Смотрящий

Смотрящий.
Гусева Анна.

(Словно бы кто-то далекий, сам доселе смотревший  лишь вдаль, взглянул, наконец, на тебя, и от этого стало не по себе.)

1. Ночь
Я торопилась вперед потому, что на горизонте сиял и звал надеждой серый одинокий дом. Потому, что холод грыз мои пальцы и добирался до костей моих. Отчего-то я направлялась именно к этим еле заметным стенам, притягиваемая неизвестным и неслышным голосом. Окруженный величественным забором гор, этот дом находился далеко от давно уже пройденного мною поселения. Ведомая ускользанием предчувствия я настойчиво шагала по шпалам, чтобы облегчить дорогу, не сбиться с пути, выбранного неуловимым чувством. Время от времени слышала далекий дьявольский шепот – приближался поезд,- я сворачивала к сугробу. Валилась в него.
Идти было тяжело, сумки давили своим весом, и тело заливал холод… Увязала в хрустящей  закоченевшей паутине сонно-умерших ветвей. Зачем я иду туда? Там, в приближающемся ко мне, и украдкой зовущем сером доме, горит пламенем окно, а из трубы течет и разливается клубами дым. Этот очаг в вязкой темноте манил меня… Но что скажу я? Зачем пришла? Я попрошу ночлега, больше ничего не остается.
Вьялица пела мне; тогда была уж ночь, дым протягивался шифоновыми обрезками, постепенно меня настигала метель и начинала играть в догонялки, жульнически засыпая лицо мое снегом.
Укутанные ночным светом сугробы, чистые, как бумага, и черные сломанные кружева веток… или  нет, тонкие разводы от чернил на этих светлых листах. Так рисует помешавшийся художник. Деревья, скривившиеся, словно в тоске по исчезнувшей, как иллюзия, жизни;  пытающиеся сдвинуться со своих мест, сбежать от тишины иссохшегося уныния.
Метель шумела, и сквозь этот  свистящий шум слышала я уже пять затихающих криков, они удалялись от меня.
А значит, прошел час нашего земного времени. Я, наконец, поднялась на порог одинокого жилища. Я постучала в дверь.  Беззвучие. Неужели я ошиблась? Наверно, меня никто не звал… Наверно, я сама придумала...
- Кто это? – нескоро, но настиг меня испуганно-надрывный и резкий, похожий на стон, женский отклик.
- Извините… Мне… негде переночевать, и домов поблизости совсем-совсем нет, ну, кроме вашего, не позволите ли переждать до завтра.. у вас?
Молчание разрушилось скрипучим приветствием негостеприимной двери. Передо мной возникла… словно видение, будто Кали, - девушка, довольно молодая, наверное, моя ровесница. У нее длинные вороньи волосы, угольные брови, чернеющие томившейся тоской глаза и большие губы. Глаза! Она взглянула прямо на меня, и я увидала: один ее глаз, правый – темно-зеленый, почти черный; а левый – светлый, бирюзовый. Красота ее величием своим заставляла вглядываться, но тяжесть и дикая нелюдимость взгляда этого вынуждала прятать от нее свои глаза, складывать их на пол. Странная мысль провалилась в меня откуда-то: это было, точно было уже давным-давно. Эта девушка смотрела на меня враждебно, но изучая. Я, сбитая с толку ее красой, увалила свои сумки и уселась на пол в бессилии. Она плавным безмолвием растворилась в объятиях другой комнаты. Я осмотрела дом… Водоворот: клыки, свечи, шкуры животных, черепа, камин, кувшины.. Старая гитара на стене. Я будто оказалась в другом тысячелетии, а после холодной унылой дороги, и вовсе, словно в другом измерении. Да это дом охотника, подумалось мне. Но отчего-то мужчину я здесь не искала. Я разулась, сняла свои одежды и прошла за хозяйкой в маленькую, наполненную тщательно скрытым ото всех уютом, кухню.
Она, заметив меня, села за стол и поставила передо мною две кружки. Первое мое впечатление – восторженный страх, как перед языческой богиней, сменилось на иное, стоило мне сесть с ней вместе за стол. Я не удержалась, окунула свои глаза в ее - тину, и, неужели,– под черными плитами холода и ненависти – в годах не выраженная любовь и теплота. Она, по-видимому, заметила, что я все поняла, и недовольно отвернулась. 
- Ну.. Давай познакомимся?.. Почему ты живешь здесь одна, так обособленно и.. так необычно? – вырвалось мое неконтролируемое любопытство, обыкновенно сидящее на поводке.
- А ты сама, куда направляешься, милая девушка? – с иронией переспросила она меня. – Дальше нет пути, там горы.
- Я.. ну… А как тебя зовут?..
- Мара.
- А меня Агна…
Я сидела против нее и поглядывала на ее лицо, потому что на него невозможно было не смотреть. Я мешалась перед неприкасаемой красой, в то время как сама обладательница этой красоты  лишь упорным  молчанием вглядывалась мне в глаза.
Снова тишь. Стол передо мною практически пуст.
- У тебя совсем нет ничего к чаю?
- Есть варенье.
