МК 3 2 или Чистая метафизика-2

Композиция/3


В начале? Как всегда, два момента, то есть, человек на Мосту, влево – вправо.
Привычная задержка, нужно выбрать, выбраться. Шаг, второй, привычный порядок, правда, не всегда соблюдается. Иногда он начинает чудить, сбивается. Порядок, нечто зависящее от нас, вдруг начнет чудить? Может же чудить самый обыкновенный стол . Что уж говорить о порядке. Влево – вправо, надоело, надоели эти стенки. Не выйти ли за их пределы. Нет проблем. Далеко – близко. Вдалеке, что там? Именно вдалеке, если рядом, кто станет интересоваться. Можно забросить взгляд, можно вскрикнуть. В конце концов, проделать несколько шагов.  И самому, лично, все увидеть, разобраться. Потом засмеяться. Или начать возмущаться. Но сначала оценка.
Сначала квалификация.
Потом некоторые действия, приближаться или удаляться; далеко – близко; дальше – ближе.

1. Башня времени
Что там? Башня или часы.
Какой из этих двух предметов может быть вдалеке? «Вдалеке башенные часы бьют…» (Лайтман, с.5), если так? Если все очевидно. Вдалеке башня, часы на башне, бьют шесть раз. Пробили, шесть часов, утро. Начинается день. Или не начинается? Все-таки начинается, не зря же часы пробили. Еще раз. Вдалеке часы, они пробили шесть раз. Если часы вдалеке, значит, вдалеке башня, на которой установлены эти башенные часы. Башенные или бешеные? Не успели завершить прежний день, уже начинают день новый. Какие-то странные часы, может и в самом деле бешеные. Еще раз, если часы вдалеке, вдалеке и башня, на которой эти далекие часы.
Но если башня далеко,

как мы могли услышать бой часов? Тогда, мы недалеко от часов. Но их едва слышно. Прислушались, действительно, далекий бой далеких часов. А башня? Как будто недалеко, если пойти, дойдешь скоро, сама башня недалеко. Может ли быть так: башня недалеко, а вот часы на этой башне далеко. Чтобы башня была недалеко. И чтобы часы на этой башне были далеко. Два этих предмета, они же в одной точке пространства. Это известно всему городу, и не только городу, вон сколько туристов. Новые, все прутся, прутся, мешаются, пройти не дают.
Тогда почему башня недалеко, а часы на этой башне далеко.

Есть физическое объяснение. Помимо этого? Наши желания, что-то мы спешим отодвинуть подальше. Что-то, напротив, стараемся приблизить. Ближе, еще ближе, еще. Никак не получается, пыхтим, все одно, ни с места. Наваливаемся, «мы должны ковать железо» (Вин, с.32). Нечто странное, горячее железо вдруг стало холодеть. То есть, цель стала удаляться, «прошло более двадцати лет до того, как I том «Капитала» наконец был доставлен в типографию» (Там же). Да, цель может отдаляться, весь «Капитал» так и не был доставлен в типографию своим творцом. Одно утешает, поток событий не может обратиться вспять. Не вернуться, от пухлого черновика – к пустому листу. От чистого листа – к чистой детской душе. К замыслу в пустоте, к пустоте замысла.
Неужели, чтобы начаться, нужно стать пустым?

Теперь второй аспект, возвращаемся на Мост. Из далека – в близкое, делаю шаг.
Из того далека, которое так удалено от нас. В близкое, которое так близко, оно совсем рядом, протяни руку. Вернулся к себе, к самому себе. Ты у себя, ты сам с собой. Можно ли теперь успокоиться? Ненужное, все оставить, там. Я у себя, у самого себя. Я – с самим собой. Я – сам у себя, следовательно, я существую. Итак, что здесь у меня? Ага, шесть часов утра. Свет вытесняет тьму. Темнота, сумрак, скоро станет светло, совсем светло. Так и должно быть. Когда я сам у себя? Все ясно. Все понятно. Все на своем месте. Что тут, что бы ни было, я все вижу. Вижу, как «конторские столы горбятся» (Лайтман, с.5). Столы, да, столы, самые обычные столы.
Тогда как они могут горбиться, сгорбиться, сгорбатиться.

