Упущенное время Гл. 6

 
 


 За последние сотни лет развития творческого потенциала человечества не нашлось на земле умника, который бы определил более - менее точно формулу творчества. На худой конец формулировку, что есть творчество?

 С.И Ожегов стыдливо объясняет, что творчество – процесс ещё не осмысленный, но он де предполагает создание новых по замыслу культурных материальных ценностей.
 То есть рисует нам С.И. Ожегов итоговое значение творчества, но ни в коей мере не раскрывает всю глубину и ширину понятия творчества, тем более не указывает нам, где искать истоки этой огромной, самой мощной на земле энергии, которая работает на принципах вечного двигателя, меняя лишь кожух в который она заключена.

 Вл. Даль - создатель толкового словаря живого великорусского языка показывает широкую панораму применения этого слова на территории России, обозначая словом «творить», практически любые действия человека направленные на создание материальных ценностей, не обязательно новых в смысле - прежде неизвестных, а просто новых, в смысле - замены старых предметов обихода на новые.

 Оказывается можно творить умом, то есть давать бытие /рождение ребёнка/, производить, делать, даже исполнять, чинить пакости, поминать мёртвых, обвинять кого-то в чём-то, строить, печь, варит, и жарить, держать воду в пруде и муку в жёлобе мельницы, ловить рыбу в верши и называть твором лаз в погреб.

 Творилка – это кадушка деревянная для квашни и створки ставен на окнах, которые вроде к месту и в то же время ходят туда-сюда не находя себе места.

 Русский язык богат в своих оборотах, а человек русский самоуверен, поэтому признавая что: Один Богъ творитъ, он в то же время ставит Бога на свой уровень, а каков наш уровень нам лучше Бога известно и потому понятие творчество становится в русском языке настолько размытым, как будто и не имеет собственного значения и смысла. А раз нет смысла, то и нет определения тому свойству человеческого ума и сознания, которое почему-то названо творчеством.

 «Подражателей много, а творцов нетъ» - подытоживает Вл. Даль.
 Отворить, затворить – всё так просто, обыкновенно, доходчиво, что и думать не надо, тем более заниматься чем - то неопределённым, кроме сотворения собственной ячейки в богом данном бытие.

 В этой главе я поразмышляю о смысле творчества и его месте в сознании человека, и почему сознание человека чаще смеётся над творчеством, чем раболепствует перед ним. Разве что поиск удачи /халявы/ подогревает в русском человеке интерес к творческому поиску.

 Створка двери, ставен всегда подвластна чужой воле, чего не скажешь о творчестве духовном, то есть глубоко индивидуальном. Об этом свойстве творчества люди не любят размышлять, потому что не понимают о чём нужно размышлять и есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл.

 Творчество – действительно квашня, в смысле того, что замешено оно на вполне ощутимых чувственных ингредиентах: таланте и характере. Без одного и без другого творчество лишь вырезание из плашки липовой ложки. А что такое «липа» народ хорошо знает, почерпнул из глубокого векового опыта.

 Поэтому творчество – понятие ускользающее. Но если само понятие творчества не раскладываются на психико-химические элементы, то последовательность творческого процесса вполне ощутима и воспринимаема.
 Герман Гельмгольц предъявил общественности к употреблению целую концепцию в виде трёх последовательных стадий:
1. Стадия насыщения.
2. Стадия вынашивания /раздумия /.
3. Стадия озарения, которую придумал задолго до него ещё Архимед, воскликнув: Эврика!

Эту лестницу стадий дополнил американский психолог Дж. Гетцельс, назвав её стадией Отыскания или Формулирования.

 Всякая мысль, заключённая в определённую оболочку для общественного потребления должна пойти проверку временем, то есть этап верификации в котором истина, если она существует даже в процентном соотношении к существующему мнению, признаётся в какой-то степени достоверной.

 Согласно нашей прежней философской школе, которая и сегодня ни на йоту не уступила своих позиций современной идеалистической философии непозитивизма – ложному представлению о том, что последней инстанцией в установлении истины является не соответствие наших знаний объективной действительности, а данное в субъективном чувственном опыте; всё выше сказанное бред «сивой кобылы».

 Но кто сказал лучше? И вообще, сказал ли кто-нибудь что-нибудь, что помогло бы нам уяснить процессы, протекающие в мозгу оплодотворяющие сознание и рождающие на свет позитив творчества, приносящий определённые, причём материализованные результаты.

 Увы! Никто ничего не сказал. Створки хлопают туда-сюда и такое положение осознанности процессуального кодекса творчества всех устраивает.

 А если смотреть на вещи проще. Если подумать о том, что творчество есть запланированный программный процесс в нашем сознании, базирующемся на трёх китах: Генетической Памяти, Вселенском Разуме и земном выражении этих величин – Сознании Человека и он /этот процесс/ настолько естественен, что существует в каждом человеке практически без исключений, то к какому выводу мы должны прийти?

