Девятая батарейка

Первая батарейка

Сейчас начало марта, но в ночь перед выборами всегда почти августовский звездопад. Не метеоры сгорают в атмосфере, а настоящие созвездия рассыпаются и разваливаются. Минуту назад, например, отвалилась и исчезла последняя звезда созвездия Здравого Смысла. За десять минут до этого развалилось созвездие Высшего Смысла. А только что отпала и канула альфа созвездия Хоть Какого-нибудь Смысла. И оттого только ярче светилась в пустеющем небе Большая Медведица.
Иосиф сидел на скамейке - на аллее возле центральной площади, мерз и смотрел на падающие звезды. Не потому, что они такие красивые и загадочные заворожили его, и не потому, что ему некуда было идти. Просто не хотелось вставать - несмотря на холод и ночь. Ему нравилось сидеть тут, возле площади, и можно даже не смотреть на звезды.
Когда-то эта площадь называлась Площадью Революции, потом ее переименовали в Площадь Независимости, потом в Соборную Площадь, а в конце концов, чтобы никого не смущать и не лицемерить, назвали Площадью Квадрата (установка «угодить всем» давно признана абсурдной и нецелесообразной, поэтому заменена эквивалентной установкой «не угодить никому». Итог тот же: никто не завидует, никто не возмущен и не чувствует себя оскорбленным, потому что никто не выиграл).
Сейчас здесь тихо и темно: три дня как нет прожекторов, серен и мигалок, никто не кричит в матюгальник, и не гремит музыка. А редкие тусклые фонари почти не дают света. Всего три дня назад здесь стояла целая армия оппозиционеров: недовольных, несогласных, а по заключению Минздрава – ненормальных. Но по случаю приезда в город действующего президента баррикады были указом губернатора перенесены за город – в распоряжение пятнадцатой психиатрической клиники. А Площадь Квадрата (указом того же губернатора) была подметена и вымыта.
Иосиф проводил взглядом пролетевшую в небе комету, и где-то в Исландии стошнило от страха вулкан.
А потом вдруг стало теплее. Тепло шло не от вулкана – Исландия далеко. Иосиф даже перестал ежиться и высунул руки из рукавов. Тепло шло откуда-то сзади, вместе с неровным желтоватым светом. Иосиф обернулся и увидел человека шагах в десяти, на клумбе (выгул собак запрещен). Человек тихо стоял в сторонке и горел. Он облил себя бензином и, по-видимому, закурил. В кармане его лежала предсмертная записка, но об этом никто не знал. 
Человека быстро потушили и увезли в участок – штрафовать за курение в общественном месте. И снова стало холодно и темно. Ночью в марте всегда так: темно и холодно. И сыплются звезды.
Подошел темный в снова наступившей темноте гражданин. Остановился рядом, постоял, а потом, будто бы решившись, обратился:
- Вы позволите?
Иосиф кивнул. В темноте вряд ли был виден его кивок, но гражданин, будем называть его Прохожий, сел.
- Вам, вероятно, покажется это странным, - заговорил Прохожий, - но я хочу предложить вам работать на американскую разведку. Вы бы могли, например, выступать на радио… да, на радио. Читать безобидный текст, например, с призывом уничтожить какой-нибудь народ. А в этом тексте были бы закодированы очень ценные секретные послания.
Иосиф не нашел, что ответить.
- Вам ведь показалось это странным? – спросил Прохожий.
Иосиф ответил, что показалась.
- Вот и славно, - обрадовался Прохожий, - мы, писатели, очень проницательный народ. Зрим вглубь души.
- Писатели? – переспросил Иосиф.
- Писатели, – подтвердил Прохожий. – Шекспир, Дюма, Толстой, Диккенс… и так далее. Все они,.. и мы,.. умеем угадать, как отреагирует человек на те или иные слова. А еще я, подобно Чапеку, примерно за полгода предсказал появление специальных салфеток с изопропиловым спиртом – для протирания дисплея.
- А при чем здесь английская разведка?
- Американская. Забудьте. Я, видите ли, писатель. Толстой, Диккенс… но меня перестали печатать.
- Вот как? – Иосиф никак не мог сочинить вежливый предлог, чтобы встать и уйти.
- Да. Вот так. Раньше печатали, а потом перестали. Сказали что неинтересно. То есть интересно, конечно, но не хватает трагизма. Сказали, что если добавлю трагизма, будут охотно и с удовольствием печатать. И знаете, что я придумал?
- Что же?
- Я стал в каждой своей книжке убивать хотя бы одного кота, иногда – больше. Хотите трагизма? Получайте кошачьи трупы.
- И что, помогло?
- Как же! С тех пор они вообще ни одной рукописи у меня не приняли.
Здесь от Иосифа требовался какой-нибудь незначительный совет или сочувствие. Сочувствия он пока что не испытывал, поэтому, выбрал совет.
- Ну, я не знаю. Попробуйте перестать убивать котов.
- Думал. Но уже не могу. Не могу остановиться.
Сумасшедший, - подумал Иосиф, - сейчас начнется про Пилата, про разлитое масло, про отрубленные головы…
- Вы сумасшедший?
- Нет, - удивился Прохожий, - даже не иностранец. А вы?
- Тоже нет.
- Я так и думал.
Прохожий помолчал с полминуты.
- Вы не хотели бы на что-нибудь пожертвовать? – спросил он будто бы из любопытства.
- В смысле?
- В смысле денег. Пожертвовать. Знаете, когда люди, у которых денег достаточно, дают сколько-нибудь тем, у кого их недостаточно, чтобы те купили себе что-нибудь хорошее или нужное. Еду, например, или лекарства, или реквизит в кукольный театр, - он кивнул на новый супермаркет возле площади.
- Знаю.
- Пожертвовать не хотите?
- Не хочу.
- Жаль. А я бы хотел.
- Что вам мешает?
Прохожий загнул палец:
- Во-первых, уже поздно и все закрыто, - он загнул второй палец, - во-вторых, нет денег. Я бы хотел жертвовать часть прибыли от своих книг, но мои книги не приносят прибыли.
- Очень благородно. Я вам сочувствую.
- Если бы вы решили пожертвовать какую-нибудь посильную сумму, я смог бы заплатить за небольшой тираж своего последнего романа, а часть прибыли от продаж пожертвовал бы тем, кто нуждается в деньгах.
- Простите, но мои романы тоже не приносят прибыли.
- Вы тоже писатель?
- Нет.
- Хм… Может быть, дело в этом?
- Скорее всего.
Снова помолчали.
- Пойдете сегодня в церковь? – опять заговорил Прохожий.
- Да, пойду.
- Исповедаться перед выборами?
- Нет, мне нужно свидетельство о крещении.
- А сейчас дают такие справки?
- Да, если есть запрос из отдела кадров.
- Ах, да, я что-то такое слышал. Теперь, кажется, при трудоустройстве и при поступлении в вузы нужно предоставить свидетельство о крещении?
- Да, это нововведение.
- По-моему, это прекрасная идея. Как вы считаете?
- Замечательная.
На аллее появился человек. Он выбежал по тропинке из-за деревьев, и пробежал мимо Иосифа и Прохожего. Бежал он не быстро, но и не трусцой, как бегают от инфаркта. Явно куда-то спешил, спешил давно, и потому устал. Через несколько секунд в двадцати шагах за ним появился еще один человек: грузный, одышливый, в форме (Иосиф давно перестал различать рясу, кимоно, полицейскую и военную форму, поэтому, не был уверен, что это именно форма). Он тоже спешил и тоже устал. Он преследовал первого бегущего, а тот от него убегал. Пробежали мимо фонтана, свернули и по газону убежали в темноту, Пока они были видны, расстояние между ними не изменилось ни на полметра.
Прохожий, подсевший к Иосифу, вдруг без предупреждения и без объявления войны вынул из кармана удостоверение:
- Старший лейтенант полиции Такой-то, - представился он, - прошу предъявить документы.
Иосиф достал свое удостоверение:
- А я подполковник ФСБ. Прошу оставить меня в покое.
Прохожий подсветил фонариком, всмотрелся в удостоверение и, наконец, признал:
- Бито.
Повисла неловкая пауза. Нерешительно, словно советуясь, Прохожий произнес:
- Я пойду… пожалуй.
- Счастливо, - ответил Иосиф, - многих вам публикаций.
- Благодарю, и вам того же. До свиданья.
- До свиданья.
Удостоверение у Иосифа было, естественно, фальшивое, на чужое имя и даже с чужой фотографией. Но спившийся подполковник ФСБ, продавший Иосифу удостоверение, в лучшие свои времена был достаточно похож на Иосифа, так что без детального изучения все выглядело довольно правдоподобно. А проводить детальное изучение документов подполковника ФСБ не всякий решится. Старший лейтенант полиции Такой-то не решился. Да Иосиф никогда и не давал повода к детальному изучению. Обычно он использовал удостоверение только в целях самообороны, вот как сейчас. И иногда как пропуск.
К ногам Иосифа упала ворона, несколько раз судорожно дернула крыльями и замерла. Иосиф помедлил минуту, потом поднял птицу, провернул ключик в ее животе и поставил на землю. Щелкнула взведенная пружина, ворона ожила, расправила крылья и, не поблагодарив, улетела.
Пора, - решил Иосиф. Только теперь, когда его глаза привыкли к темноте, он различил светло-серую надпись на темно-серой лавочке: «СМЕРТЬ ДОЛЬЧЕГАББАНУ!». Он даже не сразу понял: прекрасный этот призыв или социальный.
Иосиф сошел с главной аллеи и по тропинке вышел к алкогольно-продуктово-табачному магазину. Посетителей здесь не было, видеокамер тоже. Зато был продавец.
- Девять микропальчиковых батареек, пожалуйста, - обратился к нему Иосиф, - Добрый вечер.
- Добрый, - сплюнул продавец. Чего-то подождал, выдвинул из стеллажа ящик, отсчитал и выложил на прилавок девять батареек, - триста шестьдесят.
- Сделайте, пожалуйста, шаг влево, - попросил Иосиф, отсчитывая деньги.
- Что?
- Шаг влево. Это в ваших интересах.
Продавец изобразил удивление, потом недовольство, потом еще что-то попытался изобразить, но, не успев, плашмя рухнул на спину. Падая, громко ударился затылком о выдвинутый ящик с батарейками.
- Тугодум, - сказал Иосиф.
Он перепрыгнул прилавок и наклонился над продавцом. Тот, как и полагалось, лежал без сознания. Иосиф взял с прилавка одну батарейку и, присев на корточки, вставил ее продавцу в ухо. В тот же момент такая же батарейка выпала из другого его уха. Ее Иосиф поднял и бросил в ящик, более всего похожий на урну. Потом перепрыгнул прилавок обратно и стал ждать. Спустя полминуты продавец поднялся. Какое-то время стоял и покачивался, уставившись куда-то в дальний угол вселенной. Наконец, взгляд его стал, насколько это возможно, осмысленным, и он спросил:
- И что мне за интерес шагать влево?
- Не обращайте внимания, - ответил Иосиф, натягивая улыбку, - это я сегодня так шучу. Вот, триста шестьдесят.
Он сгреб батарейки в сумку.
Продавец потирал голову в ушибленном месте.
- Еще что-нибудь?
- Нет, благодарю.
- Вот и катись.
Иосиф вышел.


