Правильный выбор II - 25

(И. Б. Цейдлер)


Возлагаются запреты
Под желаньем лютой смерти.
Нагоняют ложью ветры,
Уносящие надежды.

Что им скажешь –
Не докажешь.
А всё спрячешь –
Ложью накажешь.

Пахнет наказанье кровью,
Да крестом у изголовья.
Стены шепчут нам про слёзы
Тех, кто тоже был прохожим.

Встанешь против –
Закуют в ножны.
Стонешь в боли –
Умрёшь и на воле.

Семнадцатого июня тысяча восемьсот тридцатого года Анна Васильевна Розен выехала из Москвы в дорогу на каторгу к мужу. С ней, одевшись под прислугу, под её горничную, выехала и Милана. И вот, спустя тяжёлые, тянущиеся однообразием дни, тридцать первого июля они оказались в Иркутске, как бы души и сердца ни рыдали и ни кричали о сыновьях, которых пришлось оставить ждать в руках родных людей...

Иркутск.
Славившийся купеческий город снова принимал тех, чей путь пролёг к краю каторги. И выпало на его долю увековечить их следы. Повезло ему, что запертые в Сибири осуждённые не пропали, посвятив себя планам развития этого края со многих сторон: хозяйственных, образовательных, научных, культурных и промышленных...

Уже давно ожидая прибытие очередной жены каторжника, городская голова Иркутска выскочил на улицу сразу, как только её коляска остановилась на дворе.

– Баронесса..., э... фон Розен? – спросил он для уверенности, на что та, гордо восседая, лишь кивнула. – Константин Петрович Трапезников, – представился он. – Городской голова Иркутска. Вам следует пройти сюда, – указал он на здание за ним. – Вас немедленно примет Иван Богданович Цейдлер, гражданский губернатор.

Он вежливо помог баронессе сойти с кибитки.

– Моя горничная пройдёт со мной, – сообщила та, указав рукою и строгим взглядом на скромно вставшую рядом Милану, которая всем видом простой крестьянки никак не вызвала подозрений.
– Ради бога, – согласился Трапезников и проводил их пройти на встречу к губернатору.
– Добрый день, – поднялся из-за стола тот, оставив сразу свои бумаги, которые до того внимательно прочитывал. – Анна фон Розен?
– Да, Иван Богданович, – ответила та, сев на подставленный для неё стул.



– Вы с кем? – тут же взглянул он на вставшую с ней рядом Милану, которая от страха быть разоблачённой не поднимала печальных глаз и молчала.
– Моя горничная, – сообщила Анна. – У вас есть какие-то возражения?
– Нет, что вы, – махнул рукой тот и сел обратно, кивнув писарю записывать. – Вы верно устали с дороги. Вам уже подготовили ночлег в доме купца Кузнецова. Там останавливались и иные дамы, отправившиеся следом за мужьями, как и вы, – в видимой усталости сообщал он. – Вам будет интересно, отдохнёте...
– Давайте уж сразу ваши бумаги. Наслышана я уже о проездах остальных, – строго выдала Анна в его удивлённые глаза, взглянув и на писаря, и на стоявших у дверей стражников. – Мне есть где остановиться и без советов.
– У меня предписание, – хотел объяснить свою сторону тот, но Анна замотала головой:
– Зачитывайте!



– Раз вам угодно, – взял он один из листов перед собой. – Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет уже признаваема не иначе, как женой ссыльнокаторжного, и с тем, вместе принимает на себя переносить всё, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать её от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущую равную с ними участь, себе подобной.

Тут Цейдлер смолк и спросил:

– Вы подпишите сей документ?
– Подпишу, – спокойно ответила Анна. – Это всё?
– Нет, – покачал головой тот и снова обратился к листу. – Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казённые заводские крестьяне. Подпишите и теперь?
– Подпишу, – сдерживала она пробежавший страх за будущих детей. – Как бы меня вы ни старались запугать и запутать!
– Что вы, Анна Васильевна, и в мыслях не было, – стал отрицать Цейдлер, на что Анна с недоверием лишь усмехнулась.

– Вы поймите, – продолжил он. – Что на вас, беззащитную женщину, как и на горничную, могут напасть. А если муж умрёт, вам нет гарантии, что позволят вернуться, – попытался он всё же ещё раз переубедить.
– Прекратите сей же час, – нахмурилась она. – Ваши угрозы я передам куда следует!
– Вам надлежит сдать все драгоценности, деньги, всё, что везёте с собою, – продолжал он. – Горничной вашей надлежит дать подписку собственноручную или за неумением грамоте дать личные показания о добровольном согласии отправиться с вами. Извозчик ваш следовать с вами далее не может, ибо приказом позволено отбыть лишь одному крепостному. Выбирайте, горничная или извозчик! Но подумайте, иного извозчика для вас у нас не имеется...
– Я не люблю повторяться, – затаила Анна в себе тревогу о выборе, который предстоит, как видно, сделать.

– Благодарите Сперанского, который просил меня письмами, чтобы я не был допытливым к вам и вашей горничной, – тяжело вздохнув, опустил он взгляд на свои листы на столе. – Мы многим обязаны Михаилу Михайловичу, и я прислушаюсь к его совету. Но вы же... Вы, их жёны, разрушаете их полную изоляцию, на которую было рассчитано.
– Я горжусь этим, – улыбнулась Анна.

Когда все требуемые бумаги были подписаны, Цейдлер сообщил:

– Вы можете пройти вместе на отдых, а потом отправляться.
– Я буду жаловаться на вас и на столь безумные предписания, – сказала Анна, но, не желая вступать пока в скандал и чувствуя подступившую усталость, решила пока подчиниться.

Она ушла вместе с волнующейся Миланой на улицу.

– Мы не зря проехали столько вёрст, чтобы тебя вот так вот вернули... И это за несколько шагов до цели! – попыталась словами успокоить Анна.
– Они сильнее нас, – прослезилась Милана...
– Как я устал от этих женщин, – вздохнул Цейдлер и отошёл от окна, через которое проследил за отбытием баронессы с горничной.

Он сел снова к столу и достал один из листов, лежащий под грудой остальных. Он перечитывал его снова, качал головой и жалел себя, вынужденного следовать приказам, которые самому казались бесчеловечными и слишком неприемлемыми:



«... Сообразив сие и зная, что жёны осуждённых не иначе могут следовать в Нерчинск, как через Иркутск, я возлагаю на особенное попечение вашего превосходительства употребить все возможные внушения и убеждения к оставлению их в сем городе и к обратному отъезду в Россию...» – перечитал Цейдлер несколько раз.

После он поднял перед глазами недавно полученное письмо Михаила Михайловича Сперанского, но положил его обратно, не став перечитывать.

– Лавинский... Сперанский, – усмехнулся Цейдлер и закрыл руками глаза, оставшись некоторое время в раздумьях...

Продолжение: http://www.proza.ru/2014/04/19/498