 К тому, что каждый и всякий человек способен извлечь из себя инстинкты хорошо владеющие инструментами творчества.

 Первым таким инстинктом является рисование. Дети инстинктивно тянутся к рисованию и это не подлежит никакому сомнению.

 Наша задача схватить момент появления этого инстинкта. Он строго индивидуален и потому это кропотливая вполне научная работа, к которой дилетанты не должны допускаться, тем более, социально структурированные по негативу личности.

 Появление и укрепление инстинкта рисования мобилизует творческую нервную систему человека, которая возможно считается нервной, на самом же деле вполне творческой, несущей гораздо более глубокие в себе задачи нежели только психомоторное состояние человека.

 С этой точки зрения ситуация с раскрытием творческого потенциала и дальнейшим его освоением не является настолько странной, насколько её хотят нам представить убеждённые в своей правоте материалисты.

 Что может быть проще для человека, который в чём-то наверняка убеждён?
 Он просто должен представить доказательства своей правоты.
 Доказательства не нужно откапывать как кости. Они витают вокруг нас; но на то и материалисты, что они видят исключительно материализованные формы материи и ни в коем случае никакие иные её формы.

 Что хряку до желудей, которые висят на ветках дуба. Он видит их лежащими на земле и никакая сила не заставит его поднять вверх свою совершенную по природной задумке морду.


 Воспитание ребёнка – в первую очередь искусство наблюдения. В этом права Монтессори и никакие другие профессора педологии не в состоянии поколебать мою уверенность в истинном значении её учения.

 Возьмём Бетти Эдварс. Её книги увидели свет в 1979 году. Её идеи действительно получили широкое распространение. Возможность научить людей далёких от искусства способностям рисовальщика вполне оправданы, обоснованы и доходчиво изложены.

 Взрослый человек растерял свои способности на пути к взрослому своему состоянию. То что похоронено – похоронено. Но остаются скелетные кости его творческих способностей по которым Бетти Эдвардс восстанавливает утраченные заложенные космосом способности.

 Как компьютор который потерял несохранённые данные, но они в нём и искусный работник их находит и восстанавливает в достаточном объёме.

 Из клиентов и учеников Бетти Эдвардс никогда не получится полноценных художников, но вполне получатся суррогатные художники, которые смогут выразить себя доступными им способами.

 Бетти Эдвардс пишет, имея на заметке в уме методику Монтессори, что « если бы учителя считали, что наилучший способ научить ребёнка читать – просто обеспечить его достаточным количеством текстов и потом просто ждать, что получится?
 Если бы ребёнок спросил: « Как это читается?», учитель отвечал бы: «Просто почувствуй себя свободным! Делай то, что приходит в голову. Используй своё воображение и просто наслаждайся процессом! Чтение должно приносить радость!» А потом учитель просто наблюдал бы, у кого из детей проявится «талант» к чтению – исходя из предпосылки, что учить навыку чтения не стоит и пытаться, потому что если ребёнок не «талантлив», то никакое учение ему не поможет»; легко понять что в конце концов из такого обучения получится.

 Но умение наблюдать – это есть не только педагогический процесс, но и ученический. Всегда есть грань, через которую не только ребёнку, но и взрослому перешагнуть трудно. Здесь и нужен педагог, но не просто педагог, усвоивший техническое исполнение преподаваемого предмета и заставляющий во всём копировать себя, но педагог – воспитатель, лишённый профессорского самомнения и сопутствующих ему комплексов. Ласковый и любимый детьми воспитатель, специалист в первую очередь а по духовному развитию ребёнка и только во вторую, умелый рисовальщик.

 Воспитатель формирует будущего человека, выявляет его истинные таланты и старается этим талантам дать ход. Это вполне по М. Монтессори, но не по Эдвардс, потому что задачей американского профессора не является формирование творческих способностей, а только запоминание вполне сформированными умами, уставших от неудач личностей, в определённой последовательности, в определённых условиях, при выполнении определённых задач, связанных с техническими приёмами и автоматизацией приобретаемых навыков, с правильной геометрией, чередованием цвета, теней, выполнением правил композиции и симметрии, в итоге с появлением на свет материализованной работы без внутреннего замысла, содержания, индивидуального восприятия; вообщем без таланта и творческой обоснованности - бытовой утвари, имеющей меньшую общественную ценность, чем грубо сколоченная табуретка.

 Эдвардс смешивает не только возраст учащихся, но и школы. А «рисование» ею понимается как шоу, в котором каждая фигура является ключевой и потому обесценивается в процессе обучения.

 Талантам нельзя обучить. Талант можно только воспитать, время для этого взрослыми людьми упущено.