Правильный выбор II - 27

(по пути в Петровский завод, юрты, Н. А. Бестужев)


Строительство Петровской тюрьмы ещё не было закончено в тысяча восемьсот тридцатом году, однако Лепарскому был дан приказ перевезти всех заключённых из Читы туда до осени. Тюрьма при Петровском железоделательном заводе находилась в шести сот тридцати вёрстах от Читы. И уже заранее заключённым сообщили, что Петровский завод — место невыгодное, что каземат расположен на болоте и дурно построен из-за воровства инженеров. Кроме того, стало известно, что каждому дадут отдельную комнату, и что те жёны, которые прибыли, будут жить в отдельных домах, специально для них построенных, а им самим будет дозволено посещать мужей в их камерах.

Время для перевода в Петровскую тюрьму выпало тоже неблагоприятное. Дело шло к осени: начинались проливные дожди. Речка Чита разлилась так, что нигде нельзя было найти брод. И этот неудобный переход было рассчитано произвести по военному маршруту, который продлится полтора месяца.

Назначено было отправляться двумя отрядами. Началась суматоха и нервозность в связи со сборами. Посылали уже наперёд обозы вещей. Жёны осуждённых быстро продали свои дома в Чите и поехали вместе. И только Александра Муравьёва отправилась первой, чтобы заранее приготовить необходимое к приезду остальных.

Однако комендант, заметивший рвение остальных дам следовать рядом и при первой же возможности приблизиться к мужу, приказал им следовать вперёд.

В день, когда начался путь в Петровскую тюрьму, шёл проливной дождь, но все шли рядом с повозками по вязкой грязи, кроме тех, кто был болен или со старыми военными ранами. Таким было разрешено проводить весь путь в повозках.

Жители Читы провожали осуждённых с искренними слезами, благословляли в путь и были благодарны, что пребывание столь благородных людей доставило множество денег и выгод: улучшенный дом коменданта и оставленные жёнами декабристов дома, которые были к тому времени уже очень хорошо перестроены...

Оставляя Читу, жителям подарили и все выращенные плоды огородов, и всю деревянную посуду, которой обзавелись за годы проживания там.

Седьмого августа вышла первая партия осуждённых, а девятого августа – вторая. При каждой партии был выбран староста из своих. И эти старосты, также, под конвоем часовых, с кашеварами, провизией и котлами приходили на место ночлега первыми, чтобы приготовить пищу.
До Верхнеудинска дорога была почтовая.

На всём пути, где обитали лишь буряты, не было никаких селений, и потому на места, где назначались ночлежки и днёвки, устанавливали в один ряд юрты, а кругом располагали караулы и пикеты.
Кухню ставили на открытом воздухе, которую во время дождей укрывали навесом из жердей и ветвей...

Так отряды начали свой поход. Взвод солдат позади и впереди, а по бокам цепь солдат и конных казаков. Впереди одной партии на белом коне ехал сам комендант Лепарский, а впереди другой партии — его племянник — плац-майор.

Но весь путь показался скорее приятным, чем утомительным путешествием. Все, наконец-то, могли дышать свежим воздухом. И даже то, во что был одет каждый: разнообразное смешение всяких видов одежд, которые то сами сшили, то получили от жён в путь, вызвало комическое восхищение...
Один даже заметил:

– Если мы встретим какого-нибудь европейца, выехавшего только из столицы, то он непременно подумает, что тут есть большое заведение для сумасшедших, и их вывели гулять...

И шли все весело, не унывая, размещаясь на ночлег то в юртах на бурятских степях, то в домах деревень, через которые лежал их путь.

Старостой в отряде, с которым шёл Алексей, был назначен Андрей Розен. Он ещё в Чите был старостой по делам кухни. Стол там тоже был общим, и им самим приходилось всем заведовать. И тут, в походе, Андрей выходил с конвоем и котлами первее отряда. Но и в запасе у некоторых имелись или кусок телятины, или жареной курицы, а то и рюмки водки, которые предлагали остальным, хотя алкоголь иметь осуждённым строго запрещалось.

В первую ночь погода всех так утомила и измучила, что думали только о спокойствии, забыв полюбоваться природой, на которую могли, наконец-то, взглянуть не из-за решёток тюрьмы.

