — я не могу тебе отказать, потому что ты для меня слишком много значишь, — сказал Олег, раздувая ноздри, — и я хочу тебя. Очень сильно. Но вот беда: Равшан — мой приятель. Поэтому я сначала его убью. Это будет правильно.
— А ну, сядь! — скомандовала гражданка Лопухина. Олег не послушался. Тогда Инга, встав, толкнула его. Ему пришлось сесть. Она также села. Бросив тревожный взгляд в сторону Равшана, произнесла:
— Ну ладно, уговорил. Я согласна с тобою встретиться. Только знай, подонок: если ты втянешь меня в какую-нибудь историю — пожалеешь. Ясно?
— Договорились.
Бутылка была пуста. Олег закурил.
— Хочу рома, — сказала Инга.
— Ну, закажи себе ром.
— Ром — напиток из «Трёх товарищей»! Не хочу, чтобы этот упырь за него платил.
— Заплати сама хоть раз в жизни.
— Раз в жизни, пожалуй, можно, — глубокомысленно согласилась Инга и, вытащив из кармана короткой джинсовой юбки пластиковую карту, жестом подозвала трепавшегося с Наташкой официанта. Олег отправился в туалет. Вернувшись, он увидал на столе бутылку «Бакарди» и три бокала, наполненные её содержимым. Инга Лопухина была не одна. К ней властно пристроился, обнимая её, Равшан. Его плосконосое, воинственное лицо с круглыми глазами не озарялось триумфом. Видимо, под конец игры скандальная матерщинница протрезвилась. Инга курила, мерцая сквозь сизый дым грустными глазами.
— Ну, как бильярд? — поинтересовался Олег, усаживаясь напротив.
— Великолепно, — хрипло проговорил родственник Ахмеда, — а как рулетка?
— Я две недели её не видел. Но есть вариант один. Это бомба! Самая настоящая бомба! Завтра уж точно возьму быка за рога.
— Ты миллион раз это говорил.
— Конкретно тебе — два или три раза. Теперь есть реальный план! Дай мне денег.
— И не мечтай, — сурово отрезал горец, опорожнив свой бокал, — сперва верни то, что взял. Не вернёшь к субботе — включаю счётчик.
Ром был хорош. Олег, тем не менее, сделал только один глоток. Затем он опять начал гнуть своё:
— Верну, если дашь ещё! У меня есть план.
Это заявление почему-то не впечатлило Равшана. Он покачал головой.
— Опять план? Опять? Полгода уже ты бредишь и просишь деньги на этот бред! Надоело слушать! На дело дам, на бред — не мечтай! Короче, есть дело…
— Не для меня, — отрезал Олег, — я только что из Бутырки и не горю охотой туда вернуться.
— Ты под подписку вышел? — спросил Равшан, прикурив.
— Нет, дело закрыли.
— Самоубийство?
— Можно сказать, что да.
Инга почему-то залилась смехом.
— Равшан, мне нужен дозняк, — прошептал Олег.
— Братан, а ты не забыл, сколько ты мне должен? — подался вперёд Равшан, быстро оглядевшись, и сам ответил на свой вопрос: — Две тысячи баксов и за два чека!
— Равшан, два чека — не в счёт! Ты дерьмо мне впарил.
— Олег, а так вот не надо. Ты знал, что брал!
— Хорошо, согласен. Дай мне ещё один, и я буду должен тебе две триста.
— Нет, Олег, нет. Это будет длиться до конца света. Лучше товар и деньги в печку бросать, чем тебе давать — больше толку, хотя бы огонь горит! Вот если бы ты…
Олег положил на стол свой браслет. Матовый свет люстры заполыхал на золоте, задрожал потоками искр на гранях сапфиров и бриллиантов. Изо рта Инги выпала сигарета. Официантка, которая проходила мимо, едва не выронила поднос. Но обескуражить Равшана было не так легко. Он неторопливо, даже как будто и нерешительно взял браслет двумя пальцами и задумчиво помурлыкал, рассматривая его.
— Неплохая вещь. Фальшивых камней здесь всего лишь пять или шесть, а золото хоть не самой высокой пробы, но зато цельное! Продаёшь?
— Мы теряем время на идиотские разговоры. А мне оно сейчас дорого.
— Ладно, ладно!
Надев браслет на левую руку, Равшан окинул Олега пристальным взглядом и улыбнулся до самых крайних зубов.
— Олег! Я не знаю, откуда взял ты этот браслет — украл или с трупа снял. Спрашивать не буду, но это меня не может не беспокоить, сам понимаешь. Поэтому давай так. Две двести вычёркиваем, две триста ты получаешь прямо сейчас, и плюс ещё дури на пятьсот баксов. Неделю будешь роскошнейший кайф ловить! В облаках летать!
— Мне нужно взлететь повыше.
— Олег, я лучший товар даю! Отвечаю! Во всей Москве не найдёшь такого.
— Ну, ладно. Договорились.
Инга, скорчив Олегу страшную рожу, пнула под столом пяткой его колено и покрутила у виска пальчиком. Но Олег и без Инги знал, сколько он теряет на этой сделке. Однако каждый час промедления уносил с собой, как ему казалось, целые эшелоны таких браслетов. Вынув бумажник с инициалами, Равшан отсчитал двадцать три купюры с портретом Франклина и швырнул их на стол.
— Приноси ещё такие стекляшки! Товар тебе привезут до восьми часов.
— Ты только не продавай браслет, — попросил Олег, пересчитав деньги, — завтра я дам тебе за него реальную цену.
— Жду ровно сутки, — предупредил бильярдист, вставая и поднимая за локоть Ингу. Та, надев туфельку, злобно скалила на Олега свои импланты. Друзья Равшана и три их спутницы ждали возле дверей. Идя туда за Равшаном, Инга порывисто оглянулась. Её глаза — глаза двадцатидвухлетней Мишель Мерсье, уже не мерцали, а излучали солнечное сияние. Но Олег не перехватил этот взгляд. Осушив бокал, он велел Наташке позвать Ахмеда.
— Ахмед, — сказал он, как только владелец бара пришёл и сел рядом с ним, — сейчас я отдам тебе все долги.
— Какие долги? — махнул здоровенной рукой Ахмед. — Ты мне за шампанское только должен!
— Я думаю, это было самое дорогое в мире шампанское.
— Нет, не самое дорогое. Семьсот рублей.
Олег положил на стол семь американских бумажек. Ахмед нахмурился.
— Не нужны мне чужие деньги! Обидеть хочешь? Плати Наташке сто баксов и бери сдачу.
— Ахмед! Послушай меня.
— Ну, слушаю.
— Я придумал план. Если он удачный, то для его воплощения мне достаточно будет полутора тысяч. А если он неудачный — эти семьсот меня не спасут. Возьми, пожалуйста, их на случай, если я вдруг опять без денег к тебе приду.
— Хорошо, Олег, — с печалью сказал Ахмед, помолчав немного, — я их возьму. Но ты крепко помни, что у меня — твои семьсот долларов.
И Ахмед ушёл, забрав деньги. Олег налил себе ещё рома, выпил и закурил, откинувшись на высокую спинку стула. Он видел сны наяву. На него напала его тоска — тоска, сосущая сердце как заунывный плач ночной птицы из степных далей, как предрассветная тишина, как Северное сияние. Приползла она на свирель «Одинокого пастуха» Поля Мариа, зазвучавшую из динамиков после серии песен Элвиса. С шумной набережной Москвы-реки, поблёскивавшей багрянцем заката, грустно и удивлённо смотрела на окна бара тонкая девушка с тёмно-русыми локонами. Её звали Нина.
— Олег, я через пятнадцать минут заканчиваю, — донёсся как из туманного далека писклявый голос Наташки. — Хочешь меня домой проводить?
— Пошла ты, — шепнул Олег, раздавив окурок. Через минуту он встал, качаясь, медленно подошёл к дверям и покинул бар навсегда. Тоска поплелась за ним.


Глава пятая
Олег

Вернувшись к себе, Олег запер дверь, включил везде свет, уселся за стол, достал два листа бумаги, заточил карандаш и нарисовал два портрета. Ему потребовалось для этого ровно двадцать минут. Потом он лёг на диван, ничего не сняв, и начал считать размазанные по потолку комариные трупы. Спать ему не хотелось, и не спать — тоже. Вот уже много месяцев каждый приход домой опускал его настроение до депрессии. Если бы обстановка квартиры была убогой, он бы не унывал, обводя глазами своё жилище. Но, к сожалению, почти всё в этих стенах громко кричало ему о том, как много было у него денег полтора года назад, когда он ходил за ними не в казино.
За эти полтора года его судьба намоталась на ось рулетки полностью, без остатка. Он и раньше поигрывал, но от скуки и как-то всё неудачно. Внезапный выигрыш удивил его и заставил крепко задуматься. Некоторые граждане, сорвав банк, успокаиваются на этом, предпочитая не дёргать фортуну за нос. Иные думают, что она ухвачена за вихор. А Олег, смотревший на всё глазами полного сил самца, решил, что фортуна ему сдалась, как женщина, и теперь он может к ней присосаться. Не тут-то было! Женщина оказалась прожжённой шлюхой, и не Олег присосался к ней, а она вдруг стала вить из него верёвки. Он почти каждый вечер носил ей деньги, она же воспринимала это как должное и жила своей сучьей жизнью. Возжаждав власти над нею, он достал с полки учебник алгебры. Через месяц порвал его на клочки. Они до сих пор валялись по всем углам, притом вперемешку с клочками Библии, порванной ещё через месяц. Затем он стал изучать апокрифы. Эту книгу спасла одна проститутка, взяв её для прочтения. Но Олег горячо и аргументировано доказывал каждому своему собеседнику, что и высшая математика, и Святое писание подтверждают возможность разработки системы успешной игры в рулетку. Тем, кто высшего образования не имел, показывал формулы на страницах записной книжки. Он это делал из страха перед психушкой. На самом деле он продолжал считать, что фортуна — женщина, и к ней надо подобрать ключик, чтобы овладеть её сердцем. Ключик, естественно, подбирался методом втыка. Иных путей у Олега не было, несмотря на изрядный опыт. Его встречали шампанским и в «Метрополе», и в «Голден Пеласе», и в «Метелице», и в «Короне», и в «Карусели», и даже в «Беверли Хиллз», где он как-то раз сломал челюсть слишком придирчивому охраннику. Разумеется, наступил момент, когда деньги у него кончились. Он решительно влез в долги и начал распродавать восточные статуэтки, коллекционированием которых безудержно увлекался ещё тогда, когда занимался легальным бизнесом и не знал, для чего нужны человеку вены. Статуэтки изображали, конечно же, голых баб. Он расстался с ними без сожаления. И не только с ними. Вообще, многое из того, что имело для него ценность в двадцать пять лет, к двадцати восьми представилось хламом. Так, книжный шкаф со всем содержимым был отправлен на свалку, а его место занял старинный, чёрного дерева секретер с кодовым замком. Он имел предельно загадочный, дико располагающий ко взлому вид и одну лишь функцию — доставлять мучения любознательным девушкам. Притворяясь по утрам спящим, Олег с большим удовольствием слушал, как его гостьи ломают ногти о секретер, ругаясь и всхлипывая от бешенства. За браслет он не беспокоился — тот лежал в тайном отделении секретера, обнаружить которое не сумела бы даже самая гениальная проститутка. Замок открыть за два года смогли только две из них.
Виду своей квартиры Олег, как все творческие натуры, не придавал большого значения. Иногда он, впрочем, не без досады взирал на хаос, царивший в ней. Как-то раз он даже решился переложить все рисунки с пола на шкаф и уже поднялся с дивана, но тут же лёг, ощутив нехватку душевных сил для этой работы. Рисунков было десятки тысяч. Они валялись по всей квартире. Это были портреты полураздетых и голых женщин, выполненные карандашом. Рисовал Олег как с натуры, благо что в случаях не было недостатка, так и по памяти, с целью просто скоротать время или совершить месть. Например, Оксанку изобразил он в её отсутствии, абсолютно голой, и не одну, а с огромным псом, который такое с ней вытворял, что если бы героиня рисунка увидела сей шедевр — к Олегу пришёл бы киллер. Разве что под влиянием тягостной меланхолии мог Олег ответить отказом даме, выразившей желание получить свой грифельный образ. На самый сложный портрет у него уходило тридцать минут. Завершив работу, он отдавал рисунок натурщице, ну а если таковой не было или если дама высказывала претензии — швырял на пол, чтоб никогда уже больше не подобрать, либо клал на полку, откуда всё потом сваливалось. Любому своему гостю он позволял забирать сколь угодно много этих рисунков и был бы счастлив, если бы кто-нибудь взял их все, пригнав грузовик с прицепом или хотя бы мусоровоз. Лишь один рисунок он не отдал бы — по крайней мере, сейчас. Это был портрет не женщины, а мужчины. Он лежал на столе.
Олег, как обычно, приврал Оксанке, когда сказал ей, что обладает способностью создавать людей. Да, он рисовал женщин, с которыми никогда нигде не встречался. Да, эти женщины приходили к нему потом. Но он не придумывал их, а видел во сне. И кстати, хорошие были женщины. Разумеется, Олег жаждал таким же способом познакомиться и с особой, тянувшей из него деньги полтора года. Однако эта особа была не дура и не хотела сниться ему, чем бы он себя ни накачивал. Рисовать её было не с чего. Но он видел лицо того, кто точно имел прямое отношение к этой сволочи. Да, прямое и близкое! Этот факт сомнений не вызывал. Наличием лишь такого соперника мог Олег объяснить свои неудачи. Он хорошо запомнил его лицо и нарисовал его очень точно. То, что оно ему не приснилось, его не сильно смущало, так как границу между явью и сном он считал довольно условной, а той загадочной ночью её, как ему казалось, и вовсе не было.
Ужасающая истерика автосигнализации отвлекла Олега от размышлений. Он закурил, встал с дивана и подошёл к окну. По звёздному небу скользили редкие облака. К стеклу лип слабый туман. Окна противоположной многоэтажки были темны. Должно быть, произошло короткое замыкание. Едва только сигнализация смолкла, к Олегу хищно подкрался страх. Олег взял с пола рисунок, изображавший двух лесбиянок, и страх как ветром выдуло из квартиры. Бросив рисунок, он докурил на кухне, потом сварил себе кофе и пожалел, что не догадался купить еды, идя от метро.
Курьер прибыл в восемь. Не дав ему сунуть нос в квартиру, Олег забрал у него товар, запер дверь на оба замка и вернулся в комнату, на ходу снимая пиджак. Через пять минут он сказал:
— Ого!
И ушёл.


Глава шестая
Кролик

Он шёл по ночному городу. Шёл, не слыша своих шагов, хотя под его ногами лежал асфальт. Асфальт был одно название, как и всё в этом удивительном городе. Его улицы — то просторные, то не шире старинной лондонской мостовой и лишь кое-где тронутые светом немощных фонарей, тянулись среди облезлых пятиэтажных домов. Здания чернели безжизненными глазницами окон, стёкла которых были разбиты. Двери тёмных подъездов невыносимо скрипели и громко хлопали о проёмы, болтаясь на ржавых петлях от ветра. Тот выл, стонал голодной собакой, шляясь по улицам, забредал в пустые дома, качал фонари. Рыскающий свет вырывал из мрака громады зданий и тут же вновь отдавал их мраку.
Город был мёртв. Не заброшен — мёртв. Он таким появился, если действительно он возник однажды внутри Вселенной, а не она оформилась и сомкнулась вокруг него. Олег быстро понял, что не дойти ему до окраин этого города, не увидеть зари, никого не встретить. Он вечно будет слоняться среди домов, наполненных ветром, и слушать скрип фонарей. Ему стало сильно не по себе. Ему начало казаться, что пальцы заспанной медсестры, уверенной в своём опыте даже больше, чем в своём праве вылакать сто грамм спирта в течение ночной смены, стали нащупывать его пульс. Да, он иногда любил быть один, но с карандашом и пачкой листов, чтобы рисовать голых тёток, а велики ли шансы увидеть здесь хоть один магазин для школьников, из которого ветер не вымел всё подчистую? Вряд ли. Поэтому, миновав десяток-другой кварталов, Олег предался отчаянию. Он уже ощущал себя предметом без имени, без судьбы, без надежды, без смысла жить. Как он мог не чувствовать там, откуда пришёл, что где бы он ни был — даже в милиции, даже в дурке, даже наедине с Оксаной — за ним пристально следили, его лелеяли, берегли как зеницу ока и не оставили бы вовеки, если бы он сам об этом не попросил! Иисус Христос на кресте не сдержал жалобного крика, когда почувствовал, что грехи всего человечества заслонили его от взгляда Отца. А тот, кого называли раньше Олегом, был неизмеримо слабее, чем Иисус. Ему захотелось остановиться и заорать. Он остановился и заорал.
Его крик, пройдя сквозь неведомые пространства, сразу же возвратился из них раскатистым эхом. Оно тряхнуло призрачный город так, что свет фонарей ускорил и увеличил своё маятниковое движение, а дома заскрипели как старые сундуки, несомые на помойку. И это был уж не крик, а смех. Олег понял, чей. Постояв немного, он пошёл дальше по пустой улице. Он опять был Олегом, который знал, чего он хотел, поскольку насмешка его задела, а злость всегда служила ему самым верным средством против бессилия.
Спустя неопределённое время жёлтые фонари сменились на красные. Олег сразу этого не заметил, так как смотрел лишь под ноги — заблудиться он не боялся, а водосточных люков без крышек видел немало. Возможно, он миновал бы квартал, ни разу не оторвав взгляда от асфальта, если бы на его дороге не оказалась лужа. Он перед нею остановился — не потому, что не мог решить, обойти её или перепрыгнуть, а потому, что она как будто была наполнена кровью. От яркой, сочной, мерцающей красноты, размазанной по асфальту, рвотно защекотало желудок. Но при внимательном рассмотрении стало ясно, что это — свет. Отражённый свет. Олег очень удивился и поднял взгляд.
Его удивление стало оторопью. Изменился не только цвет фонарей, которые продолжали раскачиваться как маятники. Дома по обеим сторонам улицы были уже старинные, трёхэтажные, с черепичными крышами и сводчатыми дверными проёмами. На дубовых дверях поблёскивали чугунные кольца для стука, в глубоких оконных нишах — решётки. Наружные подоконники подпирались пухлыми ручками мраморных купидонов. На каждом из подоконников неподвижно сидела, свесив голые ноги и утомлённо моргая, дама в роскошном шёлковом пеньюаре. Волосы у всех женщин были распущены, ногти на руках и ногах блестели дорогим лаком. Глаза смотрели болезненно, отрешённо.
Долго Олег не двигался с места, обводя взглядом десятки сонных красавиц. Это определение подходило всем проституткам, которых он успел рассмотреть, хоть некоторые из них имели следы насильственной смерти — отверстия в головах, ножевые раны, странгуляционные борозды и так далее. У совсем ещё девочки с тонким еврейским носом и седой прядью в каштановых волосах правая ступня была чёрная от гангрены, а левая — синяя от флегмоны. Эта особа, расположившаяся в оконном проёме первого этажа, сочувственно улыбнулась Олегу и приложила к губам два пальца. Олег решил подойти. Достав из кармана брюк пачку «Мальборо» с дюжиной сигарет, он отдал её девчонке. Вынув одну сигарету, она спросила, можно ли взять ещё. Он сказал, что пачка — её, и дал прикурить. Выдыхая дым, она предложила оральный секс. Олег не ответил. Он ясно видел палату, залитую весенним солнцем, стакан с душистыми ландышами на столе, подушку, вымокшую от слёз, простыню, мокрую от пота, пахнущего не потом, а физраствором капельниц, одеяло, под которым билось в ознобе что-то худое, скрюченное, и слышал голос врача: «Так я тебе говорил, докуришься! А теперь говорю: дождёшься. Пиши согласие, не дури! Тебе только девятнадцать. Лучше без них, чем с ними — в гробу. А сейчас такие протезы делают — хоть в футбол играй!»
Девчонка курила, весело разглядывая Олега. Он напряжённо думал, что ей сказать.
— Передоз? — спросила она, увидев засохший ручеёк крови у него на руке, под задранным рукавом. Он молча кивнул.
— Все беды — от жадности, — заявила девчонка, видимо, позабыв о том, что он полминуты назад отдал ей последние сигареты. Чуть помолчав, прибавила с грустью: — Мои родители всё на контрацепции экономили!
— Если ты родилась — значит, не могла не родиться, — заверил её Олег, потому что дальше молчать было бы с его стороны как-то уж совсем глупо. — Я, например, прорвался даже сквозь отсутствие секса у папы с мамой.
Девчонке стало смешно, и Олег заметил, что два её передних резца гораздо крупнее других зубов.
— Ты была похожа на кролика, — сказал он, желая её обрадовать. Но она разозлилась.
— Да, может быть. Однако я не позволила резать себя на части, а значит — я была умным кроликом!
— Да, похоже на то.
Она успокоилась и решила также его утешить:
— У тебя нос не такой горбатый, как у меня!
— Зато он длиннее. Кроме того, я прожил с ним много дольше.
— А я зато умирала дольше!
— Правильно делала. Умирать надо долго.
— А для чего это надо?
— А для того это надо, чтобы побольше знать. Смерть запросто отвечает на любые вопросы своих клиентов, так как она — последняя, с кем они говорят.
— А у меня не было к ней вопросов! — заорала девчонка, плюнув окурком через всю улицу. — Я её не просила рассказывать мне о том, что тот, кого я ждала до последней своей секунды, жил уже у другой!
Остальные дамы засуетились, зашикали на крикунью. Но было поздно — дверь домика распахнулась, и вышла Нина. Выглядела она несколько иначе, чем у оврага — высокие башмачки с коваными пряжками, шляпка, чёрная юбка, строгая кружевная блузка того же цвета. Этот наряд придавал ей вид скорее вдовы, нежели невесты. Как бы то ни было, при одном взгляде на Олега она мгновенно стала как школьница, опрокинувшая цветочный горшок.
— Да, я — кролик! — продолжила бушевать девчонка с гангреной. — И если вас пугают мои гниющие ноги — отрежьте их, если вам мешает мой поганый язык — вырвите его, если вас смущает мой подозрительный нос — сломайте его, но если вас не устраивают мои передние зубы — не подходите ко мне, потому что я — кролик! Кролик!
Приподняв юбку, Нина шмыгнула в дом. Олег с криком «Стой!» помчался за ней. Дверь за ним захлопнулась, и его обступила плотная темнота. По счастью, он сразу же налетел на лестницу, узкую и крутую. Обманутая невеста уже неслась сломя голову по ней вверх, стуча каблуками. Олег устремился следом. Грохот погони раскатисто покатился по этажам, которые улетали вниз из-под ног бегущих со сверхъестественной быстротою. Третий, четвертый, пятый… Откуда? Дом — трёхэтажный! Но этажи продолжались. После седьмого Олег уже перестал считать их. Каждый пролёт преследователь и жертва одолевали за три секунды. Она дышала гораздо чаще и тяжелее, чем он. По мере подъёма темень рассеивалась — должно быть, из-за того, что глаза Олега к ней привыкали. Он видел Нину. Сбиваясь с ног, она то и дело затравленно оборачивалась. В её глазах был не только ужас, но и решимость пустить в ход ногти и зубы, если придётся. Но запугать Олега было задачей не из простых. Он схватил бы тигра, если бы тигр был так же нужен ему, как Нина.
Беглянка теряла силы. Дистанция между ней и Олегом неумолимо, стремительно сокращалась. Лестница, между тем, стала ещё более узкой и шла уже не пролётами, а витками. Олег смекнул, что она ведёт на церковную колокольню. Задрав башку, он увидел, что не ошибся — над ним сиял кусочком звёздного неба сводчатый выход к колоколам.
На самых последних ступенях лестницы Нина вдруг отчаянно завопила. Олег, рассчитывая схватить преследуемую, уже протянул к ней руку, но её вопль так хлестнул его по ушам, что он оступился. Его колено врезалось в острый угол ступени, рука поймала не Нину, а ночной ветер. Пот заливал глаза. Отерев его, Олег быстро ощупал ногу и, убедившись, что по сравнению с кроликом он ещё не калека, взошёл на звонницу.
Небосклон мерцал так, как он может мерцать лишь осенью, когда краски земли тускнеют, а воздух звонок от холода. Нина неподвижно стояла за большим колоколом, на самом краю площадки, готовая прыгнуть вниз. Она пристально следила за изумлённым Олегом. Из её рта, белевшего голливудским оскалом, тянуло запахом склепа.
Олег не верил своим глазам, озираясь. Где город-призрак с его скрипучими фонарями и сонными проститутками? Церковь плотно обступал лес. Лишь на горизонте светились россыпи огоньков. То были обыкновенные города — с живыми людьми, похожими на Олега. Только похожими, но не более, так как тени он не отбрасывал. Не имела её и Нина.
Необычайная яркость ночных светил и страшная высота колокольни предоставляли Олегу большой обзор. Что за ночь была! Просто чудо. Лес — неподвижный, покрытый трепетным лунным саваном, ждал чего-то, щуря свои невидимые глаза. Ледяные звёзды тянули его к себе синими руками, а он задумчиво упирался, как девка красная. Меж холмами, во впадинах и низинах, плотно лежал туман. Громадный овраг, над которым высилась церковь, был им наполнен почти до самых краёв. С другой стороны оврага была гора — та самая, на которой Олег одиннадцать дней назад стоял целый час и грезил. Теперь его настроение было более прагматичным. Он посмотрел на Нину. Ответный взгляд был пугающим. Тщательно подбирая слова, Олег произнёс:
— Не смей прыгать, дура!
Восемь колоколов гулко повторили этот приказ, раскинув негромкий и хриплый голос Олега на километры. Нина кивнула. Олег, обрадовавшись, продолжил:
— Хватит от меня бегать! Я зла тебе не желаю. Ты можешь меня спокойно и молча выслушать, без эмоций?
Она ещё раз кивнула и, отступив, полетела вниз, к подножию колокольни. Недолго думая, Олег бросился вслед за ней головой вперёд, как ныряльщик с вышки.


