Елизавета. Юная дочь Петра. Кн. 1. Глава 22

Глава 22

    В слепом гневе, Елизавета, как и предполагала лучшая её подружка, не преуспела в своём порыве - убить нечестивца доктора. За четверть часа она сумела побывать в Людских покоях, где находилась его квартира, обежала два круга по Огороду, сызнова заглянула в грот и, никого там уже не обнаружив, пустилась бежать к матери.
    У Екатерины в покоях - тишина. В передней чудесно пахнет цветами. В кресле, полусидя, спит Анна Крамер, а между её раздвинутых коленей удобно устроился большой черный кот. «Пардус!», позвала его Елизавета. Услышав её, ленивец приоткрыл жёлтые глазищи и закрыл снова. Анна Крамер и кот цесаревну не интересовали. Она понеслась дальше, и в гостиной, за шахматным столом, застала светлейшего князя Меншикова, сражающегося в шахматы с красивым резидентом герцогини Анны Курляндской, недавно пожалованным Екатериной в камергеры российского двора – Рейнгольдом Левенвольде. Вот так раз! Что это? Совпадение?
    Легко ступая, девушка подкралась к уткнувшимся в шахматную доску игрокам, и тихонько фыркнула: Меншиков, как всегда, близок к победе. Она сама не играла в шахматы, но могла судить по довольному внешнему виду Александра Даниловича. Вон, до чего важно расселся в любимом отцовом кресле! Князь играл белыми фигурами, а его партнёр, нервничая, вертел в тонких перстах, черного слона. Он первым увидел цесаревну и, привстав ей навстречу, почтительно поклонился. В первую минуту она оказалась в плену серо-зелёных глаз, миндалевидного разреза. Лицо курляндца было женственно-белым, но красиво очерченный твёрдый подбородок, выдавал потомка тевтонских рыцарей.
    Вопреки себе, Лизета ласково поздоровалась с Меншиковым и молодым курляндцем. В ответ князь её отечески пожурил:
    - Каково, лебёдушка белая, нагулялась? Я-то гляжу-гляжу её в Огороде, да не вижу! Зашёл вот к государыне, да и засел здесь за бабульками. Одно славно, что разгрыз Курляндию, как орешек. Словом, шах и мат тебе, Рейнгольд!
    Он привстал и крепко хлопнул по плечу своего партнёра, не устоявшего на ногах от такой ласки. Левенвольде рухнул на стул, но заявил, нагло пялясь на цесаревну:
    - Ничего, я ещё возьму реванш, Александр Данилович!
    «А ведь при отце не посмел бы, и пикнуть», - подумала Елизавета.   
    Вслух же она рассмеялась и сказала:
    - Прошу вас продолжать, господа, играйте! Я люблю смотреть!
    Она прихватила французский стул и шумно, не дожидаясь положенной ей от господ кавалеров услуги, уселась возле стола, подперев ладонями подбородок и приподняв великолепные плечи.
    - Смотри, смотри, лебедь белая, - сварливо заговорил Меншиков, расставляя на доске фигуры, - ей-ей, я теряю тут с вами драгоценное время, будто бездельник, чёрт побери, вместо государственной работы. Увы, становится затруднительно увидать светлый лик матушкин. Что уже говорить о нежных личиках ея внучат? Хоть ты скажи, как поживает великий князь, заря ясная? Ты-то у него бываешь?
    - Бываю каждый день, - улыбнулась Елизавета. – Я люблю их обоих, но племянница меня дичится, а Петрушка всё возится с брзыми щенками. Но вот, между собою они очень дружны. Это славно.
    - Да, похвально, - сквозь зубы пробурчал светлейший князь. – Неплохо бы свести с ними моих ребятишек. А, цесаревна? Моего Саньку, помнишь ли, как любил твой братец, наш незабвенный ангелок Шишенька?
    - Конечно, я помню!
    - Ну, вот, ну, вот! Мой Санька с великим князем Петром Алексеевичем погодки! Друзьями бы стали, как были с Шишенькой!
    - Ну, я не знаю … - протянула она.
