День тишины

«...Для меня воплощением свободы, смелости и счастья  является  высота.
Вот бы взобраться на самый  высокий обрыв, шершавую, грубую отвесную скалу, уходящую в море. Чтоб карабкаться очень долго, почти мучительно, по сухой траве, вверх к цели с ожиданием и трепетом. Запыхавшись, оторвать, наконец, взгляд от земли и увидеть матовый сиреневый вечер, сказочные облака, первые бриллиантовые звезды, заговорщически подмигивающие со своего пьедестала. Обозреть широкий, бескрайний простор темного синего моря, далекую, недосягаемую линию горизонта, легкую, едва заметную глянцевую рябь воды от нежного, мягкого, тёплого ветерка, который развевает твои волосы. Ощутить его дыхание на своих губах, расправить свои крылья, получить долгожданную свободу, развить полет мысли, фантазии, отпустить все. 
А потом сделать глубокий вдох, наслаждаясь моментом, опустить глаза вниз и вот...
Резко расширяется зрачок, адреналин выделяется в кровь, мурашки бегут по телу, учащается дыхание.  Вдох-выдох, снова вдох. Стоп.
Громкое и сильное сердцебиение в висках, губах, пальцах. Волнение. Слабеют ноги, кружится голова и... шаг назад. Я детства боюсь высоты....
Я представляла  это тысячу раз, но всегда делала шаг назад. Может, я боялась узнать, что ждет меня за поворотом? Стоит ли желаемое того, чтоб его добиваться? Стоит ли то, что мы ищем, то, к чему стремимся всю жизнь, самого результата? Не ждёт ли нас разочарование в конце пути? Как понять, как справиться с ним? Как идти дальше? Обретать ли новую цель? Сомнение...
Когда человек находит то, что искал, интересно, что он чувствует. Ликует ли в нем радость, или злорадствует разочарованье? Оправдываются ли его надежды, или рушатся мечты? Находит ли он покой?»...
 Я отложила перо. Далекое  холодное солнце устало клонилось к закату, и его диск медленно катился по небосклону к линии горизонта, щедро озаряя побережье и освещая надвигающуюся гряду туч с севера. Взбудораженные чайки сновали над морем, ветер стремительно крепчал, и его соленые порывы все жестче и резче врезались волнами в прибрежные скалы, взвиваясь молочной пеной под самые небеса.
Я снова взглянула вдаль. Очередной удар ветра в лицо заставил меня очнуться от созерцательной комы. Оторвав взгляд, блуждавший где-то за горизонтом в поисках зеленого луча, и  вернувшись к действительности, я вдруг отчетливо почувствовала дрожь в теле от холода, поняла, насколько продрогла на холодной траве грозного величавого уступа скалы, врезавшейся в самое море, словно корпус гигантского корабля, бесстрашно рвущегося в самое сердце шторма. Забытый и отверженный целым миром край земли. Единственным напоминанием о людях на нем служил старый береговой маяк, направляющий далекие громадины кораблей на верный путь.
Уже начало темнеть, прогулка моя  затянулась, да и от городка я ушла дальше, чем собиралась. Ежась от пронизывающего ветра, я направилась в обратный путь, мечтая поскорее оказаться в коттедже. Но как только я приблизилась к башне маяка, на которой уже зажегся прожектор,  стал накрапывать дождь. Унылый, серый, спокойный день в одно мгновение превратился в  черную,  холодную, бушующую ночь.
Пытаясь укрыться жакетом от растущей стены дождя, внезапно обрушившейся на мою голову, я побежала к маяку, решив переждать это наказание небес там. Дверь была заперта только на щеколду.  Уступ был настолько угрюм, что люди редко появлялись вблизи маяка, видимо, поэтому смотритель иногда позволял себе его не запирать. Внутри маяк был настолько узок, мрачен и неприветлив, насколько был огромен, высок и статен снаружи. Лестница ажурной чугунной лентой обвивала ствол башни, занимая всю ширину пространства между стволом и внутренней стеной. Тяжело ступая с одной ступеньки на другую, я протискивалась по крутым ступеням вверх, подгоняемая страхом темноты,  заставляя подниматься себя все  выше. Держась одной рукой за холодный металл ржавеющих шершавых поручней в стенах, я другой вцепилась в юбку, приподнимая ее. Насквозь промокшая, она представляла собой бесформенный, некогда лиловый мешок, постоянно путавшийся у самых ног. 
Убежище мое защищало от ветра и потоков воды, но эхом отдавало все звуки с улицы, передавая их громче и протяжнее. Казалось, будто маяк звенит отголосками бессмертного ветра, стонет вместе с соснами от постоянных набегов беснующейся непогоды. Останавливаясь на площадках для отдыха лишь на минутку, я, наконец, добралась почти на самый верх башни, в вахтенную комнату,  освещаемую  периодическим, проблесковым светом прожектора, попадающим сюда из фонарного отсека.
«Какой чудный погожий вечерок»! - вспомнились мне слова хозяйки коттеджа, приветливо встретившей меня сегодня, когда я отправлялась в свое маленькое путешествие на берег, окончившееся жутким страхом, поглощавшим все более меня с каждой секундой.
«Какой чудный и прямо-таки погожий вечерок, тетушка Мари», - ухмыльнулась я.
Я попыталась осмотреть мое прибежище. В сумерках спотыкаясь, обходя кругом комнату в надежде найти хоть какие-то признаки присутствия людей, я заметила выступ в стене. Очертания смутно напоминали сундук или большой ящик. Сняв, с плеча сумку с рукописью, я присела к нему, надеясь найти в нем что-нибудь из полезных вещей. Насколько я могла догадываться, сундук принадлежал смотрителю маяка. «Интересно, часто ли он заходит сюда»? - волновалась я, дрожащими ледяными пальцами нетерпеливо откидывая крышку.  Неподалеку стоял деревянный, грубо сколоченный стол, над которым висела выцветшая карта побережья, и такой же угрюмый темный стул. Больше мебели не было. Как я узнала позже, инструкция смотрителя неумолимо отказывала в наличии мебели: «...ни в фонаре, ни в комнате под фонарём, не дозволяется иметь ни дивана, ни кровати, ни какой другой мебели, на которую бы можно было склониться».
