Отец

Своим самым близким посвящаю…
ОТЕЦ
Вначале было слово! А может быть, дело?
Маленькая (это сейчас маленькая) российская деревушка в самом сердце России, окруженная со всех сторон лесами, реками, озёрами…
Только сейчас начинаю понимать, что потерял лучшего друга, не воспитателя и не наставника. Слёзы душат…
Где ты, друг мой? Как там тебе на небе поживается?
Добрый, честный, открытый, вспыльчивый, не прощающий предательства. Великодушный. Отмеченный той красотой, которую Бог даёт только сильным, красивым, смелым людям…
…Тяжёлое детство. Очень тяжёлое.
В сердце России тяжёлое детство? Кто-то обязательно задаст мне этот вопрос. Именно здесь, в окружении дремучих лесов, куда не посмел заглянуть даже самый отважный и отчаянный завоеватель Чингиз-Хан, выросла настоящая и чистейшая нация – Русские. Таким был мой отец, мой друг, мой защитник…
…Бурная горная река – после паводка. Мы пытаемся, с трудом преодолевая её, перебраться на другой берег – тот берег – он НАШ, от него до дома всего ничего. Километров пятнадцать, может, чуть больше. Я держусь за колено бамбуковой удочки. Отец ступает впереди, я следом за ним через ревущий поток…
Рюкзаки за плечами с ночным и утренним уловами. У отца ещё и удочки со спиннингом.
Осторожно нащупываем ногами дно в бурлящем потоке, доходящем мне уже (ПОЧТИ) по горло, продвигаемся вперёд. Только вперёд! Назад пути нет.
Внезапно я оступился на склизком валуне, потерял равновесие, ушёл с головой под воду. Колено удочки, которое я держал в руке, вырвалось…
…Меня понесло потоком. На огромные камни, между которыми пенилась и бурунами вздымалась река.
Какие мысли, какие воспоминания? Да никаких! Доли, мгновения секунд! А жизни-то ещё и не было! Какая жизнь? Двенадцать лет всего!
Несёт на водопад… Захлёбываюсь пенной водой, ударился рукой, коленом, больно, ещё раз плечом о камни. Развернуло – головой назад, ногами вперёд. Хочется крикнуть, позвать на помощь, но рот заполнен пеной, булькается, а не кричится. Ещё раз ударило левым боком, ухватился за шершавый верх валуна. Ноги уносит дальше. Пытаюсь удержаться. Вижу – ко мне стремительным потоком, наперерез, что-то крича, приближается мой Отец!
– ДЕР – ЖИСЬ!!!!!! Держись!
Я пытаюсь ответить, но в лёгких больше воды, чем воздуха, – сплошное бульканье.
И страшно! В трёх или четырёх метрах по течению – водопад – небольшой, не более нескольких саженей в высоту, когда река «спокойная». Но под ним – КАМНИ!
Уже не могу больше держаться, потоком ноги затягивает по течению. Пальцы постепенно разгибаются… Всё… Разжались….
…И тут железная хватка м о е г о запястья. Как будто бы стальной обруч на руке и сжимает всё сильнее и сильнее…
Больше ничего не помню. Потерял сознание. Может, от удара, может, от чего-то другого? Сказать не могу. А сейчас и некому рассказать об этом.
...Лежу ничком на влажной траве, сознание постепенно возвращается. Как после сна, только глубокого и без сновидений. Перевернулся на спину. Мрачные тёмные тучи уступают место светлым облакам. Закашлялся. Вырвало. Шум реки и рёв водопада совсем близко.
Отец рядом, в мокрой офицерской рубашке, смотрит на меня с тревогой. Приподнимаюсь, обнимаю за шею. Плачу. По-моему, он тоже плачет, отвернувшись. Не всхлипывая, только плечи чуть подрагивают.
Нет ни улова, ни удочек, ни рюкзаков – НИЧЕГО! Совсем ничего…
Тогда я даже не подумал (да и не знал) о том, что для моего отца любой водоём был страшнее смерти. Дело в том, что в детстве он три раза тонул, поэтому даже в Черном море, куда мы ездили каждое лето, он практически не купался. Но об этом я узнал от мамы гораздо позже. И всё-таки почему от мамы, а не от него? До сих пор задаю себе этот вопрос.
…Отец умер… С улыбкой на губах. Нет, конечно же, не тогда, когда мы переправлялись через бушующую горную речушку.
