Смерть пионерки

Давно было. А помню, как сейчас. Я тогда служил в Советской Армии. В далёком, на окраинах Родины, Хабаровске. Стояло лето. До дембеля оставалось немного. А я попал, без всяких причин, в медсанчасть. Вместе с другом. С намёком на дизентерию. Кто-то видно перестраховался. Никаких дизентирийных палочек у нас, в итоге, не обнаружили, но раз уж попали, то десятидневный карантинный срок должны были «отдыхать-лечиться» в санчасти.
Но, и Бог с ним. Мы были не против: лежи, гуляй, загорай, да пиши письма родным да близким. Нам, даже, оставили наше солдатское обмундирование.
И вот…на седьмой день нашего «лечения», начальник Медсанчасти, молоденький, лет двадцать пять наверное, «старлей» предложил своему палатному и болезненному контингенту:
- Не желает ли кто помочь в похоронах пионерки?
Предложение было заманчивым. Я с другом не страдали, ни температурой, ни давлением, ни брезгливостью. Оба были молодые, здоровые, двадцатилетние парни. И оба, в силу своей молодости, (гормоны бромом не убьёшь), были не прочь полюбоваться пионеркой, хотя бы и покойной. Интересно было также, как эта юная пионерка умудрилась умереть в столь великолепный, жаркий, летний день? И почему её некому хоронить? Здесь была какая-то тайна.
- А спирта то, хоть за помощь дадите? – будто торгуясь, поинтересовались мы.
«Старлей» немного смутился, раскраснелся, но видя, что других желающих не наблюдается, согласился выдать нам и спирт. Приказывать – то он нам не мог.
Недолго подумав, (больше для приличия), мы согласились.
На похороны пионерки, так на похороны пионерки. Заодно и город посмотрим не глазами «самовольщика».
Здесь надо заметить, что город Хабаровск делится на 3 части: «Хаб – 1», «Хаб – 2» и «Хаб – 3». «Хаб – 1»  - это центр города. И «Хаб – 1» я знал довольно плохо, так как смотрел на него только глазами «самовольщика». «Хаб – 2»  - это были окраинные рабочие посёлки Хабаровска, и прочие-всякие воинские «точки» и «военные городки». На «Хаб – 2» служил и я. Сейчас это секретов уже не представляет. А «Хаб – 3»  - это было кладбище. То есть, благодаря смерти пионерки, мне лишний раз предоставлялась возможность, для ознакомления  и с «Хаб – 3».

Трястись в кузове «ГАЗ-66» мне с другом пришлось минут тридцать,  после чего наш «Газон» круто подвернул и резко остановился перед ветхим бревенчатым домиком. Другие дома на улице, смотрелись совсем немногим, более-менее, приглядным образом. В домике, всё точно также, как и сам домик, было ветхим. Старенький ветхий комод, на котором ютились два стекляных лебедя, и почему-то только пять (вместо семи) потемневших слоников счастья. На стене, старое с трещиной зеркало. Только круглый стол стоящий на середине комнаты был застелен чистой скатертью. Скатерть была ручной вышивки и с длинными кистями-бахромой по краю. Со стены нам весело улыбался, с большого фотопортрета, молодой парень в будёновке. А в соседней комнатушке-спаленке, на железной, с шариками на спинках, кровати, мы увидели… пионерку.