Маленький склад сторожа или смотрителя, я не слишком разбираюсь в маяках, состоял из нескольких одеял, таблиц с указанием захода, восхода солнца и еще каких-то приборов, назначение которых я даже не представляла. Поспешно кутаясь в одеяла, я все-таки отыскала   фонарь. Моля чтобы батареи не разрядились, я включила его и поставила на стол. Растерев онемевшие от холода руки, я решила подняться к фонарю маяка. При дневном свете с башни, наверное, открывался завораживающий вид, но сейчас картина пугала. На берег опустилась беспросветная мгла, казалось, что маяк, возвышавшийся над ее липкими волнами, был единственным напоминанием реальности всего происходящего, изредка освещая ослепительным лучом прибрежную полосу.
«До чего же жутко», - снова пронеслось в голове.
Вглядываясь в полночную тень, которая жадно поглощала одно за другим столетние деревья, всего секунду назад так ярко освещенные, я пыталась справиться с нитями страха, опутывающими мое сознание.
Решив, что в комнате внизу гораздо спокойнее, я спустилась туда  отдохнуть до того момента, пока дождь не прекратится. Одежда была нестерпимо холодной. Ежась, я старалась посильнее укутаться в колючее одеяло, желая хоть немного согреться в ожидании милости от разбушевавшегося дождя.
«Хорошо еще, что камеру я сегодня оставила - завтра ее состояние явно будет лучше, чем моё», - подумалось мне,-  «Вот уж, что хорошего произошло сегодня». Эта мысль заставила меня снова улыбнуться в полумрак. Очень давно я где-то прочитала цитату, которая отпечаталась где-то глубоко в сознании. Звучит она так: «Если каждое утро вы будете просыпаться с мыслью о том, что сегодня обязательно произойдет что-то хорошее, так и будет».
Именно ее я вспоминаю  каждый раз, когда  все складывается плохо, или мне становится грустно, или хочется поднять настроение, я начинаю выискивать самые  обыденные  мелочи, которые делают  сегодняшний день особенным. Я зачисляю их в категорию: «Вот, что сегодня случилось хорошего!» Иногда это звучит глупо. Когда машина обливает грязью, и злостью закипает каждая вена, я думаю: «А каша сегодня не подгорела. Вот, что сегодня случилось хорошего». Смех сквозь слезы – вот, что не раз спасало по жизни. Конечно, я никогда не произношу этого в слух. Внутренние монологи - вот что не даст мне заскучать никогда.
Очередная яркая вспышка рассекла небесное полотно, и, словно выстрел из пушки, раскатистый удар грома последовал за ней, заставив меня вздрогнуть и очнуться от раздумий.
Замечательное начало для дня тишины.
Как отчаянно я нуждалась в покое и уединении. Поняла я это в нахлынувшей волне эмоций и рассредоточенности мыслей в нескончаемом лабиринте звенящего одиночества города. Во всем своем многообразии нитей и путей общения, пресечения судеб и маршрутов, в нем невозможно было найти и понять себя. Удушье безысходности и шоры поставленных целей мешали мне сосредоточиться на мысли, никак не давали привести сюжет моего романа к концу.
Я никак не могла найти тот финал в  жизни и воображении, который был бы логическим завершением исканий. Мысли мои казались мне сырым мхом, утекая, словно песок. И я  все никак не могла понять, как развить и закончить его, какую точку отправления дать. Героиня была моим автопортретом, и поэтому окончание и развязка требовали моего пристального самоанализа и внимания, коего добиться никак не удавалось за неимением времени на обработку мыслей. Все это осложнялось первым опытом в данном жанре и неопределенностью в жизни.
Чтоб совсем не уснуть, я достала из сумки свою рукопись, намереваясь проработать ее еще раз. Первые страницы дышали неизведанной отрешенностью от привычного мира и присущим мне романтизмом, таким нелепым в современное время.
«...Я совсем недавно переехала в город. Квартира, которая должна стать моим пристанищем, находилась в непосредственной близости от заезженного, пыльного и вечно жужжащего тракта. Оживленное движение, рычание моторов не затихало круглые сутки напролет, и даже при плотно закрытых окнах оставалось ощущение близости железной дороги, будто поезда ходили под самым моим окном. Первое время я не могла уснуть и по ночам долго ворочалась, прислушиваясь и выбирая позу удобнее, не иначе как принцесса на горошине.
Комната, вполне соответствовала моему характеру и вкусу. Теневая, скрытая от солнца деревьями, она прятала меня от ненавистного яркого света в сумраке темно-зеленых обоев, будто защищающих от окружающего мира. Обстановка была небогатой: несколько шкафов, диван-кровать, стол, стул. Ничего лишнего, но места для хранения всякой всячины хватало. Казус был в том, что такой груды вещей, чтобы поместилась в бесконечных ящиках и полках на тот момент я не имела. Зато у меня было все, что нужно для отдыха и работы - стартовая полоса. Словом,  к началу своей взрослой жизни я кое-как подготовилась.
В конце концов, я пришла к мысли, что мне в ней уютно, хотя мне было уютно везде, где бы я ни жила. При этом я часто вспоминаю, мне всегда было очень интересно обживаться, заполнять собой все пространство, мелкими деталями, наполнять милыми вещицами, полезными и безделушками. Моя комната. Это было единственное место во всей квартире, где чувствовалась свежесть. Ибо остальные комнаты напоминали мне запыленный чулан, вещи и люди в котором слежались, рассохлись и струхли.
Только закончив университет, я пребывала в невесомости  очередного переломного периода новой жизни, на границе времен.
