Пасха

Отчего-то вспоминается мне та Пасха…

В каком же годе она случилась?.. Нет, года я не упомню!  Помню, что был это апрель. Да, точно, апрель, самое его начало. Страстная Седмица тогда стояла холодная и ветреная.  Ну не то, чтобы  такая холодная, как бывает у нас в марте! А вот всплывает в памяти -  на той Страстной Седмице только-только зацвели абрикосы…

Когда цветут абрикосы и жердёлы, в наших краях всегда холодает. Старики говорят: «Зацвела абрикоса – жди заморозков и холодных утренников!»;  да, на самом деле, так  и случается. Приметили люди верно! А ещё абрикос, обычно, зацветает, где-то за неделю,  до Светлого Праздника Пасхи. В самый раз, перед Страстной! Ночи в это время звёздные и таинственные, прозрачные; идёшь, так вот, заполночь домой, петляешь спящими узкими и кривыми улочками-переулками;  цветущие жердёлы в ночи стоят нарядные, будто собрались, не понятно для чего в  такое тёмное время все невесты с окрестных дворов;  стоят - шепчутся, роняют на землю белые нежные лепестки…  И, если замедлить шаг, а то и вовсе остановиться и помолчать немножко в переулочке, то можно услышать их тихий  девичий  смех, словно вокруг в торжественной тишине и прозрачной темноте южной ночи звенят серебряные колокольцы…

Но так, ведь, и не темно! Абрикосы розово-пенные, трогательные  жердёлы в белоснежных подвенечных нарядах, вишни, черешни,  цветущие по бокам мощённых старинной брусчаткой  дорожек, вздувшихся и выщербленных временем… И месяц… Где-то высоко в звёздном весеннем небе плывёт-качается серебристой лодочкой, призрачный свет свой на спящий Город бросает…  А ещё запах! От цветущих абрикосов раздаётся на всю округу такой восхитительный аромат, сладкий, сладкий и удивительно-нежный, тонкий! Витает в воздухе, сводит с ума медовым своим цветочным запахом. Идёшь и не можешь им надышаться. Возле дерева станешь, рукой возьмёшься за шершавый корявый ствол, погладишь его… Прислушаешься: ага! Есть! Текут, текут в старом древе невидимые жизненные соки, от самых корней, из-под земли, поднимаются по стволу и веткам к белоснежным соцветиям! А ты стоишь в ночной тишине, стоишь, положив ладонь на толстый древесный ствол, и слышишь это невидимое и тайное движение… Стоишь и… дышишь. Дышишь. Глубоко! И носом, и ртом; дышишь, человек, полной грудью. Пьёшь  этот сладчайший упоительный нектар и не можешь никак напиться! Сводит, просто сводит с ума витающий в южной ночи запах цветущих абрикосов! А, если рядом сирень цветёт… Такое дивное и чудное смешение получается, что вообще, ничего не разобрать!

Сирень у нас, на юге,  всегда к Пасхе расцветает. Ни разу не было, чтоб не зацвела! Недавно, кажется, ещё голые совсем ветки торчали, а глядишь: вон, полезли листочки клейкие зелёные, а там, уже и кое-где, кисточки серые выбросила сирень… А в какое-то утро, ты выходишь из дому, бежишь привычным тебе переулком на троллейбус, по обыкновению своему на службу опаздываешь, да как нечаянно голову от земли поднимешь, глянешь округ… А вокруг… А вокруг!.. Сирень-то, сирень расцвела! И стоит она белая, нежная, тёмно-сиреневая; такой цвет у неё, густой, насыщенный и запах такой же точно, опьяняющий, кружащий голову дивный сиреневый запах! И ты, в изумлении, останавливаешься на бегу, и хлопаешь глазами - а везде сирень цветёт! И тюльпаны: красные, жёлтые, белые - на всех грядках они выросли; десятки, сотни тюльпанов распустились  яркими пятнами на белой от просыпавшегося вишнёвого снега земле! А ты, вот так,  каждое утро куда-то бежишь-опаздываешь, машешь портфелем почём зря, и ничего-то этого в суете пустой не видишь! Видишь, конечно, но как-то всё вскользь, между прочим…

А в такое одно яркое весеннее утро, ты остановишься вдруг прямо посреди старинного переулка, мощенного тёсаным булыжником и рот откроешь… И стоишь,  удивляешься, головой вовсюда вертишь. И думаешь: «Да ведь, это что же?!  Как же это? Красота, красота-то какая! Вот же она, благодать земная, под самым твоим носом, окружает тебя со всех сторон!» И ещё думаешь, что пускай, наплевать, что успеется с этой службой! Обождут! Что сейчас важнее. И так, сам не знаешь сколь, стоишь ты осуетившийся человек, рот в изумлении открывши, и  восхищённо на всё это великолепное великолепие удивляешься! И внутри тебя всё так и переворачивается. Так и переворачивается! Где ты был? Что всю дорогу делал? Да в этом ли ты Городе, вообще, живёшь?! Когда же оно? Когда всё успело?! А потом, позже, трясёшься в полупустом троллейбусе и мечтаешь про себя всякие мечтания: «Сейчас, вот, приеду на службу и всем, всем, прямо с порога,  расскажу… Скажу: а вы хоть видели – сирень-то? Сирень  к Пасхе расцвела!». Приезжаешь на работу, а у дежурного на столе в вазе… букет сирени стоит! Здравия желаю! А запах в дежурной части такой, что… И, ведь, так каждый год! Одно и то же.

