Милый город Харьков

К этой коротенькой зарисовке я решил добавить еще более короткое послесловие. Родные справедливо порой говорят мне, что у меня все - ни как у людей, все наоборот. Пусть они окажутся правы еще раз, послесловие я поставлю на место предисловия. Если кто-то, прочитав его, не захочет читать дальше, свою роль оно выполнит.

Когда я писал зарисовку, соображения высокой политики (если она может быть высокой) не волновали меня нисколько. Я писал о своих тогдашних ощущениях, о том послевкусии, которое оставил новый для меня город. Сознаюсь, митинг на площади, напоминавшей огромную клумбу, где роль цветов играли красные, желто-синие и всякие прочие флаги и транспаранты, взволновал меня несравнимо меньше, чем разрушенный завод тракторных двигателей. Именно завод я поставил в вину местным властям, его я не хотел прощать тогда и не хочу прощать сейчас.
Всякий город, пожалуй, как всякая страна, всякая организация, подобен ковчегу: там всякой твари по паре. И все же он показался мне милым: я почувствовал сродство с ним, душевную близость к "тварям" (не в ругательном смысле!), с которыми недолго пообщался, и которые показались мне хорошими. Поэтому и название опусу я поставил такое, какое поставил. Политики в нем не было и нет.
В последнее время его читают часто. Увы, я не отношу это к несуществующим высоким  литературным достоинствам зарисовки. К сожалению, дело здесь, видимо, в политике - той самой, которой нет в опусе и которой много в жизни. Жаль. В юности мне посчастливилось прожить неделю в Киеве. Когда-то хотел написать об этом. Теперь, похоже, придется подождать.



В феврале 2007 года я приехал в краткосрочную командировку в город Харьков. Настроение у меня было скверное, никакой радости от командировки и от нового для меня города я не ждал.

Во все времена были и будут любители играть в солдатики, во власть, в тому подобные нелепые игры. Со времен той поездки прошло уже немало лет, я узнал, как обыскивают в полиции. Не знаю пока, как обыскивают в тюрьме. В этом отношении моего жизненного опыта еще не хватает, но, как говорится, не зарекаюсь. Храню в памяти опыт общения с таможнями разных стран. Пассажиры поезда "Москва-Харьков" проходили последовательно два таможенных досмотра. Но, если украинские таможенники равнодушно полистали мои документы и только покосились на дорожную сумку., то российский страж обыскал меня добросовестно: буквально прощупал каждый шов на одежде, осмотрел обувь, перебрал вещи в сумке. Увы или, наоборот, к счастью, я ничем не смог его заинтересовать. Мы оба расстались в скверном настроении.

Харьков очаровал меня еще на вокзале.

Нужно было поменять российские рубли на гривны, и я обратился с вопросом, где это можно сделать, к суровому и занятому на вид дядьке в железнодорожной форме. Дядька сдвинул брови, но все свои занятия бросил (он куда-то спешил через толпу) и довел меня до закрытого киоска обменного пункта в уголке вокзала. (Замечу, кстати забавный и не раз повторявшийся в Харькове нюанс: не зная украинского, вопросы я задавал на русском. Меня прекрасно понимали, но отвечали либо на русском, либо на украинском, либо на неком сурджике. Спустя много лет это продолжает казаться мне не то, что нелепым, но, по крайней мере, странным).

- Вот тут вот, - сказал к моему облегчению по-русски суровый дядька, - подождите, девочка придет и поменяет.
Девочка пришла и поменяла. Я торопливо прятал гривны в карман, когда услышал крик из окна: через все внутреннее пространство вокзала с перрона кричал мне мой провожатый, перейдя, насколько я мог сообразить, на мову:
- Ну, як? Поміняли?
- Поменял, - пробормотал я, озираясь по сторонам: не услышит ли кто. В зале ожидания было в тот момент человек сто пятьдесят. Сколько было на перроне, не знаю.
- Який курс? Не підманула?
- Нет.
- Вона хороша, - кричал мой гид в окно, - вона чесния.