    - Что это, за «ну»?
    - Да Петруша крепко сдружился с князем Иваном Долгоруким – не разлей вода, - развела цесаревна руками и отчего-то опять прыснула.
    - Неужели? – князь неприятно рассмеялся. – Да это пустяк! Я знаю сего юного шалопая и повесу! Отец его маленького, спихнул на руки дедушке, послу в Варшаве, и там он выучился пакостям, блудам и прочему. Совершенно неподходящая компания для великого князя! Ну, это мы, знаешь ли – чик и нету! – Он рубанул воздух ладонью и набросился на Левенвольде, слушавшего беседу с приоткрытым ртом. – Рейнгольд, ну а ты чего скажешь, европеец? Ты, спишь, что ли? Сыграем ещё раз? – Курляндец, по-прежнему стоя, начал расставлять на доске фигуры. – Да ты садись, сударь, в ногах правды нет. Государь наш покойный во всём требовал простоты отношений.
    - Да-да, присаживайся, Рейнгольд, - присоединилась к Меншикову Елизавета. – Я с удовольствием с вами поприсутствую, хотя мне интереснее играть в шарады, фанты, или уж в карты. А почему тебя никогда не видно среди молодёжи, а? Ты нескладно танцуешь?
    - О! В танцах я, ваше высочество, может не первый, но и не последний, - заулыбался молодой человек, при случае, могу спеть, сложить вирши. Науки мои были краткими, увы! Я второй сын и рано определён на службу родителями.
    - Вот как!
    Елизавета впервые пригляделась к этому молодцу и удивилась. А мать нашла себе кавалера взамен… Ах! Левенвольде, не Монс, конечно, но и не хуже. Высок, строен, взгляд из-под девичьих длинных ресниц, скорее наглый, чем застенчивый. Руки замечательные, ухоженные, будто у дамы, длинные ногти отполированы. Отец отрубил бы такие изнеженные кисти! Она подскочила, услышав возглас светлейшего.
    - А вот тебе другой шах и мат, кавалер! То-то вы молодцы, курляндцы! Из-за вас, будто снег на голову, свалилась настоящая беда, то ваша герцогиня Анна сидела всё тихо, а тут, нате вам, взъерепенилась! Но я теперь понимаю, почему глупая баба на стороне ищет и работает на чужой интерес против России! Всё из-за похоти неудовлетворённой! Не можете развлечь одну закисшую вдовицу! Рыцари, вашу мать! – князь резко повернулся к Елизавете. – Не маленькая! Знаешь, о ком я сейчас говорю? О твоей кузине, герцогине Курляндской. Она, вишь ли, задумала выходить замуж и принца Морица Саксонского приняла в женихи, паскуда! Ловкая бабочка! Она уже обратилась к Верховному Тайному совету с просьбишкой разрешить её брак с бастардом короля Августа, дабы возложить на его пустую главу курляндскую корону! До тебя ещё не дошло? – Князь пытливо уставился на Лизету. - Этот принц долго рыскал по свету в поисках хоть какой-нибудь короны, теперь вцепится, и в корону, и во вдову, у которой давно между ног тлеет! Ох, недолго пояску лопнуть! Надо вовремя валить Августова бастарда с медведицей! – князь повторил слова, уже слышанные цесаревной. – Да! Кстати, и тебя тоже домогается сей жених, одновременно с Анной, у меня есть сведения! Что скажешь?
     - О! – с кончика языка Елизаветы чуть не слетело ругательство, но она вовремя удержалась. – Я слышала кое-что, - выдавила она. - Мне Жано, доктор мой, с утра поведал!
    - Расстроена? Ну, конечно, не оттого ли и бегала, как шальная? – хмуро проговорил Меншиков. - Надо же быть дурочкой, чтобы положить глаз на сего авантюриста, бабника и гуляку, который, к тому же, мечется между двумя невестами, имея один-единственный интерес – заполучить для себя курляндскую корону! И этот вот, – князь бесцеремонно указал пальцем на Левенвольде, - явился нынче пораньше, чтобы склонить матушку-императрицу дать разрешение, на брак Анны с Морицем, - и сложил кукиш. - Вот тебе нонешняя аудиенция, курляндский сверчок! Не быть Анне за сим рыцарем! Вставай и проваливай отсюда, парень! Вон пошёл! – и треснул кулаком по столику, так, что попадали шахматные фигуры.
