Вера Хорват. Мины семян Владимира Бурича

 Вера Хорват - переводчик В.Бурича на сербский. Ее предисловие к избранному поэта начинает серию публикаций, посвященных юбилею поэта.
6 августа ему исполнилось бы 80...
 
       
      
   МИНЫ СЕМЯН ВЛАДИМИРА БУРИЧА   
      
  - Чем вы занимаетесь здесь?
  - Мы ставим мины семян
                (В. Бурич, Допрос)
   
Когда в одном интервью для белградского телевидения Владимира Бурича спросили, что для него представляет поэзия, он ответил, что поэзию считает специфическим видом адаптации.
    Развивая эту мысль, мы могли бы создать представление о художнике, который реагирует на действительность как жемчужная раковина на песок или как благородное дерево, которое освобождается от своего угнетателя таким образом, что выплакивает его, оковывает его янтарными слезами, или же идет на компромисс со средой именно так, как автор запечатлел это на фотографии, которую выбрал для своей книги (ее можно считать геральдическим знаком его поэзии).
    Уже при первой встрече с ней читатель убеждается, что это поэзия утонченная и предельно  сжатая, абсолютно равнодушная к внешнему блеску. Названия обычно нет, а форма очень лаконичная — только несколько строк,  две-три невидимые струны необходимости, на которые оседают кристаллы феноменологических эпох; остальное — белизна — символ метафизического простора их вибраций.
    Выбор лексики в стихах В. Бурича, как правило, сделан тенденциозно из области эфемерного, урбанистического, большей частью минорного и тривиального.
    Внутренний монолог обычно произносится sоttо vосе,  с разговорной интонацией.
    Но, тем не менее, вопреки внешнему аскетизму взаимодействие всех этих элементов создает атмосферу высокого эмоционального напряжения,  которое просвечивает во всех оттенках максималистского стремления к  непостижимому.
    Из чего возникают эти маленькие чудеса? Как совершается  преображение?
    Уйдя от модернизма, искусство второй половины XX века не удовлетворилось ролью эклектичного хранителя  доверенного ему наследства, а взяло на себя задачу, которую бы мы могли назвать семантической реставрацией — двинулось путем очищения знаков от шумов и отложений, которые отяготили их до неузнаваемости.
    Эту задачу, возвращение первоначального блеска словам – работу вовсе нелегкую — взял на себя еще в  далеких 50-тых В. Бурич и справился с ней по-своему.
    Снятие петрифицированных, обветшалых слоев значений, которые давят слово, автор осуществляет в своих стихах молниеносно, невероятным сальто в  неожиданное.
    Слово, которое стряхнуло  с себя значение-предрассудок, теперь в состоянии взлететь и  свежо сиять в озонном просторе нового смысла.
    То, от чего такой лирической миниатюрой освобожден свободный стих В. Бурича — уже свободный от рифмы и ее обязательств — это, конечно, артистичность, сентиментализм и кокетство, которых, перефразируя Пушкина „не терпит высший свет” поэзии.
    Абсолютная ассоциативная свобода, позволяющая высоко взлетать над горизонтом стиха, сочетается у В. Бурича  с жестким режимом экономии, с подлинно спартанской атмосферой, которая часто граничит с самопожертвованием; способ гранения ментальных картин автора можно было бы сравнить с ювелирным багет-шлифованием — способом, с помощью которого добиваются самый высокого результата, но для этого безжалостно жертвуют  материалом.
    Результат – бриллиант(ность), монументальность в минималистском, неоспоримая монолитность, в особом блеске которой проглядывает протоэстетическая красота. Она – постоянная цель и неутомимое стремление автора.
    Мир первичных ценностей, которые прихотливо блуждают в жидкой плазме содержания, В. Бурич втискивает  в жесткую и навсегда застывающую раковину формы.
    От  прозрачности ее стенок и способности пропускать бриллиантовое сияние  зависит и ее жизненность и сила воздействия.
    Конечная цель автора – невидимость сжимающей  оболочки,  что создает, как любит повторять В.Бурич, впечатление „нерукотворности” стиха.
    Его настойчиво выражаемое стремление  к «нерукотворности» находит единомышленников в разных сегментах традиции, но всегда в ее самом духовном выражении — от японских  коротких хайку и танка, через средневековые „роскрыши”*  иконы, до концептуального искусства нашего времени.
    Стихи В. Бурича в своем самом высоком взлете — нерукотворное изображение мира, запечатленное на полотне современной восприимчивости, они - удачно выбранный Оbjеt trouve (объект поиска), под которым художник, в отличие от создателя случая, захотел поставить свою подпись.
В.Х.
      
      
      
       *РОСКРЫШЬ (от раскрывать) — термин древнерусской иконописи. "Раскрывать икону" означает накладывать основные тона на левкас(грунт). Соответствует подмалевку в станковой живописи (сравн.роспись). "Раскрышка" — краска, которой иконописец "раскрывает икону". Согласно объяснению П. А. Флоренского, эта краска означает не просто заполнение пространства между контурами изображения и еще нецвет в собственном смысле слова, а "первый проблеск света во тьме... первое проявление качества, цвет, еле озаренный светом... доличник раскрывает одежды и прочие места доличного сплошными пятнами, вприплеску" (см. доличное письмо; приплеск). В личном письме то же — санкирь. "В иконописи, — продолжает Флоренский, — невозможен мазок, невозможна лессировка, как не бывает полутонов и теней: реальность возникает степенями явленности бытия... за раскрышкою следует роспись"1.  Б. А. Успенский подчеркивает, что, по терминологии иконописцев, "процесс иконописания предстает как символический процесс постепенного раскрытия изображения, когда изображение, как бы уже заранее данное, проявляется, выступает на поверхности иконы: тем самым, иконописец как бы не создает изображение, а открывает его".