Гораздо, гораздо позже.
А мне вспоминаются другие эпизоды…
Умея расположить к себе любого из случайных попутчиков – честный, смелый, эрудированный, блестящий офицер, – мой отец внешне мог дать фору самому именитому голливудскому актёру. Красотой и внешней, и внутренней. Именно той физической и внутренней, от которой «вздрогнули» и отошли Наполеон, до этого Фридрих-завоеватель, потом Гитлер.
Я теперь понимаю, что нас, русских, таких, каким был мой отец, реально – победить невозможно! Или завоевать. Мы ВСЕГДА готовы к ЛЮБЫМ обстоятельствам. И к Миру, и к Войне!..
…Мне ещё и шести не исполнилось, когда Отец, весь израненный, вернулся после какой-то «дальней» командировки. Худой, плетью провиснутой левой рукой на повязке. Я тогда ещё ничего не понимал.
Мама тогда ухаживала за ним, но иногда я слышал: «Сволочь, кобель».
Конечно, сволочь, конечно, кобель. Даже мама не знала о том, что четыре месяца отец провёл не в Голландии на улице красных фонарей, а в воюющей Анголе. Может, были у него там чернокожие красавицы (и родственники мои русско-африканские), я о том не знаю. Уверен, что есть у меня родственники по всему земному шару, где служил или воевал мой отец.
На меня он никогда не обращал особого внимания. Но… Я знал – у меня есть отец! Чувствовал, что он меня любит, помнит обо мне...
И вот именно тогда случай дал мне в ЭТОМ убедиться.
…Огромный котёл с кипящим гудроном или смолой. Когда она (или он) застывает, можно взять кусочек в рот и сделать из него жвачку. Как настоящая, только черная. Мы, шести- семилетние пацаны, резвились около костра с ЧАНОМ. Один, самый смелый или отчаянный, засунул штакетину в котёл, намотал на её конец кипящую смолу. Сунул в костёр. Горит смола на конце штакетины. Темно уже. Мы смотрим, как он размахивает над собой горящим факелом. Ссыплются искры в разные стороны. «Шуточный» выпад в сторону одного из нас. Тот успел отскочить. Я не успел. Горящий конец ударил мне прямо в шею и подбородок. Горит! Всё горит. Пытаюсь стряхнуть. Никак! Горячо, больно.
…Мой отец бежит ко мне! Вижу его и теряю сознание (откуда он взялся?). Может быть, он тогда был моим ангелом-хранителем? Не знаю. А может быть, его мой ангел нашёл и позвал?
Как мне отодрали от шеи этот кусок горящей лавы – не помню. Знаю только то, что фельдшером в той части служил замечательный парень, закончивший биологический или медицинский факультет какого-то университета. Благодарю тебя, мой спаситель! Если ты когда-нибудь прочитаешь эти строки и вспомнишь Грузию, конец шестидесятых годов, свою службу, моего Отца, который помог тебе так же, как и ты, мне (у меня даже следов не осталось после такого страшного ожога ни на шее, ни на лице).
…Не знаю, как часто мой отец помимо моей матери любил других женщин.
Но совершенно случайно я узнал, как одна очень известная и популярная ныне певица поделилась своими воспоминаниями о нескольких своих «медовых» месяцах.
Хорошо ли, плохо ли это? Судить не берусь. Но в тех воспоминаниях был мой ОТЕЦ, о котором я сейчас и пишу… После одной из своих заграничных поездок, раненый, проходил он реабилитацию в одном из центральных госпиталей. Там и познакомился с красивой девятнадцатилетней девчонкой. Хорошо, что мама ничего об этом не знала. Только всё чувствовала, поэтому и называла его «кобелём». Обидно это или не очень, до сих пор не могу понять…
…Прошлое ЭТО всё, позабытое…
Кем позабытое? Неужели мной? Можно ли забыть свои самые лучшие и счастливые минуты детства? Мы же ВСЕ из детства! Разве же нет?
…Вот ещё один эпизод из моего самого-самого раннего детства. Спрашивал у мамы – не помнит. Спросил у отца – тоже не помнит. Но, может быть, этого случая и вовсе не было. Тогда почему я о нём помню? Может быть, найдётся хоть один свидетель, как в 1963 году, в середине лета, в предместьях города Кировабада, три семьи молодых офицеров-десантников выехали на пикник? Как я могу в деталях описать происходившие события? Я сам родился всего двумя годами раньше ЭТОГО случая. Мне ни отец не верил, когда я ему рассказывал, ни мама, которая о таких «мелочах» вообще ничего не помнит. С мамы что возьмёшь? – девичья память, а почему отец о том случае ничего не помнит – и вовсе загадка!