- Знаешь что? У.. у меня есть! – я начала вставать из-за стола, вспомнив кое-что.
Порывшись в сумке, я достала это и выложила на стол. Искра! Надо было видеть, как изменилось выражение ее лица! Резко сменился прежний надменно неизменный вид, глаза сверкнули бессильным детством, а она, как маленькая, всплеснула руками и воскликнула, повысив голос:
- Шокола-а-д! Я не ела его лет десять!..
- У меня его много… Нет, чтобы взять больше тушенки.. Я набрала сладостей… - растерянно осознала я.
- А у меня как раз много мяса… Спасибо тебе! – послышался ее негромкий голос из-за шороха фольги. Что значило это «как раз»?..
Она открывала шоколад, и у нее никак не получалось скрыть этой искренней, ребяческой радости.
- Что ж, ты не поведаешь мне, куда направляешься? –  торопливо спросила она, вероятно затем, чтобы я не расспрашивала о ней самой.
- Я сбежала из дома, бросила учебу и близких.
- Зачем же?
- Я и сама не знаю… Все из-за моей импульсивности…
- И что ты собралась делать?
- Пойду вперед, поймаю попутчиков и уеду куда-нибудь.
- Ты думаешь, все так легко? Люди разные бывают.
- Не думаю… Полагаюсь на случай. Надеюсь на удачу, точнее… Расскажи лучше о себе…
- Что?
- Что считаешь нужным, что хочешь…
Эта девушка резко вколотила свой взор в меня; пристально разглядывала меня минуты три, молча при этом, она полуотвернулась… Тяжко думая о чем-то, она иногда приоткрывала дрожащие губы, но, безысходно хватая воздух, ничего не произносила.
Окончательно смешавшись, глубоко вздохнув, словно вконец набираясь сил для того, чтобы кубарем скатиться с высокой горы, она начала.
- Я жила в поселении, что в нескольких километрах отсюда. Люди. Люди – они меня никогда не жаловали. Выгнали из деревни. А то, будто я не человек? И такое говорили. – она выпалила это предложение задыхаясь, как если бы ее после этого должны были разрубить на части.
- Что же ты такого сделала?
- Я-то?.. Ничего особенного..
- Совершила преступление? – продолжала допытываться я, желая помочь беседой.
- Да. – ее теперь металлически точный и ровный тон  убедил меня в том, что она не скажет, что именно сделала.
- И давно ты так живешь?
- Лет девять, наверное. Привыкла уж: летом проще. Еда разнообразнее и лучше, но зимой – охота, рыбалка... Кстати, сколько времени сейчас? – заметила она, желая окончить разговор.
- Три часа ночи.
- Спать давно пора.. Да, у меня одна кровать. Умыться – там. – я вновь посмотрела на нее и внезапно ощутила то, с какой быстротой она разглядела всю меня и.. доверилась... Я смутилась.
Я прошла в ее ванную, и здесь все было почти как в городе. Большой сосуд – необычная черная ванна, есть и вода.. Да, я и сама жила бы здесь, пронеслось у меня в голове. Наш разговор, обещавший быть тяжелым, окончился хорошо, и я была рада тому.
Я вернулась, Мара уже лежала в постели. Она вдруг совсем неожиданно открыла глаза и обдала меня таким теплым взглядом, будто рысь, нашедшая, наконец, себе хозяина. Но, ведь, какой я хозяин? Мои щеки загорелись, и я бессмысленно уперлась глазами в стену.
- Ложись. – она указала на место рядом с ней.
- Сюда? –  замешкалась я.
- Да, а что?
- Спокойной ночи…
Я легла. Мне не спалось, я  вертелась довольно долго, смотрела на огонь танца в камине.. Думала о том, от чего сбежала и о том, что теперь меня ждет; мысли вертелись у меня в голове, как и мое тело в постели. Почему я пришла именно сюда? Мои размышления никуда не приводили меня. И вдруг… Я повернула голову и увидала лицо  Мары; оно было красноватым от пламени, сонно пылавшем в камине. Мое сердце заколотилось, как ненормальное. Она смотрела на меня и тянула одним лишь взглядом к себе, прямо как.. ведьма. Сколько она уже так смотрит на меня?.. Что происходит? Я сплю?.. Совершенно незаметно для себя, я положила руку ей на бок, будто меня что-то притянуло, и вдруг поняла, что она совсем без одежды, как и положено дикой. Да что со мной! Я отдернула руку, как от огня… Ее тело такое теплое и... смуглое. Никаких украшений на нем. Мой взгляд остановился на родимом пятне на шее. От всего этого у меня в груди стало совсем горячо, в голове туманно, и я, уже не думая, резко загребла ее к себе в объятия. Я прижалась к ней, я знала, что она нуждается в любви не меньше чем я. Я знала, что моей любовью не отрезать одиночества, пришитого к ней намертво и навечно. И я знала, что любила ее всегда. Она, сначала неподатливо, но подтянулась ко мне. А я окончательно потеряла голову… Руки дрожали, я погладила ее по щеке, а она двинулась ко мне и вдруг исступленно укусила за губу.
Все перевернулось…
Ясный, как  утренний свет, смысл явился мне в эту ночь.

