Лесные были

История, которую я сейчас вам поведаю является былью лишь в том смысле, что – БЫЛА в действительности, пусть даже и очень, очень давно… «Во время оно»… На протяжении всей своей жизни мой папа – Егоров Николай Егорович рассказывал то,что я, недостойный, «скомпоновал» в ниже предоставленную «зарисовку», аж, прошлого века! Свидетелей тех событий я тоже застал ещё в живых… (Кстати, сидел за одним столом с дедом Арсением, когда он заходил к нам в гости из больницы напротив, мы жили тогда там рядом… На нём был светло-пепельный, в цвет его волос и бороды, свитер ручной вязки, а на столе стоял им же принесённый свежий мёд…)
 Очень громадный получился бы «массив», свидетельствующий о реалиях тех лет, если бы «аз окаянный» вовремя взялся за чернильное перо, и, «паче чаяния», - за ум!.. Но, как обычно случается, сначала у нас детство, потом отрочество, юность… А потом родители уступают натиску времени и… уходят… Не остаётся прежних событий и их непосредственных участников…
 Царствие им небесное и светлая  вечная память! Папочке – Николаю Егоровичу и маме – Егоровой Таисии Васильевне! Им, дорогим и любимым я посвящаю эти рукописные крохи былого, каким-то чудом «застрявшим» в моей безалаберной памяти.


Много-много лет тому назад,  среди необозримых просторов нашей родной русской земли, - стояла деревня… Да непросто стояла, а жила, строилась, росла пахотными угодьями, укреплялась всё новыми и новыми свежими молодыми силами, набиралась ума-разума от славных поколений предков, одолевших, казалось бы, самое-самое страшное на этом белом свете: Великую и беспощадную войну!
Кто принёс в деревню из леса бурого медвежонка теперь, наверное, никто и не вспомнит. Но сколько же радости и восторга излучали тогда глаза ребятни от встречи с маленьким хозяином тайги!.. Испуганный, грустный, тёмно-коричневый до черноты меховой «зипунишко» недовольно откликался на каждый шорох неизменным ворчанием и взмахом крохотной лапы.    Каждый обязательно норовил сунуть ему что-нибудь сладенькое, повкусней.

 - Ну-ну, вы его ещё избалуйте, приучите к сладкому, - ворчал бродивший по хозяйству дед Арсений, - он вам ещё покажет! Вы-то, не видали, не знаете, а я-то понагляделси, как вот из такой-то мелюзги матёрый зверюга получаетси!

Собственно говоря, в чём-то этот архангелогородского вида старичок был прав. В ту пору человек повсюду соседствовал с диким зверем и, нередко, в деревне подрастал чей-либо детёныш… То взрослые звери-родители погибали в бранях  с себе подобными, то виновником непрошенного сиротства становился сам человек… Очень частыми сожителями двуногого мира были милые и добрые зверушки.

    Как обычно, соседский паренёк Николка, наперевес с огромным, в его рост, ружьём, бодро шагал в лес.
Страшная война отгремела недавно, нужно было подыматься; большая часть непосильной мужской работы ложилась на женские плечи, недождавшиеся возвращения своих сыновей и мужей… Вот и вынуждена была детвора посильно помогать исстрадавшимся матерям – дома, в поле…  В стране каждый – от мала до велика - умел обращаться с оружием, что, безусловно оправдывалось пережитым лихолетьем и не противоречило всё тем же нормам человеческого общежития. Это уже после, людские намерения потихонечку начали уподобляться диким повадкам своих меньших братьев, приобретая всё более и более животные инстинкты. Десятилетние мальчиши запросто умели освежевать барана, прекрасно владели плотницкими азами, смело ходили в ночное, за плугом, мастерски собирали первые детекторные радиоприёмники (электричество только-только «подбиралось» к окраинам бесконечных просторов «Великих Штатов СССР»)…
Увидав, копошащегося в своём богатом благоухающем плодовом саду деда Арсения, Николка задержался.

- Ты куды, пострелёнок? Опять, небось, ястребов пугать, - щурясь на солнце и поглаживая свою пепельную бородку, спросил он мальчугана.

- Да пойду, поохочусь, - деловито ответил Николка.

- Ишь ты, поохотится он… Поглядите-ка на него, люди добрые! А матери-то сказал, где тебя искать потом, охотник? Шёл бы лучше яблоню выкопал, вишню… я ж тебе, когда говорил приходить за ними, а?

- Так я думал, ты дедушка Арсений пошутил, посмеяться надо мной захотел, - чуть растерянно ответил юный стрелок.