Просыпаться приходилось рано, чтоб успеть совершить весь утренний туалет и добраться сквозь тернии на работу.  Выходя свежим августовским утром из подъезда, ощущая морозную легкость почти осеннего утра, я подавляла холодок, бегущий по спине, и спешила на остановку напротив, абсолютно не чувствуя себя отдохнувшей или свежей среди утреннего сонного смога, толпы взъерошенных, зевающих людей, озабоченных уже с самого утра своими житейскими проблемами. У кого-то постоянно звонил телефон, или плакал ребенок, или терялись деньги, выпадали ключи. Кто-то пытался проехать незамеченным, кто-то жаждал протолкаться к свободному креслу, а кто-то - поскорее проскочить через пробки. И в этой суматошной неразберихе повседневности кружилась жизнь, какая она есть: забитая, испуганная, порою агрессивная, а порою хохочущая, или чихающая, или зовущая, или ждущая вечно опаздывающий трамвай.
День проходил незаметно, оставляя лишь число на календаре после себя. Времени катастрофически не хватало, и это казалось кошмаром. Все двадцать два года жизни показались мне за первые три недели одним днем беззаботной, счастливой свободы. Все невзгоды стерлись из памяти и прошлое, казалось, машет издалека в голубой дымке, скрываясь и уходя в небытие. Нужно было начинать новую для меня, жестокую и неприветливую взрослую жизнь, и как сложится она, не знал никто, и все зависело только от желания, старания, упорства,  целеустремленности, удачи и Бог его знает еще от чего».....
Я устало протерла глаза. В окна все также бился ветер, отчаянно пытаясь ворваться внутрь. Ветер. Сегодня он совершенно не тот. «Где же  его описание? А, вот», - я пролистала страницы:
«...Итак, я спешила с работы, бежала на трамвай, с него опрометью неслась на автобус, спешила, чтоб не попасть в пробки и вовремя успеть домой, будто меня там кто-то ждал. В один вечер я совсем чуток не успела к двери автобуса, но бежать почему-то не стала. "Это ни к чему", - прозвучало в голове. А, может, я просто устала вечно спешить без оглядки. Сидя на остановке, я оглянулась вокруг. Рядом стоял мальчик, раскуривая сигарету. Девушка смотрела вдаль, выискивая глазами цель. Где-то я видела ее. Ах, да! Мы ездили на одном трамвае каждый день. В машинах каждый был занят своим: кто-то ругался по телефону, кто-то подпевал радио, кто-то хохотал услышанной шутке и вдруг...
Как будто меня толкнули, и я почувствовала его дыхание. Старый друг. Я всегда узнаю его за секунду до его приветственного дуновения. Ветер. Этим ветром я, наверное, никогда не смогу надышаться. Он не зависит от времени года, или температуры. Он поднимает мне настроение, разрывает легкие, переполняя их беспричинным счастьем. Этот ветер вбирает в себя все запахи, все краски жизни на свете, собирая их по всему миру и неся их для меня. Он пахнет лугами и рекой, хвоей и цветами, и травами, дождем и солнцем, небом и звездами. Он пахнет свободой. Он будто гладит меня по лицу с приветственным вздохом, он обнимает плечи свежим теплом. Он всегда вызывает улыбку, мой старый и вечный друг. И всегда мне хочется следовать за ним.
Обрадованная встречей, зависнув на паузе, я чуть не пропустила автобус снова и, стараясь не упустить свое вдохновение, запрыгнула на подножку. Поток "часа пик" понес меня домой. В этот вечер я написала 2 стихотворения, которые в отличие от всех моих произведений за последние месяцы не несли в себе грустной обреченности. Эти паузы в бесконечной гонке я люблю больше всего»...
Я пролистала оставшиеся страницы и закрыла тетрадь.  Пауза – это как остановить время на долю секунды. Эта мысль пришла в голову не так давно. И вот почему я здесь. Я приехала сюда, чтобы окунуться в омут покоя, обрести равновесие души. Это был небольшой тихий городок на побережье. Тихая гавань в морской несезон. Хотя гаванью можно было назвать лишь ту его часть, что спускалась непосредственно к морю. Остальные же улочки, извиваясь, расположились на холме, плавно перетекая в прибрежную часть. Весь образ его напоминал времена старинных вельмож и королей. Дороги были выложены брусчаткой, стены зданий увивал вездесущий плющ, добираясь до черепичных крыш уютных домиков. По утрам городок напоминал французскую провинциальную  деревушку с его маленькими лавчонками, набитыми всякой всячиной, и приветливыми болтливыми жителями.
Коттедж, в котором я сняла комнату, находился в самом его центре. Он был сделан из камня, в окнах по вечерам загорался желтый свет, словно от свечей, а по утрам на улочке всегда пахло свежими булочками из кондитерской. Окна выходили на восток, и холодное солнце часто будило меня яркими искрами. Белые простыни пахли лавандой и вся обстановка комнаты напоминала большие  покои с огромной деревянной ванной в центре, которая явилась не последней причиной выбора этой комнаты. Сидя в ней по вечерам, я представляла себя княжной с бокалом вина, наслаждаясь травяными ароматами масел, заботливо предоставленных тетушкой Мари. Как же там сейчас уютно, должно быть. Поежившись, я  взглянула на свое отражение в мутном оконце маяка. В отблесках фонаря оно казалось желтоватым, что придавало ему еще более усталый вид.
Уже светало, тучи совсем исчезли. Умытое небо начинало розоветь, как щеки зардевшейся девицы, и о ночном пиршестве Зевса напоминал только изумрудное мерцание омытой травы в ожидании солнца. Я рассматривала причудливый узор утра на полотне неба,  как вдруг услышала лай. Скрипнула где-то внизу дверь, и он стал еще громче и ближе.
Я вскочила и стала наскоро складывать вещи в сундук.
