Гениальный конструктор

Страшная все же у нас страна, и мы тоже какие-то особенные, не такие как другие люди. Мутанты вроде. С одной стороны талантов среди нас – плюнь и в таланта попадёшь, а с другой – таланты наши русские чаще всего спиваются. Что тому виной, что мы рождаемся одновременно незаурядными и наследственными алкоголиками, бог весть. Может, от наших необъятных просторов это, необъятных и враждебных человеку, суровых и безжалостных, вселяющих леденящий ужас, от которого поневоле запьёшь?

Вот был у меня хороший товарищ по работе, Лёня Зубков, Леонид Вадимович. Пуд соли мы с ним съели, что называется, более двух десятков лет работая в НИЭКМИ вместе. Во все стороны безбрежной нашей страны вместе в командировки ездили, на вокзалах сколько раз ночи кемарили, когда гостиницу найти не удавалось. Мы были частями единого целого по имени наука. Я был инициатором тематики, выдумывал всякие полезные технологии, а он эти технологии воплощал в металле. Мы его уважительно между собой называли «Гениальный конструктор», по аналогии с более знаменитым С.П.Королёвым, генеральным.

Был наш Лёня не менее талантлив, чем тот генеральный, только вот работал не на такой общественно-резонансной тематике, да и хорошо, что чинов и званий ему не жаловали, зато и в тюрьму тоже не сажали. У нас ведь как, только «просияй», как найдется завистник, и настрочит донос, и «пожалте бриться», в Гулаг лет на 10 по ст. 58-7; 58-11 УК РСФСР, как Королёв.

А так незаметненьким, непубличным, - даже при коммунистической паранойе люди ухитрялись дожить до естественной, так сказать, смерти. Даже конструкторы.

У каждого человека в жизни его было одно дело, которое и он сам, и судящие о нем потомки, выделяют из всех его дел, причем его мнение и мнение о нем часто не совпадают. Вот у Королёва это космос, ракеты, Гагарин, хотя он сам, может быть, главным считал что-то другое, кто знает, теперь не спросишь. Может, главным была несчастная любовь, образ которой тянулся через всю жизнь, и ноющая боль то стихала, то наоборот заполняла всю его душу, и он находил забвение в работе как пьяница в вине. Кто знает…

Я вот у себя выделяю плазмохимию, технологию модификации материалов в низкотемпературной газовой плазме тлеющего разряда. Это то, что сейчас всякие околонаучные прощелыги называют «нано».

Я, как потом выяснилось, вовсе не был первооткрывателем этой технологии, мне судьба отвела совсем другую роль, роль трансформатора никому не нужного артефакта в промышленную ипостась. Я уже как-то писал о том курьезе, который позволил мне как бы открыть эффект воздействия плазмы на полимер волокна ткани. Потом, года через 3, обнаружилось, что первые патенты застолбили японцы с американцами, но это выяснилось потом. Оказывается, и в СССР я не был первым, в ИХТИ занимались этим до меня.

Но тогда я чувствовал восторг. Шутки ради я поместил откачанную колбу с находящимся в ней образцом ткани в пространство между электродами медицинского УВЧ-генератора, и потом на этом образце вдруг обнаружилась аномальная теплота смачивания. Так родилась тема исследования, которая уже в наши дни дала просто потрясающие результаты. Например, из простой ткани делают «золотую», из которой самые знаменитые мировые кутюрье шьют наряды для состоятельных светских дам. Да много всего можно делать с помощью этой технологии. Это в каком-то роде нечто похожее на алхимию.

Но тогда, в далёком уже 1974 году, была проблема как перенести процесс из стекла в стальной реактор. Наши предшественники эту проблему не решили, и потому их исследования легли на полку, и так бы и лежали там как бесполезная выдумка. У нас же все необходимые градиенты успеха сошлись как некий огромный пазл, как тайный шифр, позволивший открыть потаённую дверь.