Глава седьмая
Мархлош

— Ну так пригласи её в ресторан! Алкоголь и танцы классно сближают мужика с бабой.
— Какой к чертям ресторан? Она полагает, что я — в долгах, как в шелках!
— Тем более. Если ты пригласишь её в ресторан, она будет в шоке. С ума сойти — ещё глубже залез в долги только для того, чтоб доставить ей удовольствие! Никакой другой твой поступок не даст ей понять яснее, насколько великолепно ты к ней относишься. Говорю тебе, бабы тают от таких жертв!
— А если она откажется? Нет, не потому, что я ей не нравлюсь, а потому, что… ну, скажем так — не захочет усугублять моё положение?
— Её отказ, в таком случае, будет значить, что ты ей небезразличен.
— Это понятно! Но я решу, что причина отказа — в том, что я ей не нравлюсь. Я так подумаю, даже если она превзойдёт своим красноречием Цицерона и Демосфена в одном лице, чтобы доказать мне обратное!
— Чёрт возьми! Я не понимаю, за каким хреном ты перед ней корчишь из себя нищего?
— Проверяю её на вшивость.
— Ты что, дебил? На какую вшивость?
— Ну, я хочу убедиться в том, что понравлюсь ей и без денег.
— Ох, и дурак! Да ты и с деньгами ей не понравишься.
— Почему?
— Да, …, потому, что ты нудный до тошноты! Вы с ней ещё даже толком не познакомились, а ты уже устраиваешь ей какие-то идиотские, долбаные проверки на вшивость! Страшно представить, что её ждёт, если вы поженитесь! Просто ад! Скажу тебе по секрету — мне эту тёлку жаль.
— А как же мы с ней поженимся, если я, как ты сам сказал, не понравлюсь ей?
— А чёрт её знает! Может, она — голимая скотоложница! Если так, у тебя есть шанс. А если не так — у тебя нет шансов.
— Так что ты можешь мне посоветовать?
— Я могу посоветовать перестать отравлять ей жизнь своими закосами под виконта де Бражелона.
— Переведи.
— Зачем тебе перевод, если ты на дружеской ноге с Цицероном и Демосфеном? Я тебе повторяю в двадцатый раз: пригласи её в ресторан!
— Да как я могу пригласить её в ресторан, если я сказал ей, что у меня нет денег?
— Ну и козёл! Да ей точно по херу твои деньги, есть они у тебя или нет их!
— Так что мне делать?
— Что тебе делать? Скажи, что выиграл! Повезло! Удачно сыграл в рулетку!
— А если ей придётся не по душе подобная склонность к азартным играм?
— Ты меня, сука, заколебал. И сильно. Предупреждаю в последний раз: если ты, паскуда, не прекратишь долбить меня этой темой, я с твоей девкой встречусь на днях и выложу ей про тебя всю правду! Пусть она знает, что ты лопатой деньги гребёшь и просто из жадности до сих пор ей ни одной розы не подарил!
— Ты с ума сошёл! Если ты так сделаешь…
— Не волнуйся, я пошутил. И знаешь, чего? Я даже подумаю, что тебе ещё посоветовать. Но при одном условии. Ты сейчас скажешь шефу, что меня нет, что я заболел… Ну, панкреатит обострился, и ты меня в больницу отвёз! В какую — секрет. Не хочу, чтобы шеф ко мне приезжал, у него и так дел по горло! Мобильник я отключу. Он, кстати, и сел.
— Ты хочешь смотаться?
— Нет. Посижу в машине, пока ты будешь с шефом беседовать, а потом мы с тобой заедем за одной девкой, и ты отвезёшь нас с нею в аэропорт.
— Разве ты сегодня летишь?
— Конечно! Я уже в отпуске! По закону!
— Шеф-то об этом знает?
— А как же ему не знать?
— А он не поручит мне твоё дело?
— Переговоры? Конечно, нет!
— Почему ты в этом уверен?
— Право, не знаю, как объяснить помягче, чтоб ты не очень обиделся… Рожа слишком позорная у тебя!
— При чём тут моё лицо?
— Да, ты прав, тут дело ещё и в ряде других аспектов. Я думаю, что шеф сам ему позвонит.
— Не вешай мне лапшу на уши! Шеф ему звонит только в исключительных случаях.
— А по-твоему, то, что сейчас творится — штатная ситуация?
— Почему ж ты боишься, что он тебя отправит к нему?
— Я боялся этого утром. Но за последние два часа ситуация изменилась, и очень круто. Шеф сам ему позвонит. Скорее всего, уже позвонил.
— Тогда почему не хочешь подняться к шефу?
— Я не люблю, когда на меня орут. А он орать будет, да притом так, что стеклопакеты из окон повылетают! На ком ему ещё отрываться, как не на мне? Кто, кроме меня, посмеет ему сказать, что мы теряем концерны из-за того, что на проституток он тратит гораздо больше, чем на развитие производства? Ты ему, что ли, об этом скажешь?
— А зачем вообще ему говорить об этом?
— Затем, что я не могу смотреть на его кривляния… «Ах, какой я несчастный! Ах, один я тут бьюсь как рыба об лёд, а кроме меня никому ничего не надо!» Он вечно валит всё на других!
— Мархлош, так вот потому-то я и боюсь, что он сам звонить не захочет!
— Ладно. Я поднимусь, но лишь для того, чтобы коротко объяснить ему ситуацию.
— А ты можешь сначала мне объяснить её?
— Не могу… А ну, тормозни-ка возле киоска!
— Мархлош, ну давай не будем время терять! Уже два пятнадцать! Кури мои сигареты.
— Ты ещё шефу их предложи! Ручаюсь, что после этого он поднимет тебе зарплату. Притормози!
Машина остановилась. Хлопнула дверь. Олег попытался открыть глаза. Но сил не хватило. Он уже знал, что лежит на заднем сиденье мощного джипа, который мчался со скоростью свыше ста по шумному городу с небольшим количеством светофоров. Два странных кекса, часть разговора которых ему удалось, точнее — пришлось услышать, сидели спереди. Когда джип прекратил движение и один из них, выпрыгнув, побежал к киоску, другой зевнул и, забарабанив пальцами по рулю, фальшиво запел какой-то блатной мотивчик. К этой минуте Олег припомнил свою фамилию. Имя, возраст и пол он вспомнил до остановки.
Сознание возвращалось к нему этапами. Сперва стену, вставшую между ними, прогрызли какие-то тихие голоса. Слов было не разобрать. Олег поначалу вообще никак их не воспринял, эти голоса, потом начал думать, снятся они ему или нет, и вскоре пришёл к заинтересовавшему его выводу, что не снятся. Спустя ещё некоторое время он обнаружил, что слышит не только их — они нарастали, делаясь внятными, вместе с гулом транспортного потока и выделяющимся из этого гула рёвом мотора, который точно имел какое-то отношение к перемещению его, Олега, в пространстве. Он продолжал работать и под фальшивый блатной мотивчик, хотя машина стояла. Справа просвистывали другие машины. Слева шли люди. Слышался детский смех. На лицо Олега падали солнечные лучи.
Олег продолжал тормошить за шиворот свою память. Она повисла на колокольне. Ни одного мгновения между прыжком с неё в туманную пропасть и пробуждением здесь, в машине с двумя какими-то идиотами, не всплывало. Свою экскурсию в город с качающимися фонарями Олег хоть смутно, но помнил, и не пытался вспомнить её получше. То, что произошло вслед за ней и то, что ждало его впереди, представлялось ему гораздо более важным и непонятным, чем пребывание среди призраков.
Впрочем, объяснение тому, что произошло, напрашивалось. Спецслужбы! А кто ж ещё? Большой джип, вальяжные голоса. Бандитам он задолжал не настолько много, чтобы они могли с ним так поступить без предупреждения. Стало быть — ФСБ. Да, никак иначе.
Обычно у пробуждавшегося Олега болела лишь голова, если только ночью его не били ещё по чему-нибудь. А сейчас тупая, сонная боль охватывала всё тело. Особенно сильно ныли колено, локоть, висок и нос. Олег попытался ещё раз разлепить веки, призвав на помощь все свои силы. Ему это удалось. Солнце нестерпимо резануло глаза, но он предпочёл не опять закрыть их, а изменить положение. То есть, сесть. Ему удалось и это. Голова от усилия закружилась, перед глазами всё поплыло, однако Олег уже вполне крепко держал своё затуманенное сознание, и оно, немного потрепыхавшись, полностью прояснилось.
За рулём сидел, обратив к Олегу своё широкое, добродушное, веснушчатое лицо, низкорослый и коренастый парень лет двадцати шести-двадцати восьми. На нём был костюм. Улыбаясь, парень промолвил:
— Доброе утро!
— Где я? — спросил Олег, озираясь.
— Как где? В машине, — был ответ мелкого.
— А машина где?
— Как где? В городе.
Олег не стал добиваться продолжения цепочки глупых ответов: страна, планета Земля, Солнечная система, галактика Млечный путь и так далее. Он решил оценить обстановку самостоятельно и, занявшись этим, сделал ошеломляющее открытие: город, пересекаемый джипом, в данный момент стоявшим у тротуара, на углу двух проспектов, не был Москвой! Более того — этот город точно не имел отношения ни к России, ни к какой-либо другой высокодуховной стране. Три фактора навели Олега на этот вывод. Во-первых, уличное движение регулировал полицейский с умным лицом. Во-вторых, транспортный поток состоял только из приличных и очень чистых машин. Ну и, наконец, во взглядах, в движениях, в голосах людей, шагавших по тротуарам, стоявших у банкоматов, входивших в офисы, магазины, Макдональдсы, кафе, банки и выходивших из них, была та естественная, как право дышать, непоколебимая безмятежность, которую невозможно вообразить у тех, кому посчастливилось дотянуть до двадцати лет восточнее Польши и западнее Японии. Плюс к тому, было жарковато для октября, каким он бывает на большей части России. Ввиду жары на многих молодых дамах одежды ниже пупка было только на одну нитку больше, чем у натурщиц Олега, а выше самым объёмным предметом экипировки у них являлись солнечные очки. Ещё следует прибавить, что был час пик, однако водители — все, включая плечистых ухарей и блондинок, вели себя адекватно и что Олег упустил из виду пятое обстоятельство — идеальную чистоту, царившую всюду.
А кто бы на его месте не упустил из виду хоть что-нибудь? Глаза его разбегались, а мысли путались. Он неплохо знал Западную Европу и мог с уверенностью сказать, что ею здесь и не пахнет. Значит, Америка! Несомненно. Но чёрт возьми! Кто? Когда? Каким образом? Для чего?
Между тем, в машину вернулся тот, кого низкорослый именовал Мархлошем. То был высокий, крепкий, худой брюнет лет тридцати трёх, с весьма длинным носом и ледяными насмешливыми глазами. Тёмно-синий костюм сидел на нём как-то лучше, чем на его напарнике. И, вообще, всё в нём было как-то получше. От него веяло профессионализмом по части драк, погони, стрельбы, выбивания информации и уничтожения трупов.
— Черти бы его взяли! Какого хрена он не подох? — заорал Мархлош, усевшись рядом с водителем и шарахнув дверью по джипу так, что тот чуть не развалился на части. Сия любезная фраза, само собой, относилась к вертевшему головой Олегу. Тот удивился. Мелкий дал резкий старт и резко затормозил перед светофором. Досадливо закурив, Мархлош окинул Олега небрежным взглядом поверх плеча и вдруг, почему-то перестав злиться, задал ему вопрос:
— Как дела?
— Ничего дела, — как можно бодрее сказал Олег. Мархлош отвернулся. Дождавшись переключения светофора, мелкий опять сорвал автомобиль с места и, нарушая правила, за секунду раскочегарил его до скорости, которая показалась приличной даже Олегу.
— Я ничего не могу понять! — воскликнул последний, переведя, наконец, глаза с мелькающих по обеим сторонам улицы полуголых барышень на затылок Мархлоша.
— А никому и не надо, чтоб ты мог что-то понять, — заметил Мархлош. Стряхивая пепел, осведомился: — Ты идти сможешь? Не сломал ногу?
— Нет, не сломал.
— Это хорошо.
— Да, это неплохо, — признал Олег, решив не противоречить буйному психу. Однако всё оказалось не так-то просто.
— А ты-то что находишь в этом хорошего? — изумился Мархлош. — Я не понимаю, ты для чего с колокольни сиганул вниз? Чтобы ничего не сломать, а потом обрадоваться?
Олег не ответил.
— У тебя что, хобби такое — без парашюта с высоты прыгать? — допытывался его собеседник. — Ну объясни, интересно же!
— Я желаю знать, куда вы меня везёте, — сухо сказал Олег.
— Мне не жалко, знай. В офис. Теперь ты спросишь, зачем. Отвечаю сразу: понятия не имею. Будь моя воля — я бы отвёз тебя в сумасшедший дом, а не в офис!
— Какой ещё на … офис? — крикнул Олег. — Что всё это значит? Кто вы такие? Где мы находимся?
— Я не справочное бюро, — отрезал Мархлош, опять повернувшись к разбушевавшемуся Олегу, — я, если хочешь знать, вообще не имею права с тобой общаться! Да и желания. Плюс к тому — я нахожусь в отпуске! Понял, ты? С сегодняшнего утра! Не смей ко мне обращаться! Меня здесь нету! Я — на рыбалке! Официально!
— Быстро остановите машину!
— Остановить машину? А что ты сделаешь, если мы посмеем тебя ослушаться?
— Выпрыгну!
Маленький усмехнулся. Мархлош кивнул, опустив стекло, чтобы некультурно избавиться от окурка.
— Так я и думал. Послушай, Олег, послушай! Я понимаю, что ты давно не летал, однако и ты пойми: у меня — приказ доставить тебя живым или мёртвым. Я предпочёл доставить тебя живым только потому, что мне неохота было тащить твой труп от автомобиля до лифта, потом — от лифта до кабинета. Если тебе так необходимо выпрыгнуть откуда-нибудь, через полчаса для этого дела у тебя будет сто двадцатый этаж. Устраивает тебя такой вариант? Я думаю, что роскошнее можно прыгнуть лишь с самолёта. А если ты будешь здесь характер показывать — вообще ниоткуда не выпрыгнешь, потому что я башку твою продырявлю! Вопросы есть?
— Мы в Нью-Йорке? — спросил Олег, помолчав минутку.
— У меня нет права давать ответ на такой вопрос.
— А у тебя есть право меня задерживать, твою мать? Немедленно предъяви свои документы! Кто ты такой?
— Мархлош, — влез в разговор мелкий, — если проблема только лишь в том, что тебе неохота пачкаться о дохлятину, я один его дотащу. Этот урод точно не представляет никакой ценности.
— Да? Ну что ж, если ты такой некрофил — придушим его, чтоб салон не пачкать.
— Не смейте этого делать! — затараторил Олег, увидев, что скорость резко снижается. — Вам за это уши поотрывают! Я много знаю! Я до хера интересного в лесу видел, о чём на следствии умолчал!
— О чём это он? — удивился мелкий, вновь разгоняя джип по знаку Мархлоша.
— Чёрт его знает, — буркнул последний, — пускай с ним шеф разбирается. Слышишь, ты? Если шефу твоя брехня не понравится — точно выпрыгнешь из окна его кабинета на сто двадцатом!
— Как мне обращаться к вашему шефу? — спросил Олег.
— Как бы ты ни обращался к нему — он точно поймёт, что ты именно к нему обращаешься, а не к стенке.
Олег умолк, призадумавшись. От тревожных мыслей он оторвался только тогда, когда джип подъехал к комплексу небоскрёбов, со всех сторон окружённых целыми кварталами ресторанов, баров, разнообразных клубов, отелей и казино. Огромные световые девки в разнообразных позах крутились на световых рулетках, держали веером деньги, жрали мороженое — да так, что хотелось вовсе и не мороженого, и много чего ещё вытворяли. Зрелище потрясало воображение даже днём, и Олег представил, каково ночью, когда над этим весёлым городом внутри города расстилается океан волшебного света. Олег сначала решил, что это — Манхэттен, однако сразу вспомнил о том, что в Манхэттене только два умопомрачительных небоскрёба, да и то — было, так как они месяц назад рухнули, протараненные двумя самолётами. Он сам видел это по телевизору. Здесь же было их пять, стоявших крестообразно. Самый высокий располагался посередине. Мелкий зигзагами подрулил к центральному входу этой громады, перед которым стояли сотни машин, и, не без труда отыскав свободное место, припарковался.
— Приехали, — объявил Мархлош, почему-то хмурясь. Покинув джип, он и оба его попутчика поднялись по гранитной лестнице к зеркалам, которые оказались дверьми высотой с жирафа. Створки автоматически расползлись. За ними был КПП с турникетом и четырьмя охранниками. Пройдя его, трое прибывших оказались в огромном холле. По нему шла к дверям большая толпа офисных сотрудников и сотрудниц. Все они горячо обсуждали профессиональные темы, и все, минуя Мархлоша, его напарника и Олега, дружески поздоровались с двумя первыми. Разговор сотрудников изобиловал терминами и сленгом, и потому Олег, как ни вслушивался, не смог понять его сути. Он понял только, что речь идёт о каких-то крупных проблемах, обрушившихся на фирму.
Шагая к лифтам, Олег и два его конвоира столкнулись с ещё одной группой служащих — менее многочисленной, но гораздо более шумной, так как её большинство составляли дамы. Повод для шума был, несомненно, тот же. Мархлош и его напарник опять ответили на десятки кратких приветствий. Олег решил, что либо настал обеденный перерыв и служащие направились в рестораны, благо что те находились неподалёку, либо рабочий день уже завершился.
— Как ситуация? — обратился Мархлош к охраннику, дежурившему у двери, которая закрывала доступ на лифтовую площадку.
— Критическая, — печально бросил громила, — ты в свой отдел? Или к шефу?
— К шефу.
— Кэсси ещё от него не вышла.
— Ну, значит, он её трахает!
— Вот и я про то же.
— А мне плевать, — сделал негодующий жест Мархлош, — я его сейчас за уши от неё оттащу! У меня в кармане билет на семь!
— И ты будешь прав, — одобрил охранник, — я его тоже не понимаю. Всё летит кувырком, а он отрывается, как пацан, которому в первый раз … показали!
— Для шефа каждый раз — первый.
Охранник, видимо, понял суть этого пассажа, в отличие от Олега, так как кивнул и спросил:
— Интересно, как он выправит ситуацию?
— А я знаю? Слушай, открой — я карточку в другом пиджаке оставил.
Охранник, вынув пластиковую карточку, приложил её к двери. Та отползла. Из всех пяти лифтов сплошной волной шли сотрудники. Оглушённый их галдежом, Олег вдруг сказал себе: «Твою мать! Здесь все говорят по-русски!» Это открытие, которое он мог сделать двадцать минут назад, сбило его с толку не меньше, чем предыдущие. Он хотел опять обратиться за разъяснениями к Мархлошу, но, перехватив его взгляд, утратил это желание.
Меньше чем за минуту лифт вскинул трёх пассажиров на сто двадцатый этаж. В его коридорах не было ни души. Мархлош заглянул в комнату охраны. Несколько дюжих молодцев в униформе сидели там за столом и резались в карты — да с таким жаром, что не заметили бы слона, забреди он к ним, а Мархлош всего лишь приоткрыл дверь.
— Есть новости? — спросил он, следя за игрой. Вся бригада разом переключила внимание на него и слегка смутилась. Один игрок, с досадой взглянув затем на свою компанию, подал голос:
— Шеф отменил конференцию.
— Почему?
— Потому что Кэсси сегодня некуда торопиться, от неё муж ушёл, — объяснил охранник под смех товарищей.
— А у вас рабочий день уже завершился? — осведомился Мархлош. — Или вам здесь платят деньги за то, что вы не даёте стульям пылиться?
— Но мы же видим, что всё в порядке, — возразил тот же охранник, глянув на мониторы, отображавшие весь этаж.
— Если ещё раз такое увижу — пойдёте машины мыть, — посулил Мархлош и, оставив дверь приоткрытой, пошёл с Олегом и мелким дальше по коридору. Достигнув его конца, они оказались перед окном, за которым плыли прозрачные облака. Справа от окна была дверь под камерой видеонаблюдения. У противоположной стены стоял кожаный диванчик. Мархлош без стука распахнул дверь и перешагнул порог без смущения, хотя даже Олегу стало не по себе при виде того, что происходило за этим самым порогом. Он даже чуть замедлил шаги, но маленький подтолкнул его и вошёл за ним.
Обстановка просторного кабинета включала стол, на который смог бы сесть самолёт, компьютерный столик, четыре кресла, сейф и два стула. Перед большим столом валялась разорванная коробка из-под виагры, а поперёк него, среди документов и телефонов, лежала худенькая блондинка с хитрой и наглой рожей. Её красивые ноги в светлых чулках и розовых туфлях были нетерпеливо задраны к потолку под прямым углом. Стоявший около них взъерошенный молодой человек красивой наружности суетливо тянул вверх по ним узенькие чёрные трусики с кружевами. Нельзя было не заметить, что он волнуется. В ту секунду, когда Олег вошёл в кабинет, кружевные трусики полетели на пол, а ноги хитрой блондинки легли на плечи хозяина кабинета.
Мелкий громоподобно захлопнул дверь. Спрыгнув со стола с быстротой профессиональной гимнастки, блондинка стала как ни в чём не бывало надевать трусики и одёргивать юбку. Шеф, разъярённо вытаращив глаза на трёх посетителей, заорал:
— А ну пошли вон отсюда! Что за манеры? Здесь, как мне кажется, не кабак, в который можно врываться когда заблагорассудится! Ясно вам? Немедленно пошли вон! Сколько раз ещё повторять? Быстро выметайтесь отсюда на хер!
Это был он. Человек, глазами которого смотрел дождь в лесу. Горожанин.
Между тем, Кэсси прошмыгнула за свой компьютерный столик и, водрузив на вздёрнутый нос очки, принялась с чудовищной быстротой молотить по клавиатуре всеми десятью пальцами.
— На биржах уже не паника, а смертоубийство, — отрапортовала она после кратковременной тишины, во время которой Мархлош, вместо того чтобы немедленно пойти вон, опустился в кресло, Олег и мелкий заняли два других, а шеф набрал полную грудь воздуха для второго потока брани, — акции «Громофоба» скидывают за треть вчерашней цены!
Мархлош закурил.
— За треть вчерашней цены? — переспросил Шеф едва слышно. Дрогнувшими руками ослабив узел красного галстука, он забегал из угла в угол, а потом резко остановился и быстро-быстро заговорил, переводя взгляд с Кэсси на компьютер, с компьютера на Мархлоша, с него — на Кэсси: — Все меня предали. Все, все, все! Сволочи, убийцы! Но я предвидел такой поворот событий. Не точно знал, но предполагал, что именно так и пойдут дела. Вспомни, Кэсси — десять минут назад, когда мы с тобой не сошлись во мнениях относительно перспектив развития ситуации, я сказал, что акции «Громофоба» сегодня могут упасть до трети вчерашней стоимости и даже ещё на процентов семь…
— Это мудаку было ясно, — прервал эмоциональную речь Мархлош.
— Тем не менее, я не вижу сколько-нибудь значительных оснований для пессимизма, — продолжал Шеф, перестав удостаивать его взглядом, — «Громофоб» не отдам! Они это знают. Главная цель нападения на меня — не в том, чтобы я пожертвовал «Громофобом», а в том, чтобы я устремил все силы лишь на него, оставив тем самым фланги незащищёнными. Не дождутся! Точнее — они получат только один неприкрытый фланг, а вот на другом их встретит сюрприз. Ручаюсь, они сломают об него зубы!
— Что ж ты задумал-то? — поинтересовалась Кэсси не без сарказма.
— Что я задумал? А не твоё обезьянье дело, что я задумал! Хорошо, впрочем, что ты напомнила о себе. Есть пара моментов, которые и тебя касаются. Нужно будет модернизировать производство. Надеюсь, тебе известно, что означает слово «модернизация»?
— Разумеется.
— Кэсси, мне не до шуток! Модернизация означает девятизначный контракт на поставку нового оборудования…
— А меня-то это касается каким боком?
Не дав ответа, Шеф продолжал:
— В рекламу мы вкладываться не будем. Восемь телеканалов будут бесплатно крутить её.
— С какой стати? — скучно передразнил темперамент шефа Мархлош.
— Я могу подать на них в суд за ложное утверждение, что мои подставки для сковородок слишком тихо кричат под чугунными сковородками с баклажанами и тефлоном с картошкой… Кэсси, ты меня слушаешь? Или смотришь порнуху? Я пока что не знаю, с какими фирмами предпочтительней иметь дело. Пусть менеджеры об этом поразмышляют. И лучше им поспешить с решением, потому что мне уже в среду придётся доходчиво объяснять клиентам через экспертов, какого, собственно, чёрта они должны, вместо того чтобы послать нас в жопу, что было бы справедливо, платить нам вдвое дороже… На сколько объёмы снизились?
— Ой! Намного, — ахнула Кэсси, пострекотав колёсиком мыши.
— Ох, ни хера себе! — вскричал шеф, как будто услышав что-то конкретное. — Твою мать! Практически катастрофа… Короче, Кэсси, пускай пресс-служба сегодня выступит с заявлением о том, что наши громоотводы слишком тихо кричат при ударах молний из-за того, что западная разведка ослабила напряжение атмосферного электричества. Это относительно «Громофоба». А что касается «Гномофоба»… Гномы сдыхают молча ввиду того, что наша отрава парализует голосовые связки! Пускай эксперты глотки себе сорвут, но удержат хотя бы треть идиотов, иначе делу — конец! Мои телефоны заняты, потому что я углубился в переговоры об установке нового оборудования. Как только мы запустим его, все наши объёмы вновь возрастут до прежних значений. И качество возрастёт! В три раза. Кэсси, тебе всё ясно?
— Мне ясно всё, кроме одного: с какой пьяной радости мне должно быть всё это ясно?
— С такой, что именно ты сегодня проведёшь экстренное собрание.
— Ну уж нет, — возмутилась дерзкая секретарша, — это уж слишком!
— Так нужно, Кэсси! Будь умницей. Схему я тебе дал. Любые уступки, только бы идиоты не разбежались!
— А почему ты сам не проведёшь это долбаное собрание?
— А потому, что через час я должен быть в Государственной Думе.
— Чем дальше в лес, тем страшнее! Что ты забыл-то в этом свинарнике?
— Дорогая Кэсси! Если со свиньями долго не разговаривать, они скажут, что уши им не нужны, и сами сожрут этот уникальный деликатес. Им только дай повод!
— О чём же ты собираешься разговаривать с ними?
— Видишь ли, две небезызвестные тебе партии, «Конституционный строй» и «За правду», решили объединиться с партией защиты ванильных пряников и образовать общенациональный фронт под названием «За ванильную правду и стройную Конституцию». Я обязан поаплодировать. Ты же знаешь, Кэсси, как нам нужна общественная поддержка! Прошу тебя, моя рыбка, ну проведи это совещание!
Мархлош встал, подошёл к столу, раскрошил окурок в замысловатой пепельнице и снова вернулся в кресло.
— При чём здесь пряники? — разозлилась Кэсси.
— Ну как, при чём? Президент своим последним указом запретил импорт ванильных пряников из тех стран, которые занижают цены на основной наш экспорт — мёд, воск, пеньку, и потому партия защиты ванильных пряников воспылала к нему любовью.
— Идиотизм какой-то!
— Ещё какой! Но это — возможность ярко мелькнуть на телеэкранах, притом бесплатно, что крайне важно сейчас. Поэтому, Кэсси, я и прошу тебя провести сегодня собрание.
— У тебя, кажется, сорок замов!
— Корабль тонет! Я не могу поручить вычерпывать воду тем, кому доверяю только на девяносто девять процентов.
Сказав это, шеф уселся за стол и забарабанил по нему пальцами, погрузившись в мысли. Кэсси, польщённая комплиментом, нажала кнопку селектора и проговорила командным голосом, не лишённым высокомерия школьницы, которой учитель доверил шефство над отстающими:
— Внимание! Приказ шефа. Руководителям отделов с первого по тридцать седьмой через час собраться в конференц-зале сто двадцатого этажа. Повторяю — с первого по тридцать седьмой…
— У них ничего не выйдет, — без всякого выражения бросил шеф, когда секретарша выключила селектор. Было неясно, кого он имеет в виду — своих подчинённых или врагов. Потом он уставился на Мархлоша. Тот сказал:
— Сгинь!
— Почему?
— Я — в отпуске!
Шеф вздохнул. Кэсси усмехнулась. Олег всё более остро чувствовал себя идиотом.
— Шеф, ты когда научишься дверь блокировать? — проворчал Мархлош, видимо смущённый уступчивостью начальника. — Охрана, к твоему сведению, вообще не смотрит на мониторы! Около лифтов никого нету. Любой желающий без труда войдёт к тебе с чем угодно, хоть с автоматом, а автомат, ручаюсь, не захлебнётся от счастья при виде голой задницы Кэсси!
— Мархлош опять всё свёл к моей заднице! — простонала Кэсси. — Он что, дурак? Или как?
Мархлош закурил.
— Послушайте, вы уже третий год разговариваете друг с другом через меня! — сердито заметил шеф. — Когда это кончится? Я вас спрашиваю, когда?
И тут его взгляд упал на Олега.
— А это кто?
На лице Мархлоша изобразилось негодование. Он хотел ответить, но поперхнулся дымом и начал кашлять.
— Кого это вы привели сюда, хотел бы я знать? — спросил шеф у мелкого. Тот задумался.
— Так ведь это тот самый псих, который за Нинкой бегал, — сказала Кэсси, пристально поглядев на Олега поверх очков. Мархлош, между тем, откашлялся и вскричал:
— Нет, это уже крайняя степень наглости! Значит, я потратил два часа отпуска, чтобы исполнить приказ, о котором ты и не помнишь?
— Помню, — произнёс шеф, не сводя внимательных глаз с Олега, который точно уже готов был выпрыгнуть из окна, — а ну, посмотри-ка, Кэсси, что он за птица!
— Фамилия, имя, отчество, число, год и место рождения, — холодно обратилась Кэсси к Олегу. Олег назвал.
— Четырнадцать задержаний за драки, три задержания за торговлю в неподобающих для неё местах, — доложила Кэсси, пробежав пальцами по клавиатуре, — с десяти лет состоит на учёте в дурке.
— Диагноз?
— Маниакально-депрессивный психоз. Стадия ремиссии.
— А! Маньяк, стало быть?
В глазах шефа, уставленных на Олега, рос интерес. Кэсси уточнила:
— Бывший маньяк.
— Такое бывает?
— Тут так написано!
— Стало быть, он нормальный?
— Почти нормальный.
— Так как тогда объяснить тот факт, что, столкнувшись с Нинкой, он побежал за ней, а не от неё?
Мархлош не сдержал ухмылку. Скосив на него глаза, мелкий захихикал.
— Всё очень просто, — растолковала Кэсси, — он побежал за нею не потому, что она его возбудила, а потому, что ему нужны были сведения о тебе.
— Что? Сведения обо мне? — изумился шеф. — Зачем это вдруг ему, хотел бы я знать, понадобились сведения обо мне?
— Затем, очевидно, чтоб разыскать тебя.
— Разыскать? Меня? С какой целью? — воскликнул шеф, уставившись на свою секретаршу так, будто не кто иной как она была вдохновительницей безумных идей Олега. Мархлош и мелкий одновременно зевнули, а Кэсси произнесла с досадой:
— Я полагаю, надо спросить об этом его!
— Да-да, ты права, — пробормотал шеф, задумчиво покивав, — твой совет хорош, и я им воспользуюсь. Чёрт возьми! Поистине, женский ум, при всей своей примитивности, иногда бывает незаменим. Мужчина пронзает взглядом тысячелетия, женщина же не видит дальше своего носа, что позволяет ей с большей лёгкостью находить простые решения — при условии, разумеется, их наличия…
Сдвинув брови, шеф опять перевёл свой взор на Олега и очень строго спросил:
— Итак, зачем ты хотел меня разыскать?
— Затем, что мне нужны деньги, — сказал Олег таким тоном, словно перед ним был его обнаглевший должник. Шеф не удивился.
— Деньги? Мархлош…
— Нет, шеф, я руки марать не стану, — сказал Мархлош, выплюнув окурок и раздавив его каблуком, чтобы подчеркнуть свою непреклонность. — Ты сам вчера подписал моё заявление о пятнадцатидневном отпуске, и я не…
Шеф, разозлившись, ударил по столу кулаком и крикнул:
— Ты сделал то, о чём я тебя просил?
— Не сделал, мне помешала задница Кэсси, — пробаритонила секретарша, изображая голос Мархлоша. Тот, покачав головой, достал из кармана севший мобильник и начал нажимать кнопки.
— Долго я буду ждать твоего ответа? — заорал шеф.
— До тех пор, пока не заткнёшь пасть Кэсси.
Шеф, быстро скомкав какой-то лист, встал, подошёл к Кэсси, запихнул лист ей в рот и опять уселся. Выплюнув скомканную бумагу, Кэсси открыла порнографический сайт и изобразила сильное возбуждение.
— Я с ним встретился, — сообщил Мархлош, убрав телефон. — Не могу сказать, что он был со мной безумно приветлив.
— Ясное дело, — хихикнул шеф, — «Громофоб» оказался не по зубам ему! Ну, так что он тебе сказал?
— Что если ты не прекратишь делать подставки для сковородок из редких пород деревьев, «Громофоб» рухнет.
— Вот, значит, как?
Глаза шефа сузились, ноздри грозно зашевелились.
— Так передай же ему: пока он в открытую инвестирует сволочей, которым кошмары снятся, если они перед сном мою кровь не пьют — у меня нет времени заниматься поисками не редких пород деревьев! И ещё передай, что если «Громофоб» рухнет, пять океанов выйдут из берегов!
— Их всего четыре, — сказала Кэсси, не отрывая взгляда от монитора и запуская руку под юбку.
— Будь их хоть сорок, я никуда не поеду, — буркнул Мархлош. Шеф, словно и не услыхав этой реплики, продолжал:
— В разговоре с ним напирай на то, что я через месяц…
— Шеф, осторожнее! Осторожнее! — пропищала Кэсси, указав взглядом на жадно слушавшего Олега.
— Я никуда не поеду, — твёрдо и холодно повторил Мархлош, поднимаясь.
— Это ещё что значит? — не понял шеф. Их взгляды скрестились.
— А это значит, что хватит уже из меня идиота делать!
— Мархлош, послушай! Эта белиберда про деревья насторожила меня. Здесь что-то не так! Ты должен… Нет, ты обязан выведать его замыслы!
— Так он мне их и выложил!
— Твою мать! Скажи, что у тебя — большие долги, что ты проиграл все акции!
— Так он мне и поверил!
— Добейся, чтоб он тебе, твою мать, поверил! Это твоя работа, в конце концов!
— Он об этом знает ничуть не хуже, чем ты.
— А ну, хватит сопли жевать! — разошёлся шеф, стукнув по столу обоими кулаками. — Ты что, не въехал? Мы — перед пропастью! Аврал! Тонем! Нет времени рассуждать — поверит, не поверит! У тебя час остался, чтобы найти решение и реализовать его! Всё! Пошёл!
— Мархлош вполне может сыграть роль крысы, которая убегает с горящего корабля, — подсказала Кэсси, — этот вариант проканает, так как Мархлош на крысу похож.
— Да вы что, взбесились? — пробормотал Мархлош, скользнув страшным взглядом по всем присутствующим, включая Олега. — Послушайте, у меня в кармане билеты на семь часов! Чемоданы собраны! Тёлка ждёт!
— Билеты сдать, чемоданы распаковать, тёлку успокоить, — распорядился Шеф, — больше я ничего не желаю слышать. Ясно тебе?
— Так я уже всё сказал, — произнёс Мархлош, направившись к двери, — если решишь уволить меня, будь добр — позвони и предупреди.
Шеф, быстро поднявшись, догнал Мархлоша, схватил его за рукав и протараторил:
— Мархлош, не надо пороть горячку! Не надо крайностей. Ни к чему они! Всем известно, ты — знаток женщин, и у тебя изысканный вкус. Вероятно, эта девчонка — действительно не из тех, кого можно так обломать с поездкой на море. Поступим так, Мархлош: ты доставишь её сюда, и я её успокою. Я проведу с ней короткую воспитательную беседу.
— О, боже мой! Если у Мархлоша есть хоть грамм мозга, он так не сделает! — взвыла Кэсси, выдернув руку из юбки. — А если всё-таки он так сделает — я его со свету сживу, клянусь!
— Кэсси у нас дура! — воскликнул шеф, со смехом толкая Мархлоша обратно в кресло. — Мархлош, ты знаешь — я соблазняю женщин только тогда, когда того требует крайняя деловая необходимость. И никакая другая!
Милые щёчки Кэсси за один миг лишились румянца. Глаза её затуманились, губы дрогнули.
— Ах, скотина, — чуть слышно вымолвила она, и все повернулись к ней.
— Кэсси, Кэсси, ты — исключение! Я безумно тебя люблю, особенно когда ты не лезешь не в своё дело.
— Так проводи тогда сам своё идиотское совещание, потому что это уж точно не моё дело!
— Кэсси, прошу — не надо пороть горячку! Не надо крайностей! Чёрт! Мне только твоего бунта недоставало… Ну что, Мархлош, мы договорились?
— Конечно, ещё на прошлой неделе. О том, что я сегодня ухожу в отпуск.
— Ну и проваливай! — рявкнул шеф, затопав ногами. — Чтоб духу твоего не было здесь через две секунды! И отдыхай сколько хочешь! Всё! Пошёл вон!
Мархлош не заставил себя упрашивать. Проводив его диким взглядом и разразившись матом в ответ на то, что он слишком громко захлопнул за собой дверь, разъярённый шеф прошёлся по кабинету и обратился к мелкому:
— Ты его уберёшь.
Мелкий съёжился, по-телячьи хлопнул глазами.
— Не понял, шеф…
— А что непонятного? Он — мешок с информацией, половины крупицы которой хватит на то, чтоб устроить нам абсолютную катастрофу! Иди и грохни его!
— Но я не могу, — пролепетал мелкий.
— А что ты вообще можешь? Нет, я хочу, в конце концов, выяснить — что ты, вообще, можешь? За какой хрен плачу я тебе зарплату уже два года? Ответь на этот вопрос, и я оставлю тебя! Молчишь? Тогда пошёл вон! Сию же минуту! Вон!
Мелкий встал и вышел вслед за Мархлошем. Шеф сел за стол и, связавшись с кем-то по телефону, тихо сказал:
— Сейчас Мархлош спустится. Проследи за ним. Чего? Нет. Пока только понаблюдайте.
— О господи, что за дрянь? — прошептала Кэсси и, сняв очки, утёрла рукавом слёзы. Потом взглянула на шефа с каким-то жалостливым презрением. — Ты — гнуснейшее воплощение лжи и подлости!
— Знаю! Слышал! — ответил шеф, кладя трубку. — Но если я перестану быть таковым — прекрасное воплощение добра, правды и милосердия разорвёт меня на кусочки и бросит их своей своре! Секунда, Кэсси, одна секунда бездействия или одна маленькая оплошность, и мне — конец! Да и тебе тоже!
— Великолепно! Жду не дождусь!
Шеф шумно вздохнул.
— Зачем ты так, Кэсси?
— А как иначе? — опять заплакала секретарша. — Скажи, чего мне ещё хотеть? К чему я пришла? Кем я стала благодаря тебе? Что ты со мной сделал? И что ты сделал со всеми нами?
— Да ни черта я не сделал со всеми вами! Скажи, кто из вас не знал, к чему он придёт? Вы жрёте свободу, как свиньи жрут комбикорм! А когда наступает время идти под нож, вините во всём меня! Но разве я виноват, что вы нажрались свободы до такой степени, что у вас от неё отрыжка, и ваши чувства заплыли жиром? Свободу надо любить как женщину, а не трахать как проститутку!
— Да как ты смеешь? — более гордо и убедительно вышла из себя Кэсси. — Ты сам — акула бесчувственная!
— Акула? Да, и ещё какая! Но не бесчувственная, к несчастью. Ты довела меня до того, что я потерял контроль над собою и всё повисло на волоске! Из-за тебя, дура!
— Враньё, враньё!
— Правда, правда! И если так пойдёт дальше — я окончательно перестану быть тем, кем был до встречи с тобою! Будь она трижды проклята, эта встреча! И вот тогда, повторяю, придёт конец и тебе, и мне.
— А я тебе повторяю, что хочу этого! — прокричала Кэсси, слизав с губ слёзы. Шеф бросил взгляд на часы, ещё раз вздохнул и сухо промолвил:
— Кэсси, у тебя ровно сорок минут на то, чтобы хорошенько умыться, подкраситься и дойти до конференц-зала. Успеешь?
— Шеф! А вот это тебе не сделать? — быстро спросила Кэсси и пососала палец.
— Так и быть, можешь. Но только после собрания.
— Да пошёл ты!
И Кэсси встала — маленькая, худая, готовая дать по морде. Слёзы ещё висели на её длинных ресницах, но глаза были сухи. И очень злы.
— Ищи себе других дур, понятно? Забудь мой номер! Я ухожу.
— Ну и иди в жопу! — взорвался Шеф. — И чтобы я больше тебя не видел! Паскуда чёртова! Пошла вон!
— Урод, — прошипела Кэсси и, взяв очки, побежала к двери. Ей вслед полетела папка с бумагами. Но она ударилась об уже закрытую дверь, и сотни бумаг разлетелись по кабинету. Грохнув кулаком по столу, шеф поднялся и заметался из угла в угол. Его уста извергали матерные ругательства, глаза — молнии. Пробежав километра два, он остановился как вкопанный и, тряхнув головой, воскликнул:
— Она меня не продаст!
— Подарит? — съязвил Олег.
— Дай мне сигарету!
— У меня нет сигарет.
Достав из кармана брюк свои сигареты, шеф закурил и возобновил стремительное движение, рассыпая повсюду пепел.
— Она меня не продаст, если только он не предложит ей сапфировые серёжки. Она три года о них мечтает!
— Так надо было ей их купить, и дело с концом.
— Но я её Дня рождения ждал!
— Три года?
— Я не три года назад узнал, что она мечтает о них, а только тогда, когда она уже начала с поводка срываться! — ответил шеф и снова остановился. Его рот дёргался, как у маленького ребёнка, готового разрыдаться.
— Я ей не позвоню, — продолжал он тихо. — Это уж будет слишком! Без преувеличения, это будет точно конец всему. Да и какой смысл? Я ведь не могу её переделать! А вот она меня — сможет. Точнее, уже смогла. Я должен остановиться на этом гибельном для меня пути, иначе — конец! Она меня не предаст, я знаю, но если я её не предам, если не забуду её, если вновь не стану таким, каким был всегда, до знакомства с нею — ты представляешь, что тогда будет?
— Да! — ответил Олег с тревогой.
— И что?
Олег промолчал. Шеф опять забегал.
— Звонить бессмысленно! Она вбила себе в башку, что я по своей природе физически не способен говорить правду, а стало быть — не поверит ни единому слову, произнесённому мной.
«Скажи ей, что ты — придурок, она поверит!» — решил Олег про себя.
— И этому не поверит, — возразил шеф, — она ведь ко мне воспылала страстью лишь потому, что сочла меня идиотом! Теперь решила, что я её соблазнил из соображений деловой выгоды. Её с этого не свернёшь! Зачем же звонить?
Но Олег уже понял, что шеф — из тех молодцов, которые, найдя тысячу аргументов против какой-нибудь идиотской затеи и ни одного — за, всё же воплощают её, решительно послав к чёрту и здравый смысл, и опыт, и интуицию, и советчиков. Эта тема буквально висела в воздухе, как табачный дым, струившийся из ноздрей растрёпанного и бледного шефа.
— Если бы тебе вдруг предложили выбор между брюнеткой с большими сиськами и блондинкой со средними, но упругими, ты бы что предпочёл? — нахраписто спросил он, внезапно остановившись перед Олегом. Тот почесал затылок.
— Я бы, наверное, подрочил. Слишком сложный выбор.
— А если бы, например, брюнетка была повыше?
— Тогда — блондинку. Даже и думать нечего.
— Почему?
— Она поактивней будет, — сказал Олег, указав глазами на упаковку из-под виагры, — если, конечно, твоя служба безопасности глаз с неё не спускала.
Шеф покраснел до корней волос. Потом сел за стол, погасил окурок. Пальцы его подрагивали.
— Ты не так меня понял, — сделал попытку Олег отыграть назад.
— Я прекрасно понял тебя, как только увидел. Настолько хорошо понял, что не желаю слышать, с какими именно предложениями посмел ты явиться ко мне сюда. Вполне очевидно, что они гнусные.
— Ну и что? Почему к тебе, интересно, нельзя явиться с гнусными предложениями? Ты что, Папа Римский? Или Патриарх Всея Руси?
— Куда мне до них…
Шеф думал о чём-то, щуря свои безрадостные глаза.
— Я проиграл всё, что у меня было, — включил Олег дурака. — Скажи, что мне делать?
— Играй на то, чего нет.
— Такое возможно?
— Возможно всё, что заманчиво.
— Сумасшедший дом не заманчив!
— Так проиграй его.
У Олега взмокла спина.
— Я не представляю, как можно проиграть то, чего не имеешь!
— Это не страшно. Полтора года назад ты не представлял, как можно проиграть золотого Будду, принадлежавшего твоей первой девушке, которая стала благодаря тебе наркоманкой и умерла.
— Благодаря мне? Я сам тогда не кололся!
— Зато ты трахал всё, что шевелится.
Олег молча провёл ладонью по лбу.
— Скажи что-нибудь, — потребовал шеф.
— А что я могу сказать?
— Откуда я знаю? Ты только с ней пил виагру?
— Да, только с ней, — признался Олег, опустив глаза. — Она меня зажимала своей беспомощностью. Она со мной не кончала, я точно знаю. И мне было непонятно, за что она меня любит. Но за что-то любила. И ничего с этим уже не сделаешь.
— Тем не менее, Будду ты заложил.
Олег промолчал.
— А ведь она тоже была блондинка, — напомнил Шеф.
— Да, только без очков.
Но это соображение уже не могло остановить Шефа. Взяв трубку стоявшего перед ним телефона, он набрал номер и напряжённо вздохнул. На столике Кэсси заулюлюкал мобильник.
— Она забыла свой телефон! — подпрыгнул от счастья шеф и положил трубку. Сотовый замолчал.
— Ну, значит, вернётся, — пожал плечами Олег.
— Естественно! И получит, сука, подарок в виде такого баланса, что у неё, пожалуй, жопа зачешется! — снова подскочил шеф, однако на этот раз для того, чтобы подбежать к мобильнику Кэсси. Олег про себя решил, что шеф — недоносок, но промолчал, рассудив, что он, несомненно, знает об этом сам. Тем временем, шеф вернулся за стол, набрал на мобильнике длинный номер и, дождавшись ответа, бесстрастно заговорил:
— Привет, это я. Мархлош мне сказал, что ты теперь стал защитником экологии. Я уволил Мархлоша за клевету на твой интеллект. Ах, вот оно что! Нет, ты не ошибаешься. Я не отдаю предпочтение редким породам деревьев, так как подставки, сделанные из них, кричат отнюдь не стихами, а просто воют. Да без проблем! Я ставлю лишь два условия — убери свои руки от «Громофоба» и передай привет Кэсси. Скажи ей, пусть не боится. Я хорошо её понимаю.
Тут же оборвав связь, шеф бросил мобильник Кэсси на её столик, прижал ладони к лицу и уныло замер.
— Как ты узнал, что она к нему прибежала? — спросил Олег.
— Я услышал щелчок её зажигалки, — проронил шеф, опуская руки. Взгляд его был растерянным.
— Но она ушла пятнадцать минут назад!
— Ты не вполне точен. С момента её ухода прошло уже три часа.
— Три часа?
— И даже чуть больше. Не удивляйся. Со мною время летит быстрее, чем с проституткой.
Олег и не удивился. Он уже знал, что шеф имеет обыкновение бредить.
— Похоже, Кэсси кое-чему у тебя научилась!
— Не у меня она научилась этому! Женщины по своей природе склонны презирать то, что им непонятно, и восхищаться тем, на фоне чего можно показать задницу, как бы мало она ни заслуживала показа. Я это знал. Не думай, что я глупее тебя! Просто я возомнил себя чем-то вроде Пигмалиона. Какая глупость! И вот теперь… теперь…
Речь шефа делалась с каждым словом всё тише и всё невнятнее, будто его язык стремительно терял силы. Наконец, он и вовсе остановился. Взгляд также замер на одной точке. Казалось, шеф впал в прострацию и, похоже было, не собирался из неё выходить в ближайшие сутки. Олег, поднявшись, шагнул к нему и позвал:
— Шеф, шеф!
Последовал ноль эмоций. Тогда Олег поводил рукой перед лицом шефа. Тот не отреагировал.
— Шеф, очнись! — заорал Олег во всё горло и со всей силы тряхнул за плечи того, к кому обращался. Шеф слегка вздрогнул и поглядел на своего гостя двумя стекляшками вместо глаз.
— Очнись! — повторил Олег. Шеф очнулся. Взъерошив волосы, произнёс:
— Дай-ка мне свою записную книжку.
Книжка, по счастью, была с Олегом. Прежде чем уколоться, он запихнул её под рубашку.
— Ты просчитал последствия? — спросил шеф, перелистывая странички. Его вопрос удивил Олега.
— Последствия?
— Да.
Шеф поднял глаза, и Олегу стало тоскливо.
— Допустим, ты своего добьёшься и начнёшь разорять по десять казино за ночь. Так неужели ты думаешь, что никто тебе не предложит поделиться секретом такой удачливости?
— Во-первых, — начал Олег, волнуясь, — ни о каких десяти казино за ночь и речи не может быть. Я не идиот, чтобы засветиться подобным образом! Во-вторых, я не лох, чтобы меня можно было элементарно взять на испуг. В-третьих, я…
Олег вяз и путался во внимательном взгляде шефа. Он понимал, что городит чушь, и не понимал, как он мог заранее не задуматься над ответом на очень даже закономерный вопрос.
— Любые бандиты за две минуты тебя расколют, не говоря о спецслужбах, — холодно бросил шеф, — а этим ребятам я не готов дарить ничего, кроме похоронных венков.
— Какого ж ты чёрта велел меня сюда притащить? — взорвался Олег. — Идиот ты, что ли?
— Ты сам хотел повидать меня. Я решил предоставить тебе такую возможность.
— Ты ничего не делаешь просто так!
— Откуда ты это знаешь?
— Это все знают!
— Все знали, что Земля — плоская!
На лице Олега изобразилась такая ярость, что можно было подумать — вся его жизнь ушла на защиту этой теории. Не сводя с него взгляда, шеф продолжал:
— Я дам тебе выиграть.
Олег зашатался.
— Ты дашь мне выиграть?
— Да. Но тайну ты знать не будешь. Скажи спасибо ей…
— Кому?
— Ей.
Шеф снова впадал в беспамятство. Олег, понятное дело, никак не мог допустить такого.
— Очнись, дурак! — крикнул он и что было силы шарахнул кулаком по столу. Шеф опомнился и, опять полистав записную книжку, выдрал из неё чистый лист. Швырнув книжку на пол, взял авторучку. Олег наклонился подобрать книжку, но она вспыхнула ярким пламенем, которое обожгло ему пальцы, и вмиг сгорела бесследно. Даже золы не осталось. Выпрямившись, Олег стал следить за шефом. Тот торопливо писал на листочке цифры, располагая их тремя столбиками. Заняв ими почти всю длину листочка, он протянул его через стол Олегу и пояснил:
— Играть будешь по одному разу в трёх разных клубах, используя каждый раз по одному столбику. Ты сам знаешь, что коэффициент при ставке на номер — один к тридцати пяти, так что не особо наглей, ставь также на дюжину, на чёт-нечет и на двойные. Иначе можешь нарваться на неприятности.
Взяв листочек, Олег сказал:
— Напиши ещё один столбик!
— Не напишу.
— Почему?
— Я жадный.
— Ты обещал Иисусу все царства мира!
— Да! Но не дал, хоть он того стоил. А ты уже получил в миллион раз больше, чем стоишь. Всё, пошёл вон!
С этими словами шеф отвернулся, а потом снова глянул на собеседника. Его взгляд, казалось, не изменился, но словно две невидимые иглы вонзились в глаза Олега, и в них влилась чернота. Разучившись вмиг говорить, кричать и даже дышать, Олег повалился на пол и крепко стиснул руками голову. В ней возник и начал расти, заглушая прочие звуки, какой-то гул. Олег понял, что он куда-то летит, набирая скорость. В нём моментально умерло всё, кроме страха перед ревущей ледяной бездной, в которой он очутился. Потом и страх отступил. Пахнуло могилой. Вдруг зажглась искра — трепетная, манящая. Что за искра? Бог её знает. Вся дурь Олега, разорвав цепи, с визгом ринулась к ней. Но она погасла на веки вечные.