Но отчего-то вспомнилась мне, именно, та Пасха… В том году Страстная неделя была холодной и ветреной. Конечно, всё, как обычно, цвело… И абрикосы, и вишни с черешней, и слива, и сирень. Но у меня в тот год какие-то заботы по работе были нешуточные, то ли вообще… Не упомню, но что-то было. Не ладилось.  Хотел я тогда, на Пасху, в церковь идти, отстоять всенощную, а меня, вместо того, поставили ответственным по Городу… Пасочки-куличики, конечно, мне друзья-коллеги привезли и воду свечёную… Да, и воду. А ещё помню, в субботу вечером начал накрапывать такой мелкий тёплый дождик и ветер стих, стих. Я на порожке Управления стоял, на ступеньках, папироской дымил в темноте… И так мне хорошо было, так необычно светло  и покойно на душе!  А люди в ту ночь, мне, казалось, и не спали вовсе;  шли, всё шли в церковь Свято-Никольскую, на праздничную службу. И всю ночь дождик шёл, тихий и тёплый. Весенний такой дождик, прям на заказ, к Пасхе!

Эх, я тогда жалел, что не мог пойти тоже! И Крестный ход пропустил, и свечки в храме не зажёг - не поставил, и к иконам чудодейственным не приложился, и  «Воистину воскресе!» не говорил, вместе со всеми, хором! И эту тесноту, и этот запах, особенный, какой в церкви только бывает: курящегося ладана, такую, знаете, праздничную благодатную духоту и чад, и сотен горящих  свечей потрескивание, льющихся слезами восковыми… Не ощутил, не услышал я в тот год, не впитал в себя… Не впитал. Но  прямую трансляцию смотрел Пасхального богослужения торжественного по телевизору… У нас, весной той, закупили новые жидкокристаллические телевизоры, поставили в каждом кабинете… Какой же это был год?.. Нет, не упомню сейчас!

А только помню: утром я собрался домой, сдал дежурство, выхожу из Управления: а на улице… Так на улице всё стоит умытое, точно слезами, точно прозрачной родниковой водой, такое всё чистое, чистое, свежее после дождя, и воздух… Удивительно-прозрачный воздух, прям хрустальный!..  Тогда, в ту самую Пасхальную ночь, всё расцвело! Вот, прямо так: в одну ночь! Будто, вырвалось из-под тяжкого многолетнего гнёта и томительного плена; будто, взорвалось невероятным, невмещаемым в уме человеческом взрывом живым всё разом: и цветы, и деревья, и кусты – всё, всё! И душа… Я до-олго тем апрельским утром по переулкам домой шёл. Нарочно. Чтобы всё это удивительное великолепие и благодать земную в себя впитать, запомнить… Чтобы в памяти осело. Надолго!  А птицы… Птицы, тем воскресным утром, пели!.. С ума сойти, можно было, от щёлканья и трелей соловьиных. И, ведь,  запомнил же! И вот, шёл я так по цветущему, дождиком умытому моему славному Городу, а надо мною, над моей головой разлилось-расплескалось голубым и бесконечно-нежным весеннее небо; и  такие радость и любовь, ко всему; такие радость и любовь ко всему, что в мире под этим голубым небом есть, ко всему живому  у меня на душе были, что про все свои проблемы и заботы забыл тогда начисто! А в тот год их точно, хватало!

Не знаю, отчего я сегодня тот далёкий год вспомнил… Было у меня на Пасху и не в том году, а и много, много когда чего! Всего не упомнишь. Вот, родился я, в самую Пасху! В апреле. Матушка моя сказывала, тогда тоже всё зацвело, зацвело, после ночи Пасхальной, тепло было, а тут и я подоспел, в самый раз после полудня… Может, это и ничего, а может, что-нибудь да значит!
 
