В середине марта...

В середине марта бабка сажала рассаду – помидоры четырех-пяти сортов, перец, баклажаны и капусту…

… Осенью дед привозил из леса чернозем, пахнущий грибами и прелыми дубовыми листьями, засыпал его в приготовленные заранее деревянные, сколоченные из досок, ящики и убирал их в вагончик.
Весной ящики с землей вносились в дом, находили свое место на столах в спальне и в зале. Пока земля согревалась, бабка шуршала в огромной картонной коробке, доставала оттуда всякие пузырьки, баночки, свертки.
На одном пузырьке, я помню, было написано: «Агурцы сочные», а на другом – «Орбузы сладкие» (проклятая война, так и не смогла нормально выучить русский язык).

Я сижу рядом – я люблю эти посиделки за огромным столом в зале, когда бабка спокойна, не суетлива, никуда не спешит. На ней теплая пуховая серая шаль (у нее был артрит); руки, которые раньше были тонкими и изящными, а теперь стали широкими и рельефными, монотонно перебирают пакетики с семенами…
Наконец выбор сделан, и бабка с грузом перемещается в спальню, где уже стояли три ящика с рыхлой, влажной лесной почвой. Я, как нитка за иголкой, как любопытный щенок, бегу вслед за крыльями бабушкиной шали…

Она берет деревянную палочку и легким взмахом волшебника прочерчивает на черном полотне тонкие дорожки – будущие инкубаторы для рассады. Затем сверху, как у художника, на темный слой непросохшей краски ложится неровный крапчатый след кисти, наполненный желто-коричневой гуашью. Это семена. И завершающий штрих – рваные ленты золотистых красок замазываются чернилами – бабка тыльной стороны ладони разравнивала бугры, холмики земли у дорожек.

Все, семена посажены. Теперь нужно подождать, когда на черном холсте незавершенной картины проступят сначала бледно-салатовые, а потом уже и малахитовые, нефритовые, изумрудные краски. Это происходит где-то через две недели. Так получалось, что проявка картины выпадала на мои весенние каникулы в конце марта.

Из Нового поселка я шлепала по лужам, перебегала через грязные ручьи, всегда останавливалась на дороге-плотине – внизу оврага цвела верба, и я не могла никак дотронуться до нее и погладить эти серые пушистые комочки-почки, которые мой папа называл «котиками», я обдумывала план проникновения на эту священную территорию верб, но через пять минут снова шлепала по залитой талыми водами дороге.

«Чавк, прыл, прыл, чавк!!!» - под ногами у меня – весенняя музыка. Я уже доскакала до бабкиного дома.

На столе – ароматные французские гренки, чай с сахаром, жареная картошка. Это мой завтрак, но обед уже варится – борщ, пельмени, пирожки с яблочным повидлом. Конечно, после такого сытного завтрака я убегу на скотный двор – всегда находила там занятие.

Но перед тем, как убежать к корове Малютке – расчесать ее вихры на башке, - я всегда смотрела, как бабушка поливала подросшую рассаду. Рассветное солнце освещало нежным желто-розовым светом стол с рассадой, и капли воды на резных помидорных листьях излучали какой-то особый свет. Картинка, застывшая в памяти – крепкая малахитовая помидорная рассада, брызги воды и утреннее солнце…