Расставленные для ночлега юрты были хорошо устроены, не пропускали ветра. Посреди юрт разводили огонь, а дым выходил через отверстие сверху, которое изнутри закрывали войлочной задержкой. Но в дождливые ночи юрты промокали, доставляя беспокойство, и мало кто проспал в них, чтобы не промокнуть...



– Красиво ж как, а, Алексей? – улыбнулся рядом Андрей Розен, в один из успокоившихся от дождей день и протянул ему трубку табака.

Покуривая табак, как бурята вокруг и некоторые товарищи, они любовались, наконец-то, раскрытым одиноким пейзажем бурятской степи...

– У нас там ещё тепло, – вздрогнул от прохлады Алексей.
– Да ну, – махнул рукою Андрей. – А здесь чистый осенний воздух, тёплый ещё днём. Пусть ночами уже доходит и до восьми градусов, но наше здоровье лишь укрепится!
– Это Вольф напутствует? – хихикнул Алексей. – Но... ты прав, – огляделся он вокруг. – Да, здесь необычно красивая местность.

Как бы ни казалось, что день тянется долго, вечер наступал скоро, и раскинулся их лагерь, который был бы достоин кисти художника... Так, Николай Бестужев тоже не прошёл мимо, изображая виды их лагерей или деревень, где останавливались, а рисунки свои раздаривал...

На днёвках, когда можно было остановиться и отдохнуть, усталость торжествовала. Однако, некоторые всё же брали в руки и полученные по пути газеты, и свои книги, либо садились играть в шахматы, а то и просто беседовать с местными жителями — бурятами, но не спать.

– Чёрт возьми, – сел Алексей рядом с Николаем и улыбнулся на встречную улыбку. – Не могу уже, Андрей выскакивает из юрты каждый раз, когда слышит повозку какую. Заждался жены!
– Скоро, скоро, – улыбнулся тот и протянул ему какие-то свои записи. – Любопытные сказки у этих бурят! Почитай на досуге, отвлечёшься от Андре.



– Сказки?! А я то думал, что ты так много времени с ними проводишь, записываешь что-то! – удивился Алексей, приняв записи. – Интересные?
– Да, ты знаешь, там много оригинального китайского остроумия, – кивнул Николай. – Добрый народ – буряты. Некоторые хорошо говорят по-русски, с другими я кое-как объясняюсь помощью составленного мною словаря. Это их удивляет, – улыбнулся он.
– Да, их удивляет и наш Мишель Лунин, – в добродушии хихикнул Алексей. - Он из-за ран военных едет в закрытой повозке и практически не показывается. Я всё надеюсь вызвать его хотя бы на игру в шахматы.
– А, вот почему они все толпятся вокруг его повозки. Ждут увидеть, – закивал Николай.
– Думают, это главнейший преступник, – сел к ним рядом и подошедший Андрей. – Будет что вспомнить и посмеяться потом!

На следующий день путь вновь продолжался. Вновь то холод и дожди, а то и жара...

– Алексей! – позвал из своей закрытой кибитки Лунин, дождавшись, когда тот проходил мимо.
– Неужели, – отозвался тот в добродушной улыбке. – Партию в шахматы сегодня играем?



– Да, да, – рукою подозвал тот его, и Алексей запрыгнул к нему в остановившуюся повозку.

Заметив тут же столпившихся вокруг бурят, Лунин спросил:

– Что им надо?!
– Желают видеть вас и знать, за что сослан! – выступил вперёд один из них, который хорошо говорил по-русски, и собрался переводить остальным бурятам разговор.
– Знаете ли вы вашего Тайшу? – спросил тогда Лунин.
– Знаем, – закивали те, словив перевод его вопроса.

Тайша — главный начальник бурят, и потому Лунин решил использовать их названия, чтобы более понятно объяснить своё положение.

– А знаете ли вы Тайшу, который над вашим Тайшою, и может посадить его в мою повозку или сделать ему угей (конец)? – тогда спросил Лунин.
– Знаем.
– Ну, так знайте, что я хотел сделать угей его власти, вот за что я сослан.
– О! – раздалось среди бурят, и они с поклонами попятились назад от него...

