Сергей Смерть-2

Сергей Смерть размышлял о сопоставимости растений. Если брать сразу же, художественно, то надо привлечь максимально допустимый разнос. Одноклеточные организмы бывают и в этом мире, но они не совсем удобны – ибо тут нет механизма символов, а если и будут таковые, то характер гротеска нарисуется сам собой – и здесь оно совсем не нужно, проще мыслить теми вещами, теми картинами, которые можно хотя бы потрогать. Ну, к примеру, сосна и яблоня. Два представителя. Два жителя мира, который не так уж далек от нас.
- Отсюда мы пытаемся их скрестить, - сказал он.
Он словно бы читал лекцию.
 - Зачем же их скрещивать? – спросил он.
- Понимаете, дело в том, что хотя вы и не существуете, это не так уж фигурально. Тут очень много оттенков, и вещи эти не то, что не изученные, они – не изучавшиеся совсем. В период ментального родства с верхней коркой эфира люди срисовали то, что увидели.  Это еще не значит, что видели они правильно – человек остался все той же моделью, и пока он не достиг своих высот, хотя по массе, по многоконтурности, он кое-что воспроизводит, и именно этот процесс может породить большую по силе коллективную мысль, которая будет способна атаковать мироздание.
- Но если я атеист?
-Нет, это тогда. Атеизм – это то же, как, например, алкоголизм. Водка. Вы же не можете пить водку, не существуя. Нет, ну я представляю себе мысль совсем отдаленную, мысль в стиле многоугольника, но для реальности – это очень много дополнительных ног и лишних хвостов, и у нас нет способа это пронять. Если вы атеизм, то вы и останетесь атеистом. И вот, в сосуд, куда сливаются океаны, а всякий отдельный поток человека, который вскоре уже не человек, так как механизм закончил своё действие и требует замещения, собирается как бы пенка. Вернее сказать, как бы пенки. И тут – пожалуйста. Что – атеизм. Да хоть и анимизм. Вы же понимаете, некоторые свойства пересекаются лишь внутри механизма мышления. Но если мышления нет? То нет и ничего, хотя останется присутствовать нечто большее. Но почему яблоня и сосна? Это – чтобы налиться, хотя бы на мгновение, силой поляризации за пределом, всего лишь на всего – мозга. Это значит, что хотя деревья это и родственные, но заставить их расти рядом друг с дружкой – дело не простое. С одной будут катиться прекрасные урожайные шары – в течение всего срока деторождения, а другая будет колоться. Хотя у сосен есть шишки, а там – всяческие орешки, которые можно пробовать на вкус.
Книга закрылась. Наступили вечная зима без зимы. Сергей Смерть сел на своего коня и поехал по дороге, в начальной фазе – пустой и туманной, а на средней – как будто совсем обычной, с присутствием круглых глаз машин, желтых или нарочито белых, со злым бездушием нового века. В мире было какое-то время года, а над трассой отчетливо росли звезды – показывая людям большую разницу в ритмах и степени непознанности между одной плоскостью и другой. Люди напоминали рыбок в аквариуме, которые хотя и таращили свои глаза, подплывая к краю, но все равно ничего не видели – в виду разнице в средах. С обратной же стороны завсегда кажется, что рыбы едят стекло. Так и есть. Их губы прилипают к стене сферы. Они едят стекло.
Сергей Смерть тормознул на автозаправке.
-Вы на коне? – спросил сонный заправщик.
-Да. Бензинчику.
-Как же его заправить.
-А дайте ему шланг. Он будет пить.
-Он пьёт бензин?
-Да. Но не всегда.
-А что же?
-Солярку и пепси. У вас есть пепси?
-Да. Там. В магазине.
-Хорошо. Тогда заправляйте. В него лезет литров двадцать. Лейте смело. 95-й. Я пока возьму газировку.
После Сергей дал заправщику визитку.
-Смерть, - прочитал тот.
-Да. Здесь все контакты. Как придет время, обращайтесь. Это очень выгодно. Нет, впрочем, здесь особый вид выгоды – что немало важно, и это касается внеплановых работ и внеурочных приемов – при этом вас могут, словно кость, оглодать собаки сомнений – есть ли в том грех. Но, поверьте, это – совершенно прямой, так сказать, канал, поэтому, никогда не бойтесь. Дело это святое. На земле есть любовь и смерть. Можно даже сказать, электрон и протон сущего. Но я так, слишком уж удалился в образы. До свидания. Не прощаемся.
