Правильный выбор II - 4

Лес осенний позабыл летних сказок пения.
Мир волшебный охладел и нету восхищения.
Где сирени запах был — остались лишь видения.
Соловьёв уснула трель. Душа заперта. Нет освобождения.

Томима я, закрыта я,
Как птица в клетке вечности.
Забыта я, не знаю я
Полёта радостной беспечности.
Вновь заскрипит стальная дверь.
Падёт рука бесчеловечности.
Прорваться хочет хитрый зверь,
Поймать желает лицемер.
А я жду... хоть миг сердечности.

Холодами на ветрах осень улыбается.
Как художница, она красками прославится.
Деревья дрогнут без листвы. Дожди шумят, ругаются.
Но осени тепла видны. С солнцем она встречается.

А я томлюсь, закрыта я,
Как птица в клетке вечности.
Забыта я, не знаю я
Полёта радостной беспечности.
Вновь заскрипит стальная дверь.
Падёт рука бесчеловечности.
Прорваться хочет хитрый зверь,
Поймать желает лицемер.
А я жду... хоть миг сердечности.

Милана вновь стояла у клетки с тихими в ней канарейками. Она смотрела на них. На глазах печалью искрились слёзы...

-Как я завидую вам, - вымолвила она. - Лучше быть в вашей клетке, чем в этой.
-Добрый день, Милана, - раздался позади голос графа Краусе.

Он уже некоторое время стоял на пороге и не желал нарушать тишину. О приезде его Милане не сообщали, поскольку он вызвался сам поприветствовать её и подбодрить. И, как только она заговорила, он сделал шаг. Вздрогнув от неожиданности, Милана всё же осталась стоять на месте...

-Вы презираете меня? - остановился граф за её спиной.
-Мне не за что Вас презирать, граф, - чуть повернув голову в его сторону, ответила она.
-Я приехал, и мне сообщили, что Вы уже знаете о моём намерении, - нежно говорил он далее. - Я клянусь, от меня ждать предательства не стоит, как с Вами поступил князь Алексей Нагимов.
-Алексей меня не предавал, - тут же ответила Милана и гордо выпрямилась.

Такая новость заставила графа на какое-то время застыть и молчать. Вздёрнув бровью и себя успокоив чем-то в глубоких мыслях, он всё-таки продолжил:

-Я не предполагал, что выбор Вашей тётушки ляжет на меня... Она знала моего дядю. Он тоже служил в канцелярии, и помог ей получить состояние Вашего отца... Наверное,... это сыграло свою роль...
-Мне всё равно, - покачала головой Милана.
-Я не буду обещать золотых гор, но,... если бы Вы не стали мне дороги, я бы не согласился просить Вашей руки, - всё нежнее стал говорить граф. - И я обещаю, если Вы согласитесь, сделаю всё, что смогу, чтобы Алексею стало легче там, а князя Тихонова отпустили раньше. Вернуть Алексея я не смогу... Лишь облегчить его участь...
-Вы должны знать, граф, - хотела что-то сказать Милана, но он прервал:
-Павел Петрович...
-Павел Петрович, - повторила Милана, и душа задрожала в предчувствии нежеланного. - Я буду всегда любить Алексея.
-Ради Бога, я не смею Вас заставлять любить другого, - всё равно говорил он нежно.
-Это не всё, - сглотнула Милана.- Я ношу под сердцем нашего с ним ребёнка.

Была ли для графа Краусе эта новость, как гром среди ясного неба — не известно. Но молчание длилось некоторое время... Милана оставалась стоять к нему спиной. Она оставалась неподвижной и прислушивалась к каждому шороху...
Граф вздохнул глубоко. Под конец его вздоха послышалась лёгкая ухмылка, и он прокашлялся.

-Я дам ребёнку всё, что требуется... Имя, титул. Он будет учиться в лучших заведениях, - сказал он, что привело Милану в ужас, и она застыла на месте от страха за будущее.
-Подумайте, - сказал в заключении граф и было слышно, что он вышел из комнаты.

Милана не двигалась с места и тогда. Время шло. Она противилась,... боролась внутри себя с требованиями жизни... Понимая, что судьба заставляет действовать против воли, она задрожала и вновь пала в рыданиях в свою холодную постель.

Слушая страдания подруги, длившиеся теперь изо дня в день, Ирина не знала, каким словом поддержать. Покачивая её в своих объятиях, она молчала и сдерживала свои, упрямо напрашивающиеся слёзы. И как она была рада, когда снова наступил день навестить своего жениха в Петропавловской крепости!

...Снова провели её по ужасающему коридору и пропустили в сырую камеру. Дмитрий полулежал на кровати, облокотившись на подушку, из которой торчали сухие соломины. Его уставшие глаза пялились в полумрак, которым камера мучила, изводя в одиночестве и бездействии.

Вошедший дежурный офицер объявил ему о приходе невесты и, пропустив её, остался стоять на пороге... Дмитрий вскочил с кровати в появившейся радости. Его глаза прослезились от счастья снова видеть любимую, но чувство вины перед ней не давало пока сделать и шага.