Поэтому попробую описать то, что я лично запомнил. Получается, что и возразить некому. Где те доблестные офицеры, которые выезжали вместе с нами на пикник? В Одна Тысяча Девятьсот Шестьдесят Третьем году! Летом! Кто-то из детей был рядом. Старше, моложе – не помню. Вроде бы и старше девочка, другая моложе (куда уже моложе меня). Значит, компания была «теплой и весёлой».
Мы (наша компания) тогда расположились около очень чистой речки, вернее, ручья. Обычно в середине лета такие горные речки-ручьи пересыхают. И этот прилично обмелел. Значит, была где-то середина лета. Но вода чистая, бежит по камешкам. Бежит, чистая такая, помню, не смейтесь. Но речка очень мелкая. Кто-о из мужчин предложил сделать запруду из камней. Сделали, надули моего гуся-лебедя. Вроде и купель, и бассейн. Ведь хорошо?! Холодная только вода – помню! Меня окунут в отверстие гуся-лебедя и обратно  – на тёплый берег. Мне и хорошо. Смеюсь!
И вдруг… Из-за кустов кизила-орешника появилась такая странная небритая компания. Как на подбор – неприятные лица, неприятные манеры и даже движения. Медленно так проходят мимо нас, совсем рядом. Гусь-лебедь с кружком посередине плавает в запруде. Подошли, постояли, посмотрели на нас. Наши сидят и молчат. Те пошли дальше. Один вернулся и окурком ткнул в моего гуся-лебедя. Пш- ш – ш …….. – издал он звук. Мне страшно, зачем они так? Или же он? Другие стоят и смотрят, ухмыляются. Смотрю на Отца. Встал, подошел к небритому, аккуратно взял его за плечи и увлёк в другую сторону. Вся остальная небритая компания двинулась следом. Ни один из офицеров на нашей лужайке, впрочем, как и я, не двинулись с места. Может быть, мне и простительно по возрасту – только исполнилось два года или вот-вот исполнится.
Почему так получается? Один офицер пошёл разбираться с четырьмя небритыми и агрессивными кавказцами. А двое остались защищать своё родовое гнездо? Или что? Может быть, они знали то, что я, маленький, не знал?
Да, конечно же, не знал. В училище и в округе мой отец был чемпионом по самбо, боксировал неплохо. Видимо, поэтому и забыл о том «рядовом» для него случае. Но у меня странные воспоминания – страх в его глазах. Отец устало ответил мне, пытавшемуся сильно растормошить его на воспоминания. «Не МОЖЕШЬ ТЫ ПОМНИТЬ ТОГО СЛУЧАЯ – БЫЛ СЛИШКОМ МАЛ!»
Странно, но я о нём помню…
Ещё небольшой случай, может быть, он что-то прояснит?
Почему-то мне всегда казалось или же я так думал, что мой Отец ВООБЩЕ не знает ни одного матерного слова. По крайней мере до седьмого класса мне не довелось услышать из его уст слова матерной брани. НИКОГДА! Я и не задумывался об этом феномене. Принимал его как факт. От мамы иногда слышал в «сердцах» обронённое словечко. От Отца же никогда.
В позапрошлом году и, наверное, единственный раз в жизни мне удалось без ругани, скандалов, упрёков поговорить со своим отцом. Он был очень удивлён тем, что до седьмого класса мама меня била как сидорову козу. Почему только до седьмого класса, спросите вы? А всё очень просто. В седьмом классе я начал заниматься боксом и, в очередной раз перехватив мамину руку, занесённую для удара, просто сказал, что я уже взрослый и не позволю НИКОМУ И НИКОГДА себя бить. Отец спросил меня, почему же я никогда не говорил ему о том, что мама меня бьёт. Я тогда даже ответить ему на этот вопрос постеснялся. Сейчас думаю о том, что у меня даже возможности не было ему об ЭТОМ сказать. Тогда, в детстве, мы с ним почти и не общались. Я засыпал, его ЕЩЁ не было дома. Я просыпался, его УЖЕ не было. И только самые мои тёплые и светлые воспоминания о нём из детства связаны с тем временем, когда он брал меня с собой на рыбалку. Обычно мы отправлялись с ночлегом, и всё время проходило в каких-нибудь заботах. Очень хорошо помню каждый такой поход, почти в деталях. Но общались ли мы близко? Нет, сейчас скажу, что этого не было НИКОГДА! Любил ли меня мой отец, этого я не мог точно себе сказать…
…Но случай представился. И КАКОЙ!