Некоторые из бурят были христианской веры, жили в избах и занимались земледелием. Остальные — поклонялись идолам. У них были свои жрецы и шаманы... Неприятно было видеть то, что бурята не знали белья, носили шубы на голом теле, а обувь была у них из козьих шкур. Волосы на головах были выбриты, оставив лишь одну заплетённую косу. Глаза небольшие, узкие, а цвет лица бледно-жёлтый. Между собой они называли себя «менду»...

Оставшись, наконец-то, без внимания бурят, Лунин вновь обратился к Алексею:

– Разговор есть... Слушай... Скоро выпустят на поселение Дружинина, верно? – зашептал он.
– Верно, – став серьёзнее, прислушался Алексей.
– Мы приготовили ящик с табаком, который он передаст в Иркутске. Проследил бы ты, чтобы ящик не особенно досматривали... Понимаешь? – попросил Лунин, оглядывая глазами вокруг, но никто не обращал на них внимания.
– Что там? – насторожился Алексей.
– Некоторые письма, пара портретов, – махнул рукой тот. – Но такие письма не выпустят, если найдут... В ящике будет двойное дно. Кстати, Дружинин не знает об этом. Это наша интрижка.
– Хорошо, прослежу, чтобы ящик попал в руки Дружинина без проблем, но если кто что заметит, я не ручаюсь, – предупредил Алексей, и этого ответа Лунину было достаточно.

Он успокоился и снова исчез внутри своей повозки...
Двадцать второго августа остановка была в селе Укир. День был прохладным.

Не доходя до села, прошли небольшой берёзовый лес. Когда вышли из него, показалось Укирское озеро и село с каменной, но бедной церковью. В ту днёвку удалось покупаться, хорошо отдохнуть за беседами друг с другом с чаем и обедом. Вновь увлекались то чтением книг, то газет, а то и игрою в шахматы. Снова выходили гулять вокруг и любоваться местом, которое Николай Бестужев тоже зарисовал.

Там же проводили на поселение и закончившего отбывать наказание одного из осуждённых. Это был Хрисанф Дружинин. Ему дали ящик с табаком, чтобы в Иркутске передал одной княжне, а она должна была доставить спрятанные там письма по назначению, как помнил Алексей, и уверил всех, что ящик уже просмотрен им лично.

Когда же перешли очередную деревню, Погромскую, день был снова ясный. Идти было даже жарко, но после обеда загремел гром и посыпался ненадолго град, который возобновился ночью и не давал многим спать. Следующие дни проходили ещё деревни, где встречались дома и на русскую стать.
Таким образом, осуждённые шли по живописным тропам и приближались к Петровскому заводу. Многие во время похода даже отходили на некоторое расстояние в стороны, чтобы заниматься излюбленными ботаническими исследованиями флоры или сбором коллекции насекомых.

В день проходили по двадцать, а то и тридцать вёрст, и каждые два дня пути устраивалась днёвка на отдых, где все могли насладиться свободным ветром и беседами друг с другом или встречающимися жителями или... вспомнить оставленных далеко родных, любимых, помечтать о новой с ними встрече...



В ночь на встречу я к тебе собрался.
Это было ведь во сне, не наяву.
Голос твой мне вдруг раздался.
Ты ждёшь меня, и, значит, я приду.

Паруса под ветром злобы сильным
Понесли корабль мой снова прочь.
Гром небес залился светом дивным.
Разрушил шторм мой крепкий сон.

Не увидать тебе моей здесь смерти,
И не стоит она передо мной.
Да злые сети расставляют черти.
Но я гоню их прочь своей грозой.

Да разожгу же свечи я на веру.
Да помолюсь и в сердце снова я.
Пробью и эту мерзкую здесь стену.
Но верю, что увижу вновь тебя.

И закричат нам с неба злые птицы,
Да пролетят они над головой.
Но выйду я из стен всех в мире тюрем,
Где запирает жизнь порой.

Да знаю, знаю, что не зарекайся
Ни от сумы, да и ни от тюрьмы.
Но вера в справедливость не пропала.
К свободы берегам вернёмся мы.

Продолжение: http://www.proza.ru/2014/04/19/1310