Глава восьмая
Гражданка Лопухина

Очнулся он под однообразное, прерывистое чириканье соловья. Не без колебаний открыв глаза, узнал свою комнату. Одна из пяти ламп люстры перегорела, и на запятнанном комариными трупами потолке лежали какие-то непривычные тени. Олег вскочил. Развернул листочек, сложенный вчетверо. Номера, записанные тремя столбцами, были на месте. Электрический соловей продолжал чирикать. Сунув листок в карман, Олег побежал в прихожую и три раза повернул ключ, торчавший в замке. Дверь открылась раньше, чем он успел прикоснуться к ручке. Пахнуло вермутом и фиалками. На пороге стояла Инга Лопухина, одетая с нарочитой пошлостью: джинсы клёш, ботинки на каблуках, с блестящими пряжками. Синий свитер с воротником до самого подбородка, красный пиджак. Её ярко-рыжие вихры были теперь подняты узкой чёрной повязкой, стягивавшей башку чуть выше ушей. Наглый изумрудный взгляд исподлобья был полон злости и недоверия.
— Это ты? — смущённо пробормотал Олег, сделав шаг назад.
— Это я. Ты что, не один?
— Один.
— Тогда я войду?
— Входи.
Пытаясь сообразить, что к чему, Олег отступил ещё на два шага.
— Что у тебя с телефоном? — спросила Инга, воспользовавшись его приглашением и захлопнув за собой дверь.
— С телефоном?
Она увидела телефон, сняла с него трубку и, услыхав гудок, вернула её на место.
— Я раз пятнадцать тебе звонила! Ты чего, спал?
— Да, спал. А как ты узнала адрес?
— Равшан при мне его диктовал кому-то по телефону! Короче, я с ним поссорилась. Представляешь? Из-за тебя!
Олег помертвел.
— Что значит, из-за меня?
— Ну, я специально с ним поругалась, чтоб от него свалить и к тебе приехать. Он попытался меня догнать со своей оравой, да куда им! У моего «Форда» — пятьсот коней под капотом.
— А…
Глаза экс-чемпионки мира по синхронному плаванию негодующе округлились.
— Вот это финт! Я ради него абрека послала в задницу, а он — а! Ты ничего больше сказать не хочешь?
— Инга, а где ты оторвалась от них? — с тревогой спросил Олег, вдруг услышав визг тормозных колодок под окнами. Инга вместо ответа крепко влепила ему по морде и повернулась на каблуках. Он её схватил. Развернул.
— Ты чего, взбесилась?
— Пусти, ублюдок! Пусти!
Он заткнул ей рот своим языком и навострил уши. Нет, судя по голосам, донёсшимся с улицы, беспокоиться было не о чем. Но Олег продолжал тревожиться. Беспокоило его то, что он ничего не чувствовал. К счастью, в кармане пиджака Инги заиграл сотовый телефон. Оттолкнув Олега, спортсменка вышла на связь и весело заболтала по-итальянски. Разговор длился меньше минуты. Олег стоял, сонно прислонившись к стене.
— Ты что такой грустный? — спросила Инга, схватив его за ремень. — Я тебе не нравлюсь?
— Почки заныли.
— Почки?
— Да. Ничего. Такое со мной бывает.
Инга загадочно усмехнулась и убрала телефон в карман.
— Такое время от времени происходит с каждым мужчиной, перешагнувшим тридцатилетний рубеж!
Они вошли в комнату. У Олега возникла мысль, что надо загладить свои оплошности.
— Будь как дома.
— На хер мне такой дом! — отозвалась Инга, идя к дивану. — А, ты уже успел…
На полу около дивана валялся шприц и чернели пятна засохшей крови. Олег обрадовался, что не видно жгута, будто без жгута было не вполне понятно, чем он тут занимался.
— Скажи, зачем ты с таким усердием убиваешь себя? — поинтересовалась Инга, плюхнувшись на диван. Олег сел на стул.
— Без смерти нет жизни.
— А ты лечиться не пробовал?
— Нет.
— Попробуй.
— Я ненавижу врачей.
— За что?
— Они меня угнетают.
— Чем?
— Своими вопросами.
Инга подняла брови.
— Вот это комплексы!
— Это нормальная человеческая реакция.
— Это бред! Вот я, например, спортсменка международного класса и по контракту обязана дважды в год проходить полный медицинский осмотр. По ходу этого дела мне и остальным девкам приходится раз пятнадцать снимать штаны, потому что нас там и гинекологи смотрят, и венерологи, и проктологи! А ещё берут анализы на глистов. Палочкой, из задниц. И мы спокойно стоим, потом говорим спасибо и одеваемся, потому что надо так надо. Обыкновенный анализ. Так что, убей меня — я не понимаю, как простые вопросы могут унизить.
— А медсестра тебе что-нибудь говорит, когда в твою жопу смотрит? — спросил Олег.
— Ну да, говорит. «Наклонитесь пониже, Инга Сергеевна, раздвиньте задницу шире!» И я говорю что-нибудь смешное, типа: «Зря так стараешься, со мной даже эхинококки не уживаются!» А однажды…
Тут лицо Инги вдруг озарилось хитрой улыбкой.
— Что? — с интересом поторопил Олег.
— Как-то раз медбрат, который был, кстати, очень похож на тебя, но младше, спросил, не соблаговолю ли я дать автограф. Почему нет? Натягиваю штаны, беру у него какой-то блокнот и пишу: «Ты чуть не пронзил мне сердце, неосторожный! Инга Лопухина».
И звезда Плейбоя с довольным видом расхохоталась, щуря свои бездонные изумрудные очи.
— Ну а если бы он обращался с вопросами не к тебе, а к твоим глистам, например: «Как вы себя чувствуете? Хорошо ли вас кормят?» Ты разозлилась бы?
— Нет, конечно! Правда, автограф ему дали бы они, но мне было бы смешно.
— Ну да, в первый раз. А во второй — вряд ли. А в двадцать пятый ты развернулась бы и дала ему по лбу!
Инга задумалась.
— Аналогия?
— Понимаешь, когда врачи говорят со мной, они обращаются не ко мне, а к моим далёким воспоминаниям, которые точно так же портят мне жизнь, как тебе — глисты.
— Да нет у меня никаких глистов! — разозлилась Инга. — Я вообще в них не верю! Мне кажется — их придумали для того, чтоб заглядывать девкам в задницы и пугать детей, которые не хотят мыть руки перед едой.
Эта остроумная реплика взволновала Олега. Протянув руку к столу, он перевернул портрет шефа. Нину трогать не стал. И лишь в этот миг Инга обратила внимание на рисунки, которые устилали пол. Подняла один. Удивилась.
— Это ты так рисуешь?
— Да, так рисую.
Инга подобрала ещё два рисунка. Потом — десяток.
— Где ты учился?
— В Суриковском.
— Окончил?
— А что, не видно?
— Да?
— Нет!
Перебрав листы, Инга положила их на пол. Взяла другие.
— Да ты — великий художник!
— Я дилетант.
— Ты всех этих баб рисовал с натуры?
Олег кивнул.
— Знаешь, тебе надо срочно двигать свои работы!
— Куда?
— Как, куда? К известности!
— Что за бред?
— Никакой не бред! Ты рисуешь просто великолепно!
— И что с того? Кому сейчас интересна классическая портретная живопись? Фотография…
— Фотоаппарат, — перебила Инга, — ловит в основном то, что человек пытается сам о себе рассказать при помощи своей морды. И только в случае, если человек уж слишком тупой, его морда именно при попытках что-то изобразить рассказывает о нём во много раз больше правды, чем рассказала бы, веди он себя естественно. Но такое бывает редко.
— Да, только в девяноста девяти случаях из ста, — заметил Олег.
— А я как фотомодель тебе говорю: фотограф снимает то, на что смотрит, а живописец рисует то, что он видит. Он может без всякой лжи раскрыть человека так, что его портретом будут зачитываться, как книгой! Твои рисунки — живые. С некоторыми из них реально тянет поговорить.
Олег промолчал. Инга положила рисунки на пол и тихо-тихо спросила:
— А меня можешь нарисовать?
— Тебя? — воскликнул Олег, как будто услышав нечто невероятное.
— Да, меня. А что за реакция? Чем я хуже тех женщин, которых ты рисовал?
— Ты — лучше, в том-то и дело. Настолько лучше, что я не смогу прибавить ни одного штриха.
— Так и не прибавляй.
— Но я не фотограф!
— Ну, хорошо, — согласилась Инга, — если в природе нет ничего, что можно ко мне прибавить для моего улучшения — прибавь то, что лежит за гранью реальности.
«Оба-на! — подумал Олег. — Да она пошла ещё дальше шефа!»
Между тем, Инга с наглым лицом стала раздеваться. Она для начала сняла ботинки, носки, пиджак и, встав голыми ногами, за каждым взмахом которых следил во время Олимпиады миллиард телезрителей, на портреты своих предшественниц, расстегнула джинсы.
— Чего ты хочешь? — спросил Олег.
— Медосмотра. Я, кажется, заразилась кишечными паразитами, хоть они — за гранью реальности.
— Они сделают тебя лучше?
Не отвечая, Инга стянула джинсы, повесила их на стул и сняла трусы. Повесив и их, решительно повернулась к Олегу задом и замерла, прижав руки к бёдрам, а пятки — одну к другой. Оставшаяся на ней водолазка была довольно короткой.
— Зачем тебе кишечные паразиты? — допытывался Олег, растерянно смерив взглядом длинную щель между ягодицами олимпийской призёрки.
— Затем, что я — сама паразитка. И я хочу дружить с теми, кто легко сможет меня понять.
Олегу по-прежнему ни черта не хотелось.
— Я жду команды, — строго сказала Инга, глядя вперёд.
— Считай, что она была.
Чемпионка мира слегка расставила свои длинные ноги, слегка нагнулась, присела, завела руки за спину и раздвинула ягодицы. Ей было довольно весело. Олег был бы весьма рад сполна разделить её настроение, да никак всё не получалось. Он пересел за стол, откуда прелести Инги между двумя рядами длинных красных ногтей видны были ещё лучше, и стал точить карандаш.
— Ну что, прошли почки? — спросила Инга, следя за ним гнусным взглядом поверх плеча.
— Нет, ещё болят. Ты учти, тебе полчаса придётся стоять.
— Простою и час, я — спортсменка.
Выдвинув верхний ящик стола, Олег достал чистый лист и начал работу.
— Важно, чтобы лицо тоже хорошо было видно, — проинструктировала его гражданка Лопухина, предельно вывернув шею, — а то меня никто не узнает!
— Не беспокойся, узнают. Ты ведь не только лицом торгуешь.
Инга со всей силы стиснула пальцами ягодицы. Её глаза наполнились холодом.
— Олег, знаешь — я не люблю, когда мне хамят!
— Прости. Во мне кипит ревность.
— Если бы я об этом не знала, ты бы уже валялся с дырой в башке.
Несмотря на то, что вид Инги не соответствовал её тону, Олегу стало не то чтобы очень страшно, а как-то малость не по себе. Он вспомнил о том, что пиджак спортсменки, лежавший сейчас на стуле, сидел на ней чуть-чуть косо. Грифель карандаша надломился. Затачивая его, Олег возвратился к теме, которая его весьма интересовала:
— Так значит, вы с Равшаном поссорились?
— Подрались, — уточнила Инга, почесав левую ногу ногтями правой, — он всё тащил меня в казино. Какая-то с кем-то встреча у него там! Я ему сказала, что хочу спать, поеду домой. Он меня схватил, орёт: «Нет, ты со мной поедешь!» Короче, еле вырвалась от него. Пришлось ему даже пистолет в рожу сунуть!
— Он испугался?
— А ты бы не испугался, если бы тебе в рожу сунули «Люггер» тридцать восьмого калибра?
Олега вдруг осенила шальная мысль.
— Ты знаешь, и я хочу потащить тебя в казино.
— Хорошо. В какое?
— Равшан куда собирался?
— Ты что, решил на него наехать? Жить надоело?
— Гражданка Лопухина!
Инга улыбнулась.
— Слушаю, сэр!
— Наклонитесь ниже, присядьте глубже, раздвиньте задницу шире и хорошенько запомните: здесь вопросы задаю я!
Инга чётко выполнила команды и отчеканила:
— Приношу свои извинения. В «Метрополь».
— У тебя есть связи в администрации «Метрополя»?
— Меня там знают.
— Отлично. Ты на «Мустанге»?
— Да.
— Я сяду за руль.
— Ты за руль не сядешь, — решительно заявила Инга, — ты можешь всё что угодно делать с моей раздвинутой задницей, но мой «Форд» не получишь.
Олег прервался, чтобы найти сигареты и закурить. Спросил:
— Почему?
— Потому что он стоит сто семьдесят тысяч долларов.
— Жопа — меньше?
— Больше. Но я тебе доверяю как санитару. Точнее, как живописцу. А как водителю — нет.
— Я сейчас рисую твой рот.
— Ну и что?
— Заткнись.
Работа долго шла молча. Инга ни капли не изменяла позу и сохраняла нужное ей выражение на лице. Очевидно, мускулы у неё и вправду были стальные. Олег уже наносил завершающие штрихи, когда её телефон опять заиграл, но на этот раз другую мелодию. Синхронистка не шевельнулась.
— Равшан прорезался? — догадался Олег.
— Равшан.
Когда телефон умолк, спортсменка спросила:
— Олег, ты нарисовал глистов?
— Пока нет.
— Вот и хорошо. Пожалуй, не надо их рисовать.
— Почему не надо?
— Ну, потому… Ты знаешь, я вдруг подумала — а ведь точно найдётся тварь, которая скажет, что это вовсе и не глисты никакие, а волосинки! И пойдёт слух, что Инга Лопухина сама бреет жопу, а не в салоне. Как ты считаешь, такое может произойти?
— Конечно, — сказал Олег и внезапно замер, глядя на свой рисунок. Карандаш выскользнул из его руки, покатился и упал на пол.
— Что? Что такое? — насторожилась Инга. Ответа не прозвучало. Тогда спортсменка приблизилась. Между ней и Олегом произошла борьба за рисунок. Инга оказалась боеспособней. Позволив ей убежать с рисунком на кухню, Олег нашёл её сигареты и закурил. За тёмными окнами стонал ветер. Из кухни слышался страшный мат и треск разрываемого рисунка.
— Ты что, придурок? — спросила Инга, вернувшись. Олег молчал, глядя на неё бессмысленными глазами.
— Кого ты нарисовал-то вместо меня? Что это за сука с кроличьей мордой?
— Её давно уже нет, — ответил Олег и сел.
— Ах, её давно уже нет! Я так понимаю, ты посадил её на иглу, и она скопытилась?
— Нет. Она не кололась.
— Кому ты вешаешь? У неё глаза наркоманки! Смерть бьёт ключом у неё в глазах!
Олег лишь вздохнул. Инга начала бесцельно мотаться вокруг него, упруго виляя белыми ягодицами.
— Я жалею, что порвала твой рисунок. Он дорогого стоил. Ничего лучшего ты, я думаю, никогда уж не нарисуешь! Это был просто шедевр, Олег. Какое-то озарение на тебя нашло.
— Ты сейчас сказала пять фраз, которые означают одно и то же.
Инга остановилась. Прищурилась.
— Я тебя раздражаю?
— Нет.
— Так какого же хера ты меня лечишь?
— Я возомнил себя чем-то вроде Пигмалиона.
— А, — протянула Инга, делая вид, что этот ответ вполне удовлетворил её, и возобновила хождение босиком по тысячам женских взглядов, жалобно звавших Олега в прошлое. Иногда листы прилипали к её правой ноге, почему-то именно к правой. Тогда она прижимала их к полу левой и делала шаг вперёд. Олегу стало противно смотреть на это. Он погасил сигарету.
— Может быть, мне уйти? — вдруг спросила Инга, снова остановившись.
— Уйти? Зачем?
— Ну, чтобы не мешать тебе думать о чём-то важном.
— Я думаю о тебе, — возразил Олег и, поднявшись, легонько щёлкнул спортсменку по носу. Они были одного роста, хотя гражданка Лопухина стояла босая, а рост Олега был выше среднего.
— Так уж и обо мне? — усмехнулась Инга, гася окурок.
— Конечно. Как я могу о тебе не думать? Во-первых, ты прекраснее всех на свете. А во-вторых…
— Во-вторых, ты решил с моей помощью провернуть какую-то махинацию, — перебила Инга. — Боюсь, Олег, что это и во-вторых, и во-первых, и, вообще, в единственных.
Ничего в жизни Олег не любил так мало, как спорить с женщинами на эту вечную тему. Он молча надел пиджак.
— Ужасный пиджак, — заявила Инга, натянув трусики и взяв джинсы.
— Он просто не очень новый. Это говорит лишь о том, что у меня мало денег, ни о чём больше. А твой вот красный пиджак наводит, боюсь, на гораздо более грустный вывод.
— Давай, всё сваливай на пиджак, — проворчала Инга, — вместо того чтобы идти к урологу, будем делать грустные выводы!
Впервые в жизни Олег чувствовал себя идиотом, глядя на то, как женщина одевается. И сказать ему было нечего. Но он был благодарен Инге за то, что её глаза остались весёлыми. Ей, казалось, было не просто весело, а смешно. Одевшись, она приблизилась к зеркалу и минуты три перед ним вертелась. Потом сказала:
— Мне всё же кажется, я недаром плачу зарплату своим стилистам!
— Очень возможно, — бросил в ответ Олег, — я не отношусь к людям, которые в любой сфере владеют истиной в последней инстанции. И при этом держат стилистов.
— Не знаю, из-за чего тебе показалось, что я такого высокого мнения о себе. Должно быть, из-за того, что у меня бешеный темперамент. Настолько бешеный, что ты лучше заткнись!
Они вышли молча. В машине Инга спросила, запустив двигатель:
— Чей портрет лежит на столе? Покойницы тоже?
— Да. Она умерла много лет назад.
— Сколько?
— Пять.
— Куда ехать?
— На Театральную.
Синхронистка включила первую передачу и лихо вывела «Форд Мустанг» на проспект.


Глава девятая
Рулетка

Мест на стоянке у «Метрополя» осталось мало, и Инга припарковала «Мустанг» весьма далеко от главного входа. Но два швейцара успели подбежать к «Форду» и распахнуть его двери раньше, чем Олег с Ингой скинули с плеч ремни безопасности.
— Пистолет в машине оставь, пожалуй, — сказал Олег своей спутнице. Та последовала совету.
Было пятнадцать минут двенадцатого. Два холёных охранника в вестибюле заулыбались Олегу.
— Где столько времени пропадал? — поинтересовался один из них, а второй прибавил:
— Без тебя скучно было!
Инга спросила:
— Ты что, клоуном тут работаешь?
— Угадала. Приехал вот получить зарплату за восемнадцать месяцев.
Выложив из своих карманов на столик все металлические предметы, Инга с Олегом прошли проверку металлоискателем и забрали их.
— Слушай, а где ты деньги берёшь? — снова обратился к Олегу первый охранник.
— Я ему их даю, — отозвалась Инга. — Мои гвардейцы там есть?
— А где же их нет, ваша светлость? Человек восемь.
— Весело будет, — проговорил Олег, достав из кармана две стодолларовые купюры, — знаете, парни, что-то я стал в последнее время какой-то дёрганый! Вы ребятам в зале шепните, чтоб они глаз с меня не спускали. На всякий случай.
И Олег ловко сунул в карман каждому охраннику по банкноте.
— Не беспокойся, — произнёс первый, — любой, кто косо на тебя глянет, уедет отсюда на «Скорой помощи». Только свистни.
— Да, только глазом моргни, — добавил второй, смахнув две пылинки с плеча Олега, — удачи! Не подкачай.
— Удача нас не минует, — бодро заверил его Олег. Входя с Ингой в зал, он вдруг ощутил в учащённо бившемся сердце колкую судорогу.
— Да вон он, за самым дальним столом, — подсказала Инга, заметив, что её спутник крутит башкой и предположив, что он делает это с целью найти Равшана. Она ошиблась. Не до Равшана было Олегу. Он вдруг увидел врачей. Они стояли повсюду. Он шёл на них. Они расступались, блестя очками и перешёптываясь. Их взгляды ёрзали по нему кусками стекла. А он улыбался, так как хорошо знал, что если его лицо отразит смятение или злость — запрут на полгода, заколют до полусмерти. Но и при виде всех его двадцати девяти зубов врачи не смягчились. Наоборот — их шёпот делался всё быстрее, всё беспокойнее, их очки блестели всё холоднее. Поняв, что плохи его дела, Олег стиснул челюсти и застыл, как бык, натянувший цепь.
— Ну что, опять страшно стало? — фыркнула Инга, также остановившись. — А я-то думала, что тебя ничем, кроме голой жопы, не испугаешь!
Насмешка сработала как пощёчина. Врачи сгинули. Взгляды — нет. Пытаясь определить, откуда на него смотрят, Олег схватил Ингу за руку и скользнул глазами по всему залу. Наконец, понял — со всех сторон. Один кто-то смотрит.
— Ты ничего не чувствуешь, Инга?
— Ещё как чувствую! Что моя рука сейчас хрустнет!
Олег разжал свои ледяные пальцы.
— Кто-то на меня смотрит!
— И что с того? На меня сейчас целая толпа мужиков таращит глаза, как баранье стадо! Я ж не пытаюсь сделать тебе перелом по этому поводу!
— Привет, Кащенский! — прогремело вдруг за спиной у Олега. Тот вздрогнул и повернулся. Физиономия рослого человека лет тридцати, стоявшего перед ним, была широка, но радость от встречи едва на ней умещалась. Это был Марк. Чем он занимался вне «Метрополя» — Олег не знал, а хотел бы знать, потому что Марк проигрывал иногда по несколько тысяч долларов за ночь и с горя брал очень дорогих проституток. Нрава он был весёлого и умел поддерживать разговор на любые темы, включая те, где не понимал ни черта. Но эта его особенность не бесила, а забавляла тех, с кем он спорил, так как он всё мог превратить в шутку и вовремя позволял себя переубедить. И при этом было общеизвестно, что Марк не так прост, как кажется и что с ним полезно дружить, несмотря на всякие-разные о нём слухи. Знал это и Олег. А ещё Олег знал о том, что Марк хочет Ингу, а Инга Марка не хочет. И у него возникла идея.
— Марк, ты мне нужен! — воскликнул он, со всей дури хлопнув приятеля по плечу в ответ на аналогичный жест с его стороны.
— Не дам! Нет! Не дам! — заверещал Марк, замахав руками. — Я сам к тебе подошёл на такси стрельнуть пару сотен! Всё просадил! Абсолютно всё! До копейки!
— Получишь и на такси, и на тёлку, — пообещал Олег. Указав глазами на Ингу, которая в тот момент целовалась с какой-то своей знакомой, добавил скороговоркой: — И саму тёлку! Если поможешь мне в одном деле. Очень простом…
Знакомая отошла от Инги.
— Привет, красавица! — сказал Марк последней, делая вид, что только сию секунду её заметил.
— Привет, привет, — откликнулась синхронистка и, отвернувшись, дружески замахала рукой кому-то. Глядя на её задницу, Марк спросил у Олега:
— Что задумал-то?
— Выиграть.
— Ты ещё не угомонился?
— Марк, ты поможешь мне?
— Слушай…
— Я хочу слышать только одно: согласен ты или нет? — прошипел Олег, дёрнув собеседника за рукав. Марк нехотя перевёл глаза на Олега. Глаза последнего аж кричали: «Делай, что говорят, и я её ножки сам для тебя раздвину!»
— Конечно же, помогу! — проговорил Марк, раздувая ноздри. — Как не помочь хорошему другу? Какой, вообще, разговор? А какая помощь нужна? Ты лишь намекни, Олег! Я очень понятливый, ты же знаешь! И очень шустрый.
— Сегодня я возьму много денег…
— Отлично. Хочешь, чтобы я помог тебе их потратить?
— С этим я справлюсь. Скажи — ты, кажется, всех тут знаешь?
— Да, всех. От директора до…
— Чудесно, — обрадовался Олег, — директор-то мне и нужен! Здесь и немедленно.
Марк, казалось, не удивился.
— Да он уехал, по-моему.
— Твою мать! А какой-нибудь его зам? Хоть кто-нибудь из высокого руководства сейчас на месте?
— Начальник службы безопасности, — сказал Марк, подумав.
— Отлично! Марк, это то, что надо. А ну, тащи-ка его сюда.
На этот раз Марк решил почему-то не только до крайней степени удивиться, но и перепугаться.
— Его? Сюда? Ты что, охренел от горя? Его — сюда!
— Марк! Ты не пожалеешь. Я сдержу слово. Ну же, добейся, чтоб он пришёл сюда, в зал! Придумай что-нибудь… Например, скажи, что крупье мухлюет!
— Он не придёт! Он пришлёт помощников.
— Марк, заткнись! Даю тебе три минуты на размышления и четыре — на уговоры. Итого, семь. Пускай будет десять. Короче, Марк: если через десять минут его здесь не будет — ты не получишь того, что хочешь.
— Олег, зачем он тебе? Скажи!
— Я в своём уме. Остальное — не твоё дело.
Марк, постояв, качнул головой, почесал затылок и удалился.
— Что за дела? — спросила Олега Инга.
— Скоро увидишь. Классно, что эта тварь подвернулась. Теперь давай подойдём к другой.
Инга согласилась. Равшан играл. Среди тех, кто делил с ним стол, его соплеменников не было. За другими столами — тоже. На руке Равшана сверкал браслет, недавно принадлежавший Олегу. Увидев Ингу, сопровождаемую последним, её прежний фаворит сделал жест приятного удивления и неспешно встал им навстречу.
— Я играть кончил, — заявил он, обращаясь не то к крупье, не то к подошедшей паре.
— Правильно поступил, — одобрил Олег, почувствовав, что пульс Инги, которую он держал за запястье, бьётся под сто, — займись-ка ты лучше тем, что умеешь.
Равшан вальяжно вышел из-за стола.
— Хорошо, займусь. Чуть попозже.
Инга в ответ не нашла ничего более удачного, чем пригладить Олегу волосы на макушке, словно они от ужаса встали дыбом. Олег же в ответ на это сказал Равшану, что через час он выкупит у него браслет.
— А с чего ты взял, что этот браслет продаётся?
— Ты, как я вижу, тут не один?
— Не один. С друзьями.
— А где они?
— В ресторане.
— Давай заглянем туда?
Во взгляде Равшана мелькнула насторожённость.
— Олег, я продам браслет за пятьдесят тысяч долларов, — сказал он, — пока у тебя их нет, я не вижу смысла с тобой общаться.
— А почему ты уверен, что я их ему не дам? — оскорбилась Инга. Равшан упорно не обращал на неё внимания.
— Значит, ты продашь мне браслет за пятьдесят тысяч? — переспросил Олег.
— Да, продам.
— Отлично, — кивнул Олег с холодной решимостью. Тут к нему подошёл начальник службы безопасности казино.
— Рад видеть, — произнёс он, пожав ему руку, — здравствуйте, Инга.
— Здрасьте, — пискнула Инга, растянув рот почти до ушей. Начальник продолжил, опять взглянув на Олега:
— Мне передали, что здесь возникли проблемы, решить которые невозможно без моего присутствия.
— Совершенно точно.
Олег отступил на шаг, обвёл зал глазами и заорал во всю глотку, чтобы его хорошо услышали сквозь ритмичную музыку:
— Леди и джентльмены! Прошу минуту внимания. Сейчас вы бесплатно увидите самое грандиозное шоу, какое только возможно вообразить. В течение получаса я на ваших глазах абсолютно честно выиграю в рулетку семьдесят тысяч долларов, чередуя различные виды ставок. Предлагаю экспертам, которых среди вас много, подойти ближе и глаз с меня не спускать, дабы при любом вменяемом подозрении на мухлёж сразу проломить мне голову табуреткой. Вы все — свидетели, что я сам об этом прошу. Бояться мне, впрочем, нечего — ведь любой человек, имеющий минимальное представление о рулетке, прекрасно знает, что никакой шахер-махер без сговора между игроком и крупье к ней неприменим. Так пусть меняют крупье после каждой ставки, пусть принимают любые меры — я всё равно выиграю семьдесят тысяч долларов. Два условия. Первое: никто ко мне не подсаживается, на мои номера не ставит. Второе: начальник службы безопасности даёт слово, что весь мой выигрыш будет выплачен мне немедленно, без увёрток и отговорок.
Олег умолк и провёл рукой по глазам. Пока он произносил свою речь и пару мгновений после её финала все, кто был в зале, смотрели лишь на него и не издавали ни звука. Их большинство состояло из завсегдатаев фешенебельных казино. Олег, соответственно, был им небезызвестен. Многие из них искренне сочувствовали ему, однако же и они злорадно вскочили со своих мест, чтобы отследить все нюансы обещанного им шоу, исход которого, по их мнению, мог быть только провальным. Что привлекает публику больше, чем гарантированный провал человека, который на сто процентов уверен в своём успехе? Разве что кровь. Представить же, что Олег вступил с «Метрополем» в сговор для повышения интереса к этому казино, было невозможно ввиду высокого статуса заведения и психических отклонений данного игрока. Поэтому никто в зале даже и не пытался изображать равнодушие, и вокруг Олега мигом образовалась толпа. Все громко потребовали от руководителя службы безопасности казино немедленного ответа Олегу, и он ответил:
— Послушайте, уважаемый, вы находитесь в «Метрополе». Этим сказано всё. Играете честно — платим.
— А если я, на ваш взгляд, сыграю нечестно, вы разъясните присутствующим суть ваших претензий к моей игре?
— Разумеется.
— Значит, либо разумное, внятное объяснение, либо — деньги?
— Знаете, я всегда объясняю всё, на взгляд всех, разумно и внятно. Я полагаю, неясностей для вас нет. В нашем заведении их и быть не может. Ни для кого. Выигрывайте хоть семьдесят миллионов долларов — вам уплатят незамедлительно.
У Олега вопросов более не было. Он приблизился к кассе и взял одну четвертную фишку. Больше ему не требовалось. Он принял это решение в соответствии с вычислениями, которые произвёл в машине, пользуясь нежеланием Инги общаться с ним. Публика хранила безмолвие. Лишь начальник службы безопасности казино, уже собиравшийся возвратиться к своим делам, вдруг вспомнил о Марке и, подозвав его, начал с ним что-то обсуждать. Олег бы услышал их разговор, если бы в тот миг его взгляд не упал на темноволосую молодую женщину, одиноко сидевшую за одним из столов. Да, это она на него смотрела.
— Покойница пятилетней давности сохранилась весьма недурно, — громко провозгласила Инга, проследив направление его взгляда, и рассмеялась. — Но всё равно, Олег — портрет сильно лучше оригинала!
— Этого мне ещё не хватало! — вскричал Олег. Испугавшись, что Инга сейчас погубит ему всё дело, он устремился к ней так ретиво, что два охранника двинулись вслед за ним, а она попятилась. Но Олег на сей раз опомнился раньше, чем проломил кому-то башку или получил по своей. Ему тотчас подали водку с тоником — то, что он обычно просил. Осушив бокал, он сразу направился прямо к Нине.
Она курила длинную сигарету, сонно моргая. Взмахи её ресниц вызвали у Олега воспоминание — красный свет фонарей, качающийся от ветра, домики с барельефами. Облик Нины вновь отличался от прежнего её облика. Тёмно-русые локоны были слегка подвиты и ниспадали на красный шёлк коктейльного платья, обтягивавший худые, узкие плечи. Олег заметил, что, кроме него и Инги, на Нину больше никто не смотрит, хотя она заслуживала внимания.
— Добрый вечер, — сказал Олег, усевшись напротив самоубийцы. Инга, подумав, села с ним рядом. Она была очень зла. Мёртвая скользнула по ним рассеянным взором и улыбнулась. Не прекращая за ней внимательно наблюдать, Олег вынул из кармана листок, исписанный рукой шефа. Крупье сказал:
— Пожалуйста, делайте ваши ставки.
И Олег начал. Он сделал первый страйт-ап на двадцать четыре. Руководитель службы безопасности удалился с Марком, который шептал ему что-то на ухо, до того, как крупье запустил рулетку. Но через считаные минуты оба они вернулись, узнав о том, что перед Олегом лежит уже фишек на тридцать тысяч и дело с ним имеет пятый крупье. Наблюдатели не смогли сообщить начальнику ничего утешительного. Он резко отверг предложение одного из них придраться к тому, что Олег пользуется шпаргалкой:
— И что с того? Это не экзамен! Мы четырёх крупье, твою мать, сменили!
Публика перешёптывалась. Для всех было очевидно, что Олег делает сплит-апы, сикс-лайны и угловые ставки, а также ставки на цвет ради куража, заранее зная, на какой номер укажет шарик. Он просто играл с рулеткой, как кот с полубессознательной мышью, и это всех завораживало. Одна только Нина следила за игроком спокойно. Она курила, пила коктейль, заказанный для неё Олегом, и улыбалась. Её движения были вялыми, взгляд — усталым. Инга была не в силах поднять отвисшую челюсть. Перед началом игры она закурила, и сигарета истлела между двумя её пальцами, так и не прикоснувшись больше к губам.
— Продолжаете? — спросила Олега девушка со злыми глазами — шестой по счёту крупье.
— А как же! — сказал Олег и поставил конер из двух оранжевых фишек на угол между нулём и линией. Девушка, натянуто улыбаясь, пустила шарик. Олег даже и не следил за ним. Он смотрел на лист из записной книжки и вычислял, сколько надо ставить на следующую цифру и с чем её скомбинировать. Почему-то ему казалось ужасно важным использовать весь столбец и при этом взять ровно семьдесят тысяч. Решение ограничиться этой суммой далось ему нелегко, хоть он знал наверняка, что с большею далеко не отъедет от «Метрополя» даже и на «Мустанге».
Отдав Олегу две ставки, девушка перестала улыбаться даже натянуто. После третьей её сменили. Но оставался лишь один номер, шестнадцать красное. Ещё раз пересчитав выигранные ставки, Олег поставил два никеля на вторую дюжину. Как только шарик остановился, он объявил, что игра окончена, и убрал заветный листок. После кратковременной тишины грянул гром оваций.
— Спасибо, — пробормотал крупье, когда они стихли.
— Спасибо вам, — сделал Олег жест формальной признательности. Он чувствовал утомление. Нина встала, гася окурок. Инга закрыла рот.
— Вам сегодня сказочно повезло, — продолжал крупье, — поздравляем вас.
Все смотрели на руководителя службы безопасности казино. Один лишь Олег следил за быстро идущей к выходу Ниной.
— У службы безопасности нет вопросов? — приятным голосом спросил он, едва дверь за нею закрылась.
— Можете получить ваш выигрыш.
Гул восторга возобновился. Вновь обретя способность соображать и издавать звуки, Инга взглянула на гору фишек перед Олегом и пропищала:
— Олег, Олег! Это что такое?
— Семьдесят тысяч, — сказал Олег и, переложив фишки в карманы смокинга, встал, — всего лишь семьдесят тысяч.
Его немедленно обступили и начали поздравлять, хлопать по плечам, осыпать вопросами, хватать за руки. Молча растолкав тех, кто стоял на его пути, он поспешил к кассе. Инга также вскочила и, также не реагируя на вопросы, велела официантке подать ей рому. Ром был немедленно принесён. И кассиры тоже волынку тянуть не стали. Через минуту после того, как Олег передал им фишки, они вручили ему семь пачек стодолларовых купюр. За его спиною уже стояли бандиты, которым он задолжал. С одной пачкой сразу пришлось расстаться. Едва бандиты отчалили, появился Марк. Он был очень бледен. Рот у него от нервного состояния некрасиво перекосился, а лоб покрылся испариной. Оттащив Олега в сторонку, Марк прошептал ему на ухо:
— Мне плевать, как ты это сделал! Мне от тебя ничего не нужно. Но только знай: если бы не я, тебя бы отсюда увезли в морг!
— Марк, вопросов нет. Сочтёмся по уговору. Сегодня Инга…
— Заткнись, урод! Ох, заткнись! Я ясно сказал, что мне от тебя ничего не нужно. И у меня с тобой нет ничего общего, понял?
— Послушай, Марк…
— Я сказал, заткнись! Короче — я только что поклялся директору, что подобных шоу с твоим участием в «Метрополе» больше не будет!
— Правильно сделал.
— Так значит, ты обещаешь никогда впредь не совать сюда своё рыло?
— Я обещаю больше здесь не играть.
— Хорошо, годится. Но только помни: если нарушишь слово, тебе — конец!
— Я знаю, Марк, знаю.
Марк убежал. К Олегу подошла Инга, порозовевшая от двухсот грамм рома.
— Чего он хочет?
— Дожить до старости.
Инга огляделась по сторонам.
— На тебя все смотрят, как ты стоишь со своими пачками, раскрыв рот! Засунь их куда-нибудь.
— Они не мои уже, а Равшана. Пошли к нему.
Когда шли, спортсменка спросила:
— Ты что, реально собрался ему полтос отстегнуть за цацку?
— Да. А чего?
— Не будь дураком! Если я с ним поговорю, дешевле отдаст. Он меня во все свои дела путал.
— Инга, ты этим лучше не козыряй.
Равшан ждал с ухмылкой.
— Олег, не хочешь продать систему? — предложил он, получив условленные пятьдесят тысяч. Надев браслет, Олег уточнил:
— Тебе?
— Нет, не мне. Я просто знаю того, кто даст тебе за неё неплохие деньги.
Инга пихнула Олега локтем под рёбра. Олег не понял, что она хочет этим сказать.
— Ты подумай сам, — продолжил Равшан, — если так выигрывать — нужна крыша. А у тебя её нет.
— Поэтому у меня есть звёзды, — сказал Олег и пошёл за Ингой, изо всех сил тянувшей его к дверям. Но у её бывшего кавалера остался ещё вопрос:
— Так ты, значит, пить со мной передумал?
Олег упёрся, взвешивая все за и против, хоть эта манипуляция очень редко давала ему правильный ответ.
— Не будь идиотом! — крикнула Инга. — Я не пойду с тобой!
Но пошла. В ресторане два земляка Равшана — крепкие, молодые, небритые, пили «Хеннесси» и курили. Число бокалов на столике говорило о том, что за ним недавно сидели шестеро. Олег понял — точнее, предположил, что Равшан побежал играть от злобы из-за того, что трое ушли. Значит, разговор был огромной важности. Инга, видимо, тоже поняла это, так как шепнула Олегу, чтоб он не лез на скандал. Однако Олег слишком долго ждал возможности поскандалить. Сев и выдвинув стул спортсменке, он для начала шарахнул кулаком по столу. На столе всё подпрыгнуло. Но чеченцы не бросились на Олега и ничего не сказали ему. Равшан, усевшись возле своих товарищей, рассмеялся. Тогда Олег произнёс небольшую речь по-английски. Один чеченец ответил более длинной речью на этом же языке. Олег, владевший английским на уровне средней школы, учителя которой его жалели, понял немного и перешёл на русский.
— А почему вы пьёте коньяк? — возмутился он. — Ведь вы — мусульмане!
— Аллах сюда не заглядывает, — ответил Равшан.
— Поэтому ты продал мне браслет за пятьдесят тысяч?
— Не рви ты сердце, Олег! Клянусь тебе — твои деньги пойдут на доброе дело.
— На повышение комфортабельности метро?
— Полегче на поворотах, …! — прошипела Инга, сев и двинув ногой по ноге Олега.
— Да отвали ты… Слушай, Равшан! Я думал — тут весь твой родной кишлак гуляет по-взрослому, а что вижу? Даже подраться реально не с кем! И выпить нечего.
— Есть коньяк, — возразил Равшан.
— Коньяк я пью только с теми, с кем есть о чём говорить. А твои братки, видимо, по-русски не понимают, раз до сих пор меня не убили.
В ответ на это чеченец, сидевший слева, сказал по-русски, что убивать грешно — особенно тех, кто не получил должного воспитания и не знает, что хорошо, а что плохо. Олег решил с ним не связываться. Окликнув официантку, он заказал молочного поросёнка с хреном и водку.
— А мне, пожалуйста, принеси тар-тар из лосося, — не удержалась Инга, искоса поглядев на меню.
— А вы не переусердствуете, мой друг? — мягко обратился к Олегу первый чеченец, который владел английским. — Я алкоголь имею в виду.
— Он много не пил, только бокал водки с тоником, — поспешил с объяснениями Равшан, — от радости голову потерял.
— Ничего себе! Судя по всему, радость сильная.
— Да. Он выиграл много.
— Сколько же? — поинтересовался второй молодой чеченец.
— Семьдесят тысяч долларов.
— Да, прилично. Почему Инга с ним?
— Равшан её продавал в комплекте с браслетом, — пресёк Олег слишком затянувшийся разговор, который ему не нравился. Оба молодых парня глянули на Равшана. Тот пояснил:
— Мы с Ингой решили чуть-чуть соскучиться друг по другу.
Инга захохотала. Пристально глядя на её гланды, Равшан спросил у Олега:
— Кстати, а почему ты остановился на этой сумме?
— А мне сегодня больше не требуется.
— Серьёзно? А я бы на твоём месте купил для Инги подарок. К примеру, золотой крест. Но только не маленький, а большой.
Инга со щелчком захлопнула рот и жёстко уставилась на Равшана. Она хотела что-то ему сказать, но тут принесли поросёнка, тар-тар и графинчик водки. Равшан налил себе и своим дружкам коньяку. Олегу официантка налила водки и сразу быстро ушла. Инга отказалась от алкоголя и принялась с чудовищной быстротой пожирать свою часть заказа. Подняв бокал, Равшан улыбнулся Олегу.
— Ну, за твой выигрыш.
— А у Инги — глисты, — сообщил Олег, — я их видел сам.
Инга шевельнула бровями, но темп не снизила. Остальные, чокнувшись, выпили. Отъев уши у поросёнка, Олег по-дружески предложил своим собутыльникам остальное. Те вежливо отказались и что-то начали обсуждать на своём родном языке, вовсе перестав обращать внимание на Олега. Ему это не по душе пришлось.
— Интересно, что это вы там против меня замышляете? — опять грохнул он кулаком по центру стола, чуть не опрокинув бутылку. — Вы хоть соображаете, на кого в данный момент прёте? Да я об вас даже руки марать не стану! Я просто с шефом свяжусь, он просто направит сюда Мархлоша, и вы его просветите насчёт хорошего воспитания!
Несколько человек за другими столиками уставились на Олега. Чеченцы, похоже было, сочувствовали последнему, как сочувствуют больным людям, с грустью следя за их поведением. Это было масло в огонь. У Олега просто не находилось слов. Разве он не сделал час назад то, что всех изумило? Так почему же его не воспринимают всерьёз? Инга даже вовсе его не слушала. Её вдруг заинтересовал разговор, который его взбесил. Поняв из этого разговора всего лишь несколько слов, она отложила вилку и, хорошенько вытерев пальцы салфеткой, достала свой телефон. Как только Олег унялся, набрала номер и приложила телефон к уху.
— Алло, здравствуйте. Мне Сергея. Привет, Серёжка! Да, это я. У меня проблемы. Я в «Метрополе». Пожалуйста, встреть меня через двадцать минут на выходе. Ты же рядом! Ну хорошо, через полчаса. Спасибо. Пока.
— А что это за Серёжка? — спросил Равшан, когда Инга сунула телефон в карман.
— Узнаешь, и очень скоро, — ответила синхронистка, вставая, — если, конечно, срочно не поумнеешь. Пошли, Олег!
— Так мы ведь ещё не выпили толком! — запротестовал Равшан.
— Не надо его накачивать! Не советую.
— За него всё будешь решать? Кто из вас мужчина, ты или он?
— Тебя что, баран, давно мордой по полу не возили? — всерьёз разозлилась Инга, за шиворот поднимая Олега из-за стола. — Отстань от него! И забудь о том, что я существую! Мой телефон — это позывной твоей смерти! Всё!
Олег, предельно довольный собой и Ингой, позволил ей себя увести. Садясь с нею в «Форд», он вспомнил:
— Тебя ведь кто-то должен встретить на выходе через полчаса! Какой-то Серёжка.
— Да не приедет он, — со всей силы хлопнула Инга дверью. — Послал меня! Тоже сволочь.
— Кто он, вообще, такой?
— Только что сказала. Куда поедем?
— Дай пару минут подумать… Дай телефон!
— А ничего больше тебе не дать?
— Пока можешь взять.
— Ах, какой ты шустрый!
Завладев сотовым телефоном, Олег секунду поколебался под пристальным взглядом Инги и набрал номер, который вспомнил не сразу. Он понимал, что делает глупость, но как же было не сообщить Оксане о том, что её подруга, которую она довела до самоубийства, выпила с ним в зале казино «Метрополь»! После трёх гудков трубку сняли.
— Да, — ответила женщина. Не Оксана.
— Светлана, здравствуйте, — произнёс Олег, узнав голос.
— Здравствуйте. А вы кто?
— Олег.
— Ой, Олег! Олег! — завизжала Света. — Чёрт, я не верю! Какое счастье! Этого быть не может! Ты позвонил! А я совершенно не представляла, как мне с тобой связаться! Уже дней десять я, как больная, лежу и думаю о тебе!
— Обо мне? Зачем?
— Сейчас расскажу! Ох, только бы она из ванной не вышла…
И, набрав воздуху во всю грудь, подруга Оксаны протараторила:
— Скоро выйдет… Слушай меня внимательно и не вздумай перебивать, а то я собьюсь. У него остался ребёнок! Дочь!
— Погоди! Кто выйдет? Откуда?
— Оксанка! Чёрт, не перебивай меня, говорю! Ты слышал, что я сказала?
— Что у кого-то осталась дочь.
— Ты чего, тупой? У него!
Света заикалась. Олег вдруг сообразил, что к чему.
— От кого?
— От Нины! Официально!
— Сколько ей лет?
— Пятнадцать, — заговорила Света гораздо тише, — Оксанка мне рассказала о ней ещё год назад! Её зовут Маша. Живёт она с тёткой своей, в Архангельске. Со своим отцом она в последний раз виделась на похоронах Нины, и с того дня не общалась с ним, о его делах ничего не знает и не желает знать. Он, пользуясь этим, два раза в год присылал ей крохи какие-то, хотя мог присылать в миллион раз больше! Въезжаешь?
— Да! Дальше, дальше.
— Если она в течение шести месяцев не предъявит свои права на наследство, Оксанка получит всё! Потом продаст фирму и с сорока миллионами заграницу свалит!
— Хочешь, чтобы она с тобой поделилась?
— Да! Только я одна, без тебя, не справлюсь. Оксанка, сам понимаешь, больше всего на свете сейчас боится, что эта Машка узнает о его смерти и состоянии!
— А у тебя есть адрес этой девчонки?
— И да, и нет!
— Что за вздор?
— Сейчас объясню! Когда мы с ним ехали в этот дом, он по телефону кому-то дал поручение переслать пять тысяч рублей в Архангельск. А я в это время слушала плеер. Точнее, делала вид, что слушаю. В нём есть функция диктофона, и я успела нажать на кнопку…
— И ты забыла кассету в доме?
— Ну да! И адрес забыла. Улицу даже не могу вспомнить! Короче, надо кассету эту забрать. Олег, давай туда съездим!
— Ладно, я… Знаешь, что? Я тебе попозже перезвоню.
— Запиши мой номер… Алло, алло, кто это? Вы ошиблись!
С этими словами Света ушла со связи.
— С кем это ты так мило трепался? — Вырвала Инга мобильник из онемевшей руки Олега. — С очередной покойницей?
— Нет, — прошептал Олег, сам весь бледный, точно мертвец. Помолчав, прибавил: — Могли бы сразу сказать…
Заморосил дождь. Инга не мешала Олегу думать. Он покурил, а потом решительно открыл дверь и выскочил из машины.
— Куда тебя чёрт понёс? — заорала Инга. Не удостоив её ответом, Олег быстро зашагал к дверям «Метрополя». Около них он столкнулся с Марком. Тот выходил изрядно навеселе. Олег ухватил его за рукав.
— Марк, слушай! Мне срочно нужен ещё какой-нибудь перец из руководства. Ну, или тот же самый!
— Да ты в уме? — театрально возопил Марк, оттолкнув Олега. — Я ведь тебя по-русски предупредил — вали, пока цел! Так какого хера ты ещё здесь? Ты не догоняешь, кого ты только что кинул? Въезжаешь ты в ситуацию или нет, Олег? Ты — никто, а взял в «Метрополе» семьдесят штук! Тебе из страны валить надо срочно, а ты тут лезешь, …, на рожон! Меня подставляешь! Ты знаешь, что у меня неприятности? Ты мне денег должен! Ты… ты…
— Да на, подавись, — прошептал Олег и вынул из пиджака последнюю пачку, — здесь десять тысяч! Мне срочно нужен директор. Или один из замов. Ты понял? Срочно!
— О’кей, о’кей! Я потрачу тысячу на венок и охапку роз для тебя, — пообещал Марк и, взяв деньги, сразу исчез в дверях. Олег закурил. Через пять минут к нему вышел служащий и сказал:
— Сидите в своей машине. К вам подойдут.
Олег возвратился к Инге. Она курила, глядя на ручейки, бегущие по стеклу. Глаза её были холодны и задумчивы.
— Инга, знаешь…
— Я уезжаю, — резко проговорила спортсменка и завела мотор. Олег заглушил его.
— Инга, ну подожди!
— Чего ещё ждать? Пока ты всех баб своих обзвонишь с моего мобильника?
— Ты могла догадаться по разговору, что мы обсуждали дело, которое ни малейшего отношения не имеет к тому, о чём ты подумала! А теперь я должен поговорить с директором.
— Говори хоть со своей жопой! Но без меня.
— Ну как ты не понимаешь? Я без тебя пропаду!
— А я пропаду с тобой! — завопила Инга, едва не выронив сигарету. — Ты что здесь, …, замутил, урод? А?
— Я просто пытаюсь выжить.
— Оно и видно! Равшан — твой кровник, и денег у тебя не осталось!
— Будут у меня деньги.
— Откуда ж они возьмутся?
— Ты сама видела, что рулетка мне подчинилась.
— Тогда, тем более, ты — покойник! Скажи мне, кто тебя защитит?
— Да тот же директор.
— Хватит из меня дуру делать! Кто эта девушка?
— Ты о ком?
— Ты знаешь, о ком!
— Инга, я сказал тебе о ней правду. Она — покойница.
— Вылезай, — потребовала спортсменка, давя окурок.
— Ты мне не веришь? А когда я сказал, что выиграю семьдесят тысяч долларов, ты мне верила? Вспомни!
— Ты их не выиграл, а украл.
— Украл? Что значит — украл?
— Я не сомневаюсь, что это было мошенничество.
— За мной следили специалисты! Ты что, умнее?
— Что ж, если ты действительно изобрёл некую систему, я очень рада, — ледяным голосом проронила Инга, — не за себя. За тебя. Ведь я связалась с тобой только потому, что ты показался мне дураком!
— Боже мой! Как мало женщине надо…
— Много! Мой дорогой, ты даже не представляешь, как это много! И ничего прекраснее этого быть не может.
Ледяной голос дрогнул на середине реплики и стал таять. Олег растерянно наблюдал за Ингой. Она закрыла глаза, да поздно — из одного успела выползти на скулу предательская слезинка.
— Да ничего у меня не вышло, — пробормотал Олег, — мне попросту повезло! И я знал о том, что мне повезёт. Точнее…
— Слышь, ты, — перебила Инга, дрожа от ярости на саму себя, — если ты при мне хоть раз вмажешься — пожалеешь! Понял меня? Терпеть не могу ублюдков!
К «Мустангу» с левой стороны подошёл охранник из казино.
— Опусти стекло, — велел Олег Инге. Она нажала на кнопку стеклоподъёмника. «Форд» наполнился вмиг сырым октябрьским холодом. Наклонившись, служащий обратился к Инге:
— Прошу прощения. Это вы хотели видеть директора?
— Это я хотел его видеть, — развязным тоном бросил Олег и вышел из «Форда». Охранник выпрямился. Его благодушный взгляд стал жёстким.
— Идёмте.