    Елизавета ойкнула, но курляндец не испугался.
    - Прежде, чем уйти, я должен получить резолюцию по сему делу из уст её величества, светлейший князь!
    - Чего? – рявкнул Меншиков. – Вишь ты, чего захотел – от императрицы? Резолюцию тебе? Нету! Её величество вдовицыно письмо не читала. Оно, да будет тебе сие известно, мне адресовано, и мной уже зачитано на заседании Верховного Тайного совета, и ответ тоже дан: нет! Брак Анны Курляндской с Морицем Саксонским противоречит интересам России! Ни-ка-ко-го брака, твою мать!
    Князь ещё раз опустил тяжёлый кулак на столешницу. Лизета вдругорядь подскочила. Именно в этот миг, приоткрылась дверь, ведущая из личных покоев императрицы, и появилась она, собственной персоной. Екатерина выглядела плохо и передвигалась вперевалку, точно разжиревшая утка. Она была одета по-домашнему: в красном бархатном платье, небрежно расшнурованном и туфлях на босу ногу. Из-под высоко чепца с лентами выбивались влажные со сна волосы. Толстое лицо и вся фигура указывали не нездоровье. В ней изрядно прибыло весу, она ещё, противу прежнего, больше опухла, и кожа на щеках и шее одрябла. Мерцающие в ушах и на шее, крупные изумруды, подчеркивали плохой цвет лица. Из будуара её выманила голоса, а в обществе, всё равно чьём, она очень нуждалась.
    Следом за императрицей вошёл молодой лакей Карлуша Сиверс с подносом. Он торжественно выпрямился, демонстрируя хрустальный графин с водкой и такие же стаканчики. Словно по заказу, их было четыре.
    - Кто тут? -  пригляделась Екатерина. - Никак, ты, дружочек Александр Данилович? Дочка, и ты здесь, ранняя пташечка? И ты, рыцарь-куколка? – Она каждому открывала объятия и с каждым целовалась. – Хорошо, что вы пришли. Я, миленькие вы мои, спала худо. Ох, еле только что встала! Ох, майн Готт! Голова болить, ноги не идуть, надо чего-нибудь выпить, а то и кушать не буду. Выпьете со мной? У меня водочка, настоянная на померанцах!
    Нравственные пружины, сдерживавшие низменные инстинкты Екатерины, ослабели настолько, что она, не стыдясь юной дочери, была готова с утра предаться пьянству. А ведь при Петре она умела себя сдерживать!
   - Выпьем, матушка, - за всех решил Александр Данилович, - наливай! Хотя мне и нельзя водки, а тряхну-ка я стариной. У меня к тебе нынче большой важности дело. Не откажешься выслушать преданного слугу?
    - Не откажу, если со мной выпьешь, Данилыч! – с видом мученицы согласилась Екатерина. – Ох, смилуйся же, погоди! Говорю же, что мне худо! О, майн Готт, зер шлехт! Карлуша, наполняй рюмки!
    Все выпили, причём Меншиков лукаво сфальшивил: он только понюхал свою рюмку и отставил.
    - Обманываешь? – заныла Екатерина.
    - Серьёзные дела впереди, ваше величество, - объяснил князь. – Да я только что с заседания Верховного Совета. Там нынче обсуждался возможный брак герцогини Курляндской с принцем Морицем, о коем я тебе уже докладывал.  А теперь вот  что, выслушай, в чем там суть, да дело! - И он коротко пересказал содержание плаксивого письма герцогини Курляндской. – Все  члены Совета единогласно решили - запретить сей непотребный брак, ибо нельзя ослаблять наши позиции в Курляндии. Может быть, ты думаешь по-другому, матушка? Может, тебе чего петушок под утро прокукарекал? – он яростно глянул на Левенвольде, стоящего за спиной императрицы. Все знали, что он уже несколько ночей с ней спит. Екатерина, откинув голову, простодушно залюбовалась красавцем, так что, Меншикову осталось про себя злиться.