Если отец готовился к рыбалке и собирался взять меня с собой, об этом было трудно умолчать, по крайней мере в нашей семье. Для меня это всегда было большим праздником.
Мы заранее согласовывали наши обязанности – уже элемент демократии. Демократия была, конечно же, в нашем доме – только как в том анекдоте: – Главный в нашем доме Папа! А кто Папа, решает Мама! – Вот такая приблизительно демократия была в нашей отдельно взятой семье. Многим она знакома.
В мои обязанности входило всего-навсего: наловить кузнечиков в банку из-под майонеза. Прикрыть марлевым бинтом, чтобы не задохнулись.
Наловил, закрыл сеткой. Отец сегодня пораньше вернулся со службы.
– Черви нам понадобятся и медведки! – Голос не командный и не просящий! – Утверждающий.
– Червей накопаем около дома, медведок не знаю, где взять, – и такому заданию я тоже рад.
– Пойдём сейчас на ферму, там и черви, и медведки! – Отец уже держал в руках малую сапёрную лопатку.
Ферма всего в километре от нашего дома. А я и не знал об этом.
Кучи засохшей то ли грязи, то ли сена вперемешку с навозом. Раскапываю палкой, ищу червей. Да их полно здесь! Темно-красно-коричневого цвета, как засохшая кровь. Пришел азарт, ничего вокруг уже не замечаю – ни быка, привязанного почему-то за кольцо в носу цепью к столбу, ни отца, который чуть поодаль неторопливо выбирает червей и иногда медведок. И вдруг… как будто бы почувствовал спиной опасность! Резко поворачиваю голову назад и вижу… огромное животное, с налитыми кровью глазами, опустив рога, как оружие, направив их на меня, копает передними копытами землю. Не смешно! Сейчас я бы подумал вместе с вами, что он тоже червей ищет. Я просто остолбенел, как в сказках, когда человека превращают в камень. Вот таким каменным я стал. Руки не двигаются, ноги ватно-каменные. А зверь всего в четырёх метрах, может, чуть больше. На носу болтается кусок цепи, позвякивает. Продолжает копать землю. Голову опустил ещё ниже, будто бы прицеливается. Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Один из моих друзей сказал бы про него (быка), что «лицо» в этот момент у того было неприятное. Но шутки – шутками, а я не могу не то что с места сдвинуться, но даже и звук какой-то подать. Уже понимаю, что спасения нет.
И вдруг прямо передо мной, заслонив меня своей спиной, как «черт из табакерки» – перелетел по воздуху? Отец! Идёт на быка, лопатку (да это же игрушка для такого страшного и огромного зверя) держит как топор. Я не могу двинуться с места, только глазами наблюдаю это страшное «кино». Я так думаю, что если бы я не окаменел, то точно наделал бы и лужу, и в штаны. Но окаменел. Стою, наблюдаю. И чудо! Бык отворачивает голову и покорно, как телёнок, медленно пятится назад! Что случилось? Ничего не понимаю! Как объяснить то, что мощное, огромное животное спасовало перед человеком с маленькой лопаткой в руке? Сейчас я понимаю, что сила огромной ЛЮБВИ моего отца, его готовность пожертвовать собой ради меня остановило это разъярённое животное. А может быть, бык увидел в его глазах что-то такое, что нам, простым смертным, разгадать неподвластно? Я до сих пор не могу подобрать этому случаю никаких объяснений.
Ещё я знаю абсолютно доподлинно, что у моего отца не было врагов. Ни одного и никогда! Ведь у каждого человека есть, ну или должен же быть, хоть один или враг, может быть, завистник? Но не могу припомнить ни одного такого. Почему? Ещё одна загадка для меня. Может быть, мне ещё удастся пообщаться с теми людьми, которые живы и знали его. Может, они мне что-то добавят?