«Это, наверное, сторож! Ох, как сейчас попадет незваной гостье», - проносилось в голове. Сердце бешено колотилось в предчувствии встречи с огромным псом, суда по раскатам громоподобного лая. Я только захлопнула крышку сундука, наскоро спрятав одеяла, и не успела обернуться, как в комнату ворвался черный большой лабрадор. Налетев и  повалив меня, он принялся играть, счастливо заливаясь. Благодаря небо за то, что этот зверь  меня попросту не съел, я молча пыталась отпихнуть его с себя. Голос мой, видимо вместе с душой, затаился где-то в районе пяток. Когда я уже начинала задыхаться, силясь спихнуть с себя эту оглушающую машину, в комнату, запыхавшись, вошел ее хозяин. Собственно говоря, увидела я сначала пару спортивных мужских синих мокрых кед и услышала звенящий баритон, который, наконец, возымел действие на собаку.
-Джим, место! Прекрати, ты и так напугал ее до полусмерти,- с хохотом командовал незнакомец.
Его голос, нежный, но властный тон почему-то вызывал доверие.
-Вставайте, моя леди, он Вас больше не тронет,  - обратился он ко мне шутливым старым обращением, с некоторым снисхождением подавая ладонь для того, чтобы  встать. Я не могла вымолвить ни слова.
«Видимо, испуг от вторжения пса никак не пройдет», - решила я и, смущенно ответив кивком, уставилась в пол.
- Какое чудное утро, не правда ли? – его саркастичный тон вполне соответствовал насмешливому взгляду, коим он окидывал мой унылый образ. Я представила себе, как, должно быть, «привлекательно» выгляжу. Волнистые волосы, некогда аккуратно  собранные в пучок, наверняка похожи на одуванчик после порыва ветра. Влажная одежда, юбка у самого пола украшенная орнаментом разноцветной глины. Антураж «прекрасной дамы» венчали очаровательные бурые  следы грязи, известки и пыли на некогда новых, дорогих и весьма удобных туфлях. О, с леди было достаточно романтических приключений!
Да что они все! Сговорились что ли? Сначала погожий вечерок, закончившийся бессонной ночью, а теперь еще и чудное утро в объятьях ужасного пса. И,  в завершение всего,  этот наглец со своим покровительственным тоном, так бесстыдно оглядывающий мою фигуру с усмешкой. Моему терпению пришел конец, я начинала закипать и попыталась, было съязвить, но получилось только беспомощно схватить легкими воздух, поэтому я выразила все свое  негодование во взгляде, что несказанно его развеселило. А я  вместо облегчения от спасения почувствовала досаду. От очарования первого впечатления не осталось и следа.
- Меня зовут Филипп,- прокашлявшись, представился он, сглаживая молчание. Но я была слишком расстроена, чтобы отвечать, поэтому наградила спасителя злобным  преувеличенным реверансом и хмурым взглядом  в знак приветствия. В молчании я спрятала фонарь, захватила свою сумку и направилась к выходу.
Втайне была очень рада, что этот парень оказался вовсе не смотрителем, и мне не придется объяснять, какого лешего я сидела в башне всю ночь, как принцесса в ожидании спасения. Эта мысль несколько развеселила меня и, уже  улыбаясь, я вышла на улицу. Было еще зябко в предрассветной тени, но день обещал быть теплым. Первые лучи солнца уже ползли по поверхности моря, отражаясь от зеркальной глади.  Я услышала звук захлопывающееся двери и торопливые шаги догонявшего меня «принца-спасителя».
Вопреки моим ожиданиям, расспросов не последовало. Он просто пошел рядом, видимо, собираясь играть роль благородного рыцаря до конца. Втроем мы шли по высокой части берега, ближе к основанию холма в молчании. Джим семенил следом, гоняясь за кузнечиками в придорожной траве. Черная как смоль шерсть его напоминала сейчас седину, покрывшись  мелкими капельками влаги, что придавало ему все большую схожесть с диким зверем. Только глаза, эти черные угольки, светились дружелюбием.
Исподтишка я старалась рассмотреть попутчика.
Он был высокого роста, спортивного телосложения. Темные, волнистые, густые волосы средней длины небрежно уложены. Широкие  выделяющиеся скулы, прямой нос, темные блестящие глаза. Он был мужественно красив. Скорее всего, он бегал в это утро и случайно попал на маяк. Задумавшись, я продолжала рассматривать его лицо, а когда он поймал взгляд, наверное, не слишком быстро очнулась, чтобы отвернуться, что снова вызвало его улыбку, заставив появиться ямочки на щеках.
Я будто чувствовала го насмешливую улыбку тяжким грузом на своем самолюбии. Словно я маленькая девочка, нуждающаяся в помощи. Самолюбие. Сколько раз я уже страдала из-за него. Оно было моим наказанием, грехом, от которого я никогда не избавлюсь навсегда. Я устало вздохнула и стала наблюдать, как тень от холма плавно ускользала, преследуемая наступающим утром.
- Джим! Ну-ка, иди сюда!- окликнул Филипп пса, погнавшегося за очередной невидимой добычей, - Не так далеко друг, держись ближе. А все-таки, - обратился он уже ко мне, - Вам ужасно  повезло, что вас нашел Джим, а не старик Купер.
Я удивленно подняла бровь.
- Да-да. Это самодовольный старик очень не любит чужаков в своей вотчине.
«Самодовольный старик»,-  повторила я его слова мысленно: «Веселая была бы встреча». Видимо, мое недоверие по поводу возможной  взбучки от сторожа отразилось на лице, потому что он, словно отвечая  моим мыслям, продолжил:
- Напрасно Вы усмехаетесь. Маяк – это вотчина капитана-отшельника, в которую он никого не пускает. Этот огромный упрямец заткнет за пояс  любого, кто с ним свяжется, а такую молчаливую особу он наверняка бы просто задушил за непрошенное вторжение. В войну он наводил ужас на своих врагов одним только видом. Словно медведь, которого разбудили посреди зимы – неукротимый и лютый – теперь возится с крохотной девчушкой. Но внучка ему в силе духа не уступает.