Однако и Николка оказался прав! Балалаечник и балагур дед Арсений – был ещё тот шутник. Огромный добротный сад яблонь, слив, груш и вишен – охранял лютый охотничий пёс Шарик, никто не смел приблизиться к нему!
Но… только не Николка!
Повернув домой за лопатой, паренёк, как ни в чём не бывало, вернулся, уверенно прошёл мимо собачьей будки, выкопал обещанные саженцы и преспокойно отправился восвояси.
Дедушка замер от удивления.

- Ты это, как же, - прокричал он ему вослед, - кобеля-то мово не спугалси… или може слово како знаешь?
 
- Да какое-такое слово, мы уж с ним сто лет дружим… он тогда ещё совсем маленький был, даже лаять-то толком не умел, - будто ни в чём не бывало пояснил Николка. -  Шарик, пошли купаться! – подозвал мальчуган «грозного» стража, высвобождая его из цепей.


  А медвежонок рос, самостоятельно подкреплялся, требовал добавки, с вороватой хитрецой наблюдая, как молодых телят продолжают потчевать вкусным жирным молоком из хорошо знакомой ему бутылочки с соской. Особенно донимал он всех рано утром и ближе к вечеру.
И вот однажды, хозяйка Евдокия Наумовна – как раз и следившая на ферме за откормом молодняка – заметила у себя на подворье пропажу: куда-то стали пропадать её любимые рябушки… «Не иначе горностай повадился либо хорь», - сокрушаясь подумала она и поспешила за подмогою к деду Арсению.

-  Да ты не кипятись, не кипятись, обожди маненько. Тут, значится, всё обдумать хорошенько надо, обмозговать. Ты убитую птицу видала, нет; хоря видала, тоже нет! Так чего ж, спрашается, колобродишь, смуту прежде времён наводишь? Можа их кака собака заела иль сами заплутали где… Обождать надо да поглядеть туды-сюды зорче. Так оно верней будет!

   Патриархальной мудрости никто не перечил и, успокоенная, Евдокия пошла обратно.
Подходя к родным воротам, она притаилась, наблюдая невразумительную сцену: медвежонок, достававший уже на задних лапах до хозяйкиного плеча, стоял посреди двора на этих самых задних лапах и делал передними «пассы», отчётливо напоминающие те, которыми собирают на кормёжку кур… Обрадованные, как обычно, куры во главе со своим неизменным петухом-султаном наперебой галдели у лап одарённого Топтыгина.
 Хозяйка только ниже нагнулась в кустах брёда и решила дождаться кульминации.
Трагичный финал не замедлил с приходом. Косолапый схватил самую смелую пеструшку, ловко… В общем, одомашненная людьми дичь скрашивала как могла и досуг, и рацион талантливого подкидыша.
Дальше – больше.
Медвежонок неизбежно превращался в пестуна, то есть – прошлогоднего детёныша медведя, продолжая раздаваться и в ширину, и в высоту!  Невинные прежде «шалости» начали обретать изощрённо- опасную назойливость. Запирать его стали всё чаще и чаще, а еды ему становилось, естественно, - всё меньше и меньше…
Мохнатый «подросток», заблаговременно выследив путь передвижения своих покровителей – местных деревенских девчонок и мальчишек – выходил им навстречу, отбирал залихватски ранец либо, что было куда чаще, – холщовый мешок, прозванный «торбой» - и с самодовольным видом принимался его потрошить. Обыкновенно, у спешивших на занятия (по не одному километру пешей дороги)  ребят в заветном «сундучке» оказывалась пресловутая бутылочка с молоком, заботливо и надёжно закупоренная «пыжом» из газеты и уложенная туда любящей мамой, и горбушечка чёрного душистого хлеба – настоящий праздник! Зарёванные малыши, как правило, бежали домой, дети постарше… грызть гранит науки.

«Нет, так больше продолжаться не может!» - наперебой говорили и спорили возмущённые родители. Кто-то даже хватался за двустволку, но дойдя до пятистенка егеря, сейчас же успокаивались: лесной хулиган мирно посасывал свекольную ботву на огороде и, лукаво поглядывая беспредельно-добродушными агатами глаз, не о чём таком не догадывался. Да и сам егерь обещал отвезти его в лес…
Пределом терпения послужила последняя в жизни косолапого проказа, когда, однажды, его застали… за разбором крыши одного из домов. Это было выше людской снисходительности! Возмущённый таким подвохом со стороны своего подопечного, егерь поспешил за ружьём и сразил матереющего неблагодарного зверя наповал.