Ровные, плоские, долгие доски. А разве могут быть иными столы. Вот вы? вы видели столы, которые были бы с ямами, ухабами. Видели, и что? Ах, вы оттуда убежали, и как? долго пришлось бежать. Наверное, вы правы. Столы, с ухабами, или с ямами, такие столы, наверное, далеко. Очень далеко. А вот наши столы, ровные. И стоят ровно, что ни положи, будет лежать. Не упадет, не соскользнет. Какие удобные столы. И сидеть за ними очень приятно. Какие тут горбы! Но если на столах оставить бумаги. Стопки. Папки. И глянуть в сумерках. Появится нечто вроде горбов. А там?.. А там сознание, воображение начинает рисовать. «… столы горбятся смутно, как звери на лежке» (Там же). Да почему звери, в нашей-то мирной конторке. Из  наших мирных столов. Но сознание упрямо делает шаг по пути превращения столов в зверей. Ну, не столов, а ящиков в столах! Да, и пусть себе полежат. Но здесь-то им чего лежать? Ишь, развалились. Не странно ли, если из своей мирной головы служащий выведет на свет кучку зверей. Но они мирно лежат? Да, пока лежат. На ровных столах не споткнешься, как и на ровном полу. Не запнешься. А вот на кучке зверей, это запросто. Даже шагать не нужно. Достаточно глянуть, и тут же споткнулся. Конечно, не упал, ноги держат, пока. Но все одно,
зацепился, пусть взглядом, что-то держит, не отпускает.

Достаточно лишь взгляда. Правда, для этого взгляд должен отличать, зверей от папок. Должен уметь отличить. Там звери, там папки. Звери, оказывается, мирные зверьки. А в папках запрос на производство некоторых неприятных вещей. И даже вредных. Куда бы отправить это вредное производство. Чтобы взгляд умел различать, что-то должно быть дано еще до взгляда. Сначала нечто, взгляд потом. А что сначала? Ну, хотя бы очки.

2. Бочка времени
Итак, берем очки, легкие, удобные, настолько, что их не замечаешь.
Берем, берите-берите. Взяли, теперь глянем, вооруженным глазом. Посмотрим, не спеша. Что между часами и столами? Вот там часы, а там – столы, что между ними. Что может быть между часами и столами, именно между ними? обычно, это время работы. Пробило, всего восемь часов, служащие уже за столами, вздыхают, скрипят. Если не перьями, то стульями. Перед ними конторские книги, папки, горки документов. Все разложено. Да как все аккуратно!.. все на своих местах. Служащий вошел, подошел к столу, что-то там вдалеке? Нужно ли туда заглядывать, он знает, прекрасно, то, что рядом. Он только вошел, только подошел к столу, но он точно знает, «с чего ему начинать» (Лайтман, с.5). Он начинает, с близкого. Потом окажется где-то вдали. Именно потому, что начинал с близкого. С того, что рядом, под рукой. Это непременно, если начинаешь с чего-то близкого, потом оказываешься где-то вдали. А если бы он начинал с того, что вдали, с дальнего. С самого дальнего. Скажем, столы рядом. А ну их, отодвинул. А вот часы далеко. Дотянуться бы до часов, как?!
А нужно ли тянуться к часам, к звездам, к мантии.

Когда есть эти регулярные перемены. Свет – тьма, и снова, свет – тьма. Увидел свет, я существую. Но часы твердят что-то свое, невнятное. Да, надо взять часы. Часы определяют, определят, сейчас должен быть свет. Или должна быть тьма. Если так пойти? Можно договориться: часы прогоняют тьму, часы открывают дорогу свету. А что? Было бы неплохо, договориться, с кем? С часами, с ними можно договориться. Это все равно, что договариваться с самим собой. Договориться – сравняться, с кем вы хотели сравняться. А нет ли здесь кого-нибудь, над кем можно возвыситься. Нет? вы правы, не лучше ли мне сравнить себя со временем. Я и время. Или с часами, я и часы. А вот с абсолютной темнотой, как с ней договориться. Как бы еще ее обозначить.
Скажем, сапоги, почему сапоги? Можно еще сказать, я и темнота. Но чтобы? я и сапоги!..

