Юрий Издрык. Ловля льва

География врет. На самом деле нет никаких стран, никаких городов, никаких мест, кроме того, где ты находишься  сейчас. Теперь.  Именно в это мгновение.   Кроме нескольких квадратных сантиметров земли под твоими подошвами.
Нет никаких стен, кроме тех, что перед тобой. Да и они рассыпаются в прах, стоит тебе отвернуться.

Только безнадежно инфантильные мечтатели верят в то, что путешествия куда-нибудь приводят. Что, странствуя, можно познать или узнать мир. Ведь когда мы появляемся здесь, для нас на все четыре стороны открыта лишь одна дорога.
   
Поэтому, если тебе кажется, что ты куда-то приходишь, попадаешь в незнакомое место, приглядись. Тебе  уже должна быть хорошо знакома эта пустошь, эта пустыня, это испоганенное фотоаппаратами туристов ничто.
Однако, если ты далек не только от географии и поэзии, но  и от простого умения понимать сказанное, если ты всю жизнь мечтаешь попасть  в Париж, Рио или во Львов,  я повторю это все для тебя еще раз. Доступнее. Легче. Проще. Ты ведь  любишь  soft-версии, simpie stories и super-лайты,  не так ли?
 

Итак:

Существует центр мира, который везде и нигде. Существуют и города для этого центра. Центральные города. Львов никогда не принадлежал к их числу. В разное время планета вращалась то вокруг Эфелевой  башни, то вокруг  Empire State Building.  В разное время осью служили пирамида Хеопса, трубы Освенцима, Иудина осина, или же иголка, которую анонимный тибетский монах воткнул в зрачок Будде.

Через Львов эта ось не проходила никогда. Город обречен быть окраинным. Пребывать на маргиналиях держав, уездов, областей, игрушечных империй  и имперских стадионов, санаторных и санитарных зон, паломнических троп и торговых путей. Даже на картах Львов расположен там, где уже кончилась масштабная сетка. Он умудряется удерживаться на самом краешке каждого материка  -  столь мизерные плацдармы игнорируют не только картографы, но и осквернители могил. Собственно говоря, Львов – это пограничный кордон, сторожевая башня, последний блок-пост  между землей и … землей, меж небом … и небом, меж правым … и правым, меж левым и…и…и… а теперь – лев.   


Сделаем остановку. Отдохни. Успокойся. Восстанови дыхание и просто повторяй за мной: «Охотиться на льва, гнаться за львом, удирать от льва, погибать от когтей льва, дрожать под взглядом льва, брать львиную долю, заворачиваться в львиную шкуру, рычать, как лев.
Смеяться, как лев. Петь, как лев. Разговаривать, как лев. Плакать львиными слезами.

И – назад во Львов. Так вот, Львов испокон века – недограбленный городок у границы, что разделяет, отделяет, размежовывает несовместимые цивилизации, причем по обе стороны от границы жители уверены, что за границей ничего\никого нет. Это вызывает сомнения в цивилизованности цивилизаций, но так уж повелось. Тем более не понятно, почему, имея такие представления о мироустройстве, то одна, то другая сторона пытается пересечь границу с оружием в руках. «Ну в кого, ну в кого вы собираетесь там стрелять?» - в течении столетий вопрошает одинокий созерцатель песчаной полосы. И в самом деле  - на песке следы птиц, зверей, дождя и ветра,  и ни одного человеческого. Видно, Львов и вправду граничит с ничем. Так куда тогда деваются вооруженные армии? Неизвестно. По крайней мере ни одна из них еще ни разу не вернулась. Наверное, для того, чтобы смешаться, народы и языки должны сначала исчезнуть. А во Львове их и, действительно, намешано много. Львов жив талантами  всех дезертиров мира. В гомоне его улиц слышны голоса лучших оперных див, здесь звучат диалекты самых экзотических племен, голосят роженицы всевозможных рас и визжат  в предсмертном гвалте жертвы самых жестоких маньяков.      

Здесь  слышны причитания матерей, что потеряли всех наследников. Здесь пресекаются самые благородные генеалогии.    Здесь теряются следы самых загадочных беглецов. Здесь до сих пор делают философский камень, чтобы, превратив в брусчатку, выстелить им улицы. Здесь до сих пор белят известкой деревья, бордюры и фонарные столбы.  Здесь все еще продают железное вино. Здесь можно услышать только одну скрипку. Но это скрипка того, единственного скрипача,  скрипача, что играет на крыше.

