IXX Последний бой

В двадцать  первом веке  Вовка всякий раз голосовал за Путина, объясняя, что голосует «за стабильность». 
Однажды, возвращаясь с шабашки, с Константиновского мыса, вместе с «люмпенами»,  среди коих  главенствовал его приятель старый моряк – грузин Серго, Вовка попробовал чачи.  На следующий день  он почти не почувствовал похмелья, и потому решил, что его «организм и психика в целом восстановились», то есть, способны полностью контролировать и самое себя, и объемы выпиваемого  пива. 
Через три дня он страшно напился, потерял, паспорт и  подаренный  Ольгой телефон.
После к Вовке привязывались коллеги-люмпены, норовившие пожить  в его домике.  Одного с помощью милиции  изгнала Ольга. Другой,  геморроидальный субъект из Камышина,  ограбил Вовку:  унес с собой ручную электропилу и дрель. Вскоре камышенский люмпен умер от прободения язвы желудка.
Вовка подрабатывал  уже не у частников, а на ярмарке-привозе, как встарь, разгружая торговцам армянам товар, и унося ящики с мусором.
Благодаря седым,  выпукло-обвислым усам,   бомжи и торговцы  прозвали его  Горький, хотя более был похож на Ницше.
Наконец, там же, на ярмарке,  правее помойки, у заброшенного полукруглого ванного здания, изгибающегося  вдоль кипарисовой аллеи, он встретил бомжиху Валю из  Белой Калитвы, полную женщину  и мелкими чертами серьезного лица , похожую на тряпичную куклу.    Вовка предложил ей жить вместе у него в хижине, которую Валя  назвала "хижиной Папы Карло".   Месяц  они  прожили душа в душу. Правда Валя ежедневно отправляла Вовку на заработки   и не мыслила прожить ни дня без водки.
Как-то  Вовка позвонил  Кольке,   небеспокоившему  друга по телефону  и непоявляющемуся у Потока Глупца, дабы не мешать счастью «молодых», (Вовке и Вале было под пятьдесят),  и хрипло заревел   об экзистенции, о том простом и сарайно-