"Ну, куда от них денешься" (Окуджава). Темнота, как сапоги, куда от нее денешься, своего рода, знак. Если удалось что-то захватить, какую-то добычу. Желательно сразу закрыться, замкнуться. Отгородиться от прочих, чтобы не пришлось делиться. Чтобы самому извлечь выгоду, иначе, зачем идти на риск, выслеживая добычу. Охота – риск. Вот риск, пожалуй, можно разделить. А добычу, помощники не требуются. Отходи, да, отвали!
Вали, навалить, навалиться бы; сначала работа, ее неизбежность, и только потом добыча. Если точнее, возможность добычи. Неизбежность работы, возможность "добычи", неизбежность дележки. Что отсюда следует. Я и Неизбежность, думать об этом? Не лучше ли, Я и Возможность. Скажем, возможность участия в дележке,
на организационном языке, в распределении.
Начать распределение, реально как процесс дележки – все равно, что выйти из темноты, показать свое лицо. Если так, тогда первый вопрос, когда выполнить работу распределения, до начала работы. Или после выполнения работы? Работа – неизбежна, распределение – неизбежно, неизбежное требует времени. Это значит, и само время становится неизбежным.

Послушайте, «не разумнее ли заставить себя выполнить неизбежную работу», когда? «в разумное, логически обоснованное время?» (Кнорринг, с.418). Чуть иначе, не разумнее ли быть разумным, да кто бы спорил! Для начала нужно найти это разумное время. Допустим, нашел. Теперь нужно заставлять себя. Это время разумное, соглашайся, не тяни, хорошо. Теперь делай дело, в это разумное время. Но разве время, именно время!.. может быть разумным? За этим временем наше разумное поведение, не более. Поведение делит время, это неразумное, это разумное. Разумность или неразумность времени зависит от нашего поведения. Скажем, наше житейское желание «несколько минут понежиться в постели» (Там же). Почему-то настигает нас рано утром, когда надо бежать на работу. Желание и Возможность = Я и Время. Точнее, Я и разумное время. Но как же разумность поведения?! О чем вы, помилуйте. Нам всегда не хватает разумного времени!
Я столкну тебя, вытолкну, хотя бы из-за стола, если мы, конечно, столкнемся, за одним столом.

Рано или поздно, столкнешься. Как было светло. Теперь темно, что-то темное, вот в этом месте что-то очень темное. Именно в этом, отдельном месте, темная масса. Такой же знак. Удобно работать со знаком. Масса –; знак.
Начинаем работать, со знаком.
Ну, скажете! Эта работа началась давно, очень давно. И в этом смысле, она далеко. Что там вдалеке? Как всегда, лицо. Значительное лицо, "сценическая теория и практика". Да, это лицо режиссера, сам Брехт. Он не тратит время на уход с Моста, он сам творит Мост. На этом высоком Мосту он творит соединение «марксистского разума с семантической мыслью» (Косиков, с.7). Разум, оперирующий знаками, или кодами, зачем? чтобы получить некоторый эффект. Почему бы и нет. Разве знак не может быть орудием труда. Ну, хотя бы инструментом. Вооружился, делай дело. Делай Мост, потом люди встанут на этом Мосту, а куда им деваться.
Что-то ему удалось наделать.
По части масок. Снять, надеть. И снова, надеть, снять. Неплохо это у него получалось. А если бы он оказался на операционном столе, стал бы я его сталкивать? Возвращаюсь, получалось у него неплохо.

Особенно с прожекторами. Или с поношенной одеждой. Одеваться, или раздеваться. Люди, в отличие от животных, любят одеваться, потом раздеваться. Интересно, будет ли такое время, когда людям не нужно будет раздеваться? Что для этого требуется, самая мелочь, некий пустяк, не нужно одеваться. Итак, одетый человек заходит в некое жилье, в современную квартиру. Там его ждут, встречают. Вернее, встречает, один человек. Начинается привычное действие. Первый раздевается, второй соблюдает вежливость. Ваше пальто, вот сюда, хорошо. А вот сюда, вашу шляпу. Очень хорошо. Но тут хозяин жилья совершает некоторое иное действие, он задает вопрос. Сначала, до прихода гостя, задается вопросом сам. После прихода гостя задает вопрос ему. Еще бы, он так встревожен, он так ждал именно этого гостя, почему? это такой гость, который сумеет рассеять тьму, пусть даже в голове одного хозяина квартиры. Если, хотя бы в одной голове, будет свет, это немало.
Начали, за вами вопрос, сноп света за вами.
Иначе, вы давайте формулировку, а вы давайте прожектор, господа прожектеры, начали. Кому как не вам, разобраться с темнотой пустоты, с пустотой тьмы, с ошибками времени.

