Чудаки на букву М

Остались позади вступительные экзамены далёкого 1967-го года, завершилась месячная копка картошки в колхозе, начались лекции и практические занятия в институте. Вчерашние школьники с волнением «уселись за парты». Всё не так, как было в школе, всё непривычно.

По расписанию у студентов, будущих конструкторов и технологов, была лекция по начертательной геометрии — одному из самых сложных предметов. В аудитории собралось четыре группы — около сотни человек. Шум стих, когда вошёл лектор — седовласый человек почтенного возраста.
— Позвольте представиться: Ерофеев Анатолий Владимирович, я буду вести у вас курс начертательной геометрии и черчение. Начертательная геометрия является теоретической основой изготовления чертежей, — приступил он к лекции, но через пару минут свернул с темы:
— Кто назовёт мне основоположника начертательной геометрии? — задал он вопрос. Аудитория безмолвствовала. — Ну, смелей, — подбодрил преподаватель, — смелей.
— Ломоносов… Пётр Первый… Иван Грозный, — раздались возгласы смельчаков под смешки остальных.
— Кто сказал Иван Грозный, встань, фамилия? Ананьев? Запомню, садись.
И Ерофей, как мы его в дальнейшем прозвали, продолжил:
— Основоположником начертательной геометрии является Гаспар Монж — французский учёный, который, между прочим, ходил с Наполеоном в египетский поход. Кстати, свой багаж, научные приборы и инструменты Монж перевозил на мулах. А знаете ли вы, чем мул отличается от лошака? Мул это помесь осла и кобылы, а лошак — жеребца и ослицы.
Лектор всё дальше и дальше уходил от сути предмета, с увлечением рассказывая о тонкостях скрещивания лошадей и ослов, о египетском походе, о судьбе императора Наполеона... И так — все два академических часа, и ни слова больше о самом предмете.

На последующих лекциях он всё-таки вернулся к начертательной геометрии, хотя и прерывал свои лекции обидными и хамскими репликами. Так однажды он заявил на всю лекционную аудиторию:
— Все женщины дуры, в том числе и моя жена, — старый человек не постеснялся наших девушек и нас, семнадцатилетних парней.

На другой лекции он принародно заявил одной студентке, без всякого на то основания:
— К твоей бы голове, Журова, да чугунную шею! Да ты бы любой забор смогла повалить!
Девчонка вся красная, в слезах выскочила из аудитории и на следующий день забрала документы из института.

Излагая материал, Ерофей чертил на доске цветными мелками сложные фигуры, продолжая построения на белой стене аудитории, если доски не хватало.
— Мы эту фигуру нари… — и жестом руки предлагал нам закончить фразу, — …суем, — подхватывала аудитория.
— А теперь мы её заштри…— и толпа заканчивала — …***м.
— Пра-а-вильно! — одобрял лектор.

Не дай бог, студенту было сказать, что он изучает предмет по учебнику Гордона. Это было равносильно отчислению из института. Ходили слухи о двух причинах ненависти Ерофея к Гордону. По одной версии Гордон зарубил кандидатскую диссертацию нашего преподавателя. А вторая версия гласила, что Гордон занял у него в 1945-м году три рубля, и до сих пор не вернул.

Чудил Ерофеев, что называется, от души и по полной программе. Рассказывали, что однажды в зимнюю сессию он назначил переэкзаменовку четырём студентам. Приём экзаменов должен был происходить в корпусе института, расположенном на другом берегу реки. Двоечники пришли к положенному сроку, а преподаватель появился с получасовым опозданием. Он прибыл в заснеженном лыжном костюме с лыжами в руках румяный и довольный.

Выстроив студентов на первом этаже, экзаменатор объявил:
— Кто первым забежит на третий этаж и вернётся, тому поставлю трояк без экзамена. Раз, два, три! Вперёд!
Трое рванулись наверх, а четвёртый, из гордости, остался на месте.
— Давай зачётку, — велел ему преподаватель, — и поставил заветную оценку.
— А эти — пусть бегают, раз мозгов нет. Не люблю дураков.

На практических занятиях по черчению каждому студенту на складе лаборатории выдавалась деталь, которую надо было начертить. Самой маленькой и худенькой нашей однокурснице он дал для работы неподъёмную чугунную крышку редуктора. Она каждый раз просила парней: — Мальчики, помогите…

Студента Ананьева, признавшего Ивана Грозного основоположником начертательной геометрии, Ерофей запомнил и таки вынудил бросить институт до первой сессии. Правда, тот и впрямь был не силён в науках.

Один наш однокашник Женька никак не мог сдать чертежи. Уже сессия началась, уже мы три экзамена сдали, а он всё ходил со своими чертежами к преподавателю за зачётом.
— Неправильно, — посмотрев в отверстие свёрнутых в трубку чертежей, заявил Ерофей. — Что неправильно? Ищи сам.
Так повторялось раз за разом, пока кто-то не подсказал парню подарить мучителю хороший значок и авторучку. После получения презента тот смилостивился и укоризненно произнёс:
— Эх, Кулаков, Кулаков! Надо же было в основной надписи (это таблица в углу чертежа — А.С.) свою подпись поставить, — и даровал зачёт.

Аналогичный случай произошёл с другим нашим товарищем — Сергеем. Когда он принес свернутые чертежи, Ерофей заглянул в трубку и заявил:
— Не пойдет! Круги не круглые, квадраты не квадратные! — Пришлось идти на поклон к самодуру еще раз.
— Вот ведь козел старый! — в сердцах воскликнул Серёга, покинув кабинет.

А одному нашему парню преподаватель поставил отметку в зачетке и выбросил её в окно в снег, и тот кое-как документ в сугробе разыскал.


Другим сумасбродом в институте был преподаватель технологии металлов Пётр Иванович, высокий грузный мужчина средних лет с мятым угрюмым лицом выпивохи, работавший в молодости кузнецом.
Поговаривали, что для успешной сдачи группа должна поставить экзаменатору на стол графин с водкой.
Однажды студенты скинулись и сделали «как положено». Экзаменатор тяжёлой походкой прошёл к столу, на котором стоял заветный графин, повёл носом, учуял запах водки из посудины, положил принесённые бумаги на стол, повернулся и молча вышел из аудитории.
Среди студентов поднялась паника:
— Пошёл за деканом, влипли! — они быстро перелили водку обратно в бутылки и налили в графин воды…
Дверь отворилась, и грузно вошёл Пётр Иванович с ливерными пирожками в бумажном кульке.
Налив жидкость, он могучим глотком опорожнил полстакана и изумлённо понюхал графин. Поняв подвох, экзаменатор мрачным взглядом окинул притихших студентов и приступил к приёму экзаменов. Ни один счастливчик в тот день не получил даже троечку.


Вот такие чудаки водились в то время в институте. Их было немного, но они попадались изредка. Правда, с приходом нового ректора большинство этих оригиналов как-то незаметно и без скандалов исчезло из института.
В основном наши преподаватели были достойными и адекватными людьми, грамотными специалистами.
Но вот в чём парадокс: запомнились-то ярче всего именно такие чудаки, если не сказать грубее.