     «Сукин сын, дорвался, а она-то, глупая баба! Козлиной мочой упилась, стерва!» – Елизавета по-выражению догадалась, о чем он думал.
    - Так ты уделишь мне, матушка, время для беседы с глазу на глаз? – спросил князь.
    Екатерина, молча, повела рыхлыми плечами, опять кокетливо заведя глаза и подмигивая Рейнгольду. Она явно сама пугалась встречаться глазами с настырным князем. Но уж куда там! Красавчику фавориту светлейший точно был не по зубам! Теперь Рейнгольд струсил и сдал позиции, пробормотав с низким поклоном, что ему надо уйти по наиважнейшему делу: его-де ждёт в кабинете бриллиантщик.
    - Да? Ждёт, точно? – томно промямлила Екатерина. - Ну, тогда уж, ступай, миленький мой дружочек.
    Левенвольде, не мешкая, расцеловал ей ручки и удалился. С досады крупное тело государыни совсем ослабело, и её дочь, догадавшись, что у мамашеньки мелко дрожат колени, подошла и взяла её под руку. Теперь в комнате оставались только они с князем.
    Екатерина скосила глаза на поднос и предложила со вздохом:
    - Ну, ещё по одной стопочке. Карлуша, наливай! 
    Водка уже ударила в голову Екатерине, но не придала ей отваги перед Александром Даниловичем. Раздражение в глазах Меншикова действовало магически и мешало ей распоряжаться.
    - Матушка, выпьем, но за столом, - сказал князь, - только мне-то уже с избытком. Я уже опрокинул две рюмочки виноградного вина дома, когда фриштыковал. От завтрака отказуюсь. Больше нельзя, умоляю о снисхождении. Я пришёл просить у тебя благословения в дорогу. Благословишь?
    - Куда?!
    - В Митаву!
    Ахнув, Екатерина всплеснула полными руками.
    - В Ригу и далее, в Митаву, матушка. Кому, как не мне остановить бабу, сбившуюся с панталыку?
    - Значит, всё правда? - Императрица повалилась на диван грузно, увлекая за собой дочку.
    Меншиков устроился в кресле рядом.
    - Матушка, прости! – начал он. - Хотят вороги засадить в Курляндии своего человека, Морица, приблудного сынка короля Августа, оженив его на нашей Анне, надолбе, а герцогство присоединить к Речи Посполитой. Это значит усиление Августа! Коли ты забыла, Август выступает в двух ипостасях – короля польского и курфюрста саксонского.
    - Да знаю я! – огрызнулась Екатерина. – А ты сам-то, не мечтаешь ли стать герцогом Курляндским, Алексаша?
    - Окстись! Вот побожусь тебе, матушка, святым благоверным князем Александром Невским: не о себе я пекусь! А о России!
    - Ой! Не ври-ка ты, Алексаша! – погрозила ему Екатерина. – Ведь только что пожалован тебе город Батурин, а ты уж замахиваешься на курляндский лягушатник! Не стыдно? Почто тебе? Ты болеешь! Вон, не пьёшь и не кушаешь, как все люди, меня голодом моришь, от завтрака отказавшись! Да и твоя Даша тебя не отпустит. У меня от твоих разговоров в обоих боках колики начинаются. Где письмо-то?
    - Али не доверяешь?
    - Доверяю, но хочу, чтобы Лизонька его своими глазками прочитала, для полной уверенности, - она отобрала письмо у Меншикова и вручила Елизавете. – Дочечка, пожалуйста, голубушка моя, прочитай. 
    «Вот оно, коварство политических союзов!» - принимая письмо и начиная читать, подумала девушка. Слёзное послание завершалось словами: «И оной принц мне не противен». 
    - Проклятье! Остаётся надеяться, что там без греха? – вскинулась Екатерина. – Сукин сын вроде закидывал и насчёт Лизаньки? – И спохватилась, что дочь слушает. – Он не заслуживает тебя, моя родная!