3. Ложка времени
Всякая революция имеет дело, с чем? с одной, замечательной оппозицией.
Реальность – Вымышленность. Навстречу реальности революция бросает вымышленность. Но именно поэтому революция автоматически рождает реальность. Франция, Россия, Италия, Германия, Китай. И целая россыпь, вокруг этих центральных точек. Вернее, будет сказать, вокруг этих воронок. Хозяин, обычный философ, встревожено спрашивает гостя. Вы, конечно, слышали? Конечно! Но это уже не вымышленность Революции. Это вымышленность Террора, которая рождает, и тоже автоматически, совсем иную реальность, воронку "бессилия". Знаменитый режиссер поправил наивного философа: «Чем больше они невиновны, тем больше они виноваты» (Гуль, с.45). Должно быть, его цепкий взгляд различал папки, документы. Или горки папок, горы документов. Но он не заметил, что они сгорбились, «как звери на лежке» (Лайтман, с.5). Снова начинается привычное действие. Первый соблюдает вежливость, Хук «подал Брехту пальто и шляпу» (Гуль, с.45). Второй одевается, не выходить же на улицу раздетым. Впрочем, мог бы проявить толику гордости. Вот он оделся, не спеша. Вот он вышел, не прощаясь, и Хук «больше его не видел» (Там же). Хук = хозяин квартиры, тот самый философ, который проклинал вымышленность террора. Его гость =  "его друг Бертольд Брехт",
тот самый режиссер, который означил жертвы террора. Темнота – то, что скрывает. Пустота – то, что обещает. Темно, как там темно. Но в некоторых дальних уголках, крохотных, кроется пустота,
или возможность?
Вон там, за бугорком, притаилась пара, конечно, невиновные. Какая возможность, для возложения вины. И в самом деле, что можно возложить на виновных, они и так уже виноваты, статьей больше, статьей меньше. Другое дело невиновные, вот тут есть, где разгуляться Вышинскому.

Реально-вымышленные жертвы, вымышлено-реального террора.
Они не обладали ничем, кроме имени, лишь имена. У каждого одно имя, только одно. И какие только операции не производились с этими именами. Какие только бездны не открывались за ними. И вдруг, они лишились имен, потому что? Эти люди, они виновны. Ах, они не виновны. Тем хуже для них. Ибо их означали, виной. А потому, чтобы они на себя ни надели, их суть останется той же. Вина, несите свою вину. Тащите, как тащил свой камень известный герой. Что же стало с Режиссером? Он попал в другое время. Точнее, он сам выбрал это иное время. Я и Прошлое. Не вернулся, вернул себе свое прошлое. В настоящем подходящего места не находится. В будущее не прорваться. Так не начать ли с нуля. Это и есть, вернуть прошлое.
Это значит, снова пройти тот же путь, начало – конец, замкнутый круг. Отказаться от имени, признать себя виновным? Значит, освободить партию от вины. Ты – один на один, со своим именем. Но для партии это лишь одно из многих имен. Представьте, какие возможности получает Партия. Давать новые имена, тем самым сбрасывать имена старые.
Всякий раз есть имена новые, есть только настоящее Партии, зачем ей чужое прошлое. Не в этом ли, притягательность принципа разделения. Раз, отрезал кусочек. Еще раз, еще кусочек. В сумме? Салями!

Пройти свое прошлое заново, придать ему новое качество. Это значит, настоящее, которое мы имеем сейчас, будем иным. А если настоящее будет иным, иным будем и будущее. Все это так просто, хочешь изменить будущее, начинай с далекого прошлого. С тех самых оснований, которые одни и те же, для всех времен. Прошедших, текущих, будущих. Представьте высокий Мост. Сошли в одну сторону, крутой берег. Там каждый сам по себе. Сам соединяется со своими орудиями труда, согласие прочих не требуется. Да, никто и не суется со своим согласием. Пошли в другую сторону, на другой берег, пологий берег. Там все заодно. Дружно соединяются для общего труда, по общему соглашению, на общую пользу. И что? Каждый лезет со своим согласием. Странно, опять никто не суется. А чего вылезать, все решено. На этом берегу, или на том?
Все одно, надо соединять руки с топорами, надо соединяться, рукам или топорам.