Вторая батарейка, третья батарейка.

По той же тропинке он вернулся на аллею, пересек ее, протоптался по газонам (выгул собак запрещен) и, пройдя под аркой в стене жилых домов, попал в большой проходной двор. На выложенной плиткой дорожке нашел тех двоих: преследователя в кимоно и беглеца. Оба лежали в совершенно одинаковых позах, уткнувшись лицом в плитку, и между ними по-прежнему было шагов двадцать.
Подойдя ближе, Иосиф увидел третьего: кто-то лежал возле горки-ракеты на детской площадке. Иосиф твердо знал, что здесь должно быть только двое, но на всякий случай приблизился - проверить. Это была женщина. Лежала она в очень неудобной позе: левая рука вывернута куда-то под спину, одна нога на скамейке, другая – под скамейкой. Одежда не по сезону и даже не по эпохе: то ли туника, то ли тога – Иосиф различал их не лучше, чем рясу и кимоно, - на ногах сандалии. Повязка сползла с глаз на подбородок, вместо меча – горлышко разбитой бутылки с острыми отколотыми краями.
Иосиф аккуратно ткнул женщину носком ботинка, женщина не отреагировала. Он ткнул еще раз, сильнее. Женщина, пробормотав что-то, кажется, по-гречески, перевернулась на бок и принялась раскатисто храпеть. Теперь стало видно, что левой рукой, по-прежнему неестественно вывернутой, она сжимает рукоять весов. Женщина была безобразно пьяна, и Иосиф, убедившийся, что это случай не его компетенции, вернулся к двоим на дорожке.
Сейчас ему предстояло решить – кого включать первым. Первый получает фору в погоне. Главная сложность выбора состояла в том, что Иосифу совершенно плевать на исход погони. И его решение должно было продемонстрировать, что ему именно плевать. Он нашел в кармане монетку, загадал, что беглец – орел, а преследователь, – решка, и подбросил ее. Монетка звякнула о тротуарную плитку, отскочила с дорожки в грязь и потерялась. «Наверное, решка», - решил Иосиф и подошел к беглецу, потому что тот был ближе. Наверное, поэтому. Вставил ему в ухо батарейку, поднял выпавшую из другого уха и поспешил к преследователю, чтобы как можно меньше повлиять на исход погони. Потому что ему было плевать. Когда он сел на корточки над преследователем, беглец уже поднялся на ноги и покачивался, включаясь. Когда Иосиф заменил в преследователе батарейку, и тот тоже поднялся на ноги, беглец сделал первые шаги. А через несколько секунд оба уже бежали в прежнем темпе.
Сзади кто-то закашлялся, и Иосиф обернулся. Это очнулась женщина в тоге. Она поднялась на четвереньки, и ее стошнило. Медленно, опираясь на одну руку, другой рукой она поправила повязку. Шатаясь из стороны в сторону, собрала свои инструменты, попыталась подняться, но наступила на край тоги и упала. Иосиф наблюдал с любопытством и почти без отвращения. Женщина снова попыталась подняться и снова упала. Все время она что-то бормотала себе под нос – то про «казнить нельзя помиловать», то про «In vino veritas». С третьего раза она все-таки смогла подняться и, спотыкаясь, поплелась вслед за теми двоими.


Четвертая батарейка?