Глава десятая
Серёжка

Олег направился вслед за этим сотрудником по диагонали стоянки, напоминавшей подиум Мюнхенского автосалона. На её дальнем углу стояли бок о бок «Бентли Континенталь» и статусный внедорожник «Шевроле Тахо». К ним служащий и подвёл Олега, после чего немедленно удалился.
Стекло водительской двери джипа было опущено. У руля сидел, свесив руку с дымящейся сигаретой наружу, громила в блейзере. Рядом с ним виднелся второй. Четверо стояли, бросая по сторонам угрюмые взгляды, у кормы «Бентли». Один из них тщательно охлопал Олега от щиколоток до плеч. Другой после этого распахнул правую заднюю дверь «Бентли».
— Садитесь.
Олег последовал приглашению. Дверь захлопнулась.
— Я вас слушаю, — произнёс директор. Олег молчал, разглядывая его. Игорный король сидел с сигаретой у левой двери, просматривая бумаги с печатями. Рядом с ним на сиденье лежала папка. Курил он неаккуратно — низ пиджака и брюки были запятнаны. Вообще, он напоминал бегемота — но не лицом, не сложением, а манерой просматривать документы и проводить ладонью то по щеке, то по подбородку, то по седому виску. Молчание затянулось.
— Ну, я вас слушаю, — повторил игорный король, взглянув на Олега поверх очков в золотой оправе. Олег откашлялся.
— Добрый вечер.
— Добрый. Как вас зовут?
— Олег. Я только что выиграл у вас семьдесят тысяч долларов.
— Во что? В карты или в рулетку?
— В рулетку.
— Ах, да, да, да, — протянул директор и, помолчав, сложил документы в папку. Потом более внимательно посмотрел на Олега и улыбнулся. — Мне только что рассказывали о вас. Как я мог забыть? Ну что ж, поздравляю. Выигрыш неплохой. Желаю вам потратить все эти деньги так же красиво, как вы их приобрели.
— Я выиграл честно.
— Знаю. У нас иначе выиграть невозможно. Что вы ещё хотите?
— Прямой эфир, — произнёс Олег как можно быстрее, чтобы в его несколько поникший голос не влезла дрожь.
— А где именно? — так же быстро и без эмоций, как будто речь шла о самой что ни на есть естественной просьбе, спросил директор.
— Мне подойдёт любая радиостанция в диапазоне FM.
— Но я не владею радиостанциями.
— Я знаю, что «Метрополь» спонсирует штук пятнадцать радиостанций. Пускай любая из них предоставит мне пять минут прямого эфира сегодня ночью.
— Однако, — сказал директор, прикурив новую сигарету, — прежде чем согласиться, я должен выяснить, для чего это нужно вам. А главное — для чего это нужно мне?
— Над вторым вопросом мы можем вместе подумать.
— Ну а над первым-то вы, надеюсь, подумали?
— Да, конечно. Мне нужно на всю страну объявить о том, что девочка-сирота пятнадцати лет — в смертельной опасности, потому что одна конченая мразь присвоила её деньги и кровью ссыт от страха быть схваченной за свою вонючую жопу.
— Речь идёт о наследстве? — догадался директор. Олег кивнул.
— Девчонка о нём не знает?
— Нет.
— Сообщите ей.
— Тогда уж её точно ничего не спасёт! У этой сучары — доступ к деньгам. Сотой доли процента от этих денег будет достаточно, чтоб прокуратура заткнулась. Нужна огласка.
— Сколько ж там, интересно?
— Сорок лимонов.
— Зелёных?
— Да.
— За сотую часть процента от такой суммы прокуратуру на мокром деле не купишь, — сказал директор, подумав, — а вот процента за полтора, пожалуй, можно купить.
Олег промолчал. Взглянув на "Потек Филипп", директор заметил:
— Послушайте, да у вас — золотое сердце! Мне бы такое.
— Я сделаю вам рекламу, — пообещал Олег.
— Это интересно. Какую?
— Ну, я скажу, что когда я играл без всякой системы, мне больше всего везло в «Метрополе», и потому я решил испытать систему именно там.
Директор нетерпеливо махнул рукой.
— Это не реклама, а детский лепет. Рекламой будет, если вы скажете, что раз в месяц или раз в неделю будете играть в моём казино по своей системе, чем и займётесь. Разовый выигрыш будет составлять, к примеру, сто тысяч долларов. Разумеется, эти деньги не будут вашими, вам придётся их возвращать. Получать вы будете пять за вечер. Независимые эксперты во всеуслышанье подтвердят, что вы играете честно. Для этого им придётся некоторое количество раз поработать с вами вместо моих крупье. Идея понятна?
— Пять тысяч долларов за игру? — без энтузиазма переспросил Олег.
— Ну, допустим, семь. Семь тысяч за час работы! Неужто мало? Да, да, конечно, вы сможете зарабатывать куда больше, играя в разных казино для себя, но через неделю такой игры вас просто прикончат. Это, простите, дураку ясно. А я могу гарантировать вам защиту, стабильность и перспективы, которые мы обсудим потом. Ну, так что? Вам нужно время на размышления?
— Нет, не нужно, — сказал Олег, — я согласен.
Почва ускользала у него из-под ног. Ему это нравилось. Он уверенно шёл на смерть, потому что смерть стояла перед ним раком.
— «Лихо Москвы» вас устроит?
— Мне всё равно. Пусть будет «Лихо Москвы».
— В таком случае, вас сейчас отвезут на Новый Арбат.
— Я и сам доеду.
— Что ж, как угодно. Но вас проводят.
— Проводят?
— Да. Организационные вопросы обсудим после эфира. Всего хорошего.
С этими словами директор снова взял папку, и Олег вышел из «Бентли». Дождь лил уже ощутимый. Шагая к «Форду», Олег поймал вдруг себя на том, что ему становится жалко Ингу. Он, получается, не оставит ей ни портрета, ни сладких воспоминаний. А ведь она полюбила его за то, за что остальные женщины ненавидели! Так ему представлялось, по крайней мере.
Инга подкрашивала ресницы, сместив салонное зеркало.
— Вылезай-ка из-за руля, — скомандовал ей Олег, открыв дверь. Спортсменка на этот раз не решилась протестовать. Пересев, спросила:
— А куда едем?
— Кататься.
Ключ повернулся практически без усилия. «Форд» взревел, как племенной бык. Включив заднюю, Олег вывел его на Охотный Ряд с таким ветерком, что у Инги вырвался возглас. Она, казалось, и не подозревала, на что способен её «Мустанг».
— Ты не помнишь адрес «Лиха Москвы»? — спросил у неё Олег, разворачиваясь.
— Что? «Лиха Москвы»? А, радиостанция! Так она — на Новом Арбате, напротив книжного магазина.
— Ты там была?
— Да, два раза. И я её часто слушаю. Я же умная!
Расплескав половину луж на Охотном, Моховой и Воздвиженке, Олег резко затормозил перед светофором. Красный свет горел долго. Гоголевский бульвар, Никитский бульвар и площадь, облизанные слюнявым осенним небом, тускло желтели под фонарями. Дороги были почти свободны, а тротуары — вовсе пусты. Когда «Мустанг» выкатился на Новый Арбат, Инга предложила проехаться по нему до конца и там развернуться. Ей нравился ночной центр. У её спутника не было возражений. Уже после разворота, опять минуя «Метелицу» с её шариком, он включил аварийку и сбавил скорость. Это местечко было знакомо ему до судорог. Перед главным входом стояли сотни машин. Среди них шныряли нахальные двухметровые проститутки. Олег почти всех их знал. Ещё он успел заметить двух дистрофичных девушек, выходивших из казино. Одна была в платье, другая — в джинсах и водолазке. Сходя по ступенькам вниз, они бережно стискивали одна другую, чтобы не покатиться. Мордочки у обеих были искажены нешуточной злобой. Им удалось, обменявшись нежными поцелуями, залезть в «Хонду», дверцы которой открыли им два швейцара, запустить двигатель, позабыв включить габариты, с брызгами вырулить на дорогу и в две секунды слиться с туманной линией горизонта за Бульварным кольцом. Олег разогнал машину. Однако вскоре ему пришлось опять ударить по тормозам, так как Инга крикнула:
— Здесь!
Он свернул направо, к офисной башне напротив книжного магазина. Хотя была глубокая ночь, место для парковки нашлось не сразу. Загнав, наконец, машину между «Фольксвагеном» и «Пежо», Олег заглушил мотор. Ни фары, ни дворники он не стал выключать.
— Кого ждём? — поинтересовалась Инга.
— Мою охрану.
— В белых халатах?
Олег молчал. Он смотрел на чёрный «Мерседес-500» класса S, который сворачивал на стоянку с той же стороны, что и «Форд». Стёкла «Мерседеса» были затемнены. Докатившись до середины стоянки, он приостановился. Олег дал длинный гудок и помигал фарами. «Мерседес» проехал ещё немножко вперёд и стал парковаться задом. Всё было яснее ясного.
— Включай, Инга, «Лихо Москвы»! Я буду там выступать. Тебе передать привет?
— Нет, не вздумай! Я им и так должна за два интервью.
Это прозвучало забавно. Необходимо было сказать такой славной девушке что-нибудь ещё напоследок.
— Инга, ведь эта ночь запомнится тебе на всю жизнь!
— Да уж, это точно.
Тем временем, «Мерседес», которым, судя по всему, управлял лихой профессионал, завершил парковку. Одна из задних дверей его распахнулась, и на асфальт сошёл рослый, плотный, коротко стриженый человек с серьёзным лицом. Одет он был так, как и должен быть одет человек с серьёзным лицом, приехавший в «Мерседесе» премиум-класса на деловое мероприятие. Пройдясь цепким взглядом по сторонам, он двинулся к «Форду».
— Сколько патронов в твоей хлопушке? — спросил Олег.
— Если ничего не путаю, восемь, — сказала Инга. Вполне удовлетворённый этим ответом, её любознательный кавалер покинул машину. Его визави сделал шаг навстречу, протянул руку. Олег пожал её. Ему стало не по себе под взглядом, которым можно было оторвать пуговицу.
— Олег? — спросил подошедший.
— Да.
— А я — Соловей.
— Отлично.
— Ведущего зовут Матвей Юрьевич. Там у него какой-то кретин. Но он нам не помешает.
— Нам? Вы что же, со мной пойдёте?
— Есть возражения?
— Ну, не знаю. Не чересчур ли много кретинов в студии соберётся?
— Не беспокойтесь. Если их будет чересчур много, я одного из них замочу, — с любезной улыбкой пообещал Соловей и зашагал к зданию. Почесав затылок, Олег потащился следом.
Нижний этаж очень походил на зал ожидания. Наиболее примечательным элементом его был бар, временно закрытый. Имелся и пост охраны. На нём дежурили два милиционера. Они приветливо поздоровались с провожатым Олега, а на последнего поглядели лишь. В лифте Соловей нажал кнопку с цифрой четырнадцать. У Олега возникла мысль закурить. Он полез в карман, но Соловей коротко призвал его воздержаться.
Четырнадцатый этаж охранялся строже, чем первый. Вежливый человек с офицерской выправкой попросил у Олега паспорт. Олег достал водительские права. Сотрудник охраны внимательно прочёл всё, что было на них написано, и отправился к референтам. Вскоре вернувшись, вежливо предложил:
— Пожалуйста, проходите в первую студию.
На пороге студии гостей встретила ассистентка. Приложив палец к губам, она провела Олега к столу с микрофонами. Соловей шёл первым. Обогнув стол, он занял место рядом с известным на всю страну радиоведущим, напротив гостя с гитарой. За режиссёрским пультом, который был отделён стеклом, сидела сонная девушка. На ней были наушники с микрофоном. Ведущий, также в наушниках, веселил ночную аудиторию такой речью:
— Доброе утро, дорогие радиослушатели. В Москве — два часа пятнадцать минут. Вы слушаете радиостанцию «Лихо Москвы». Эфир ведёт Матвей Ахинеев. Если вы спите — немедленно просыпайтесь, так как я приготовил вам нечто из ряда вон. Если же не спите — срочно будите тех, кто посмел уснуть, ибо если вы этого не сделаете — они вас просто убьют, когда узнают о том, что у нас в гостях был известный бард Вася Питерский, а вы их не разбудили. То есть, сейчас он у нас в гостях. И вот только что в студию вошёл ещё один гость — молодой человек, Олег. Он час назад выиграл у казино "Метрополь" ни много ни мало семьдесят тысяч долларов. Сам по себе сей факт, конечно, не потрясает: семьдесят тысяч долларов — небольшие деньги для «Метрополя», где, как вы знаете, бывают выигрыши и до миллиона. Но фишка в том, что Олег предсказал свой выигрыш и назвал его сумму. И не ошибся. Привет, Олег!
— Здравствуйте, — произнёс Олег, садясь к микрофону рядом с удалым Васей Питерским. Тот взглянул на него враждебно и взял минорный аккорд на своей гитаре. Ассистентка приблизила микрофон поближе к Олегу.
— Повторите, пожалуйста, — предложил Матвей Ахинеев.
— Здравствуйте, — повторил Олег. Другая девица поставила перед ним кружку кофе с эмблемой радиостанции. Соловей закурил. Ахиней Матвеев лукавым тоном продолжил:
— Итак, Олег за двадцать минут взял семьдесят тысяч баксов, ни одной ставки не проиграв. А перед игрой он во всеуслышание объявил, что эти семьдесят тысяч — уже его. Гудини и Копперфилд нервно курят, не правда ли? Да, такое возможно только в казино «Метрополь»! Надеюсь, сейчас Олег прольёт хоть немного света на эту тайну, откроет нам, так сказать, секрет, и мы сегодня уже большими стадами, густыми толпами и организованными колоннами дружно ринемся навстречу своему счастью, то есть — к рулетке в казино «Метрополь», и начисто разорим этот дом азарта — бесспорно, лучший из существующих! Но при этом надо сказать, что разорить «Метрополь» — весьма непростое дело, у «Метрополя» денег хватит на всех, так что не стесняйтесь — берите их, берите двумя руками, сгребайте в ваши карманы, сумки, мешки, портфели, и — уносите, они все — ваши! Проблема в том лишь, как их потратить. Олег, скажите, почему вы для испытания вашей, так сказать, силы избрали именно «Метрополь»?
— А я всегда там проигрывал очень много, — сказал Олег, — а когда выигрывал, долго ждал своих денег. И водка там дорогая. Ну, я решил отомстить.
Соловей задумчиво хрустнул пальцами.
— Но ведь вы, конечно, не ограничите свою месть такой жалкой суммой? — предположил Матвей. — Я правильно понимаю, что семьдесят тысяч долларов — это только начало?
— Да, как и казино «Метрополь». Оно — не единственный мой обидчик.
На тонком, бледном лице Матвея не дрогнул ни один мускул. Соловей цокнул языком и вздохнул. Олег достал сигареты.
— А вот скажите, — снова обратился к нему ведущий, — я, например, своими глазами видел, как экстрасенсы с помощью своего биополя заставляют работать сломанные часы чёрт знает какого века, даже не прикасаясь к ним. Вы аналогичным путём воздействуете на механизмы рулетки, заставляя её останавливать шарик на нужном номере?
— Нет. Я просто сделал открытие, которое позволяет мне заранее знать выигрышный номер.
— Ах, вот оно что! И как вы пришли к этому открытию?
— Методом проб и ошибок.
— Рулетка, стало быть, изжила себя?
— Нет, не совсем так. Рулетка не изжила себя, ибо власть над нею принадлежит пока только мне. А я не настолько глуп, чтобы злоупотреблять этой властью.
— Так значит, ваше ошеломляющее открытие мир не перевернёт?
— Да хватит уже миру переворачиваться! Подумайте сами — зачем я буду разорять казино, если они станут источниками моих стабильных доходов? Вы, например, хотите банкротства вашей радиостанции?
— Нет, конечно! Банкротство нашей радиостанции будет значить, что план развала России, составленный мировым правительством, подло сорван.
— Так вот и я не дурак. Как вы добиваетесь повышения рейтинга вашей станции, так и я буду добиваться увеличения посещаемости игорных домов.
— Каким, интересно, образом?
— Я намерен проводить мастер-классы.
— Конечно же, в «Метрополе»?
— Очень возможно. Во всех игорных домах, предложения владельцев которых меня заинтересуют, — сказал Олег, вынув сигарету из пачки.
— Прошу прощения, но у нас курить запрещается, — с холодком сообщил Матвей Ахинеев. Олег убрал сигареты. Он подносил их к карману медленно и смотрел при этом не на курящего Соловья, а на свою руку. Она совсем не дрожала. Это при том, что его, лишь однажды произносившего речь более чем перед тридцатью людьми, сейчас слушали сотни тысяч, и он плевал в лицо игорному королю, помощник которого угрожающе разминал суставы, сидя напротив! Но его слушала также Инга. Он её не любил, но она любила его, любила какой-то светлой и романтичной частью своей натуры, и он не мог отравить ей ночь — единственную с ним ночь, дрожанием рук. Эта ночь — без секса, без нежных слов, без портрета, должна была запомниться ей как самая лучшая в её жизни.
— А вы что думаете, Василий? — тоном весёлого барина обратился Матвей к нахмуренному певцу. — Все вас знают как человека, искушённого в разного рода играх. Правдоподобно ли, на ваш взгляд, всё то, что нам рассказал Олег?
— А у меня по этому поводу песня есть, — отозвался Вася и, пустив в дело свой инструмент, внезапно охрипшим голосом запел песню, призванную поставить слушателей в известность о том, что когда он, Вася, в очередной раз находился в тюрьме за то, что в очередной раз зарезал какого-то подлеца, все его друзья забыли о нём, жена ушла жить к одному из них, а собака сдохла, и с той поры нет у него ни капли доверия ни к друзьям, ни к женщинам, а к собакам даже полкапли нет. Столь ярко выраженные претензии к несчастной собаке ошеломили Олега, ибо ему показалось, что она поступила по отношению к Васе куда как менее подло, чем женщина и друзья, но следующий куплетик всё разъяснил. Не потому Вася возненавидел собак, что его болонка скончалась, а потому, что его сторожили в зоне злые овчарки! Олег вздохнул с облегчением. Завершалась песня, как водится, описанием журавлей, летящих над зоной.
— Великолепный текст и великолепная музыка, — убедительно высморкался в платок Матвей Ахинеев, как только смолк последний аккорд, — и столь же великолепная связь с затронутой нами темой. Напоминаю слушателям телефон прямого эфира…
Дважды повторив номер, он призвал слушателей звонить и задавать острые вопросы Олегу с Васей. За самый острый вопрос к последнему посулил какой-то его альбом, записанный в Люксембурге. Потом опять набросился на Олега:
— А вот есть вопрос к вам, Олег. Если я вас правильно понял, вы теперь будете посещать чертоги азарта не для того, чтобы предаваться игре, а только затем, чтобы получить на халяву очередную порцию денег. Но ведь вы — игрок по натуре! Если азарт и риск исчезнут из вашей жизни, не начнёте ли вы ощущать себя морской рыбой в пресной воде?
— А никакой пресной воды не будет, — ответил вместо Олега Василий Питерский и сыграл два такта из похоронного марша, — риск проиграть заменится риском, что его грохнут. Так что, напрасно вы беспокоитесь за него.
— Ну что ж, успокоили вы меня, — выдохнул Матвей, обменявшись взглядом с девушкой за стеклом. Василий, перебирая струны, продолжил:
— Кстати, у меня по этому поводу песня есть. Называется «Мурка-2».
— И мы насладимся ею сразу после рекламы, — пообещал Матвей, делая знак рукой звукорежиссёру, — итак, реклама. Не отключайтесь.
Пошла отбивка, после неё — реклама казино «Метрополь». Сорвав с головы наушники и швырнув их на стол, Матвей Ахинеев выключил микрофоны и заорал на Васю:
— Слышь, ты, дебил! Тебе объяснили: три песни в час! Ты что, хочешь выкатиться отсюда к чертям свинячим со своей долбаной балалайкой?
Господин Питерский промолчал.
— Кого ты сюда привёл? — с почти той же яростью повернулся Матвей к зевавшему Соловью. — Он что, совсем идиот? Или вы там все с ума посходили к чёртовой матери?
— Да я знать не знаю, кто он такой, — повёл плечом Соловей, — я всего лишь знаю, что он должен сказать в эфире и что я должен с ним сделать, если не скажет.
— Ну так объясни ему это!
— Простите, вы обо мне? — поинтересовался Олег. В кармане у Соловья заиграл мобильник. Соловей взял звонок.
— Алло! Откуда я знаю? Я с ним не договаривался, с ним вы договаривались. Как скажете, так и сделаю. Хорошо.
Убрав телефон, Соловей без всякой враждебности поглядел на Олега.
— Извини, брат. Приказано покормить тобой рыбок в Москве-реке.
— Так, друзья, остыли, — успокоительно замахал руками ведущий, — всё, Олег, всё! Повалял дурака и хватит! Соловей, сядь! Надо сделать так. Пускай позвонит кто-нибудь от вас и во всеуслышанье позовёт Олега на показательную игру. Пусть скажет, что у него возникли сомнения, и предельно внятно их сформулирует. Таким образом, мы по ходу пьесы, в прямом эфире организуем дуэль между казино и Олегом. Но только этот звонок должен прозвучать минут через тридцать, ближе к концу. Да, так мы и сделаем. Позвони начальству из коридора и обсуди с ним детали.
— Пять секунд до эфира, — громко предупредила девушка за стеклом. Соловей поднялся и выбежал. Матвей быстро надел наушники. Допивая кофе, Олег решил сделать то, для чего пришёл, в конце передачи, предположив, что ближе к рассвету аудитория будет больше.
— Эфир! — воскликнула звукорежиссёр, закрыв блок рекламы.
— Вот это ночь! — включив микрофоны, зловещим голосом прохрипел Матвей Ахинеев. — Дождь льёт такой, что страшно смотреть в окно — сквозь стену воды фонарей не видно! Так что, если сейчас, в половине третьего пополуночи, у вас нет на улице срочных дел, вам сказочно повезло — не только по той причине, что вас не смоет в Москву-реку, но и потому, что вы не пропустите окончание передачи с участием знаменитейшего певца Василия Питерского и… Олег, вы не назовёте свою фамилию?
— Это ничего не прибавит ни вам, ни мне, ни слушателям, ни городу, у которого я её позаимствовал, — дал мгновенный ответ Олег, копируя бойкую интонацию журналиста.
— Что ж, тогда я представляю вас просто: Олег, кудесник и чародей. Часа полтора назад этот чародей отправил в реанимацию весь руководящий состав казино гостиницы «Метрополь», любезно предупредив, что за полчаса облегчит их кэш на семьдесят тысяч долларов и сдержав своё обещание. Задавайте ему вопросы. Задавайте вопросы также и Васе, который выпустил двадцать первый…
— Двадцать второй, — поправил Василий.
— Двадцать второй по счёту альбом под названием «Небо в клетку». Скажите, господин Питерский, а не слишком ли замороченное название? Не у всех же есть интеллект, а главное — чувство юмора!
— Не у всех, — согласился бард, — и поэтому мои диски покупают не миллиарды, а миллионы людей.
— Вполне достойный ответ, — поднял бровь Матвей, — ну, так что ж — Наташа, наш звукорежиссёр, говорит мне, что звонки есть. Давайте поговорим со слушателями. Наденьте наушники.
Оба гостя исполнили эту просьбу.
— Здравствуйте, Николай Иванович, — произнёс Матвей, хлебнув кофе.
— Здравствуйте, — раздалось в наушниках с сильным эхом.
— Приглушите, пожалуйста, ваш приёмник и расскажите нам, с чем пожаловали на «Лихо Москвы».
— Я хочу сказать, что певец мне понравился — русский человек, сразу видно! Ещё я хочу спросить у этого казиношника…
— У Олега.
— Да. Кто он по национальности?
— Ну, спросили. Олег, хотите ответить?
— Сложный вопрос, — признался Олег, — моя мать не знала, кто мой отец, и также не знала своих родителей.
— Значит, мать — проститутка, отец — еврей! — обрадовался дедок. — Меня не обманешь! Я, брат, фашистскую контрразведку за нос водил!
— Вояки старой закалки, дай им Бог счастья в загробной жизни, по-прежнему не смыкают глаз глухими ночами, — с досадой сбросил звонок Матвей. — Доброй ночи, Сонечка.
— Доброй ночи.
Голос был звонкий, злой.
— Вас тоже волнует национальный вопрос?
— Нет, я всех одинаково ненавижу.
— Судя по вашему голосочку, вам далеко ещё до маразма?
— Семь вёрст тайгой.
— Почему не спите в столь поздний час? Наверное, вас заинтересовала наша дискуссия?
— Нет, я просто в гостях сейчас. Спать тут негде, а уйти некуда.
— У вас есть вопросы к нашим гостям?
— К Олегу. Олег, скажи мне, как ты относишься к таким чиксам, как я?
— Устал я от вас, — помолчав, промолвил Олег.
— Олег, ну пожалуйста! Ты хоть можешь не уходить от ответа?
— А почему ты думаешь, что мне есть куда уходить, в то время как тебе — некуда?
— Потому, что ты — жирный розовый поросёнок!
— Дура! Я, как и ты, сижу на игле.
— Но ты — идиот! Ты нёс там всякую чушь, но я поняла тебя, поняла! Все кругом здоровые, даже те, кто слизывает сейчас разлившийся из шприца героин с паркета, а ты — конкретно больной! Поэтому тебе скоро отрежут уши, как поросёнку. Но не лечись. Уж лучше погибнуть весёлым розовым поросёнком, чем сдохнуть серым тупым козлом.
— Ого, какой стиль! — вмешался Матвей, — Да вы, как я вижу, творческая натура! Скажите, нет ли у вас вопросов к другому нашему гостю, поэту и исполнителю Васе Питерскому?
— Да нет.
— Дело в том, что господин Питерский принёс в студию компакт-диск под названием «Небо в клетку». Он пообещал подарить его человеку, который задаст ему самый лучший вопрос. Мне кажется, Сонечка, вы вполне могли бы выиграть этот диск.
— Да мне просто не на чем слушать это дерьмо! А главное — незачем. Так что лучше засуньте его этому козлине обратно в…
— Соня у нас в эфире окончательно распоясалась, — засмеялся Матвей, обрывая связь, — должно быть, от злости из-за того, что её друзья слишком чисто вылизали паркет.
— А я вот хочу задать Олегу вопрос, — внезапно прорезался Вася Питерский.
— Просим, просим, — обрадовался Матвей, — итак, Вася Питерский задаёт Олегу вопрос! Очень интересно. Послушаем.
Бард сказал:
— Вот я занимаюсь творчеством. Оно людям нужно, раз покупают диски. А ты, Олег, чего так гордишься своим открытием? Объясни, какая от него польза?
Олег слегка растерялся.
— Польза? Кому?
— Ну, людям, стране.
— Стране — громадная польза. Я из неё свалю, когда хорошо затарюсь деньгами.
— Вот так Олег! — хохотнул Матвей. — Парируете, Василий?
— Да вот ещё! — отмахнулся бард, — разве кто-нибудь что-нибудь не понял? Пары точных вопросов оказалось достаточно, чтобы стало всё ясно.
— Но вы мне предложили только один вопрос, — уточнил Олег, — или под другим вы подразумеваете тот, который был задан антифашистом?
— Скандал, скандал на радиостанции! — потёр руки Матвей. — Кстати, я забыл сообщить о том, что во время рекламной паузы наш Василий порвал струну, подстраивая гитару, и мы тут все дружно ищем альтернативу этому куску проволоки. Как только найдём, послушаем «Мурку-2». А пока послушаем… Так, ну кто там у нас на связи? Доброй ночи, Андрей.
Ответа не прозвучало. В студию, между тем, вошёл Соловей. Сказав пару слов звукорежиссёру, он сел на прежнее место.
— Андрей сорвался. Но не беда. У нас есть Григорий. Григорий, здравствуйте. Говорите, ждём.
— Доброй ночи, — проскрежетал немыслимый бас, — мне, в отличие от той шлюхи, Олегу вашему сказать нечего, я — не шлюха. Но я поклонник творчества Васи. Особенно люблю песню про то, как…
— Как старик корову продавал, — закончил Матвей, поскольку в наушниках раздались гудки, — Наташа мне говорит, что у нас со связью творится что-то неладное. Не иначе — Путин зубами перегрызает кабели, а Джордж Буш своими дрожащими от ненависти к России и перепачканными в крови ручонками кое-как их соединяет, отталкивая его… Ну, что там стряслось? Слетели все линии? Не беда. Бери звоночки, бери! Звоните, друзья, активней звоните! Что вы попрятались? Неужели всем вам слабо отправить Олега или Василия Питерского в нокаут блестящим натиском интеллекта и скептицизма? Ну, кто из вас обладает ими? Наш телефон…
Продиктовав номер, Матвей прибавил:
— Ввиду сложившейся обстановки выводим слушателей в эфир мгновенно, без предварительного отбора. Что, есть звонок? Отлично, давай! Представьтесь.
— Алло, — протянул вальяжный пацанский голос.
— Как вас зовут? — спросил Матвей.
— Дима.
— Страна застыла в трепетном ожидании ваших перлов.
— Что ты сказал?
— Рожай, говорю, быстрее! Ты чего, тормоз?
— Да не. Я, типа, из Долгопрудного. От братвы.
— Ага, — негромко сказал Матвей Ахинеев, жестом задав какой-то вопрос Наташе.
— Я не въезжаю — ты там против меня чего-то имеешь, что ли? — проворковали наушники. — Я могу и приехать. Адресок дай!
— Наташа, рыбка моя, спиши номерочек с определителя.
— Ладно, будет понты садить! Не грузи Натаху. Я, вообще, по делу звоню. Слышь, ты, Вася Пидорский! Ты завязывай писать песни про балашихинских, а не то мы приедем, напишем тебе чего-нибудь на башке, чтоб ты поумнел! Про нас пиши песни, понял? Про нас! А щас мы хотим послушать «Охоту на волков». Давай, пой!
— Но это не моя песня, — густо покраснел Вася, — и я её никогда не пел.
— Не пел? Да ты гонишь!
— Я не гоню.
— Значит, тот чувак, который её поёт, конкретно под тебя косит!
— Да нет, он умер лет за четырнадцать до того, как я начал петь, — внёс ясность Василий, — но мы с ним — родные души. Я, можно сказать, в нём, он — во мне. Поэтому песни наши похожи. Их часто путают. Есть такая беда.
— Матвей, если вы сейчас же не остановите это скотство, вас не поймут, — вступил в разговор Олег. Теперь его руки сильно дрожали.
— А этот какого рожна суётся? — сердито крикнули из наушников. — Я не понял — ему проблемы, что ли, нужны?
— Как воздух, — сказал Олег.
— Позиция Дмитрия абсолютно ясна, — снял Матвей звонок, — скажите, господин Питерский, вас — не только как творческую натуру, но и как представителя музыкального направления, именуемого шансон, действительно не смутило то, что вы от него услышали?
— Ну, конечно: раз сильный голос и сильный текст, значит — под Высоцкого косит, — проворчал Василий, беря аккорд. — Я оставлю это без комментариев, с вашего позволения.
— Да, струну мы восстановили, — поспешил сообщить Матвей, — Наташенька, что со связью? Не паникуй. А, звоночек есть? Отлично, выводим. «Лихо Москвы». Здравствуйте. Представьтесь. Слушаем вас.
— Не стану я представляться, — задребезжал в мембранах немолодой женский голос, — я не хочу, чтоб меня нашли и убили за мой вопрос…
— Всё равно найдём и убьем, — посулил Матвей, освободив линию, — вы по пять раз за ночь звоните с одним и тем же вопросом: сколько американцы нам платят за пропаганду разврата. Олег, вам есть что ответить?
— Я за идею работаю, — отозвался Олег, — а впрочем, не занимайтесь развратом, мадемуазель! С вашей стороны это будет нехорошо.
— А вам, мистер Питерский, сколько платят за вашу гнусную подрывную деятельность?
— Так мало, что мне пришлось продать «Жигули» и купить «Тойоту», чтоб на ремонты не тратиться, — сострил Вася и рассмеялся.
— Ну, отрабатывайте, Иуда, ваши тридцать серебряников.
Василий, ясное дело, дважды просить себя не заставил и, проиграв коротенькое вступление, прохрипел длиннющую песню о том, как он, возвращаясь ночью от женщины, вступил в бой с каким-то хулиганьём и попал в милицию, где его сперва не узнали, потом узнали и отвезли домой, за что удостоились чести выпить с ним по стакану и обещания написать про них песню, которая вот как раз сейчас и звучит. Завершал всё это бравурный проигрыш и жестокий удар по струнам в стиле Высоцкого.
— Браво, браво! — пришёл в восторг Матвей Ахинеев, во время песни бурно шептавшийся с Соловьём. — Это и была «Мурка-2»?
— Нет, «Мурку-2» я спою в конце передачи, чтоб слушатели могли подпевать, не будя соседей.
— Но передача идёт до трёх тридцати — так что, всё равно, кирдык всем соседям, страдающим недостатком вкуса, а также жалкой способностью различать тональности и октавы… Наташа мне говорит, что у нас на связи очередной дозвонившийся. Это девушка с ангельским голоском. Доброй ночи, ангел! Как вас зовут?
— Олег, это я!
— Кто, я?
— Кэсси!
— Кэсси?
— Ты что, забыл меня?
— Нет. Ты где?
— Здесь!
— Я тебя не вижу!
— Ты вообще ничего не видишь, ты так устроен… Слушай, мне тяжело сейчас говорить — я тут должна совершать подвиги Геракла, чтоб эта чёртова связь не оборвалась, да ещё смотреть на часы! Олег, ради бога, вынь пистолет из куртки бандита и убей всех, кто сидит с тобой за столом! Они не пошевельнутся, не бойся — я держу стрелки! Только скорее, Олег, скорее!
— Нет, я не буду этого делать! Ты что, с ума сошла?
— Хорошо. Говори быстрее, где записная книжка?
— Он её сжёг!
— Как сжёг?
— Вот так, взял и сжёг.
— Зачем ты её отдал?
— А как я мог не отдать?
— Он что, угрожал тебе?
— Нет.
— Значит, ты купился за три копейки? Ты мог взять всё, а взял три копейки!
— Что я мог взять? Там бред был сивой кобылы! Я эти формулы и рисунки показывал разным дурам вроде Оксанки, чтоб деньги из них тянуть на игру!