С каждым его словом мне все больше хотелось познакомиться с этой занятной парочкой. Воображение рисовало образы независимо от воли. Я уважала силу в людях. Она всегда напоминала мне об отце. Я унаследовала от него властный характер и донимала всю семью тиранией. Всегда шла наперекор чужой воле. Поэтому мне интересно было посмотреть на это воплощение силы духа и  неукротимости воли. Мне ужасно хотелось узнать больше, но поскольку я решила упрямо молчать с этим бравым зазнайкой, то ограничилась  только саркастической ухмылкой в его адрес.
После бессонной ночи дорога показалось мне в два раза длиннее, чем накануне вечером и, когда мы, наконец,  вошли в тень улочек города, я просто валилась с ног. Каждый шаг по булыжникам отдавался в ногах тупой болью. Ступни горели пламенем, и, чтобы отвлечься от мыслей русалочки, впервые гуляющей на двух ногах, я стала рассматривать витрины лавчонок. В цветочной распускали свои сонные бутоны блюдцами мои любимые лютики. Их сиренево-розовый рассвет вместе с нежными голубыми фиалками прекрасно оттенял кричащий алый восход красных роз.
-Вы любите розы?
Я совсем забыла, что иду не одна. Нет, розы всегда казались мне  чересчур изысканными и торжественными, больше подходящими для похорон. Белые и красные лепестки, острые как иглы шипы, слезы и стон, словно волчий вой. И маска, как из слоновой кости, твердая и неподвижная.... Нет, только не розы.
Я отрешенно покачала головой.
А слева от булочной доносился приятный аромат утренней выпечки: блинчики, ватрушки, пирожные и рогалики. С джемом, карамелью, сливками и ванилью.
- Джим! Филипп! – высокий толстяк с пышными черными усами принялся трепать Джима за ухом, - а для тебя дружок у меня кое-что есть, держи, свежая.
 Джим со скоростью света поглотил сладкое пирожное.
- Гарольд! Прекращай.  Он скоро перестанет есть нормальную еду, - добродушно рассмеялся Филипп.
- Ерунда! Я же вижу все по глазам! Вот, например, твоя спутница просто мечтаем о теплом хрустящем круассане  на завтрак, правда, моя госпожа?
Мое лицо жутко, должно быть, покраснело,  полностью выдавая, что я очень хочу есть.
Филипп что-то шепнул ему на ухо. Это  «что-то» несказанно развеселило хозяина булочной, и с хохотом он приказал:
-Анна, ну-ка тащи скорее круассаны с вишневым джемом для нашей спасенной везучей принцессы.
Все это время Филипп внимательно меня рассматривал, старательно это скрывая.
Когда я попыталась расплатиться, он молча, легко, но властно, сжал и опустил мою руку, велев записать этот завтрак в его счет. Ладонь была вдвое больше моей, сухая, горячая, сильная. И я почему-то испугалась силы этого незнакомого, но располагающего человека.
Мы шли в тени узкой улочки в направлении центральной площади с фонтаном, на которую выходили мои окна. Я достала последний круассан из бумажного пакета и все также молча протянула ему. В тот момент он разглядывал живописный балкон на третьем этаже, украшенный коваными перилами чудесной работы. А точнее пышный корсаж, восседавший там в кресле,  поэтому мне пришлось слегка подтолкнуть его, чтобы привлечь внимание.
-Ах, это Вы, сударыня! Ваша забота не знает границ,- наклонился он в шутовском поклоне.
Я деланно подняла глаза к небу, моля о пощаде от его шуточек, и он, смеясь все-таки забрал угощенье.
Самодовольно улыбнувшись, я направилась к фонтану, вода в котором искрилась туманной радугой в лучах уже взошедшего солнца.  Мне очень  хотелось присесть на минуту около него, но я поняла, что тут же усну. Часы на башне начали бить девять. Обычно я еще спала в это время. Сил моих почти не осталось, и я повернулась, чтобы попрощаться.
Мальчик катался на трехколесном велосипеде, гоняясь за сизыми голубями, которые порхали, шурша своими хлопковыми крыльями как раз в том месте, где секунду назад стоял Филипп...

...Улица старого города. Булыжная мостовая. Высокие серые дома. Тучи, наполненные снегом, который срывается мелкой крупой. Он спускается медленно и беззвучно на щеки и тает от счастья и тепла. Темнеет. Морозно. Я увлеклась. Я слежу за прохожими, которые спешат куда-то, снуют вокруг, торопятся или прогуливаются, опаздывают или мечтают. Решают проблемы, совершают покупки, бегут по делам.
Зеркальные витрины загораются дружелюбным, мирным светом, маня и подмигивая заговорщически огоньками гирлянд. Скоро Новый год. Я кутаюсь в свой алый вязаный шарф от промозглого ветра. Хочется праздника, но не хочется суеты. Я как будто за окном наблюдаю со стороны с безмятежным спокойствием и тихой скорбью. Хочется вечно стоять и смотреть за малышом, который тянет за руку задумавшуюся мать, за гордым постовым, несущим скучную службу, за влюбленными, радостными и сумасбродными. Хочется просто абсолютно забыть о бедности и горе, об одиночестве и обделенности вокруг в этот милый сердцу миг.
Снова порыв ветра. Руки уже онемели от холода, а я все стою. Сквозь тучи, застлавшие небо туманом виден месяц и звезды, холодное мерцание которых завораживает.  Как далеко, высоко, изящно, недосягаемо. Как непреодолимо далеко...
Ох, споткнулась. Реальность хлестко напоминает о себе, не отпуская туда. Опять выпадаю из нее и с болью возвращаюсь вновь. И совершенно не хочется выходить из состояния полудремы, полумечты.
За окном, внутри  уютного  кафе я  вижу мужчину. Вижу будто в последний раз. И сердце сжимается оттого, что я не могу сказать: «С тобой рядом твоя жена, и последний шанс давным-давно упущен. А, может, его и не было вовсе. Может,  это лишь детские мечты. Когда-то я хотела, чтоб ты знал -  я жалею о своей ошибке. Когда-то я хотела все исправить. Но снова ошиблась.  Я точно знаю, ответ на твой последний вопрос, но никогда тебе не скажу, что поняла слишком поздно, что уважала из всех моих  мужчин только тебя».