До следующего пациента было десять минут на автобусе или сорок минут пешком, а времени было еще много. Он собрался уже прогуляться, но на ближайшей же остановке его догнал автобус. Теперь у него появилось свободное время.
Иосиф вошел в пивную «Стоп-сигнал» и занял столик у окна, подальше от барной стойки. Людей было не то чтобы битком, но довольно много. Большинство столиков заняты, а к некоторым даже придвинуты дополнительные стулья. Если верить ориентировке, следующим пациентом был тот алкоголический тип, что сидел через три столика от Иосифа и под аккомпанемент балалайки рифмованно матерился частушками. Другой музыки здесь не было.
Иосиф заказал огромному официанту (он же бармен, он же вышибала, он же менеджер-администратор) в фартуке и тельняшке сразу две кружки пива и порцию немецких колбасок. Пока он ждал, пациент отложил на минуту балалайку и, не закусывая, опрокинул в себя полстакана водки. А когда снова взял инструмент, запел не частушки, а длинную грустную песню с подвываниями и всхлипами. Песня была народная, и плакалось в ней про волшебный город Дороглеб – культурную столицу не менее волшебного государства Яиссора. С чрезвычайным вдохновением пациент пел о том, как прекрасно жить в славном городе Дороглебе, где все люди умные и добрые, где круглые сутки – выпивка, все любят всех и только презирают деньги. В этом городе нет ни милиции, ни полиции, ни чиновников, потому что давно нет никакой преступности, а законы и конституция настолько мудры и справедливы, что никто даже не помышляет их нарушить. Здесь скорая помощь приезжает в тот же день, когда ее вызвали, глава города в своем уме, а бог беспартийный.
Когда песня кончилась, один из собутыльников пациента всхлипнул, потом встал и, подойдя, поцеловал его в лохматое темя. Пациент снова выпил и снова запел частушки.
Иосиф посмотрел на часы, оставалось около десяти минут. Ему принесли колбаски. Когда пациент отключится, все решат, что это с перепою. Потом надо будет поймать момент, чтобы незаметно сменить батарейку. Потому что если в этой компании кто-то заподозрит неладное, то он сначала сломает об Иосифа табурет или глиняную кружку, и только потом станет выяснять, в чем, собственно, дело.
Но тут пациент допел очередную частушку, и тот же собутыльник, что минуту назад поцеловал его в темя и окропил слезами, размахнулся и, перевалившись через столик, съездил по физиономии красным лохматым кулачищем. Пациент слетел с табурета. Падая, он разбил об кого-то балалайку, и тот вскочил в бешенстве. Пациент поднялся, отбросил обломки балалайки, и началась драка. Короткая, но с размахом: с десятком участников, перевернутым столиком,  двумя сломанными табуретами и трехэтажным матом. Прекратилось все в тот миг, когда над головами пронесся вопль: «Клим! Клима убили!». Все мгновенно затихли, расступились и будто бы протрезвели. В просвет между людьми Иосиф увидел своего пациента – лежащего на боку в кроваво-пивной луже, с торчащим в груди ножом. Кровь уже порядочно залила пол и, безусловно, пациент был скорее мертв, чем жив. Люди попятились, чтобы кровь не испачкала подошвы их ботинок. Бармен (он же официант, вышибала и менеджер-администратор) уже звонил в «скорую» и в полицию. Когда он повесил трубку, Иосиф попросил у него бумагу и ручку. Бармен посмотрел на Иосифа с неодобрением, но все-таки выдал ручку и тетрадный лист в клетку. Иосиф вернулся за свой столик и стал писать акт или отчет или заявление, в общем, Бумагу, объясняющую, что здесь произошло, и почему у него осталась неиспользованная батарейка.
Можно было сейчас, пока не приехала скорая и полиция, подойти и попытаться незаметно заменить батарейку. Если бы он предъявил фальшивое удостоверение, вопросов бы никто из посетителей не задавал. Но, во-первых, это, скорее всего, было бессмысленно (трупу это не помогло бы), а во-вторых, не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. Поэтому, он решил написать Бумагу.
Приехала полиция, а за ней и скорая (почему-то на место преступления, где лежит труп, они приезжают быстрее, чем к больным, которым еще можно помочь). Иосифу задали несколько вопросов и, убедившись, что он только свидетель драки, и что самого убийства он не видел, довольно быстро отстали (впрочем, составив протокол допроса и переписав паспортные данные).
Удивляло, что никто из участников драки не пытался слинять до приезда полиции. Все оставались на своих местах и во время допроса изо всех сил проявляли желание помочь следствию.
Иосифа допрашивал следователь лет тридцати пяти с маленькими щурящимися глазками человека, от которого даже не пытайтесь что-то скрыть. Смотрел он как-то искоса, будто старался видеть одновременно и протокол, в который быстро записывал показания, и допрашиваемого.
- Что вы делали здесь во время драки? – спрашивал он.
- Пил пиво и ел колбаски, - отвечал Иосиф.
- Колбаски?
- Да. Немецкие. Очень вкусно к пиву.
- Немецкие. Понятно… А у вас бывает иногда желание кого-нибудь убить? – полицейский следовал хитроумной тактике – задавая безобидные, казалось бы, вопросы, выстроить всю цепь событий в единую картину и вывести преступника на чистую воду.
- Не припомню такого, - ответил Иосиф, - если и бывало такое желание, я его быстро подавлял.
- А приступов амнезии у вас не бывает?
- Простите?
- Амнезия. Говорите вы, например, с человеком о погоде или о футбольном матче, а потом вдруг обнаруживаете, что ваш собеседник лежит на полу с ножом в груди, а ваши руки испачканы кровью. Такого с вами никогда не случалось?
- Да нет, я и футболом-то почти не интересуюсь.
- Значит, не интересуетесь.
- Почти совсем.
- Это довольно подозрительно. А что вы здесь, говорите, делали во время происшествия?
- Пил пиво и ел колбаски. Немецкие.
- И убийцу не видели?
- Драку видел. А убийцу – нет.
- Подозрительно. А имя Лора Палмер вам ни о чем не говорит?
- Не припоминаю. А кто это?
- Да так… Еще один глухарь. Все понятно.
Все вопросы и ответы он записывал на линованном листе с плохо отпечатанным гербом, пропуская только свои «понятно» и «подозрительно».
- Хорошо, - сказал, наконец, следователь, - будем считать, что я вам поверил. Прочтите протокол, и если я все верно записал, оставьте подпись и число.
- Любое? – пошутил Иосиф.
- Сегодняшнее. И еще. Я бы на вашем месте в ближайшую неделю не покидал города.
- Обязательно прислушаюсь к вашим пожеланиям, - вежливо сказал Иосиф, читая протокол допроса.
- Ну как, все правильно?
- Не совсем. Вот здесь, - Иосиф ткнул пальцем в протокол, - вы пишете, что когда я сказал «немецкие», у меня подозрительно забегали глаза. Но глаза у меня в этот момент совершенно не бегали, тем более «подозрительно».
- Вы готовы повторить это под присягой?
- Пожалуй, готов.
- Хорошо, тогда я это вычеркиваю.
- Будьте так добры.
- Теперь все?
- Теперь все.
Иосиф подписал протокол, и полицейский пошел к следующему подозреваемому свидетелю, бросив на прощание многозначительный взгляд, ни одно из значений которого Иосиф не понял.
Пока он допивал пиво и доедал колбаски (почему-то никто не счел нужным прогнать его с места преступления), в двух шагах от него какой-то гражданин в пальто и в аккуратных усиках говорил по телефону. Перед тем гражданин интенсивно кружил вокруг санитаров, что-то им нашептывал, осматривал тело и выкрикивал неясные команды и распоряжения, непонятно кому адресованные.
- Профессор, - говорил гражданин в трубку, - да, это я. Есть тело… минут двадцать… зарезан в сердце… да, повезли сразу к вам… хорошо, буду, - он достал карманные часы на цепочке, открыл, постучал ими о колено, всмотрелся, закрыл и убрал в карман, - минут через десять… обязательно… да… непременно…
Гражданин убрал телефон и пошел вслед за выносившими тело санитарами, то и дело прикрикивая: «Быстрее!», а потом: «Осторожнее! Не толкайся, подлец!», и снова: «Быстрее! Осторожнее!»
Иосиф допил пиво, расплатился с вышибалой (он же бармен, официант и менеджер-администратор) и вышел. Участников драки увезли полицейские, тело увезли санитары, до Иосифа и нескольких таких же бесполезных свидетелей никому не было дела.

