Знакомство. Владимир

«Почему я не знала тогда, что жизнь сыграет со мной злую шутку?..»

Так начинались первые строки письма. Письма в никуда. Юный, двадцати однолетний студент, Володя мало что знал о своем отце. Он жил вместе с матерью в двухкомнатной квартирке в центре Москвы, недалеко от Третьяковской галереи. Папа Саша, так называла его мама Вовы, бросил их, когда мальчику было 5 лет. Кто он и чем занимался? На эти вопросы налагалось некое табу. И сейчас до его любознательного юношеского разума доходила истинная причина «тайны за семью печатями».

«Все что я знала тогда – зазнайство, чванство… требовательность по отношению к молодым людям. К кавалерам, как я их называла. Но не могла понять одной вещи, что истинный кавалер, джентльмен, был рядом со мной долгое время… И был бы и по сей день, если бы не мои игры с ним…»

Володины руки крепко, но аккуратно держали пожелтевший лист бумаги. Он сидел на полу в маминой комнате. Мама просила его разобрать старинный секретер, так как он был нужен ей для работы. Случайно Вова наткнулся на небольшую деревянную шкатулку с резным рисунком в виде журавлика. И когда любопытство взяло верх, то уже не отпускало довольно долго. Слишком уж многие тайны стали открываться для него.

«Мне были даны ключи от его квартиры и сердца. Сердца, которое я разбила. О, как жестоко и низко я с ним поступила в то время. Знала ли я что судьба редко дает такой шанс, который давала мне… И я его упустила.»

- Коротко. Очень коротко и неясно. – Вслух размышлял Владимир. Он открыл шкатулку снова, чтобы узнать что было далее (внутри было еще несколько писем), но ключ в замке повернулся, звонко щелкнув, – мама вернулась с работы.
Он наспех собрал письма и поставил, уже пустую, шкатулку обратно на прежнее место возле книг и эскизов платьев. Людмила Петровна Севастьянова, мать Володи, работала в ателье и иногда принимала частные заказы на пошив платьев. Это была ладно сложенная стройная женщина с грустными голубыми глазами и вьющимися каштановыми волосами, аккуратно спадающими на плечи. Она стояла посреди прихожей с сумками в руках.
- Чего смотришь? Разбирай. – Сказала она, передавая сумки сыну.
- Как на работе, мам?
- Нормально. – Снимая сапоги, ответила она. – Получила новый заказ. Так что сегодня меня не тереби. Хорошо, Володь?
- Договорились. – Вова тяжело вздохнул, отправляясь на кухню.
Повесив пальто на вешалку и убрав его в шкаф, Людмила Петровна наспех вымыла руки, и ушла к себе в комнату. Ключ в замочной скважине пару раз щелкнул. «Значит ужинаю один» подумал Володя.
- Не впервой. – Уже вслух подытожил он, ставя на плиту чайник.
Владимир подошел к окну, уперев руки в подоконник и упершись лбом в прохладное стекло. На улице стояла теплая погода, вполне теплая для начала весны. Снег на улице еще до конца не растаял, но уже тут и там на клочках земли пробивалась зеленая травка и желтенькие первоцветы. Закатное солнце играло на куполе храма, стоявшего напротив, а фонари разгорались теплым оранжевым светом. За забором двора сновали пешеходы. А чуть далее по улице, на углу на пластмассовом ящике из под бутылок сидел неформального вида мужчина с гитарой в руках. Ну как сидел? Играл. Явно играл. И пел. Причем так с надрывом, что казалось бы стекло легонько сотрясается от его хриповато-басовитого голоса.
- Вот бы и мне научится играть на гитаре, - размышлял вслух Володя. – Может хоть тогда мне хоть немного бы везло с девушками. Они ведь вроде вешаются на музыкантов…
Его размышления прервал свист чайника, который тихонечко врезался в мысли юноши и окончательно разорвал, развеяв как дым, набрав при этом силу и надрывно выводя монотонные рулады на всю кухню.
Заварка темно-коричневой струей пролилась на дно молочно-белой кружки. Вослед кипяток, слегка пузырясь, прожурчал почти до самых краев. Довершало приготовление чая, булькнувшие ко дну, пара кусков сахара. Размешивая сахар, он выудил из-за пазухи халата одно из писем. Пожелтевший квадратик сложенной бумаги тихонько хрустел развернутый в
руках Володи. Читал он неспеша, вдумчиво и вслух:

- «Осень. Октябрь. Тоска гнетет своей неизбежностью. Так же как и прошлое своей безвозвратностью. Саша снова свалил к друзьям. В лучшем случае вернется заполночь и пьяный. И наверное разбудит Вовку… Не знаю каким вырастет этот мальчик. Ему ведь всего на всего год! Но, надеюсь, не таким как его отец. Хотя все-таки я бы хотела чтобы его отцом был Он… тот единственный человек который по-настоящему любил меня. Доверял мне. Верил в меня. Чьи чувства я растоптала, а доверие предала. Моя «игрушка»… Теперь я сама игрушка… пешка в чужой игре. В чужой судьбе. В чужой жизни… Не такой жизни я хотела… Наверное, не такой…»

Вова сидел на кухне в полном недоумении. О переживаниях своей матери он никогда не знал. По крайней мере, о таких – тоска о прошлом, чужая жизнь – что она имела в виду? Кто этот «Он»? Столько вопросов… От их количества голова шла кругом.
Володя смотрел в одну, ему известную, точку на противоположной стене прямо над газовой плитой. Что он там искал в узоре кафельной плитки? Мысль! Одна мысль терзала его всю его жизнь. Почему люди бывают слепы?
Людская слепота. Не физическая, а духовная. Володя частенько был грустен. А эта грусть – плод «слепоты» его матери. Он прекрасно все видел, понимал и старался не осуждать.
Людмила Петровна, не считая первых пяти лет, растила его одна. Разрываясь между работой и домом, она частенько работу ставила выше обучения и воспитания, считая, что школа даст ему и то и другое. Так, по сути, и произошло. Вова с детства был особенным ребенком – взгляд у него был более осмысленным, чем у сверстников. И матери часто казалось, что на нее смотрит тот человек, которого она так никогда и не смогла забыть. Но об этом двадцати однолетний студент педвуза не знал. Да и вряд ли бы узнал, если бы не письма…