2. Утро
Это был мост. Одни лишь пустота и темнота настигали меня, затапливая все вокруг. Поначалу в пути моем было светло. Но появилась дорога – непроторенная, чернеющая тревогой. Потом, откуда ни возьмись, взялись какие-то просто непроходимо и тупо-бесконечные ступени вниз. Я, не думая, пошла по ним, и вот - неожиданно вышла к мосту. Он был совсем узкий, почти развалившийся, его ветром сдувало, а внизу истерила буря, равнодушно и методично раздирая черные воды бездны на нервные волны. Все эти тени, силуэты вокруг валили меня с ног и вырывали все силы.  Я решила идти вперед, но почему-то стоило мне пройти половину моста, как вокруг рассеялся черный туман; я потерялась, ветер шумел, затягивая все туго темно-серым ничем. Я опустила глаза, и увидела – я горю. Отчего-то я  не чувствовала боли, только сверлящее одиночество. И вот, в этот момент – я повернула голову и ясно увидела: Мара? Да, это она. Мара тихим силуэтом уходила в горы. Затем - вновь туман, словно занавес. Я совершаю шаг и падаю куда-то.

В разлившихся лучах заспанного солнца мы глядели друг на друга, как смущенные подростки.
Сели пить чай.
- Мара… хочешь еще шоколад? – робко спросила я. Мара смотрела на меня молча и недоверчиво, будто что-то хотела сказать, но не могла определиться, стоит ли. Не молчи… Скрытая под застенью спокойствия, на меня смотрела неопределенная злоба. Мара все еще была не одета, отошла от стола, повернулась, и тогда я заметила, что на спине у нее красовалось дерево, но почему-то корнями вверх.
Тишина висела над нами, как лезвие гильотины. Даже запах трав из стакана, прежде приятный, давил на меня…
- Что? Что с тобой?!.. – не выдержала я.
- Ничего.
Я через силу допила чай, собрала вещи и села обуваться. Я понимала, что все это идиотское действо совершаю не я, а какая-то глупая и бессмысленно-гордая часть моя. Но в части этой было нечто, похожее на тревогу, оттого я и не противостояла этому… Мара все не одевалась и, не сдвигаясь с места, неустанно распиливала меня глазами. Она проверяла.
- Я пошла?.. –  мне вовсе не хотелось уходить, и я всячески пыталась замедлить этот процесс.
- Ага.
Я медленно раскрыла дверь. Ступила на порог, запнулась.. из-за плотины, упрямо задерживающей слезы и оттого заслоняющей глаза. Белые пустые долины, удивленно смотрящие на меня из-за двери, резали любопытством взор.
- Н-не уходи! – ее голос дрогнул.
- Ч-что? Ты просишь меня остаться?.. – я резко развернулась, поскольку не верила своим ушам.
- Да. Я ни к кому так не привязывалась, тебе придется остаться, даже хотя бы для того, чтобы я отвыкла.
- Что же мы будем делать?
- Что угодно.
- Мара, я останусь? Навовсе?..
-Да. –она засмеялась. Засмеялась!..
Я кинулась к ней на шею из-за переполнявших меня чувств. Я ведь не представляла, не надеялась, не думала.. Правда… Я даже помыслить не могла, что сбегу от всей этой жизни и встречу девушку, которую.. Да, которую полюблю! Даже предполагать! Как? Судьба это или случайность? Хаос или предопределение? Неужто и я заслуживаю счастья?