Четвертая батарейка

Пациенты Иосифа находились в таких местах и отключались в такое время, что он чудесным образом везде успевал, даже не торопясь. А иногда даже появлялось время на отдых, на колбаски, на пиво. Тот, кто составлял ему маршрут, здорово постарался и сделал все как нельзя удобнее.
- Помогите! Помогите!
Обычно Иосиф не реагировал на крики из подворотен. Он все еще в поисках оправдания, но пока что ничего лучше, чем «не мое дело» ему не придумалось. На самом деле, просто страшно (ага, там есть окна, люди слышали крики, и кто-нибудь уже обязательно вызвал полицию, мне там делать нечего). Обычно Иосиф проходил мимо, но сейчас в подворотне, из которой кричали, его должен был ждать следующий пациент. Быть может, это он и зовет на помощь.
- Помогите!
Иосиф вошел в подворотню, оказавшуюся небольшим двориком с детской площадкой в центре, и сразу увидел освещенного фонарем человека. Точнее – женщину. Женщина была низкая, а турник, на котором она висела, высокий. Поэтому, ноги ее сантиметров тридцать не доставали до земли.
- Добрый вечер, - сказал Иосиф, выходя в свет фонаря.
- Добрый вечер, - ответила женщина, не переставая висеть.
Она была обвязана бельевой веревкой и подвешена за подмышки. Узел где-то между лопатками, так что, даже имея под ногами опору, она не смогла бы до него дотянуться.
- Что это вы так? – спросил Иосиф.
- Да вот… - женщина развела руками.
Иосиф стоял и соображал.
- Я понимаю, - сказала женщина, продолжая висеть, - не каждый день можно увидеть человека, подвешенного на перекладине посреди детской площадки. Особенно человека в таком красивом шарфе. Но может быть вы перестанете пялиться и все-таки снимите меня отсюда? Не сомневаюсь, что вы бы предпочли расставить здесь кресла, позвать друзей и продавать билеты…
Шарф женщина купила утром в торговом центре за углом, купила дорого, хоть и с тридцатипроцентной скидкой. Но ни один знакомый не похвалил и даже не обратил внимания. Вот она и решила ввернуть шарф хотя бы в разговоре с Иосифом.
- Вас надо приподнять и развязать узел, - объяснил Иосиф, - Я могу либо приподнять, либо развязать. Что-нибудь одно.
Женщина висела еще упорнее прежнего.
- А, ну тогда без проблем. Тогда можете постоять и посмотреть, - одна даже не прикидывалась, что пытается скрыть сарказм, - Можете даже толкнуть меня, и я обещаю, что начну раскачиваться.
Иосиф обошел ее, обхватил за туловище (ну ладно, за талию), приподнял и начал зубами развязывать узел. У него уже почти стало получаться, когда кто-то сзади сильно ударил его ногой в ухо. Иосифа повело в бок, он споткнулся и уселся на землю.
- И что это ты, скотина, глумишься?
- Какого черта? – парировал Иосиф, держась за больное ухо - Я пытался ее снять.
- А ты ее туда вешал?
- Нет.
- Вот и не лезь.
Над Иосифом стояли двое. В спортивных куртках, в спортивных штанах и в спортивных кедах. У одного в руке была спортивная бейсбольная бита. Надо полагать, спортсмены. Тот, который с битой, в другой руке держал моток бельевой веревки.
- Доставай, что там у тебя, - сказал второй, без биты.
- Ничего, - ответил Иосиф.
- Проверим.
Иосиф попытался подняться, но они навалились на него, без труда скрутили и, связав бельевой веревкой, подвесили рядом с женщиной.
- Вот теперь две елочные игрушки, - сказал один из спортсменов, - смотри, как сразу преобразился двор.
Иосиф был выше женщины, ему не хватало до земли сантиметров пятнадцати.
Налюбовавшись, спортсмены вывернули его карманы, выгребли деньги, телефон и батарейки. Батарейки бросили тут же на землю, деньги и телефон оставили себе. Фальшивое удостоверение во внутреннем кармане они, слава богу, не нашли.
- Зачем тебе столько батареек? Ты этот, Энерджайзер?
- У меня одновременно сели батарейки во всех часах, в пульте от телевизора и в электробритве.
- Бывает, - ответил спортсмен безразлично.
- И в фонарике.
- Все проходит, - сказал спортсмен так же безразлично, - и это пройдет.
Он отвернулся и собрался было уходить, но второй спортсмен поймал его за локоть и что-то прошептал.
- Да ну их в болото, - ответил первый, - на них даже крестиков нет.
Второй еще что-то прошептал, и первый спортсмен, подумав, кивнул. Они снова повернулись к подвешенным и какое-то время смотрели на них молча, будто бы в нерешительности.
Потом один ткнул другого локтем и тихо сказал:
- Ты говори.
- Почему я?
- Твоя очередь.
- И в прошлый раз была моя очередь?
- Да. И в прошлый раз была твоя очередь.
Наконец, они договорились. Иосиф и женщина с красивым шарфом следили за ними почти заинтригованные.
- В общем, мы это… - сказал один из спортсменов, - вы не подумайте. Мы взяли у вас деньги не на пиво там, сигареты и девок.
Иосиф и женщина с красивым шарфом молча висели.
- Мы собираем деньги, чтобы построить церковь.
Он помолчал, чтобы его слова лучше дошли и произвели больший эффект.
- Церковь? – переспросил Иосиф.
- Да. Церковь, - подтвердил спортсмен, - раньше мы просто ходили и просили деньги у прохожих. У нас была большая урна с крестом на фасаде и щелью в крышке. Но за неделю мы насобирали сумму, за которую можно купить только еще одну такую же урну, но подержанную. И мы решили забирать деньги силой. Сила есть – просить не надо.
- На хорошее дело, - уточнил другой спортсмен.
- На отличное дело, - согласился первый.
- А зачем вам церковь? – спросил Иосиф.
Спортсмены посмотрели на него с сожалением, почти презрительно.
- У всех есть, - сказал спортсмен, - у всех есть тачка, чётки и церковь.
- У кого это – у всех? – спросила женщина, едва не срываясь на истеричный визг.
Спортсмены замялись.
- У меня нет никакой церкви, - продолжала женщина, - и у всех моих знакомых нет церкви. Машина, да, есть. А четок и церкви нет. У вас, молодой человек, - она обратилась к Иосифу, - у вас есть церковь или что-нибудь в этом роде?
Иосиф покачал головой.
- Это ничего не значит, - сказал спортсмен, - зато у Игната Рыжего есть. И у Батона есть.
- И у усатого Жеки-губернатора, - подсказал второй спортсмен.
- Вот именно. Это же для людей! На деньги народа, из народа, для народа. Вы же потом сами поблагодарите.
- Скажете «спасибо», - пояснил второй спортсмен.
Женщина все еще пыталась найти аргументы:
- А если я не хочу отдавать деньги на церковь? Если у меня насчет них другие планы?
- Так ведь вы, наверное, и на перекладине висеть не хотите, - ответил спортсмен, - Я вот не вишу на перекладине, и никто из моих знакомых не висит. Вот у тебя, - он повернулся ко второму спортсмену, - кто-нибудь из знакомых висит на перекладине?
Второй спортсмен тихо рассмеялся.
- В общем, мы только хотели объяснить. Чтобы вы знали. Но нам пора, желаем приятно повисеть. Кстати, - он указал на женщину, - отличный шарф.
- Спасибо.
- Мне правда очень нравится.
- Благодарю вас.
- До свиданья, - сказал спортсмен, и они побрели прочь.
- До свиданья, - ответили Иосиф и женщина с красивым шарфом.
Немного повисели. Женщина не могла сформулировать претензий к Иосифу, поэтому, злилась на него молча. Когда она решила, что спортсмены ушли достаточно далеко и не станут возвращаться, чтобы заткнуть ей рот ее же красивым шарфом, она стала кричать:
- Помогите!  - в крике слышалось скорее возмущение, чем зов о помощи, - Помогите! Караул! Пожар! Милиция!
- Полиция, - поправил Иосиф.
- Полиция! Кто-нибудь!
Никто не приходил.
Висеть было холодно, и времени у Иосифа до следующего пациента (кстати, где он?) оставалось не так уж много, поэтому, надо было что-нибудь предпринимать.
- Придумал, - сказал он.
Женщина насторожилась:
- Что?
Вместо ответа Иосиф выкрикнул:
- Верните народу голос!
Потом:
- Мы за честные выборы!
И еще:
- Свободу слова и самовыражения! Долой…
- Вы с ума сошли? – спросила женщина, - Прекратите, без вас тошно.
Иосиф не успел ей ответить, потому что во двор ворвались двое полицейских с дубинками, «черемухой» и уголовным кодексом наперевес.
- Прррекррратить скопление! – скомандовал один из них. Судя по количеству звездочек на погонах и длине усов, он был старшим.
Они остановились и озадаченно уставились на висящих.
- Вот и эти тоже… - пробормотала женщина.
- Кто кричал? – спросил старший полицейский.
- Смотря что, - ответила женщина и зло покосилась на Иосифа.
Полицейский попытался испепелить ее взглядом. Получилось так себе.
- Спортсмены, - сказал Иосиф, - Они нас ограбили и связали, а потом ушли вон туда, - Иосиф кивнул на арку между домами.
Не говоря ни слова, полицейские убежали в указанном направлении.
- Прекрасно, - сказала женщина, - Замечательно. Превосходно. Изумительно. Великолепно.
- Восхитительно, - подсказал Иосиф, и женщина снова бросила на него злой взгляд.
Через несколько минут полицейские вернулись. На всякий случай они сначала выяснили обстоятельства ограбления, подвешивания и несанкционированного скопления, и только потом сняли Иосифа и женщину с красивым шарфом с перекладины.
Женщина сразу же откланялась, сославшись на маленьких детей, большого мужа и забытый включенным утюг. Старший полицейский ушел за подкреплением.
- Как они выглядели? – спросил Иосифа младший полицейский.
- Во всем спортивном, с битой.
- Особые приметы?
Иосиф напряг память.
- Шрамы? – подсказывал полицейский, - Татуировки? Костыли? Родимое пятно, похожее на комету? Нервный тик?
- Нет, кажется. Они были очень большие, коротко стриженные, напоминают уголовников. Понимаете, они собирают деньги на постройку церкви.
Почему-то это сообщение очень взволновало полицейского.
- Церкви? – переспросил он.
Иосиф кивнул.
- Церкви.
- Они сами так сказали?
- Да, они хотели перед нами оправдаться, и сказали, что наши деньги пойдут на постройку церкви.
- Вы не ошибаетесь? Может быть, они сказали не «церковь», а «пивная» или «аптека»?
- Нет, они сказали именно «церковь».
- Вы уверены?
- Уверен.
- Я так и знал!
Полицейский возбужденно зашагал из стороны в сторону, хрустя пальцами, нервно ухмыляясь и что-то бормоча.
- И что это значит? – полюбопытствовал Иосиф.
Полицейский резко остановился перед ним, и внимательно с подозрительностью в него вгляделся. Потом махнул рукой и сбивчиво и бессвязно (чем дальше, тем бессвязнее) объяснил.
Вот, что понял Иосиф: оказывается, существует большая бандитская группировка, имеющая представительства в каждом городе. Чем занимается эта группировка? Подчиняет себе сознание ничего не подозревающих людей, делая их совершенно безвольными. Как они это делают? Элементарно: рассылают во всех направлениях электромагнитные волны определенной частоты и амплитуды, которые, вступая в резонанс с отдельными участками мозга, подавляют волю и здравый смысл. Как именно работает этот сигнал? Без малейшего представления. Известно только, что большинство людей превращается в послушных безвольных зомби, принимающих на веру любую услышанную чушь. Меньшинство же под воздействием этого сигнала начинает испытывать страшные головные боли, от которых самые слабые сходят с ума и даже умирают. Выродки (Последнее слово полицейский сказал шепотом, вытаращив глаза и проскрипев зубами). При чем тут церкви? Любому мало-мальски грамотному инженеру должно быть ясно, что для распространения такого сигнала нужны ретрансляционные башни. Раньше бандиты строили неприметные вышки, но со временем эти вышки были отбиты мобильными операторами. И тогда они стали строить охраняемые сооружения – церкви, которые и будут выполнять функцию ретрансляторов. Тараканы первые все поняли и покинули планету. Артюр Рембо перестал писать стихи в двадцать один год. Этот мир есть ничто иное, как гнетущее псевдо-наслаждение. Поэтому, мы не можем позволить себе направо и налево.
Теперь речь полицейского стала совсем отрывистой и невнятной. Он больше не ходил и не размахивал руками, а только стоял с глазами навыкате, глядел в одну точку и покачивался, продолжая выплевывать слова:
- Это принципиально важный шаг!.. Война с терроризмом!.. Я из простой рабочей семьи!.. Беспрецедентно!..
До Иосифа вдруг дошло.  Он отошел к турнику и собрал разбросанные батарейки.
- Год был тяжелый!.. – продолжал полицейский, - Многое сделано!.. Отправлен в отставку!.. Утрата доверия!.. Магнитофон импортный!..
Иосиф поводил руками перед его лицом, но тот не реагировал. Тогда он сунул одну батарейку полицейскому в ухо, и из другого уха тут же выпала такая же, но севшая батарейка. Полицейский замолчал.
К тому моменту, как во взгляд его осторожно и неуверенно вползла ясность, и полицейский перестал раскачиваться, вернулся его напарник с бутербродами. Один бутерброд он отдал Иосифу, другой младшему полицейскому.
- Подкрепление, - пояснил он.
И Иосифа отпустили.