Что выбираете? Топорные руки. Или ручные топоры. Или даже так, рукастые топоры.
Пролетарии всех стран соединяйтесь. С топорами. Или с тяпками. Или с ручками. Чуть иначе, надо пройти чистилище, для многих таким чистилищем стал марксизм. Вот здесь-то и родилось удивительное явление. Я буду соединять руки с орудиями. Вот ваши руки, с топорами. А ваши руки – с тяпками. А ваши тонкие ручки – с ручками. Мои руки? мои руки уже соединены, вернее, заняты, чем? в одной руке я держу ваши руки, все возможные руки. В другой руке я держу все средства труда, даже еще не существующие. Именно поэтому я могу соединять руки, уже не ваши. И орудия труда, еще не ваши. Мои руки, я соединяю их с моими топорами. Из всех нас, только я! да, только я – один из всех нас соединен с властью. А власть только со мной.
Я – последняя основа, конечная причина вашего мира.
Чем же хозяин жилья, наивный философ, отличался от гостя, знаменитого режиссера? Возможно, он между целью и действиями помещал «дозированный фанатизм» (Кнорринг, с.421). В то время как его гость предпочитал фанатизм искренний. Возможно, гость вполне искренне надеялся разорвать замкнутый круг своего времени. Основа надежды – он был уверен, что владеет смыслами. Приходится дорожить смыслом. Ибо, как утверждает современный социолог, потерять смысл – потерять реальность .

И теперь совсем кратко. Если смысл потерян, какая реальность стояла за этим смыслом?
От реальности – к смыслу. Или от смысла – к реальности. А может быть, к самому себе. Здесь смысл, он рядом, со мной, это я сам. А там реальность, но она скрыта, что-то ее закрывает. И вот перед вождем уже «запертая дверь, и в нее он ожесточенно, исступленно, колотит…» (Валентинов, с.5). Там, за дверью, кем он станет? Той самой пустотой, которая порождает, сама из себя, и рабочие руки, и средства труда. Впрочем, это уже не руки, а его исполнительные органы. Не средства труда, а его внешнее вещественное тело .

Вместо заключения
1.
Не начать ли с защиты, понятно, речь идет о самозащите .
Темнота отступает? Отступая, она оставляет нам корзинки, календари, фотокарточки. Но может быть, происходит нечто обратное, темнота рождает? «С каждой минутой все новые предметы обретают явь» (Лайтман, с.6). Сначала мусорная корзинка, вовремя. Сделаем ли мы наш отчет, не совсем ясно. А вот горку мусора, сможем.
Несомненно, сделаем. И впредь будем делать, такие вот мы, производители мусора.
Темнота как порождение вещей, вправе усомниться. Но вот насчет чистых идей, эта «комната полна практических идей» (Там же). Идеи, даже самые практичные, как раз и являются из той странной темноты, которую мы и хотели бы просветлить. Направляем сноп света, а в итоге сворачиваем на ближних. Как это получается. Бросаем свет, в пустоту. Оттуда вдруг выглядывают лица ближних. Выходите-ка. Вот они, наши ближние,
вглядывайтесь: носители идей = пустые формы, почему же они претендуют на вечность.

Производители идей, так ли нужны они. В самом деле, зачем эти провокаторы? чтобы подчеркнуть вечность идей. Тогда они подчеркивают свою временность, являют себя, как «некий схематический знак» (Гуль, с. 46). Пусть так, но причем здесь метафизика? Неужели только для того, чтоб вынести приговор!.. Окончательный приговор. Куда деваться, метафизика предлагает последние основания. Если это знак, тогда за ним? Вы все обречены, все! Сделать? ничего нельзя. Можно! Надо принять, неизбежное. Как это? всего-то, выбрать смысл. Наделить мир смыслом. Выбрать, выбраться, радость смысла. Или надежды. Но кто-то упирается, не хочу наделять, хочу наделяться. А то и вовсе, разделиться с этим миром. Разделились? Тогда  поздравляю.
Вы вступаете в мир, где время не временно. Куда вы так тянетесь, ах, вам кусочек вечности.