барачном бытие, наполняющем рассудок смыслом и душу  благодатью, какие в детстве он, с так сильно  переживал во дворах на Островского, - ревел,  чтобы тембром голоса  утвердить водочную мощь сермяжной правды.
- Ты понимаешь, что я сейчас вкушаю эту живую, народную экзистенцию.
- Хмельная Марфа Егоровна? Исай, его мать? Теща? Утюги? Тазы? Дрова?
- Да! да!
- Пары портвейна   и солярки? 
- Именно!
- И ты в потоке этой э-э … драматургии.
- Да! Я в гуще этого потока! Я полностью  в родной стихии!
- Ну, что ж,  друг мой, будь счастлив.
- Да, я предельно счастлив!
На следующий день,   Вовка,  получив пенсию, и, накупив продуктов  и водки,  валялся пьяный. Валя обшарила его карманы, забрала себе все оставшиеся деньги. А еще через день вместе с другим знакомым бомжем  тайно от Вовки,  вытащила из-под шкафа восстановленный электроинструмент. 
Вовка  обнаружил пропажу и выгнал вон клятвенно уверявшую в собственной невиновности Валю. Валя нашла приют у торговца овощами грузина Акакия, и вскоре умерла в припадке эпилепсии. 
- Какая,  все таки,  мразь эти люмпены! – Признавался Вовка с покаянным
отвращением, когда пришел  к Кольке занимать деньги. 
Что бы успокоить Вовку,  Колька поделился с ним творческим замыслом про задуманный рассказ о его однокласснике, «берьевце» Валерке, который еще в  начале девяностых уехал с женою и сыном в США, в Санта-Барбару,   стал настоящим американцем, обладателем  дома с лужайкой, автомобиля, круга респектабельных знакомых...
И вот, по замыслу Кольки,   в день, когда у Валерки дела пошли как нельзя более удачно: карьерное продвижение по  работе, в высшей степени прибыльная
операция с ценными бумагами,  небывалый барыш в торговле земельными участками, он вошел в свой кабинет и замер от ужаса. На стене, за столом с фотографиями его жены и ребят в рамочках,
 кольтом «миротворцем» в ящике, над его великолепным ноутбуком  с четырех-ядерным процессором,  вдруг проявился портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского. Такой же портрет на фарфоровой тарелке,  висел над  столом его отца чекиста,  Валерка, почувствовав болезненный зуд в сердце, вышел из комнаты.  Не обращая внимания на вопросы домашних, встревоженных землистым цветом его лица, прошел  на лужайку перед   домом, оперся дрожащей рукой о багажник  автомобиля,  «увидел на миг ослепительный свет, упал. – сердце больше не билось»…
Вовка злорадно захихикал, глядя в глаза Кольке, вообразил услышанное подробнее и захохотал более страстно.      
Вскоре он,  во второй раз  попал под машину и поломал ногу. В тот вечер он пил с коллегами шабашниками, мужиками  с Кубани, и пошел потемками  за очередной бутылкой водки.
Кубанцы, оказавшиеся людьми порядочными,  оставшись одни в домике,  не тронули Вовкиного имущества, пока, узнав о несчастие, не приехала  Ольга и  не выдворила их.
Ольга отказала в деньгах на операцию, Вовка провалялся в гипсе сначала  две недели в больнице, а затем два месяца домике. Николай купил ему костыли , время от времени навещал друга в его хижине, приносил харчи и шутил, что бы Вовка часом не пропил костыли.
Вместе  пили   чай.
И однажды за чаем Вовка прочел Кольке содержательную лекцию о физике  элементарных частиц. После очередной травмы  Вовка проработал в частных усадьбах еще  полтора года, за это время потерял  два телефона и паспорт, восстановил украденный одним из подонков-люмпенов,  агрегат для спутникового телевидения.
С помощью стационарного телефона в доме Кольки, он,  отчаянным криком,   просил помощи  у  Ольги, крайне недовольной его приключениями и что-то сердито постулировавшей ему из трубки.
- Ну, я же, для тебя отказался то всего! От всей причитающейся мне недвижимости! – отчаянно ревел в ответ  Вовка. 
Несколько раз Колька посещал  хижину отшельника Ко Во у  Потока Глупца. И несколько раз поддатый Вовка говорил о том, что ждет его ТАМ, и в шутку предполагал: «А  что, если ТАМ, на небесном КПП, «предложить на лапу»?
-Что Ольга? – рассеянно спрашивал Колька.
- Колька! Ну, ты же, знаешь, что мы не поддерживаем с ней отношения! Заплатила бы мне за воду и свет – вообще было бы  прекрасно.
- Не беременна ли? – Спросил Колька, не придавая никакого  значения своему вопросу.
Вовка захохотал.
-Ты знаешь. Я очень хочу, что бы она была беременна от хорошего человека! 
Они часто  созванивались. Как-то  он позвонил Кольке, и рассказал, что вечером, когда шел  домой и смотрел на горы, звезды и деревья, чувствовал такую целостность восприятия, такую  гармонию  мира,  какую, он помнит, ощущал  только в детстве.
- Сколько ты выпил? – спросил Колька .
-Это не имеет значения! Зачем этим идиотским вопросом ты принижаешь то, о чем я тебе говорю?- вскричал Вовка.
- Ты говоришь об измененном сознании.
- Я говорю о просветленном сознании!      
 Взгляд Кольки. сидевшего дома  за письменным столом,  упал на красный переплет томика Ницше.
- Ты бы мог стать Буддой Европы? – спросил он, обыгрывая высказывание моржеусого   мыслителя.   
- Буддой Европы?  – это оригинально.
Кроме этого, Вовка сообщил другу, что на следующий день  не идет на шабашку, а направляется в город, что бы снять пенсию в банкомате и сходить на базар. Колька пригласил его в гости. Вовка пообещал зайти, «если не напьюсь».  Всякий раз, в  день пенсии ему случалось напиваться особенно сильно, убийственно ...   
Колька прождал Вовку до обеда, и не дождавшись, пошел за грибами,  За селом, на горном склоне, за заброшенной чайной плантацией, полностью заглушенной ажиной, за узкой полянкой на краю леса, росла старая  груша. В ее крону Кольа несколько раз запускал обломками веток, и сбил таки два тяжелых душистых плода, в свежих сочных и дущистых ссадинах, -  пошел лесом,  еще зеленым, не смотря на  вторую неделю ноября.
По вишнево-блеклой листве, среди  покрытых лишайниками  стволов,   Колька шел вверх  вдоль  балки.  Как вдруг сверху,  от хребта, где сквозь ветви  деревья белело небо,  по тропинке гуськом, одна за другой пробежали лошади.  Там.  где  тропа   проходила ближе всего  к  Кольке,  лошади пробегали  быстрее, галопом, сильно и  гулко  ударяя в землю копытами. 
Неожиданное появление табунчика в лесу  Колька воспринял, как знамение…       
 Потом он вылез на гребень, прошел через поляну  мимо длинного ажинового куста. Углубился в лес  и на крутом скалистом склоне нашел  с десяток семей нежных. упругих, прохладных опят, с темными, тесно прижатыми друг к дружке,  словно запыленными  шляпками. 
В тот же день Вовка. напившийся в драбадан,  в очередной раз потерявший паспорт и телефон, фантастически раскачиваясь и спотыкаясь,  шел с бутылкой коньяка к мостику, от  магазина на аллее Ковентри. Обогнув стройплощадку транспортной эстакады, каким-то чудом преодолев ступеньки перехода  через шеренгу  труб  в белой алюминиевой изоляции, по тропинке доковылял к речке, забранной в русло еще в Сталинские  времена,  отчего парапет ограды над ней был кое-где   разрушен.   Вовка вышел к реке  там,  где парапет сохранился.  Ему надо было свернуть  направо,  пройти    к  пешеходному  мостику, мимо шелковицы и вербы.   
Налево, метрах в десяти от Вовки, ограда не было.  Оттуда, от реки  доносился зов, настойчивый,  усиленный верой, подобный заклятью… 
Вчера же, шел дождь, - шумит паводок. Нет – это зов!
Вовка повернул налево и  двинулся шуму навстречу. А может - это его кто-то подталкивает:  менты? люмпены? Ольга наняла киллеров... Дьявол или его служители, - хрен с ними!  Вовка очутился над стенкой, внизу шумел желтый стремительный поток.  Он остановился,  шатаясь, взглянул на противоположный берег.
Но какой вид! Кедры, - наша субтропическая тайга, –  инжиры и акация, горный лесной склон.  Невидно домов, коттеджей, таких как там на верху,  на хребте  Благодатной горы, в той  солнечной дубраве, где он когда-то  шел на старую дачу, брякая бидоном, кормить Дружка, и где сегодня  новая русская мерзость понастроила отвратительных коттеджей,  поэтому  Вовка решил больше никогда  там не появляться.    
Здесь еще сохранился фрагмент старой долины Огненной воды. И ветер приносит
свежесть с хребта Хельг. Гармония…   
Как сказал вчера Колька: «Будда Европы».
Просветление, станет полным,  когда он бросит, наконец, эти шабашки у торгашей, бросит пить...  Купит  компьютер, - все это элементарно! - займется  наукой и закончит работу над открытием,  А до открытия остался один шаг. Оно, вот, в шаге от него!   