Пятая батарейка

Снова проходя мимо Площади Квадрата, Иосиф на минуту задержался – поглазеть, как пожарники разгоняют брандспойтом кучку файерщиков, вздумавших устроить представление в центре города. Все кричали и размахивали руками, в них направляли струю, они падали, потом поднимались и снова начинали кричать и размахивать руками.  Глотатель огня пытался зажечь безнадежно промокшую зажигалку, пока напор воды не опрокинул и его.
В супермаркет, стоявший на месте разрушенного Академического театра кукол имени Бекмамбетова, вошел человек, и сквозь витрины было видно, как он стал расстреливать посетителей из Магнума калибра 44. Иосиф не разбирался в огнестрельном оружии, но почему-то он решил, что это именно Магнум калибра 44. Он хотел вызвать полицию, но во-первых, спортсмены забрали его телефон, а во-вторых, полиция ему за сегодня успела порядком надоесть.
Иосиф обошел площадь и свернул к Свято-Троицкой церкви.

Сегодня здесь было людно, будто рождество или пасха, даже внесли несколько дополнительных скамеек для ожидающих. Тут и там сновали бабушки в платочках, мужчины и женщины со свечками, путалась под ногами детвора. Время от времени из динамиков раздавался радостный голос: «Только у нас! Самые низкие цены на свечи и ладанки! Инновационные технологии из заграницы! Купившему икону – индульгенция в подарок». А потом голос прерывался другим - приглашающим пройти кого-то куда-то («повторяю: кого-то куда-то»).
Иосиф нажал кнопку «Исповедь», и из автомата выполз талончик, на талончике только номер: 665. Он прошел через зал и сел на вторую скамейку, у дальнего края. Отсюда было хорошо видно электронное табло над алтарем, а справа начинался ряд конфессионалов. Завтра кабинки будут избирательными, и в них никто не будет сидеть, а сегодня они исповедальные, и в них сидят батюшки – по одному в каждой кабинке. Сегодня тайная исповедь, завтра тайное голосование. Иосиф почему-то подумал, что правильнее было бы сделать наоборот.
А послезавтра, надо думать, кабинки покрасят в синий, повесят рулон бумаги, вынесут на улицу и будут брать по червонцу за вход.
В ближайшей к Иосифу кабинке говорили по-простецки громко, не таясь:
- А что, батюшка, за кого Господь велит отдать свой голос? Я в политике не понимаю, а долг перед отечеством выполнить обязан.
Батюшка прокашлялся и ответил:
- Ну, было мне одно видение. Будто бы сказал мне Господь, что наилучшим из кандидатов есть тот, кого звать так же, как великого Крестителя.
Посетитель помедлил.
- Стало быть… Иоанн?
- Да нет, - задумчиво ответил батюшка, - будто бы по-другому. Как крестителя Руси нашей… эмм… матушки. И якобы всему должно быть свое Второе Пришествие… и Третье, и Четвертое, и... Только вот фамилию я не расслышал.
- Фамилию я и сам смекну, - ответил посетитель.
- Ты уж смекни.
- А что, батюшка, Страшный Суд-то грядет на наши головы?
- Грядет, сын мой. Неумолимо и бесповоротно грядет, неизбежно, словно возмездие за  проживание без прописки. Ибо сказано: «Мочить в сортире».
Последовала долгая пауза.
- А что, батюшка, если как-нибудь этого… договориться?..
Слева, на одной с Иосифом скамейке, молодой человек больших очках втолковывал бабушке, близоруко тыча носом  в потрепанный бумажный лист:
- И здесь вот у тебя опечатка. Правильно писать не «эксгумация», а «экзорцизм».
- Так ведь ежели преставится… если пожрет змий изнутри?
- Вот поэтому и говорю: лучше сначала отведи к наркологу, и только потом – сюда.
- Что ты, сынок, бог с тобой, какие наркотики! Водку хлещет беспробудно, куда ему еще и наркотики…
В ближнем конфессионале слили воду и попрощались.
Тут на электронном табло засветился номер 665 с указанием следовать в пятую кабинку, и Иосиф поспешил, крепко сжимая в руке талончик.
В избирательные кабины, как и обещали, установили веб-камеры, и теперь никто не сможет усомниться в честности выборов. Сегодня, пока кабинки еще исповедальные, камеры отключены. Поэтому, когда Иосиф вошел в пятый конфессионал, человек в форме или в рясе положил на стол диктофон, буркнул «если вы не возражаете» и нажал кнопку записи. Хмурый, пару лет не брившийся человек вдруг улыбнулся во все лицо, сделал приглашающий жест и молвил:
- Садись, сын мой.
В первый момент Иосиф решил, что ослышался: этакой харей естественнее произносить не «Садись, сын мой», а «Колись, сукин сын».
Иосиф сел за стол, напротив человека в кимоно.
- Что скажешь, сын мой?
- Святой отец, - Иосиф сомневался в тактичности своего вопроса, но любопытство было сильнее его, и он все же спросил, - скажите, а зачем у вас на рясе погоны?
(Это чтобы легче посадить тебя, Красная шапочка)
На минуту батюшка задумался:
- Видишь ли, сын мой… в нынешние времена церковь как никогда приблизилась к народу, – снова задумался, - И народу больше прежнего приходится говорить и всячески иметь дело с… э… с ее представителями. Но народ темен, необразован, и нескоро сможет различать церковных иерархов. Даже если мы повесим себе на грудь табличку с рангом, народу это ровным счетом ни о чем не скажет. Вот поэтому и ввели эквивалент воинским званиям.
- И кто же вы, святой отец?
- Майор.
- А в церковной иерархии?
- Майор.
- Ясно. Вообще, я не за этим. У меня другой вопрос.
- Вопрошай.
(Бабушка, а зачем у тебя под рясой кобура?)
- Скажите, святой отец, если я за всю жизнь не сделал ничего плохого ни одному человеку, ни одной псине или даже кузнечику. Если я всегда, насколько мог, стремился помочь, делал все, что в моих силах. И если при этом я постоянно всех ненавижу и презираю, если тайно желаю зла всякому, кто хоть единожды проявляет какую-нибудь плохую свою сторону. Если я, может быть, каждый день тайно и пассивно совершаю все семь смертных грехов, но только в мыслях. Хороший я человек или плохой? Достоин я хотя бы своей любви, по отношению к себе же?
- Любви достойны все, сын мой. А если ты ко мне пришел, значит, есть в тебе и раскаянье…
- Раскаянья нет ни капли, я сюда пришел не для исповеди, у меня здесь дела. Я считаю, что люди, которых я ненавижу, заслуживают моей ненависти. Даже сейчас, говоря с вами, я уже стал вас ненавидеть.
- За что же?
- За вашу профессию, за вашу неприятную ухмылку, за то, что мне пришлось ждать в очереди, за погоны…
Батюшка нажал паузу на диктофоне и прошипел:
- Пошел вон, безбожник.
И отрубился, со стуком уткнувшись лицом в стол. Точнехонько в кнопку «Следующий».
В кабинку постучали. Вход был завешен алой шторой, поэтому, стучали в деревянный косяк.
- Занято! – сказал Иосиф, доставая батарейку. Батарейка была грязная, поднятая с земли, и он вытер ее о рукав батюшкиного кимоно.
За шторой извинились и отошли.
Иосиф заменил батарейку и снова сел. Батюшка поднял голову, бессмысленно тарящась сквозь него, потом протер глаза, включил диктофон и пропел:
- Иди с миром, на все воля божья. Господь простит.
- Спасибо, святой отец. До свиданья.
- До свиданья.