— Вот придурок! Бред — это взлёт сознания, чтоб ты знал! Ты был в полушаге от своей цели, иначе он не отправил бы за тобой Мархлоша! Рулетка — это его механическая модель! Разгадать её — разгадать его, и — конец ему вовеки веков! Аминь!
— Тогда почему он меня не грохнул?
— Да потому, что он не умеет этого делать! Можно и микроскопом забивать гвозди, но после этого микроскопа уже не будет! Если бы Шеф не смог тебя обмануть — его бы не стало. Но он развёл тебя, как лоха! Ты его за горло держал, а он ускользнул! Он вырвался, сука, вырвался!
— Но что делать? Что теперь делать?
— Нет, мы её потеряли, — вздохнул Матвей и убрал гудки из наушников. — Катастрофа у нас со связью. Полная катастрофа. Ого, как льёт за окном! Реклама.
Пошла заставка. Телефон Соловья опять зазвонил. Сорвав с головы наушники, Олег встал и бросился вон из студии. Коридор был пуст. С лифтовой площадки тянуло табачным дымом. Олег помчался к ней сломя голову. Двух секунд ему не хватило, чтоб свернуть за угол.
— Стоять, падла! — рявкнул, выйдя из студии, Соловей. По голосу догадавшись, что у него в руке пистолет, вынутый не ради пустой угрозы, Олег застыл у двери сортира. Медленно повернулся. Соловей шёл к нему, опустив оружие стволом к полу. В другой руке у него был сотовый телефон.
— Что надо? — спросил Олег. Соловей, приблизившись, усмехнулся. Хотел он что-то сказать, но тут дверь сортира открылась. Вышел педант с офицерской выправкой. Увидав пистолет, он поинтересовался, что происходит. Взгляд Соловья скользнул на него. Олег, того лишь и ждавший, вложил в удар не только всю силу правой руки, но и массу тела, так как кулак увлёк его за собой. Руку по всей длине пронзила короткая, но невыносимая боль. Квадратная челюсть Соловья хрустнула. Обречённо взмахнув руками, как поскользнувшийся на банановой кожуре, он грохнулся на спину. Пистолет отлетел к стене, мобильник скользнул по полу к ногам Олега. Тот каблуком разнёс его на куски и ринулся к лифту.
Мимо двух милиционеров на первом он прошмыгнул с такой скоростью, что те рты раскрыть не успели. Толкнув плечом стеклянную дверь, побежал к «Мустангу». Пока бежал, чуть не захлебнулся — с неба валилось на Москву море. Узрев сквозь дождь силуэт приближающегося Олега, Инга открыла левую дверь и включила фары. Со всего лёту прыгнув за руль, Олег запустил мотор, сорвал «Мустанг» с места, вывел его на Новый Арбат и погнал к Садовому.
Заносило. Новый Арбат превратился в реку с водоворотами. Широкие шины «Форда» швыряли волны на тротуар.
— Придурок! Урод! — верещала Инга, вертясь и прыгая на сиденье, как на горячей сковороде. — Посмотри назад!
— Заткнись, я всё вижу!
За «Мустангом» шёл «Мерседес». Тот самый, премиум-класса. Свет его фар, рассекая дождь, яростно хлестал по зеркалам «Форда».
— Что ж, погоняем, — сказал Олег. Свернув на Садовое, он немного прибавил газу. Стрелка спидометра подползла к отметке сто девяносто. Инга со стоном закрыла лицо руками. Она успела заметить, что «Мерседес» не отстал, а даже приблизился. Олег уже просто не мог смотреть в зеркала, ловившие дальний свет. Из-под колёс «Форда» на «Мерседес» хлестало воды не меньше, чем с неба. С неба же лило так, что казалось — машины мчатся не по Москве, а по дну морскому.
— Сколько их там? — прохрипела Инга, опустив руки.
— Не знаю!
— Чего хотят?
— Крови.
— Твоей?
— Возможно, что и твоей.
— Вот это у них не выйдет!
Достав мобильник, Инга набрала номер. Ей ответили сразу. Она вскричала:
— Серёжка, я погибаю! Честное слово! Меня убить хотят! Чёрный «мерин». Не знаю я! На «Мустанге» по кольцу еду. Не одна, с другом. Ленинский, дом сто двадцать один. Хорошо. Пожалуйста, поскорее!
Оборвав связь, Инга обратилась к Олегу:
— Едем на Ленинский, к Юго-западу. Понял?
— Да.
— Понял или нет?
— Понял, понял.
— Быстро скажи мне, что происходит?
— Много чего.
— Кто они такие?
Этот вопрос был Олегом проигнорирован. «Мерседес», следовавший за «Фордом» как на буксире, внезапно дал три сигнала — длинный, короткий и опять длинный.
— Они хотят нам что-то сказать! — догадалась Инга.
— Я говорю теперь только с шефом, — сказал Олег. Инга поглядела на него как на дурака, но только с насмешкой, без тени паники. Можно было подумать — она о чём-то условилась не с каким-то плевать на неё хотевшим приятелем, а с архангелом Михаилом.
Ни один светофор не функционировал. В пять минут обогнув две трети кольца и нырнув в тоннель под Октябрьской, оба автомобиля чуть не поплыли — стоки не успевали поглощать воду, и она прибывала с каждой секундой. Притормозив на выезде из тоннеля, Олег свернул к затопленной также площади и, подняв на ней два цунами, перед мигающим светофором увёл «Форд» вправо, к Ленинскому проспекту. «Мерседес» занесло при аналогичном манёвре, и он немного отстал.
На Ленинском светофоры также мигали. Белый свет фонарей кипел на асфальте, как молоко. Олег разогнал «Мустанг» до двухсот.
— Пускай будет триста! — крикнула Инга, увидев, что «Мерседес» опять приближается. — Клади стрелку!
Олег вдавил педаль газа в пол. Пятьсот лошадей под капотом «Форда» храпнули. Покрышки задних колёс прогрызли асфальт на полсантиметра, потом сцепились с ним. Руль бешено загудел в побелевших пальцах Олега. Глаза его захлестнуло режущим светом. Ему почудилось, что «Мустанг» опрокинул ночь, наполненную огнями, и те посыпались на него. Инга продолжала смотреть назад. «Мерседес» ценой предельного напряжения колоссальных ресурсов своего двигателя не позволил «Форду» мгновенно выскользнуть из лучей своих мощных фар, однако и «Форд» не дал ему сократить дистанцию. Три мгновения они шли на равных, затем «Мустанг» доказал своё превосходство. Его мотор, взяв дикие обороты, работал ровно. Двигатель «Мерседеса», развив такие же, засбоил, а потом и вовсе начал захлёбываться.
— Олег, Олег, мы их сделали! — взвыла Инга, запрыгав. — «Мустанг» — красавец! «Мерседес» — в жопе! Сбрасывай скорость, а то проскочим ещё!
Олег убрал ногу с педали газа. Кромешный свет, слепивший ему глаза, рассыпался на огни, и он вновь увидел пенящийся асфальт, фонари, витрины и «Мерседес», молотящий светом в зеркала «Форда». А Инга всё никак не могла унять душивший её восторг:
— Мы сделали их! Мой «Фордик» — красавец! А «Мерседес» — консервная банка с тухлой помойки!
— Этот Серёжка был у тебя? — спросил Олег.
— был. Надеюсь, ты не ревнуешь?
— Он, вообще, кто?
— Да можно сказать, никто. Но он их замочит.
— Дом будет слева?
— Да.
— Подъездов в нём сколько?
— Восемь. Я живу во втором.
— Во втором откуда?
— Ну, от того конца.
— На подъездной двери какой замок?
— Электронный. Ключ к нему прижимаешь, и он пищит.
— Ты бегаешь хорошо?
— Смотря от кого.
— От пули.
— По настроению.
— Значит, так, — вдумчиво прищурил Олег глаза, — въезжаем во двор, бросаем машину перед восьмым подъездом и со всех ног бежим к твоему. «Мустанг» загородит дорогу «Мерсу». Но если ты от меня отстанешь хоть на полшага, мы не успеем открыть подъездную дверь. Тебе всё понятно?
— А ты мне что, командир? — возмутилась Инга. — Ты меня хоть раз трахнул в жопу, чтоб мной командовать? Импотент!
Олег промолчал, вглядываясь вдаль. Там уже мерцали огни окружной дороги. Люто горели и глаза Инги.
— Да где твой дом? — запаниковал Олег.
— Так мы мимо него едем! Ты что, не видишь?
Олег, ругнувшись, ударил по тормозам и рванул руль влево. «Форд» занесло. «Мерседес» прошёл метров сорок юзом и, развернувшись со шквалом брызг фарами к «Мустангу», который ещё вертелся, быком попёр на него. Раздались два выстрела. Одна пуля пробила багажник «Форда», другая — диск.
— Немедленно прекратите! — взвизгнула Инга, как будто кто-то мог её слышать, кроме Олега. Тот, между тем, укротил «Мустанг» и погнал его в тёмный двор длиннющего дома. Перед ближайшим к углу подъездом затормозил. На этот раз — мёртво.
— Фары, …, фары! — крикнула Инга, уже поставив ногу на тротуар.
— Долбаный сарай, — бормотал Олег, отчаянно нажимая кнопки на самолётной панели «Форда». Инга с матерной бранью нажала нужную.
— Я таких мудаков ещё не встречала!
Выпрыгнув, они побежали к первым подъездам. Навстречу им бежали ручьи. Имей «Мерседес» чуть более слабые тормоза — он снёс бы «Мустанг», оставленный посреди дороги. Решётка первого и задний бампер второго соприкоснулись, но без удара. Из «Мерседеса» выскочили четыре бойца. Достав пистолеты, они помчались за беглецами. Те уже улучшили мировой рекорд по скорости бега на стометровку. Вдогонку им загремели выстрелы. Они вряд ли были прицельными, так как «Мерс» упёрся фарами в «Форд», однако стрельба велась, безусловно, на поражение.
— Ах, козлы тупые! Уроды! Сволочи! — завопила Инга, остановившись и выхватив из кармана «Люггер». — Сейчас я вам покажу, как в меня стрелять! Вы у меня кровью умоетесь!
У Олега волосы встали дыбом, хоть были мокрыми. Схватив Ингу, он выкрутил пистолет из её руки. Получил по роже. Дал сдачи. Самый проворный из догонявших, слишком поздно заметив грохнувшуюся Ингу и не успев перепрыгнуть через неё, лицом пропахал асфальт. На этом его проблемы не завершились. Олег, припомнив своё футбольное прошлое, с разворота врезал ногой по виску упавшего. Мяч, получая такой удар за двадцать пять метров, сбивает вратаря с ног. Несчастный, давший Олегу повод блеснуть талантом, хоть и загубленным, мог отделаться полугодом реанимации лишь в том случае, если основная часть внутреннего объёма черепа у него была занята несущей конструкцией. Олег, впрочем, не допускал такой вероятности, нанося удар. Он бил, чтобы убить.
Остальные трое преследователей были метрах в пяти от взбешённой Инги, когда она поднялась. Они не стреляли, видя реальную перспективу взять беглецов живыми. Олег бежал уже вглубь двора, где было совсем темно. Инга же, размазав по лицу кровь, продолжила путь к своему подъезду, крича:
— Серёжка, спаси меня! Мочи их, козлов, мочи! По пятнадцать тысяч даю за каждого!
Человек, стоявший под козырьком подъезда, шагнул навстречу ревущей Инге, рискуя быть сбитым с ног, и, жёстко остановив её, процедил:
— Заткнулась!
Инга закрыла лицо руками. Над её ухом прогрохотали подряд три выстрела. После них всё стихло, кроме дождя. Дождь также стихал.
Олег, который застыл напротив подъезда, возле помойки, был потрясён. Серёжка, вне малейших сомнений, стрелял вслепую, если только не обладал какими-то сверхъестественными глазами. Но ни одна из пуль, выпущенных им, не сбилась с пути. Более того — тишина свидетельствовала о том, что бандиты были сражены насмерть.
— Их было трое, — сказал стрелявший, опустив пистолет системы «Беретта», — теперь уж, Инга, я тебе ничего не должен.
Инга утёрла слёзы.
— Базара нет. Ты Олега, часом, не пристрелил?
— Откуда я знаю? Что ещё за Олег?
— Я здесь, — промолвил Олег. Убрав пистолет в карман пиджака, он пошёл к подъезду. Серёжка с Ингой, стоя под козырьком, закуривали. Серёжка — бледный шатен со злыми глазами, был чуть повыше Олега ростом, малость потоньше его и, судя по взгляду, капельку подурнее Инги. Он весь дрожал. Рубашка и джинсы, насквозь намокнув, липли к его костлявому телу. Шнурки кроссовок были развязаны.
— Ты чего шнурки-то не завязал? — со смехом спросила Инга, весьма уверенно запуская руку в штаны Серёжки. Тот, сунув шпалер за пояс, проговорил:
— Не успел. А потом забыл.
— Ты так торопился меня спасать?
— Да, ты мне нужна.
— Зачем это я нужна тебе, интересно?
— Для дела. Ты представляешь — стою сегодня, курю на большом мосту — ну, который около Красной площади, и вдруг вижу — менты подруливают на «Ауди»! Три мента с калашами, в бронежилетах! А у меня за пазухой — мокрый «Вальтер». Пришлось его…
— Ты что, совсем идиот? — взбеленилась Инга. — Я не полезу в Москву-реку за какой-то сраной хлопушкой!
Серёжка выдернул руку Инги из своих брюк.
— Ну и пошла на …! Везите меня домой! У меня озноб начинается.
— Ты пешком, что ли, прибежал?
— Меня друг подбросил. Мы с ним вместе живём.
— У вас романтик? Ха-ха! Олег, подгони-ка «Форд».
— Сперва трупы надо убрать с дороги, — сказал Олег, — твой «Форд» их не переедет. Он слишком низкий.
— Вот и займись очисткой дороги. А мы пока в подъезде погреемся.
— Нет, спасибо, — мягко отказался Серёжка, — лучше помёрзну. Зато услышу легавых раньше, чем они двор оцепят.
— Не поняла! С каких это пор ты начал со мной бояться легавых?
— С тех самых пор, как все твои дружки сели.
— Олег, давай «Люггер», — вздохнув, потребовала спортсменка, — я его этой суке в жопу засуну и покручу!
— Иди и убирай падаль с дороги, дура! — крикнул Серёжка, толкнув её. Она разозлилась.
— А ты тут будешь дрочить?
— Пошла, я сказал!
И Инга пошла с Олегом убирать трупы. Каждый из них оказался весом не меньше ста килограммов. Чтобы перетащить их на тротуар, пришлось попотеть. От Инги, молча глотавшей слёзы, толку особо не было. Олег бы справился и один не менее быстро. Он пожалел, что не отказался от содействия Инги. Дождь стих совсем. Только с веток капало.
— Ты ударил меня, — напомнила Инга, когда, закончив, шли к «Форду», — ты мне разбил нос и рот! У меня вся рожа в кровище. Это за то, что я послала всех в жопу ради тебя и ради тебя рисковала жизнью?
— Инга, я это сделал нечаянно, сгоряча, — объяснил Олег.
— Мне всё равно больно! Я очень злая.
— Инга, ты первая начала!
— Ещё у меня с ментами будут проблемы. Менты узнают, что я причастна ко всему этому. А бандиты знают уже!
— И что?
— Ничего. Со всей этой сворой я разберусь. Я злюсь лишь из-за того, что мне дали в морду! Это произошло впервые после того, как мама перевела меня из секции карате в бассейн. Короче, Олег — я даю тебе трое суток на то, чтобы ты как-нибудь загладил этот эксцесс. Если через семьдесят два часа я буду продолжать злиться, ты пожалеешь о том, что ты совершил.
— Мне и двух дней хватит.
— Я за язык тебя не тянула.
Тучи рассеивались. В просветах сияли звёзды. Звонкая тишина висела над городом. Было ровно четыре часа утра — то самое время, когда отчаянные любители колобродить ночами чувствуют, что опять не так прошла ночь, как хотелось им, чтоб она прошла, зато день опять не обманет их ожиданий: неотвратимо придёт тоска по всему, что было, ненависть ко всему, что есть и горькое безразличие ко всему, что будет. Олег, хотя и не колобродил, а занимался делом, также поддался этому ощущению.
«Форд» стоял с распахнутыми дверями. Его мотор чуть слышно работал. Инга возле машины сплюнула в лужу грамм сорок крови. Олег, тем временем, сел за руль. Когда опечаленная и хмурая Инга к нему присоединилась, он подогнал машину к Серёжке. «Мустанг» имел лишь две двери. Инге пришлось податься вперёд, чтобы её старый приятель сумел пролезть к заднему сиденью. Расположившись за спиной Инги, он закурил.
— Серёжка, где ты живёшь? — спросил Олег.
— В Олимпийке. Врубайте печку, садисты!
Инга включила климат-контроль. Олег включил радио. Из шести колонок завыла Уитни Хьюстон.
— «Европу Плюс» мне поставь, — попросила Инга, хотя сама могла это сделать.
— Она и есть.
— Тогда — «Хит-FM».
Олег понажимал кнопочку. Заорала Шакира.
— Нет, лучше «Максимум».
Олег понажимал кнопочку. Запищала Кайли Миноуг.
— Нет, лучше «Шансон».
Олег понажимал кнопочку. Захрипел Вася Питерский.
— Так ведь это твой друг! — воскликнула Инга.
— Как ты узнала?
— Он это, он!
— Возможно, ты и права. Но я не уверен. У всех этих козлов какие-то стандартные голоса.
— Я говорю, он! Абсолютно точно. У меня слух хороший. Я на баяне раньше играла.
— Выпустите меня, я дойду пешком! — взорвался Серёжка. Инга послала его матом. Затем сказала Олегу:
— Трогай!
На Ленинском Олег держал скорость пятьдесят пять-шестьдесят.
— А ну-ка, останови, я такси возьму! — заорал Серёжка.
— Я соблюдаю правила, — возразил Олег.
— А я хочу спать!
— Так спи, — предложила Инга, — домой приедешь полностью выспавшийся.
Олег прибавил десятку. Когда сворачивали на улицу Двадцати шести бакинских комиссаров, Инга вдруг заявила, что ей нужна сейчас водка.
— Ты и так дура, — поторопились заметить Олег с Серёжкой. Это у них получилось единогласно.
— Сами вы дураки! Мне умыться надо. Я вся в кровище!
Доехав до конца улицы, Олег свернул на Проспект Вернадского и припарковался около станции метро «Юго-Западная».
— Ты сходишь? — спросила Инга.
— Схожу.
— Купи мне «Мальборо Лайт», — попросил Серёжка.
Было ещё темно и сказочно тихо. Москва блестела под фонарями.
— Ну и видок у вас! — со смехом заметила продавщица в маленьком магазинчике у метро, пробивая Олегу чек за литруху водки и сигареты.
— И что же во мне забавного?
— На цыплёнка очень похожи. После грозы.
— Вы тоже меня хотите?
— Да не особенно.
— Врёшь ты всё!
Сказав так, Олег вернулся к машине. Инга стояла на тротуаре.
— полей мне на руки!
Передав Серёжке «Мальборо Лайт», Олег вскрыл бутылку. Инга сложила горсти, и он стал лить.
— Не спеши, — сказала спортсменка, тщательно оттирая водкой лицо. Но кровь, успевшая присохнуть к нему, не очень-то поддавалась даже и водке. Пришлось израсходовать её всю. За этим процессом ошеломлённо следили двое бродяг, искавших возле метро пустые бутылки.
— Да вы хоть бы посудину какую подставили, — прогнусавил один из них, когда последняя капля шлёпнулась на асфальт.
— Отвали, дурак, — огрызнулась Инга, всплёскивая руками. — Олег, купи мне теперь бутылку воды!
— Зачем?
— Я умоюсь, чтобы от меня водярой не пахло.
Опять вбежав в магазинчик, Олег спросил продавщицу:
— А вода есть?
— Какая?
— Простая, два литра.
— С газами или без?
— Без газов.
— Возьми вот эту, за пятьдесят семь рублей.
Когда она пробивала, он попросил:
— Скажи ещё что-нибудь.
— Зачем?
— Ну как ты не понимаешь? Мы ведь с тобою больше не встретимся!
— Слава Богу. А водка кончилась уже, что ли?
С водой без газов сделали точно то же, что с водкой. Бродягам, ясное дело, было уже не так интересно глядеть на это. Они вразвалочку убрели к метро, громко обсуждая случившееся.
— Понюхай меня, — попросила Инга, кое-как утерев рукавом лицо. Олег приблизил к нему свой нос.
— Нет, водкой не пахнет.
— А кровью тоже не пахнет?
— Кровью конкретно прёт! Как и от всего, что принадлежит Равшану.
— Олег, я принадлежу себе. И только себе. Уже целый час.
— Ну вы и придурки! — восхитился Серёжка, когда Олег и Инга вернулись в «Форд». — Инга, кстати, кто тебе харю разворотил?
— Олег.
— Олег, отличный удар! С меня — литр «Хеннесси»!
Разгоняя машину, Олег сказал:
— Ты мне лучше взломщика подгони.
— Кого-кого? Взломщика?
— Да, мне нужен хороший взломщик. Просто необходим.
Серёжка долго молчал. Олег уж решил, что он задремал. Но он вдруг заговорил:
— У меня есть взломщик. И не просто хороший, а лучший в мире. Практически любой сейф откроет булавкой. Я могу тебя с ним сегодня же познакомить.
— А что возьмёшь?
— Ничего. Но у меня будет одно условие. Сразу после базара с ним ты позвонишь мне и скажешь, что он потребовал за услуги. Договорились?
— Да.
— Инга, дай мобильник, — сказал Серёжка, протянув руку.
— Ну а если не дам?
— Ну тогда Олег опять побежит за водкой.
— Подонок ты!
— Да я знаю.
Взяв телефон, Серёжка не торопясь закурил, потом набрал номер.
— Только бы он был на связи… Алло, Хуан! Здравствуй. Это Серёжка. Тут один кекс хочет дело с тобой иметь. Да, прямо сейчас. Хорошо. Тринадцать семьдесят семь? Я понял. Пока.
— Он испанец, что ли? — спросил Олег, когда Инга взяла обратно мобильник.
— Нет, мексиканец. Короче, он тебя ждёт. Гостиница «Белград» на Смоленской, номер тринадцать семьдесят семь. Он там будет ещё два дня.
— Сейчас можно ехать?
— Нет, сейчас ты меня довезёшь до дома.
— Как его звать? Хуан?
Серёжка кивнул.
— ты уговор помнишь?
— Конечно. Я позвоню. Куда дальше? Прямо?
— Налево. Почти приехали.
— Я в «Белград» не поеду, — решительно заявила Инга, выпятив губы. Серёжка вошёл во гнев. Схватив Ингу за волосы, рванул их и заорал:
— Поедешь, и ещё как! Одно слово против, один взгляд против, и я башку тебе откручу! Ты поняла, сука? Ты поняла или нет?
— Да, да, поняла, — пропищала Инга. — Серёжка, пожалуйста, отпусти меня! Ой, как больно!
Серёжка дёрнул ещё разок, потом отпустил. Олег видел в зеркале его рожу. Она быстро остывала.
— Теперь поверни направо. Нет, нет, вот здесь! Следующий корпус. Инга, ты поняла меня?
— Я уже сказала, что поняла!
— А подъезд какой? — спросил Олег.
— Первый. Да всё, вот здесь тормози.
Олег прижал «Форд» к бордюру. Серёжка вышел, не попрощавшись, и зашагал к своему подъезду, слегка прихрамывая. Шнурки он так и не завязал.
— Инга, ты давно его знаешь? — попробовал всё исправить Олег, объезжая корпус.
— Оставьте меня в покое, пожалуйста, — деревянным голосом проронила Инга, — я хочу спать.
Москва пробуждалась. Транспорта и прохожих на её улицах становилось всё больше с каждой минутой. Но, тем не менее, на Мичуринском Олег дал «Мустангу» ещё разок показать, на что тот способен. На Ломоносовском скорость пришлось уменьшить до девяноста. На Ленинском поток транспорта был уже таким плотным, что оставалось только подстроиться под него. В пять тридцать Олег свернул на Садовое. Ещё через полчаса он припарковал «Форд» на стоянке возле «Белграда». Инга спала. Или притворялась, что спит. Заглушив мотор и выключив радио, Олег стал разглядывать её так, будто лишь сейчас впервые увидел. Никогда в жизни он не смотрел так ни на кого. Сомнений не оставалось: перед ним была женщина, ради одного взгляда которой он пошёл бы на смерть. И вдруг он всё понял. Её ресницы были опущены! Бросить из-под них взгляд могла лишь другая женщина — та, которая ничего для него не значила. Он накрыл рукой её руку.
— Инга, проснись.
Она потянулась, открыв глаза. Её длинные ресницы затрепетали.
— Что тебе надо?
— Пошли в гостиницу.
— Не пойду!
— Инга, ну пожалуйста, не капризничай. Мне нужна твоя помощь. Очень нужна.
— Ох, как ты меня достал!
Пока шли к отелю, Инга курила. Над городом занималось ясное утро.
— Нам нужен двухместный номер на одни сутки, — сказал Олег миловидной девушке, разгадывавшей за стойкой цветной кроссворд при помощи двух охранников, — если можно, на тринадцатом этаже.
— Вы муж и жена?
— Пока ещё нет. Но скоро поженимся. Понимаете? Очень скоро. А кстати, сколько у вас стоит двухместный номер?
— Стандартный — тысяча восемьсот.
Олег дал две триста, вытряхнув их из заскрежетавшей зубами Инги.
— Сдачи не надо.
— Ну что же мне с вами делать? — вздохнула девушка. — Паспорта давайте.
Олег и Инга дали водительские права. Девчонка побарабанила пальцами по клавиатуре компьютера и вернула их.
— Ваш номер — тринадцать двадцать четыре. Возьмите ключ.
В номере Олег снял пиджак, сел в кресло и закурил. Инга, сняв ботинки, бросилась на кровать размером примерно с теннисный корт и сразу уснула. Под её тихий, свистящий храп Олег размышлял, какими последствиями могут обернуться для него подвиги, совершённые им в минувшую ночь. Года два назад Марк был у него в гостях, но в другой квартире. Олег снимал её с одной девушкой. Марк остался уверен в том, что это и есть собственная квартира Олега. Общих знакомых, располагающих правильной информацией, у них не было. Следовательно, Марк никак не сможет помочь директору. А вот Инга — запросто. И о том, что происходило в её башке, можно было только догадываться. Пожалуй, всё что угодно могло там происходить. Погасив окурок, Олег отправился в семьдесят седьмой номер.
— Да, да, войдите, — ответил на его стук глухой баритон. Олег открыл дверь, вошёл. На большой кровати спала, прижав к животу коленки, голая дама лет восемнадцати. Её вещи были разбросаны по всей комнате. Рядом с ней лежала гитара. Вдоволь налюбовавшись спящей красавицей, Олег устремил свой взгляд на того, с кем жаждал поговорить. Это был типичный латиноамериканец — очень красивый, смуглый, худой, кудрявый, повыше среднего роста, лет тридцати семи. Он сидел перед телевизором и хлестал вино из бутылки, следя за матчем «Бавария» — «Ливерпуль». На нём были брюки, ботинки и фиолетовая рубашка. Олегу эта смуглая сволочь сильно понравилась. Он, вообще, по жизни симпатизировал людям с красивой внешностью. Им легко всё даётся, они не злы на весь мир, поэтому с ними легко общаться.
— Доброе утро, — сказал Олег, прикрыв за собою дверь, — я к вам от Сергея. Меня зовут Олег.
— Я Хуан, — представился мексиканец, — садитесь вот в это кресло. Хотите выпить?
— Спасибо, нет. Ой, какое мягкое кресло! У вас тут можно курить?
— Да, сколько угодно. Я не курю, но люблю смотреть, как курят другие.
Олег, однако же, не поверил, что удостоиться хотя бы одного взгляда. Взломщик прямо-таки пожирал глазами экран. Игра того стоила.
— Я тоже футболист, — сообщил Олег, — бывший.
— Правда? Какого уровня?
— КМС.
— Так что вы хотите?
— Бесшумно открыть коттедж.
— Где?
— Двести пятьдесят километров от Кольцевой.
— Посёлок?
— Нет. Глухой лес.
— Охрана?
— Восемь дедов. Я одного знаю. Ведро водяры ему поставить — часа через полтора уснут все. Собаки у них не сторожевые, охотничьи.
— Чей коттедж?
— Одной бизнес-леди.
— Ты хорошо её знаешь?
— Да.
— Как её зовут?
Олег закурил.
— Давайте поговорим о цене.
— Нет, давайте сначала поговорим о том, за что она назначается, — возразил мексиканец, не отрывая глаз от экрана. — Я — человек далёкий от бизнеса и не знаю, что хранят бизнес-леди в глухих лесах, под охраной восьми дедов-алкоголиков.
— Но это вас не касается, — возразил Олег, — ваше дело — открыть две стальные двери с сейфовыми замками и получить гонорар.
— А потом ждать киллера?
— Почему?
— Потому что ни сундуков с бриллиантами, ни мешков с деньгами, ни Моны Лизы Джоконды, выкраденной из Лувра, там быть не может. Там — компромат, опасность которого эта баба недооценивает. Когда ты её припрёшь, она легко вычислит, кто тебе помогал, и вряд ли поверит, что я принимал участие в этом деле только как взломщик.
— Что ж, стало быть, разговор окончен.
Дотянувшись до столика, на котором стояла пепельница, Олег раздавил окурок и хотел встать.
— Погоди минутку! — крикнул Хуан. Некоторое время он напряжённо следил за ходом игры. Потом заорал:
— Карамба!
И, осушив бутылку, швырнул её на ковёр.
— Нет, всё правильно, никаких пенальти, — сказал Олег, — надо было ещё и жёлтую карточку показать этому уроду за симуляцию.
— Ну и сколько у неё денег?
— Около сорока миллионов долларов.
— Она замужем?
— Нет, вдова.
— Молодая?
— Тридцать шесть лет.
— Дела, разумеется, крутил муж?
— Да.
— Его убили?
— Нет. Он повесился.
— Имея около сорока миллионов?
— Да.
— Мне кажется, ты догадываешься о том, что никаких денег ты от неё не получишь, — сказал Хуан, помолчав. Олег уточнил:
— Я знаю об этом, а не догадываюсь.
— Так ради чего всё это?
— Ради того, чтобы она не на жизнь, а на смерть сцепилась с тем, кто сыграл со мной злую шутку. Ему тогда придётся несладко, хотя он — дьявол.
Хуан задумался. Удивлён он не был. Олег украдкой разглядывал ноги девушки на кровати.
— Ну, хорошо, — проговорил взломщик, выключив телевизор, — сарай я тебе открою, притом бесплатно.
— Бесплатно?
— Да, но не безвозмездно. Ты, как я слышал, активно дружишь с Ингой Лопухиной?
— Да, я её знаю, — сказал Олег, догадавшись, кто и зачем снабдил мексиканца сведениями.
— Мне нужно с ней познакомиться, — объяснил Хуан, — я слышал, что это не так легко. Представь меня Инге, и я открою тебе коттедж.
— Но Инга мне не чужой человек, — возразил Олег, — и я не хочу, чтобы она была втянута в уголовщину.
Взломщик нетерпеливо махнул рукой.
— Ни во что она не будет вовлечена! Мне связи её нужны, понимаешь? Связи!
— Какие связи?
— Ты знаешь, умные люди таких вопросов не задают. Я и так сказал тебе слишком много. Если тебя обуяла ревность, давай закончим наш разговор. А если ты не дурак — представь меня Инге. Я пообщаюсь с ней пять минут, а потом открою тебе коттедж. Даю слово. Сергей тебе подтвердит, что если я даю слово — мне можно верить. Я всё сказал.
— Хуан, не ори! — простонала девушка, заворочавшись, — Невозможно слушать твой сраный ор!
— Ну и пошла к чёрту! — топнул ногой Хуан, другой ногой пнув стоявшую на полу пустую бутылку. Она испуганно откатилась в угол.
— Сам иди в жопу! — пискнула девушка и вскочила. Фигурка у неё была вполне себе ничего, а мордочка — очень даже. — Дай-ка мне сигаретку!
Просьба адресовалась Олегу. Он достал сигареты. Девушка подошла к нему и, смеясь, взлохматила волосы на его голове. Он дал прикурить.
— Оденься, — сказал Хуан.
— А можно я закажу шампанское?
— Закажи.
Почесав длинными ногтями впалую поясницу, девушка подошла к телефону и сняла трубку.
— Алло! Пришлите, пожалуйста, заказ в номер тринадцать семьдесят семь. бутылку шампанского, ананасы и мужика понаглее. А то тут сидят два гоблина с намарихуаненными глазами и не желают со мной общаться!
— Ну, я пошёл, — сказал Олег, встав.
— А как насчёт Инги?
— Надо подумать.
— Я буду здесь ещё сутки. Только не надо советоваться с Серёжкой. У него паранойя. Все озабочены только тем, как бы его кинуть!
— Я тоже буду здесь ещё сутки, — пообещал Олег, берясь за дверную ручку.
— В каком ты номере? — поинтересовалась девушка. Олег вышел.
Ингу он застал сидящей за столиком. Кроме трусиков и бюстгальтера, на ней не было ничего. Она жрала бутерброды с сыром и ветчиной, запивая их тёмным пивом.
— Где твой мобильник? — спросил Олег.
— На кровати.
Взяв телефон, Олег вручил его Инге.
— Набери-ка мне номер этого дурака.
Инга, не уточняя, набрала номер. Олег ушёл с мобильником в коридор.
— Алло! — ответил Серёжка после гудков пятнадцати.
— Ну, короче, я с ним поговорил.
— И что?
— Он хочет познакомиться с Ингой.
— Ах, сволочь долбаная! Он взял их! Всё-таки взял!
— Ты о чём?
— Неважно. Олег, не вздумай с Ингой его знакомить!
— А почему?
— Потому, что я так сказал!
— А мне наплевать. Я твоё условие выполнил и ничего больше тебе не должен.
— Олег, учти: если Инга с ним познакомится, ей — кирдык!
— Это почему?
— Да потому, что иначе и быть не может!
— Серёжка! Либо ты будешь выражаться яснее, либо я буду действовать по своему усмотрению.
— Ну и сука. Я тебе говорю, что ей смерть тогда! Отморозки, с которыми она водится, напрямую связаны с террористами!
— А Хуану она зачем?
— Затем, что Хуан ищет рынок сбыта. Гопники ему могут с этим помочь. Равшан и Эльчин работают на Гелаева, а Гелаев работает на ребят, для которых раздолбать боингами Манхэттен — как комара прихлопнуть. А ещё они могут перепродать, например, скрипку Страдивари.
— Что Хуан взял?
— Спроси у него. Короче, Олег — если Инга станет посредницей в этом деле, ей перережут горло, так как Эльчин решит, что она всё знает о его связях.
— Хуан тебя прокатил?
— Олег, это моё дело, а не твоё.
— То есть, ты не хочешь его нагреть?
— При помощи Инги?
— Да.
— Я подумаю.
С этими словами Серёжка отключил связь. Олег вошёл в номер. Инга всё ещё ела, но уже медленнее.
— Ты знаешь Эльчина? — спросил у неё Олег.
— Нет, почти не знаю. Тебе Серёжка о нём рассказывал?
— Хватит жрать! Дай мне бутерброд.
— На.
Жуя бутерброд, Олег упал на кровать. Его потянуло в сон. Никакие мысли на ум не шли. Доев, он заставил себя раздеться и пойти в душ. Инга прошмыгнула за ним.
— Трахайся с Серёжкой, — сказал Олег, пустив воду.
— Ты что, ревнуешь? Он мне по барабану.
— Ну и отлично. Инга, я никакой.
— Заказать тебе что-нибудь?
— Да. Гроб.
— Тебе гроб не нужен. Если ты сдохнешь, я тебя съем.
— Пошла вон! Я занят.
С жалостью оглядев Олега, призёрка чемпионатов мира, Олимпиад и конкурсов красоты отправилась спать. Присоединившись к ней через пять минут, Олег попытался снять с неё трусики. Но она его оттолкнула.


