Весна

Почему-то ощущение ветра, и сила его, да и другие его дела, ассоциируются с заводом, фабрикой, высокой, трубой, забором – как будто и есть такое место на земле или вне земли. Ветрам уже пора уходить, и потому можно сказать, что пришел средний ветер. Уже цветет яблоня, уже можно накручивать объективы, искать жуков. Это даже лучше, чем искать человеков, хотя поиск может быть совершенно разным. Ночь смешана с верхним туманом. Внизу его нет, а наверху – прослойка природных волос, которые повторяют структуру жизни, внешний вид существ, о которых мы не узнаем. Правильно было сказано: любите друг друга. Потому что ничего не остается перед лицом других плоскостей, других этажей действительности. Хотя человек и меняется, и постулаты воображения становятся все проработанней, но это – лишь внешнее чувство. Белый туман, смешанный с белым дымом цветущих деревьев. Если будет дождь, то отряды пчел сократятся. Кто-то останется дома. При солнце же этот шар из лепестков превращается в большое гудящее сообщество. Встанешь внизу, слушаешь, представляешь себя метеоритом или кометой в черных просторах – там звезды жужжат примерно так же. Надо просто быть больше по размерам, по метрам и километрам.
В этой ткани воздуха бродят отпечатки людей, которые уже не живут. Их очень много, потому что люди уже давно на земле, и жизнь каждого отдельного индивида идет снизу вверх, пока не достигает клапана. А там, словно через игольное ушко, проходит душа, чтобы навсегда измениться, сбросив с себя наряд прожитого.
И это кажется, что нельзя смотреть, нельзя видеть и знать. Я думал, большие, сверхъестественные, осы уже вышли. Но это была визуальная ошибка. Просто шмели. Я видел первого мохнато-крылатого паровоза еще в марте. Он влетел в окно, чтобы высохнуть – послушно перед силой правдивости, рядом с источником переменного тока, с лампочкой, которая помигивает, словно глашатай дьявольских частиц и их хозяина.
Но сверх-осы. Что вы знаете о них? Это большие синеватые биологические аппараты, в половину ладони размерами. Здесь – сразу же мысль о жале. Что будет, если они вас укусят? Но на людей они не нападают. Их задача – летать низко у земли, отыскивая в старых пнях незадачливых жуков. Такова их борьба, такова миссия.
Но они спят. Правда, мы подходим лишь к середине весны, когда первые листочки напоминают завтрак скудного художника, который перепутал акварель с вареньем. Но зато есть количество. Приходит небесный авианосец. Идут дожди. Это помогает белому свету расходиться во всем мире равномерно, затрагивая и потусторонние радиочастоты – то есть, головы, сферы ума, поля мысли. Как хорошо, когда все цветет. Это настоящий новый пергамент для философа – который начнет наносить сюда прежде всего знаки ментала. Это будет ближе всего к шумерским символам, а потому, нет ничего лучше, нежели подобный вид слияния.
Сигарета горит. Неожиданный, желтый, глухо-тарахтящий вертолет выскакивает из-за крыш и убегает. Звук несерьезный. Моторчик и звонкий, и глухой, словом, это некий вариант усиленного мопеда, который был запущен в воздух для проверки плотности прилегания друг к другу молекул.
Весну надо суметь захватить стихами. Но легко ли? Если б я был строителем, то, пожалуй, это было б сродни постройки очередного города. Но если они уже стоят, эти города? 10, 20, 100 городов. 101? Великая ли цифра. Но форма завсегда привлекает сердце любого творца, потому ты никогда не скажешь, что сделал всё, на что был способен. Я тут не беру в расчет изначальных мастеров предмета. Все мы чем-то обыкновенны. Но весна может проскочить. Это опасно.
Это очень опасно.
Нужно оживить карандаш. Нужно вспомнить про краски.  Ранние просторы земли. Шкура медведя. Стена скалы в качестве хоста. Я рисую камнем и углём.
Рисовать надо уже сейчас. Нельзя упускать весну. Человек, хотя и слабее большой мировой машины, может прикинуться игроком, и это, может быть, наивысшее состояние его. И сигарета – просто другой вид инструмента. Есть еще фломастеры. Разнообразные мелки. Есть еще палочка от мороженного, которой таинственный корифей делал картины на песке – в рассказе Бредбери “In a season of calm weather”.
Но вот и «желтый» возвращается. Куда он летал. Снова – все то же слабомощное тарахтенье. Он покачивается, словно нервничает, но не хватает тонкости в диапазоне звука. Так он и уходит – прекрасный в своей технической отрисовке.
Именно сегодня. Именно. Но как это показать? Топор весны. Она разрублена на две части. Счастье должно быть самим по себе – если на стенке висит телефон, и, снимая его, вы подключаетесь к шпионской аппаратуре. Вы слушаете колебания в иных лабораториях. Именно это! Вы не замените это ни чем другим.