И главным в ту пору был Лёня Зубков. Это ему удалось сделать казалось бы невозможное. Это он перенес процесс плазмообработки из стеклянной лабораторной установки в реактор из высоколегированной стали. Сначала на лабораторной модели, а потом и на опытной промышленной полномасштабной машине, которая работала на БИМе вплоть до того момента, как БИМ этот сам стал торговым центром. Его тоже сожрало Время лихолетья.

Сколько пришлось ему, Лёне, обходить «подводных камней», один страшнее другого! Достаточно сказать, что когда с сообщением о том, что такая установка создана, выступал на международном симпозиуме наш коллега Борис Львович Горберг, маститые академики ему не поверили. Только демонстрация реактора в работе рассеяла их скепсис.

И пусть мы не стали первооткрывателями, идея нашла людей еще раз, и уже нашими трудами воплотилась в жизнь. А говорят ещё, что Бога нет!

Сейчас это самое «нано» не убить никакому Чубайсу. Технология эта стала такой же обыденностью, как, скажем, Интернет.

А ведь нам выпало завершать основные исследования и делать успех необратимым в те самые «лихие 90-е», когда вокруг всё рушилось и пожиралось Временем как в фильме по роману Стивена Кинга «Лангольеры» про самолёт, попавший в прошлое. Пассажиры самолета, летящего в Бостон из Лос-Анджелеса, попадают в «дыру во времени» ... Фильм ужасов, лучше всего смотреть после полуночи. Лангольеры, - это таинственные существа, которые стирают прошлое прямо за бортом пытающегося взлететь и спастись самолёта. А беспомощные люди всё это видят в иллюминаторе, как пропасть подбирается к ним всё ближе и ближе. Вот уже колесо шасси провалилось в пустоту…

Нужно было попасть в те страшные 90-е, чтобы окунуться в ту ужасающую атмосферу отчаяния попавших в сложную, смертельную ситуацию, когда всё вокруг превращается в хаос, а тебе надо успеть доделать свое дело, иначе в хаос и забвение превратится смысл всей твоей жизни.

Лёня успел, мы все успели, и живые, и ныне мертвые. Но Лёня на этом материализовавшемся «фильме ужасов» сломался. Его душа всего этого не вынесла. Меня спасла только нетипичная для русского реакция на водку. Он же был до последней клеточки русским, и… спился.

Тогда сначала пошли «кооперативы», шальные деньги, повальное пьянство. Я сейчас их не вижу, а в те годы самым популярным пойлом были «питьевые спирты» «Рояль» и «Майор». Даже не водка, - много раз страшнее. Я раз заглянул в книжный шкаф Лёни, - он был весь полон пустых, полупустых и непочатых бутылок этой отравы. Все полки уставлены.

Товарищ мой пил сначала в компании таких же оказавшихся вдруг никому не нужными, потом уже и в одиночку. Увещевать его было бесполезно, алкоголизм всё более захватывал его. Лично я запирался в лаборатории, и изучал компьютерное программирование на совсем смешном по нынешним представлениям компьютере XT, которые тогда только появлялись. Это в итоге и стало моей новой профессией в мире лангольеров, где мои способности в науке и изобретательстве ничего не стоят.

Лёня же спал то на столе, а то и вовсе под столом. Потом судьба как ураган разнесла нас по разным углам мироздания, я ему иногда звонил… А тут года два не звонил, и позавчера решил позвонить, как что-то чувствовал. Трубку взяла его мама.
- Лёню можно?
В трубке тишина, будто в космосе, только серый шум из редких потрескиваний…
- А кто его спрашивает?
- Спицин Валентин, мы работали вместе…
- Нет Лёни, умер еще год назад. Рак.
Тут уже настала моя очередь помолчать.
- Где похоронили?
- В Богородском, на новом кладбище, за лесом.

Светлая память. «Не судите, да не судимы будете…»…

Валентин Спицин.