Каждый раз, когда он с кем-то знакомился (обычно в поезде), эти люди впоследствии вспоминали о нём как о близком друге. Этому нашлось очень много подтверждений. Оказывалось, что в КАЖДОМ! городе, где мне пришлось побывать, – у моего отца находился хоть один такой человек, который мог мне часами рассказывать о нём. Хотя знакомы были один день или же ночь – по купе и по разговорам.
Вообще я мало о нём знал. К сожалению. В детстве мы с ним почти не общались. Он ничего о себе не рассказывал (мне по крайней мере). Потом из-за юношеского максимализма я просто уже слушать не хотел. Много из того, что я сейчас описываю, узнал от мамы. Узнал о том, насколько трудным и голодным было детство моего отца. О том, что он неоднократно тонул, травился лебедой, но выжил. Даже из горящей и падающей с обрыва машины успел сам выпрыгнуть и молодого солдата-первогодка спасти.
А детство пришлось на тяжёлые для нашей страны времена. Ему было около пяти лет, когда деревню, в которой у них был дом, сожгли немцы. Жили в землянке. Старший всего на год брат и мой отец с матерью (моей бабушкой – Царствие ей Небесное). Дед партизанил в соседних лесах. Питались «чем Бог пошлёт», да иногда дед подкидывал трофейные продукты. Тогда праздник!
…И вот мой отец припомнил такой случай из голодного детства. Дело было зимой. Продуктов никаких. Бабушка послала старшего – тому-то всего шесть лет – к немецкой столовой собрать очистки от картофеля (в деревне стоял немецкий гарнизон). Мой отец увязался за старшим. Всё лучше, чем в землянке сидеть. Хотя там печь-буржуйка, а на улице – ниже тридцати. В ту зиму и под сорок, и ниже доходило. Как выжили? Даже не могу себе представить. Дошли в лаптях, по сугробам до столовой. На задней территории повар только что вылил помои вместе с очистками. Надо собрать, пока не застыли! Набирают в корзину-лукошко картофельные очистки. Выходит из дверей повар. И сейчас я дословно опишу того именно так, как мне он мне запомнился после рассказа моего отца. «Красная распаренная рожа-лицо, волосы светлые, альбинос, высокий, крупный, мощные руки мясника. В белой нижней рубашке, рукава закатаны. Кованые немецкие сапоги на ногах». Идёт, улыбается. Подходит ближе и… со всего размаха, пинком тяжелого сапога, посылает старшего брата, словно мячик, на несколько метров в сугроб… сломал копчик шестилетнему ребёнку! Зачем? Развлечение такое? Или..? Понять не могу. Плюнул в сторону моего будущего отца, вылил на него следующий ушат с помоями, скрылся за дверями, выпустив облако пара.
Понимаю теперь, почему Отец НИКОГДА не поднял на меня руки. Никогда! Понимаю и жестокость моего деда, который лично расстрелял того «доброго» повара. За этот и многие другие «поступки» моего деда, бывшего правой рукой командира партизанского отряда, фашисты сожгли всех жителей соседней деревни, заперев их в бане. Мой отец и его старший брат тогда чудом остались живыми. Их просто «отбили» от колонны... Все они уже нас покинули. Царствие им всем Небесное! И Покой!
…А я сижу и пишу рассказ о своём Отце. Почему-то я по-другому его и не называл никогда. Может быть, раньше называл папой – уже не помню! Запомнился он мне именно «Отцом». Так и называл его всегда. А ему, по-моему, нравилось. Он говорил, что корень в слове «Отечество».
Блестящий офицер, журналист, писатель, поэт. Никогда не унывающий. Таким я его и запомнил. Весёлые молодые голубые, как само небо, глаза. Всегда лучились добром. Иногда, правда, они становились свинцового цвета. Но это было «давно и неправда».
Прожил красивую, яркую жизнь. Посадил не одно дерево, а рощу, построил дом, вырастил троих детей, «выпустив» их во взрослую жизнь. Написал книги, стихи, басни. Отмечен правительственными наградами – разными…
И... ушел из жизни! Рано, легко, с улыбкой на губах. Таким я его и запомнил. С улыбкой на мёртвых губах! Но... оставил после себя только самые добрые воспоминания!
Спи спокойно, мой дорогой друг и учитель. Мой ОТЕЦ! Царствие тебе Небесное!
Виталий Владимирович Кузнецов. Москва. Июль 2012