Пионерка оказалась очень старой бабулькой, лет за семьдесять, а то и за восемьдесять, с большим животом и заострившимся, сморщенным личиком. Она лежала в длинной белой ночной рубахе. Рот был полуоткрыт.
В дом с улицы зашла ещё одна старушка. Деловито пошарив в комоде, она достала белый платок и повязала на голове покойницы. Закрыла рот, и крепко затянула платок узлом под нижней челюстью. Укрыла покойную простыней. Тяжело уселась на стул.
Старший лейтенант переминался с ноги на ногу, не зная что делать.
- Надо грузить на носилки и везти в морг – наконец сказал он.
Здорово же он нас «подкузьмил» с этой своей «пионеркой».
Я ухватился за плечи, поддерживая на локтевом сгибе голову. Друг взялся за ноги. Не без труда, переложили тело старушки, с колыхающимся, будто живым животом, на носилки. Поправили сползшую простыню. Понесли к выходу.
На выходе, новая проблема. Носилки не проходили, так как из одной двери, их надо было тут же разворачивать с поворотом на 90 градусов, в другую дверь. Другу, который был впереди, пришлось опускать носилки до самого пола, да ещё наклоняя их сильно вбок. Мне, сзади, наоборот пришлось поднимать носилки вверх, на уровень головы. К тому же, мне надо было держать под шеей, неумолимо сползающее вниз тело покойницы. Даже взмок, боясь, что не удержу тела, и «пионерка» упадёт сверху на моего друга. Наконец, вынесли носилки на улицу. Стали поправлять наполовину вниз сползшее тело.
Гад – лейтенант о наших проблемах и не догадывался. Он вышел на улицу первым, и стоял у машины нервно куря сигаретку. Мы достали свои сигареты и тоже закурили. Разговаривать не хотелось.
«Интересно, сколько он нам даст спирта? - думалось в голове – по стакану водки мы уже точно заработали».
Погрузили носилки с покойницей в кузов. Запрыгнули сами. Из дома вышла бабка. «Старлей» что-то сказал бабке, запрыгнул в кабину и машина тронулась.
Над головой жарко светило Солнце. Мы разделись по пояс, подставляя под горячие лучи, свои ещё плохо загоревшие торсы, а в середине кузова, укрытое белой простыней, мерно колыхалось тело «пионерки».

Где-то через час, мы доехали до какого-то госпиталя с моргом. Большой, накатанный над моргом, холм. Огромные, вкруг холма, тополя. Прохлада и сырость.
Хромоногий ключник открыл ржавый висячий замок, снял щеколду, отпёр обитую железом дверь и пригласил нас внутрь. Даже, в одетых гимнастёрках стало холодно.
Молча вытащили из кузова носилки с телом. Понесли внутрь. Со стен тускло светили маловаттные лампочки.
Морг оказался обыкновенным погребом,  шесть на шесть метров, с наклонно вырытым в него спуском на котором лежала также наклонно сколоченная лестница. Потолок подпирался деревянными сваями. Внутри, вдоль стен, в два яруса стояли деревянные нары – настилы, на которых лежали покойники. На земляном полу, тоже лежали покойники. Еле прошли по узкому, свободному от покойников, проходу.
Куда класть «пионерку» было непонятно. Все полки были заняты, да и на полу оставалось не много свободного места. Запомнилась молодая девица в грязном разорванном и мокром платье. Утопленица что-ли? И ещё один голый труп: в кителе с капитанскими погонами, больше на трупе никакой одежды не было.
Остальные трупы лежали безучастно и не обращали на нас никакого внимания. Немного свободного места оставалось только рядом с «утопленицей» или с «капитаном». Выбор был небольшой. Расстелив на земле простыню мы решили положить пионерку рядом с капитаном. Всё-таки, мужчина.
Больше никаких достопримечательностей в морге не было и мы, подхватив  носилки, поспешили к выходу. На свежий воздух. После нас в морг спустились ключник с лейтенантом.

Водитель «Газика», явный «салажонок», невдалеке от морга, сидел на скамейке и курил. Мы тоже уселись на скамейку, вытянули ноги, и закурив, наслаждались дымом.
- Ну, и как там? – спросил салажонок.
- Где? – будто удивились мы.
-В морге.
-Морг, как Морг. Нам капитан там понравился, да и другой коллектив тоже ничего: смотрится.
-Я уже третий раз сюда приезжаю, а в морге не был – посетовал солдат.
-Ну, раз в морге не был, значит ещё службы не видел – усмехнулись мы – сколько служишь?
-Третий месяц.
-Ну, за два года ещё не раз в морге побываешь – утешили мы его.
-А вам, сколько осталось? – спросил он.
-Через три месяца домой.
-Счастливые – вздохнул он – А в морге страшно?
- Чего страшного – развеселил он нас своим вопросом – да, если б можно было три дня пожить в морге, чтобы на четвёртый день отправиться домой, мы бы тут же согласились.
Нам было весело наблюдать над его, меняющейся в грустную сторону, физиономией. Так и сидели, шутили. Для кого-то день был светлым, а для кого-то грустным.