2.
Время, замкнутое на себя. Но даже в таком замкнутом времени люди не повторяются. Они конечны. Да, конечны. А дела людские? Они те же человеческие. Родиться, вырасти, выбрать занятие, найти источник существования. Сумятица чувств, переживания, опять переживания. Почему бы не представить, эти самые человеческие чувства, отделенными от самих людей. Бесконечные, как само время. Тянутся сквозь время. И лишь, время от времени, меняют носителей. Поэтому? «В каждом городе глубокой ночью пустые улицы и балконы наполняются их стонами» (Лайтман, с.9). Их = носители. Что с ними? Они хотят быть вечными, быть или стать. Для этого? Сущая мелочь. Всего–то, поменяться местами с вечными чувствами. Перестать быть носителями, формами. Чувства превратить в формы, а потом менять эти чувства, менять. «Из зала в зал переходя…». Но тогда? Придется сделать следующий шаг. Придется перестать меняться самим, вы на это согласны?
Нет, чтобы оставаться самим собой, я должен меняться.
Я прежний – Я новый, навязло, надоело . Где та, конечная основа, благодаря которой можно меняться, оставаясь самим собой. Ну, это несложно. Превратить прочих – в свои формы, самому стать ядром. И меняй, меняй формы. Поначалу небольшие. Потом побольше. А там и вовсе гигантские. Почему бы не применить метафизику,
к себе самому, перенести на себя самого ее конечные основания.

3.
Кто знает, может быть, тот самый, знаменитый режиссер представлял именно свою миссию именно таким бесподобным образом. Если я бесподобен? Никто не может быть подобен мне. Небольшой разрыв, его всегда можно превратить в пропасть. Проблема в одном, кто шагнет, в эту пропасть. Но ведь проблему можно интерпретировать иным образом? Я и Время, первый шаг над пропастью с тем, чтобы высвободить энергию взаимодействия = духовное ядро + чувственные формы + субстрат. Допустим, некоторая энергия высвобождена,
на что ее направить?
На утверждение нового смысла. Если можно привнести новое сознание в некую социальную группу? Почему нельзя привнести смысл. Чем на деле обернулось силовое привнесение сознания? установлением руководящей роли некоей Организации. Ее сознание, вернее сказать, сознание членов организации, и стало сознанием социального слоя (= касты). Чуть иначе, эта организация задала определенные нормы поведения. Нормы стали господствующими. Коротко говоря, утверждение нового смысла – всегда изменение поведения людей,
утверждение нового поведения.
Скажем, «ограничение военных расходов одним процентом национального дохода» (Алаев, с.205). Пропасть расширяется, возникает необратимость. Как это можно ощутить? Как молчание смыслов. Люди их не слышат. Но могут видеть. Молчание ягнят. Молчание самураев. Молчание истуканов. Так ведь можно дойти и до сиротства? Остановимся пока на пирамидах, точнее, в тени пирамид, замрем.

Литература:

1. Алаев Л. Россия и опыт восточных демократий // Знамя, 1992, № 12.
2. Дубин Б. Заметки переводчика // Иностранная литература, 1992, № 8 – 9.
3. Валентинов Н. Неизвестный Ленин // Демократическая газета, 1991, № 8, июнь.
4. Вин Ф. Карл Маркс: Капитал. – М.: АСТ, 2009.
5. Гуль Р. Его «вопль» услышан // Слово, 1992, № 1– 6.
6. Кирюшкин М. Размышления о предмете истории // Знание-сила, 1991, № 10.
7. Кнорринг В.И. Теория, практика и искусство управления. – М.: НОРМА, 2009.
8. Косиков Г. Предисловие. – В кн.: Барт Р. Нулевая степень письма. – М.: Академический проект, 2008.
9. Лайтман А. Сны Эйнштейна. – М.: АСТ, 2001.
10. Милош Ч. Достоевский и Сведенборг // Иностранная литература, 1992, № 8 – 9.