 В голове звенело: «Ты никогда не узнаешь, как и насколько сильно я любила тебя, как боялась собственной любви, как чуждалась тебя из гордости, как искала тебя, забыв ее, но, обретя, не смогла рассказать о ней. Я искала себя, убегая от мыслей о тебе. Я искала любовь, забывая, что есть она. А потом  поняла, что ты нужен мне, но, увы, я опоздала. Я уверена, что не смогу дать тебе большего счастья, чем ты уже нашел. Не со мной.  И я больше никогда не нарушу его своим словом. Я желаю тебе только счастья. С твоею женой».
Желтый свет меркнет. Горечь незаслуженной обиды упущенного шанса все исправить. Хотя, может, и исправлять нечего. Может. Это дурацкое слово возможности. Кто знает, может...
Ноги сами приводят к дому. Поднимаю взгляд к звездам и медленно перевожу его на  черное, маленькое, бездонное окошко. Я прекрасно понимаю, что будет потом. Тьма, страшная и непроглядная. Семь ступенек в гулком старом доме наверх по лестнице. Пролет. И еще семь, третья скрипит. Глухая тяжелая дверь скроет меня в моем душном тихом склепе до утра.  А может...
Вздох. Снова этот вздох. Я вздыхаю не от боли, а чтобы перевести дыхание и запомнить свежесть. Сделать последний резкий холодный вдох перед входом...
Треск и звон  заставили меня проснуться. Морщась, я ответила на звонок, пытаясь выдернуть себя из черного забытья, и с трудом села на постели. Дыхание обжигало горло, все суставы ломило, бил страшный озноб, и каждое дуновение ветра, врывавшегося в окно, гоняло волну мурашек по телу.
В номере пахло дождем. Я совсем не люблю закрывать окна. Свежее дыхание ночи еще витало в воздухе и прохладой колыхало белые занавески.
«Все-таки заболела»  - била пульсом мысль в виске.
Я пыталась ответить, но из горла вырывался только шершавый хрип. Попытки прокашляться привели к жгучей боли в глотке. Обессиленная, раздраженная и уставшая. Я упала на подушки. Раздался стук в дверь. 
Тетушка Мари была ужасно расстроена, поняв, что добиться от меня рассказов о прошедшей ночи не сможет. Она отпаивала меня горячим глинтвейном.  Хотя голос совсем не вернулся, но шепот уже не причинял жуткой боли. Врача я не стала вызывать. С некоторых пор я предпочитаю обходиться без них.
Казалось, я проспала целую вечность, ворочаясь в мокрых простынях и путаясь в липких волосах.
Вечер выдался очень теплым, и, приняв горячую ванну с ромашкой, я решила, что пора выздоравливать. Сегодня же. Меня тянуло на воздух, и, выбрав легкое свободное  бордовое платье, я распустила волосы. Вопреки уговорам миссис вышла прогуляться.
Далеко я не стала уходить, всё-таки чувствуя упадок сил, и  присела на край фонтана, наслаждаясь видом бьющей легкой пенной струи и горячим ветром, принесенным из невообразимых жарких стран юга.
 Внимание привлекла парочка, дед и внучка.  Обветренное сухое сосредоточенное лицо. Мигом воображение выдало утренние картины. Я узнала их. Купер с внучкой.
Суровые морщины на лбу большого старика выдавали  характер, подтверждающийся манерой речи и жестов. Резкие и отточенные движения каждого мускула я впитывала как губка через всю площадь, наблюдая за ним. Нетерпеливо и резко он  объяснял внучке, как нужно ездить на велосипеде. Ссадина на колене красноречиво объясняла ее страх новой попытки. Но этот страх я увидела только в глазах. Всем своим видом она храбрилась, стремясь показать, что так и рвется в бой, а в глазах пылало пламя обиды и страха.
Страх. Что может быть ужаснее. Одиночество, молчание, смерть? Это все бесповоротно, неизбежно и безвозвратно. Это горе. Ужаснее горя только  страх. Именно он всегда сковывает мое тело и мысли ледяными оковами ступора, нерешительности. Именно он убивает надежды и цели, именно он лишает безмятежности и покоя. Именно он отбирает будущее. И это именно то, от чего  не убежать. Его можно только перешагнуть. Его не обойти.
«Нужно только представить,  что ты увидишь и почувствуешь, только попробовав. Свобода, свежий ветер, ощущение полета и невесомости. Скорость, ловкость, радость, баланс! Удовольствие. Ну что ты как маленькая? Ну»? – прочитала я по губам старика. Мерно, но напористо он напутствовал ее.  И вот я уже слышу заливистый смех велосипедного звонка и вижу блики металла на солнце. Солнечные зайчики от него скачут в тени. Радость победы. Главное -  решиться. Главное -  не опоздать.
Не опоздать. Я почувствовала,   взгляд стал чугунным, и настроение кандалами зазвенело у ног.
- Да, знает старик, на что ей надавить - гордость, - я  вздрогнула и обернулась. Филипп, ухмыляясь, следил за красными бантиками, порхающими по площади на велосипеде. Сейчас он был без собаки.
- Это Ева - внучка Купера.- Он подтвердил мои догадки. - Упрямством и честолюбием она ничуть не уступает ему. Только хитрости ей пока не хватает. Красивой растет, как цветок, но характер... Прямо как у Вас, - хмыкнув, закончил он.
Я уже начинала привыкать к его подтруниваниям надо мной.
«Где же ты был, и куда так быстро пропал?»- спрашивала я глазами, но он понял это по-своему: «Не бойтесь, я не преследую Вас, просто не успел попрощаться»  - ответили его глаза, и он тут же отвел их. Но я услышала тот же звон кандалов.
- Привет, Филипп, кто эта грустная тетя? - прозвучало откуда-то снизу.
- Ева. Мы как раз говорили о тебе. Точнее, я говорил. Я не знаю, как ее зовут.  Эта тетя все время  молчит. Как думаешь, может ее заколдовали? Поэтому она такая грустная?
