Как я в этот выходной стала в театр не проходной

Вера Позднякова
              Как я в этот выходной стала в театр не проходной
                (рецензия на два спектакля в одном)

  Жизнь бежала – бежала и вдруг резко тормознула. И я решила оглядеться. И набраться новых сил.  Некоторые из мужчин набираются пивка для рывка. Но, если в работе многие наши женщины работают, как мужчины, то всё же большая часть из нас не прочь иногда вместо пивка побаловать себя чем-то более изысканным. Я сейчас говорю не о виски, а о … театре. Я слишком долго не могла себя побаловать искусством театра.
И вот долгожданный  день настал. И я снова иду в театр. Иду заранее, чтобы насладиться предвкушением прекрасного.
А вот и парадный подъезд. Публика приятно удивила. И хоть лишних билетиков не спрашивали, но ждали друзей, чтобы вместе пройти в наш храм искусства. Мне ждать было некого. И я на крыльях, несмотря на свой возраст, порхнула, как в юности, по ступенькам, в вестибюль. Туда – туда! На встречу с юношеским увлечением! На встречу с искусством! Я летела на крыльях любви к нему! Искусству театра. Наконец-то я смогла это себе позволить!
Влететь в фойе мне не удалось. На самом входе стояли два охранника и служительница, как мне показалось, дама пенсионного возраста, как я. Дистанция от входной двери до кольца обороны составляла полкорпуса входящего. Я вернулась с заоблачных высей предвкушения прекрасного в … фойе. Немедленно последовал грозный вопрос. Ваш билет?
- Ой извините, сейчас достану, я попыталась отойти чуть в сторонку, чтобы порыться в сумке и достать билет. Но не тут-то было!
Последовал грозный окрик, выйдите и там ищите! На поверку эта бабуля, которой она мне показалась, оказалась менее бабулистой, чем я думала. В её голосе было столько нерастраченной силы, столько желания достойно исполнить свою работу, что я отдала ей должное. Она оказалась как раз из тех, про которых говорят, врёшь, нас не обойдешь.
Будучи не робкого десятка, я ответила, что не в тюрягу иду, чтобы мне приказывали, где стоять. Надеюсь, что это театр. И шаг влево, шаг вправо – не расстрел. Достав скоренько билет, я шмыгнула сквозь этот живой заслон в фойе.
В раздевалке другая служительница долго и с воодушевлением объясняла мне про программку. И увлекшись тем, что её слушают, никак не хотела принять у элегантного мужчины моих лет пальто. Она решила, что мы вместе, так как он подошел следом за мной.  Почему этот факт привел её к такому выводу – сия тайна мне не доступна. Наконец, я смогла прервать её красноречие и попросила, примите, пожалуйста, пальто у мужчины. А – то Вы мне объясняете, а он ждет. Последовал разочарованный ответ, ой, а разве вы не вместе. Жаль, а-то вы подходите друг к другу. Я хотела вам один номерок на двоих дать.
Мне этот мужчина – театрал тоже понравился. Но что делать? Меня дома ждал ничем не хуже мужчина. Вот только, к сожалению, не театрал. Мужчина кивнул мне в благодарность за то, что я освободила его из плена женского словоизвержения. Но меня так учили, правда, очень давно, уважать старших. Дама явно была старше нас. И мужчину тоже, видать, этому учили. Уважать и не прерывать старших.
Освободившись из объятий хамства на входе и сверхлюбезности в гардеробе, мы поспешили разбежаться.
Наконец-то я вновь смогла воспарить к высотам искусства. Я бродила по фойе, рассматривала красочные портреты артистов и актрис. Разглядывала стенды со сценами из спектаклей. Красивые колонны, скульптура лебедя и девушки из папье-маше для одного из спектаклей, выставленная в холле на втором этаже, около которой многие фотографировались. Люстры, светильники! Красиво наряженные дамы. Как давно моя душа хотела такого! Буфеты, в большом множестве, приятно удивили разнообразием пирожных и бутербродов и … отсутствием очередей. Как в моей юности мы мечтали об этом!