3. День
Навовсе. С того решения и началась наша жизнь. Она, жизнь наша, была наполнена! Именно это слово подходит – мы не были ограничены ничем, будь то бетонные коробки, пестрый пластик, миллионы одинаковых стертых, смазанных лиц, встречающихся на пути, ненужные цели…
Если мы шли на охоту(охоту! Теперь это для меня стало обыденностью, пусть и прекрасной, странно),- то вставали засветло, Мара заставляла надевать на голову смешившую меня всегда шапку, сшитую ей же, а сверху еще одну, меховую. Сама одевалась так же, только с серьезным видом, от чего я каждый раз, как маленькая, закатывалась надолго. А ей нравился мой смех. Ее же улыбка всегда была еле заметна, как кажущаяся неподвижность штор, нарушаемая легкой теплотою летнего ветра. 
Плотный, рыхлый снег во всей округе не мешал ее соколиному взгляду, она неумолимо ясно видела бегущую жертву.

А вот за той пищей, что самим добыть нельзя, обычно вызывалась ходить я, поскольку полагала, что Мару не любят в поселении… Но.. об этом после.
Когда же наступало время рыбачить, мы шли несколько километров до застывшей намертво реки, Мара доставала пешню, а затем мы подолгу сидели, прижавшись друг к другу для тепла, как воробьи.
А бывало, я доводила ее до того, что она начинала спорить со мной, великой спорщицей – она делала это без азарта, как правило, одним или парой слов, сказанных резко и отрывисто, полушепотом – вся эта история тоже меня весьма забавляла.
 Да, Мара не считала себя изгоем. Сколько раз я спрашивала ее, – каково это – жить столько времени без людей? Каково, точнее, как ей удалось, – так бережно сохранять все эти годы внутри себя все эти невероятные качества? Ей мастерски удавалось избежать долгих рассказов и объяснений. Комплименты она переносила тихо и смиренно, а их от меня можно было ожидать в любое время суток и в любом состоянии. Меня поражала ее нетронутая красота, как красота  России. Одичавшая до высшей стадии красота: глаза, действительно, словно бездны, волосы – паутина, тело – плавные изгибы  гибких веток. Я удивлялась ее силе и в то же время нежности, она словно выстроена была из контрастов.
В один день после охоты, я забралась в ее шкаф, чтобы выстирать вещи, и вдруг, неожиданно заметила спрятанное в нем радио. Про радио и телевизор мы говорили не раз: Маре не нравилось ни то, ни другое, и мне-то тоже, а теперь, я вдруг нахожу… Ха!
- Мара! Мара! Я все видела! Ты слушаешь радио!
В ответ – тишина. Я пошла на кухню, застала ее там вопрошающе смотрящей на меня, будто она не понимает, о чем я.
- Ладно, ну вот это что, по-твоему? – довольно ухмылялась я.
- Ничего. – потупив взгляд и приглушив голос, сказала она.
- А где ты взяла его? – при этом вопросе Мара вздрогнула, и виновато-пугливо, в то же время осуждающе поглядела на меня.
- Купила. – она тихо и резко отрезала.
- И ты слушаешь его?
- Я люблю музыку.
- Да я сама бы тебе пела, но ведь же ты молчишь вечно.. Я и не думала, что ты нуждаешься в этом. – я вспомнила, как давно не пела. Прежде это бывало часто.
- Хорошо... Агна. – она обращалась ко мне довольно редко, чаще молча смотрела или же прикасалась; дикая, молчаливая, нелюдимая, словно рысь или пантера. Говорить она не любила, хотя речь у нее была интересная.
- Что?
- Спой мне, а я наиграю. – она взяла гитару.
- Ну хорошо… Что мне спеть?
- Что-нибудь… Песни льются из твоих уст, как течет ловкая река… сквозь каменные рытвины. Поешь ты радостное – будто оживляешь грезы, уносишь в них, дальше от реальности. А стоит  твоему обволакивающему голосу запеть что-то заунывное, тоскливое – мурашки пересекают тело.
Меня откровенно поразили ее слова, и я непроизвольно, спонтанно, не думая, запела:

Под ракитою зелёной
Казак раненый лежал…
Ой, да под зеле-еной, казак раненый лежал.
Прилетела птица-ворон,
Начал каркать над кустом.
Ой, над ним ви-ился чёрный ворон,
Чуя лакомый кусок…
Ты не каркай, черный ворон,
Над моею головой…
Ой, да че-ерный ворон,
Я казак еще живой…

Ты слетай-ка, черный ворон,
К отцу, к матери домой.
Передай платок кровавый
Моей женке молодой…
Ты скажи-ка, черный ворон,
Что женился на другой!...
Что наше-ел себе невесту…
В чистом поле, за рекой.

Была свадьба тихо, смирно,
Под ракитовым кустом…
О-ой да ти-ихо, смирно-о-о…
Под ракитовым кустом…
Была сваха – сабля востра,
Ой, да са-абля во-остра…
Штык булатный был дружком.
По-же-нии-ила пуля быстро,
Обвенчала мать-земля…
Ой, да пуля бы-ыстро…
Обвенчала ма-ать земля…

…Мара все вдруг залила невиданными океанами слез. С ее стороны я  такого не видела. Это чаще случалось все же со мною.
- Знаешь, кто ты? – наконец сломала она всепоглощающую тишину.
- Кто? – обеспокоенно спросила я.
- Ты – Сирин.
Я пою, умирая и возрождаясь снова. Я пою.
Все существо в песне, вся моя жизнь в песне и вся смерть. Раскрытые крылья, свет от нимба, перо, улетающее вдаль, и голос. Завораживающий, дикий и надрывный, тонкий, но низкий.
Сирин и Кали - такие разные, засыпали вместе. И, казалось, счастие может существовать, жить, развиваться, распространяться бесконечно...