Шестая батарейка.

Забор вокруг коттеджа был бетонный, а дверь в заборе – железная, массивная, поэтому, когда Иосиф прислонился к ней спиной и постучал каблуком, грохот был слышен во всей округе. Иосиф повернулся к двери и увидел маленький аккуратный звонок. Он нажал кнопку, подержал секунд пять – так, чтобы трель звонка уже начала раздражать обитателей дома, но еще не навела на мысль схватить ружье, спустить собак или вызвать полицию. Подождал несколько минут и, не дождавшись реакции, снова постучал каблуком. На этот раз послышались шаги, звук отпираемого замка и отодвигаемого засова, затем дверь приоткрылась, и из образовавшейся щели раздался голос:
- Что вам?
Иосиф вгляделся в темноту и увидел пожилого привратника (только сейчас Иосиф понял этимологию слова «привратник»).
- Простите за столь позднее вторжение, - сказал Иосиф заискивающим тоном, - я вот по какому делу: не имеет ли хозяин этого великолепного дома мертвых душ и, если имеет, не желает ли он продать мне несколько штук по самой наивыгоднейшей цене? Самовывоз гарантирую.
- Чего-чего? – привратник выставил голову в дверной проем.
Иосиф прицелился ему в лоб указательным пальцем и негромко произнес:
- Бдыщ!
Привратник упал, и Иосиф, перешагнув через него, направился к дому.
Лишь бы собак не было, - подумал он.
Собак не было. Иосиф о них не подумал, но львов, крокодилов и прочих сторожевых драконов тоже не было.
Он переступил порог и оказался в просторной комнате, в которой обычно оказываешься, войдя в большой двухэтажный дом. Иосиф не знал, как такие комнаты называются, (гостиная? фойе?), поэтому, называл их не-кухней либо не-ванной. Везде, кроме середины комнаты был абсолютный порядок, нигде, кроме середины комнаты, никого не было, повсюду, кроме середины комнаты стояли канделябры с зажженными свечами. Иосиф никогда не видел больших помещений, освещенных свечами, поэтому, был впечатлен. Смотрелось это действительно здорово. Свечи стояли на перилах винтовой лестницы справа, на каминной полке слева, на подоконнике, на книжном шкафу, просто вдоль стен, на подоконнике – везде, кроме середины не-ванной. Да, и ковер на полу: ковер был выше всяких похвал.
В середине комнаты стоял журнальный столик без клеточек (это важно) из какого-то очень красивого дерева. И на этом столе пожилой человек в усах, сединах и шлафроке играл сам с собой в «Чапаева» какими-то большими ограненными камнями. Камни были красными, похожими на рубины, и зелеными, похожими на изумруды. Выигрывали зеленые. Иосиф сразу понял, насколько сложно будет определить, когда мозг Игрока отключится.
- Ты журналист? – обратился Игрок к Иосифу.
- Да, - зачем-то соврал Иосиф.
- Будешь задавать дурацкие вопросы?
- Если вы не против.
- Против, - радостно сказал Игрок.
Он обошел стол и сделал ход зелеными. Промазал.
- Тогда не буду.
Игрок снова обошел стол и сделал ход красными. Рубин блеснул отраженным и преломленным  светом и, улетев со стола, потерялся.
- Партию? – предложил он.
Иосиф кивнул, и Игрок, опустившись на колени, стал собирать разбросанные камни.
- И что же ты, журналист, хочешь знать?
Иосиф усмехнулся:
- Вы же сказали, что не хотите отвечать на вопросы.
- Так я и не отвечаю, я спрашиваю.
- Хорошо. Кто вы?
Игрок собрал камни, поднялся и расставил их в два ряда. Красные вдоль одного края стола, зеленые – вдоль другого.
- Одного красного не хватает. Хорошо, дам тебе фору, играй зелеными.
Он ударил по красному камню, красный камень вышиб со стола зеленый и сам улетел со стола.
- Ходи, - сказал Игрок. – «Кто вы?» - это вопрос. А мы договорились, что ты не задаешь вопросов. Перефразируй.
- Ага, - сказал Иосиф, - Я хочу знать, кто вы. Это не вопрос.
- Правильно. А зачем тебе знать, кто я?
Иосиф задумался.
- Чтобы знать правду. Какую-нибудь правду, - он ударил по зеленому камню, и тот улетел со стола, даже не задев красного.
- Зачем?
- Я журналист, и мне нужно знать правду, чтобы не дай бог никому ее не рассказать.
Игрок скривился:
- Слишком патетично.
- Согласен.
Игрок вышиб еще два камня – красный и зеленый.
- Я – почти бог, - сказал он.
- Почти. - Иосиф ударил, и потерял еще один камень.
- Да, почти. Пока что губернатор области. Не так далеко до бога, ты согласен?
- Да. В своем роде.
- В своей области, - поправил Игрок, ударил и тоже промазал.
Иосиф ударил, на этот раз удачно: зеленый камень выбил красный, а сам остался на столе. Еще раз ударил, и снова попал.
- Это интересно, - сказал Игрок. – Ты выигрываешь, поэтому, предлагаю ставку.
Иосиф ударил, и промазал.
- Что на кону?
Игрок ударил, и тоже промазал.
- Ты опять задаешь вопросы.
- Ну, я же должен знать, чем рискую.
- Тоже для того, чтобы не дай бог никому не рассказать? Ладно, что ты готов поставить?
Иосиф ударил, и выбил со стола красный камень.
- Ну, я готов залезть под стол и прокричать «Кукареку».
- Принято, - тут же согласился Игрок, - если ты проигрываешь, ты становишься на четвереньки, и кричишь «Кукареку». Если проигрываю я, - он задумался, ударил, и выбил со стола зеленый камень, - Если я проигрываю, я завтра же издаю любой указ, какой ты пожелаешь. По рукам?
- По рукам.
Игрок ударил. Промазал. На столе оставался один красный камень и три зеленых.
Иосиф ударил и попал. Зеленый камень улетел со стола вместе с красным, но это все равно была победа.
- Партия! - сказал Игрок, - Загадывай. Любой самый безумный указ. Все, что хочешь!
Иосиф достал из кармана батарейку, подошел к Игроку и сунул ее ему в ухо. И ничего. Из второго уха ничего не выпало. Игрок продолжал вопросительно смотреть на Иосифа, ожидая, что тот загадает. Иосиф подождал, но ничего не менялось.
- Загадывай, загадывай. Завтра же издаю и подписываю.
Игроку изначально забыли вставить батарейку, - подумал Иосиф, - У остальных были бракованные батарейки, и поэтому они раньше времени вышли из строя, а у этого батарейки вообще никогда не было. И вставленная батарейка, похоже, никак на него не влияет.
- Хочу указ, - сказал Иосиф, - запрещающий писателям в своих произведениях убивать кошек, собак, эльфов, гномов и прочий домашний скот.
Игрок развеселился:
- Будет сделано. Я заметил, что никто никогда не просит разрешающих указов, – сказал он, - все просят чего-нибудь запретить.
- А вы уже с кем-то играли на указы?
Игрок кивнул.
- Естественно. Обычно напиваемся с каким-нибудь незнакомым человеком портвейна, закусываем случайно выбранными из аптечки таблетками и играем в «Чапаева». Или в «Камень, ножницы, бумага». Я сам не придумал ни одного закона или указа. Так, только пару незначительных распоряжений. Все насчет портвейна. А впрочем, ты снова задаешь вопросы.
- Больше не буду, - пообещал Иосиф.
- Ты не думай, что я только и делаю, что играю. Я даже на днях получил президентскую благодарность. - Он кивнул на камин.
На каминной полке Иосиф не увидел ничего, похожего на благодарность.
Иосиф чуть не спросил, за что благодарность, но вовремя вспомнил об обещании. Игрок заметил это и погрозил пальцем
- Благодарность за следование примеру высокого… или благородного… сейчас.
Он подошел к камину, поворошил золу и угли, присел на корточки, всмотрелся.
- Нет, уже не разобрать. В общем, последовав примеру президента, я весь год демонстрировал единение с природой: высиживал яйца со страусами, топтал курей с петухами, руководил миграцией волжских аллигаторов. И все такое.
- Наверное, увлекательно.
Игрок задумался.
- Понимаешь, - протянул он, - не это главное.