Вовка качнулся, сделал этот главнейший в своей жизни  шаг и упал в мутную шумно зовущую реку, ударился головой о камень, - в этот миг он  увидел ,как  на него ринулась и с силой боднула в лоб страшная морда электрического счетчика, - потерял сознание и захлебнулся.
 
У Чапаева была сабля и "автомный"
 пистолет...

Вовка погиб как Чапаев. Утонул в реке,  прорываясь сквозь пьяный парализующий дурман  к своим.
 
На кладбище его провожали Ольга, их общий сын, ее новый муж, седой полковник милиции, на пенсии, теща Элеонора  Потаповна,  одноклассник Витя, профессор Университета степенных  прогулок и гостиничного хозяйства, и незадачливый литератор Колька.
Колька отметил сохранившуюся красоту все еще стройной, крепкой белолицей Ольги, в джинсах,  в  черном,  газовом  платке.  Она сама вела джип с семейством и истово, крестилась на кладбище.   Если бы Колька не ощущал себя…  не то что бы иноком или  рыцарем храмовником, не то что бы ученым аскетом, а,  скажем так,  божьим опричником, то он несомненно увлекся бы этой сильной и стройной женщиной.
В катафалке, рядом  с подчеркнуто равнодушным  ко всему Вовкой  в гробу , в  черном костюме, ехали его сын и друг  Колька.  День был белый бессолнечный, лето затянулось до ноября ветки бересклета и мушмулы хлестко задевали окна автобуса катафалка.
 И вдруг Кольке стало жутко,  не от того что перед ним стоял подрагивающий гроб с телом друга, а от того что в зеркале водителя в кабине, над лобовым стеклом, он столкнулся со взглядом Владимира Петровича.
Да, это были глаза, брови,  веки финансиста! Мысль о мистике, спиритизме и духовидцах, коим помимо собственной воли, оказался и он, дядя Коля, как называл его в детстве, еще маленьким мальчиком, Вовкин сын,   сначала ужаснула, изумила, и тут же возмутила. 
«Да, какого черта! Явился бы там, у морга, недалеко от старого  кладбища, где он покоится. Нет, - залез в амбразуру водительского зеркала и зырит, уподобившись  ниньдзя». 
Колька вспомнил, что  Владимир Петрович был  нестандартно мыслящим человеком.Недавно в беседе с приятелем, чекистом Юрой Наливайко Николай узнал. что Владимир Петрович был агентом ОБХСС, внедрявшимся в качестве бухгалтера на предприятия, где водилось воровство,и сажавшим одного за другим  директоров. История же со строгачем "за халатность" и покаянные письма в бюро горкома,-  оказались необходимы для легенды. 
 «Как серьезно и внимательно  смотрит»!
Тут Колька понял, что это  на него смотрит Вовкин сын,  сидевший рядом, уже не тот глазастый и веселый малыш, а взрослый, женатый  молодой человек врач, терапевт.
 «Будем надеяться, алкогольное проклятие семьи Корявцевых его не коснется» - подумал Николай Николаевич, - в отражении окна перед ним мелькнула его собственная седобородая физиономия. « Проклятье в могилу, вырытую тремя крепкими армянскими мужиками,  заберет с собой Вовка».
Вид у Вовки в гробу был надменно торжественный.  Сейчас, как никогда,
он  был похож на Ницше.
Сойдясь в бою со счетчиком, он, видно, одолел-таки этого гада с квадратным рылом,  обрел просветление  и стал обладателем тайны мнимой энергии во всей ее полноте, глубине и  изяществе.