Однако, приближалось начало спектакля, и я решила потихоньку воспарить еще выше – на своё место во втором ярусе. В кассе я специально взяла туда билет, так хотелось вспомнить свою безденежную студенческую юность, которую мы наполняли очарованием его величества – театра, жертвуя обедами в институтской столовой во имя очередного спектакля. Я медленно шла по лестнице на второй ярус, полная воспоминаний юности, нахлынувших на меня, предвкушая, как я войду туда. И весь зал будет у меня, как на ладони. И я смогу полюбоваться красотою его светильников, его бархатных кресел. Где-то на полдороги меня и еще нескольких зрителей встретила очередная дама-служительница вопросом, вы на второй ярус?
- Да, радостно ответили мы.
- Тогда пойдёмте вниз.
- А что? Мы не по той лестнице поднимаемся, не туда?
- Туда, но вас всего пять человек, чего из-за вас открывать двери на ярус.
- Но я хотела сидеть там!
- Ничего, сядете еще лучше!
До начала спектакля оставались считанные минуты, а надо было спуститься вниз, дойти до нового места.
Доведя нас до зала, служительница Мельпомены торжественно объявила с выражением, достойным лучшего применения, стойте здесь, у входа. Как свет погаснет, идите и садитесь на свободное место, А пока присмотрите его себе.
Это был удар под дых. Я представила себе даму в возрасте, т.е. себя, высматривающую место под люстрой вожделенного зала, а затем в темноте минут перед началом спектакля, крейсерским ходом, спешащую на облюбованное место. Мне стало не по себе. Этого не может быть, потомучто этого не может быть, промелькнуло у меня в голове.
Я успела окликнуть служительницу, бодрым шагом спешащую раствориться в толпе зрителей, входящих в зал.
- Позвольте, что это такое? Я давно не студентка, чтобы такое практиковать. Я не собираюсь бегать в поисках места по залу!
- Ладно, ждите!  Я сейчас Вам выпишу контрамарку!
И я осталась ждать, боясь отойти и на полметра. В голове почему-то стало крутиться «Варкалось, хливкие шорьки пырялись по наве,  и хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове». В зале действительно гасли последние хливкие шорьки светильников. И передо мною вновь стоял знаменитый российский вопрос, даже два. Как быть и что делать?
Но «не всё так плохо в этом мире», подошла наконец распорядительница этой части моей жизни, пойдёмте, я Вас ищу – ищу, посажу Вас, вот контрамарка, чтобы Вы не беспокоились, что сгонят. И вообще Вы много хотите, а могли бы выбрать получше, где сесть. Может и в первом ряду место нашлось бы, а так … Но ничего, там тоже хорошо!
Мы шли по темнеющему  залу. И я вновь радовалась многому. Тому, что идем не между рядов, мешая добропорядочным зрителям, не любящим второго яруса, а по центральному проходу на противоположную сторону. Я – то, купив билет на любимый мною второй ярус, как оказалось, не могла к таковым себя причислять. Я радовалась, что не позвала в театр с собой кого-либо из родных и друзей. Я радовалась, что скоро все мои муки закончатся. И что стыд за сервис современного театра улетучится во время спектакля, заявленного в купленном мною билете. И я не буду ощущать себя без вины виноватою.
Вбегающая в зал на последних минутах оказалась моей знакомой. Она тормознула, но я устало махнула ей рукой, потом, боясь отстать от ведущей меня.
Осев на своё новое место и осоловев от волнений, я несколько минут не могла подключится к действию спектакля, разворачивающегося на сцене. Наконец, до меня стали доходить какие-то отдельные, квакающие звуки. Пришлось изрядно напрячься, чтобы что-то слышать. На сцене было множество актеров в красивых костюмах, стилизованных под эпоху спектакля.
Я начала приходить в себя и снова радоваться жизни. И даже начала слышать, через слово. И тут на сцену вышел респектабельный мужчина в современном сером костюме, как было объявлено, главный режиссер, и что-то начал говорить. Напрягшись, я расслышала, что …. буль-буль … и если кому не нравится, то спектакль окончен, и зрители могут расходиться. После этой речи, от которой я расслышала, вышеприведенную заключительную фразу, режиссер, весьма довольный своей режиссерской находкой, важно удалился со сцены. Я после всех моих предыдущих перипетий, сидела и осмысливала сказанное, в том смысле – что это было. В партере, несколько человек сзади, видать такие же, как я, не дослышавшие простофили, встали, и стоя осмысливали полученную от режиссера информацию. Но врёшь, нашего человека не проведешь. Зрители за свои кровные сидели крепко на своих местах. Актеры на сцене, как ни в чём ни бывало продолжили играть спектакль. Зрители сзади тоже сели, радостно вздохнув. Прием режиссера удался, все еще в начале спектакля получили положительный заряд бодрости – «а кто не хочет грузить люминий, тот будет грузить чугуний».
