Нормальный

Одиночество – это самое нормальное человеческое мироощущение, несмотря на то, что мы социальные создания, как учат в университетах. Мы часто хотим побыть одни и это прекрасное состояние и желание, особенно в огромном мегаполисе, где мимо пролетают машины, поезда, самолеты, проходят митинги, похороны, драки, избираются депутаты, президенты, бизнесмены превращаются в олигархов, влияют на процессы в государстве, якобы управляя твоей жизнью. А ты сидишь у окна, смотришь на все это, ты один и над тобой никто не имеет власти.
Ты один на один с собой и своими проблемами, создаешь свои миры, меняя их и подстраивая под внешние изменения, но они остаются сугубо внутренними. И редко когда внутренние миры гармонируют с внешними, как правило, потому, что из них получаются уродливые и абсурдные галактики и вселенные. Но иногда внутреннее может захватить внешнее путем тяжелых и долгих стараний и усилий, путем потрясений и катаклизмов. В то время, как внешнее может с легкостью уничтожить внутреннее, не оставив ничего для духа человека, превратив его с исходное животное, каким его задумывала Природа, но люди ушли с этого пути, совершив скачок, реализовав тысячи лет назад внутреннее во внешнее. И с тех пор человек не изменился, только оброс, как дерево мхом, всякими сложными техническими устройствами, непонятными книгами и неизвестной широкой массе настоящей историей, которую заменили фантастикой, жилплощадью, деньгами в банке, биометрическими паспортами и прочим.
Дарвин не любил людей с самого детства, с трех лет он не шел на контакт с гостями, другими детьми и родителями. Вместо этого он огромное внимание и все свое время уделял неодушевленным предметам. Мальчик привязывался к ним, с трудом переживал их «смерть» и депрессии его не оставляли. Ребенок, мягко говоря, был странным.
Когда он стал старше улучшение в его состоянии, как надеялись родители, не наступило, а все стало гораздо хуже. Дарвин начал разговаривать с предметами. Его лучшим другом стал маленький двухколесный велосипед. Для папы и мамы страшным и ужасным было то, что их ребенок разговаривает с игрушками, что является нормой для других детей, эгоцентрическая речь, направленная на объекты взаимодействия в раннем возрасте вполне нормальна. Но старшие видели в этом что-то дьявольское и опасное, ведь их сын не просто что-то говорил своему велосипеду, он вел с ним диалоги, причем настолько странные, что иногда по телу родителей бегали мурашки.
- Почему нельзя верить никому из людей?
- …
- Но дружба не всегда заканчивается так. Юлию не повезло, но ведь есть д Артаньян и его друзья, разве они предавали друг друга?
-…
- Ты обижаешься на людей, потому что сам не человек. Радуйся, что у тебя есть я.
Психологи не смогли ничем помочь: одни говорили, что все в порядке, другие понимали, что случай незаурядный и тут нужны новые методы. Врачи, палаты, обследования, непонятные приборы и результаты активности мозга сделали только хуже, очертив собой линию для Дарвина, за которой оставалась нормальная для него жизнь с каждодневным общением с велосипедом, кактусом и многими другими неодушевленными предметами. Мальчик не плакал, вел себя спокойно и достойно,  если это слово подходит к такой ситуации. Он стал безжизненным, как кукла, которую мастера, сделавшие ее, старались преисполнить пышущей молодостью и красотой, придав максимальное сходство с живым человеческим существом. Он стал куклой, которая пугала, куклой, которая не удалась и глаза, передававшие как раз свет жизни, вовсе не передавали этот свет, только наоборот. Тусклая дождливая осень жизни маленького ребенка.
Через несколько месяцев его отпустили, не добившись никаких результатов, не продвинувшись ни на сантиметр к ядру проблемы, не узнав ничего нового и полезного, только доломав то, что было сломано с самого начала жизни в конструкции под названием человек.