Понимаю гордость москвичей за свое метро. Мне оно тоже нравится, но никогда я не слышал там такого бархатного оперного голоса в динамиках, таких завораживающих интонаций, как в харьковском метро. В сочетании с текстом впечатление они производили сильное:
- Шановня молодь, - пел голос в динамиках, - не мечитесь по эскалатору.
И я понял, что уже люблю этот город.

Гостиницу нашел быстро. Затрапезная, явно советских времен стойка портье, потертые девушки за стойкой.
- Холодно у вас? – поинтересовался я. Вопрос был явно неуместен. Девушки повели плечами:
- Хто и летом мерзнет.
Ответить на это было нечего, да ответа и не ждали.
- А обогреватель у вас можно попросить? – на всякий случай спросил я.
- А на що вам обігрівач? – подозрительно поинтересовалась одна из портье, сильно налегая на "г". Тут я вспомнил, как моя прекрасная учительница немецкого языка объясняла произношение заглавной буквы "Н" в словах: нужно сказать, как на Украине (в те далекие времена - на!) говорят слово "говно". Я подумал, что в таком дивном месте за три дня не погибну и без обігрівача.

Перед отъездом меня слегка беспокоило, смогу ли я общаться в Харькове без переводчика. Украинская мова, конечно, славянский язык, но трудности все-таки есть. Выяснилось, что я крупно ошибался. По телевизору на нескольких каналах сплошным потоком шли новости на русском и на украинском. Больше всего мне понравилось, как на вопросы, заданные на одном языке, отвечали на другом. Новости меня не интересовали, и я переключил. «Горячие головы» с Чарли Шином.
- А вы бачите, хлопцы, - говорил Чарли Шин, обращаясь к каким-то неграм, - як вона..
Я не мог дослушать и досмотреть, что ответили чернокожие хлопцы. Впервые за последние три месяца мне было весело. На меня напал просто истерический хохот. Милый город Харьков, думал я, отсмеявшись и выключив телевізор, нужно хоть раз в жизни побывать здесь.

Часа через четыре после моего заселения в гостиницу в дверь постучали. Я открыл. На пороге стояли обе портье. У одной в руках было солдатское одеяло.
- Обігрівач прохали? – обаятельно улыбнулась одна из девушек, -  будьте ласкаві.

На следующее утро мне нужно было на завод тракторных двигателей. Адрес у меня имелся, но, как туда добраться, я не знал.
- Вы не подскажете, - обратился я к портье, - как проехать на улицу такую-то?
- А шо тут справочная? – ответила вопросом девушка. Около гостиницы скучало такси. Я подошел к водителю.
- Вы знаете, как туда добраться? – спросил я, показывая адрес.
- Та еще бы, - флегматично ответил таксист, - садись, довезу.
- Да я доберусь, - поскромничал я, - вон, трамвай ходит. Скажите, на каком лучше.
- Не бачу, як,  - закрылся водитель, - я там не буваю.

От гостиницы до завода тракторных двигателей едешь на трамвае мимо знаменитого и грозного в свое время завода им. В.А. Малышева. Все проходит, империи разваливаются, чего уж ждать предприятиям, хоть и самым грозным. Но странно было читать название  маленького базарчика у центрального проходной бывшего гиганта: «Малишевський майданчик».

До улицы Киргизской я добрался без приключений. Грустные открытия начались для меня лично на подходе к заводу. Завода, собственно, уже не было. С той стороны, откуда подходил я, прежний забор убрали. В одном из гигантских корпусов - половина 6 этажей, половина 8 этажей - кипела явно не заводская жизнь. У шикарного подъезда, украшенного фонарями, пальмами и даже карикатурной скульптурой льва, стояли иномарки. Несмотря на белый день, горели фонари, горел свет в многочисленных окнах корпуса... Мужчины разных возрастов, вовсе не похожие на моих заводских коллег, бодро входили и выходили из подъезда. Играла музыка. Я сверился с адресом и прошел мимо. В следующем корпусе шел ремонт. Мне нужно было в один из подъездов, где миновав неизбежные ведра и баки с известкой и водой, банки краски, мешки шпатлевки  и т.д. я наконец добрался до нужной двери.