4. Вечер
Время беспощадно  текло; так же неумолимо, как кровь из артерии, заставляя, вынуждая нас мучительно расставаться с минутами, часами, днями, месяцами. На улице теплело, солнце все чаще наносило  нам визиты.
 Вот и еще один цветастый день, Мара ушла по делам (да, я не спрашивала, что за дела). Я весь день чистила дом, она пришла вечером. Взошла на порог, в то время, как я мыла его. Я приметила ее разорванный сапог.
- Куда ты ходила?
- За сахаром.. и солью.
- А меня чего не послала? Мара!..
- Я и сама могу сходить.
- Обменяла на что?
- Угу.
В тот день в дом врезалась птица. Ворон. Мы не говорили об этом, я знала: пытающаяся скрыть свое суеверие, Мара на самом деле являлась таковой.
Мелькали тихие вечера. Вечер за вечером, один накладывался на другой, застилая прошедшее. Вскоре я начала замечать, что у Мары в голове хранится какая-то вязкая идея, делиться которою со мной она не намерена.. Мысль эта росла в ее мыслях ежедневно; незаметно и равнодушно поглощая собой любимую мною. У меня на глазах. Я просто чувствовала это – в еще более недоговоренных фразах, скрытых тенью молчания взглядах, сверкающих осторожностью жестах. И почему-то я оставалась бессильной…
Вскоре я поняла, что за желание томит Мару. Это странное и страшное осознание легло плавным ударом сумрака мне на плечи в ту минуту, когда она случайно обронила:
- Если что-то случится – ключ под ковром.
-Какой ключ? О чем ты? Где?
И больше ни слова. Ничего мне не удавалось выпытать.
А странные разговоры о прошлом? Ну к чему?..
- Ты скучаешь по дому? – ей это совсем не нравилось. Я знала, что она не хочет знать о моем прошлом, потому старалась замять эту неизвестно зачем открытую тему.
- Да нет…
- А мне кажется, скучаешь.
- Нет, Мара, я оставила  все, осознанно, окончательно покинула все ради тебя. Если я и думаю о прошлом – это лишь воспоминания, ничего больше.
- Расскажи мне о своей семье.
- Ну..я выросла в самой обычной семье, у меня есть брат. Вообще, в нашей семье все было нормально… Хотя, кого я обманываю. Я уже и сама привыкла к этой идиотской фразе. Это лишь фасад... Иллюзия благополучной семьи: все много зарабатывают, все улыбаются, разъезжая по отпускам порознь, все рады, но никто никого не любит. Я устала все это видеть, вот и сбежала. Не знаю я, что тут говорить..  А ты?.. Расскажи о своих родителях, ты ведь не говорила мне...
- Я жила с родителями до восьми лет, отец был моряком, мать торговала всем, чем угодно. Родила меня и заболела, больше детей не смогла иметь…  Мать была суеверной – так как появилась я - не похожая на них, родителей, так как проявилась ее болезнь сразу после моего рождения – она возненавидела меня какой-то неясной даже ей самой ненавистью. Отца дома почти не бывало, я, сбегая от нее, почти все время проводила в лесу; в один день, придя домой, я застала ее повешенной на двери в мою комнатенку. Ароматный вечер, стекающий в ночь, яблоневые сумерки, и ее силуэт, качающийся, как маятник, который отмеряет время всем живым. Как оказалось, отец погиб, а она не выдержала его смерти. Огромные черные волны, в бешеной и лютой злобе захватили его в свои мертвенно-холодные объятия.  А она бросилась самовольно и без объятий в не ждущую ее бездну. Люди, нашедшие нас, слепо, да не думая, зная лишь о ненависти, обвинили во всех бедах меня, и с того времени я здесь. Был один человек, что помог мне. Спасибо ему.
-Как ты так спокойно говоришь об этом… - я была сражена.. и ведь Мара, наверное, не все рассказала.
- Ты никогда не бывала в городе? Не хотела убежать туда?
- Нет.
Этот разговор прервался, потому что Мара внезапно уснула. Устала, верно. Но я не спала - я сидела рядом на кровати и несколько часов думала о ней и о прожитой жизни. Неожиданно она вздрогнула и раскрыла глаза.
- Тебе приснился кошмар?
- Немножко… - ее лицо в тот момент... я не забуду его: оно было как у напуганного ребенка, ребенка, увидевшего то, чего он видеть не должен был, лицо жалкое и кроткое, словно она уже изрыдала все детские слезы и плачет теперь только сердцем. Этот плач болезненный, неслышный, незаметный, а слезы его разъедают сердце по кусочкам.
- Мара!.. Я сделаю все, что хочешь.. Только бы тебе стало лучше… Скажи, скажи, что сделать?!– я схватила ее за руки и начала исступленно трясти их. Лицо ее изменилось.
- Да ведь ты сама без сил совсем. Не надо. Будет лишь хуже.
- Я не без сил… Но в чем дело?
- Я пыталась скрывать, но не могу. Ненависть копится во мне, и не получается высвободиться от нее.
А мне.. что делать?.. Скажите, кто-нибудь? Помогите, кто-нибудь?
Почему
я лишь рассыпаюсь в вопросах,
но не встречаю
ни
одного
ответа
?