Дарвин со временем оттаял. В 7 лет его жизнь изменилась, потому что он пошел в школу, где странности ему не помешали общаться с другими детьми. Отметки он получал на удивление высокие и в целом его положительно характеризовали учителя на родительских собраниях. Родителям, вспоминавшим прошлые годы как страшный сон, начало казаться, что проблемы позади, что их не было на самом деле, а всему виной была чрезмерная забота, любовь и внимание к позднему ребенку. Их несмелая и робкая радость победы над недугом получила удар, напомним о прошлом, когда они однажды заглянули в комнатку к Дарвину и услышали разговор:
- Ничего, скоро я уйду от родителей, которым принес много страданий. Я не понимаю, почему хорошим людям приходиться страдать из-за таких, как я.
-…
- Ну и что, пусть считают сумасшедшим. Все равно они хорошие, столько переживали за меня.
Через год Дарвин уже ездил в школу на автобусе сам. Он вообще был очень самостоятельным, всегда убирал в комнате без напоминаний, мог разогреть себе завтрак, никогда не приносил хлопот, просто сидел в своем уголке и тихо занимался своими делами. Очень любил смотреть в окно квартиры на окружающий мир, хотя у него была возможность выйти и этот самый мир пощупать, проверить законы Природы, о которых он слышал, мог разбежаться, споткнуться и упасть, разбить колени или локоть, подраться с кем-то во дворе, отобрать у того, кто слабей, игрушку, но ничего этого Дарвин не делал. Он просто сидел на подоконнике и созерцал, с интересом разглядывая людей и машины, птиц, садившихся на деревья рядом с домом, наблюдая смену времен года, как листья каштанов желтели и отмирали, покрывшись ржавчиной, а весной вновь возрождались, глядя, как река жизни размывает берега, откалывая их по кусочку и унося в себе землю. Квартира была словно вне времени, а ребенок чувствовал себя не частью мира, а инородным телом, случайно попавшим сюда.
В один из зимних дней Дарвин по привычке сел в школьный автобус. У мальчика было спокойное настроение, светлое лицо и прямой взгляд, смотрящий через спину водителя на бегущую под колеса дорогу. Автобус тряхнуло, когда он попал в одну из многочисленных выбоин, так усердно заделываемых городской властью. Колесо зашаталось, болты и гайки отлетели. Детский транспорт покосился в одну из сторон, все еще продолжая движение и оставляя на пышном снегу непрерываемую полосу.  Машина врезалась в столб, оборвались линии электропередач и бешеные искрящиеся праздником провода щупальцами осьминога барабанили по автобусу, вследствие чего возник пожар. Все дети с ужасом пытались выбраться из адской ловушки, спокойным оставался только Дарвин. Он продолжал спокойно сидеть и наблюдать за дорогой. Наблюдать за жизнью через стекло, словно он находиться в своей квартире… По страшной оплошности не смог спастись только Дарвин.
В один из заснеженных вечеров через тысячу световых лет родители, гулявшие в округлом парке возле дома вдали, в темноте увидели одинокого мальчика в куртке с капюшоном, похожего на их Дарвина, а рядом с ним, проминая снег ровной полоской, ехал велосипед. Ночные звезды и луна вспыхнули, словно открывшиеся яркие глаза. На ветку сел трехсотстолетний гордый черный ворон. Мальчик разговаривал с велосипедом.
Предки думали, что звезды – это души прадедов, но как оказалось, это всего лишь небесные тела, но, как однажды размышлял про себя Дарвин, разве звезды, будучи уже известными в научной среде, не могут быть одновременно и душами людей, разве это взаимоисключающие параграфы? Может быть «небесное тело звезда» - это внешнее, а «душа предков» - это внутреннее? Как я уже говорил, внешнее легко может уничтожить внутреннее, но с Дарвином такого не произошло, если вдуматься в случившиеся события. Несмотря ни на что, он остался верен единственному другу, которого нашел себе. И вместе они продолжили наблюдать откуда-то за вселенной и жизнью.