Художник Ленин и его муза. 5. Домашний триумф

ХУДОЖНИК  ЛЕНИН  И  ЕГО  МУЗА

Короткая повесть (продолжение)

5. ДОМАШНИЙ ТРИУМФ

     Когда портрет был готов, состоялась домашняя презентация с закусками, тортом и шампанским. Родители пригласили своих друзей, любителей живописи – супружескую пару такого же возраста, как и они.
     Василий превзошёл самого себя. На картине Лена, загадочно улыбаясь, сидела на фоне розового куста в воздушном платье, открывающем нежные плечи и начало груди.
     – Исключительно красиво! – одобрил портрет обычно немногословный отец Лены, Павел Петрович. – Я думаю, что здесь никто лучше не напишет. Вам нужно обязательно показать этот портрет на выставке. Я неплохо разбираюсь в живописи, так вот скажу без малейших сомнений: очень удачная работа! Здесь много дорогих художников, и, конечно, у большинства их них раздутое самомнение, иначе они не предлагали бы свои картины по цене автомобиля. Но у вас, Василий, великолепная техника, и свет от картины идёт, понимаете? Свет!
     – Да-да, я тоже так считаю, – подтвердила Анна Фёдоровна. – Даже если бы на ней была изображена не наша Леночка, а кто-то другой, всё равно – картина просто чудесная! Надо подобрать достойную раму – и можно хоть в музее выставлять.
     – Ваш художник ещё молодой, а в музее, к сожалению, только давно ушедшие классики или ныне здравствующие народные художники представлены, да и то по одной картине. А для чего же все остальные учились и годами шлифовали свой талант? Вот вы скажите мне, Василий, почему у нас Музей современного искусства есть, но увидеть в нём лучшие работы современных художников невозможно? Где они? В запасниках? А я, например, увижу их когда-нибудь? – гость Птичкиных задавал вопросы, на которые не смог бы ответить сам министр культуры.
     – Трудно сказать. У меня однажды купили картину для музея, и больше я её ни разу не видел. Это равносильно тому, что за границу отдать. У нас нет ни одного подходящего помещения, чтобы можно было разместить постоянную экспозицию, вот и получается, что наши художники известны разве что отдельным ценителям, которые следят за их творчеством и ходят на выставки. Покупатели разберут картины по домам, повесят на стены – и то радость для автора, – с грустью сказал Василий.
     Он уже свыкся с таким положением дел, когда от его вдохновенного труда остаётся лишь цветная фотография, да и та не передаёт цвет и объём так, как хотелось бы.
     – Мне не совсем понятно, почему в этом якобы музее устраивают выставки художника-абстракциониста, которого я не знаю и знать не хочу, или тем более неведомого шведского дизайнера стульев. У нас есть для этого выставочные залы. А я как гражданин своей страны хочу, чтобы те картины, какие мне и многим другим зрителям запомнились на вернисажах или в художественных салонах, были приобретены государством и доступны народу. Это же нормальное желание? – Павел Петрович говорил весьма разумные слова, несмотря на то, что бокал с шампанским всякий раз допивал до дна.
     – Папа, ну мы ведь не можем повлиять на планы Министерства культуры! – Лена почувствовала, что разговор перешёл от её портрета к глобальной теме «искусство и народ».
     – А почему? Почему не можем? Должно же учитываться общественное мнение! Обидно, когда встречаешь великолепную картину и думаешь при этом, что, скорее всего, тебе больше не придётся её увидеть, если только художник не достиг того уровня обеспеченности, при котором он может коллекционировать самого себя. В таком случае нужно дождаться его круглого юбилея, чтобы попасть на следующую выставку. Да ещё и дожить до неё! Сложно, правда? – Отец даже разволновался.
     – Министерство, конечно, что-то закупает, но уж точно не по заявкам зрителей. У начальства свои критерии. К тому же наши предводители тоже пишут картины и подают их на закупочную комиссию. Мы и сами не знаем, когда всё это богатство будет принадлежать народу. Хранят где-то для кого-то, а ведь наверняка в запасниках есть отличные картины, которые люди смотрели бы с удовольствием, – сказал Василий.
    – Хорошо, что Леночкин портрет останется у нас, и вы сможете показывать его на своих выставках. Я уверена, что его обязательно заметят и расскажут о нём в газетах, – размечталась Анна Федоровна.
    – А я думаю, можно написать целую серию портретов Лены. Ну, разумеется, не так много, как у Кузьмича – у него везде, куда ни глянь, – его дражайшая супруга с младенцем, словно у них ребёнок всё время пребывает в столь нежном возрасте. Надо же меру знать! А если, допустим, сделать пять или семь разных композиций – это может быть очень интересно, – высказал своё мнение просвещённый гость.
     Василий и Лена переглянулись.
     – Ну, что я тебе говорил! – шёпотом сказал он. – Если бы ты согласилась, сейчас у меня уже был бы задел.
     – Позировать в обнажённом виде? Мне кажется, папа с мамой вряд ли придут в восторг от этой перспективы.
     – У тебя два высших образования, – Василий показал глазами на её пышную грудь, – которые являются эталоном женской красоты. Разве можно этого стесняться и тем более скрывать от всего мира?
     – Посмотрим, – скромно сказала польщённая красавица.
     Художник купался в лучах домашней славы, а Лена чувствовала себя Джокондой, перед которой стоят восхищённые зрители, а она лишь молчит и загадочно улыбается.
     Произошло нечто такое, что изменило её отношение к себе как к рядовому технологу кондитерской фабрики, женщине с избыточным весом, матери шестиклассника и любительнице американских мелодрам.
     Василий, обыкновенный художник с вернисажа, пробудил в ней внимание к своей привычной внешности и уважение к собственному телу, заставил поверить в то, что она красива и любима именно такой, какая она есть.
     Он был Пигмалионом, а она Галатеей, и всё происходящее напоминало ей сказку со счастливым концом.

     Супружеская пара ушла домой, ещё раз высказав Василию искренние похвалы и пожелания, а он, на правах виновника торжества, засиделся за столом. За разговорами никто не заметил, как наступила полночь. К тому же пошёл дождь, а какая необходимость идти среди ночи под дождём, если в доме есть свободная комната? Как того и следовало ожидать, гостеприимные хозяева оставили его ночевать.
     Василий, достойный, по его мнению, высочайшей награды, держался, как на правительственном приёме, – серьёзно и скромно. Ему постелили на том же диване, где он вместе с Леной отдыхал во время продолжительной работы над шедевром. Он лёг и стал ждать своего заслуженного счастья.
     Он надеялся, что Лена придёт к нему, как только все заснут, и его надежды оправдались.
     А разве могло быть иначе? Они полюбили друг друга и хотели быть вместе именно сейчас, когда Лена стала другой – такой, как на портрете, да и Василий тоже стал другим.
     Он поднялся от хорошего художника, успешно продающего картины на вернисаже, до создателя выдающегося произведения искусства. Он заметил в себе эти важные перемены и теперь испытывал честолюбивое желание идти вперёд, но ещё сильнее было желание обнять свою Галатею и не отпускать её никогда, даже если она вдруг похудеет.
     Лена вошла в комнату почти неслышно и остановилась возле двери. Василий почувствовал её приближение и, встав с дивана, подошёл к ней и нежно обнял. И они долго стояли, обнявшись, словно привыкая к новому состоянию своей любви. Они не спешили: ночь только началась, и впереди у них было много времени – вся жизнь.

Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2014/04/18/1619

__________________________________

Иллюстрация из интернета
Художник Волегов