История Мола

"На четыре стены
Нет больше и эха
Слова Ваши пусты,
Величие - от смеха..."

Впервые столкнувшись с глазами лорда Берингема, эта надпись сохраняла невозмутимость и чинность традиции, укрыв этим, как покрывалом, боль и задумчивость, переплетенные в целую историю своего автора - Мола.
Но минута прошла, и лорд пошел дальше, вспоминая ее без трепета, с насмешкой; следовало еще переписать в архив для короля ее к другим, разным, вызывающим разноцветные вспоминания, зависть кислотную и удушье грусти у всего двора, а сейчас - ничего, кроме раздражения.
"Еще одна дрянь - с озлоблением, казалось, даже на убогий факел, несомненно плохо освещающий путь к канцелярии, пробормотал лорд, нехотя макая перо в чернила - А еще мне говорили, что след от грязи проходит..."
Мол всегда оставался для него и короля именно последним определением; оставив за тяжелыми засовами в башню прозвища "Грозный топор", "Тень" (его топор заброшен в недра паутины нерадивым смотрителем, а тень давно не пугала некогда роскошные залы).
Он стал уже чем-то вроде живого проклятия подземелья, хотя сотни раз стражники и послы жалели, что не умеют так преданно смотреть на короля и старались построить их; а купцы лениво отворачивались от него, не брезговавшего оттереть плесень, поднести горячее и искать в ледяной проруби мелкое кольцо.
Конечно, может, потому Мол иногда радовался возможности только появиться и этим вынудить замолчать спесь дворян - он устал от капризов господ, так равнодушно обрекших его на одиночество.
Это состояние было чем-то сплетенным с ритмом его сердца, заронившейся вглубь ноткой вечерних колоколов и деланным хохотом лязга затачиваемого топора; и лишь временами теплое, маленькое дуновение ветра мягко открывало из него память.
Серые внимательные глаза этого странного и понятного на первый взгляд человека противоречиво и осторожно вновь точно всматриваются в ее суть: проблесками, как пугающими в детстве раскатами молнии, то и дело всплывает картина убийства старого пса пьяным соседом, навсегда посеявшей в нем потаенный страх перед словом "старый" и вспышки гнева при этом.
С иной стороны, круг лет, привычных сплетений дел, шпионажей, интриг, направляемых к нему для устранения воспитали в нем умиление к воспоминаниям, о которых мало, кто знал, о которых не расскажет никто - Мол часто вслушивался в хвастливые нотки сверчков, вдыхал ночной ветер и ощущал негу (он тоже любил).
Когда-то прогремела пушка, от силы взрыва отбросило того, как-то все не встречавшегося ранее, воина, заряжавшего ее, с чертами, преследовавшими точно повсюду цепкий взор короля ("Это и есть тот шпион. Выпытай у него все, Мол!").
И это стало совсем новым, свежим началом, дыханием для него, всегда незаметного и мелкого. Натура перестала оглядываться назад, слушать окружающих, находить забавы прежними и приятными; она открылась и смутилась прошлого, тихо и честно, совсем не страшась показаться смешной.
И он отдался ей, просто и без оглядки, удивительно застенчиво читая на облаках сотни историй, уединяясь с ней от шума обязанностей и притворства, переписывая и запечатлев капельки солнца на сухой мостовой в мечты, и тогда в нем открылся дух, он сказал открыто, как есть, что является не "топором" и "тенью", а собой.
Правда не понравилась взбалмошному королю, по его свойству, подыграла яду лорда, у оторвало Мола от Делли (его жизни, памяти и крошечных следов звезды, пробивавшихся сквозь паутину).
И лишь осталась его история, история Мола, отголоском слов:

"На четыре стены
Нет больше и эха
Слова Ваши пусты,
Величие - от смеха..."