- Нет, ей просто не нравятся твои дурацкие шутки, - величественно пояснила маленькая королева.
- Откуда ты-то знаешь? -  обиженным тоном ответил Филипп, - она же все время молчит.
- Дедушка говорит, что совсем необязательно открывать рот, когда хочешь что-то сказать. Ты просто неправильно слушал, - уверенно поучала она, - женщины не любят обидных шуток.
Я одарила защитницу самым изящным реверансом, на который была способна. Платье заиграло в свежем порыве ветра, я почувствовала себя неизмеримо легкой, парящей. Мягкими потоками серебра ветер гладил мое лицо, и, наслаждаясь, я улыбнулась. Я отвлеклась.
- А, может, и правда принцесса, - прищурившись, пробормотала Ева, -  Где ты только ее нашел?
- Ева! Пойдем  домой, поздно уже, - казалось, что старик вовсе не собирается ждать её, решительно направляясь в глубь улицы.
- Я  потом узнаю у дедушки, как ее расколдовать, - спешно выпалила она, прощаясь. Повернулась и убежала, помахав издали  рукой.
Я провожала их взглядом. Особенных, сильных людей, большого старого  человека, и взрослого не по годам ребенка. Два одинаковых создания.
Задумчиво улыбаясь, я повернулась к Филиппу и поймала внимательный серьезный взгляд.
- Пойдем, я тебе кое-что покажу, - он взял меня  за руку.
Я не уловила момент, когда он перешел на «ты». Казалось, так было всегда. Сильной уверенной поступью он вошел в полумрак  улицы, ведущей за город, к маяку. Было немного странно идти рука  об руку с незнакомцем, но его спокойствие передавалось и мне. Отчего-то я доверяла ему. Он что-то рассказывал о жителях городка, но смысл до меня доходил словно под воду. Доверие. Голос!
Только теперь я узнала его. Спокойный, уверенный, бархатный баритон, словно баюкал. С самого начала он показался мне смутно знакомым...
...
Яркий свет ламп, густая стена мрака, снова свет. Глаза открываю все шире. Я ничего не вижу. Есть только свет. И голос.
- С ней все будет хорошо.
Поворачиваю голову влево, вправо. Повсюду неясный туман, нечеткие лица. Делаю вдох, воздуха нет. Гул нарастает. Сухость. Отчаянье и страх. Мысли растекаются,  как ртуть,  на мелкие серебристые неясные шарики. Снова провал. Снова мрачные тени...
...Раскаянье. Словно звон бьющегося стекла, вдребезги разбиваются  эмоции о нерушимую стену упущенного шанса. Отчаянье бьется в моем сознании колоколом. Будто со стороны вижу, мы сидим за столиком в кафе (это же было сегодня  утром). Окна выходят на пляж. За его спиной я вижу холодные просторы моря, отражающие мерцание зимнего солнца. Его лицо  напротив моего, а разделяет нас целая пропасть.
- Что хочешь заказать?- белый, ледяной, равнодушный вопрос.
Я подняла тяжелый взгляд. Странные  и противоречивые чувства всегда будил во мне старый добрый друг. Я вспомнила его, этого статного рыцаря с холодными серыми глазами и горячим вспыльчивым нравом, в день нашей первой встречи. Как и сегодня он был спокоен и сдержан, но глаза всегда выдавали его интерес к маленькой, взбалмошной, заносчивой девчонке, которая всегда была слишком гордой, чтобы уступить ему. Может, именно поэтому только с ней он и не был дерзким, расчетливым и едким, что так удивляло окружающих. Может...
Тогда он почти прошел мимо меня, но в последний момент боковым зрением я уловила резкий поворот на каблуках: «Привет». Это нежданное простое зимнее «Привет», которое всплывает каждый раз в памяти, когда я вижу его. Это слово он говорит очень редко, оставляя его для меня, а остальные довольствуются  «Добрым днем». Это своеобразная игра. Да, все-таки мы с ним очень похожи. Особенно в слепой, упертой, грешной гордыне. Если бы только я умела это принять.
- Нашла что-то новое?
- Что, прости?
-Ничего, ты так пристально смотришь всегда, что я каждый раз боюсь узнать,  что же  нового ты нашла во мне, - опять эта язвительная ухмылка. Ну почему просто не поговорить? Флирт со зверем.
- Я буду мороженое. Фисташковое.
Я отвела глаза. Блики.  Ветер снаружи закружил уличную пыль, и тысячи песчинок взвились в воздух по спирали на белой веранде и, блеснув мимолетно на солнце, рассыпались бессильно снова.
Он протянул руку через стол, и его пальцы осторожно сжали мою ладонь.
- Посмотри на меня. Прошу.
- Послушай. Все, что я сказала тебе - правда.
Я увидела, как потухла надежда. Словно ножом резали сердце.  И я буду жалеть об этом, но... Нет, не скажу. Я повернулась и просто ушла. Села в машину. Он уселся за руль, резко захлопнув дверь.
- Я отвезу тебя домой.
-  Марк. Я не хотела делать тебе больно....
Он молчал. Слезы застлали глаза. Вдруг резкий свет, скрип и скрежет, растерянность....
....
Слабость, и снова свет. Странный туман и голос.
Я очнулась, рядом стоит медсестра с капельницей.
- Добрый день, - приветливо улыбнулась она.
Я попыталась встать на локти, все поплыло перед глазами. Жутко хочется пить.
- Вам нельзя вставать. У Вас к счастью только перелом. Вы еще не отошли от наркоза. Вам лежать надо.  Не упрямьтесь. Что Вас, зря спасали?
«Кто?- проносилось в голове, - кого спасали»?
-  Где Марк? – выдавила я.
- Лежите. Я сделаю укол. Все потом.
Потом  я узнала, что его просто нет. Я опоздала. Опоздала несколько раз. Так просто не бывает, так быть не должно.