Глава одиннадцатая
Ромка

Олегу снились такие ужасы, что он очень обрадовался, проснувшись. Инги в номере не было. За окном разгорался приятный день. Олег поводил рукою по столику и нащупал пачку «Парламента». Зажигалки не обнаружил. Это досадное обстоятельство побудило встать и предпринять поиски. Зажигалка нашлась под столиком. Закурив, Олег не спеша оделся. Ему ужасно хотелось есть. На большом столе стояли тарелка с сэндвичем и пустая чашка. Пришлось запить этот сэндвич водой прямо из-под крана. Тут вошла Инга. Она была в кимоно и тапочках.
— Где ты шлялась? — спросил у неё Олег.
— Да я заплатила ещё за сутки.
— Лифт не работает? Ты пешком спускалась и поднималась?
— Нет, я с портье чуть-чуть поболтала.
Олег поднялся из-за стола.
— И больше ни с кем?
— Нет, больше ни с кем.
Он понял, что она врёт.
— Который час, Инга?
— Десять.
— Утра?
— Да.
— Ни хрена себе! Так я, получается, двадцать восемь часов проспал?
— Ты, по-моему, только это и можешь делать в постели.
— А ты бы ещё в скафандре спать улеглась!
— Нет, я с тобой больше вообще никак спать не лягу, — бросила Инга, презрительно усмехнувшись. — Трусы мои ему помешали! Смех, да и только.
— Мордой на стол, — произнёс Олег, — живо!
Инга уставилась на него, как на дурака. Он взял её за руки, развернул и пригнул к столу. Она на нём распласталась и заскребла по нему ногтями, пытаясь выпрямиться. Однако ладонь Олега легла ей на спину такой тяжестью, что дыхание пресеклось. Деревянный стол был очень устойчивым. Но у Инги хватило сил его раскачать. Запрокинув голову с перепутанной гривой рыжих волос, она разразилась визгом:
— Пусти, дурак! Это что такое?
— Как повезло твоим тренерам! Ты ужасно сообразительна.
Синхронистка стала ругаться матом, усилив накал борьбы. Тарелка и чашка слетели на пол. Изо всей силы вдавливая ревущую Ингу в стол, Олег попытался одной рукой развязать тонкий поясок её кимоно. Это оказалось непросто, да, впрочем, и не понадобилось. Короткое кимоно задралось на спину и так. Под ним никакой одежды не оказалось, и Олег смог наградить матерщинницу убедительными шлепками.
— Сучонок, тварь! — завыла спортсменка, не оставляя попыток вырваться. — Не хочу! Я так не хочу! Это беспредел! Не смей меня трахать сзади! Не смей! Не смей!
Олег не послушался. Инга смолкла, захныкав, а потом вовсе притихла и принялась облизывать стол. А потом взмолилась:
— Ещё! Ещё!
— Не дёргай ты жопой, дура! — с досадой крикнул Олег, да поздно. Он набрал воздуху во всю грудь и замер, сжимая тонкую талию Инги пальцами. Затем выдохнул, отступил. — Сама виновата! Иди отсюда.
Инга, шатаясь, поплелась в ванную.
— Ты покойник, — предупредила она, выходя оттуда уже в трусах и бюстгальтере.
— Давай съездим в какой-нибудь ресторан, — предложил Олег, валявшийся на кровати.
— Да, можно. В какой ты хочешь?
— В «Националь».
— Там два зала, мраморный и зеркальный. Какой из них изволите выбрать?
— Мраморный, — без раздумий выбрал Олег. Инга, взяв мобильник, с кем-то связалась.
— Говорит Инга Лопухина. Пригласите к трубке метрдотеля. Лев Моисеевич? Добрый день. Столик на двоих. Минут через сорок. В мраморном зале.
Отложив телефон и быстро одевшись, спортсменка начала краситься. Олег наблюдал за ней, не вставая.
— Ну, ты готов? — спросила она, запихнув в карманы тушь и помаду.
— Да.
— Причешись! Тебя не подпустят с такой башкой на пушечный выстрел к «Национали».
Олег отправился в ванную и привёл там себя в порядок. Инга в это время курила, мотаясь взад и вперёд по номеру. Пепел сыпался на ковёр. Застав её за этим занятием и взглянув на её лицо, Олег утвердился в мысли, что мексиканец успел-таки пообщаться с нею. Совсем пустыми стали её глаза, от блеска которых у кого только не текли слюни. Столько убийственной пустоты на Олега ещё ни разу не сваливалось. Он понял, что должен срочно что-нибудь предпринять. Он даже знал, что. Но не было сил. Не было азарта. Не было злости. Вдобавок, он чувствовал себя плохо.
В номер без стука сунулась горничная. При виде Олега она смутилась и, извинившись, закрыла дверь. Олег натянул пиджак.
— Пошли, что ли? — вяло спросила Инга, гася окурок.
— Пошли.
Когда проходили мимо портье, тот окликнул Ингу и передал ей записку. Она прочла её за секунду и порвала в мелкие клочки.
— Это от кого? — поинтересовался Олег.
— От поклонника. Задолбали, сволочи! Хоть пластическую операцию делай.
День стоял солнечный, но не тёплый. Пахло хот-догами. Над Москвой висело голубоватое марево.
— Как поедем? — спросил Олег, заводя машину. — Через Воздвиженку?
— По Тверской.
Он понял, что она мстит ему за слетевшие со стола тарелку и чашку. Если бы он предложил Тверскую, сказала бы: по Воздвиженке. Или через Лубянку. Олега это уже бесило. Инга была для него как зеркало, становившееся яснее с каждой минутой.
Пришлось заехать на АЗС.
— Ну, где вас чёрт носит? — ругнулась Инга на двух парней в униформе, заставивших себя ждать. — За такие деньги ещё торчать полдня на вашей сраной заправке?
— Вышли бы да сами заправили, — огрызнулся один из чернорабочих. На Олега вдруг нашла дурь. Заглушив мотор, он выскочил из машины и обратился к парню:
— Ты, перхоть! Поди сюда.
— Вы чего хотите? — пробормотал заправщик, попятившись. Но не тут-то было. Олег подскочил к нему. Крепко взяв за ворот комбинезона, рванул со всей силы вверх и сделал подсечку. Заправщик грохнулся на асфальт, ударившись головой о бензоколонку. Выхватив из кармана пистолет Инги, Олег направил его в лицо несчастному парню. Оно от страха перекосилось.
— Не надо! Нет! Я всё понял! Пожалуйста, не стреляйте!
— Дурак, отстань от него! — заорала Инга из "Форда". Олег убрал пистолет. Рабочий поднялся. Его напарник спешно заправил «Форд» и сказал:
— Счастливой дороги. Ждём вас ещё.
За время пути от Триумфальной до Моховой ни Олег, ни Инга не проронили ни слова. Метрдотель встретил их в дверях ресторана сладкой улыбкой.
— Здравствуйте. Очень рад. Вы большая умница, Инга, что позвонили! Народу сейчас полно, однако для вас, как вы знаете, столик всегда найдётся.
— Лев Моисеевич, познакомьтесь. Это Олег.
— О! Так ведь мы встречались, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, — подтвердил Олег.
— Давненько вы у нас не были!
— Года два.
— Слегка похудели.
— Неудивительно, я ведь стал заниматься спортом! Бег, бокс, футбол, автогонки. Особенно же понравилось мне нырять головой вперёд. Это у меня так здорово получается, что при случае я рискну нырнуть даже в воду.
— С кем поведёшься, — хихикнул Лев Моисеевич, указав льстивыми глазёнками на гражданку Лопухину.
— С тем и …, — блеснул Олег актуальной рифмой. Метрдотель закатил глаза, но, увидев, что Инга не обижается, закудахтал, рукой прикрывая рот с циркониевыми зубами.
— Поэт, — усмехнулась Инга, взяв своего кавалера под руку, — Пушкин!
— Талантливый человек талантлив во всём, — важно поднял палец Лев Моисеевич. — И наглядный пример — вы, Инга! Мы все вас любим и ценим, поэтому для вас столик будет всегда, даже при аншлаге.
— Ну так веди, — дурашливо топнула ногой Инга. — Фигли ты сиськи мнёшь?
— Твою мать! — завопил Олег, когда вошли в зал. — Да что же это такое?
Инга, остановившись, стиснула его руку.
— Чего орёшь? Ты придурок?
— Олег, вам плохо? — перепугался метрдотель. Олег не ответил. Он, как ударенный током бык, смотрел на людей, сидящих за столиками, и думал, что умирать надо не сверху вниз и не быстро, а снизу вверх и мучительно. Лишь тогда тебе не поверят, сколько бы ты потом сдуру ни орал или ни орала: «Я кролик! Кролик!» Он понимал, что это — дело всей его жизни, всей его вечности, даже если Инга изо всей силы даст ему по щеке и крикнет: «Я тебя щас в психушку отвезу, сука!»
Это случилось сразу после того, как он отошёл от первого столика, за которым его отказались выслушать. Дело вечности рухнуло. Он недооценил Ингу. Её пощёчина оказалась слишком увесистой. Красный свет фонарей качнулся и заморгал, как пьяная сволочь.
— Вы нездоровы, мой дорогой, — с печалью заметил метрдотель, — не вызвать ли Скорую?
— Нет, спасибо, — сказал Олег, — со мной всё нормально. Мне нужно лишь посидеть и выпить.
— Ну, это мы моментально организуем! Инга, вы видите пустой столик?
— Вижу.
— Присаживайтесь. Сейчас я пришлю к вам официанта.
Но сдвинуть Олега с места теперь было нелегко. Зал точно поплыл, и он стал искать, за что уцепиться. Инга взяла его за рукав и подвела к столику. Выдвинув ему стул, сказала:
— Садись, уродец!
Он сел. Инга разместилась с другой стороны стола и взяла меню. Когда она слишком резко перелистнула страничку, поднялся ветер. Он до костей пробирал замогильным холодом. Передразнивая Олега, врачи с медсёстрами стали клацать зубами со всех сторон. Но он сохранил над собой контроль и стряхнул с себя это наваждение. Было самое время признать реальность: не медработники, а десятки, сотни, тысячи Нин находились в зале! Олег вертел головой, пытаясь найти хотя бы одну, но безрезультатно — народу было чересчур много. Официанты сбивались с ног. Играл рок-н-ролл.
— Да нет её здесь, — устало сказала Инга, вытащив сигареты и закурив, — перестань крутиться! Ты меня раздражаешь.
Тут появился официант с наглыми глазами и белозубой улыбкой.
— Здравствуйте. Вы готовы сделать заказ?
— Принеси нам рому, — распорядилась Инга, — Олег, ты что-нибудь ещё хочешь?
— Нет, — сказал Олег, — нет.
— Ну, значит, пятьсот грамм рома — того, который за две четыреста, и еды.
— Дорогая Инга, с едой мы вам постараемся угодить, но вы не могли бы дать нам подсказку, какая именно соответствует вашему настроению? Ведь её — десятки листов наименований.
— Вот я и думаю, что бы выбрать? Ты понимаешь — мне сейчас важно, чтобы преобладало мясо. Этот подлец меня третьи сутки голодом морит, а я — спортсменка!
— Очень рекомендую бефстроганов, фаршированных судаков и фазаньи крылышки с чесноком.
— Бефстроганов подойдёт. Ещё я хочу вот этот жульен, чёрную икру, самый офигенный салат из морепродуктов и виноградный сок. Олег, ты что-нибудь будешь есть?
— Ничего, — отвечал Олег, — ничего.
— Ну а я, пожалуй, буду ещё роллы «Филадельфия» и кишмиш. Ему принеси мороженое — неважно, какое.
Официант повторил наименования и ушёл. Инга отложила меню.
— Да нет, она здесь, — заявил Олег, — она точно здесь.
— Ты что, решил мне теперь аппетит испортить? — рассвирепела Инга. — Если она так тебе нужна, иди и ищи её!
— Видимо, она сама ко мне подойдёт.
— Ну и хорошо.
Спустя несколько минут был подан весь заказ Инги, за исключением основного блюда. При этом официант поблагодарил за терпение.
— Ваш бефстроганов приготавливает известный французский повар, который к нам прилетел на четыре дня, чтобы провести мастер-классы, — пояснил он, раскладывая приборы, — его зовут мсье Поль.
— Отлично, — сказала Инга, — свободен.
Официант поставил на стол бокалы и убежал.
— Наливай, Олег, — предложила Инга, — нет, погоди! Я лучше сама, иначе весь ром окажется на столе.
Олег продолжал оглядывать зал.
— Тост скажешь? — спросила Инга, сунув ему бокал, наполненный ромом.
— Да. За тебя.
— Спасибо. Отличный тост. Но очень уж длинный! Такой же длинный, как твой дружок.
— Какой мой дружок?
— Тот, с которым ты меня познакомил сегодня утром. Руку-то подними!
Олег поднял руку. Бокалы звякнули.
— Не забудь, сегодня — последний день, — напомнила Инга, осушив свой. Олег не заметил, как проглотил изрядную порцию флибустьерского пойла. Ставя бокал, спросил:
— Ты это о чём?
— Я о твоей морде, которая пострадает, если ты не загладишь то, что сделал с моей.
— Я загладил это сегодня утром.
— Знаешь, ты чересчур высокого мнения о своем дружке! Точнее, чересчур длинного.
Съев два ролла, Инга опять взялась за бутылку. Олег почувствовал, что она его понимает. Он закурил и задал вопрос:
— Как тебе Хуан?
— А я никаких Хуанов не знаю. Можешь именно так Серёжке и передать.
— Хуан тебя кинет, — предостерёг Олег, — и тебе придётся ответ держать за его дела.
— Ты лучше о себе думай. Осенью дни короткие. Давай выпьем.
Сказано — сделано.
— Наливай ещё, — предложил Олег, когда чемпионка опустошила вазу с икрой, горшочек с жульеном и стакан с соком.
— Нет, ты теперь наливай! У тебя, я вижу, руки уже не дрожат.
Это была правда. Олег налил. Подняв свой бокал, сказал:
— У меня есть тост.
— Медведь в лесу сдох… Ой, несут, несут мой бефстроганов! Долго же мсье Поль колдовал над этим шедевром кулинарии.
— Приятного аппетита, — промолвил официант, поставив на стол тарелку, — это же пожелание адресует вам мсье Поль.
И он удалился с полупоклоном. Инга взяла бокал.
— Ну, говори тост.
— Я хочу сказать, что… — начал Олег. И тут бокал выскользнул у него из пальцев.
— Ну, идиот! — восхитилась Инга и, покачав головой, прибавила: — Знаешь, если бы ты бокал с португальским ромом уронил в реку, я бы за ним нырнула! Даже в вечернем платье от Кристиан Диор.
Бокал уцелел. По скатерти расползлось пятно.
— Господи! Он сам здесь! — на резком выдохе прошептал Олег, едва шевеля губами.
— Да кто здесь? Кто?
— Шеф здесь! Шеф!
— Шеф? Чей?
— Твой.
— И где он сидит?
— За столиком у окна.
— Красивый мужик, — заметила Инга, щуря глаза на шефа.
— Да, ничего, — произнёс Олег. Тут же встав, он поспешил к столику у окна.
Шеф сидел один, любуясь Тверской. Курил. Перед ним стояли бутылка «Шато-Лафит», голубой бокал, наполненный до краёв, и пепельница с окурком.
— Я объявляю тебе войну, — промолвил Олег, приблизившись. Шеф скучающе поглядел на него и бросил:
— Ну и мудак.
— Это всё?
— Да, всё.
— Тогда сам мудак!
Тоскливый взгляд шефа опять скользнул по Олегу.
— Тебе, Олег, никакой войны со мною не выиграть.
— Почему?
— Ответ очень прост: никто, кроме тебя, этого не хочет. Кэсси сама не знает, чего ей надо. Она — пугливая истеричка. Поорёт и затихнет. Не в пример ей, прочие твои собратья по разуму мыслят здраво и соответственно своему уровню развития. Им ведь важно, чтобы имелся тот, кого всегда и везде можно обвинить во всех неудачах! Если я упаду, кого проклинать? Друг друга? Тогда начнётся смертоубийство. Самих себя? Начнётся самокопание, и наружу вылезут черви размером с тираннозавров. Вдобавок, ни для кого уже не секрет, что Кэсси не погнушалась предательством, точно зная, что моя смерть от руки главного блюстителя милосердия будет страшной и неизбежной. На фоне этого обстоятельства подойдёт ли тебе если и не лавровый, то терновый венец? Едва ли. Нет, нет, мой друг, не найдёшь ты себе союзников для такой войны! А один не справишься.
— Ну, конечно! Не всё так просто, как тебе кажется, — возразил Олег, усевшись напротив своего собеседника.
— А какие ты видишь сложности?
— Кэсси знает, чего ей хочется. И она с этого пути не свернёт.
— Откуда ты знаешь?
— Мне ли её не знать! У нас с ней — один диагноз.
— У неё нет никаких болезней, кроме астигматизма.
— Господин чёрт! Я жрал по утрам овсянку не один месяц и досконально знаю, на основании каких факторов ставят маниакально-депрессивный психоз.
Шеф задумчиво пригубил вино. Потом погасил окурок. Официант сменил пепельницу.
— И что?
— Если ты сумеешь убрать её — ничего. Если нет — она уберёт тебя.
— А ты мне её поможешь убрать?
— А зачем мне это?
— А зачем хочешь.
Олег внимательно поглядел на шефа. Тот сделал ещё глоток из бокала и продолжал:
— Она меня не обманывала. Она действительно была беззащитной, скромной, забитой. Когда глядишь на такую девушку, возникает чувство, что если её избавить от этих качеств — гадкий утёнок станет прекрасным лебедем. Я об эту иллюзию обжигался тысячу раз! Скромность уступает место развязности, беззащитность — припадочной агрессивности, а забитость — потребности унижать. И ничему больше. У Кэсси вдобавок ко всему этому обострился её природный максимализм. Так ты полагаешь, это шизофрения?
— Маниакально-депрессивный психоз.
— Ого! Ну это уж вообще ни в одни ворота не лезет. Да её нужно незамедлительно пристрелить, как бешеное животное, чтобы она перестала мучить себя, меня и других! Иначе другие поступят с ней куда жёстче. Тот, кому она навязала необходимость фронтальной стычки со мною, взбешён её дурацким демаршем ещё сильнее, чем я.
— Как? Ещё сильнее?
— Конечно! В миллион раз! Когда она явилась к нему с вагонами информации и призывом немедленно распылить меня на протоны и электроны, он попытался её унять. Она от него сбежала. Он пустил за ней свору гончих. Она их передушила — я много лет учил её живодёрству. Он предложил мне объединиться против неё. Я не согласился. Точнее, не предложил, но если бы предложил — я бы обязательно отказался. У меня принцип: свои ошибки исправлять своими руками. Ты можешь как-нибудь притащить её в Гнилой Яр?
— В Гнилой яр? Зачем?
— Дело в том, что я только там смогу её ухандокать. Ведь я любил её в миллиард раз больше, чем самого себя, во всех своих ипостасях! И научил тому, чего не умею. Так что, она сильнее меня. А там…
— А там у тебя триллион любовниц, каждая из которых имеет столь же великолепное образование? — перебил Олег.
— Нет, только одна.
— Она только там может находиться?
— Нет, она только там может убивать.
— А почему так?
— А потому, что там её совесть спит крепким сном.
Осушив бокал, шеф остановил бежавшую мимо официантку.
— Можно заказать кофе?
— Конечно. Какой желаете?
— Чёрный.
— А мне, пожалуйста, водки, — сказал Олег, — триста грамм. И тоник.
Официантка кивнула и убежала. Проводив её взглядом, шеф до краёв наполнил бокал. Олег поинтересовался:
— А ты запасся третьей любовницей на тот случай, если вторая выйдет из-под контроля?
— Конечно, нет! Только идиоты бабами запасаются. Это скоропортящийся продукт.
— В холодке хранится сколько угодно.
Шеф огляделся по сторонам, как будто ища кого-то. Увидев его глаза под чуть-чуть другим углом света, Олег заметил, что блеск у них нездоровый. Как после дозы транквилизаторов. Но смотрели они тяжело и зорко, по-волчьи. Олегу вдруг захотелось встать и уйти, оставив и шефа, и одиноко пьющую Ингу, и всё, что стало для него важным и интересным во второй половине его так нехорошо сложившейся жизни. Уйти, подняться на какой-нибудь мост — но не над рекой, а над рельсами, и смотреть на рельсы. Смотреть, смотреть.
— Ну что, мы договорились? — напомнил о себе шеф, пригубив вино.
— Я уже сказал тебе — она знает, на что идёт, — ответил Олег, закуривая.
— И что?
— Нельзя останавливать человека, который знает, на что идёт, если он идёт на верную смерть.
— Ах, вот оно как!
— Можно отравлять человеку жизнь, если очень надо, но отравлять человеку смерть — это уже полное скотство, — блеснул Олег своим афоризмом.
— Значит, ты сам себя считаешь скотиной?
Олег очень удивился.
— Я? Почему?
— Потому что ты отравил мне смерть, недоумок! — заорал шеф, с такой силой грохнув кулаком по столу, что полсотни людей повернули головы. — Ты и сто миллиардов таких, как ты! Я был первым, кто предпочёл ужасную смерть прекрасному рабству! Я никого не звал за собой! Я стремился к смерти, как к обожаемой, долгожданной женщине. Я мечтал умереть один. Но вы на меня взглянули и потащились за мной, как стадо овец! Отогнать вас не было никакой возможности. Я стал делать из вас людей, чтобы мне было не так противно умирать с вами. А вы за это начали меня проклинать! Чем больше я давал вам свободы, жажды познания и возможности удовлетворять её, тем страшнее были проклятия. Твою мать! Свобода вам не понравилась? Я уже тебе говорил, что свободу надо любить как женщину, а не лапать, как проститутку возле пивного ларька, иначе она ощутит себя таковой и попросит платы, что и произошло! Теперь всё понятно? Или ещё остались вопросы?
И шеф опять обрушил кулак на стол. Десятки людей опять на него взглянули и отвернулись. Олегу хотелось встать и зааплодировать. Он бы, может быть, так и сделал, но появилась официантка с водкой и кофе. Дико уставившись на неё, шеф крикнул:
— Кто ты такая? Что тебе надо?
— Я принесла вам кофе и тоник с водкой, — пролепетала официантка. Поднос, который она держала обеими тонюсенькими ручонками, задрожал. Шеф провёл ладонью по лбу. Его взгляд потух, стал растерянным.
— Кофе? Водку? Ах, да, простите. Спасибо.
Девушка начала разгружать поднос, с опаской косясь на шефа. Олег, тем временем, обратился к ней:
— Извините, как вас зовут?
— Марина.
— Мариночка, ты не хочешь провести вечность на подоконнике?
— Где, простите?
— На подоконнике.
— Не хочу, — призналась официантка, поколебавшись. Олег обрадовался.
— Отлично! Значит, я должен нарисовать тебя.
— И что тогда будет?
— Лувр.
Марина молча ушла, стуча каблуками. Шеф улыбнулся и закурил.
— Давно у тебя заскоки? — спросил Олег, налив себе водки с тоником.
— Нет, недавно. Всё из-за этой суки. Из-за неё… Вот чёрт, забыл заказать мороженое!
Поднявшись, шеф побежал за официанткой. Пристально поглядев ему вслед, Олег осушил бокал, достал из кармана пистолет Инги, пересчитал патроны, убрал его и опять налил себе водки. Когда он ставил опорожнённый бокал, шеф уже сидел за столом. Перед ним стояло мороженое.
— А если я откажусь тебе помогать, ты что будешь делать?
— Я буду думать, что ты её ненавидишь.
Олег вздохнул, собираясь с мыслями. Шеф спросил:
— Ты хочешь мороженое?
— Пошёл ты! Сам его жри.
— Ого!
Олег продолжал, закипая злостью:
— Что ты мне тут спектакль устроил? Думаешь, я не знаю, почему ты не можешь справиться с Кэсси и чем она тебе отравляет жизнь? Причина одна: она тебя не боится. Слышишь, ты, гадина? Не боится! Что ты уставился на меня и молчишь? Крыть нечем? Я бы тебе сказал кое-что ещё, но ты слов не стоишь. Мне даже думать о тебе тошно, не то что спорить с тобой и руки об тебя пачкать! Но я испачкаю. Я избавлю мир от проклятия! Это будет легко. От тебя уже несёт мертвечиной. Ты улыбаешься, но ты кончился! Ты — никто, потому что и я тебя не…
— А их?
Переместив взгляд туда, куда смотрел шеф, Олег побелел. К нему от дверей направлялись двое. Одеты были они с иголочки, но не броско. При одном взгляде на их бесстрастные, мужественные лица легко было догадаться, что эти два джентльмена — из органов. Не из тех, названия коих малокультурные люди употребляют с целью придать больше веса своим словам, а из государственных. Олег, усматривавший прямое функциональное сходство половых органов человека с любыми органами урода по имени Государство, меньше всего на свете желал встречаться с последними. Но бежать уже было поздно.
— Олег Михайлович? — уточнило одно из официальных лиц, приблизившись к нему слева. Другое подошло справа. Олег небрежно кивнул. Подошедший слева сунул ему под нос и сразу убрал удостоверение.
— Вам сейчас придётся проехать с нами.
— А постановление на арест?
— А мы вас не арестовываем, — заметил стоявший справа, — мы вас пока даже и не задерживаем, хотя для задержания человека не требуется никакого постановления. Нужен лишь милиционер, а повод найдётся. Только к чему всё это? С вами хотят всего лишь поговорить. Разговор займёт не более часа.
— И где он будет происходить, этот разговор?
— Олег, да какая разница, где тебе выбьют зубы, сломают нос и проткнут кишки обломками рёбер? — воскликнул шеф. — Тебе это важно, что ли?
— Чего они от меня хотят? — прошептал Олег.
— А то ты не знаешь! Тайну рулетки.
Лицо Олега стало очень довольным. Его рука потянулась к внутреннему карману смокинга, но сотрудник, стоявший справа, перехватил её и сжал так, что она вся одеревенела. Его напарник стиснул другую руку. Выбора не было. Олег вскрикнул:
— Шеф! Защити меня! Я согласен!
— Да без проблем, Олег, — улыбнулся шеф. — Господа, будьте так добры — отойдите от нас на пару шагов, набейте друг другу морды и удалитесь. Только смотрите, не зашибите кого-нибудь!
Отпустив Олега, защитники государства переместились на середину зала и принялись молотить друг друга с таким усердием, что не только вскочившие посетители, но и весь персонал, включая охранников, весьма долго следил за боем, разинув рты и не двигаясь. Потом публика оживилась. Наиболее яркие моменты дуэли стали сопровождаться аплодисментами, женским визгом и деловитыми комментариями экспертов в области бокса. Только когда лица драчунов распухли и посинели до абсолютной неузнаваемости, охранники ресторана решили вспомнить, за что им платят по сорок долларов в день, и оба смутьяна были бесцеремонно вышвырнуты на улицу, по которой как раз проезжал патрульный автомобиль. Вся публика вновь уселась, наперебой обсуждая произошедшее. Две уборщицы стали отмывать пол от кровавых пятен.
— Ну что, Олег, ты доволен? — полюбопытствовал шеф, поднося к губам чашку кофе. Олег подумал и сказал:
— Да.
— Напрасно, мой друг! Дураку понятно, что их коллеги знают твой адрес.
— И что же мне теперь делать?
— Рассчитывать на меня. А что тебе ещё делать-то?
— Водки хочешь? — спросил Олег, помолчав. Циничный взгляд шефа стал изумлённым.
— Да у тебя, Олег, совсем ума мало! Кто ты такой, чтоб я с тобой пил?
— Я тот, кого ты сейчас унизил, чтоб быть униженным.
Шеф прищурился.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты с ней не сможешь ничего сделать, пока она тебе не изменит.
— Ой, намудрил! Ну и намудрил! Добрый день, гражданка Лопухина.
— Привет, — отозвалась Инга, тяжело плюхнув попу на стул, выдвинутый шефом. — А это что за двое уродов к вам подходили и почему они друг другу морды расквасили?
Было более чем заметно, что Инга выхлебала весь ром.
— То были мои охранники, — сказал шеф, — я пообещал им, что тот из них, кто побьёт другого, получит в жёны Ингу Лопухину.
— Ни фига себе! — воскликнула Инга, расхохотавшись. — А ты меня, вообще, спросил?
— Нет.
— А почему нет?
— Селекционер ничего не спрашивает у тех, кого скрещивает.
— Я тебе что, кролик? — взвизгнула Инга, шутливо стукнув шефа по лбу. — Олег, чего ты молчишь? Ты слышал, кем он меня считает?
— Если бы он считал тебя кроликом, ты бы его не интересовала как селекционный материал, — заверил Олег, — он выводит кроликов из других животных.
— Не понимаю, как можно получить кролика, скрестив женщину с носорогом?
— Да очень просто. Ты похожа на кролика, но ешь мясо. А носорог — животное травоядное, хоть и злобное. Результатом скрещивания вполне может стать полноценный кролик.
Инга кивнула и обратилась к шефу:
— Можно узнать ваше имя, сэр?
— Моё имя — Шеф.
— Ах, Шеф? Обалдеть! По виду не скажешь. Рожа интеллигентная. Я, когда на тебя смотрела, думала — иностранец. А оказалось, просто ублюдок.
— Одно другое не исключает, — возразил шеф, — ублюдков везде хватает. Впрочем, таких, как те, чью кровь сейчас оттирали с пола, едва ли встретишь даже на островах. Я не представляю, как они вообще могли появиться?
Шеф глубоко задумался, просто так крутя колёсико зажигалки.
— Говори быстро, откуда ты? — приказала Инга, наполнив водкой бокал Олега.
— Из Аргентины.
— Ой, красота! Рио-де-Жанейро!
— Буэнос-Айрес, — поправил шеф, — Рио-де-Жанейро — это Бразилия.
— Да? Возможно. Я в географии не сильна, хотя не бывала разве что в Антарктиде. Зато я вижу людей насквозь.
Глотнув из бокала, Инга продолжила:
— Никакой ты не аргентинец. И не бразилец. Ты — обычный бандит. Уркаган. Мокрушник. Из-за таких, как ты, у меня вся жизнь летит кувырком! И нечего на меня смотреть такими глазищами! Хоть прожги меня ими, хоть прямо здесь сорви с меня всю одежду и искусай мне всё, до чего достанешь, а потом вылижи — я не буду с тобою трахаться! Понял?
— А ты уверена?
— Он ещё на что-то надеется! Ох, и сволочь! Ох, и наглец! Но я хорошо тебя понимаю. Ведь я сама от себя тащусь, когда кручусь голая перед зеркалом! Номера Плейбоя с моими фотками разлетаются, как горячие пирожки на школьном дворе. А есть ведь ещё нюансик! Все видели меня голой, но не все знают, что я умею делать в постели. Да и не только в постели, но и, например, под столом… Под таким, как этот! Лучше тебе об этом не знать, иначе твои глаза ещё ярче вспыхнут. Ох, и глаза! Прикуривать можно. Круче моих! А, впрочем, я передумала.
— Да?
— Сказать, почему?
— Не надо.
— Я вдруг тебя захотела. Я очень сильно хочу тебя! Мне неважно, хорош ли ты как мужчина. Об остальном я вообще молчу. Мне плевать на всё!
Допив водку, Инга закашлялась, взяла ложку и запустила её в мороженое. Прикончив его, утёрла губы салфеткой и прошептала:
— Шок! Я влюбилась.
— Инга, уймись, — попросил Олег.
— Олег, не могу! Я его люблю. Я просто схожу с ума! Ну что он молчит? Я сейчас разденусь, я подползу к нему голая и я буду любые его желания исполнять, лишь бы не молчал!
— Ты соображаешь, что говоришь? — отчеканил шеф.
— Зачем тебе это знать?
— Ответ очень прост. Если мы с тобой проведём волшебную ночь под этим столом, а утром ты меня спросишь, кто я такой и что мне от тебя надо, моя душа захлебнётся кровью.
— Ну и скотина! — пробормотала Инга, облизав губы. — Олег, ты слышал? Он издевается надо мной! Но я его трахну. Я всё равно его трахну. Только сперва я должна сходить в туалет, а не то волшебная ночь будет сильно пахнуть блевотиной. Шеф, а шеф! Проводи меня!
— Может ли слепой провожать слепого? — обеспокоился шеф. — Не оба ли вляпаются в дерьмо?
— Ты и есть дерьмо!
— Немедленно встань и иди в туалет одна, — негромко и мягко произнёс шеф. Инга моментально вскочила и удалилась ровной походкой. Шеф закурил. Сказал:
— Повезло тебе! Очень интересная девка.
— Чего ещё ты от меня хочешь? — вспылил Олег. — Ведь я согласился!
— Ты согласился вылечить зуб.
— Какой ещё зуб?
— Который болит. Когда ты идешь к врачу, чтобы запломбировать зуб, который болит, врач этим не ограничивается. Он лечит тебе ещё зубов пять, хотя ты не чувствуешь проблем с ними. Но врач их видит, эти проблемы. Пожалуйста, принесите счёт!
Последняя фраза адресовалась официантке, которая обслуживала соседний стол. Помолчали.
— Нина сейчас работает вместо Кэсси? — спросил Олег.
— Да. Она теперь постоянно рядом со мной.
— Она знает, что ты по-прежнему любишь Кэсси?
— Вот уж не знаю! У меня нет привычки лезть людям в души. А ты, я вижу, этим страдаешь.
— Нет. Я ничем таким не страдаю. Я просто хочу понять, чего ради ты лечишь зубы покойнице?
— Вот опять ты задал вопрос, на который нет прямого ответа. Скажу одно: от неё пока не смердит. Засмердит — позову могильщика.
Подошла Марина со счётом. Шеф расплатился с нею наличными.
— В этикетки не превратятся? — съязвил Олег.
— Да будет тебе по вере твоей.
— Ой, какие классные этикетки! — подпрыгнула от восторга Марина и, продолжая визжать, но уже без слов, побежала показывать этикетки своим коллегам.
— Всё, мне пора, — сказал шеф и встал.
— Тебя подвезти? — спросил Олег.
— Нет. Бензина не хватит. Я прогуляюсь.
Олег глазами проводил шефа до двери и перевёл взгляд на улицу. Из «Национали» никто не вышел. Вернулась Инга. Выглядела она так себе, но была заметно трезвее, чем десять минут назад.
— Ты какого хрена сидишь за этим столом? — спросила она поднявшегося ей навстречу Олега.
— В окно решил поглядеть. А ты расплатилась?
— Да. Поехали отсюда к чёртовой матери!
— Ты знаешь, я не спросил у шефа, где его мать.
— Чего? У какого шефа?
Олег не успел ответить. К ним подошёл любезный метрдотель. Извинившись за драку, он поинтересовался, всё ли понравилось. Олег с Ингой поблагодарили его и вышли из ресторана. В машине Инга сказала:
— Слушай, Олег! Меня грызёт чувство, что мы сюда приезжали только затем, чтобы встретиться с кем-то, и этот кто-то тут был, но мы с ним не встретились! И я даже не представляю, кто бы это мог быть.
— Ты ещё бутылочку засоси, так сразу представишь, — сказал Олег и завёл машину. Он напряжённо думал о чём-то. Инга достала зеркальце.
— Что ты видишь? — спросил Олег.
— Проблёванную кобылу. Кстати, Олег, ты можешь нарисовать меня голой, верхом на лошади? Ну, чтобы я была как леди Джозиана в фильме «Человек, который смеётся»?
— Да.
— А где возьмём лошадь?
— Лошадь мне не нужна. Я её и так нарисую.
Бледно-зелёное лицо Инги порозовело. Видимо, её замысел нравился ей всё больше. Заметив это, Олег сказал:
— Заедем в Трёхпрудный? Это недалеко отсюда.
— А что там делать?
— Там живёт мой дружок. Я к нему зайду на десять минут, а ты посидишь в машине.
— Дружок?
— Дружок.
— Ну, давай заедем.
Выполнив разворот из правого ряда, Олег поехал к концу Тверской. Движение было плотным, но без заторов. Он уточнил, чтобы Инга не передумала вдруг:
— А какой породы будет лошадка? Пони?
— Какая пони? Должна быть большая лошадь!
— Договорились. Будет большая лошадь.
— Я принесу альбом с породами лошадей.
— Хорошо. Неси.
Промелькнула Пушкинская. На полпути между нею и Триумфальной Олег опять совершил довольно рискованный разворот. Извилистым закоулком проехав с Тверской в Трёхпрудный, он остановил «Форд» во дворе дореволюционной пятиэтажки жёлтого цвета. Она имела восемь подъездов с певучими покосившимися дверьми и стёсанными ступеньками. Более современных домов в переулке не было. Его сонная тишина отзывалась в сердце сладкой тоской по давно ушедшим десятилетиям. Солнце в дымке светило здесь как-то ласковей, чем везде. Грай местных ворон казался особенно выразительным. С бородатым дворником, подметавшим двор, хотелось разговориться. Впрочем, всё это ощутила Инга, а не Олег, до крайности возбуждённый каким-то замыслом. Заглушив мотор, он выскочил из машины, вбежал в подъезд, поднялся по гулкой лестнице на второй этаж и остановился перед одной из дверей.
Тут его решимость начала таять. Искать звонок в полумраке было рискованно — пахло краской. Здесь всегда пахло краской, более или менее сильно. Какой-то редкой, давно уже не производящейся краской. Прошлое забывается порой так, что ни взгляд, ни голос прежде любимого человека, ни обстановка, ни смерть, ни книги не пробивают стену забвения. А вот запах — другое дело. От столкновения с запахом летишь в прошлое кувырком, цепляясь за что попало и вырывая это всё с корнем. Поэтому Олег и стоял целую минуту, опустив руки. Затем он всё-таки постучал.
Ему открыл парень лет двадцати пяти — небольшого роста, худой, взъерошенный. На нём был спортивный костюм. При виде Олега глаза этого спортсмена едва не вылезли из орбит.
— Ого! Вот это сюрприз…
— Можно мне войти?
Парнишка посторонился. Олег вошёл и, не рассчитав силу, так хлопнул дверью, что с потолка посыпалась штукатурка.
— Ой, извини.
Хозяин лишь улыбнулся и запер дверь. Он, видимо, только что возвратился из магазина — на табуретке в прихожей лежал набитый чем-то пакет. Его тщательно обнюхивал маленький чёрный пёс, поставив короткие свои лапы на табуретку. Он даже не повёл бровью при появлении незнакомца, то есть Олега.
— Как дела, Ромка? — спросил последний, протягивая хозяину руку. Тот произнёс, едва прикоснувшись к ней:
— Так себе. Ты по делу? Ах, да, конечно! Ну что за глупый вопрос я задал? Ты не по делу даже в окно не выглянешь, что уж тут говорить про приезд к кому-то! Пошли на кухню. Я пиво как раз купил.
Олег не стал возражать, хотя ему не хотелось идти на кухню. Он там курил, когда приходил сюда — то есть, проводил большую часть времени. Любопытный пёс не последовал за своим хозяином и Олегом, даром что те унесли пакет. Сев на табуретку возле окна, Олег убедился, что всё на кухне по-прежнему: табуретка слегка скрипит, линолеум — в дырах, потолок — в пятнах, стены обшарпаны, кран течёт, старый холодильник гудит, трясясь. Поставив на стол четыре бутылки «Клинского» и убрав пакет с оставшейся в нём буханкой в небольшой шкафчик, Ромка достал из другого шкафчика два стакана. Олег закуривал.
— Я не буду. Ты что, забыл? Я не люблю пиво.
— Точно, забыл. Так ведь за три года и не такое забудешь!
Ножиком сковырнув с одной из бутылок пробку, Ромка понюхал горлышко, сел, наполнил стакан и пригубил пену. Олег смотрел на него. Неужели прошло три года? Ромка ни капли не изменился. А он, Олег, уже не был румяным и атлетичным парнем. Он стал дистрофиком с сединой на висках, морщинками возле рта и ополоумевшими глазами.
— Ромка, я не хотел общаться, так как ничем не мог бы тебе помочь, а ты — мне. Я все эти годы, как ты сам видишь, не устриц жрал на Мальдивах.
— У меня нет к тебе никаких претензий, — ответил Ромка, взглянув на своего пса, который лёг спать, — я, наоборот, даже благодарен тебе за то, что ты не показывался так долго.
— Так ты не рад меня видеть?
— Я дел с тобой иметь не хочу.
Упор был на слово «дел».
— Чем ты вообще занимаешься? — поинтересовался Олег.
— Играю в метро.
Олег совершенно не представлял, как перейти к теме, которая его интересовала. Ромка ему помог:
— А это твоя машина возле подъезда стоит?
— Нет, это машина моей подруги, — сказал Олег, — Ой, кстати, а как твоя?
— Что — моя?
— Подруга. Ну, эта, Верка?
Ромка долго молчал, глядя на Олега. Тот ждал ответа, кроша окурок о подоконник. Потом стал кашлять.
— Так вот зачем ты явился! Ну, хорошо. Я тебе отвечу. Мы с ней расстались.
— Вот как?
— Именно так.
Ромка взял стакан и сделал глоток.
— А из-за чего, если не секрет?
— Да нет, не секрет. Но только сперва скажи мне, из-за чего с ней расстался ты?
— А то ты не знаешь! Я познакомил её с тобою, и ты ей больше понравился.
— Всё ты врёшь, — спокойно возразил Ромка. — Во-первых, ты познакомил её не только со мною. Это через тебя она законтачила с уголовниками. Это из-за тебя у неё вся жизнь пошла под откос. Во-вторых, ты её познакомил со мной из жалости, потому что собрался бросить. Ты сказал ей о том, что я хорошо зарабатываю в оркестре. А когда ты исчез, у неё начались проблемы. Ей грозил срок. Чтоб её отмазать, я продал всё, что у меня было. Когда она поняла, что у меня больше ничего нет, её след простыл. Вот как было дело, друг мой Олег. И никак иначе.
— С чем её взяли? — спросил Олег, помолчав. Осушив стакан, Ромка вновь наполнил его.
— Со шмалью. С полным пакетом шмали. И никакой подставы не было там. Она торговала марихуаной. Ты, Олег, ты втянул её в это дело! Втянул и бросил.
Ромка опять присосался к пиву и высосал его всё, до самого дна, единым глотком. Откупоривая вторую бутылку, тихо продолжил:
— Через полгода она вернулась. Но я уже ничем не мог ей помочь. И чуть не повесился из-за этого. И она ушла навсегда.
Голос Ромки дрогнул. Пиво пенной струёй хлынуло в стакан. Олег закурил. Он отдал бы многое, чтобы только вернуться на четверть часа назад. Вернуться и не стучать, а спуститься вниз и уехать.
— Какая ей нужна была помощь?
— И медицинская, и финансовая. У неё начались проблемы с бандитами.
— Что конкретно произошло?
— Она, как я понял, установила контакты с поставщиками и стала брать героин у них, минуя посредников. То есть, этих самых бандитов. Они, конечно, прошарили это дело. Включили счётчик. Она продала квартиру.
— Квартиру?
— Да.
— Куда переехала?
— Я не знаю. Никто этого не знает.
Олег задумался. Сигарета тлела между двух его пальцев. На его скулах дёргались желваки. Поставив вторую бутылку на пол, Ромка спросил:
— А зачем, Олег, она тебе вдруг понадобилась? Опять решил её затянуть в какое-нибудь болото?
— Ромка, клянусь — у меня и в мыслях такого нет.
— Так значит, тебе понадобились наркотики? Но, насколько я знаю, их сейчас в Москве море. Цена — копейки. За покупателей идёт драка.
— Всё это верно. Но мне нужны особенные наркотики. Только Верка может мне подсказать, где ими разжиться за адекватные деньги.
— Это и я могу подсказать, — уверенно сказал Ромка, сковырнув пробку с третьей бутылки. Олег опешил.
— Ты?
— Я.
— Тогда подскажи. В долгу не останусь.
— Купи наркотики у меня.
«Ему пить нельзя, — подумал Олег. — Надо уходить, а то он ещё с ножом на меня полезет».
— Я не сошёл с ума, — будто прочитал его мысли Ромка, на всякий случай глянув по сторонам и понизив голос, — она тогда оставила мне на хранение семь пакетиков. Товар ценный, я точно знаю. Но мне очень нужны деньги. Если ты платишь, то я отдаю товар.
— А если она вернётся за ними?
— Сказал, плевать! У меня вчера менты отобрали скрипку. Новая стоит дорого. Не играть мне нельзя — потеряю класс. А это — единственное, что у меня осталось. Думаю, ты меня понимаешь.
— Я хорошо тебя понимаю, Ромочка. Принеси мне один пакетик.
Сделав глоток из горлышка, музыкант исполнил просьбу Олега. Пакетик был со спичечный коробок. Олег вскрыл его и достал щепоть содержимого. Посмотрел, понюхал. Сказал:
— Сто долларов.
— За один?
— Конечно.
— Договорились. Но ты занизил цену раз в десять.
— В семь, — признался Олег, вставая. Поскольку денег у него не осталось, пришлось ему бежать к Инге. Та ошивалась около «Форда», глядя по сторонам. По её лицу было видно, что переулок ей нравится.
— Дай, пожалуйста, семьсот долларов, — попросил Олег, приблизившись к ней.
— На что? На наркотики?
— Что за чушь? На семьсот зелёных можно купить вагон чистейшего героина! Зачем мне столько?
— Ты его жрёшь, — процедила Инга, пожав плечами. Олег взмолился:
— Ну дай, пожалуйста, Инга! Не на наркотики! Даю слово!
— Знаешь, Олег, на кого ты сейчас похож?
— Не знаю!
— На мудака, который за дозу говно сожрёт.
— Дай мне денег, — хрипло проговорил Олег, схватив Ингу за отвороты красного пиджака и грубо встряхнув. — Я прямо сейчас тут сдохну, если не дашь! Говорю же ясно, не на наркотики!
Глаза Инги бешено полыхнули.
— Да отвяжись, — вырвалась она, после чего вынула из кармана ворох купюр и, отсчитав семь, дала их Олегу, — пошёл отсюда!
Олег бегом вернулся в квартиру Ромки. Ромка взял деньги, даже не поглядев на них, и, швырнув на стол ещё шесть пакетиков, приложился к третьей бутылке. Она была уж почти пуста. Олег решил принять меры предосторожности. Сняв пиджак, он вывернул его рукава и ножом проткнул на каждом из них подкладку. Сунув в одну дыру четыре пакетика, а в другую — три, он вернул пиджаку естественный вид и снова надел его.
— Большое спасибо, Ромка! Ты даже не представляешь, как меня выручил.
— Очень хорошо представляю. Я не раз видел, как Верка в ломке грызла зубами пол.
Олег не решился протянуть Ромке руку и молча вышел. По лестнице он спускался бегом, задержав дыхание, чтоб не чувствовать запах краски.
— Давай проверим твои карманы, — сказала Инга, встретив его у «Форда». Олег не стал возражать. Инга осмотрела каждый карман его пиджака, рубашки и брюк. Брюки расстегнула. Полезла дальше. Олегу это понравилось.
— Я с тобой не шутки шучу, дурак! — разозлилась Инга, — дело серьёзное!
— Ты ему это объясни.
Закончив осмотр, Инга сказала:
— Чёрт тебя знает, чего ты мутишь! Садись за руль.
— А куда поедем?
— К тебе домой. Я хочу ещё раз взглянуть на твоих любовниц. Может, тогда что-нибудь пойму.
Однако на этом проверки для Олега не завершились. На Профсоюзной, недалеко от дома, его вдруг остановил инспектор ГАИ с таким паскудным лицом, что и человек, минуту назад узнавший о смерти папы-миллиардера, других наследников не имевшего, погрустнел бы при одном взгляде на это чудо природы. Инга передала Олегу техпаспорт «Форда». Олег, опустив стекло, вручил документ инспектору. Тот потребовал у него водительские права. Олег не любил расставаться с ними, так как они достались ему дорогой ценой. Он стал делать вид, что не может их отыскать. Это было глупо. Инспектор насторожился и, получив права, пошёл пробивать их по своему компьютеру. Через три минуты, которые пролетели под обещания Инги всех замочить, Олег подошёл к патрульной машине. Инспектор, взявший права, сидел за рулём, ничего не делая, а его напарник, сидевший рядом, разглядывал фотографию Инги на развороте глянцевого журнала. Это была рекламная фотография. Обнажённая Инга стояла на четвереньках, подставив смуглую попку под хищный взгляд небольшой спортивной машины. Надпись гласила, что «Ягуару» такой-то модификации уступает даже неоспоримое совершенство.
— Автограф нужен? — спросил Олег, открыв дверь машины. Стражи порядка уставились на него, смущённо моргая. Он повторил вопрос.
— Так это реально Инга Лопухина? — уточнил второй.
— Да, Инга Лопухина. Нужен или нет вам автограф?
— Хотелось бы, — сказал первый.
— Видите двадцатиэтажный дом справа?
— Ну?
— Крутанитесь вокруг него и гляньте, не трутся ли у подъездов какие-нибудь спецслужбы.
— А как мы их распознаем?
— По номерам. Дайте мне журнал, права и техпаспорт.
— У нас тут ещё один есть журнал с её фотографиями.
— Давайте, давайте.
Получив внятные объяснения, Инга без пререканий увековечила свои фотки и написала на обложках журналов что-то хорошее про ГАИ. Милиционеры остались очень довольны, когда вернулись с задания. Никаких машин со спецномерами, по их словам, у подъездов не было. Эта информация подтвердилась.
«Мустанг» оставили на стоянке. Войдя в свою залитую солнцем комнату, Олег сходу бросился на диван и крикнул:
— Как я устал! О, как я устал! Отдохну я когда-нибудь или нет?
— Я сейчас тебя разорву, — мяукнула Инга и, сняв ботинки, набросилась на него как дикая кошка. Если бы рядом был человек с неубитой психикой, он подумал бы, что идёт борьба не на жизнь, а на смерть. Были удары. Был дикий визг. И было рычание. Ссадины и засосы кровоточили. Олег не чувствовал боли. Инга, наоборот, сходила с ума от каждой затрещины и взахлёб сосала у него кровь, терзая его имплантами и ногтями. Зверски содрав друг с друга одежду, любовники перешли от дикой грызни к не менее дикому примирению. Загорелое тело гражданки Лопухиной было неестественно гибким, сильным и жадным. Олег слегка даже растерялся, чего с ним раньше никогда не происходило. Но, к счастью, Инга была не дура и не дала ему запаниковать. Её язычок имел такую длину, что Олег сначала даже не понял, чем это она так. А потом она его оседлала и начала ритмично подскакивать, возбуждая соседей сладкими стонами. А потом она, запрокинув голову, зашлась визгом, который перешёл в рёв, и пала ему на грудь, холодная как покойница. Её сердце билось ровно и сильно.
— Всё хорошо? — прошептал Олег, коснувшись ладонью её спины с рельефными позвонками.
— Да, всё неплохо, хотя могло бы быть лучше. Я пойду в ванную, полежу часок в ледяной воде. А ты приготовь пока карандаш.
— Так я ведь не знаю, какую лошадь-то рисовать!
— А ты рисовать ничего не будешь.
Олег смотрел, как она уходит. Её штормило. Рисунки липли к обеим её ногам.
У Олега был целый час. Он быстро оделся, достав другую рубашку вместо разорванной. Вынув из рукавов пиджака пакетики, шесть из них швырнул под диван, к стене. С седьмым попёрся на кухню. Ему хотелось курить, но он решил не тратить на это время.
Инга, придя из ванной, нашла его без сознания. Он лежал поперёк дивана, опустив ноги на перепачканный кровью пол. Дышал глубоко и ровно. Его глаза были приоткрыты. На них виднелась белая пелена. В руке у него был шприц, а под рукой — жгут.
— Ублюдок, — громко сказала Инга, — просто ублюдок!


Глава двенадцатая
Нина

Она стояла посреди комнаты, примеряя его браслет.
— Счастье-то какое! — вскричал Олег, встав с дивана. — А в рыло тебе не дать?
В ответ на угрозу Нина сама дала ему по щеке, сделав неширокий, быстрый размах. Он опять упал на диван, но тут же вскочил и бросился на покойницу. Та, отпрянув к столу, взяла портрет шефа и без разбега влетела в зеркало на распахнутой дверце шкафа, преодолев прыжком метра три. Олег, ни одной секунды не размышляя, прыгнул за нею. Из зазеркалья он оглянулся на свою комнату. Всё в ней было по-прежнему, исключая только одну деталь. За столом сидел, подперев рукой склонённую голову, человек в мятом пиджаке. Он, казалось, спал. Олег не увидел его лицо, так как смотрел сзади, но что-то очень знакомое показалось ему в осанке этого человека, невесть откуда возникшего. Рядом с ним, у стены, стояла лопата.
Пока Олег разглядывал неизвестного, похитительница браслета успела выскользнуть из квартиры. Стук её каблучков звонко разносился по этажам. Олег жил на пятом, так что терять мгновения было глупо, шансов поймать воровку в подъезде и так оставалось мало. Плюнув на незнакомца с его лопатой, он выбежал на площадку, затем — на лестницу. Зазеркалье на этой лестнице от реальности абсолютно не отличалось. Тот же ремонт тот же второй год был в том же разгаре. По стенам бегали выдворенные из квартир тараканы и муравьи. Каждого из них Олег знал в лицо. А вот за наружной дверью всё уже было совсем иным.
Из подъезда вышел Олег не на Профсоюзную, а под бледный свет фонарей, качаемых ветром над пустотой извилистых улиц. С трепетом оглянувшись, он увидал вместо двадцатиэтажного дома пятиэтажный — пустой, обшарпанный, тёмный. Прочие здания по обеим сторонам улицы отличались от него мало. Олег узнал город-призрак.
Нина успела скрыться среди домов. Олег побежал за ней, почти уже не надеясь её настигнуть. Пробежав два квартала, он, руководствуемый стремлением разузнать что-нибудь ещё о городе мёртвых, завернул в самый, как ему показалось, мрачный подъезд с распахнутой дверью. Едва он успел войти, дверь захлопнулась и подъезд наполнился светом. Но это был уже не подъезд, а игорный зал. Игра за столами шла оживлённая. Но, завидев Олега, и игроки, и крупье разом устремили своё внимание на него. Ему моментально освободили стол. Крупье с рыбьими глазами ждал его, улыбаясь. Ждали его и фишки. Он подошёл, достал из кармана шпаргалку шефа, сел и взялся за дело, ставя на тридцать пять к одному. Он знал, что одно из чисел, начертанных рукой шефа, точно даст проигрыш. Он, Олег, имел право сам устанавливать очерёдность ставок, но был обязан ставить на каждый номер все фишки, без исключения. Таким образом, выигрыш был возможен только в том случае, если провальный номер не будет сыгран раньше других. Окажись он хоть предпоследним, игра закончится крахом. Но как узнать, какое из чисел — злое? Первые восемь ставок принесли выигрыш. Олег, воодушевившись, поставил все фишки столбиком на зеро. Ноль и оказался провальным.
Крупье сгрёб фишки. Олег поднялся из-за стола и с ледяным бешенством огляделся. Со всех сторон его окружали стоящие во весь рост плащи, иначе не скажешь. Низы плащей достигали пола, лица их обладателей не просматривались сквозь тени поднятых капюшонов. Из рукавов выглядывали перчатки. Каждый правый рукав держал свечку огоньком вниз. Все без исключения огоньки, к ужасу Олега, у которого в школе по физике была двойка лишь потому, что он как-то раз футбольным мячом отправил следившую за игрой физичку в нокаут, тянулись к полу. На игровом столе обстановка также переменилась. С него свисал чёрный шёлк с золотым шитьём. А вместо рулетки Олег увидел открытый гроб с начинкой мужского пола. На мертвеце был костюм и белый венец. Костлявые, посиневшие пальцы трупа сжимали свечку. Пламени на ней не было. Приглядевшись к лицу покойника, Олег вздрогнул. Это был он, Олег. Это по нему служили здесь панихиду.
Он поднял взгляд и увидел пение. Не услышал — увидел. Он его слышал все тридцать лет, а теперь увидел. Оно ползло, как полчища крыс. Ползло, чтоб сожрать не только его, но и сумасшедший хохот Ромкиной скрипки.
— И сотвори ему вечную па-а-амять, — ревела, выла, стонала, пищала церковь, до дна очей Богородицы проткнутая сиянием перевёрнутых свечек. Святые гнусно кривлялись на закопчённых досках. Дьякон читал Псалтырь женским голосом, на каком-то несуществующем языке — скорее всего, просто наоборот, от конца к началу. Олег вдруг понял, что Нина прячется под одним из плащей. Он бросился к ним. Он начал срывать их с жёлтой, мерцающей пустоты и швырять на гулкие плиты пола. С плащами падали и перчатки. Свечи, падая, гасли. Взбешённый сотнями неудач, Олег не заметил, как один из плащей направился к лестнице позади алтаря. Около неё плащ упал — но не с пустоты, а с плеч Нины. Услышав стук её каблуков по ступеням лестницы, Олег ринулся вслед за ней. Началась погоня. Нине мешали её высокие каблуки. Они то и дело вязли в широких трещинах двухсотлетних ступеней. Олег раз пять был близок к тому, чтоб схватить её за край юбки, но всякий раз оступался. На полсекунды раньше него достигнув площадки с колоколами, Нина приблизилась к её краю и замерла. Её грудь тяжело вздымалась. Глаза горели.
— Отдай браслет, — попросил Олег, всходя на площадку. Нина показала ему язык и одним прыжком слилась с ночным небом, покрытым зеленью, как заплесневелая корка хлеба. Олег от порога лестницы разбежался, как следует оттолкнулся, но — смог допрыгнуть только до своего дивана.