На мой вопрос относительно шикарного и непонятного подъезда в предыдущем корпусе, местные товарищи меланхолично отвечали: "Вывеску не читал что ли? Эскорт круглосуточно. Ресторан там тоже есть. В смысле - кабак. Ну, и кабинеты, как положено. На выезд тоже своя такса". Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять лаконичные объяснения коллег. И тут я вспомнил недавнюю - в 2004 году - поездку в Москву и рассказы других коллег о судьбе бывшего всесоюзного вычислительного центра "Квант" и о судьбах его бывших сотрудников. Чему удивляться?..

Когда дела мои были закончены, я решил хоть мельком посмотреть город, хотя бы местный краеведческий музей. На площади в районе  гремел митинг. Довольно большая и активная толпа, разделившись на группы, колыхалась, размахивая разнообразными флагами и плакатами. Были чисто красные, серпастые-молоткастые, жовто-блакитные, какие-то зеленые и еще, Бог знает, какие. Тут же сновали юноши с перекинутыми через плечо лозунгами. То ли они рекламировали сотовую связь, то ли агитировали за кого-то. Сразу в нескольких местах кричали в мегафоны. Жизнь била ключом. Я понял, что выбрал время неудачно, к тому же я не знал, где именно находится музей.

Я тронул за плечо одного из активистов. Он что-то кричал на мове и размахивал флажком. Через плечо у него висел довольно большой плакат. Активист, молодой парень, повернул разгоряченное лицо.
- Извините, - сказал я, - простите, ищу краеведческий музей. Вы не подскажете, как туда пройти?
Он резко отвернулся от своих коллег, один из них пытался что-то сказать, но мой собеседник отмахнулся и обаятельно улыбнулся мне:
- Конечно, с удовольствием. Пройдите, пожалуйста, до угла. Вон, видите? Потом направо, второй дом. Поняли?
Убедившись, что я понял, он еще раз улыбнулся, повернулся к своим и заорал что-то вроде: «Гетьте лиходіев з рідної землі!!!!»

Поезд в Москву из Харькова уходит вечером. Я приехал на вокзал задолго до отправления и, признаться, сильно озяб. Не такой уж большой мороз – три-пять градусов ниже нуля, но застыл порядочно. Не знаю, как теперь, а в те времена в зале ожидания харьковского вокзала, в буфете, стоял исполинский самовар. Большего, по размерам, я в жизни своей не видел ни до того, ни после. Самовар был действующим, из него наливали кому чай, кому кофе. Я сначала наблюдал за этими чудесами издалека, но, когда подошел ближе, чудо разъяснилось просто: наливали кипяток и бросали нужный пакетик. Но стаканы сияли, как хрусталь, фартуки у буфетчиц были белее снега, пахло не как зачастую на вокзалах – дезинфекцией и сапогами. Нет, пахло именно чаем и кофе, свежей сдобой, чистотой и уютом. Как этого смогли добиться на вокзале, я не знаю. Но такой вкусный чай я пил редко.

Обычно из чужого города уезжаешь с радостью. Из Харькова уезжать не хочется. Мне было грустно оттого, что три дня пролетели на одном дыхании, я не успел узнать этот город, но уже любил его. Послонявшись по вокзалу, смотреть там особо нечего, я вышел на перрон. Мой поезд уже стоял, но посадки еще не было. Около открытой двери вагона возилась проводница.
- Можно мне войти? – робко поинтересовался я, - вот мой билет.
- А конечно, - отозвалась проводница, - шо вы красоваться будете.

Я грустно сидел в пустом купе, думая о том, что, видимо, вот и все. Приключения мои закончились, Бог весть, попаду ли я когда-нибудь сюда еще… Без стука откатилась дверь, протиснулась с какими-то узлами проводница:
- Я вас не потурбуваю, - успокаивающим тоном сказала она, - вот только надібокі складу.
- А? – не понял я.
- Та не берите в голову! А на митниця, ну, на тАможне, - пояснила она, сильно ударив на первый слог и заталкивая узлы под соседнее спальное место, - скажете, шо это все ваше. Тут нічого небезпечного. Люди попрохали, не відмовиш.

Не скажу, что эту ночь в поезде я провел спокойно. До сих пор не знаю, что было в тех узлах. Харьков очарователен и непосредственен. Разве можно сердиться на него за такие мелочи?