Орлиная охота

   Прошло сорок лет после описываемого события. Вот память, именно в Христово Воскресенье вспомнилось. А случилось так. Мне пришлось выехать к месту поломки автомобиля Урал-377 из Улан-Батора километров за двести в Мандалгоби для устранения неисправности: силами колонны, в которой следовал Урал, справиться не смогли. Требовался специальный инструмент и оборудование, а также запасные части. Со слов начальника колонны я уяснил местоположение автомобиля с водителем, и характер поломки. Распорядился погрузить всё необходимое для ремонта в полевых условиях, и продовольствие. Опыт в этих делах у меня был: не раз приходилось ремонтировать машины в дороге. Даже в собственном автомобиле впоследствии приходилось устранять неисправности, возникшие в пути. Своими ручками.
   Время было весеннее, снег уже сошёл, погода благоприятствовала. На местности я ориентировался хорошо, благодаря памяти и знанию топографии. Знал каждый перевал и направление движения: за три года службы в Монголии исколесил многие тысячи километров, четыре раза водил колонны в пустыню Гоби, до самой границы с Китаем!
   В общей сложности из четырёх неполных лет, два года провёл в кабине, тогда, после событий на Доманском Советский Союз держал оборону против Мао. Усиливались группировки войск в Забайкалье и в Монгольской Народной Республике.
   Машину с водителем обнаружил в долине, как только проехал очередной перевал. Покормил водителя неисправной машины, и мои солдаты приступили к ремонту. На устранение неисправности ходовой части требовалось два-три часа. Я наблюдал за работой подчинённых и прогуливался вдоль полевой дороги.
   Дорога-одно название. Обычная грунтовая колея, накатанная монголами на поверхности ландшафта, в основном унылая, в плане растительности. Ботаник бы расписал разнотравье. Мне же молодому офицеру знавшему Урал, Алтай, архангельскую тайгу здесь было скучновато. Обычная картина в долинах, где скотоводы пасут отары или стада, животные медленно передвигающиеся, жующие, пасущиеся-коровы или лошади, реже верблюды. У отрогов скал, в южном высокогорье-огромные быки,яки, с распушёнными хвостами, как у длинноволосых женщин. Волос у яка-точь в точь, человечий. В семидесятые годы советские женщины носили шиньоны из волоса яка для пышности причёсок. Проезжающие машины, животные провожают взглядом, переставая щипать подножную траву, степенно поворачивая голову, как-будто их оторвали от дела. Колонна пройдёт, и всё стихнет. И природа погружается в своё неизменное вечное состояние первозданности. Ветерок колышет ковыль. Степь простирается вовсе стороны до горизонта, обрамлённого возвышенностями или хребтами. Воздух чист, напоён сухостоем, звенит в ушах от тишины. Орлы парят высоко, высматривая добычу. Вольготно им: полно мелкого зверья, зайцев, не говоря о полёвках и тарбаганах, и прочих сусликах. Тарбагана степному орлу пожалуй не взять. Он сам хищен, и представляет что-то среднее между собакой и барсуком. Иногда можно увидеть волка. Пастухи или чабаны, монголы вооружены карабинами для охраны скота от хищников. Скот пасётся, а кто его пасёт не видать. В тёплую погоду, как правило, пастух поднимается на господствующую высоту и наблюдает в бинокль за местностью. Его не видно из долины, но он всё видит. Однажды, возвращаясь из Ундэрхана, что восточнее Улан-Батора наблюдал скачущего монгола, но вначале услышал его степную песню, какую поют акыны. Всадника не было видно, но шум мотора не мог заглушить поющего степь сына этой забытой богом земли. Его песня была столь продолжительна, будто без конца и без начала, пока он не скрылся из виду.
   Что же дорога? Ни тебе дорожных знаков, ни кюветов, ни покрытия. Описываемые времена-начало семидесятых годов, теперь уже двадцатого века. Были дороги, оборудованные, асфальтированная, от пограничного перехода СССР, от Кяхты до Улан-Батора, и бетонированная дорога от столицы Монгольской Народной Республики до шахтёрского городка Налайхи, всего-то тридцать километров протяжённостью. Более дорог, как таковых там я не видел.    
   Итак, я коротал время прогулкой неподалёку от машин, и занимающихся ремонтом подчинённых. Местность не отличалась ничем примечательным: ниже дороги простиралась кочковатая, заросшая травой низина, вероятно была близко к поверхности грунтовая вода. Лёгкий ветерок подгонял облака, ни холодно, ни жарко. Я был в кителе, брюки в сапоги-форма вне строя, повседневная. В чём был в парке, в том и выехал. Обычно в походах-в полевой с портупеей, фронтовая хлопчатобумажная советская гимнастёрка и бриджи.
   Вдруг за спиной я услышал пронзительный вопль, похожий на истеричный плач ребёнка. Так бывает визжат и свиньи. Нет, первое впечатление-истошный крик ребёнка. Откуда, кто так пронзительно кричит, взывая о помощи? Смертельный, предсмертный вопль, теперь я понимаю. Поворачиваюсь на голос: падает орёл на кочки и снова взмывает, и так не раз. Замечаю зайца, который мечется от одной кочке к другой. Прячется. Зачем он кричит? От ужаса, что окажется в когтях крылатого хищника. Орёл теряет из виду зайца, как только он замолкает, спрятавшись в траве. Птица набирает высоту и вновь камнем туда, где сидит заяц. Снова вопль заяц вскакивает, петляет между кочек, вопит. И тишина: орёл в очередной раз не может схватить добычу. Мешают кочки. В момент падения у земли орёл раскрывает крылья, и это-спасение зайца. Заяц успевает ускользнуть и спрятаться. Орёл окончательно теряет из поля зрения зайца. Но пока светло, он ещё может выследить добычу. Но теперь тихо. Заяц спрятался и затаился. Мои солдаты заканчивают ремонтировать машину.
   Я ничем не мог помочь серому зайцу: был без винтовки. На мой взмах рукой орёл не реагировал. Солдаты, как ни странно, ничего не заметили, настолько были заняты работой. Потом много лет спустя я ходил на охоту, убивал ноги на юге Хмельницкой области, состоял в военно-охотничьем обществе. Охотничий билет храню до сих пор. Но я рад, что не ухлопал ни одного зайца.   
   А тогда орлиная охота продолжалась считанные минуты, и она потрясла меня своим трагизмом заячьего вопля. Я был доволен, что заяц спасся!
   В Улан-Батор возвратился к ночи.

20 апреля 2014 Х.В.