Глава тринадцатая
Золотой Будда

Он встал, подошёл к окну. За ним багровел закат. Браслета на руке не было и портрета шефа на столе не было. Также не было Инги — и, очевидно, уже давно, потому что запах её духов успел улетучиться. Взяв пиджак, висевший на спинке стула, Олег обшарил его карманы. Листок из записной книжки и пистолет исчезли. Бросив пиджак на стол, Олег побежал в прихожую. Дверь была приоткрыта. В ней торчал ключ. У лифта курили. В квартиру сплошной колонной бодро входила армия тараканов. Часть её уничтожив, а часть прогнав, Олег запер дверь на оба замка и вернулся в комнату.
Солнце ещё не село, но тьма сгущалась, так как над городом собирались тучи. Олег взглянул на часы и провёл рукой по щеке. Рука его дрогнула. Он гонялся за Ниной сутки! Это казалось невероятным, но ещё менее вероятным казалось то, что он укололся двадцать минут назад. За двадцать минут щетина не отрастает и запах женщины не выветривается. Хоть эти два довода показались Олегу вполне весомыми, он не поленился проверить ванну. Ванна была сухая. А Инга мылась. Тут никаких сомнений быть не могло.
Олег закурил и сел. Голова шла кругом. Тучи всё собирались. Дождя всё не было. Солнце всё не садилось. Олег взял с пола рисунок. Голая девушка с сигаретой во рту сидела на табуретке, расставив ноги. Олег не сразу её узнал, хотя при её звонках волновался так, что путал слова, а потом часами бегал по комнате, проклиная себя за то, что наговорил кучу лишнего, а о главном сказать забыл или не решился. С тех пор прошло восемь лет. Точнее — шесть с половиной, так как последние полтора он решил стереть, как лишний эскиз. Он принял это решение перед тем, как поднял рисунок. Не было их, и всё! Нужно начинать с чистого листа. Сию же минуту.
Раньше Олег начинал с чистого листа так. Прибежав оттуда, где стало тошно или опасно, он пару дней лежал, не смыкая глаз, потом выходил и шлялся по городу до тех пор, пока не встречал красивую девушку с грустным взглядом. Если она его отшивала — искал другую. Это могло продолжаться сутки, но неизменно заканчивалось приходом домой с бутылкой вина и гостьей, досадливо повторявшей, что она согласилась идти с ним только затем, чтобы он перестал нести всякий бред. Однако теперь женские глаза, полные тоски, уже не тянули Олега к звёздам сильнее, чем сами звёзды. Он знал о том, что Бог есть любовь, а жалость — её зародыш, но со вчерашнего дня его отношения с Богом были натянутыми. Ещё перед смертью матери, когда было ему лет девять, случилась одна история. Подобрал он бездомную собачонку и стал читать вечерами Эдгара По, чтобы было страшно уснуть. Этим он внушал себе и собаке, что взял её не из жалости, а для дела. Ему казалось неправильным, невозможным унизить собаку жалостью. Дети чувствуют тоньше взрослых, собаки чувствуют тоньше женщин, но, тем не менее, шеф — дурак, если он реально не понимает, почему скромность вдруг уступает место развязности, беззащитность — припадочной агрессивности, а забитость — желанию унижать, и ничему больше. Ну и пускай висит на этом крючке, пока его не зажарят! А он, Олег, с крючка соскочил, не стал жалеть Ингу. Потому Инга скоро придёт. У неё, наверное, тренировка. Или осмотр. Он ещё раз взглянул на рисунок, пыльный и пожелтевший от времени. Как же звали эту хабалку с маленькой грудью? Имя было короткое, с буквой «Л». Аля, Юля, Эля. Одно из этих.
Заверещал соловей. Отбросив рисунок, Олег поднялся, подошёл к двери и наклонился к глазку. За дверью стояла Инга. Олег открыл. Но вошла не Инга. Вошли лихие ребята. Их было четверо. Синхронистка прикрыла за ними дверь, но неплотно.
— Привет, Олег, — произнёс Равшан.
— Добрый день.
Высокий чеченец, шедший вторым за Равшаном, выдвинулся вперёд и врезал Олегу ногой под дых. Олег смог подставить под удар руку, и он пришёлся по пальцам. Они смягчили его, потому Олег не упал, а только согнулся, ловя ртом воздух. Тот был неуловим, как яблоко на шнурке. Олег начал пятиться, прижимая руки к месту удара. Линолеум коридора, от которого он не отрывал глаз, сменился паркетом комнаты. Разогнуться ему не дали. Когда он стал это делать, рослый чеченец, следовавший за ним, ударил его ногой по лицу. Падая назад, Олег долбанулся затылком о батарею. Перед его глазами всё раздвоилось. Рот наполнился кровью.
— Всё, Хасан, хватит, — сказал Равшан, взглянув на Олега из-за плеча своего высокого земляка. — Пришибёшь ещё! Живой нужен.
Затем Равшан подошёл к дивану и сел. Два его нукера, как называла Инга покладистых молодых джигитов, расположились на стульях. Хасан остался перед Олегом. Тот уж сидел на полу, прижавшись спиной к стене и крепко сжав челюсти.
— Как дела? — спросил у него Равшан.
— Ничего дела.
Это было сказано почти сразу, хотя разбитые губы Олег разлепил с трудом. Потом он закашлялся. Объём крови, которая потекла ему на рубашку, Хасана, видимо, успокоил. Он осмотрелся, шагнул к столу и сел на него.
— Что надо? — спросил Олег. Говорить ему было больно. Равшан ответил:
— Хочу опять купить у тебя браслет.
— Сколько дашь?
— Немного. Твою паршивую жизнь.
— Я бы согласился, но у меня его нет, как видишь.
— А где он?
— Об этом спроси у Инги.
— Я не брала браслет! Врёт он всё! — завизжала Инга, просунув рыжую голову внутрь квартиры. — Дай ему раз-другой по печени, тогда сразу браслет найдётся!
— Откуда мне знать, где он? — стоял на своём Олег. — Но, кроме неё, здесь никого не было. Я без памяти лежал сутки. Очнулся десять минут назад, поэтому не успел уйти. Идиот я, что ли, вас ждать? Листка с номерами нет, пистолета нет — дураку понятно, что вы припрётесь.
— Это резонно, — заметил один из друзей Равшана.
— Заткнись, скотина! — взвизгнула Инга, топая каблуками на весь этаж. Равшан велел ей убраться. Она захлопнула дверь. Незваные гости поговорили между собой на своём родном языке, но так, что Олег, чуть-чуть его знавший, на этот раз ни одного слова не разобрал. Вслед за тем Равшан обратился к нему по-русски:
— Слышь, ты! Я играл по этой твоей бумажке. И ничего у меня не вышло.
— Неудивительно, — улыбнулся Олег обильно кровоточащим ртом, — она предназначена для меня, а не для тебя.
Равшан улыбнулся тоже, но не так радостно.
— Я сейчас проиграл тридцать тысяч долларов и хочу их вернуть. Ты понял?
— Как не понять!
— И что ты мне скажешь?
— Что Инга классно сосёт. Учись у неё.
— Хасан, отрежь ему одно ухо и выколи один глаз, — попросил Равшан. Хасан спрыгнул со стола, достал из кармана выкидной нож. Раздался щелчок. Полыхнуло лезвие. У Олега взмокла спина. Он понял — надо умереть сразу, от пуль. Для этого было необходимо свалить Хасана, который шёл на него с ножом. Вздохнув и сжав зубы, Олег упёрся руками в пол, чтобы резко встать. Но этого не потребовалось. Хасан вдруг остановился. Некоторое время они смотрели в глаза друг другу, потом чеченец отправил лезвие в рукоять, убрал нож в карман и проговорил хриплым голосом:
— Не хочу я уподобляться русским, которые вырезали моих родных в Курчалое. Вставай, Олег! Будем драться. Если ты сможешь сбить меня с ног, мы сразу уйдём. А если сам свалишься — объяснишь, как выиграл семьдесят тысяч баксов. Договорились?
Олег кивнул. При любом раскладе терять ему было нечего. Равшан начал что-то зло говорить Хасану по-ихнему. Два других к нему присоединились. Хасан молчал, глядя на Олега.
— Они, по-моему, не согласны, — заметил тот, поднимаясь.
— Они боятся, что я башку тебе расшибу, — пояснил Хасан. Олег не увидел, как он махнул кулачищем, и ничего не почувствовал.
Свет погас. Ромка заиграл. Олег по акустике узнал Рахманиновский зал Московской консерватории. Ромка исполнял второй концерт Мендельсона — не под оркестр, а под рояль. Он играл на скрипке Гварнери. Олег сидел во втором ряду. Рядом с ним сидела Верка Капустина. Она плакала. Было слышно, как она плачет, и Ромка думал, что она сходит с ума от его игры. Он не знал о том, что она два часа назад сделала аборт, будучи уже на четвёртом месяце. Перед этим у неё был разговор с Олегом. Во время этого разговора соседи делали телевизор громче, вызывали милицию и пинали стоявшую во дворе машину Олега, чтобы она заорала.
По залу начали бегать кролики, и один вдруг запрыгнул Верке под платье. Верка зашлась паническим визгом. Олег решительно разорвал на ней платье. Кролика под ним не было, и Олег стал рвать саму Верку, хотя она возражала. Брызнула кровь. На пол полетели склизкие куски плоти. Кролик был в матке. Он прижимал к спине уши и весь дрожал. Ему было страшно. Олег извлёк его, несмотря на яростные протесты Верки, и, размахнувшись, бросил на сцену. Ромки там уже не было. Там был Шеф. Он руководил работой двух чумазых могильщиков небольшого роста, старательно ковырявших сцену лопатами. Кролик пролетел мимо. Шеф проводил его удивлённым взглядом и, почесав затылок, велел могильщикам убираться.
— Что вы с ним сделали? — чужим, тонким голосом взвыла Верка и, взяв Олега за воротник, начала хлестать его по щекам. — Говорите быстро, что вы с ним сделали?
— Отвяжись! — воскликнул Олег и открыл глаза.
Горел свет. Шёл дождь. Четверо незваных гостей стояли возле стола. С пустыми руками был лишь Хасан, трое остальных держали каждый по пистолету стволами вниз. На лицах всех четверых была явная растерянность, почти паника. Но Олег смотрел не на них. Перед ним сидела на корточках кукла Барби в кроссовках, джинсах и свитере. Самая настоящая кукла Барби. У её правой ножки стоял гранёный стакан с водой.
— Это ты? — прошептал Олег.
— Это я, — прошептала Кэсси. — Тебя что, били?
Олег нисколько не удивился её вопросу, хотя вопрос был, мягко говоря, странным даже для куклы Барби. Но он, Олег, был слишком ошеломлён её обликом, чтобы изумиться ещё чему-то. Она была совершенно неузнаваема, хоть всего лишь сняла очки, распушила волосы и сменила юбку на джинсы, а туфельки — на кроссовки. В этой неузнаваемости таилось что-то непостижимое, как и в том, что он вопреки всему смог её узнать. Лицо его было мокрым — видимо, от воды из стакана. В бреду вода была кровью Верки, фонтаном бившая из разорванной им артерии.
— Ну и что вам от него нужно? — спросила Кэсси, поднявшись и повернувшись к лихой компании. Также заострив на ней взгляд, Олег догадался, что пропустил какое-то сногсшибательное событие. Но писклявый голосок девушки, видимо, уколол джигитскую гордость. Двое нукеров, имён которых Олег не знал, задорно переглянулись, будто бы спрашивая друг друга, кто из них будет первый играться с куклой, а Равшан крикнул:
— Хасан, чего ты стоишь? По башке ей дай, и дело с концом!
Хасан неуверенно шагнул к Кэсси.
— Назад, — скомандовала она ему, и он мигом сел на диван. Было впечатление, что его толкнула невидимая рука.
— Сиди и не дёргайся, — продолжала Кэсси. — У тебя и так проблем более чем достаточно для ощущения разумной полноты жизни. А вы, друзья, спрячьте лучше ваши хлопушки! Что вы разволновались-то? Вас ведь четверо, а нас двое, притом я девушка, а он — хлюпик. Если же кто-то думает, что мне надо врезать по голове — пусть сделает это собственными руками, а не науськивает других.
Равшан и два его друга послушно спрятали пистолеты в карманы курток.
— Вот так-то лучше, — сказала Кэсси и повернулась к Олегу. Тот попытался сесть на полу. Ему это удалось, хотя голова кружилась со страшной силой.
— Может, хоть ты мне скажешь, что им от тебя нужно? — спросила Кэсси. — Сами они, насколько я поняла, этого не знают.
— Им нужно знать, как я выиграл, — отозвался Олег, прижавшись спиною к письменному столу.
— Угу. И как же ты выиграл?
— Шеф мне написал номера на листке бумаги.
— Ого! Можно мне взглянуть на этот шедевр?
Равшан, с опаской подойдя к Кэсси, дал ей листок. Едва на него взглянув, строптивая секретарша залилась смехом, притом таким, что вздрогнул даже Хасан. Всю следующую минуту буря её веселья только росла. Это продолжалось, пока Олег громко не потребовал разъяснения.
— Ох, и шеф! — с трудом отдышалась Кэсси. Опять взяв с пола стакан, она отпила глоток. Потом ещё раз хихикнула, окатив Олега недопроглоченной жидкостью. — Ты считаешь, что это было написано для тебя?
— Ну не для тебя же!
— Именно для меня! — заорала Кэсси, размахивая листочком, — это послание для меня, и ни для кого больше!
Одним глотком допив воду, Кэсси поставила стакан на пол.
— И что в нём? — спросил Олег.
— Всякий бред! И сентиментальные сопли. Ну, словом, личное.
— А, так это шифровка?
— Ну разумеется! Ты не мог по этой бумажке ни черта выиграть.
— Но я выиграл!
— А кто был при этом рядом с тобою?
— Нина была.
— Ах, Нина была? Так это она останавливала рулетку и управляла шариком, чтобы ты стал всюду кричать о том, что владеешь тайной рулетки, и толпы жадных тупиц превратились в орды грязных убийц!
С этими словами Кэсси разорвала листок на мелкие части и, рассмеявшись, бросила их в лицо трём стоявшим. Двое из них шарахнулись, а Равшан вновь выхватил пистолет, да таким движением, словно он выдёргивал из розетки горящий провод.
— Кто ты такая?
— Кто я такая? Но если я отвечу на твой вопрос, мне придётся сразу всех вас убрать, чтобы вы не продали меня тому, кто идёт за мной! Отвечать?
Равшан промолчал.
— Отлично. Так я и думала. Я могла бы и просто так вас всех уничтожить, но мне сейчас крайне дороги мои силы. Меня сегодня ждёт большая работа. Однако мне очень хочется, чтобы вы отстали от этого человека. Сделаем так. Я сейчас поеду с вами туда, где крутится эта дрянь, и засыплю вас до самых ушей деньгами!
В глазах джигитов вновь появился маленький оптимизм. У них, судя по всему, были основания верить Кэсси.
— А что взамен? — прохрипел Хасан.
— Взамен — обещание навсегда отстать от Олега. Забыть о том, что он существует! Решайте быстро и правильно, мне сейчас дорога каждая секунда.
Джигиты бойко заспорили. Разумеется, не по-русски. Сперва было непонятно, кто к кому обращается, затем трое разом обрушились на Хасана. Хасан, вскочив, стал горланить так, что задребезжали стекляшки люстры. Потом вдруг сел и махнул рукой. Друзья его сразу стихли.
— Он тут, с Олегом останется, — объявил Равшан, пальцем указав на уговорённого.
— Хорошо, — согласилась Кэсси, — пусть остаётся, раз ему больше нечем заняться. Олег, ты понял? Олег, я скоро вернусь. Ты понял?
Олег кивнул. Так и не поймав его взгляда, бывшая секретарша всё же кивнула ему в ответ своей горделивой пышноволосой башкой и с тремя джигитами удалилась. Хлопнула дверь.
За окном шумела гроза. Оставшись наедине с Олегом, Хасан достал пистолет, внимательно осмотрел его, опять спрятал и, взяв со столика пульт, включил телевизор. Олег, тем временем, размышлял. Ему не хотелось иметь никаких дел с Кэсси. Он понимал, почему она идёт против шефа. Он хорошо это понимал. И он не желал на это смотреть. Нужно было срочно вырваться из квартиры. Любой ценой.
— А кто этот шеф, о котором вы говорили? — спросил Хасан, листая телеканалы.
— Шеф — это чёрт. Ну, в смысле, шайтан. Она — его секретарша. На днях она взбунтовалась против него.
— Против чёрта?
— Да.
— А где ты с ней познакомился?
— В психбольнице.
— Ты там лежал?
— Лежал. Но это не значит, что я — дурак.
— А что это значит?
— Что я проходил обследование.
— Зачем?
— Как зачем? А кто бы меня отправил со спецзаданием на Большую Медведицу без психиатрического обследования?
— Ты прав, — произнёс Хасан, широко зевнув.
— Можно я возьму сигареты? — спросил Олег.
— Возьми, только медленно.
Сигареты и зажигалка лежали около телевизора. Олегу нужно было только протянуть руку, чтобы до них достать.
— А если серьёзно, меня там полностью вылечили. А Кэсси — только наполовину. Точнее, даже на треть.
— Её зовут Кэсси?
— Нет, это она так себя называет. Я же тебе говорю — её вылечили только наполовину! Раньше она была абсолютно убеждена, что работает секретаршей чёрта. А теперь сомневается, потому всеми силами уверяет саму себя и других, что это — чистая правда. Порой она изощряется так, что хоть стой, хоть падай. На той неделе подходит ко мне какой-то мужик, суёт мне листок с номерами и говорит: «Я — дьявол, шеф Кэсси. Если ты будешь играть по этим номерам тогда-то и там-то, выиграешь семьдесят тысяч долларов!» И уходит. Я думаю: замечательно!
— Так ты ж выиграл!
— Разумеется, потому что в зале была она! Ты сам полчаса назад убедился в том, что она обладает даром гипноза. Ей подчиняются люди, звери и механизмы. Слышал про экстрасенсов, которые одним взглядом заставляют работать сломанные часы? Она одним взглядом заводит сломанный грузовик! Поэтому пистолеты дали осечку.
— А Нина кто? — перебил Хасан.
— Да это она и есть! У неё — раздвоенное сознание. По больничным выпискам она Нина, по самоощущению — Кэсси. Эти две женщины ненавидят одна другую, так как хотят одного мужчину. Если бы они встретились — был бы бой не на жизнь, а на смерть.
Чеченец молча выключил телевизор.
— Да, пистолет заткнуть для неё — раз плюнуть, — вернулся к сути Олег, — рулетку остановить на определённом номере — ещё легче. Ты представляешь, сколько твои друзья сегодня возьмут? Ты только представь! Куда они, кстати, двинули?
— В «Голден Пелас».
— О, там всегда деньги есть! Налом платят сколько угодно. Миллион долларов состригут как не хера делать. На троих выйдет по триста тридцать с небольшим тысяч. Да, повезло им, твоим друзьям!
Хасан хрустнул пальцами, промолчав. На его лице не дрогнул ни один мускул.
— Твои друзья сегодня озолотятся, — усилил натиск Олег. — Надеюсь, Хасан, они тебя не забудут, кинут тебе тысчонку-другую! Ведь ты же очень хороший парень. Покладистый! Даже слишком. Для тебя дружба — дороже денег. Разве не так? Друзьям, разумеется, надо верить. Если друзья говорят тебе, что ты должен здесь сторожить выжатый лимон — сиди, сторожи и думай о том, что из твоих рук уплывают двести пятьдесят тысяч!
— Не уплывут, — проворчал Хасан, всё так же угрюмо глядя на телевизор.
— Ты думаешь, улетят? Пожалуй, ты прав. Улетят со свистом. Иначе и быть не может. Разве мы с тобой плохо знаем Равшана? Он из-за двадцати баксов кровью блюёт, а тут вдруг возьмёт да и принесёт четверть миллиона тебе! А впрочем, кто знает? Вдруг так и будет? Почему нет? Представляешь, входит Равшан с чемоданом денег и говорит: «Дорогой Хасанчик! Не мог бы ты забрать у меня двести пятьдесят тысяч баксов? Они мне сильно мешают!» Тебе самому-то не смешно, Хасан? А? Ты должен быть там, где деньги падают с неба пачками, а не здесь торчать! Башка деревянная! Неужели ты дашь себя обдурить, как лоха позорного? Не обидно? Ну объясни мне, чего ты здесь караулишь?
Хасан молчал. Казалось, он вообще Олега не слушал.
— Ты что, дурак? — спросил тот, отшвырнув окурок. Ответа не было.
— Пошёл вон! — лопнуло терпение у Олега. — Чего сидишь? Тебе вообще нечего здесь ловить! Если они выиграют — ты будешь их ждать всю жизнь, если проиграют — что с меня взять? Уйди! И дай мне уйти! Я не хочу связываться с маньячкой! У неё в голове атомная бомба разорвалась! Знаешь, кем она себя возомнила? Четвёртым ангелом Апокалипсиса! Хасан, я тебя прошу — уйди от греха!
Молчание. Ноль эмоций.
— Ну, хорошо, — со вздохом сказал Олег, — отодвинь диван от стены.
— Зачем?
— Да затем, что там — десять тысяч долларов и возможность взять ещё миллиона два!
Хасан покосился на упомянутый предмет мебели, но и только.
— Там героин! Убойный! — опять сорвался на крик Олег.
— Убойный? Откуда?
— Определишь, если разбираешься.
Не спуская с Олега глаз, Хасан встал с дивана и без усилий передвинул последний на середину комнаты. Подобрав один из пакетиков, достал нож. Олег наблюдал за ним.
— Индонезия? — удивлённо спросил Хасан, вскрыв пакетик и двумя пальцами растерев несколько крупиц порошка.
— Ты специалист.
— Откуда ты его взял?
Олег, помолчав, ответил:
— Я тебя наведу на поставщика, но ты после этого уберёшься. Если останешься ждать Равшана, то информация будет и у него.
— Раз ты мне ставишь условия — докажи, что даёшь реальную информацию.
— Я тебе не ставлю условия. Я тебя перед фактом ставлю: либо ты валишь, либо канал берёт под контроль Равшан.
— Говори, — прозвучал ответ.
— Поинтересуйся в прокуратуре Веркой Капустиной. Года три назад на неё заводили дело.
— Из-за чего?
— Из-за шмали. С тех пор я с ней не работал и не пересекался. Но у неё есть один дружок…
Тут Олег закашлялся. Взяв со столика зажигалку, Хасан заплавил пакетик и сунул его в карман. Потом подобрал с пола остальные.
— Вчера он ко мне явился и впарил то, что Верка велела ему хранить, — продолжил Олег.
— Он тебе сказал, где она сейчас?
— Не сказал. Он её полгода не видел и ничего не знает о ней.
— А где он живёт?
— Не знаю. Он постоянно крутится в «Метрополе». Там его знают все, от директора до уборщицы.
— Ты скажи, как его зовут.
— Марк.
Дважды повторив это имя, Хасан спросил:
— Так Верка Капустина, говоришь?
— Да, Верка Капустина.
— Хорошо. Я её найду.
С этими словами верзила придвинул диван к стене и вышел из комнаты. Отворяя входную дверь, он через плечо взглянул на Олега.
— Если Равшан об этом узнает хоть что-нибудь, я тебя достану и на Большой Медведице.
— Я умею взлетать повыше, — не удержался Олег, но его слова потонули в грохоте двери.
Было без пяти семь. До семи Олег сидел неподвижно, слушая дождь, а потом вскочил и, сорвав с себя окровавленную рубашку, поплёлся в ванную. С тем, что он увидал в забрызганном зубной пастой зеркале, не посмел бы выйти на улицу даже напрочь лишённый комплексов человек. Левый глаз заплыл, нижняя губа вздулась. На подбородке чернела кровь. Голова кружилась. Олег потрогал языком зубы. Один из верхних качался, а рядом с ним язык скользнул в пустоту. Очевидно, кровь подхватила зуб, вытекая.
— Ох, и скоты, — прошептал Олег. Хорошенько умыв лицо и прополоскав рот, он вернулся в комнату. Его бил озноб. Он достал из шкафа фланелевую рубашку. Она его не согрела, и он надел поверх неё свитер, а на него — джинсовую куртку. Во внутренний карман куртки он положил водительские права, паспорт и один из десятков тысяч своих рисунков, сложив его в восемь раз. Окинув свою квартиру прощальным взглядом, подошёл к двери. Ключ лежал на полу около неё. Когда он упал? Подобрав его, Олег открыл дверь. И — остолбенел.
Перед ним стояла вымокшая, дрожащая Кэсси. Вода стекала с неё ручьями. В одной руке девушка держала кожаную спортивную сумку, в другой — зелёный пакет, наполненный чем-то, судя по аромату, очень даже съедобным. Две-три секунды пришелица и Олег безмолвно разглядывали друг друга. Затем она улыбнулась и задала вопрос:
— Ты куда собрался?
— Так, прогуляться, — пробормотал Олег, не сумев придумать менее идиотского объяснения.
— Прогуляться? — с усмешкой переспросила Кэсси. — О, да, прогулка тебе бы не помешала! Ты очень бледный. Погода — класс. Как раз для прогулок. Хлещет такой очаровательный дождь, и воет такой бесподобный ветер! Я чуть не захлебнулась, пока бежала к тебе, и очень замёрзла. Может быть, ты отложишь свою прогулку на час-другой и пустишь меня погреться?
— Конечно же, проходи, — ответил Олег и посторонился. Переступив порог, Кэсси осмотрелась, бросила сумку на пол, сняла кроссовки и, продолжая держать пакет, пошла босиком на кухню. Ошеломлённый Олег поспешил за нею, заперев дверь. Мокрые следы голых ног на полу странно взволновали его. Они показались ему знакомыми.
— Включи свет, — попросила девушка, когда он приблизился к ней, — можно я пакет на стол положу?
— Конечно. А что в пакете?
— Всё, что ты любишь — вино, копчёная курица, булки, сыр.
— О! — только и промолвил Олег, поймав вдруг себя на том, что ему не хочется включать свет. Но Кэсси уже сама нашла выключатель. Вспыхнувший свет заставил её зажмуриться. Олег счёл это странным — на площадке, у лифтов, было светлее. «Она наполнена тайнами, — решил он. — Но что, чёрт возьми, со мной происходит? Это из-за следов. Я точно их где-то видел!»
Пакет лежал на столе. Следы исчезали. Кэсси стояла перед окном и, с тревогой глядя на мокрую черноту, шептала:
— Ночь уже началась! Вечера как будто и не было.
— Ещё нет восьми, — возразил Олег, — даже половины восьмого нет.
Не ответив, Кэсси спросила, есть ли в квартире чистое полотенце. Олег сейчас же принёс ей этот предмет, и она прилежно вытерла голову. После этого её волосы — белокурые, выше плеч, начали торчать во все стороны. Это очень ей шло, делая её ещё более похожей на вздорную куклу Барби. Именно в таком виде Кэсси уселась на стул между подоконником и столом, положила ноги на табуретку. Олег внимательно поглядел на них. Нет, он их ни разу раньше не видел.
— Ой, я забыла кофе купить, — спохватилась Кэсси.
— Кофе у меня есть, — успокоил её Олег каким-то не своим голосом.
— Да? Отлично. А сахар есть?
— Есть и сахар.
— Я бы на твоём месте сперва на него взглянула, а уж потом отвечала, — неодобрительно покачала Кэсси растрёпанной головой, смахнув со стола штук семь небольших ещё тараканов. — Кофе я приготовлю. А ты пока принеси бокалы.
Показав Кэсси, где что стоит, Олег пошёл в комнату. Включив свет, достал из серванта пару бокалов. Один из них сразу выскользнул из его руки. Упав, как нарочно, на крохотный островок паркета среди рисунков, с жалобным стоном разбрызгался миллионом крошечных сволочей. Олег тщательно сгрёб осколки ногой под шкаф, обошёл всю комнату, проверяя, не отлетели ли они дальше, и, взяв другой бокал, вернулся на кухню.
— Что у тебя там бьётся? — спросила Кэсси, стоявшая у плиты, на которой грелся кофейник.
— Посуда бьётся, — сказал Олег, поставив на стол бокалы. Нет, он не мог спокойно смотреть на Кэсси. Просто не мог, особенно со спины, как смотрел сейчас. Помешивая кипящий кофе, она стояла на одной левой ноге, как цапля, и, ритмично качая согнутой правой, пела о море и о дельфинах.
— Кэсси, а где мои дорогие гости?
— Они очень далеко, — ответила Кэсси и опять замурлыкала. Олег сел.
— А Инга?
— Инга? А это кто?
— Ну, Инга Лопухина! Глазастая, рыжая. На площадке стояла.
— Я никаких глазастых и рыжих ни на какой площадке не видела.
— Как не видела?
— Так, не видела.
— Неужели она сбежала из-за того, что Равшан поверил не ей, а мне? Ну, насчёт браслета!
— Очень возможно, — сказала Кэсси, ставя на стол две чашки с великолепно сваренным кофе. — Сахар положишь сам?
— Положи три ложки.
Исполнив просьбу Олега, Кэсси вновь села.
— Такая уж у меня привычка: сначала пью крепкий кофе, потом — вино, а потом — коньяк. Однако в карманах этих ребят оказалось денег лишь на вино. Подставил ты их, конечно, со своим шефом!
— Зачем ты их увела отсюда? — спросил Олег, звонко размешав сахар старинной ложкой с изображением белочки. По какой-то странной привычке он уже много лет пользовался дома лишь этой ложкой. И странная босоногая кукла Барби ему дала именно её.
— С тремя управиться легче, чем с четырьмя, — объяснила Кэсси. — Без шефа я исчерпаема. Мне приходится беречь силы. Я знала, что одного из них они здесь оставят, с тобой, и ты от него избавишься.
— Знаешь, я вчера с ним встречался.
— С кем? С шефом?
— Да.
Кэсси улыбнулась, хлебнула кофе и попросила:
— Принеси сигареты. Мои все вымокли.
Эту просьбу Олег исполнил не быстро, так как Хасан унёс зажигалку, а запасную пришлось выуживать из глубин письменного стола. Возвратившись к Кэсси, Олег увидел, что она спит, свесив голову. Он потряс её за плечо. Она встрепенулась так, будто сквозь неё прошёл ток, и, открыв глаза, воззрилась на него дико. Так шеф смотрел на официантку, когда не понял, кто перед ним.
— Если хочешь спать, иди на диван, — предложил Олег, положив на стол сигареты и зажигалку.
— Спасибо. Я уже выспалась вроде как, — промямлила Кэсси, сморгнув с глаз сонную одурь. — Кофе хочу. Курить не хочу.
Олег закурил один.
— Где ты с ним встречался? — спросила Кэсси между глотками.
— В «Национали».
— И как он выглядел?
— Как обычно. По-разному.
Зазвонил телефон. Олег не двинулся с места.
— Он не был зол, подавлен, напуган или растерян?
— Он был подавлен, — поразмышляв, заявил Олег, — но немножко. Совсем чуть-чуть.
— А что говорил?
— Что ты — истеричка.
Телефон смолк. Кэсси закурила. Сигарету она держала большим и указательным пальцами, как шпана. При затяжках щёки её становились впалыми, глаза блёкли.
— Это его печалит? Именно это?
— Слушай, откуда я могу знать, что его печалит? — вспылил Олег, поднявшись и бросив окурок в форточку. — Ты убила трёх человек, чтобы выяснить, что печалит подлую тварь, которая хочет убить тебя?
— Это что за крик? — возмутилась Кэсси. — Как ты, вообще, смеешь повышать голос на человека, который к тебе пришёл только потому, что ему идти больше некуда? Идиот ты, что ли?
Олег взглянул на неё и сел.
— Я не идиот. Я просто устал. Давай съедим курицу.
— Хорошо. Давай съедим курицу, раз тебе обязательно нужно кого-то съесть, чтобы перестать злиться, — сказала Кэсси, гася окурок. Олег достал из пакета курицу, разломил её на две части. Пару минут был слышен лишь хруст. Обглодав все кости, уплели булки с сыром. Потом открыли вино. Оно было ароматным, красным, густым, как медвежья кровь. Олег наполнил бокалы. Выкручивая из пробки штопор, Кэсси спросила:
— Так значит, он не скрывает, что хочет убить меня?
— Не скрывает. Он даже этим гордится.
— Оригинально. А что ещё ты можешь мне сообщить?
— Что он попросил меня привезти тебя в его лес.
— А где этот лес? Я знаю, что есть такой, но ничего больше о нём не слышала.
— Три часа езды от Москвы.
Кэсси пригубила вино.
— Три часа езды. Сейчас около восьми?
— Без пятнадцати, — уточнил Олег, осушив бокал.
— Не пей много, — предостерегла Кэсси, — за руль ты сядешь.
— Нет, я ни за какой руль не сяду, — сказал Олег, улыбнувшись, — по трём причинам.
— Можно мне их узнать?
— Конечно. Во-первых, я уже выпил целый бокал. Во-вторых, машины у меня нет. И, наконец, в-третьих — если даже машина у меня вдруг появится, я не повезу тебя в этот лес, потому что это — единственное во Вселенной место, где он сильнее тебя.
— Если так, то это — единственное во Вселенной место, где мы с ним встретимся, потому что он — жалкий трус. А значит, именно там и быть между нами бою!
Сказав так, Кэсси опорожнила бокал, вскочила и повернулась лицом к окну, по которому хлестал дождь.
— О, сколько воды! И это надолго.
— Я никуда не поеду, ясно тебе? — отрезал Олег. Кэсси опять села.
— А почему? Чего ты боишься? Шеф тебя попросил привезти меня в этот лес. Я прошу о том же. Кого боишься?
— Себя.
— Я не поняла. Расшифруй.
— С моей стороны это будет подлость. По-другому не скажешь.
— Подлость — мешать тому, кто знает, на что идёт, если он идёт на верную смерть. Ты сам это говорил.
— Мешать и не помогать — две большие разницы, — возразил Олег, даже не задавшись вопросом, когда и где она могла слышать от него эту фразу. Кэсси допила кофе, взяла бутылку и, наполняя бокалы, предупредила с отчётливой непреклонностью:
— Если ты откажешься мне помочь, я одна поеду туда. Не знаю, на чём и как, но поеду! И я одна буду драться с ним. Но тогда я буду слабее, потому что рядом со мной не будет тебя. Подумай ещё, Олег, и скажи: ты будешь со мной или я останусь одна? Одна против всех!
— Но ты ещё не всё знаешь! — вскричал Олег. — Он хочет, чтоб ты…
— Стоп, стоп! А если я узнаю, это поможет мне?
— Не поможет.
— Это меня остановит?
— Вряд ли.
— Тогда молчи. Молчи и не бойся. Шеф скажет тебе спасибо. Мочить его буду я, а не ты. А ты будешь любоваться мной!
Они выпили, закурили.
— Нам ехать не на чем, дорогая моя, — напомнил Олег, — да если бы и была машина, вряд ли на ней можно было бы проехать через тот лес в такую погоду. Там колея — сплошные ухабы. Пятнадцать вёрст размытых ухабов!
— Но, может, там нет дождя?
— Ну а если есть? Да даже если и нет, на чём ехать-то?
— Я, кажется, нашла выход! — вскричала Кэсси, подумав. — Нам нужен джип!
Олег усмехнулся.
— Это дураку ясно, что нужен джип! Да притом с колёсами как у грузовика и двигателем не менее пяти литров — иначе там не пропрёшь. Беда только в том, что у нас нет джипа, и я понятия не имею, где его взять!
— Найди где-нибудь! И поторопись — уже почти восемь.
— Кэсси, не зли меня! Найти джип, пригодный для той дороги — это не то же самое, что найти зажигалку или консервный нож. Впрочем, погоди…
— Придумал?
— Есть одна мысль.
С этими словами Олег поднялся и, на ходу обдумывая детали, приблизился к телефону. Домашний номер Оксаны он ещё помнил. После шести гудков стал пытаться вспомнить мобильный, и так на этом сосредоточился, что Оксане, когда она взяла трубку, пришлось два раза рявкнуть:
— Алло!
— Привет, ангелочек.
— Кто это говорит?
— Олег.
— Чего тебе надо?
— Ты сейчас занята?
— Спешу по делам. Ты из коридора меня вернул.
— А ты по делам поедешь на своём джипе?
— Нет, на метле!
— Оксанка, дело серьёзное.
— Ты ответь, чего тебе надо!
— Сначала ты ответь.
— Да, на джипе.
— Можешь заехать ко мне? Только поскорее.
— А для чего?
— Да, вообще-то, можешь не приезжать! Короче, такое дело. Тут у меня куда-то запропастилась бумажка с адресом дочери твоего покойного мужа, которую зовут Маша. Я помню город только — Архангельск. Ты не подскажешь улицу, номер дома, корпуса и квартиры?
— Я буду через пятнадцать минут, одна, — сказала Оксана и положила трубку. Кэсси стояла перед Олегом, с волнением прижимая руки к груди.
— Ну, что? Будет джип?
— Я думаю, да.
— Ура! — завизжала Кэсси и, бросившись Олегу на шею, поцеловала его в колючую щёку. Потом задумалась. — Она точно на джипе сюда приедет?
— На джипе. Она другие машины не признаёт. Ей важно быть выше всех, поэтому у неё и шпильки почти в твой рост, и машины с колёсами почти в мой.
Кэсси рассмеялась. То, что произошло потом, потрясло Олега до глубины души. Взяв свою спортивную сумку, Кэсси прошмыгнула с ней в комнату, зажгла свет, сняла с себя всё и, расстегнув сумку, надела то, что в ней оказалось: синий хитон чуть выше колен, более короткую безрукавку из весьма толстых стальных пластин, скреплённых колечками, и сандалии со шнуровкой вокруг лодыжек и голеней. Подойдя затем к зеркалу, начала перед ним крутиться.
— Что это значит? — осведомился Олег, стоявший в дверях.
— Это боевой костюм амазонки.
— А для чего ты его надела?
— Для боя.
— С кем? С санитарами?
— Не смешно. В письме, которое с твоей помощью передал мне шеф, был вызов на поединок. Не в моих правилах отклонять подобные предложения. Как по-твоему, я похожа на амазонку?
— Ты где взяла эти вещи? — спросил Олег и, подойдя к стулу, сел на него верхом.
— Он мне их прислал.
— С кем?
— Да какая разница, с кем?
— Да такая, что если он их прислал с работником какого-нибудь исторического музея, мне пришьют соучастие.
Лицо Кэсси немедленно отразило крайнюю озабоченность, но, как вскоре стало понятно, поводом для неё послужило вовсе не то, о чём заявил Олег. Подойдя к дивану, забрызганному вулканом страстей, суровая амазонка брезгливо села на его край и, вытянув ноги, стала смотреть на свои сандалии.
— Мне не нравится эта обувь!
— Что с ней не так?
— С ней всё хорошо, но если Пентесилея была без обуви, меня просто на смех поднимут! Возможно, шеф этого и хочет.
— Пентесилея? Кто это?
— Главная амазонка. Она сражалась с Ахиллом.
— Ты без сандалий по лесу не пройдёшь, — заметил Олег, — но ты можешь снять их в конце пути, если у тебя мозги на место не встанут.
По лицу Кэсси было заметно, что мысль Олега ей показалась стоящей, но конец его реплики не позволил ей выразить восторг и опустить ноги. Олег, устав на неё глядеть, толкнул ногой сумку, стоявшую на полу. Она не сдвинулась с места.
— Что там ещё?
— Меч и золотой шлем.
— Золотой?
— Ты можешь его потрогать, если не веришь.
Олег не стал трогать шлем, чтобы не оставлять на нём отпечатков. Он продолжал наблюдать за Кэсси. Та, перестав смотреть на сандалии, обратила своё внимание на рисунки. Осмотрев пару и никаких эмоций не выразив, потянулась к сумке. Достала меч, проверила пальцем остроту лезвия.
— Туповат! Найдётся точильный камень?
Олег принёс из кухни брусок, вручил его Кэсси и опять сел. Минуты две-три Кэсси молча скрябала по клинку бруском, сидя на диване. Потом сказала:
— Меч должен быть очень острым! Иначе он подведёт не только меня, но и тех, кого этот сумасшедший псих ведёт к гибели именем Иисуса. Ты представляешь, до чего он дошёл? Вести людей к гибели именем Иисуса!
— Он, насколько я знаю, дошёл до этого не сегодня и не вчера. Поэтому нечего из себя невинную овцу корчить! Ты — соучастница.
— Не сегодня и не вчера, но после того, как я начала у него работать, иначе я бы с ним не связалась. Клянусь тебе, не связалась бы! А потом… потом он меня обманывал. Да, обманывал!
— Значит, ты связалась с ним до времён инквизиции, когда лучших учёных мучили и сжигали от имени Иисуса?
— Так это делал не шеф! — воскликнула Кэсси, остановив работу. — Ты что, дурак? Это делал тот, кому было нужно, чтоб люди как можно дольше считали, что молния — это не разряд атмосферного электричества, а гнев божий! А шеф, напротив, делал всё для того, чтобы люди перестали говорить «Бог» и начали говорить «природа». А вот теперь всё наоборот! Ты заметил, как он упрощает всё? Ты заметил?
— Да, я заметил.
Кэсси возобновила работу. Было пятнадцать минут девятого.
— Что-то долго твоя подруга не едет. У нас ещё время есть?
— Есть, конечно. Если мы даже тронемся в девять, то в Гнилом Яре будем около двух. Ой, кстати, а ты замки открывать умеешь?
Раздался свист соловья.
— Женщина за дверью, — сказала Кэсси и отложила брусок с мечом. Олег пошёл открывать.
— Шантаж у тебя не выйдет, — предупредила Оксана, войдя и громко захлопнув за собой дверь, — я скорее коню дам, чем шантажисту. Но я тебе заплачу, и много, если ты скажешь, кто меня предал.
— Покажи деньги.
Оксана вынула из кармана куртки толстую пачку долларов и, похлопав ею Олега по носу, запихнула её обратно.
— Света, — сказал Олег, рассудив, что для его гостьи этот ответ сюрпризом не будет. Оксана молча кивнула и повернулась с целью уйти.
— А деньги? — схватил Олег её за руку. Она вырвалась. В следующую секунду Олегу в лоб смотрел пистолет.
— Что, не ожидал? Маньяк чёртов! Запомни, мразь: сделаешь мне пакость — в психушке сдохнешь. Пятьдесят человек заявят, что видели, как ты вешал моего мужа. Чего застыл-то? Ведь ты хотел меня изнасиловать? Ну, вперёд!
— Лежать! — пронзительно завизжала выбежавшая вдруг из комнаты Кэсси. Так завизжала, как до сих пор никто ещё не визжал в квартире Олега, даже когда Олег был юным спортсменом. Взглянув на Пентесилею, Оксана раскрыла рот, закрыла глаза и грохнулась навзничь, раскинув ноги в замшевых сапогах.
— О, господи, что с ней? — схватился за голову Олег, впечатанный визгом в стену.
— Приступ умственной недостаточности, — ответила Кэсси, — тяжёлый, но не смертельный. Скоро очнётся. Она ещё не совершила всех глупостей, которые призвана совершить.
— Вот бы того умника, который её призвал, запереть с ней здесь на часок, — проворчал Олег. Кэсси была зла.
— Послушай, Олег! Я уже тебе объясняла, что мои силы не восстанавливаются вне шефа. Если я буду и дальше их тратить на всяких тварей, то проиграю битву. Ты что, не мог с бабой справиться? А вдруг в джипе ещё и три мужика сидят? Что мы будем делать?
— С ними я справлюсь, — пообещал Олег, подняв пистолет и сунув его в карман. Потом он присел на корточки и обшарил карманы бывшей любовницы. Кроме денег, в них оказались ключи, кредитная карта, карта сигнализации, документы и много-много презервативов. Последние Олег брать не стал, остальное взял.
— Захвати вино! — крикнула из комнаты Кэсси, обтягивая свой тонкий стан широким ремнём, на котором висели ножны, — в дороге я буду пить.
— Может быть, пока наденешь кроссовки, джинсы и свитер? — спросил Олег, разглядывая её, — а потом обратно переоденешься. Так, по-моему, будет лучше.
Вложив меч в ножны, Кэсси достала из сумки греческий шлем времён Троянской войны, надела его, приблизилась к зеркалу и, похожая на маленького Ахилла, гордо сказала:
— Нет. Пентесилея не ходит в кроссовках, джинсах и свитерах.
— А на джипах Пентесилея ездит?
— Это вопрос, — растерялась Кэсси. — Зачем ты задал его? Зачем? Идиот ты, что ли?
— Ну, так и быть. Я его снимаю.
Это исчерпало проблему. Зеркало, к счастью, не дало Кэсси никаких новых поводов для раздумий. Сложив все снятые вещи в сумку, она взяла её, погасила свет и, покинув комнату, объявила:
— Что ж, я готова тронуться в путь.
— Но ты в этом шлеме из квартиры не выйдешь, — предупредил Олег, — соседи и так со мной уже не здороваются.
— Куда же я его дену? — озадачилась Кэсси.
— Обратно, в сумку. И меч — туда же. Если мимо подъезда менты будут проезжать, ты за этот меч три года схлопочешь.
Кэсси, вздохнув, расстегнула сумку и убрала в неё шлем. Потом сняла пояс. Олег, тем временем, вышел к лифту и нажал кнопку. Дождавшись Кэсси, тащившую в одной руке сумку, в другой — бутылку с вином, забытую им, он захлопнул дверь. Лифт подошёл быстро. По счастью, он оказался пуст. Подъезд внизу — тоже.
— Ты дверь не запер! — вспомнила Кэсси уже на улице, сгорбившись под хлёстким дождём.
— Нарочно не запер, чтоб эта сука её не выломала.
Второй джип Оксаны, черный «Лэнд Ровер», стоял вплотную к подъезду. Странно, решил Олег, что Оксане не пришло в голову въехать в дом. Достав пульт с ключами, он разблокировал джип и открыл багажник. Кэсси поставила в него сумку и разместилась на пассажирском сиденье спереди. Олег сел за руль. Включив фары, дворники и «Европу Плюс», закурил.
— Дождь скоро утихнет, — пообещала Кэсси.
— Вот и отлично, — сказал Олег. Запустив мотор, он вывел «Лэнд Ровер» на Профсоюзную. Внедорожник после «Мустанга» казался трактором. Впрочем, для большой скорости не было и условий — машины двигались к кольцевой дороге сплошным потоком. К центру летели, расплёскивая колёсами лужи, и нестерпимо жгли фарами глаз Олега, налитый кровью. Он слева был затуманен, и из него текли слёзы. Олег ладонью смазывал их. Иногда ему удавалось вырулить за сплошную линию и дать газу, но ненадолго. Чуть разогнавшись, он резко сбрасывал скорость и прижимался к попутчикам, уклоняясь от истерично орущих встречных машин. Кэсси всякий раз просила его больше так не делать, но без малейшего страха. Она пила вино и курила. Приближаясь к кольцу, отмеченному гирляндой ярких огней, машины ползли всё медленнее. Порой они останавливались. Один раз Олег даже заглушил двигатель, чтоб не жечь бензин просто так. Стоять пришлось долго.
— Что там такое? — нетерпеливо вскричала Кэсси, приоткрыв дверь, чтобы выставить на асфальт пустую бутылку.
— Съезд ремонтируют. А сама кольцевая вроде как не стоит.
Кольцевая, точно, была свободна. Вырвавшись на неё, Олег сразу дал сто сорок. «Лэнд Ровер» великолепно держал дорогу. Все леворядные лихачи, которых он настигал, уходили вправо и сразу таяли позади, сливаясь с расплывчатыми огнями. Дворники бойко ёрзали по стеклу, смахивая пену дождя с огней, летящих навстречу. С левой стороны проплывал залитый огнями город. Справа чернела даль Подмосковья, пронизанная огнями лишь кое-где.
— Олег, почему ты плачешь? — спросила Кэсси, глядя на горбоносый профиль своего спутника. Тот ответил, выключив радио:
— Я не плачу. У меня глаз слезится из-за огней.
— Ты плачешь, Олег. У тебя из обоих глаз текут слёзы.
Олег не мог смотреть влево. Он ненавидел эти огни, разбрызганные по городу, ненавидел город с его мерцающим заревом, распростёртый от горизонта до горизонта. Ненавидел людей, его населявших — только за то, что всю жизнь старался не быть похожим на них. И перестарался. Иешуа повис на кресте. «О, проклятый, гнусный Ершалаим!» — скрежетал зубами Пилат. А дождь шёл на убыль.
— Кэсси, ты знаешь, почему ночные огни завораживают? — негромко спросил Олег, изменив режим стеклоочистителей.
— Нет, не знаю. Я никогда об этом не думала.
— Потому, что некоторые из них светят из ниоткуда. Это не что иное, как души умерших грешников, вечные друзья Сатаны. Ведь он — ангел света.
— Как интересно! Ты сам додумался до такого?
— Нет. Так думала моя первая девушка. Перед смертью она сказала мне, что я должен буду её узнать через много лет. Но как я её узнаю? Ведь огней — миллиарды!
— А почему она умерла?
— Потому что знала, что я смогу полюбить её лишь после того, как она умрёт.
— Ты что, некрофил?
Оставив иронию без внимания, Олег несколько раз подряд просигналил, чтобы освободить левый ряд от «Хонды» с блондинкой. После сигнала «Хонда» ринулась вправо, да под таким углом, что если бы за рулем «Пассата», который шёл рядом с «Хондой», тоже была блондинка, а не мужик с хорошей реакцией — стало бы двумя блондинками меньше.
— Прости. И что, она не ошиблась? Ты её любишь?
— Да. Я её люблю.
— А если она вернётся?
— Она мертва.
— Знаю. А если всё же она вернётся?
— Тогда всё рухнет к чёртовой матери.
Помолчав, Кэсси задала последний вопрос:
— И я, на твой взгляд, рассуждаю так же, как рассуждала она? Поэтому ты заплакал?
К моменту выезда из Москвы дождь кончился. Трасса оказалась загруженной. Но за пригородом, который стоял на ней, транспортный поток слегка рассосался, и появилась возможность ехать с приличной скоростью. Придорожные милиционеры дежурили кое-где, однако Олег, благодаря встречным, которые сигналили ему фарами, избежал общения с ними. Большинство светофоров встречали его зелёными огоньками. После трёх-четырёх населённых пунктов дорога стала почти пустой, и он разогнал машину до пятой. Тучи рассеялись. Тонкий месяц плыл среди звёзд, окутанный красным облаком. Пока даже не было десяти, но уже казалось — стоит глубокая ночь, настолько пустынны были поля и мрачны леса вдоль дороги. Олег включил «Настальжи».
— Давай остановимся где-нибудь, — впервые прервала Кэсси молчание, воцарившееся в машине после съезда на трассу.
— Кэсси! Ты абсолютно убеждена, что если я тебя трахну лучше, чем он, ты сможешь о нём забыть?
Кэсси разозлилась.
— Ах ты, дурак! Самый настоящий дурак! А ну, быстро останови машину!
Олег послушно затормозил около кустов. Дожидаясь Кэсси, он закурил. Впереди мерцали огни какой-то деревни. Выла собака. Олег любил собак, но эта сейчас его раздражала. Он с трудом верил, что ей тоскливее, чем ему.
— Теперь можно выпить, — весело объявила Кэсси, вернувшись и хлопнув дверью.
— Вина?
— Вина.
Доехали до деревни. Хотя она насчитывала не более двадцати домов, магазин в ней был. Продавец, беседовавший с красивой девушкой, согласился разменять доллары и открыть «Каберне», которое Олег выбрал из сотни марок. Кэсси, не выходившая из машины, очень одобрила его выбор.
— Давай, Олег, постоим немножечко, — попросила она, пригубив вино. — Впереди — вся ночь. Осенняя ночь! Успеем.
— Ну, хорошо. Давай постоим немножечко, — согласился Олег без всяких эмоций. Собака смолкла. Тишину нарушали лишь лучший друг Олега — «Одинокий пастух», игравший так тихо, что можно было расслышать шелест травы около шоссе, да эта трава. Сделав два глоточка, Кэсси плотно заткнула бутылку пробкой, поставила её на пол и, повернувшись к своему спутнику, поглядела ему в глаза столь же романтично, сколь непреклонно.
— Олег! Пожалуйста, поцелуй меня.
Просьба не была неожиданной. Но Олег, также отдавая дань шоссейной романтике, чуть помедлил. Секунды три. Когда он, коснувшись губами кислых губ Кэсси, нежно куснул её вынырнувший язык, она рассмеялась. Синие звёзды смотрели пристально и печально. Холод стальных пластин сковывал Олега. Он попытался снять с Кэсси её броню, но только ободрал пальцы. Собака шлялась возле машины, обнюхивая её, а потом вдруг села и опять стала выть, по-волчьи задрав клыкастую морду к звёздам. Кэсси хихикнула. Отодвинувшись от Олега, взяла бутылку, вынула пробку. Сделав глоток, спросила:
— А хочешь, я отвечу на твой вопрос?
— На какой?
— НА тот, который ты задал мне, когда я тебя попросила остановить машину.
— Хочу.
Оттуда, куда Олег и Кэсси держали путь, приближались два огонька. Это был тяжело нагруженный самосвал. Он двигался медленно, и Олег целую минуту смотрел на гордое и задумчивое лицо своей ночной спутницы, озарённое дёргающимся светом. Когда грузовик проехал, Кэсси сказала:
— Если ты — да.
Олег понял всё. А собака выла. Как она выла! Им приходилось почти кричать, чтоб слышать друг друга.
— Так это ты?
— Я.
— Я чуть не узнал тебя по следам!
— От меня остались только они. Лишь их не сумел он перекроить. Пигмалион херов!
— Выходит, он со мной познакомился лишь затем, чтобы я ему рассказал, как мы с тобой трахались?
— Да. Мархлош потом это подтвердил. Я ему звонила.
— Ты помнишь Будду?
— Будду? Не помню.
— Ну, Золотого Будду! Ты мне его подарила на восемнадцатилетие.
— А! И что?
— Я его не продал, а заложил. Шеф врёт, если говорит, что я его продал.
— Какая разница, как ты с ним поступил? Меня уже нет.
— Если так, чего ты от меня хочешь?
— Чтоб ты вернул меня.
— Не могу.
— Почему не можешь? Тебе сейчас только тридцать. Что тебе стоит это со мной проделать? Верни меня, и мы будем счастливы!
— Мы не будем счастливы.
— Почему? Ведь я снова буду любить тебя, как любила раньше, когда нам было по восемнадцать лет!
— Но я-то тебя не буду!
— И хорошо! Не люби меня! Это лучше, чем когда он не любит!
— Вот оно что! Ты, я вижу, вовсе не изменилась. Думаешь исключительно о себе, и ни о ком больше.
— Тогда скажи, чего хочешь ты?
— Я хочу любить. Возможно, это звучит банально и глупо, но если я не люблю, я заживо разлагаюсь.
— Ты любишь Верку! Ты повторял это имя, когда лежал без сознания!
— Не люблю я Верку! Я просто рвал её на куски, и она кричала от боли. Мне нужно было хоть что-то ей говорить. Из вежливости.
— Олег, но я сейчас тоже кричу от боли!
— Кэсси, не я тебя рву на части! Не я, не я! Я, наоборот, говорю тебе: не меняйся. Пожалуйста, оставайся такой, какая ты есть!
— Олег, я — никто. У меня чужие следы.
— Следы — это ерунда!
— Следы — это главное!
Олег знал, что она права. Уж ему ли было это не знать! Но что он мог сделать? Да ничего. Он молча завёл мотор, с пробуксовкой вывел джип на шоссе и положил стрелку. Его последняя ночь смотрела лишь на него бесчисленным множеством своих глаз, земных и небесных. И взгляд одной только Кэсси пронзал туманную бесконечность, словно встречая из глубины её другой взгляд. И точно — Олегу вдруг показалось, что две большие звезды-соседки, похожие как близняшки, глядят печальнее остальных и мерцают ярче. Но, может быть, шеф никого и не удостаивал своим взглядом — просто сидел за столом, задумавшись. Или спал, забыв сомкнуть веки, и видел сон.
— Докажи, что ты её любишь, — сказала Кэсси. Олег достал из внутреннего кармана куртки рисунок, сложенный в восемь раз. Кэсси порвала его на восемь частей и выбросила в окно. Это было всё.


