И открыла мертвые глаза свои

(Немного Гоголя и Стивена Кинга)

Я пришел в пустоту твоего дома и расставил свечи. Ты смотришь на меня, не открывая глаз. Ветер носится под крышей и срывает паутину. Я сажусь в старое кресло и проваливаюсь в облако пыли. Скрип-скрип. Я знаю, что тебя здесь нет. Я знаю, что ты здесь.
Скрип-скрип. Кто так неаккуратно ступает по половицам?
Скрип-скрип.
Тишина.
Облако пыли оседает. Я сижу, серый и безмолвный.
Внутри меня – пыль.
Мои мысли свисают тонкими паутинками и колышутся на ветру.
Это ветер? Это твое дыхание?
Скрип-скрип, щелк.
Я дотрагиваюсь до своей груди, чтобы проверить, бьется ли сердце. Чье-то сердце здесь не бьется. Мое, твое?
Скрип-скрип, щелк. Хрусть! Топ-топ-топ.
Что-то в нагрудном кармане. Что?
Пыльные холодные пальцы вытаскивают и тут же роняют что-то на пол.
Пол.
Я обретаю себя в пространстве.
Пыльный пол. Мои следы, ведущие к креслу. Я нагибаюсь. Вот он, мелок!
Сердце начинает биться часто-часто. Теперь мне не нужно дотрагиваться до груди, чтобы понять, чье сердце колотится, как будто взбесилось.
Кажется, что вместе с ним пульсирует весь дом. Я сжимаю мелок в руке, но не спешу снова выпрямиться в кресле. Боковым зрением оглядываю стены.
Неужели опоздал? Подпустил слишком близко?
Нет, это пляшущий огонь заставляет тени на стенах кривляться и извиваться.
Скрип-скрип. Топ-топ.
Но они близко.
Свечи ли это играют с тенями, или я правда вижу на твоем лице ухмылку, когда окружаю себя белой линией?
Кресло тоже осталось в моем островке. Одна свеча – на спинку, две – на подлокотники.
Топ-топ. Топ-топ.
Что же еще? Я ощупываю карманы плаща. Вот он! Мой револьвер с серебряными пулями.
Говорят, не помогает, но… Во втором кармане – простая книга в потрепанном кожаном переплете.
Хрусть!
- Ну что, красавица, приступим?
Я так бесцеремонно нарушаю тишину твоего мрачного храма.
Вдох, выдох, вдох. Мое дыхание.
Я открываю книгу.
Хрусть – сухой переплет сгибается под пальцами.
Хрусть – кричат ножки кресла, когда я снова опускаюсь в него.
Хрусть – кто-то приближается.
Свеча слева, свеча справа, свеча сверху.
Револьвер на коленях.
Многие скажут, не с моего языка слетать святым словам. Пускай те смельчаки займут мое место.
Сколько вернулось из тех, кто уходил?
На рассвете вы находили тело у ворот. Вы вытаскивали книгу из рук, вы сжигали тело.
Вдох, выдох, вдох.
Пропускаю через свои легкие пыль. Пускай осядет. Она больше не спутает мои мысли.
Я начинаю читать.
Ветер обретает голос.
Тени на стенах обретают силуэты.
Твое прекрасное белое лицо сводит судорога.
Хрусть, хрусть, хрясть, топ-топ-топ.
Я продолжаю читать.
Ветер становится стоном.
Тени выползают из стен.
Они пришли.
Их уродство так же притягательно, как и твоя красота. Быть может, твоя красота той же природы?
Та же бледная кожа. Те же черные волосы. Твои – ровно лежат на подушке. Их – торчат гребешком, свисают вдоль изломанных непропорциональных туловищ, шевелятся от ветра. От ветра ли?..
Я читаю. Я с трудом выговариваю слова. Кто-то знает их наизусть.
Нет времени смотреть по сторонам, но я не могу удержаться.
Я поднимаю глаза.
Ты смотришь в упор. Ты улыбаешься.
Я замолкаю.
Моя ошибка.
Твари бросаются на меня, но налетают на невидимую стену. Они бьются и бьются об нее, но моя защита крепка.
Они кричат и носятся по комнате, задувая свечи.
Мои свечи в кругу защищены.
Ты дышишь и не дышишь. Твое не-дыхание порождает ветер. Ветер гоняет сорванную паутину. Ветер поднимает осевшую пыль.
Я открываю рот, но тут же захожусь в сухом, бесконечном кашле.