Со слов салажонка мы поняли, что в этот морг, при госпитале, свозили, кроме трупов военнослужащих, все другие неопознанные и криминальные трупы со всего города. Некоторые трупы лежали в морге, порой не одну неделю.
- Невесело – вздохнул салажонок.
- Ну, неделями там лежать, конечно, невесело – продолжали шутить мы.
- Заканчиваем перекур – крикнул, показавшийся из морга, лейтенант – поехали домой.
- А мы, уж тут собирались остаться – пошутил я вслед лейтенанту – но, уговор  дороже денег.
День шёл на спад.

Вернувшись в медсанчасть, я с другом тут же пошли за лейтенантом получать «обещанное» за свою работу. «Старлей» на удивление нам, опять раскраснелся, как красна девица. Наконец вынес из кабинета стограммовый бутылёк спирта. Оторвал от куска ваты два комочка и, сбрызнув спиртом эти ватные комочки, разрешил нам протереть руки.
Такой наглости мы от него не ожидали.
- А спирт? – переглянулся я с другом.
- На другое, спирта нет – законфузился лейтенант.
«Вот чёртова Лейка» - полыхнуло в мозгу. Не протирая рук, мы демонстративно выкинули ватки в урну и ушли в палату.
Надо было что-то предпринимать.
После ужина, я с другом через окно ушли в самоволку.
Салажата из гарнизона достали нам водки, и всю ночь мы прогуляли с девчонками, выпивая и не забывая поминать добрым словом ушедшую в иной мир пионерку.
Не знал, да и никогда уже не узнаю имя этой пионерки. А ведь она была одной из первых организаторов создания пионерских отрядов на Дальнем Востоке. Ещё во времена Гражданской войны, у самых истоков установления Советской Власти.
Утром, вдрабаган пьяные, мы вернулись в палату и завалились отсыпаться. Никто нас не тревожил.
А через день лейтенанту опять пришлось обращаться к нам за помощью.
Предстояли похороны пионерки.
Надоела нам эта история. Да и кому бы не надоела? Уж лучше кубики бросать. Лейтенант ещё раз осмотрел свою болезную армию, и вызвал меня в кабинет. Я нехотя поплёлся. В кабинете лейтенант вручил мне пакет.
- Вот,  возьмите – лейтенант отводил взгляд в сторону – только чтоб никто не видел.
Наивный, он думал, что я не знаю службы.
В пакете оказалась бутылка «Столичной» водки и большая кралька копчёной «Краковской» колбасы.
«Интересно, - думал я с другом уже по дороге – что же это, нам придётся  «пионерку» ещё и одевать перед последней дорогой?»
Но, всё обошлось.
День был таким же жарким и солнечным.
Вывалившиеся из «паталогоанатомички» полупьяные ребята с девчонками, студенты-медики, обьяснили нашему лейтенанту, что старушка уже собрана и её гроб с телом стоит на соседней машине.
Действительно, рядом стоял новый, как на парад, грузовой «Урал» украшенный цветами и траурными лентами. В кузове сидели четыре солдатика, в парадной форме, с автоматами. В середине стоял открытый гроб с нашей «пионеркой». Почти половину кузова занимали траурные венки.
Нам ничего не оставалось, как вернуться в санчасть.

В два часа дня, на центральной поселковой площади, перед Дворцом Культуры, состоялось Прощание.
Почётный караул, из солдат, разрядил в небо свои автоматы.
День клонился к закату.
Я с другом ушли в лесок за санчастью. Разлеглись на травке. Молча разлили водку по стаканам, молча выпили. Молча жевали краковскую колбасу. Думали.
О Жизни. О Смерти. О Долге.
Всё-таки, пионерка жила не зря. Не зря, видимо, жил и её любимый: задорно улыбающийся с портрета парень, в своей залихватски надетой будёновке.

На следующий день, мы выписывались из санчасти.
У нас впереди была ещё вся жизнь.
И целых 100 дней до Приказа.

17.4. 2014 г.