Вещие куклы

«Выбирай предприятие, но не слишком рискованное!» - стоило ли мне обидеться на друга, который вполуха прослушал мою возбуждённую речь и сказал невпопад? Он не улавливает даже и малой толики того очарования, которое придаёт речной круиз - когда ты выбрался на это судно и в одиночестве впитываешь все впечатления. Здесь изложу ту небольшую историю, в которой будет, в свою очередь, дополнительная история. Чтобы не стать плохим рассказчиком, который предваряет замысел, сразу перейду к повествованию. Итак, будучи там, в порту я услышал дружный хор голосов семейства. Очевидно семейство, в этом не было ошибки, видно как они радуются и предвкушают речное путешествие. Мне сразу понравился корабельный запах и дорожки в коридорах, скрадывающие шум шагов. Большая зала, в которой наблюдалось несколько человек, выбравшихся, как и я, на разведку так и дышала уютом. Неброские пастельные тона, в такой зале приятно завтракать и обедать, для вечерних торжеств она казалось какой-то камерной, впрочем, это соответствовало габаритам самого судна. Мужчина, который, как я после узнал, приходившийся дядей двоим мальчикам и юркой девочке, пересчитывал чемоданы, сложенные на ковре. Всё было на месте, и семейство перебралось в каюту. Моя находилась напротив ихней и была несколько уже и скромней. Я решил развесить одежду и разложить вещи. Потом, с удовольствием вытянувшись, я смотрел на соседа по каюте, который, закурив электронную сигарету, продолжал раскладывать зубную щётки, пасту, книги и рубашки.
В баре всё было готово к завтраку. Стояло шесть накрытых столиков, и, когда бармен положил на место последнюю цветную салфетку из бумаги, в зал почти одновременно вошло мною упомянутое семейство. Они не выбирали столик, а сели за мой. На карточке значилось, что я буду столоваться вместе сними – наш общий столик. Ещё ни с кем не обмолвился и словом, а женщина спросила меня впервые ли я на судне. Я ответил утвердительно, после чего она познакомила с остальными членами семейства: Денис Георгиевич - её брат, и её дети: Алёна, Максим и Тимофей, к ней я могу обращаться «просто Ольга».
Необыкновенно живое, ясное лицо Дениса Георгиевича выдавала в нём беспокойную, но вечно юную натуру. Он не лез за словом в карман, не прошло и пятнадцати минут, горячее ещё не подали, а я уже кое-что знал о его старой профессии. Назвать профессией, я даже не ручаюсь, да и сам Денис Георгиевич так не считал, поскольку это было мастерство и увлечение, помимо не столь интересной основной работы, чей заработок быстро таял в виду затрат на необходимые материалы в делах его хобби. С его слов, его конёк, его увлечение, к тому же, было истинным призванием. После завтрака мы условились вечером продлить нашу беседу, а с его стороны он обещал рассказать всякие необыкновенные вещи, которые происходили с ним в ту пору жизни, да и ему самому «необходимо поведать эту историю, надоело жить с ней в душе». Придаваться раздумьям последней его реплике я не стал.
Через минуту я оказался возле парапета: выбрал место, где мог слышать неразличимый шум голосов, отдельные окрики, смех, восклицания на борту, да помимо прочего пение птиц, поскольку корабль не так далеко держался от берега. На мшистом берегу, чуть не поскользнулся рыбак. Рыжий пёс подбежал к самому краю и вытянул морду – я ощущал лёгкий аромат – к обеду пекли сдобу, наверное, подумал я, пёс оценил с того берега готовящиеся вкусности. Уверен, сглотнул бедняга, не кормят его что ли? Быть не может.
Когда иллюминация нарядно осветила борт, декоративное марсовое поле и края ковриков, всех начали через пять минут созывать к столу, включив приятную мелодию, оповещавшую – все на ужин!
После того, как с ужином было покончено и Денис Георгиевич готов был продолжить свой рассказ, мы занялись поиском, где нас не отвлекал бы шум отдыхающих, которые то и дело фланировали. Мы решили разместить у носа корабля. Отличный наблюдательный пункт, можно замечать, что происходит в зале и особо не отвлекаться на исходившую оттуда праздность.
Есть что-то мистическое в куклах. С мистического перехода, как через мостик Денис Георгиевич перешёл к рассказу о своём искусстве:
- Сама кукла сначала в виде туманного образа приходила ко мне в голову, потом я начинал внутренним зрением присматриваться к деталям куклы. От природы у меня сильно развитое воображение и великолепная память. В процессе я иногда смеживал веки, тогда достаточно было посидеть не шелохнувшись, а образ сам тебя находил, такой же яркий, как и в первое его посещение. Вы видели бы какие лица были, когда я преподносил в подарок куклу! Ручаюсь за то что иную другую куклу они с таким радостным изумлением не восприняли бы. В кукле было что-то от самого хозяина и нечто едва уловимое, но что впоследствии влияло на судьбу. Даже не знаю, как объяснить.

Я видел задумчивый профиль кукольных дел мастера, его взгляд куда-то обращён, на берег обращён.

- Ну, в общем, - продолжал он, - дети эти подросли, и всех кого я знаю, стали чем-то похожи на своих кукол. Когда они играли с ними, общались, говорили им, то представляли себе какой характер у куклы. Так этот характер был перенят и, будучи уже взрослыми, они признавались, что благодарны кукле. Я не знаю, что тут удивительного, они представляли в кукле то, что изначально жило в них. А потом явилось на свет… Удивительное другое, каждая из кукол настолько завладевала интересом, что остальные игрушки лежали нетронутыми. Помню одну девочку. Куклу я очень быстро изготовил, я сразу знал какая будет. Она вышла очень грустной. При том, что обладательница была весёлой. Мне Зоя говорила, что когда подросла, то для неё открылась вся история куклы, открылась через повороты её личной судьбы. Оливия, имя у куклы появилось безотчётно в голове у Зои, казалось, иного имени не может быть, что просто будет ошибкой назвать её иначе. Зоя утешала Оливию, а та «говорила», что очень жалеет людей, и Зою жалеет, в ней неистощимая жалость, как ко всему хрупкому, беззащитному и временному. А та смеялась. Иногда кукла словно смотрела на Зою и вздыхала, так было по утрам. Будто этот вздох означал что-то предвещающее, то, что должна узнать, а пока она ребёнок – не ведает по детскости своей. Открою сразу, что Зоя теперь реаниматолог. Иногда кажется, что кукла утешает теперь её, и они молчаливо друг друга понимают.

- А что заставило вас прекратить изготавливать куклы? – после недолгого молчания я поинтересовался.
- Моя самая первая кукла. Адам.
- И что же?
- Я не сделал ему Еву. Теперь уже поздно. Не поздно было бросить это занятие. Почему-то оно сильно влияло на людей. Точнее, куклы влияли.

Оставляю читателей с вопросами. Я не верю в такого рода мистику. Но что-то всё-таки было в этом мастере и в его куклах. Чуть позже я видел: его племянница держала куклу. Он, чуть улыбнувшись, заметил: «У моих кукол была личность, а эти…»

Эти куклы теперь лежат у каждого в коробке из-под обуви, свидетели нашего детства, с которыми мы расстались на перекрёстке юности. Или это были «те» куклы?