Седьмая батарейка

Иосиф вышел и аккуратно закрыл за собой дверь. Ему почему-то стало вдруг неудобно шуметь. Больше не хотелось стучать каблуком в железные двери.
Он наклонился над привратником и сунул ему в уху батарейку. Из другого уха тут же выпала такая же, но севшая, бракованная. С этим все в порядке, все на месте.


Восьмая батарейка, девятая батарейка

Путь к городскому пляжу вел через железнодорожный вокзал. Людей здесь не было, только сонные таксисты иногда выходили из машин – покурить и размяться, да собаки совали носы в урны и что-то там пытались отрыть. Ветер таскал по тротуарам разбросанный собаками и таксистами мусор, а людей не было.
Иосиф заглянул в киоск, разбудил продавщицу и взял кофе в бумажном стаканчике. Он устал и очень хотел спать. Мимо быстро прошла женщина с лыжными палками. Она переставляла палки на каждый шаг, как если бы шла на лыжах по снегу. Это сейчас такая мода: ходить с лыжными палками без лыж. Наверное, это полезно, но Иосифу всегда виделся в этом какой-то заговор. Вот они ходят такие безобидные, занимаются спортом, не привлекают внимания, а на самом деле готовят какой-нибудь страшный заговор. Лыжница оглянулась, подмигнула Иосифу и исчезла за поворотом. Не лыжница, - поправил себя Иосиф, - а биатлонистка. Он вспомнил, что на спине у женщины висела винтовка, и тоже подмигнул ей вслед.
Иосиф обогнул вокзал и, обхватив замерзшими ладонями стаканчик с горячим кофе, поднялся на мост, идущий зигзагом над железнодорожными путями и платформами. Ветер тут пронизывал насквозь. На середине моста он увидел человека. Сразу назовем его Самоубийцей, потому, что он стоял за перилами, возле таблички «Опасно! Высокое напряжение!» и ждал поезда, чтобы прыгнуть прямо под него. Высота была достаточная, чтобы разбиться насмерть без всякого поезда, но Самоубийца хотел перестраховаться. Самоубийцей мы его называем условно, потому что он все равно не прыгнет, пока мы не перейдем к следующей сцене. А может быть и потом тоже не прыгнет.
Иосиф приближался медленно, чтобы Самоубийца не испугался и не упал из-за Иосифа. Чтобы успел его заметить.
- Холодно, - пожаловался Самоубийца.
- Давно стоите? – вежливо спросил Иосиф.
Самоубийца оторвал одну руку от перил и посмотрел на часы.
- Давно. Я сначала там стоял, - он кивнул в темноту, на следующую табличку «Опасно! Высокое напряжение!», - потом увидел, что по этому пути едет поезд, и перебрался сюда.
Он замолчал, а Иосиф все не спрашивал, почему он так и не прыгнул под этот поезд. И тогда Самоубийца сам объяснил:
- А поезд оказался товарный. Такие дела. Очень не хотелось прыгать под товарный поезд.
Иосиф кивнул.
- Понимаю. Лучше под пассажирский.
- Ага. И еще лучше – дальнего следования. Только отсюда не видно: дальнего он следования или не дальнего. Может быть, и вовсе – пригородная электричка.
- Да, электричка – это не то.
- Обидно под электричку попасть. Не так, как под товарняк, но все равно обидно.
Иосиф протянул Самоубийце стаканчик с кофе:
- Выпейте, еще горячий.
- Благодарю вас, - Самоубийца сделал два глотка и вернул стаканчик, - закурить у вас не найдется?
Иосиф развел руками.
Самоубийца вздохнул:
- Я, вообще, бросил. А сейчас что-то захотелось покурить.
Помолчали. Иосиф подошел к перилам и посмотрел вниз. В свете фонарей были видны ошметки кота, размазанного по рельсам. Он (Иосиф, не кот) отпил кофе и снова протянул стаканчик самоубийце.
- Я, наверное, должен вас отговаривать прыгать?
- Да, наверное. Вам хочется отговаривать?
Иосиф подумал.
- Не очень. Мне это кажется неестественным. Как поздравлять незнакомого человека с днем рождения и чего-нибудь ему желать.
Самоубийца рассмеялся:
- Точно. Я тоже всегда это делал через силу. Не потому, что желаю незнакомому человеку плохого, а потому, что это действительно неестественно. Но если вы все же захотите меня отговаривать, то – пожалуйста. Я готов выслушать.
- Не думаю, что смогу вам чем-нибудь помочь.
- Точно, - согласился Самоубийца и вздохнул.
- Могу предложить вам батарейку. У меня осталась одна невостребованная. Некоторым помогает. Хотя и не всем.
Самоубийца снова рассмеялся:
- Очень великодушно с вашей стороны.
Иосиф посмотрел на часы и удивился, что спортсмены не забрали их.
- Мне пора, - сказал он, - я пойду.
- Да, счастливо. Приятно было с вами поболтать.
- До свиданья.
- До свиданья.