5. Ночь
Волны, разрушающие все на своем пути; я не могу им противостоять, и с каждым днем оказываюсь сбита с ног потоками. Я слаба, я способна лишь падать, бесконечно падать куда-то в черную пропасть.
За все то время, что мы прожили вместе, я уже совсем привыкла, что Мара уходила надолго, но она всегда делала это, когда мы обе пробуждались. Однажды она ушла, пока я спала.. Проснувшись, я выглянула из дому, прокричала – ее нигде не было. Я прождала-промаялась весь день… Она вошла тихо, под вечер, вся черная, как смерть.
Я поначалу не заметила ее, а она резко отрезала, чем заставила меня вздрогнуть:
- Я несу всем проклятье. – на ее лице была странная ухмылка.
- Мара!.. Мара, где ты была? Я вся изволновалась..
- На горе.
- Почему даже записку не оставила? Ничего не сказала… Что случилось? Что с тобой?
- Пойдем, покажу кое-что. – при этих словах в ее глазах сверкнула смертная ненависть.
Мы вышли с ней, отошли от дома, а он – весь измазан краской и исписан.
- Я убью их.
- Мара!... Ты даже не знаешь, кто это…
- Все равно убью. От  этого ты ни меня, ни их не убережешь.
Вот и не уберегла…
Она сбежала незаметно, зная, что именно в эти часы я крепко сплю. Надо было не ложиться!... Почему… Надо было успокоить ее!.. Почему? Почему я не сделала этого?..
..Письмо. И она оставила письмо.
«Прости. Прости меня, Агна. Я слишком много времени жила без людей, чтобы теперь полюбить их или же простить их. Я знаю, что поступаю очень и очень глупо, плохо и больно по отношению к тебе, но я не могу иначе. Давно я задумывала это. Не знаю, вернусь ли, не знаю, сможешь ли жить без меня, если не вернусь. Но еще раз: прости меня, и верь, знай - что мы встретимся в будущей жизни. М.»
Из моих глаз белые стаи вылетали; и мучительно умирали, чернея и разбиваясь о бумагу. Погибая – окрашивали все в черный. Я ждала. Убиралась в доме. Складывала все вещи идеально ровно. Спустя час собралась. С мыслями. Собрала себя по кускам.
Ах, да!.. Ключ!.. Я полезла под один ковер, второй,- и ничего не находила…Где? А, остался еще один - маленький, перед шкафом, я побежала туда.. Вот он. Записка… «За шкафом выемка. М.» Это мне!.. Я с трудом отодвинула шкаф, и вот, отверстие для ключа… Я открыла его, а там – зеркало… Старое, овальное, с рамой, окутывавшей его пыльный блеск. Рама – пустая, спорила с глубоким, тяжелым и стареющим стеклом.
Но зачем?
Только сейчас я вспомнила, как Мара не любила зеркала… Не любила свое отражение, говоря, что такие женщины, как она - живут за зеркалом. Она видела их и думала, что они могут принять ее за свою и забрать...
Однако сейчас на меня смотрела какая-то девушка, ее  глаза – красные, волосы спутанные, кожа белая, даже прозрачная… И взгляд. Он меня пугает. Он тот самый - так смотрят самоубийцы – это отчаяние, размером с Вселенную, боль, будто размазанная по полу последняя капля крови; потерянность, ставшая уже не отвлеченной, но поглощающей. Кто это?.. Кто она, эта девушка?.. У нее за спиной мелькают тени, а она пристально разглядывает меня.. Кто ты?
Да… это ведь я!.. Ха-ха-ха!..  Ха-ха…Я? Что такое я?
Вышла. На горизонте – красная полоса огня. Она подожгла всю деревню. Я знаю, она сделала это вместе с собой. Я чувствую это – это не просто скорбь… Эти рвущая на части боль.. и  дробящая тоска – мое осознание того, что она совершила это сама.  Я поднимаюсь в горы.
____________________