Я совсем забыла о голосе. Мне просто сказали, что мужчина, который вытащил меня, врач. Он успел помочь только мне. Он не назвал себя и пропал. А теперь, он просто идет рядом и болтает всякую дребедень. Вот почему так спокойно. Но что-то в нем звенит от напряжения, которое я чувствую через руки.
Мы уже вышли за город и поднимались на уступ скалы. Звезды проснулись на черном небе. Когда оно успело тать черным? Огромное полотно распростерлось над нами, совсем не прячась.  Все выше и выше. Вокруг стрекотали сверчки. Под ногами шуршала  мягкая трава. После некоторой паузы, вздохнув, он стал говорить.
- Сюда я прихожу, когда нужно подумать, когда нужно принять решение. Здесь спокойно и тихо. Здесь, я слышу свою тишину.  Сегодня утром я приходил сюда, когда встретил тебя.
Я присела на огромный валун подальше от края. Тон его как-то сменился. Утром он был надменный и деланно беззаботный. А теперь тихий, почти шепот, честный.
Тишина. Как же долго я пытаюсь услышать свою тишину, бегая от уступа к уступу, каждый раз убегая от себя.  Что же привело его сюда? Зачем он искал ее?
Он будто почувствовал вопрос.
- Ты так красноречиво молчишь, - обернувшись, он внимательно посмотрел мне в глаза. Неуверенно улыбнулся. Но снова лицо стало серьезным.
– Я встретил не в первый раз.
Я кивнула. Он подошел ближе.
- Я сбежал. Я не смог его спасти. Я ужасно корил себя. Я же врач.
Он помолчал.
- Кардиолог. Вчера ночью я потерял своего пациента. И сегодня перед встречей с его родными я был тут. Каждый раз чувство вины отсекает мою голову на плахе у совести. И каждый чертов раз, нет никакого шанса все исправить. Тогда я прихожу сюда, и  становится чуточку легче. И каждый день я пытаюсь искупить вину, которой нет. 
Я поняла, куда он исчез сегодня утром. Как он справляется с этим?  Я подошла к нему и заглянула в глаза, пытаясь понять его душу. Он говорил все тише и мягче, словно баюкая, обнял меня:
- Я вижу ту же боль в твоих глазах, я  помню их. Я хочу, чтоб ты вырвала эту боль, этот страх.
Я повернулась к морю. Черная атласная лента горизонта. Холодное сияние звезд. Мерный плеск волн где-то внизу и теплые, сильные, заботливые руки.
Тишина. Не молчание, но покой, свободный и ясный...
А, может, проблема как раз не в том, что нужно всегда делать шаг вперед?
И «вперед» - это куда? В голове плавно, но стремительно  поплыли картины, лица, события, слова. Потоки слов - я придумала конец для своей книги... Волна радости желтыми потоками поднималась во мне.
 Я повернулась спиной к обрыву,  заглянула ему прямо в глаза. В них мерцало нежное сияние зовущей мечты.
- Ты скажешь, наконец,  как тебя зовут?  -  тихо прошептал он.
Я сделала глубокий вдох....

...Я  любила мечтать  о Моей жизни. Мой дом. За окном  осень. Мое любимое место в Моем саду. Шорох.
Дерево клена около деревянного забора, прямо под Моим окном. Старые  качели - символ  детской безмятежности. Мягкий желтый ковер больших  остывших  листьев  под ногами.  Чувствую их упругость, вижу легкое движение на ветру, непредсказуемый полет – окончание жизни. Легкая грусть. Тишина.  Упоение наблюдением. Безмолвие нарушается ветром,  превращая  обычное мгновение в дивный последний танец догорающего сердца. Краски, отражаются янтарным светом грусти в моих глазах ….
Они  исчезают навсегда.
Тропинка из двора ведет  в небольшую рощу.  Шарф тянется по земле, цепляясь за кусты с багровыми ягодами, перчатки вовсе не греют руки. Ощущение, будто я здесь уже была.  Зябко. Холодный ветер сбивает с ног и треплет волосы, но я улыбаюсь – я наслаждаюсь Моей  мечтой. Коридор из шершавых, грубых и темных стволов-великанов - засыпающих жизней (я люблю «запоминать» их на ощупь) - еще один символ – Мое уединение. Упоение счастьем.
Дальше… я вижу линию горизонта – бесконечная даль манит. Если не смотреть вниз, словно  паришь над землей – это обрыв. Море.
Лазурь и бирюза в кружеве пены. Простор, шелест  и  всплеск волн о скалы. Спускаюсь.  Прилив, отлив, снова прилив. Шум гальки. Шепот, который  я слышу – это  рассказы о  штормах и солнце, рыбаках и пиратах, о горе и безмятежности, об их хрупкой гармонии.
Сижу и жду. Мое море всегда было ожидаем для меня. Чего я ждала? Счастья. К чему стремилась? Найти гармонию Моей души. Я часто возвращалась сюда в мыслях, с  самого детства, когда мне было тяжело или грустно, легко или весело, когда я просто хотела  побыть одна. 
Прошло много времени, моя мечта почти не изменилась. Здесь я  люблю  часами говорить с морем, молча, улыбаясь ему. Я люблю  рассматривать свою душу, просто закрывая  глаза. Я люблю слушать ветер, ощущая его дыхание на своем лице, каждое прикосновение на щеках, мимолетный и быстрый  порыв вниз по шее, нежные и осторожные объятья моих  плеч. Тишина – символ моей гармонии.
Отсюда виден Мой дом. Там высоко уже горит свет. Я знаю, что это значит…..
В Моей мечте изменилось только одно – она стала реальностью.
Моя улыбка становится шире – я  слышу их  звонкий смех в Нашем саду, я чувствую каждый шажок крохотных  ножек, бегущих ко мне вниз по склону, я вижу  счастливые лица. А за ними  - самые любимые глаза, искрящиеся радостью…
Когда шагаешь, неважно в каком направлении, важно  просто знать, что тебя поддержит чья-то рука.

Эстер.