Вспомнилось и другое сейчас. Как-то (а мы с мамой тогда жили в Таганроге, вдвоём),  приезжает к нам на Пасху бабушка, мамина мама, из моего родного города Пятигорска,  а мы готовимся к Светлому Празднику, трудимся! Я той весной заканчивал первый класс. Мы пасок напекли целую армию, весь стол блюдами заставлен был. А пасочки у нас были тогда смешные и весёлые: приделали мы с мамой им уши, носы, глаза-пуговки, лук зелёный заместо волос повтыкали… Так и пекли! Бабушка тогда, помню, сильно ругалась; богохульниками нас называла, христопродавцами; все куличи наши забраковала, птицам на корм отдала,  а сама надела передник,  у духовки встала… А я, так  и не мог понять, чего это она… Мы, ведь так старались, с радостью…

А потом бабушка ушла вечером в церковь, а пришла не знаю когда, может только утром? А мы спали с мамой. Проснулись, на столе скатерть торжественная, белая вся,  кружевная - эту скатерть мама всегда на большие праздники стелила; скатерть крахмальная и стоят свечечки в таких странных подсвечниках и куличи на блюдах; такие красивые куличи, с сахарными белыми головами, посыпаны всякими звёздочками, бусинками цветными, большие и маленькие, и совсем малюсенькие, и ещё крашенки да крапанки разноцветные, яркие! Такие яркие! Всех цветов: и синие, и зелёные, и коричневые, и желтые, и красные! А  какие вку-усные они были! Я в школу понёс кулич и яйца крашеные, на следующий день, а потом маму вызывали к директору…  А вечером они с бабушкой почему-то долго плакали и всё меня ласкали…

А в этом годе… В этом годе, вроде, и всё так же, как и в прошлые. Так да не так.  По-другому.

Весна нынче случилась совсем не такая, как в прошлом и позапрошлом году была. Март, почитай весь, снежный! Да и в апреле озорничала метелица… А потом всё, вдруг, зацвело да в одно время, всё разом! Такое, разве, бывает? А, вот же, случилось! И сирень. А что сирень? Я, было,  думал: нет, не зацветёт к Пасхе сирень! Не успеет. Очень уж холодно для сирени. Абрикосы уж и отцветают, каштаны свечи восковые выстрелили в небо синее, стоят-красуются, черешни цветут, а сирень всё никак. Выкинула свои кисточки серенькие и молчит. Молчит! Далась же мне эта глупая сирень! А вот в Великий Четверг я шёл в церковь, на Святое Причастие, смотрю - а сирень, сирень-то цветёт! И не просто там, кое-где… А повсюду, повсюду, словно по чьему-то неслышному человеческим ухом приказу, взяла и дала цвет свой густой, сочный, белый, нежный, голубой, сиреневый!  А я всё гадал… Да чего ж было гадать, когда всё Господом Богом промыслено и совершенно устроено! Во всём, во всём имеется Божий Промысел! Что тут скажешь…

Да и вообще, весной этой всё по-особенному. Не так, как в  прошлые, иные вёсны. И апрель, знаете, в годе этом, будто и не апрель, вовсе! С Четверга Великого такая жара стоит – так у нас в июне бывает! Дивно это всё, чудно… И я. А что я? Не такой стал каким был? Да, вроде, не больно изменился. Год, конечно, прибавил. Приблизился на год к Царствию Небесному. Волос седых тоже добавилось. Немного, а в зеркало себя как-то, по утру,  рассматривал – есть. Имеется седина. Дочка тоже выросла. Уже не я ей звоню, как дела спрашиваю, а она звонит мне, беспокоится. Я-то конечно, тоже… Тогда, чем весна нынешняя не такая, как все иные вёсны? Чем она отличается? А кто её знает! Ну, да чего гадать? Всё одно не отгадаешь. А только какие-то захватили меня нынче чувства… Такие, знаете, чувства…

Эти чувства… Ну, разве можно их, эти чувства внутренние, хоть и самыми лучшими в целом мире,  самыми красивыми и торжественными словами передать? Как суметь? Да, никак! Неможно это. Неможно выразить их словами. А только сердцем… Принять и прочувствовать ЭТО сердцем! Принять не разумом, но во всей полноте, во всей их целостности и полноте, и непостижимости человеческим умом Божия Промысла; принять в себя и возрадоваться - ведь в этой удивительной весне, в этой Пасхе, в этом чудесном Воскресении и есть Залог всего будущего! Моего. И твоего… Нашего!

И вот, иду я домой из церкви, усталый, и ноги у меня устали всенощную стоять; устали мои бедные ноги, а только кажется, несут меня ноги, словно и не по земле я иду, а лечу над цветущей Землёй на ангельских крыльях,  и на душе моей... На душе моей совершенная, невмещаемая моим огромным любящим сердцем радость! И всё во мне и вокруг меня поёт: «С Праздником! С Праздником Светлого Воскресения Христова! Ликуйте, человеки, ликуйте, радуйтеся! Господь попрал смерть!». Слышите, братие и сестры?! Слышите этот неумолкающий торжествующий перезвон колоколов пасхальный, радостный? У нас такие звонари, такие звонари в Боге усердные, что звонить будут они всю Светлую Седмицу, непереставая ни днём, ни ночью! Будут звонить звонари во все колокола на радость всем христианам, всем любящим Господа человекам. А и не только Вышние нынче радуются и в свои трубы ангельские громогласно на небесах трубят, и люди славят Воскресшего Спасителя, а и даже птицы небесные поют в нарядных подвенечных кронах дерев: «Христос Воскресе! Христос Воскресе!! Христос Воскресе!!!».



Пасха, май-апрель 2013-2014г.