Я увидел ее, естественно, пока лежал на моей высокой горе. Как же иначе. За все это время, пока я лежал на этом месте, здесь было мало людей, одни лишь путешественники, да и тех всего пара человек. Они приходили, смотрели, фотографировали округу, сидели на мне, но я всегда знал: в любом случае - вечное одиночество. Что с того, что я кричал? Меня не слышно. Я смирился. И вот, сегодня, я встретил ее…
Вы, наверное, удивитесь, узнав, кто я. Пожалуй, это и правда странно, что камень может чувствовать, рассуждать, говорить (только лишь вам неслышно), помнить, не так ли? Но я лишь в этой жизни камень.  Жизнь эта у меня очень долгая. Вам, людям приходится мучиться крайне мало в сравнении с камнем, правда у вас много больше страданий…  А я просто лежу веками, мерзну под вечными дождями, осушаюсь ненавидящим всех и остервенелым ветром, разрушаюсь от густого мороза, разламываюсь от пустой жары. Дроблюсь от времени. И все это время я думаю. Общее между нами то, что страдания могут происходить от мыслей.
Ведь я помню прошлую жизнь. Я был парнем. Весьма странно, но я упорно не верил в реинкарнацию, я думал – после - лишь черная темнота. И вот, словно чтобы убедиться,  я и прыгнул в эту темноту. Я пустился в нее, заснув однажды последним сном (камни сновидений не видят; будучи человеком, я не придавал значения снам, а теперь завидую вам, людям). Однако, у некоторых из нас, похоже, по ошибке, остается память.(хотя, скорее, это не ошибка) И вот, я здесь снова. Ну что ж, теперь я не могу сбежать, не могу так быстро сдаться, мне придется терпеть до конца, пока я не сломаюсь окончательно, бесповоротно и буквально. Буквально, слышите? Я жду того момента, когда рассыплюсь на части. Нет, когда исчезну.
Так вот, располагаюсь я на высоком обрыве, а под ним раскидывается ущелье и река. Об этом месте мало кто знает, тут все в растительности. И расположение очень высокое. Но лишь отсюда открывается потрясающий вид… Единственная радость, которую я имею. И сегодня из темноты сюда пришла девушка. Она появилась часа в два ночи, наверное. Поднялась ко мне, к обрыву, села рядом и начала рисовать. Или писать? Проскользила случайным взглядом по мне. Я поздоровался (единственно для себя, ведь я знаю, что голоса моего не суждено услышать людям) и начал наблюдать за ней. Прошло несколько часов, за это время небо затянулось черными тучами, и полил первый весенний ливень. Девушка не сходила с места и тонула под ледяными потоками воды. Спустя минут двадцать, она встала, положила листы бумаги под меня, отошла и совсем неожиданно закричала. Я испугался, потому как вмиг понял, что сейчас произойдет. Через несколько секунд я увидел ее падающей вниз. Как я кричал! Ну почему, почему она не слышала? Ведь ее ждет моя участь; и она будет лежать глыбой на одиноком берегу… Она будет жалеть и сходить с ума поначалу. От невозможности  изменить что-то, безысходности, одиночества и отчаяния… От тяжести, навек обретенной ею. Каменной тяжести, свинца самоубийства.
_____________________________

Я пришла. Села и намереваюсь описывать эти последние часы (не знаю, зачем). Если пойдет ливень, - будет даже лучше, все станет сплошной водой. Я чувствую, будто на меня кто-то смотрит. Безумно странное чувство, учитывая, что здесь я точно одна. Я чувствую, как перестаю ощущать ноги: с каждой минутой, по миллиметру, они увязают глубже, куда-то в черный вязкий и холодный водоем. Меня уже что-то поглощает.
И теперь - словно бы кто-то далекий, сам доселе смотревший лишь вдаль, взглянул, наконец, на меня, и мне от этого стало не по себе.
Метания. Лишь метания – единственное, что осталось в моей жизни. Я не вижу никакого смысла, никакого. Я вижу только бездну, и вот – она передо мной в реальности, как из снов. Я рисую ее очертания и знаю, что, спустя несколько минут, она примет меня в свои объятия. Мне не страшны наказания, не страшна неизвестность. Я боюсь лишь этого глупого существования, глупой судьбы, глупых человеческих проблем. Без Мары – ничего не имеет смысла. Я не спасла ее… Я чувствую лишь свое сердце, которое то колотится, как бешеное, то глухо молчит, потерянное. И нехватку воздуха. Ливень бьет ветки и меня, будто хочет сказать, что мы должны остаться здесь, прилечь к земле, слиться с нею…  Но, как быть здесь, если не видишь ничего, кроме черноты? Да, остается только принять ее. Впустить ее в себя и, напротив, скрыться в ней. Я повисаю над пропастью. Секунды.
Когда любимый тобою скроется в тумане, где будешь ты? Когда любимый тобою скроется в дыму, где будешь ты?
Когда любимый тобою скроется в беспросветной бездне, где будешь ты?..