    - Заслуживает удавки! - прохрипел князь с выпученными глазами и зашёлся кашлем. – Кх! Кх! Он знает, что взять Анну дешевле, чем Елизавету Петровну. Я полагаю, что он уже вспахал вдовью пашню! Кх! Кх!
    - Эй, скорее! Воды князю! – просипела перепуганная Екатерина, но никто не откликнулся. Тогда Елизавета сама бросилась за водой. Александр Данилович еле пришёл в чувство.
    - Спасибо тебе, цесаревна! – прохрипел он. – Только повторю, что это тебе не жених, заря ясная! Зачем тебе он, пьяница, мот, шулер, разженя, сын шлюхи! Я должен как можно скорей захватить его в Митаве, побить и прогнать вон! Матушка, а, матушка, давай-ка ты, благословляй меня в дальнюю дорогу! У меня времени, только отобедать с семьёй.
    Меншиков уверенно встал и подошёл к растерянной императрице, а она, слабо ахнув, густо залилась краской:
    - Ох-ох! Имя моей бесценной дочери, да трепать рядом с именем этого развратника, - просто ужасно! Что бы сказал мой незабвенный Пиотруша? - И махнула полной рукой, всё ещё красивой.
    Светлейший князь схватил эту руку, и страстно поцеловал. Собственно, никакой резолюции он не получил, но слёзы императрицы можно было считать благословением.
    К старости Меншиков превратился в настоящего эгоиста, скорого на расправу. Из соратников Петра Великого не осталось ни одного, кого бы он не сослал, или не унизил! Исключение составлял один Пётр Андреевич Толстой. И Лизете вдруг пришло в голову: да ведь Александр-то Данилович  вполне может и ей жениха по своему усмотрению, взять и назначить! На миг ей стало не по себе.
    После того, как светлейший князь уехал, они с матерью принялись вдвоём за фриштык. Екатерина кушала голубиный паштет и запивала, всё той же, родимой, померанцевой водочкой. Дочь от паштета отказалась. Она потребовала себе пирога с малиной и взбитыми сливками, запивала красным вином и думала: «Хоть заочно, да пренебрег Мориц мною ради Анны».
    Екатерина приметила и через стол, протянув руку, ласково потрепала дочь по румяной щеке.
    - Не огорчайся, моя голубка!
    - Я, маменька, не огорчаюсь.
    - Точно?
    - Вот нисколько!
    - Да уж я вижу! Доченька, тебе только шестнадцать лет, не спеши замуж, побудь со мною. Вот, говорит зять, - понизила она голос, - что у него есть красавец кузен, князь-епископ Любский. Двадцати двух лет.- Она лукаво подмигнула дочери. - Бассевич хорошего о нём мнения, а уж Бассевичу можно доверять. Вдруг, да слюбится?
    - Князь-епископ? Да уж он не духовная ли особа?! – перепугалась Елизавета.
    - Да нет, что ты - светское лицо! Про него всё должна знать наша Анна. Вдруг удастся прибрать его к рукам? Он беден, но ты приданое получишь, золотом, и я отпишу на тебя свои имения в вечное владение. Захочешь домой – ради Бога. Может, твоему сыну выпадет великий жребий, или тебе самой? Ты только не плачь, ласточка и не огорчайся, ты умница у меня, умней Анны, потому что ты знаешь, как жить, а она прокисла на своих книжках. Я вот, мать, не могу простить себе замужество старшей дочки!
    Екатерина по-бабьи утёрла глаза тыльной стороной ладони и опрокинула в рот рюмку. Она была крепко недовольна собой. Ах, до чего же бездумно пожертвовала Аннушкой! Она громко высморкалась в салфетку и с опаской глянула на Лизету. Потом принялась тоже за пирог.
    - Я беспокоюсь, от Аннушки давно не приносили никакой записки, - сказала с набитым ртом.
    - Не приносили, но не прикажешь ли ты мне, маменька, навестить сестру и зятя, так просто? - предложила Елизавета.