Так, на заправленном коне, Сергей Смерть ехал, и стучали копыта, и не было искр, ибо бензин тут имел свойство скорее дидактическо-метафизическое, нежели прямое, назначительное.  Ну это, например, как поедание нефти. Нет тут особенного символа. Но – мы можем рассмотреть людей, которые составляют пересекающиеся множества, и, понятное дело, у каждого множества будут поля множеств и прочая канитель. И так вот – один человек сразу же поймет и скаждет: о, поедание нефти. Как хорошо. А другой станет искать смысл из книг других, возможно, не нужных. Как вы объясните? Очень просто.
-Это разные типы людей, - сказал Сергей Смерть, - и это загадка для меня. Однажды я осознал, что моя память коротка, и я не помню, но – есть те отделы, которые чем-то закрыты, и ключ от них не у меня. Дотрагиваясь до людского умом и рассуждениями, мы легко определим, что и у них так же – но человек – в целом, на ладони, если не питаться домыслами. Но если как раз не питаться, но, наоборот – жить нельзя, потому что ничего такого не остаётся. Значит, я чего-то не помню.
-Почему не помнит человек? – спросил бармэн.
-Он помнит отдельные куски. Это не память, а обрывки. Вот знаете, существует процесс полностью, будем говорить прямо, аналогичный. Вы видели ад на земле?
-Нет наверное.
-Это – бутылочный завод. Чтобы осознать его художественно-адскую составляющую, надо заглянуть туда не с торца, но как бы из двери внешней реальности. Когда вы идете по улице имени революционера и бандита Котовского, вы можете вдруг обнаружить странное окно, прямо в ограде, ибо в этом месте улица похожа на каменный туннель, немного подезеленный разными приукрасами в виде деревец, старых или новых. И посмотрите туда. Вы увидите тьму. И в ней пролетают яркие точки. Сверху вниз, и – больше ничего, кроме этих загадочных огненных колбасок. Это плавят пластмассу. Но уже готовая к работе на ниве созидания – также внешнего, прописанного в словах и методиках – она летит, чтобы стать бутылкой ранней. А уже потом эту заготовку раздувают. И – пожалуйста. Минеральная вода, соки, пиво, алкогольные коктейли, бытовая химия. А ведь вся эта пластмасса варилась, сообщаясь друг с другом. Масса. Тела. Но здесь я описываю процесс превращения старого в новое. Я – Сергей Смерть, я где-то – на очень маленьком участке, словно сторож, словно, гм, нет, не лодочник. Как бы сказать? Нет, вот сторож – лучший тип. Обычный, мужской образ. Мужик в комуфляже, в сторожке, где работает телевизор, пьют водку, и всем на все наплевать.
-Значит, когда я умру, меня бросать в котел, там расплавят, там я смешаюсь со всем остальным, и меня уже не будет.
-Именно, - обрадовался Сергей.
-Жалко, - проговорил бармен, - хотя какая разница, в чем тут суть. Нет, знаешь, нет. Вот, допустим, ты идешь по улице, нацепив большие белые наушники, и тебе наплевать, всецело. Но если ты их снимешь, ты можешь услышать возгласы – мол, посмотри, идет урод в наушниках. Это неприятно. Но если ты их не снимешь, ты никогда этого не услышишь.
-Налей тогда, - сказал Сергей Смерть, - за наушники.
-Выпить, впрочем, должен я, - проговорил бармэн, - хотя на работе не то, что нельзя пить, просто это лишает меня концентрации. Но нужно выпить. Именно – когда ты по жизни в наушниках, ты слышишь музыку, и мир иллюзий угощает тебя сладкими колебаниями, и вместе с тем, для тебя не существует плохих людей. Во всяком случае, в аудио диапазоне.
- Дай мне с собой несколько бутылок, - попросил Сергей несколькими минутами позже, - для коня. С конями сюда нельзя. Написано на дверях. Напою его на улице.
Разлилась ночь. Душа человеческая имеет внутри себя специальный инструмент для измерения длины этой ночи, даже если она уходит за пределы земли, даже если сила её  - сама бесконечность, то и тут человек может справиться – потому что театр его действий определен, и он не будет представлять плоды своих исследований за пределами текущего восприятия. Так и с наушниками. Сергей Смерть надел наушники и слушал ансамбль «Инкубус», и месяц висел, словно чашка для замера эфиров больших и малых.