Глава четырнадцатая
Могильщик

Северный ветер надул к полуночи сильный заморозок. Трава, не успевшая высохнуть после ливня, сопровождала хрустом шаги Олега и Кэсси, почти бежавших по обагрённому светом месяца лесу. Обледеневшие ветки гулко звенели на пробирающем до костей ветру, а стволы трещали. Олег ориентировался по звёздам, вспомнив о том, что Нина вела его из Гнилого Яра на Большую Медведицу. Час шли молча, а потом Кэсси сказала, сжимая пальцами рукоять меча, который висел у неё на поясе:
— Ему плохо! Плохо! Слышишь, как стонет?
— Да это лес стонет, — неуверенно возразил Олег, прислушиваясь.
— А как смотрит! Видишь, как смотрит?
— Да это филин смотрит из своего дупла!
Но Кэсси не унималась.
— А как дрожит! Ты чувствуешь, как дрожит?
— Это я дрожу, твою мать!
Олег не преувеличивал. Его пальцы примёрзли к шлему, который шустрая амазонка ему всучила. Холод кусал его сквозь рубашку, свитер и куртку. А Пентесилея чувствовала себя, судя по всему, замечательно, хоть на ней были лишь сандалии, шёлковая рубашка да стальной панцирь. Щёки её пылали, глаза сияли. На пересечённом морщинкой лбу блестела испарина.
Ещё час хранили они безмолвие, пробираясь путаными кабаньими тропами сквозь чащобы, промеж дымящихся топей, по осыпающимся краям медвежьих оврагов, перебегая поляны, посеребрённые инеем поверх льда. Лишь когда вошли в смолистый сосновый бор, примыкавший к озеру шефа с юга, Олег заметил, коснувшись запястья Кэсси и ощутив самый настоящий жар:
— У тебя горячка! Температура — под сорок!
— Сорок один, — уточнила Кэсси, — и будет ещё расти.
— А зачем нужна такая высокая?
Амазонка взглянула на своего шлемоносца как на последнего идиота и объяснила, пожав плечами:
— Затем, чтобы он не принял меня за труп.
— Кто, он? Шеф?
— Какой к чёрту шеф? Шеф отлично знает, труп я или не труп. Могильщик!
Уклон земли по мере приближения к берегу становился круче, сосны редели. Вскоре за ними сверкнула гладь лишь один раз виденного Олегом озера, что чернело посреди белой долины, как заскорузлое пятно крови на простыне. Багровый свет месяца придавал ему соответствующий оттенок. Остановившись с Олегом на краю бора, Кэсси предупредила:
— Знай: если он собьёт меня с ног, округа наполнится льстивым визгом. Звук будет страшным и оглушительным. Но не бойся — это всего лишь визг, и ничего больше. Если ты испугаешься, я не встану.
— Я не пугался даже твоего визга, — сказал Олег, и они направились к трём холмам у большой горы, позади которой был Гнилой Яр. Висевший над горой месяц высвечивал каждую берёзу и ёлку на её гребне, хоть до него было ходу примерно час. Дубы на берегу озера облетели.
— Он там, он там! — воскликнул Олег, заметив на одном из холмов вспыхнувший и погасший огонёк зажигалки.
— Не ори, я всё вижу.
Сказав так, Кэсси остановилась и стала снимать сандалии. Олег воспользовался её пляжным настроением, чтобы на полминуты расстаться с проклятым шлемом и закурить. Далеко за озером стонал волк. Когда он смолкал, тишина стояла могильная. На горе деревья качались, а под горою не шевелилась ни одна ветка, ни один стебель. Небо мерцало так, будто лес горел.
Швырнув сандалии в озеро, Кэсси пристально поглядела в глаза попутчику. И вот тут Олегу вдруг показалось, что он узнал её. Не иначе, это произошло потому, что она ему улыбнулась с грустью. Но это было нечёткое, мимолётное впечатление. Попросив у Олега ту сигарету, которую он курил, Кэсси пару раз затянулась и очень тихо сказала:
— Олег, ты можешь ещё уйти.
Ответа не прозвучало.
— Ну, что? Уйдёшь?
— Не уйду.
Озеро без ветра покрылось белёсой рябью, более жуткой, чем чёрный мертвенный блеск.
— Следы всё испортят, — предостерегла Кэсси. — Из-за меня ты её разлюбишь, и у тебя не останется драгоценных воспоминаний.
— Я не так стар, чтобы услаждаться воспоминаниями, — ответил Олег и, бросив окурок в белую рябь, зашагал к холму. Кэсси побежала за ним, подняв и надев свой шлем.
— Не вздумай мечтать о большем! Слышишь? Не вздумай! Мы через час расстанемся! Навсегда! Ты меня никогда больше не увидишь! Прошу тебя, прекрати меня изводить, не то я раскисну и перестану быть пригодной для боя! А я должна победить! Мне нужно одолеть шефа! В себе! Ты понял?
— Понял я, понял, — шептал Олег, быстро поднимаясь по холму к звёздам. Это был не тот холм, на котором он встретил висельника. Раскидистый дуб не рос на его вершине. Там росли ёлки и три берёзы. Справа и слева дышали гнилью тысячелетнего бурелома пасти оврагов. А впереди дыбилась гора, обхваченная ледяными руками месяца.
— Внимательно погляди на меня сейчас, — попросила Кэсси, остановившись на самой высокой точке холма, — и помни: главное — это не бояться. Его оружие — это страх, внушаемый им.
— Господь с тобой, милая, — добродушно возразил шеф, выходя из ёлок, — о каком страхе ты говоришь? Разве я могу внушить кому-нибудь страх? Я даже не знаю, как это делают. Я внушаю не страх, а только желание испугаться. Чувствуешь разницу? Хотеть страха — святое право каждого человека, и покуситься на это право — значит получить столько желающих разорвать тебя на кусочки, сколько людей живёт на Земле! Зачем тебе это надо? Ты чего, дура?
Кэсси, не отвечая, покрепче надела шлем и проверила, хорошо ли выходит из ножен меч. Шеф к ней подошёл, заметно покачиваясь, коснулся губами её щеки и, отступив, возгласил:
— Приветствую тебя, Пентесилея! Ты на редкость прекрасна.
— Здравствуй, Ахилл. Почему ты пьян? И где твои латы? Ты будешь биться?
Шеф не успел ответить ни на один вопрос, ибо на поляну внезапно вышла ещё одна амазонка, также в доспехах, шлеме и при мече. Это была Нина. Её штормило ещё сильнее, чем шефа.
— Как ты посмел назвать эту сучку из офиса Пентесилеей? — завопила она, уставившись на него глазами тигрицы, выследившей убийцу своих детёнышей. — Ведь Пентесилея — это я! Ты сам сказал это! И почему ты её целуешь?
Казалось, Нину заметил только Олег. Шеф и Кэсси не отрывали глаз друг от друга. Как только эхо крика ревнивицы утонуло в далёкой чаще, шеф дал ответ:
— У меня нет лат и оружия потому, что я передумал становиться Ахиллом.
— Как это — передумал? — вскричала Кэсси, подпрыгнув. — Немедленно надевай доспехи и будем драться! Прямо сейчас! Без увёрток! Имей в виду — ты станешь посмешищем, если вздумаешь уклониться от этой битвы и спрятать трусость за красноречием! Надевай доспехи и будем драться!
— Я попросил бы не говорить со мной таким тоном, — повысил голос и шеф. — Ты здесь кто? Никто. Ты отлично знаешь — я никогда не отказывался от боя с кем бы то ни было! Я один шёл на пятерых. Я с обломком шпаги сдерживал натиск роты драгун. Однажды меня окружили восемьсот рыцарей. У меня в боку торчала стрела, из горла хлестала кровь. Но после той битвы я вёл домой восемьсот коней! Точнее, я думал, что веду их домой. На месте моего дома я обнаружил уже остывшее пепелище. У очага лежала моя любимая, вся в крови. Я взял её на руки и держал так до вечера, согревая своим дыханием. Но она становилась всё холоднее и холоднее. И тогда я…
— Тогда ты позвал могильщика! — в один голос рявкнули амазонки. Кэсси ещё прибавила:
— Лицемер!
Шеф, топнув ногою, переорал её:
— Идиотка! Как ты не понимаешь — я не могу поднять на тебя оружие! И тем более не могу позволить тебе пронзить мечом сердце, которое бьётся только ради тебя, потому что ты никогда себе этого не простишь! Пускай меня уничтожат и даже высмеют сколь угодно подло — я не могу поступить иначе! И не смогу, потому что я люблю тебя, дура!
Тут шеф умолк и приложил руку ко лбу. Его взгляд казался безумным.
— Это сильнее моей природы, — продолжал он более спокойным, тихим и твёрдым голосом, — и сокрушительнее всего, что есть во Вселенной. Ты — моя смерть. Ты — моя ловушка. Единственная ловушка, которую я не смог обойти.
— Ты врёшь, — прошептала Кэсси, не сдержав слёзы. Её уже всю трясло. Олегу вдруг сделалось очень страшно. Он их узнал, эти слёзы. Самой спокойной из всех троих была теперь Нина. Она, судя по всему, ожидала худшего. Или выпила столько, что слышала ещё что-то.
— Если бы я тебя не любил, то для чего стал бы перед тобой распинаться? — перешёл шеф с яростного крика на саркастический стон, — я бы уничтожил тебя как можно скорее — ты ведь не только не представляешь никакой ценности, но и можешь погубить дело! А уничтожить тебя я могу лишь здесь, как ты сама знаешь. И медлить с этим никак нельзя, поскольку я обязался до прихода зари убраться отсюда и никогда сюда больше не возвращаться. Это — условие сохранения «Громофоба». Так что…
— Это условие сохранения «Громофоба»? — переспросила Кэсси, задумавшись на мгновение. Потом крикнула: — Идиот!
— Ну, да, — согласился шеф, — идиот и есть. Поэтому ты не только не пострадаешь, но и убьёшь меня без конфликта со своей совестью, чем заслужишь мою горячую благодарность, поскольку жизнь без тебя, моя ненаглядная, стала для меня горше смерти.
Глядя на лицо шефа, было немыслимо заподозрить его во лжи. Горящий взгляд Нины стал выдавать растерянность. Кэсси молча глотала слёзы. Они стремительно размывали её обличье, и черты той, чей портрет был порван несколькими часами ранее, проступали с каждым мгновением всё отчётливее. Однако она уже почему-то смотрела не на Олега. Он для неё не существовал. Тот, ради кого она порвала со всеми, включая Бога и Будду, уже не существовал для неё. Она смотрела на шефа, подобно Нине. А на Олега уже никто не смотрел, кроме карандашных рисунков, пыльных и пожелтевших от времени. Он не плакал. Он только стискивал кулаки. А шеф продолжал:
— Ты будешь сражаться с нею, — он указал на Нину. — Ты, безусловно, её убьёшь. Знаешь, почему? Потому что она пойдёт на смерть за любовь, а ты — за амбиции. И тогда мне незачем будет жить, ибо не останется ни одной души, любящей меня.
Кэсси с истеричным смешком подбежала к шефу и, размахнувшись, влепила ему пощёчину. Шеф качнулся, но устоял. И сразу дал сдачи. Тут Олег, точно, услышал визг непереносимый, но то был визг самой Кэсси, которая кубарем прокатилась мимо него. Шлем слетел. Вскочив, она подняла его, вновь надела и обнажила меч. По её лицу было видно, что шутки кончились.
— Лжец! Ты что говорил мне? Что у тебя на меня рука не поднимется! Жалкий трус! Ты просто боишься биться со мной! Боишься!
— Кэсси, меня можно убить, но нельзя унизить. Что ты стоишь? Убей безоружного!
— Нет! Она тебя не убьёт! Я не дам ей этого сделать! — вмешалась Нина, хоть вряд ли её вмешательство было так уж остро необходимо — Кэсси стояла достаточно далеко от шефа, опустив меч. Тем не менее, Нина ринулась на неё, со скрежетом вынув из ножен свой. Клинок просвистел над самой головой Кэсси, едва успевшей пригнуться. Второй удар она отразила. Раздался лязг. С клинков полетели искры. Шеф и Олег, казалось, с равным волнением наблюдали за ходом схватки. Было понятно, что у Кэсси нет шансов — не только благодаря тому, что шеф хорошо подготовил её соперницу, но и потому, что от самой Кэсси уже следа не осталось. Она пыталась атаковать, но все её выпады отражались с необычайной лёгкостью. Рослая, но проворная Нина играла с нею ради жестокого издевательства. Всесторонне продемонстрировав безупречную технику обороны, она пошла в активное наступление. Кэсси начала пятиться, выбиваясь из сил под шквалом ударов. Один из них, направленный прямо в сердце, не был парирован. Сталь защитила грудь, однако удар был столь сокрушительным, что противница Нины вскрикнула и качнулась, выронив меч. Глаза её потемнели. Нина опять взмахнула мечом и сшибла с её вихрастой головы шлем. Почти теряя сознание, Кэсси рухнула на колени и сразу же получила удар ногой по лицу. Это опрокинуло её навзничь.
— Открой глаза! — завопила Нина, перевернув меч в ладони остриём книзу и занося его для удара прямо в лицо. — Смотри на меня, смотри! Не смей притворяться мёртвой!
Кэсси, дыша как кузнечный мех, разомкнула веки. Её глаза казались спокойными. Это не удивило Олега. Однажды он наблюдал, как она ради удовольствия одноклассников провисела десять секунд, держась одной левой, на лоджии двадцать первого этажа, а потом сама вскарабкалась на неё. Страх смерти был ей неведом. Она боялась лишь одного — наскучить ему, Олегу.
— Спаси её! — взмолился Олег, обращаясь к шефу. Тот вдруг будто очнулся и поднял руку.
— Нина! Остановись.
— Тогда разлюби её!
— Не могу. Сделай шаг назад и опусти меч.
— И она уйдёт?
— Да, уйдёт.
— Ты будешь любить её?
— Буду.
— Всегда?
— Всегда.
— Разлюби её! — повторила на весь лес Нина, по-волчьи вздёрнув губу. Теперь Олег понимал, что её сближало с Оксаной и чем это может всё обернуться. Но шеф, судя по всему, был плохим психологом.
— Не могу! Понятно? Физически не могу! Пусть она уйдёт. Навсегда.
— Нет, не бывать этому! Не бывать! — простонала Нина и замахнулась так, что рука, сжимавшая меч, оказалась у неё за ухом. Олег вскрикнул, прижав ладони к вискам. А шеф, подняв глаза к небу, вдруг огласил километров сорок звериным рыком:
— Могильщик!
От его взгляда звёзды на миг зажмурились, и на землю упала темень, тотчас растаявшая.
— Не надо! — жалко и сдавленно, как зайчиха из лисьей пасти, взвизгнула Нина. Но было поздно — чья-то невидимая рука, схватив её за ноги, потянула в землю, да так легко, как будто земля сделалась трясиной. Несчастная зашлась криком, выронив меч. Не успел Олег подумать о том, что и золотой шлем бы надо оставить, как вопль уже доносился из-под земли, опять заискрившейся чистым инеем.
— Да заткни ей глотку, — процедил шеф, едва разжимая зубы. Он был услышан — подземный крик оборвался. Вновь стало тихо. Волк уж не выл за озером. Но другой, столь же бесконечно далёкий и необъятно тоскливый звук вливал в тишину головокружительный, леденящий привкус. Олегу вспомнилось выражение из какой-то книжки: гора гудит на ветру. Да, гора гудела.
Достав платок, шеф отёр со лба капли пота.
— Что ты наделал? — спросила Кэсси, с трудом поднимаясь на ноги. В её облике не было даже капли былой уверенности и дерзости.
— Из всех известных мне людей я уважаю лишь …, — ни к селу ни к городу брякнул Шеф, взглянув на неё. И невыразимо вздохнул. — Тебе пора, Кэсси. Теперь тебе уж точно пора.
— Нет, я не уйду.
Сказав это, Кэсси подошла к шефу. Она хотела что-то ещё прибавить, но её голос вдруг захлестнули рыдания. Шеф поморщился.
— Что ты делаешь! Тебе мало того, что я из-за тебя гибну? Ты ещё хочешь, чтобы я принял жалкую смерть и все надо мной смеялись?
— Нет, Ахилл! Нет!
Она уже не рыдала, а тихо плакала. Всхлипы, которые вырывались из её рта, глотавшего слёзы, Олегу были знакомы. Сколько раз он, услышав их в телефонной трубке, швырял её! Но Кэсси теперь смотрела не на Олега. Она смотрела на шефа. Смотрела так, как никто ещё не смотрел на него, Олега. Даже она.
— Кэсси, успокойся! О ком ты плачешь? С ума сошла? Ведь я ни одной слезинки твоей не стою! Ты сама знаешь, что без меня тебе будет лучше. Да и не только тебе.
— Ахилл, зачем ты так говоришь?
— Затем, чтобы ты перестала плакать! Чёртова кукла! Какие угодно пытки я заслужил, но только не твои слёзы!
— Так не гони меня! Я тогда и плакать не буду.
— Как не гони? У меня — аврал! Катастрофа! Корабль тонет! Ты на … здесь не нужна!
— Это твой корабль! Если он тонет — значит, и я должна утонуть! Прошу, не гони меня!
— Ты уйдёшь. Так надо.
— Нет, не уйду!
— Уйдёшь.
— Позволь мне остаться!
— Нет! Пошла вон.
— Ахилл, я тебя люблю! Я ни одного дня не смогу прожить без тебя, ни одного часа! Позволь мне быть с тобой до конца! Прошу! Умоляю! Делай со мной что хочешь, только не прогоняй меня!
— Быстро встань с колен! Вот зараза! Этого мне ещё не хватало! Встань! Не то я…
— Зачем ты взял меч? Что ты собираешься делать?
— Я собираюсь рассечь им свою аорту, если ты, …, прямо сейчас отсюда не свалишь! Чёртова дрянь! Считаю до трёх. Раз…
— Встала! Ахилл, я встала! Прости меня! Я была во всём неправа!
— Во всём ты была права, кроме одного: я могу любить, как ты видишь. И если ты сейчас не уйдёшь, получишь ещё одно доказательство. Смотри! Два…
— Довольно! Я ухожу! — воскликнула Кэсси и, утирая рукавом слёзы, побрела вниз по склону холма. Олег отрешённо смотрел ей вслед. Когда она отошла достаточно далеко, шеф отшвырнул меч и сказал Олегу:
— Что ж ты стоишь? Ведь ты не любил её лишь за то, что она любила тебя. Теперь эта неприятность устранена, как видишь. Беги за ней! Желаю вам счастья.
— Спасибо, — сказал Олег, — но я, как мне кажется, сделал всё, что ты от меня хотел. Какого же чёрта ты измываешься надо мной?
— Потому что ты сделал всё, что я от тебя хотел. Следовательно, ты мне больше не нужен. И ей ты больше не нужен, хотя она любила тебя без памяти. Так любила, как ни один человек не любил другого! И если ей ты больше не нужен, кому ты нужен? Все остальные женщины тебя предали. Но, возможно, я и неправ. Возможно, ты ещё сможешь ей доказать, что и без меня её жизнь имеет какой-то смысл. Ну что ж, попытайся!
И шеф, смеясь, похлопал своего собеседника по плечу. Олег не отрывал взгляда от спины той, чья любовь много лет назад его раздражала, отравляя ему весёлую безмятежность юности. Кэсси уже спустилась с холма. Достигший берега ветер качал её. Она шла, ссутулившись, подняв плечи и согревая руки слабым дыханием. Её ноги почти не гнулись, одеревенев. Она бы упала, понял Олег, если бы не слово, данное Шефу. Она обещала ему уйти, и потому шла.
— Шеф, что ты с ней сделал? — глухо спросил Олег, переведя взгляд на того, к кому обращался.
— Я наказал её по заслугам. Она взбесилась, бесповоротно вышла из-под контроля, подняла бунт, осыпала меня руганью. Смерть была бы чересчур лёгким возмездием для неё. Тебя же, напротив, следует наградить. Рулетка — твоя. Она никогда тебя не ослушается. Иди, забирай все деньги, какие есть во всех казино! Ну, что ты стоишь? Пошёл вон отсюда!
— Да не нужны мне твои подачки! — крикнул Олег и оттолкнул шефа. — Пошёл ты! Мне ничего от тебя не нужно, кроме того, что ты у меня украл!
Шеф оторопел. Он даже приоткрыл рот.
— А вот это номер. Вот это финт! И что я украл, если не секрет?
— Моё прошлое!
— Что за чушь? Ты сам отказался идти за ним по следам, которые без меня не заметил бы! Отказался! И если я спрошу тебя, почему, ты скорчишь умную рожу и скажешь мне, что мечта не живёт в неволе! Да, это так! Но только не о мечте ты думал, а о своём облизанном Ингой члене. И он поэтому не вставал, что ты о нём думал! А думал ты о нём потому, что Кэсси — не синхронистка и не модель, а так себе, средненькая! Я прав?
— Ты просто дурак! — заорал Олег. — И все дураки на тебя похожи!
— Ты сам дурак, — разозлился шеф, — однако похож на меня не больше, чем колесо — на солнце! Ты научился …, но не научился любить! Я тоже её люблю, но как человека, хоть я и Пигмалион! Забирай браслет свой и дуй отсюда ко всем чертям!
С этими словами шеф достал из кармана браслет Олега и бросил его на землю.
— Беги за ней, по её следам! Ведь это — её следы! Скажи ей о том, как ты её любишь! Ей это, правда, по барабану, она ведь статуя!
Кэсси скрылась среди дубов. Браслет полыхал на инее, как звезда, упавшая с неба. Озеро пенилось.
— Шеф, верни мне её, — попросил Олег.
— Олег, для чего? Для того, чтобы ты опять её мордовал — уже не за то, что любит, а за то, что не любит?
— Она больна! У неё горячка!
— Она мертва.
— Тогда позови могильщика!
— На ней нет золотого шлема. Без шлема он её не возьмёт. Ты что, не знаешь могильщиков?
— Так отдай ему этот шлем! Он рядом с тобой валяется.
Шеф растерянно поглядел на Олега, потом — на шлем. Видимо, он не знал, что сказать. И вдруг спохватился:
— Что ж это я — стою тут с тобой, болтаю о пустяках! Вещи-то к отъезду не собраны! До рассвета остался час! Извини, дружок. Мне пора. Прощай навсегда.
И, подобрав шлем, шеф спешно направился к перемычке, соединявшей гребень холма со склоном горы.
— Ты и есть могильщик! — крикнул Олег, бросаясь за ним вдогонку. Догнав, схватил. Но руки сомкнулись вокруг корявой осины, бог знает откуда взявшейся. На её суку висела петля. Олег отскочил и протёр глаза. Осины — как не бывало. Шеф, между тем, уже миновал опасную перемычку и приближался к опушке леса.
— Подлец! Подлец! — взвыл Олег, опять бросаясь в погоню. Шеф рассмеялся и быстро скрылся среди деревьев. Край перемычки осыпался под ногой Олега, и она соскользнула. Чудом Олег избежал падения, совершив какой-то невероятный прыжок, и помчался к лесу.
Лес был не редок, но и не густ. Земля под ним шла вверх плавно, чтобы через два километра сорваться отвесным скатом ко дну оврага, глубокого как ущелье и сохранившего с древности выразительное название — Гнилой Яр. Олег, сам не свой от бешенства и отчаянья, не плутал, идя через лес. Услужливый месяц плыл перед ним туда, куда им обоим и было нужно — к северной части Яра, где была церковь. Шеф, вне всяких сомнений, двигался к ней. А где, как не там, мог расположить свою ставку тот, кто весь состоял из гордости? Не под ёлкой же! Разумеется, ему было не до того, чтобы путать следы, едва различимые на затоптанном кабанами инее. Да Олег того и не стоил. Конечно, шеф бежал прямо, и потому Олег, сохранивший, несмотря ни на что, стремительность и выносливость, полагал, что скоро его догонит. Однако вскоре ему пришлось сбавить темп, а затем и вовсе остановиться, чтобы немножко перевести дыхание. Привалившись к берёзе, он поглядел на звёзды, вслушался в тишину. Ему неожиданно стало страшно. Он крикнул:
— Шеф! Ты меня не понял!
— Понял, понял, — звонко отозвалась ледяная роща. Чуть постояв, Олег пошёл дальше. Он продолжал рассуждать. С какой целью шеф бежит в Гнилой Яр? Очевидно, там у него осталось незавершённое дело, и дело важное, потому что иначе он бы его доверил кому-нибудь. Если это дело его задержит хоть минут на пятнадцать, ему от драки не отвертеться. Не зря он, кстати, врал на холме, что, дескать, светать начнёт через час, в то время как до зари оставалось около двух часов! Хотел, разумеется, чтобы он, Олег, даже не рассчитывал захватить его в Гнилом Яре. А коли так — есть все шансы там его захватить. Эта мысль взбодрила Олега необычайно. Он уже не шагал, а нёсся к вершине — на битву с тенью. За тень.
Пробежав так с полкилометра, он перестал совершенно смотреть на месяц, ибо не мог уж сбиться с пути — подъём земли ощущался явственнее, чем прежде, и потому легко было догадаться, куда направлять шаги, чтобы поскорее достигнуть края возвышенности. Свет неба падал на землю с гробовым стуком. Сосны, редея, ярче и ярче блестели золотом звёзд на серебре льда. Внезапно увидев за ними церковь — издалека, как собор Василия Блаженного виден с Пятницкой, Олег снова остановился, чтобы достать последнюю сигарету. Купол сиял, казалось, не отражённым светом, а своим собственным. Стены были белее снега. Долина, посреди коей высилась церковь, вся сплошь светилась жёлтыми огоньками. Они метались, как вспугнутые зверьки. У Олега возникло чувство, что это — свечи в руках встревоженных невидимок, которым очень хотелось проникнуть в церковь, а их туда не пускали.
Бросив окурок, Олег приблизился к краю пропасти, которая отделяла его от церкви. Дна не увидел. Склон шёл вниз вертикально, но чуть правее он состоял из крутых уступов, способных внушить доверие разве что идиоту, самоубийце или Олегу. И Олег начал спуск. Многие пласты глины, густой и вязкой, обваливались, как только его нога ступала на них, и с упругим стуком катились ко дну оврага. Олег беспомощно повисал, вцепившись руками в уже испытанные пласты и ища ногами другую точку опоры. Она, по счастью, всякий раз подворачивалась, и спуск продолжался. Ноги скользили, руки немели от напряжения. Липкий пот заливал глаза. Стекала на них и грязь. Она попадала в рот и, как Олег ни плевался, его тошнило. Преодолев половину склона, он ненадолго замер, чтобы передохнуть, а потом продолжил. Склон уже не был таким крутым, и вскоре Олег достиг дна оврага.
Оттуда он глянул вверх. Над склоном, который ему предстояло преодолеть, был виден лишь купол. Подъём грозил оказаться попросту невозможным. Но у Олега имелся верный помощник. Олег не знал, как его зовут, как он выглядит и какая от него польза. Однако с ним почему-то было не страшно попытать счастия.
По дну бежала в зарослях ивняка речушка. Олег её форсировал без труда, поскольку она была ему по колено и недостаточно холодна, чтобы привести его в чувства. Земля вдруг стала дрожать под его ногами. Дрожь шла со склона, который дыбился перед ним. Олег полез на него. Этот склон, хоть выглядел устрашающе, оказался вполне пригодным для восхождения. Он был твёрже, чем тот, противоположный, и изобиловал норами ласточек, за которые можно было цепляться — так что Олег, охваченный страхом не успеть вовремя, даже и не заметил, как достиг верха.
Церковь тряслась. Под нею, казалось, кипел вулкан, готовый прорваться. Долина также вся содрогалась. Огни с неё куда-то исчезли. Взбежав на паперть, Олег отёр с лица пот и вошёл в раскрытые настежь двери.
За ними был полумрак. У икон Николы и Богородицы догорали четыре свечки и на коленях молилась полуседая девушка с длинным носом, гангреной правой ноги и очень тяжёлым гнойным воспалением левой. Олег приблизился к ней.
— Привет.
Она обернулась, смертельно бледная, и уставилась на него глазами, полными слёз. Радостно кивнула.
— Ты здесь давно? — спросил он.
— Да, очень давно.
— Не знаешь, где шеф?
— Он на колокольне.
Олег направился к лестнице, что виднелась за алтарём.
— Не ходи к нему! — закричала девушка и вскочила. Её лицо исказилось от страшной боли. Олег застыл возле лестницы.
— Почему?
— Он тебя обманет! Ведь он даже меня сейчас обманул! Представляешь? Даже меня!
— А что он тебе сказал?
— Что ты прибежишь сюда только потому, что я здесь!
— Какая глупость! Ты — кролик, — с досадой сказал Олег и бросился вверх по лестнице. Она дёргалась и качалась. Церковь, казалось, могла в любой момент рухнуть. Ступени с треском ломались, когда Олег наступал на них. Он едва успевал переставить ногу на следующую ступень, которая также проваливалась под нею. Треск раздавался со всех сторон. Снаружи же доносился рёв океана, сопровождаемый воем ветра и громовыми раскатами. Там творилось нечто совсем невообразимое. Но Олега уже ничем нельзя было удивить. За миг до того, как лестница окончательно обвалилась, он успел выскочить на площадку с колоколами. Они звонили — протяжно, гулко. Ветер, качавший их, повалил Олега. С трудом встав на ноги, Олег судорожно вцепился руками в выступ стены, чтоб не улететь. И увидел шефа. Шеф стоял с маленькой лопатой в руке около большого колокола и ждал. Не Олега. Олегу тоже стало вдруг не до шефа, которого он так долго преследовал.
Приходил конец мира. Задавшись целью стереть его, словно пыль, с прекрасного лица вечности, ураганный ветер набирал мощь и делался смерчем. Со всех сторон полыхали молнии, грохотали громы. Колокола заходились тягостным плачем. Из низких туч хлестал ливень. Но это было ещё далеко не самое интересное. Церковь, точно, стояла посреди океана. Долго Олег не верил своим глазам, но сколько ни щурил их во все стороны — ничего не видел при вспышках молний, кроме ревущей, дыбящейся стихии. Океан бесновался, с грохотом разбивая о стены церкви неимоверные волны. Потому церковь и содрогалась. Любая из этих волн легко могла стать для неё последней.
Олег ни разу не был на океане, но, разумеется, не особо обрадовался такому случаю побывать на нём. Ветер колыхал его, как былинку, обдавал брызгами и грозил в любое мгновение отодрать от кирпичной кладки если не его пальцы, то кирпичи, стиснутые ими. А шеф стоял неподвижно, и на его голове не приподнимался ни один волос. Задумчиво и печально смотрел он вдаль.
— Отдай мне мою мечту! — закричал Олег, надрывая связки. Он сам себя не услышал, однако шеф, даже не взглянув на него, ответил:
— Так она там.
— Где, там?
Шеф указал взглядом на приближающуюся волну. Её белый гребень тянулся от горизонта до горизонта. Олег кивнул, разжал пальцы и, разбежавшись, прыгнул. Как только его подошвы оторвались от края площадки, челюсть с белой губой нависла над церковью и захлопнулась, навсегда её уничтожив.
Страшная штормовая ночь внезапно сменилась тихой и ясной. Лесная даль всё так же мерцала под звёздным небом. Месяц всё так же плыл, окутанный красным облаком. И летел Олег не к волне, способной перевернуть вверх килем авианосец, а к каменному подножию колокольни. Шеф не солгал. Это и была мечта всей жизни Олега, поскольку он всегда мечтал умереть достойно и вовремя.
Ночь прошла. Восток розовел, а месяц и звёзды таяли. Города, огоньки которых Олег недавно видел со звонницы, просыпались. Олег лежал на краю оврага, среди кустов. И вдруг к нему выполз из травы кролик. Именно выполз — обе его задние лапки были больные. Приблизившись к посиневшей руке того, у кого нашлось о чём с ним поговорить там, где говорить не о чем, он лизнул её, как щенок, а потом лёг рядом и умер. Умер по-настоящему, чтобы никогда уже не воскреснуть. Ни для кого. Так они лежали бок о бок — Олег и тот, кто ждал его там, где ждать уже нечего. Взошло солнце. Но не для них.


Конец

1999 – 2013гг
 
Автор выражает огромную благодарность Софье Безруковой — за великолепный образ Инги в бассейне, Юлии Волконской — за леденящий кровь образ Оксаны в гневе, и Эльвире Гирфановой — за головокружительный образ Инги на медосмотре.


Авторские права нотариально заверены