    - Что ты, родная? Эти голштинцы – чужие люди, надо соблюдать этикет! – мать шумно вздохнула и снова поднесла к губам рюмку. – Ты ступай, напиши Аннушке, но помоги мне прежде перебраться на кушетку к окну. Я вздремну, мала … мал … малость …
   
   
    После беседы с матерью, Елизавета лишилась покоя. Что это за епископ-князь? Она написала сестре записку, пригласила на куртаг. «Будем» - принесли ответ. Однако, ни герцог, ни герцогиня Голштинские, на куртаг не явились. Следующий ответ значил: «Больна». Через неделю нечто неопределённое: «Дай подумать». Через две недели, уже с надеждой: «Фридрих пригласил его». И только в начале сентября: «Он едет, уже написал Фридриху из Риги». Любопытно, что всё это время сёстры ни разу так и не встречались, ни с глазу на глаз, ни в обществе. Секретность посланий возмущала открытую по характеру Елизавету: «Он едет, он согласен, а если я им не заинтересуюсь?» Она уже пережила заочную обиду, нанесённую ей неугодным России кандидатом на курляндский престол. Цесаревна следила за событиями в Курляндии вместе с матерью и Толстым. Меншиков пробыл в поездке двадцать шесть дней, с 23 июня по 21 июля. Клубок интриг запутался вокруг осатаневшего князя, бедной вдовы, принца-рыцаря и курляндского дворянства. Меншиков грубо набросился на влюбленную герцогиню и запугал её, а потом разыгралась трагикомедия, как в театре, только что все герои остались живы: с угрозами, слезами, клятвами, обороной замка и, наконец, подлой изменой жениха невесте. Застигнутому врасплох во время адюльтера, ему пришлось бежать, но дворянство отказало Меншикову в претензиях на корону. Усмирять непокорных курляндских дворянчиков отказался Верховный совет во главе с Екатериной. Она получила намёк, что всё это приведёт к войне с Польшей, и испугалась. В результате все остались на бобах. Вдова, горько плача, прибыла к Екатерине, опередив своего обидчика, и Меншикову грозил выговор. Но он не был бы сам собою, если бы не победил двух сырых баб.
    Меншиков вернулся в Петербург и в шестом часу вечера, прямо с дороги, пожаловал в Летний дворец, к императрице. Она тотчас впустила его и заперлась с ним на замок. Красавчик Левенвольде попросил всех удалиться. Только ему доверялось сторожить беседу. Да, взлетел высоко и успел уже утвердиться в случае.
    Елизавета в это время прогуливалась и была вынуждена ждать, сгорая от любопытства. Каждые пять минут она гоняла под окна подслушивать то Маврушку, то Софью, пока терпение не лопнуло. Тогда сама сбегала и тоже вернулась ни с чем. Чем они там занимались? Лишь в десять часов вечера светлейший князь, бледный, с синими губами, вышел. Он был напряжён, но не был похож на побитую собаку. Неужто, прощён? 
    Как только Меншиков спешно удалился в сторону Гавани и сел в лодку, Лизета пулей бросилась во дворец. Она влетела в апартаменты матери и, ещё пуще, перепугалась. Христос-бог! В приёмной пусто. Красавчик Левевольде тоже исчез. Лизета на цыпочках пробралась в будуар, оттуда в опочивальню. Мать лежала в алькове вдрызг пьяная.
    Вот, чем, значит, улестил! Напоил до смерти! От страха завыть, девушка зажала рот и выскочила назад, в будуар, где столкнулась с Анной Крамер и Марьей Шепелевой.
    - Уехал?
    - Да, да! Маменька… она там, идите скорее!
    На другой день Екатерина только к вечеру проспалась. Двор зажил по-старому.


    Вот так закончилось сватовство непосестного рыцаря к двум русским царевнам, и теперь в списке женихов прекрасной Елизавет числилось только одно имя: Карл Август Голштинский, князь-епископ Любский. Перед Покровом пришла записка: «Он приехал, посылайте приглашение на бал». Екатерина себя ждать не заставила, и приглашение тотчас отослали.