Давай-ка  попробуем еще. Попробуем вместе:
«Любить Львов, ненавидеть Львов, оставлять  Львов, возвращаться во Львов, любоваться Львовом, заблудиться во Львове, влюбиться во Львов, родиться во Львове, умереть под Львовом, крикнуть перед смертью: эй, Львов, я еще жив!» 

Общеизвестно, что самые знаменитые портовые города – это те, что никогда не видели моря. И Львов тут не исключение. Вода обходит Львов стороной. Она не  хочет течь в его руслах и венах. Она протекает из его водопроводов. Она просачивается в самые глубокие грунты. Она прячется под землю. Так исчезла единственная дарованная Богом городская река Полтва. Так в свое время  ушли в канализационные решетки воды Великого Потопа.Так без следа исчез вчерашний дождь.   

Поэтому казацкие чайки, резиновые лодки, краденые яхты и выловленные со дна океана затонувшие титаники совершают свои плавания на асфальте перед Львовской оперой. Поэтому из всех драгоценностей львовские красотки отдют предпочтение обычным ракушкам. Поэтому бумажные кораблики ценятся здесь больше, чем огромные авианосцы. Поэтому Обливной Понедельник во Львове – день траура  и печали. Поэтому  самые большие почести здесь воздают  самозваным капитанам и театральным флибустьерам. В конце концов, львам не нужна вода, они приучены к пустыне. А Львов – это, безусловно, лев.   

Поэтому давай-ка закрепим пройденное:
«ловить льва во львове, лепить львов из львов, любить ловлю львов, львовить лвевов во лвов, львевить львевиз лвевла, лвелвевалвевелвалвавалала лев львов вивль вел, well, very well». И самое главное – любить льва по имени Львов.

А теперь после всех этих уточнений, фактов и метафор я рискну вернуться к началу и в который раз подтвердить: на самом деле никакого Львова не существует. Львов и окрестные села со всеми их террариумами – фикция, недоразумение, анекдот. Слуховая галлюцинация общества слепых. Миф, циничная дезинформация, выдумка. Блеф старого картежника-неудачника. Внезапное помутнение коллективного разума, которое длится уже 750 лет.
 
И все же если  однажды,  где-то,  где-нибудь,  все равно когда, где и  когда угодно, ты почувствуешь странную смесь аромата и смрада, в которой  сольются запахи сбежавшего кофе, старого дерева, корицы, гвоздики, шафрана, подмокшего кирпича, забитого  водостока, закупоренных вен, церковного вина, маковых круасанов, прелой листвы,   разогретой на сковороде соли, разрезанной пополам сырой картофелины, неоконченного  живописного полотна, заднего номера дизельного грузовика, ни разу не стиранных джинсов, зазубрины на старой оружейной стали, неиспользованных китаских петард, кошачьей мочи, увядшей пеларгонии, пыльной библиотеки, искусственных роз, аптеки и иподрома… Если услышишь общий  хор уличных птиц и домашней птицы, клекот комунальной кухни, многоязычную щоферскую ругань, материнские интонации трамвайной кондукторши,  шум неработающего фонтана, радостный мальчишеский крик «Эй, я жив!», гудок далекого маневрового паровоза, скрип  деревянных ступенек, бамканье  часов на ратуше, плеск подземной реки, осторожные шаги соглядатая, цокот каблучков,  лай собаки-поводыря, дребезжащее банджо уличного джазмена или жестяные барабаны комбатантов  не-известно-какой-войны, шорох плохо приклеенной афиши начала прошлого века, григорианский хорал разрушенного храма или астматический орган с расстроенным регистром vox humana, а над всем этим откуда-то, то ли с чердака, то ли с крыши, то ли прямо с неба зазвучит голос одинокой скрипки…  Если ты вдруг услышишь и ощутишь все это, а вдобавок сумеешь быстро, как можно быстрее, сделав полный оборот, оглянуться по сторонам – так, чтобы позади тебя не успели  рассыпаться стены, если тебе это удастся, если повезет, то все, что хотя бы на миг отразится в твоих проколотых тибетско иголкой зрачках – это и будет настоящий Львов. Или, как его еще называют, - город Льва.

с украинского перевел А.Пустогаров