Ирина смотрела в ответ нежностью тоскующей души. Сделав нерешительный шаг, они бросились в крепкие объятия. Дмитрий нежно схватил её лицо и стал покрывать его страстью поцелуев...

-Родная,...  милая,... прости меня,... прости, - нашёптывал он.
Слёзы бежали по щекам Ирины, и она приговаривала:
-Нет, не виноваты... Не за что прощать, нет...
-Душа моя, - поцеловал он её в губы и прижал к своей груди. - Прости, что ненароком заставил приходить сюда...
-Нет, барин, - пискнула Ирина, пытаясь сдержать рыдания.
-Как ты там, расскажи мне всё, умоляю, - шептал он, наслаждаясь этими подаренными ему несколькими минутами счастья.
-Плохо всё, - высказалась она, и Дмитрий с тревогой взглянул:
-Что случилось?!
-Милана... Венчают её в пятницу пятнадцатого октября...
-Что?! На ком?! - в шоке воскликнул Дмитрий.
-Граф Краусе... Павел Петрович, - достав платочек, вытирала Ирина свои слёзы.
-Нет, - отступил Дмитрий назад, но тут же взял её за плечи. - Не позволь, слышишь? Ни в коем случае! Плохой он человек! А Лёшка?!.. Ты рассказала про Алексея?!

-Да, знает она, что не было предательства, знает, - признавалась Ирина. - Ребёночка она от Алексея ждёт. Да наследство тётка ей и Ивану отдаст только, если она за графа этого замуж пойдёт.
-Нет, отговори! - восклицал Дмитрий в переживаниях. - Не дай этому случиться! Не дай! Опасен он!
-Обещает он Алексею жизнь на каторге облегчить, да чтобы Вас выпустили раньше, - продолжала рассказывать Ирина.
-Нет, - усмехнулся Дмитрий. - Не сделает он ничего. Не в силах он. Никто он. Не верьте его словам, умоляю.
-Время, - раздался вдруг голос офицера у порога, заставив обратить мимолётное внимание на себя.

Дмитрий прижал Ирину в объятия. Целуя и ловя её ласковый к нему взгляд, он повторял:

-Не дай им обвенчаться, не дай... Напиши мне письмо, пиши мне, умоляю... Здесь ужасно... Я с ума сойду...
-Я напишу, - кивала Ирина.
-И умоляю, сохраняй газеты в моём доме, - прошептал он. - Я должен буду знать, что было.
-Да, обязательно, - закивала ему милая.
-Время, - повторил офицер.
-Скажи, - целовал он любимой щёки и обнимал снова и снова, как и она прижималась к его плечам. - Скажи, люб, или нет, скажи...
-Люб, - плакала снова она. - Не пришла бы иначе... Люб...

Обхватив друг друга ещё раз в пылкость рук, они сомкнулись в затяжном поцелуе, но шагнувший ближе офицер своим присутствием всё-же заставил Ирину покинуть камеру.
Дмитрий стал вытирать покатившиеся вдруг слёзы. Он отошёл к трубе от печи, что проходила через его камеру, и прикоснулся к ней рукой, проверяя на тепло. Убедившись в своих догадках, он закивал:

-Опять топят... Опять со стен будет течь... Водяное царство, - выплюнулся он и сел на кровать. - Проклятый Краусе, - схватился он за голову, в которую страшными уколами забила головная боль. - Нет, - протянул он. - Не снова...

Нескончаемая пытка головной болью, тянувшееся время - приносили ужасающие мысли, фантазии... Сидеть в тишине и пустоте казалось Дмитрию хуже той казни от 13 июля 1826 года, которую он не видел, но представлял перед собой в этой пустой и грязной камере...

Здесь ничего не было, кроме кровати, стола, печной трубы и стульчака. Здесь царил мрак, и даже маленькое, оставшееся не замазанным отверстие окна, не пропускало достаточно света... Осенняя погода хмурилась, не позволяя дню длиться долго, а когда зажигался ночник, чтобы хоть как-то осветлить камеру, то от него исходила копоть. Дмитрию становилось хуже дышать, головная боль усиливалась... Лишь к утру воздух начинал очищаться...

Снова скрипела дверь, снова приносили хлеб и воду, но, увидев, что на этот раз ему принесли не обычный хлеб, а булку, Дмитрий был вынужден усмехнуться молчаливому жандарму:

-Что, следят ли, как деньги расхищают от содержания преступников?... Иди... Иди, скажи им, что князь здесь бунтует! Чёртовы опричники...

Сожалеющий жандарм ничего не ответил и ушёл. Он понимал мучения заключённых, которых приходилось видеть каждый день и слышать от них в свой адрес постоянные упрёки и обвинения.

Понимала все мучения Дмитрия и Ирина. Он волновал её ещё больше. Она переживала и тянулась быть рядом с ним. Он стал дорогим и желанным. А по возвращении в имение Ирина сразу написала ему подбадривающее письмо, что выполнит всё возможное, чтобы отговорить Милану от венчания, что будут писать государю прошения, как то делают семьи других осуждённых. И... в конце она приписала: «Люб»...


Продолжение:  http://www.proza.ru/2014/04/16/1899