Пыли все равно. Мел не спасает от пыли. Мел и сам – белая пыль.
- Вон! – шепчу я, сжимая книгу. - Вон!
Я заставляю себя опустить голову и сфокусировать слезящиеся глаза на буквах.
Я читаю.
Пыль бушует за пределами круга и лежит бездвижно внутри.
Ты кричишь. Ты воздеваешь руки к потолку.
Ты пляшешь вместе со стонущим ветром. Ты пляшешь вместе с белесыми тварями.
Ты бьешься о невидимую стену. Ты царапаешь ее… ногтями? Когтями?
Ты заходишь мне за спину.
Настает мертвая тишина.
Ты хочешь, чтобы я обернулся.
Нет, красавица. Нет.
Я читаю.
Тишина затягивается.
Нет.
Твой вопль разрывает воздух. Твари валятся на пол, зажимая костлявыми руками уши.
Мне кажется, я оглох. Я не слышу своего голоса. Я прикасаюсь к губам – они шевелятся, произнося слова.
Постепенно я вновь обретаю слух.
Стоны, крики. Шорохи, шепоты. Скрежет и топот.
Тишина.
Я читаю.
Ты стоишь передо мной молча. Ты смотришь. Ты думаешь. Что ты задумала?
Твари распластались по стенам, слившись с тенями.
Мне осталось так немного. Мои пальцы раньше никогда не дрожали.
Последние строки!
Ты произносишь слово.
Одно слово.
Одно имя.
Книга выпадает у меня из рук, потому что мои руки крепко сжаты.
Свечи падают с кресла и захлебываются в воске.
Я окружен гнилым воздухом, который бьется о стены моего убежища.
Это больше не кресло.
Кого ты вызвала, ведьма?!
Нечто обвивает меня, нечто холодное и гнилое, оно душит меня, оно шепчет мне на ухо: «Смерть».
Оно шепчет: «Страх».
Я покрываюсь холодным потом.
Ведьма хохочет, как она хохочет!
Твари пляшут вокруг меня.
Я хочу обернуться, чтобы заглянуть главной твари в глаза. Я поворачиваю голову.
Мои ребра хрустят. Тварь тоже поворачивается, и вот я лицом к лицу с ней.
Тварь, о нет, бог всех тварей, создатель всех чудищ, отец всех ведьм!
В мои ноздри ударяет отвратительный запах.
Гниль, тлен, смерть!
Я вижу острые черные зубы в два ряда.
Боль, страх, кровь!
Под его зеленоватой кожей я вижу лица, искаженные ужасом.
Я наполняюсь ужасом. Я забываю лицо своего отца.
Нет! Нет!
Нет…
Я вижу, что у твари нет глаз.
Я вижу, что на моем колене до сих пор балансирует револьвер.
Твари и ведьма пляшут и хохочут, радуясь моему концу и восхваляя свое божество.
Смейтесь! Смейтесь! Пляшите!
Я выворачиваю руку и, кажется, ломаю ее.
Я кричу.
Я кричу!
Я хватаю револьвер рукой, в которой поселился весь жар ада, и стреляю твари прямо в безглазую голову.
Хватка ее слабеет, пока я выпускаю одну пулю за другой.
Всего шесть серебряных пуль.
За своими воплями и хохотом твари не слышат звуков выстрела и продолжают плясать.
Смейтесь! Пляшите!
Бог всех тварей слабее держит меня, но это не конец.
Они были правы – пули не помогают.
Они могут только оттянуть конец.
Я разозлил тварь, скоро она придет в себя.
Но это не важно. Во мне больше нет страха.
Я помню лицо своего отца.
Я закрываю глаза.
Он улыбается мне. Он держит в руках маленькую книгу в черной обложке.
Я из тех, кто помнит слова, ведьма.
Последние строки слетают с моих губ так естественно, как будто я никогда не отказывался от них.
Как будто я не жил все эти годы, забыв о своем прошлом.
 
Я открываю глаза.
Первые лучи солнца освещают разбросанные свечи и пепел, покрывающий пол. Я лежу в огромной куче черного пепла, смешанного с белой пылью. От нее все еще несет гнилью.
Я встаю, кашляю, провожу рукой по полу.
Пуля, вторая, третья. Всего шесть. Оплавились и почернели.
Маленькая книга в кожаной обложке.
Тот, кем я был, тоже остался пеплом на полу.
Я зажимаю книгу здоровой рукой и покидаю это место.

18.04.2014