Иосиф прошел мост, обогнул обнесенную забором стройку и вышел на пляж. Ветра здесь почти не было, но от реки тянуло холодом. Он шел по выложенной плиткой дорожке, освещенной фонарями, и глядел под ноги. В ориентировке написано «городской пляж», и больше никаких подробностей. Самая неконкретная легенда. Совать батарейку в ухо первому встречному он не собирался, поэтому, не было никакого смысла всматриваться в темноту и кого-то выискивать. Он зашел уже довольно далеко, когда его окликнули. Он не был уверен, что «эй» относилось именно к нему, но все равно остановился и обернулся на голос. Под грибком-зонтиком темнела фигура человека. Человек протянул руку из тени грибка на свет и поманил Иосифа. Он не то чтобы боялся, но почему-то не хотелось подходить. Так и стоял на месте.
Человек снова позвал его, на этот раз по имени, и Иосиф повиновался.
- Садись, - сказал человек, когда он подошел, и Иосиф сел на скамейку рядом.
Человек протянул руку, но не для пожатия, а как бы что-то требуя.
Иосиф понял, достал из кармана батарейку и вложил в протянутую руку.
Человек сунул батарейку в ухо, поймал выпавшую из другого уха и, не целясь, бросил в сторону урны. Урна была шагах в двадцати, но он все равно попал.
- И вторую тоже отдавай. Ее я сам доставлю.
Иосиф отдал последнюю батарейку, которая когда-то предназначалась Климу из пивной «Стоп-сигнал». Он не возражал, потому, что понял: так надо.
- Хочешь знать, кто я? – спросил человек.
Иосиф пожал плечами.
- Ну да, ты ведь уже не журналист, тебе уже не надо знать, - усмехнулся человек.
Иосиф удивленно всмотрелся в незнакомца. В темноте было плохо видно его лицо, но это наверняка был не Игрок. Да и голос был явно не его.
- Теперь мне интересно, кто вы, - сказал он.
- Можно на ты.
- Хорошо. Мне интересно, кто ты.
- А ты не догадываешься?
- Простите, но нас не представили.
- Ты слишком часто произносишь это слово, - сказал человек. Надо будет почистить.
- Слово «представили»?
- Слово «простите»
- Может быть.
- Точно тебе говорю.
Иосиф снова изо вех сил недоверчиво всмотрелся в незнакомца.
- Вы меня знаете? – спросил он.
- Ты.
- Ты меня знаешь?
- Знаю, - сказал человек и замолчал, видимо, не считая нужным объясняться.
Иосиф начал раздражаться.
- Я постараюсь избегать слова «простите».
- Не сомневаюсь. Итак…
Человек сделал торжественную паузу, и Иосиф как смог подыграл, изобразив интерес.
- Итак, - повторил человек, - я – Автор!
И снова замолчал, как будто этим было все сказано.
- Ты – автор, - не стал возражать Иосиф.
- Не автор, а Автор. С большой «А».
- Автор чего?
- Книги. Рассказа. Я – писатель.
- Не поверишь, - мрачно сказал Иосиф, - у меня сегодня прямо литературный вечер. Сплошные писатели, иногда сменяющиеся милицией.
- Полицией.
- Полицией. И еще иногда спортсменами.
- Да, я знаю. Но я – твой Автор. Я написал (вернее, пишу) тебя, и спортсменов, и полицию, и все это, - он неопределенно помахал рукой, как бы пытаясь одним жестом указать на «все это».
Иосиф молча рассматривал его, изо всех сил изображая недоверие, непонимание и чуть-чуть – презрение. А потом до него вдруг дошло, и он расслабился.
- Похоже, батарейка еще не подействовала.
- Даже не знаю, - ответил Автор, - зачем я заставил тебя произнести эту оскорбительную реплику.
- Не стоит воспринимать это как оскорбление.
- Хорошо, назовем это насмешкой. Вычеркивать?
- Что?
- Вычеркивать эту насмешку из рассказа?
- Как угодно.
- Тогда, не стану.
Иосиф пожал плечами.
- И что дальше? – спросил он.
- А чего бы ты хотел?
- Домой, спать.
- Неправда. Ты не хочешь спать. Ты же днем выспался.
Иосиф вспомнил, что действительно выспался перед выходом из дома. Прислушался к себе и понял, что совершенно не хочет спать, хотя еще недавно ему казалось, что он валится с ног.
- Тогда не знаю. Ты, видимо, лучше знаешь, чего я хочу. А если ты действительно меня сочинил, то я все равно делаю то, что хочешь ты.
Автор хохотнул.
- Ничего подобного. У тебя абсолютная свобода, ты делаешь только то, что хочешь. Просто я придумываю, чего ты хочешь, - он подмигнул, и Иосиф непонятным образом увидел это в темноте. Потом Автор снова посерьезнел, - А если честно, то и от меня не все зависит. Ты тоже участвуешь в создании рассказа. Иначе наш разговор вообще не имел бы смысла.
Иосиф подумал, что и так не очень-то много смысла видит в их диалоге, но говорить ничего не стал.
- И снова ты не прав, - сказал Автор, - это ключевая сцена, в которой будут раскрываться карты, будет отыскиваться смысл, и все остальное, что обычно содержится в ключевых сценах. Ты ведь не хочешь, чтобы все твои сегодняшние поступки были бессмысленными? Хотя… ладно. Не будет здесь ни карт, ни смысла. Просто нужна завершающая сцена, в которой я объясню про Клима. Спрашивай.
- Что?
- Спрашивай про Клима. Он умер, и у тебя осталась лишняя батарейка.
- Зачем ты убил Клима? – спросил Иосиф.
- Я его не убивал. Помнишь мужика в треснутых очках за столиком у окна? Это он убил. Но я понял твой вопрос (естественно). Мне нужна была батарейка, которую я вынесу из рассказа в свой реальный мир.
- В твоем реальном мире нет батареек?
- Есть. Но я могу доверять только батарейкам из этого рассказа, потому что я придумал их надежными и долговечными.
- Понятно.
- У всех этих людей, пациентов, которым ты менял батарейки, отказывали мозги. Потому что старые батарейки были бракованными.
- Это я понял. А почему не сочинить этих людей сразу с хорошими батарейками?
- Ну, это очевидно. О чем бы я тогда писал?
- А так ты о чем написал?
- А так я сочинил историю. С хорошими батарейками истории бы не получилось. Кроме того, мне действительно нужна была надежная батарейка, чтобы забрать в свою реальность. Так что без плохих батареек не получилось бы истории, а без истории не получилось бы хорошей батарейки. Ты мне до сих пор не веришь?
- Ты же автор, тебе виднее – верю я или нет.
- Не язви. Я же говорю – от меня не все зависит. Я не очень хороший писатель.
- Это точно.
Автор смутился, как если бы был только персонажем.
- Ты бы, конечно, хотел, чтобы тебя сочинил Достоевский или там Булгаков.
- Воннегут. Сейчас я люблю Воннегута.
- Я знаю.
Помолчали. Начинало светать, Иосиф выглянул из-под грибка и увидел, что на небе больше не было ни одной звезды. Или их скрыл рассвет, или они все рассыпались. В марте всегда так.
- И все-таки, что будет дальше? – спросил он.
- Дальше я напишу слово «конец», и начну перечитывать и редактировать.
- А здесь что будет после того, как ты напишешь слово «конец»?
- Ничего. Здесь настанет конец света, потому что продолжения не будет.
- М-да.
Автор посмотрел на часы.
- Мне пора, - сказал он, - если у тебя больше нет вопросов, то я пойду.
Он встал, протянул Иосифу руку, на этот раз для пожатия, и сказал:
- Спасибо.
Иосиф молча пожал его руку, и Автор побрел прочь.
- Подожди! – крикнул Иосиф, - Есть вопрос.
Автор остановился и обернулся. Он улыбался.
- Ты хочешь спросить, для кого последняя батарейка? Та, которую я забрал с собой.
Иосиф кивнул.
- Попытаюсь засунуть ее в ухо своему Автору. У него тоже стали барахлить мозги, - сказал Автор, помахал рукой и ушел.
Иосиф еще некоторое время смотрел ему вслед, совершенно ни о чем не думая. На него снова навалилась усталость, и теперь ему по-настоящему захотелось домой, спать.
А потом взошло солнце, и настал

Конец света.