Сирано де Бержерак! О благородстве и любви, о преданности и дружбе! 
Актеры старались. И спасибо им за это. Потомучто я только на другой день поняла, что этот немудреный сарайчик, водруженный в центре сцены, стилизованный под знаменитое сооружение всех времён и народов, называемое «два очка», обшитое стилизованными горбылями, есть не что иное, как балкон знатной дамы Роксаны. А в другом действии он же представлял собою военный командный пункт. Но к чести постановщиков спектакля хочу сказать, что по габаритам в высоту, это сооружение вполне можно было назвать «три очка». Наверх, на плоскую крышу «трёх очков» вёл виадук из горбыле-фанеры. Вот по этому немудреному реквизиту актерам приходилось фланировать весь спектакль.
А нам зрителям в каждой новой сцене, когда эти «три очка» передислоцировали на круге вместе с виадуком, приходилось гадать что это за туа-дзот на сцене.
И если во втором действии, это сооружение вполне сошло в воображении режиссера и нашем –зрителей, за некое воено-окопное возвышение, то о назначении его в первом действии, повторюсь, я догадалась только дома. Первоначально – то я думала, что это некое сооружение, наспех изготовленное из горбылей над неким обрывом в тёмном углу парка. А поразмышляв, поняла, что всё же балкон, но как-то сам по себе без здания, такова, видать поправка режиссера.  Конечно, это отдельно стоящий балкон с виадуком, и не над обрывом! Иначе уж Роксана точно нечаянно упала бы с этого сооружения в обрыв. Так как зигзаги виадука были такие коварные. И худенькой актрисе, одетой в красивые наряды, приходилось не легко, перешагивая с верхнего витка виадука на другой, он же последний, сигая между ними как заядлая спортсменка. Я бы побоялась зацепиться платьем за горбыль.
Бедный Ростан. Ты бы не перенёс этих метаморфоз.  А вообще, зачем современным режиссерам писать новые пьесы, или искать авторов. Ведь проще простого, взял да поправил классику, называя себя новатором. Ростану, как автору пьесы, не всё было так ясно, как режиссеру.
Бедный Ростан. Ты не сможешь призвать режиссера к ответу. 
Впрочем, пьеса счастливо подошла к концу. В перерыве зрители подбодрились в буфетах без толчеи. Довольные актеры вышли на поклон. Я сидела, полная впечатлений. Бывает же такое. На один билет мне совершенно бесплатно, т.е. даром, дали контрамарку на два спектакля. И я посмотрела сразу два спектакля в одном, как «видал сассун». Я сидела, в задумчивости, что же это я видела?
К жизни меня вернули некие звуки у выходной двери ложи первого яруса, где я сидела. Памятуя  о приключениях первого из двух сегодняшних спектаклей, и опасаясь, что первый спектакль еще не подошел к концу, и может окончательно поглотить в себя второй, я шустренько поспешила к выходу.
Там стояла еще одна грозная служительница Мельпомены, и крутила ключом в двери
ложи. И мне был подарен еще один взгляд, говорящий мне, кто я.
Раньше говорили знаменитую фразу Станиславского, театр начинается с вешалки. Сегодня это совсем не актуально. Нет, уважаемые друзья! Сегодня театр начинается с …хамства.
Тихого, но не прикрытого. Мелкого и мезкого. Мы привыкли понимать, почему это происходит, служительницы работают за добавку на масло к своему хлебу насущному.  Понять можно всё. Мы привыкли это делать – всех и вся понимать. И оправдывать. Но, может быть, надо уже, наевшись наконец, и не голодая, понять, что есть еще нечто большее, чем хлеб насущный. Есть хлеб духовный. И понять не только нам, зрителям и артистам, но и служащим в театре и их начальству. Ведь, не хамством единым…